Круг Матарезе Ладлэм Роберт

Глава 25

– Ваш молодой человек повел себя очень странно, – будто бы возмущаясь, начал Миковский, когда его соединили с ночным дежурным по ленинградскому отделению министерства культуры. – Я хочу прояснить ситуацию. Человек с ключом должен был оставаться в архиве до тех пор, пока все документы не будут разложены на свои места. Что же я обнаружил в итоге? Он ушел, а ключ подбросил мне под дверь кабинета! Это выходит за всякие рамки. Я думаю, вам следует прислать кого-нибудь, чтобы забрали ключ. – И он быстро повесил трубку, опасаясь вопросов дежурного. Затем с облегчением глянул на Талейникова.

– Театр одного актера! Станиславский одобрил бы вашу игру. И к тому же мы прикрылись. Вы прикрыты. Помните и твердите себе только одно: тело этого негодяя без документов будет найдено на задворках. Вы же ничего не знаете, никогда его не видели, вы потрясены и испуганы.

– Но в министерстве культуры его узнают!

– Никогда! Ибо они его не посылали. У министерства культуры будут свои проблемы: ключ к ним вернется, но они лишились курьера. Кстати, если телефон наш еще прослушивают, то мы выиграли время.

– Для чего? – удивился Миковский.

– Мы нашли Эссен. Мне не надо теперь колесить по всему миру, я поеду прямиком туда, я уверен, что следы Ворошина должны быть там.

– Но у вас ведь лишь предположения. Вы гоняетесь за призраками более чем пятидесятилетней давности, Василий. – Миковский покачал головой. – Хотя все доказательства, которые вы мне представили, вполне убедительны. Англичанин, поджидавший вас в чьей-то квартире, женщина, преследовавшая меня, молодой человек с ключом, появившийся здесь, – все это звенья одной цепи, все они… все эти примеры, конечно, наводят на мысль о Матарезе.

– Ну! Мы-то уверены, что да. Они изучили мое досье и выслали сразу нескольких, чтобы разделаться со мной, полагая, что если не один, так другой сумеет от меня избавиться.

– А где они находят, из кого набирают этих своих солдат? – прервал Василия старый учитель. – Где найти таких убежденных, и мужчин и женщин, способных с готовностью расстаться с жизнью?

– В ответе на ваш вопрос лежит истина, которую нелегко принять. Принцип вербовки уходит корнями в века… Был такой мусульманский шейх Хасан ас-Сабах. Он первый начал "ковать кадры" политических убийц с целью упрочения собственной власти. Их называли фидаи.

Миковский резко поставил стакан на стол.

– Я знаком с теорией, которую вы излагаете. Но она гипотетична! Фидаи, то есть убийцы Сабаха, защищали свою веру. Они были стоики, фаустиане. Они работали над собой, тренировали душу, разум и тело, презрев все радости земные ради удовольствий и благ грядущей жизни, пусть даже в преисподней. Эти порывы в наше время не пользуются спросом.

– В наше время? – Василий был готов спорить всерьез. – Да теперь как раз самые подходящие времена! Миром правит алчность. За блага земные, за благополучие люди готовы на все и продадут ближнего. Девять из десяти – наследники Фауста. Этого-то Карл Маркс как раз и не понял, я думаю.

– Он все понимал, абсолютно все. И если даже у Маркса и было нечто подобное, критиковать Маркса надо совсем за другое.

Талейников улыбнулся.

– Звучит опасно и напоминает апологию марксизма.

– А как вы относитесь к утверждению, что управление людьми слишком сложная штука, чтобы предоставить это самим людям?

– Монархистские убеждения. Я их не приемлю. Так мог высказаться царь.

– Так нет же, не царь. Они принадлежат американцу Томасу Джефферсону. Обе наши державы прошли через революцию в поисках путей обновления. Слова и решения наделены практическим смыслом.

– Ваша эрудиция не повлияет на мои убеждения. Я многое видел, много пережил…

– Я ни на что не собираюсь влиять и менее всего хочу, чтобы изменились ваши убеждения и способность видеть окружающее. Но не исключено, что мы оба сейчас находимся в процессе пересмотра собственных взглядов и делаем выбор.

