Мозаика Парсифаля Ладлэм Роберт

— И?..

— Из леса появился какой-то мужчина с разбитой головой, затащил солдата в машину и увез.

— Как вам это удалось выяснить?

— Я начал спрашивать. Задал массу вопросов... после того, как получил первую помощь. В этом суть моей работы, сэр. Кругом царило сущее безумие, сэр: итальянцы и французы метались и что-то непрерывно вопили. Но я не покинул места события, пока не выяснил все, что мог, не позволив никому, в свою очередь, задавать вопросы мне.

— Такое поведение заслуживает, чтобы вас рекомендовали к награде, — обронил посол.

— Благодарю вас, сэр.

— Допустим, что вы правы, — чуть наклонился вперед Брэдфорд. — Тот блондин был Риччи, и некто с разбитой головой его вывез с места происшествия. Как вы думаете, кем мог быть этот некто?

— Полагаю, сэр, один из тех, кого он привел с собой. Второй был убит.

— Риччи и этот человек скрылись. И в Риме о них ничего с тех пор не слышали. Насколько, по вашему мнению, нормально такое положение?

— Абсолютно ненормально, сэр. В тех случаях, когда эти типы получают раны, они пытаются выжать из нас все, что возможно, причем сразу. Наша же политика в операциях подобного рода совершенно однозначна: если мы не можем эвакуировать раненого, то...

— Да, да, понятно, — поспешно прервал его Хэльярд. Радар, настроенный на знакомый старому вояке лексикон, сработал мгновенно.

— Следовательно, вы считаете, что если этому Риччи и его эксперту-взрывнику удалось бы благополучно выбраться из передряги, то они немедленно обратились бы в наше посольство в Риме?

— Безусловно, сэр. Они бы торчали там с протянутой рукой и вопили во всю глотку. Они выпрашивали бы дополнительного вознаграждения, угрожая в противном случае разболтать то, что нам было бы совершенно нежелательно.

— Что же, по вашему мнению, произошло?

— Совершенно ясно, сэр. Они не выбрались оттуда.

— То есть как это? — спросил Брукс, вновь отрываясь от желтого блокнота.

— Другого объяснения быть не может. Я знаком с людьми такого сорта, сэр. Это подонки. Если им предложить хорошую цену, то они убьют родную мать. Они обязательно связались бы с посольством, поверьте.

— Не выбрались оттуда? — переспросил Хэльярд. — Поясните. Почему не выбрались?

— Там в горах жуткие дороги, сэр. Подъемы, спуски... Мало того, что они бесконечно петляют, так еще порой и на многие мили — ни одного фонаря. Автомобиль с раненым в голову водителем и пассажиром, воющим от боли, — верный кандидат на то, чтобы свалиться в пропасть.

— Ранения в голову могут быть весьма обманчивыми, — заметил Хэльярд. — Разбитый нос иногда внешне выглядит страшнее, чем сильная травма черепа.

— Но меня удивляет, — вмешался Брукс, — что тот же человек сохранил удивительное самообладание в условиях хаоса. Он действовал...

— Простите меня, господин посол, — прервал его Брэдфорд, немного повысив голос, словно предупреждая, — я полагаю, что мы серьезно отнесемся к мнению агента-наблюдателя. Тщательные поиски на дорогах у перевала непременно приведут к тому, что где-то в ущелье будет обнаружена автомашина. Брукс взглядом показал, что сигнал принят.

— Да, конечно, — произнес он. — По-видимому, другого правдоподобного объяснения нет.

— Остается уточнить еще один-два момента и мы закончим, — сказал Брэдфорд, обращаясь к агенту. — Как вы понимаете, все, что здесь было сказано, должно остаться в полнейшей тайне. Здесь нет спрятанных микрофонов, звукозаписывающей аппаратуры. Все произнесенные здесь слова останутся лишь в нашей памяти. Такой порядок принят ради нашей общей безопасности, а не только вашей, и для того, чтобы мы могли говорить здесь совершенно откровенно. Не пытайтесь смягчить правду; мы все здесь — в одной лодке.

— Да, я понимаю, сэр.

— Полученные вами приказы в отношении Хейвелока были совершенно однозначны. Он был официально объявлен «не подлежащим исправлению», и в сообщении из Рима говорилось о «чрезвычайном ущербе», который может быть нанесен. Это так?

— Да, сэр.

— Иными словами, он должен был быть казнен. Убит на Коль-де-Мулине.