– Выбор чего? Миковский поправил очки.

– Мы всегда стоим перед выбором: Бог или дьявол. И вряд ли я сделаю этот выбор при жизни… Как вы доберетесь до Эссена?

– Очень просто. Я рассчитывал вернуться через Хельсинки.

– Это будет очень сложно?

– Нет. У меня есть человек из Выборга, который должен мне помочь.

– Когда вы уезжаете?

– Завтра утром.

– Я рад бы пригласить вас к себе, чтобы мы смогли скоротать эту ночь вместе, но, видимо…

– Нет, спасибо. Это может быть очень опасно для вас.

– А я рассчитывал, что мой звонок в министерство культуры обезопасил меня…

– Сюда может нагрянуть милиция в связи с инцидентом. Помните одно: о теле, которое будет найдено без документов, вы ничего не знаете.

– Ну что же, Василий Васильевич, обнимите меня. Вы должны идти, и я больше вас не увижу. Я думаю, вы найдете ответ, который ищете.

– Спасибо. Я сожалею лишь, что подверг вас такому риску. Но я не мог иначе.

– Не жалейте. Вы умнее и взрослее меня в некоторых вещах. Вы правы.

Талейников молча пожал руку старику, которого видел в последний раз.

– Капитан Малеткин? – спросил Василий, хотя не сомневался, что нерешительный голос на другом конце провода принадлежит предателю из Выборга.

– Где ты?

– Я в телефонной будке, здесь, неподалеку. У тебя есть что-нибудь для меня?

– Да.

– Очень хорошо. У меня тоже есть кое-что для тебя.

– Я рад, – ответил тот. – Когда мы встречаемся?

– Сейчас. Выходи через главный вход, поверни направо и двигайся вперед, я перехвачу тебя. Последовала пауза.

– Сейчас почти полночь.

– Я рад, что твои часы так точны. Что, швейцарские? Небось, недешевы?

– Да при чем тут часы?.. У меня здесь женщина…

– Скажи, чтобы подождала. Прикажи ей, капитан! Ты же офицер КГБ.

Через семь минут Малеткин выскочил на тротуар перед главным входом в гостиницу. Василий понаблюдал за ним с минуту и оценил обстановку вокруг. Ничего подозрительного он не заметил.

Малеткин медленно пошел по улице. Прохожих в этот час было мало, только редкие парочки или группы солдат, возвращавшихся после увольнения в казармы. Талейников выжидал, наблюдая за улицей, высматривая того, кто не вписался бы в мирную картину городской ночи.

Но такого персонажа не было. Тогда Василий выскользнул из двери подъезда и через шесть секунд нагнал Малеткина, напевая "Янки дудл денди".

– Вот твое сообщение! – заторопился предатель, протягивая Василию копию шифровки. – Это единственный контрольный экземпляр. А теперь скажи мне, кто является агентом в Выборге.

– Ты хочешь сказать, вторым агентом, не так ли?

Талейников достал зажигалку и при свете мигавшего пламени просмотрел копию своего шифрованного сообщения в Хельсинки. Все в порядке, решил он.

– Ты получишь от меня это имя через несколько часов.

– А мне надо сейчас! Мне кажется, что кто-то постоянно проверяет Выборг. Я хочу обезопасить себя, ты обещал мне это! Утром я отсюда немедленно исчезаю, но перед этим я должен проверить…

– Мы исчезаем вместе, – прервал его Василии. – Скорее всего на рассвете.

– Нет!

– Да, мой дорогой! Ты должен будешь выполнить этот последний наряд вне очереди.

– Я не хочу иметь с тобой никаких дел. Твоя фотография печатается в каждом бюллетене КГБ. Две из них я только что видел в главном управлении. Меня аж пот прошиб!

– Я не хочу сейчас обсуждать это. Ты – запомни это – должен отвезти меня назад к озеру и обеспечить мне контакт с финнами. Мои дела в Ленинграде закончены.

– Почему опять я? Ведь я и так сделал предостаточно!

– Потому что, если ты не сделаешь это, я могу не вспомнить имя того, кто так необходим тебе в Выборге. – Талейников потрепал предателя по щеке. – Возвращайся к своей женщине, товарищ, и постарайся хорошо провести оставшееся время, но не задерживайся. Я хочу, чтобы ты вышел из гостиницы в половине четвертого.

– В половине четвертого?

– Да. Подъезжай на машине к Аничкову мосту не позднее четырех утра. Постарайся проехать по мосту два раза – в обе стороны. Я встречу тебя либо на той, либо на другой стороне.

– Но, ты забываешь про милицию. Они останавливают все подозрительные машины, а автомобиль, который будет разъезжать взад-вперед по мосту в четыре утра, вызовет у них явный интерес.

– Верно. Я как раз хочу знать, будут ли они там.

– Но если, предположим, они меня остановят!

– Сколько раз я должен напоминать тебе, что ты сотрудник КГБ? Ты находишься здесь по служебным делам, по весьма секретным делам… – С этими словами Талейников пошел прочь вдоль улицы, но внезапно вернулся. – Я хотел напомнить, что если у тебя вдруг появится желание пристрелить меня и выдать этот случай за мою попытку к бегству при задержании, то тебя ждет очень неприятный сюрприз. Ты не успеешь получить за меня никакой награды, так как с тех пор, как мы находимся в Ленинграде, за каждым нашим шагом ведется наблюдение. И кроме того, у тебя не будет фамилии того, кто, как и ты, работает на американцев.

– Уверяю тебя, такая мысль никогда не приходила мне в голову!

– Тогда до утра, приятель, – подвел итоги Талейников. Вот уж поистине круглый дурак, добавил он про себя.

Некоторое время спустя он подошел к ряду домов, соединенных общим подвальным помещением. В одном из этих домов жила Зося. Он нашел ее окна и убедился, что она дома, – свет горел во всей квартире.

Он пошел подвалами. Пройдя половину подземных коридоров, он заглянул в тот отсек, где оставил мертвого англичанина, влив ему в рот изрядное количество водки и подрезав вены на запястьях. Подсвечивая себе зажигалкой, он открыл дверь и заглянул внутрь. Мерцающий свет пламени осветил цементный пол и стены. Помещение оказалось пустым. Никаких следов присутствия англичанина не было заметно, исчезли даже пятна крови на полу, все было тщательно убрано.

Некоторое время он стоял неподвижно, пытаясь собраться с мыслями и освободиться от накатившего приступа ужаса. Случилось что-то крайне ужасное, чего он и предположить не мог. Он что-то сделал не так! Он катастрофически ошибся в своих расчетах.

В то же время он все еще был уверен в том, что солдаты Матарезе никогда не возвращаются к месту преступления. Ведь при этом возникала очень большая вероятность ловушки, и они не могли, не должны были рисковать подобным образом! И все же они сделали это, значит, игра стоила свеч. Что же он наделал?

Зося!

Василий оставил дверь приоткрытой и поспешил по узким переходам, стараясь производить как можно меньше шума и держа оружие наготове.

Когда он добрался до нужного подъезда, то услышал легкий женский смех, а минуту спустя до него донесся и смех мужчины.

Он осторожно вышел с черного хода на лестничную площадку и сделал несколько шагов по ступеням вверх вслед за поднимавшейся молодой парой. Они направились к двери, расположенной на том же этаже, что и квартира, которую занимала Зося. Он тут же сообразил как поступить, и заговорил, стараясь сохранять на лице глуповатую улыбку.

– Не окажете ли вы, молодые люди, любезность пожилому человеку? Я боюсь, что выпил немного лишнего.

Они обернулись, продолжая улыбаться чему-то своему.

– А в чем трудности? – спросил мужчина.

– Главная моя трудность сосредоточена вот здесь, где проживает моя приятельница, – пробормотал он, указывая рукой на дверь. – Я должен был встретить ее после спектакля в Кировском. Но мне пришлось задержаться, знаете, встреча со старым армейским приятелем, и теперь она, видимо, зла на меня как черт. Пожалуйста, постучите ей в дверь. Я боюсь, что если она услышит мой голос, то вообще не откроет. – Василий улыбнулся еще раз, хотя ему было не до веселья.