— Да. Таков истинный смысл приказа.

— И вы получили этот приказ от старшего атташе по Консульским операциям посольства в Риме. Фамилия атташе Уоррен. Харри Уоррен.

— Да, сэр. Я поддерживал с ним постоянную связь, ожидая окончательного решения... ожидая, что ему скажет Вашингтон.

— Почему вы убеждены, что разговаривали именно с Харри Уорреном?

Агент, казалось, был изумлен нелепостью вопроса. Но он понимал, что задавший его человек отнюдь не глупец.

— Ну помимо всего прочего, я работал с Харри два года и хорошо знаю его голос.

— Итак, всего лишь голос?

— Ну, конечно, и номер телефона в Риме. Это прямая линия с послом. Номер секретный и нигде не указан.

— Вам не приходило в голову, что в тот момент, когда он давал вам последние инструкции, он находился под чьим-то давлением и делал это против своей воли?

— Нет, сэр. Никоим образом.

— То есть вы не думали о такой возможности?

— Если бы это было так, он дал бы мне понять.

— С пистолетом, приставленным к виску? — вмешался Хэльярд. — Каким же это образом?

— Существовал особый пароль, которым мы пользовались. Он не произнес бы его в том случае, если бы дела шли не так, как надо.

— Какой пароль? Поясните, пожалуйста, — попросил Брукс.

— Одно слово или несколько слов, придуманных в Вашингтоне. Они упоминаются, когда передается окончательное решение. Таким образом, вы понимаете, что разрешение дано. При этом имена не называются. Если бы что-нибудь было не так, Харри не произнес бы его, и я бы понял, что он в опасности. Я должен был спросить у него пароль, и Харри сказал бы что-нибудь другое. Этого не произошло. Он произнес то, что надо. Причем в самом начале разговора.

— Какой же код, какой пароль был установлен для Коль-де-Мулине? — спросил Эмори Брэдфорд.

— "Двусмысленность", сэр. Кодовое слово поступило непосредственно из Управления консульских операций в Вашингтоне. Оно должно быть внесено в журнал телефонных переговоров посольства и в секретные досье.

— Что и должно послужить в случае необходимости доказательством подлинности приказа, — добавил Брэдфорд.

— Да, сэр. Дни, часы и источник подобного рода разрешений регистрируются в журнале.

Брэдфорд взял со стола фотографию размером восемь на десять дюймов и поставил ее под свет настольной лампы так, чтобы сидящий за столиком агент мог хорошо ее разглядеть.

— Этот человек Харри Уоррен?

— Да, сэр. Это Харри.

— Благодарю вас; — Заместитель госсекретаря отложил фотографию и сделал пометку на полях своего блокнота.

— Вернемся немного назад, — предложил он. — Остается еще несколько не совсем ясных вопросов. Они касаются женщины. Итак, она должна была быть переправлена через границу по возможности в целости и сохранности, не так ли?

— Ключевым словом было «по возможности». Никто не собирался рисковать ради нее. Она должна была служить своего рода иглой, колючкой.

— Колючкой?

— Да, в задницу Советам. Чтобы Москва поняла, что мы не купились на их приманку.

— Иными словами, все это подстроено русскими. Женщина с похожей внешностью, возможно, при помощи легкой косметической операции. Советы время от времени и в разных местах демонстрируют ее Хейвелоку. Они подпускают его достаточно близко, но не настолько, чтобы Хейвелок мог войти с ней в непосредственный контакт. Вы это хотите нам оказать?

— Да, сэр.

— Их цель — вывести Хейвелока из себя, подорвать его психику и тем самым склонить к переходу на их сторону?

— Да, сэр. Сделать так, чтобы у него поехала крыша, простите за выражение, сэр. Я полагаю, что план сработал. «Не подлежит исправлению» произнес Вашингтон.

— Это произнес тот, кто сказал «Двусмысленность».

— Да, сэр.

— И его можно выявить по журналу переговоров нашего посольства в Риме.

— Да, сэр. По журналу это можно установить.

— Следовательно, нет никаких сомнений в том, что на мосту была не Дженна Каррас?

— Абсолютно никаких, сэр. Всем известно, что ее убили на Коста-Брава. Хейвелок лично был тому свидетелем. Он свихнулся.