– Это нам сделать нетрудно, – ответила девушка.

– Почему бы нет? – добавил молодой человек и направился к двери в квартиру Зоей. Талейников подошел с другой стороны и встал прижавшись к стене, не вынимая правой руки из кармана. Раздался стук.

Внутри квартиры была тишина. Мужчина посмотрел на Василия, он кивнул, чтобы тот постучал еще раз. Опять стук и снова тишина.

– Может быть, она все еще ждет вас у Кировского? – заметила девушка.

– А возможно, что и она, – предположил, улыбаясь, молодой человек, – встретила своего старого приятеля, с которым ей неплохо. И теперь они вдвоем не желают, чтобы вы помешали им.

Василий попытался улыбнуться в ответ, но не смог, ибо в отличие от собеседников знал, что может ожидать его за этой закрытой дверью.

– Я попробую подождать здесь, – сказал он в ответ. – Благодарю вас.

Молодой человек, видимо, решил, что пошутил неудачно.

– Извините, – пробормотал он, удаляясь под руку со своей спутницей.

– Удачи вам, – несколько не к месту произнесла девушка, и они направились к себе.

Василий подождал, пока не услышал, что дверь закрылась за ними, а затем, вынув оружие из кармана, взялся за ручку двери. Он очень боялся, что дверь окажется незаперта.

Так оно и было. Его беспокойство возросло. Он резко распахнул дверь, вошел внутрь и быстро закрыл ее. То, что он увидел, болью отдалось где-то глубоко внутри, но он уже знал, что еще большая боль нахлынет минутой позже. В квартире был полный разгром. Видимо, побывавшие здесь хотели создать видимость борьбы, но все выглядело фальшиво. Здесь не было борьбы, было нечто другое: происходил допрос с пристрастием, пытки и затем – изнасилование.

Дверь в спальню была распахнута. Он подошел ближе, понимая, что ему не следует этого делать… Лицо ее было разбито, зубы сломаны, глаза заплыли. Кровь залила шею и стекала на ковер.

Он отвернулся, ощутив внезапную слабость и безразличие. Много лет назад он уже испытал нечто подобное, после чего хотел лишь одного – убивать.

Внезапно он понял, догадался, что она сделала для него, и у него пресеклось дыхание. Ее не просто убили как человека, не выдавшего его тайну. Она не сообщила, где он был все это время, послала их в другом направлении… Так вот через что ей пришлось пройти!

Он опоздал. Он пришел слишком поздно.

О Боже! А Ян Миковский?

Если еще один из солдат Матарезе появился в квартире Зоей Кроневской, то другой несомненно был послан, чтобы разыскать старика.

Он бросился к телефону. Теперь его уже не интересовало, прослушивалась линия или нет. То, что ему необходимо было узнать, требовало всего нескольких секунд, а за это время почти невозможно установить, откуда звонят.

Он торопливо набрал номер Миковского. Трубку сняли быстро… слишком быстро для старого человека.

– Да? – Голос был приглушенный, невнятный. – Да? – вновь повторил мужской голос, явно не принадлежавший старику.

– Я сотрудник доктора Миковского. Мне необходимо срочно поговорить с ним. Я знаю, что он неважно себя чувствует. Ему не требуется медицинская помощь? Если нужно, то мы можем прислать доктора.

– Нет. Кто хочет говорить с ним?

– Это его сосед по кабинету, Рудаков. Скажите ему, что я нашел книгу, которую он искал… Нет, лучше позвольте мне самому сказать это.

Последовала пауза.

– Да? – Теперь это был уже Миковский. Они разрешили ему говорить!

– С вами все в порядке? Эти люди – ваши друзья?

– Бегите, Василий! Уходите! Они…

На линии раздался характерный грохот. Талейников держал трубку, молча глядя на нее. Острая боль снова пронзила его: в этом городе он любил двоих людей и фактически убил их обоих.