Посол Брукс швырнул карандаш на стол и, подавшись вперед, внимательно взглянул на человека с Коль-де-Мулине. Резкий стук карандаша и порывистое движение означали нечто большее, нежели желание вмешаться; он демонстративно выразил свое несогласие с услышанным.

— Не удивляет ли вас вся эта операция своей... странностью, мягко говоря? Давайте говорить прямо. Неужели казнь — единственное решение? С учетом того, что вы знали — допустим, вы знали истину, — не могли бы вы попытаться захватить этого человека, сохранить ему жизнь, доставить сюда на лечение?

— При всем моем уважении к вам, сэр... это легче сказать, чем сделать. Огилви попытался и не вернулся с Палатинского холма. Хейвелок на том самом мосту убил троих, это только то, что мы знаем. Еще двое, скорее всего, тоже мертвы. Он резал мое лицо ножом... псих. — Агент сделал паузу. — Нет, сэр. Принимая во внимание все обстоятельства, его следует убить. Не я произнес «не подлежит исправлению», сэр. Я выполняю приказы, сэр.

— Слишком знакомая фраза, сэр, — сказал Брукс.

— Но вполне оправданная в данной ситуации, — вмешался Брэдфорд и поспешно продолжил, опережая возможные возражения: — Что случилось с Хейвелоком? Вам удалось это выяснить?

— Они сказали, сумасшедший... убийца... прорвался на грузовике через мост. Это наверняка был Хейвелок. По всему району объявлена тревога, во всех городах и поселках. По всему средиземноморскому побережью. Он там работал и поэтому попытается вступить в контакт с кем-нибудь из своих старых знакомых. Так что его обнаружат обязательно. Говорят, что он ранен. Далеко ему не уйти. Думаю, его настигнут самое большее через пару деньков. Как бы я хотел в этот момент оказаться там и разделаться с ним лично.

— Оправданное и вполне справедливое желание, — произнес Брэдфорд. — Теперь нам остается поблагодарить вас за сотрудничество. Вы предоставили исчерпывающую информацию и тем самым очень помогли нам сегодня. Вы свободны, и мы все желаем вам успеха.

Человек поднялся со стула, кивнул неуверенно и направился к дверям. На полпути он остановился, коснулся пальцами пластыря на левой щеке и, повернувшись к могущественным людям за столом, произнес:

— Я заслужил пластическую операцию.

— Убежден, что заслужили, — ответил заместитель госсекретаря. Агент-наблюдатель с Коль-де-Мулине отворил дверь и вышел в белоснежный коридор. Как только за ним закрылась дверь, Хэльярд повернулся к Брэдфорду и заорал:

— Связывайтесь с Римом! Доберитесь до этого чертова журнала и определите, кто стоит за «Двусмысленностью»! Это все тянется к Парсифалю! Вы, похоже, все время пытаетесь нам внушить такую мысль!

— Да, генерал, — ответил Брэдфорд. — Однако пароль или, если хотите, код «Двусмысленность» был предложен начальником консульских операций Дэниелом Стерном. Его имя было исправно внесено в журнал старшим атташе Харри Уорреном. Текст записи был мне зачитан. Он гласит: «Пароль: Двусмысленность. Объект: М.Хейвелок. Решение принимается».

— "Принимается"? — переспросил Брукс. — В таком случае позвольте спросить, когда же оно было принято?

— Если судить по журналу посольства, то оно вообще не было принято. Больше нет никаких упоминаний о «двусмысленности», Хейвелоке или отправке группы на Коль-де-Мулине.

— Этого не может быть, — протестующе заявил генерал. — Вы же только что слышали слова агента. Добро было дано, подтверждающий его пароль произнесен. Свидетель не путался в показаниях. Из Вашингтона наверняка был звонок.

— И он был.

— Вы хотите сказать, что запись была уничтожена? — спросил Брукс.

— Она просто не была сделана, — ответил Брэдфорд. — Уоррен ничего не записал.

— Так свяжитесь с ним, — предложил Хэльярд. — Прижмите его к ногтю! Он-то знает, с кем разговаривал. Эмори, садитесь же, черт вас побери, за телефон! — Повернувшись в кресле, он обратился к стене. — Господин президент!

Ответа не последовало.

Заместитель госсекретаря покопался в стопке лежащих перед ним материалов и вытащил тонкий конверт из плотной желтой бумаги. Открыв его, он достал еще одну фотографию и вручил бывшему послу. Брукс взглянул на нее и разинул рот. Не произнеся ни слова, он передал снимок Хэльярду.

— Боже... — Хэльярд поднес фото ближе к лампе. Снимок был зернистым, с полосами технического брака, но в целом изображение было отчетливым. Это была фотография трупа, лежащего на белом столе. Одежда покойника была разорвана, вся в темных пятнах крови, с разбитого лица кровь была аккуратно смыта для того, чтобы облегчить идентификацию. Это было то же лицо, что и на фотографии, которую Брэдфорд демонстрировал несколько минут назад агенту с Коль-де-Мулине. Харри Уоррен, старший атташе Консульских операций. Посольство Соединенных Штатов, Рим.

— Это поступило по телексу сегодня примерно около часу дня. Вы видите Уоррена. Он был сбит машиной два дня назад рано утром на виа Фраскати. Имеются свидетели происшествия, но ни один из них не смог оказать существенной помощи следствию. Нашим людям удалось узнать, что сбил Уоррена большой легковой автомобиль с мощным двигателем. Мотор громко ревел, очевидно, машина набирала скорость перед ударом. Кто бы ни был ее водитель, он сделал все, чтобы не промахнуться. Он сшиб Уоррена в тот момент, когда он ступил на тротуар, и припечатал к фонарному столбу. Машина получила серьезные повреждения. Полиция, естественно, объявила розыск, но надежда на успех минимальна. Скорее всего, она находится сейчас где-нибудь на дне горной реки.

— Следовательно, и эта нить порвана. Хэльярд швырнул фотографию по направлению к Эдисону Бруксу.

— Я скорблю по Уоррену, — сказал заместитель госсекретаря, — но не совсем понимаю, о какой нити вы говорите.

— Кто-то полагал, что такая связующая нить существует, — произнес генерал.

— Или этот кто-то просто решил обезопасить себя с фланга.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Брукс.

— Тот, кто отдал приказ «исправлению не подлежит», не мог знать, что Стерн сказал Уоррену. Нам известно лишь то, что решение в тот момент еще не было принято.

— Поясните, пожалуйста, — попросил Брукс.

— Допустим, стратеги из Консульских операций пришли к выводу, что не могут принять решения. Если судить по внешним признакам, проблем у них не должно было возникнуть: психопат, взбрыкнувший агент, способный нанести значительный ущерб, потенциальный перебежчик, убийца, наконец. Решение в таких условиях не обременило бы их совесть. Но предположим, что им удалось узнать нечто такое, что поставило под сомнение все прежние оценки.

— Эта женщина. Каррас.

— Возможно. Это также могла быть какая-то дополнительная информация, сигнал, опровергающий идею о невменяемости Хейвелока, о том, что он маньяк. Из этого гипотетического сигнала вытекало, что он не менее здоров, чем они сами; совершенно нормальный человек, оказавшийся перед ужасной дилеммой, созданной чужими руками.

— Что соответствует действительности, — негромко заметил Брукс.

— Именно так, — согласился Брэдфорд. — Как же они должны были поступить в таком случае?

— Искать помощи, — сказал Хэльярд. — Просить совета.

— Указаний, — добавил политик.

— Иными словами, — суммировал Брэдфорд, — особенно в свете того, что факты не совсем ясны, разделить с кем-то ответственность за окончательное решение. И через несколько часов это решение было принято, а они все погибли... и мы не знаем, кто это совершил, кто сделал последний звонок в Рим. Мы только можем предположить, что это был некто, приобщенный к секретной деятельности и кому доверяли настолько, чтобы поделиться паролем — «Двусмысленность». Вот этот человек и принял окончательное решение; он позвонил в Рим.

— Но Уоррен не зафиксировал звонок, — заметил Брукс. — Почему? Как это могло произойти?

— Так же, как происходило и до этого, господин посол. Используется специальная линия, связанная с телефонным комплексом где-то в Арлингтоне, распоряжение подкрепляется необходимым паролем и при этом делается просьба: исходя из требований внутренней безопасности не вносить разговор в журнал. Практически это приказ. Не остается никакого следа — ни заметки в журнале, ни магнитной пленки, ни упоминания о распоряжении. Человек в Риме польщен, он попал в число избранных. Лицо, облаченное правом принимать важнейшие решения, доверяет ему больше, чем его коллегам. Кроме того, какая разница? Отдавшего окончательный приказ всегда можно выявить через того, кто сообщил пароль — в данном случае через начальника Консульских операций Дэниела Стерна. Но он уже мертв.