Но нет! Это же неправда! Их убили Матарезе, и теперь ему не остается ничего иного, как убивать в ответ…

Он вошел в телефонную будку на Невском проспекте и набрал нужный номер "Европейской". Времени не оставалось, он должен был как можно скорее оказаться в Вайниккале, а затем в Хельсинки. Оттуда в Париж, где он попытается разыскать девушку с Корсики и передать через нее новое сообщение Скофилду. Он отправится в Эссен, чтобы найти там разгадку тайны, касающейся семьи Ворошиных. Теперь у него появился личный интерес в этой войне: ни один солдат этой элитной армии, этого тайного ордена не выйдет отныне живым из его рук.

– Да-да. В чем дело? – раздалось в трубке. Скорость речи и голос не оставляли сомнений – у телефона был предатель из Выборга.

– Немедленно собирайся и выходи! – приказал Василий. – Поезжай прямо на Московский вокзал. Я буду ждать тебя на стоянке перед центральным входом.

– Сейчас? Но ведь еще только два часа ночи! Ты же сказал, в четыре…

– Забудь то, что я сказал, и делай так, как я говорю сейчас. Ты связался с финнами?

– Да это очень просто! Один телефонный звонок… – засуетился Малеткин.

– Так ты связался или нет? – перебил его Василий.

– Сию минуту сделаю!

– Через пятнадцать минут будь на вокзале! – Василий повесил трубку.

Путь на север они проделали молча. Когда проезжали Выборг, Василий узнал тропу, по которой совсем недавно пробирался к машине Малеткина от замерзшего лесного озера. Вот-вот будет поворот, там он в первый раз сел в автомобиль этого негодяя. Сколько событий произошло с того момента, как много Талейников успел узнать!

Усталость навалилась, его клонило в сон – сказывалась бессонная ночь. Он мечтал об отдыхе в Хельсинки, о передышке. Необходимо было собраться с силами перед дальней дорогой в Германию.

Но до этого он обязан закончить все дела здесь, в России, и сделать то, что он должен был, ради той же России.

– Через минуту мы подъедем к месту нашей первой встречи, – предупредил Малеткин, напряженно всматриваясь в дорогу. – Тебя встретят финны. Иди прямо, до полыньи у того берега озера. У них все готово, они тебя ждут. Ну, теперь я имею право узнать то, что ты мне обещал? Кто второй?

– Мне не нужно даже называть его фамилию, достаточно лишь сообщить звание. Это тот самый человек, который каждый день отдает тебе приказы по службе, твой непосредственный начальник, то есть начальник управления КГБ по Выборгу.

– Что?! Быть этого не может! Он тиран и фанатик!

– А что может быть лучше подобного прикрытия? Постарайся не откладывая встретиться с ним… без свидетелей. Я думаю, ты знаешь, как с ним говорить.

– Да, – подхватил Малеткин. Его глаза горели. – Уж я найду что сказать… – Он затормозил. – А вот и тропа.

– А вот твое оружие, – безразличным тоном проговорил Талейников, протягивая предателю его пистолет, предварительно разряженный.

– О?! Да-да, спасибо. – Малеткин уже почти не слушал Василия, занятый собственными мыслями.

– До свидания, – сказал Талейников, выходя из машины и закрывая дверцу.

Уже вслед ему раздался голос Малеткина, донесшийся через опущенное стекло:

– Это невероятно. Благодарю…

– Пожалуйста. К твоим услугам…

Стекло поехало вверх, мотор загудел, и машина быстро понеслась вперед: Малеткин не собирался терять время и ехать в Выборг.

Он спешил к своему концу.

Василий двинулся по заснеженной тропе, выводившей его на Хельсинки, а оттуда в Эссен. Он лихо насвистывал старый мотивчик "Янки дудл денди".

Глава 26

Приятной наружности, но несколько небрежно одетый господин поправил футляр виолончели, который придерживал коленями, и поблагодарил стюардессу финской авиакомпании за стакан крепчайшего чая. Если бы кто-нибудь из находившихся на борту пассажиров пожелал определить его возраст, то решил, что виолончелисту где-то между пятьюдесятью пятью и шестьюдесятью, а возможно и чуть больше.

Однако Василию не пришлось прибегать к особым ухищрениям для получения нужного эффекта. Он плохо выглядел из-за пережитого, за последние сутки седина отметила его шевелюру. За многие годы Талейников научился, тренируя мышцы лица и тела, придавать своему облику нужный возраст. Он не жаловал косметику, а на сей раз и вовсе обошелся без вспомогательных средств.