— Все это отвратительно, — сказал Брукс, не поднимая головы от бумаг. — Человека хотят казнить за то, что он прав, а когда попытка убить его проваливается, он же объявляется ответственным за смерть покушавшихся на него убийц. При этом на него навешивается ярлык убийцы. И мы не знаем, кто формально отдал этот приказ. Не можем найти его. Что мы за люди после этого?

— Люди, которые свято блюдут тайны, — послышался голос позади подиума. Из открывшейся в стене белой двери вышел президент. — Простите меня за то, что я наблюдал за вами и слушал. Частенько бывает полезно сделать это со стороны.

— Тайны, мистер президент?

— Да, Мэл, — ответил Беркуист, направляясь к своему креслу. — Для обозначения тайн мы напридумывали массу терминов — «совершенно секретно», «только для чтения», «высшая степень секретности», «требуется специальный допуск», «копирование запрещено», «допуск разрешен по представлении пароля»... Видите, сколько их! Мы шпигуем кабинеты и телефонные линии приборами, извещающими нас, если поставлены «жучки» и предпринимаются попытки перехвата, разрабатываем приспособления, способные ввести в заблуждение установленные нами же следящие приборы. Мы глушим радиоволны, включая спутниковую связь, и преодолеваем глушение лазерными лучами, нагруженным нашими посланиями. Мы наглухо закрываем важнейшую информацию таким образом, чтобы иметь возможность по своему желанию организовать «утечку» выгодных для нас фрагментов. Основная масса сведений, естественно, остается под замком. Одному правительственному учреждению мы говорим одно, а другому — нечто совершенно противоположное, и все для того, чтобы удержать в секрете третье, что на самом деле и соответствует действительности. В эпоху высочайшего развития коммуникаций мы стараемся изо всех сил разрушить эти коммуникации, используем достижения науки с патологической извращенностью. — Президент сел, взглянул на фотографию убитого в Риме и положил ее на стол изображением вниз. — Сохранение тайн и препятствование потоку точной информации стало главной целью развития всей нашей техники связи. Какая ирония скрыта в этом, не правда ли?

— Но, к сожалению, часто сохранение тайны имеет жизненно важное значение, — сказал Брэдфорд.

— Наверное. Как бы хотелось быть в этом уверенным. Вы знаете, я сейчас по ночам часто думаю — а что, если бы мы не старались сохранить все в тайне три месяца назад... может, и не стояла бы теперь перед нами эта проблема...

— Наши возможности были чрезвычайно ограничены, господин президент, — твердо произнес заместитель госсекретаря. — Не исключено, что мы сейчас стояли бы перед лицом худшего кризиса.

— Худшего, Эмори?

— Если и не худшего, то более раннего. Время — наш единственный союзник.

— И нам следует с толком использовать каждую минуту, — согласился Беркуист, переводя взгляд с генерала на Брукса. — Итак, теперь вы оба знаете, что произошло за последние семьдесят два часа и понимаете, почему я вызвал вас в Вашингтон.

— Мы не знаем лишь самого важного фактора — реакции Парсифаля, — бросил государственный деятель.

— Никакой реакции, — ответил президент.

— В таком случае он ничего не знает, — энергично заметил Хэльярд.

— Если бы эти слова как истина были вырублены на скале, то я спал бы спокойно по ночам, — откликнулся Беркуист.

— Когда он в последний раз выходил с вами на связь? — спросил Брукс.

— Шестнадцать дней тому назад. Не было смысла вас извещать. Просто последовало очередное требование, такое же возмутительное и такое же идиотское.

— Какой прогресс был достигнут в отношении предыдущих требований? — продолжал посол.

— Ничего нового. Пятнадцать дней назад мы перевели восемьсот миллионов долларов в банки на Багамах, Каймановых островах и в Латинской Америке. Мы соблюдали все... — президент замолчал и приподнял угол фотографии. Мелькнули залитые кровью брюки старшего атташе, — все предосторожности, которые он от нас требовал. Он хотел иметь возможность безопасно проверять в любое время наличие денег на номерных вкладах в Цюрихе и Берне. Из всей суммы он не тронул ни цента, но три раза осуществлял проверку вкладов в Швейцарии. С остальными банками в связь не вступал. Его вовсе не интересуют деньги. Они всего лишь служат средством подтверждения нашей уязвимости. Парсифаль уверен, что мы выполним все его требования. — Беркуист помолчал и продолжил еле слышно: — Видит Бог, и мы ничего не можем сделать...

Тишина, нависшая над столом, свидетельствовала о реальности того, о чем было страшно даже подумать. Нарушил молчание генерал. Покопавшись в своих записях, он будничным, деловым тоном обратился к Брэдфорду.

— Есть еще парочка темных мест. Не могли бы вы пояснить?..

— Я могу лишь предполагать, — ответил Брэдфорд. — Но даже и в этом случае нам придется обратиться к самому началу событий. К тому, что произошло до Рима.

— Коста-Брава? — презрительно бросил Брукс.

— Еще раньше, господин посол. К тому времени, когда мы с вами согласились, что Коста-Брава должна иметь место.

— Я принимаю ваш упрек, — кисло промолвил тот. — Продолжайте.

— Мы должны вернуться к тому моменту, когда узнали о том, что Мэттиас лично начал расследование по Дженне Каррас. Не его помощники, а сам великий человек выступил с информацией из неназванных источников — источников, так глубоко внедренных в советскую разведку, что даже простые рассуждения на тему о их возможных личинах граничили с государственной изменой.

— Не скромничайте, Эмори, — прервал его президент. — Не мы узнали о Мэттиасе. Вы, и только вы. У вас хватило проницательности походить вокруг «великого человека», как вы его именуете.

— Только из чувства горечи, господин президент. Ведь это вы потребовали от одного из его помощников выложить правду. И он сделал это в Овальном кабинете. Он сказал, что они не знают, откуда поступила информация. Известно, что принес ее лично Мэттиас. Мне бы этого никогда не сказали.

— Это не моя заслуга, а заслуга Овального кабинета, — сказал Беркуист. — Невозможно лгать человеку, занимающему этот кабинет... конечно, если вы не Энтони Мэттиас.

— Говоря по совести, господин президент, в его намерения не входило ввести вас в заблуждение, — мягко произнес Брукс. — Он полагал, что поступает правильно.

— Он полагал, что должен сидеть в моем кресле в моем кабинете. Господи, да о чем говорить! Он и сейчас продолжает полагать именно так! Его мания величия не имеет пределов! Продолжайте, Эмори.

— Хорошо, сэр, — поднял взгляд Брэдфорд. — Мы пришли к выводу о том, что Мэттиас пытается вынудить Хейвелока подать в отставку, вытащить своего бывшего студента и одного из наших лучших сотрудников из Управления консульских операций. Мы не стали в то время разглашать свой вывод, так как не знали, с какой конечной целью государственный секретарь затеял все дело. Мы и сейчас не знаем этого.

— Но мы продолжили расследование, — подхватил Беркуист, — потому, что не понимали, с чем имеем дело — то ли со сломавшимся разведчиком, который хочет оставить службу, то ли с организованной фальшивкой, — хуже чем с фальшивкой — с лакеем Мэттиаса, готовым на убийство женщины ради того, чтобы иметь возможность служить великому человеку вне формальных структур. О, это была бы великолепная работа! Международный эмиссар Святого Мэттиаса. Или, может быть, Императора Мэттиаса, Правителя всех Штатов и Территорий Республики?

— Брось, Чарли, — слегка коснулся рукава президента Хэльярд. Он был единственным в комнате, кто мог позволить себе столь интимный жест. — Теперь все кончено, и мы собрались здесь по другому поводу.

— Если бы не этот сукин сын Мэттиас, нам вовсе не надо было бы собираться! Мне трудно об этом забыть. Так же как и всему миру... когда-нибудь... если, конечно, на земле к тому времени останутся существа, способные помнить.

— Может быть, мы вернемся к обсуждению более серьезного кризиса, господин президент? — мягко произнес Брукс.

Беркуист откинулся в кресле. Он посмотрел на аристократичного посла и перевел взгляд на старого генерала.

— Когда ко мне пришел Брэдфорд и убедил меня в том, что в высших эшелонах государственной власти назревает заговор, в котором замешан Энтони Мэттиас, я обратился за помощью к вам и только к вам, никому более. По крайне мере пока. Я готов выслушать от вас критические замечания, тем более, что они у вас наверняка есть.

— За этим вы нас и позвали, — сказал Хэльярд и добавил: — Сэр.

— Ты, Мэл, известный критикан. — Президент кивнул представителю государственного департамента. — Прошу прощения. Итак, мы остановились на том, что ни тогда, ни сейчас не знаем, с какой целью Мэттиас хотел вывести Хейвелока из игры. Однако Эмори нарисовал нам вероятный сценарий происходящего.