Эссен… Он бывал в "черной жемчужине" Рура дважды. Промышленный шпионаж, в котором была заинтересована Москва, не оставлял особых возможностей для оперативника, все данные по региону содержались в строгой секретности и были почти недоступны. Поэтому за Василием не осталось следов в Эссене, не было и ходов, отработанных агентурной сетью. Зато и Матарезе будет нелегко напасть на его след в Эссене, выйти на каких-то знакомых Василия. А значит, не будет засад и ловушек. Ведь здесь не ждали его ни Миковский, ни Зося…

Итак, Эссен. Откуда же начать?

Старый ученый был прав: Василий ищет доказательства более чем полувековой давности, гонится за призраками тех времен, когда весь мир был повергнут в хаос. Подлинные документы давным-давно упрятаны подальше, а может быть, и уничтожены. Если какие-то и есть, то понадобятся недели, а то и месяцы напряженной работы, чтобы проследить за движением капиталов, перемещением лиц, их метаморфозами.

Судебные архивы Эссена очень объемны, богаты и охватывают достаточно большой отрезок времени, но как пройтись по ним с максимальным успехом? Как отыскать следы того единственного русского, который попал сюда более пятидесяти лет назад, но все еще нужен для решения современных проблем?

И все же неплохой вариант у Василия был. Когда-то он знавал одного юриста, работавшего в те годы в патентном бюро. Генрих Кассель знал уйму всего и оказывал определенные услуги в сфере промышленного шпионажа. О, если только этот человек жив! Для Талейникова он просто клад, ибо на протяжении тридцати пяти лет, находясь на легальной работе, он обслуживал самых разных, в том числе солидных клиентов – воротил промышленного бизнеса. Кассель был смелым и беспристрастным человеком, незаменимым работником. Он не боялся ввязываться в бой, иногда даже не в пользу своих работодателей, но ни один из них не взял бы на свою совесть увольнение неудобного правдолюбца. Профессионализм превыше всего.

В КГБ знали такого специалиста. Его хотели использовать на благо Москвы, и Василию поручили вербовку. Ему понадобилось меньше часа, чтобы убедиться, насколько абсурдны замыслы КГБ.

– Вы в своем уме? – воскликнул в ответ на предложение Василия Генрих Кассель. – Я как раз делаю все, чтобы держать ваших подонков подальше от нужной им информации!

Они надрались тогда до положения риз, встретив холодный рассвет в одном из парков Эссена, и заключили пакт, скрепив меж собой союз двух выпивох. По этому пакту юрист обязался не докладывать боннским властям о наскоках Москвы, а советский разведчик пообещал доложить своим, что Кассель – провокатор, подсадная утка с приличным денежным содержанием от американцев. Оба расстались в дружеском расположении чувств.

Благодаря тому, что Кассель, судя по всему, смолчал, а Василий "отмазал" его, теперь можно было обратиться к Генриху без особого риска. Не факт, что немец согласится помочь, но наверняка не откажет в совете, научит, с чего начать.

О, если он только жив, этот старый выпивоха! Ведь прошло двенадцать лет, и могло произойти что угодно. Болезнь, несчастный случай… Только бы разыскать Касселя! Ведь времени в обрез.

Предстояло сделать и еще одно дело: купить оружие. Василий не стал рисковать, провозя свой "буран". Служба безопасности теперь свирепствует, шанс на вывоз пистолета равен нулю.

Надо спешить. Корсиканская чума не только не побеждена, она свирепствует, унося все новые и новые жертвы. Инфицированы многие, зараза распространяется как цепная реакция. Отпускаются колоссальные суммы, засылается все возрастающее количество убежденных бойцов – преданнейших солдат Матарезе, готовых без колебаний отдать жизнь за дело… за какое дело? Каковы все-таки их цели? Чего хотят достичь адепты безумной философии Гильома де Матарезе? Заказные убийства, терроризм, похищение с последующим шантажом и вымогательством, насилие, паника и хаос – то есть все то, что, казалось бы, вовсе не на руку процветающим дельцам, промышленникам и финансовым магнатам. Но они почему-то идут на финансирование и поддержку этих акций, в результате которых может быть в конечном счете парализована их же собственная деятельность. Странное, необъяснимое противоречие… Зачем?..