— Абсолютно невероятный, — подчеркнул Брэдфорд. Его руки теперь лежали на столе поверх бумаг. Заместитель госсекретаря больше не нуждался в своих записях. — Дело, которое Мэттиас повел против Каррас, было проработано в мельчайших деталях. Внезапно на поверхность всплывает раскаявшийся террорист из группы Баадерра-Майнхоф. Он молит об отпущении грехов. Он готов сообщить важную информацию в обмен на отмену смертного приговора и предоставление безопасного убежища. Бонн неохотно соглашается, и мы узнаем все, что этот человек сообщил. Женщина, работающая с оперативником из Консульских операций в Барселоне, является на самом деле сотрудником КГБ. Террорист описывает способ передачи приказов. Этот метод требовал передачи ключа. В багажной камере аэропорта обнаруживается саквояж или чемоданчик, наполненный доказательствами, вполне достаточными для осуждения этой женщины. Там содержался детальный анализ всех операций, проведенных ею и Хейвелоком за последние недели, краткое, но достаточно полное изложение строго секретной информации, направленной Хейвелоком в госдеп, радиочастоты, которыми мы пользуемся, и копии наших кодов. В саквояже находились разнообразные инструкции КГБ, включая шифр, который ей надлежало использовать для контактов с Северо-западным сектором деятельности КГБ, если в таких контактах возникнет необходимость. Мы проверили шифр и получили ответ.

Брукс слегка приподнял руку жестом человека, привыкшего ко всеобщему вниманию.

— Генерал Хэльярд и я знакомы с большей частью того, что вы излагаете. Нам не известны лишь некоторые подробности. Я полагаю, что у вас есть какие-то причины рассказывать все столь детально?

— Да, такие причины есть, господин посол, — ответил Брэдфорд. — Это касается Дэниела Стерна. Будьте снисходительны.

— Коль скоро вы упомянули об этом, — вмешался генерал, — как вам удалось проверить шифр?

— Мы использовали три основных радиочастоты, на которых ведутся переговоры между судами в том районе Средиземного моря. Советы обычно используют такие частоты.

— Что-то больно примитивно для них, будь я проклят! Вам не кажется?

— Я, конечно, не специалист, генерал, но мне, будь я проклят, такой подход представляется весьма разумным. Выяснив, к какому методу прибегаем мы (я был вынужден сделать это), я пришел к выводу, что наши способы вряд ли более эффективны, чем их. Мы обычно избираем частоты, где проходит более слабый сигнал, не очень ясный и легко, в случае обнаружения, поддающийся глушению. Вы же не можете глушить переговоры между судами, и независимо от загрузки эфира шифрованная передача достаточно быстро достигает адресата.

— Весьма убедительно, — заметил Брукс.

— За последние четыре месяца мне пришлось пройти несколько ускоренных курсов обучения. Благодаря распоряжению президента я также общался с лучшими умами нашего научного сообщества.

— Причина, естественно, не объяснилась, — вмешался Беркуист, бросив взгляд в сторону пожилых участников совещания. Затем он опять повернулся к Брэдфорду: — Итак, вы убедились в подлинности шифров КГБ...

— Это был факт, который в наибольшей степени доказывал ее вину. Шифр невозможно подделать. Ее имя было запущено в механизм ЦРУ, а это очень мощный механизм, надо признать. — Брэдфорд выдержал паузу. — Как вы знаете, а может, и не знаете, генерал... и господин посол, именно в этот момент я и возник на сцене. Я не стремился к этой чести, все произошло по чистой случайности. Меня разыскали два человека, с которыми я работал при Джонсоне... и в Юго-Восточной Азии.

— Огрызки нашей благотворительной «помощи» Вьетнаму, оставшиеся после всего на работе в ЦРУ? — сардонически усмехнулся Хэльярд.

— Да. — Заместитель госсекретаря отнюдь не смутился. — Два человека с огромным опытом тайных операций — удачных и не очень, — который позволил им стать так называемыми оперативными контролерами наших агентов в советском государственном аппарате. Однажды вечером они позвонили мне домой из нашего местного бара в Бервин-Хайтс и пригласили вспомнить старые времена. Когда я заметил, что уже поздно, мой собеседник сказал, что поздно не только для меня одного, и, кроме того, я дома, а им пришлось проделать немалый путь из Макдин и Лэнгли до Бервин-Хайтс. Я все понял и присоединился к ним.