Самолет пошел на посадку.

Вот он – Эссен. Так кем же ты стал, Андрей Ворошин?

– Я не могу поверить этому! – воскликнул Генрих Кассель, заслышав голос Талейникова по телефону.

Василий мгновенно уловил в тоне немца прежнее расположение и искренность.

– Каждый раз, проходя мимо нашего парка, я вспоминаю события двенадцатилетней давности и не могу удержаться от улыбки, – продолжал обрадованный Генрих. – Моя супруга ревнует меня к прошлому, полагая, что парк когда-то был местом моих встреч с хорошенькой девочкой.

– Надеюсь, вы разъяснили ей причину своего веселья, назвали предмет нежных воспоминаний?

– Да, я рассказал ей, как однажды чуть не стал агентом международного шпионажа. Но она до сих пор уверена, что я предаюсь воспоминаниям о былой любви!

– Так приходите в парк как можно скорее. У меня срочное дело, ничего общего не имеющее с моими прошлыми занятиями!

– Вы уверены, что "завязали"? Не к лицу мне, одному из виднейших адвокатов Эссена, водиться с русскими. Времена нынче тревожные. Ходят слухи, что наши соседи на Востоке опять планируют свои отвратительные делишки, а Москва финансирует нашу "пятую колонну".

Василий помолчал в трубку, а затем произнес со значением:

– Я безработный.

– Неужели?! Как интересно! В таком случае встретимся в парке. Сейчас почти двенадцать. Давайте на старом месте… ну, скажем, в час? Там у цветника. Хотя цветов в это время года я вам не обещаю.

Василий сидел на скамейке и смотрел на сверкавшее на солнце зеркало замерзшего озера. Было уже пятнадцать минут второго, когда он заметил одинокую фигуру, направлявшуюся в его сторону. Машинально он сунул руку в карман пальто, нащупал пистолет, купленный на "черном" рынке.

Адвокат постарел и мало чем походил на того энергичного мужчину, с которым Василий встречался по заданию Москвы. Он посолиднел и в своем просторном черном пальто с меховым воротником напоминал бургомистра. Только глаза были все такие же живые и внимательные.

– Прошу прощения, мой дорогой старый знакомый, – проговорил немец, пожимая Василию руку. – В последнюю минуту у меня вышла непредвиденная задержка по поводу одного американского контракта.

– Вы неплохо выглядите, Генрих! – заметил Талейников вместо приветствия. Он польстил немцу, ибо время не пошло тому на пользу: лицо обрюзгло, кожа стала красноватая и дряблая. Слишком много пива пролилось в эту благословенную глотку. Но Генрих смотрелся очень респектабельно, вполне солидно, только в глазах плясали озорные искорки.

– Спасибо за комплимент. Не то чтобы я имел что-то против вашей компании. Но я благоразумный человек и удивляюсь, как я опять согласился на встречу с вами. Скажите, что привело вас сюда вновь через столько лет? Вы сообщили, что не служите по своей старой специальности. Так что же вас интересует в таком случае?

– Мне нужен совет.

– У вас здесь легальная работа? Непостижимо! Только не говорите мне, что убежденный коммунист может иметь частные вложения в промышленность Рура. Каковы же ваши проблемы?

– Только проблема времени: у меня его очень мало. А я должен проследить перемещение капитала одного человека, а возможно и целой семьи из Ленинграда, которая – я в этом убежден – переехала в Германию, точнее в Эссен, около шестидесяти или даже семидесяти лет назад. Я предполагаю, что вложения были сделаны в местную промышленность, причем незаконно и втайне.

Кассель нахмурился.

– Мой дорогой, вы несносны. Я не силен в цифрах и датах, но если не ошибаюсь, вас интересует период где-то между 1910 и 1920 годами?

– Да, именно так. То были неспокойные годы.

– И после стольких бурь и потрясений, мировых революций и войн, гитлеровской экспансии и послевоенных событий, вы хотите найти его?