— Мне не доводилось слышать этой истории, — прервал Брэдфорда посол. — Будет ли справедливо предположить, что эти джентльмены не обратились с сообщением по своим обычным каналам, а направились непосредственно к вам?

— Да, сэр. Они были обеспокоены.

— Нам следует возблагодарить Господа за то, что старые грешники сохранили дружеские отношения, — сказал президент. — Не получив вразумительных объяснений по своим «обычным каналам», они обратились к нам. Они доложили, что это дело вне их компетенции. Вот так оно оказалось в руках у Брэдфорда.

— Но в просьбе собрать информацию о Каррас нет ничего необычного. Заурядный сбор сведений разведывательными методами, — сказал Хэльярд. Что их, собственно, говоря, обеспокоило?

— Запрос был составлен в крайне негативном тоне. Он предполагал, что женщина настолько хорошо укрыта и законспирирована, что расследование ЦРУ не принесет результатов. Это означало одно — она будет признана виновной независимо от итогов расследования.

— Значит, их оскорбил высокомерный тон документа? — высказал предположение Брукс.

— Нет. Они уже давно привыкли к высокомерному отношению со стороны госдепа. Их обеспокоило то, что предвзятая точка зрения в отношении виновности этой женщины вряд ли соответствует истине. Они связались с пятью источниками информации в Москве (ни один из них не знал о существовании других), и все полученные ответы оказались отрицательными. При этом надо сказать, что эти источники имели доступ к самым секретным досье КГБ. Так вот, Каррас была чиста, и кто-то в госдепе сознательно стремился ее замарать. Когда один из моих приятелей обратился к помощнику Мэттиаса с рутинной просьбой о предоставлении дополнительных сведений, тот ответил, что дальнейшее расследование можно прекратить, так как госдеп якобы обладает уже всей необходимой информацией. Иными словами, она была приговорена к смерти вне зависимости от выводов ЦРУ. Мой бывший коллега не сомневался в том, что любой доклад управления будет положен под сукно. Но ЦРУ знает: Дженна Каррас не работает и никогда не работала в КГБ.

— Каким же образом ваши друзья объяснили появление шифра КГБ в чемодане Каррас?

— Кто-то из Москвы передал его, — ответил Брэдфорд. — Тот, кто работает вместе с Мэттиасом или — на него.

И вновь тишина за столом возвестила о возможности невозможного, и вновь ее первым нарушил генерал.

— Но мы исключили вероятность этого! — воскликнул он.

— Мне хотелось бы, чтобы мы пересмотрели наш более ранний вывод, — спокойно ответил Брэдфорд.

— Но, кажется, мы до конца проработали этот вариант, — сказал Брукс, глядя на Брэдфорда. — Как с практической, так и концептуальной точек зрения данная теория представляется невероятной. Мэттиас неразрывно связан с Парсифалем. Один не может существовать без другого. Тем не менее Советский Союз не знает о существовании Парсифаля. В противном случае на нас уже обрушились бы десять тысяч боеголовок, уничтожив половину страны и все наши военные сооружения. У русских нет иного выбора, кроме как нажать на кнопку запуска, отложив вопросы на время после первого удара. Наша разведка тщательно следит за состоянием русских ракет. Они не приведены в состояние повышенной боеготовности. По вашим словам, мистер Брэдфорд, на нашей стороне только время.

— Я по-прежнему придерживаюсь своей позиции, господин посол. Шифр КГБ в чемоданчике Каррас — не более чем ложная улика. Она невиновна. Я не верю, что шифр может быть предметом торговли.

— Почему нет? — поинтересовался генерал. — Разве есть вещи, которые не продаются?

— Шифры, подобные этому, не являются предметом продажи уже потому, что нет желающих покупать код, который периодически и без всякой системы меняется.

— К чему вы клоните? — прервал его Хэльярд.

— К тому, генерал, — Брэдфорд несколько повысил голос, — что кто-то в Москве должен был снабдить кого-то этим кодом. Возможно, мы находимся ближе к Парсифалю, чем думаем.

— Поясните вашу идею, пожалуйста! — произнес Брукс, подавшись вперед.

— Кто-то так же отчаянно, как и мы, пытается выйти на Парсифаля. И по тем же самым причинам. Кто бы это ни был, он здесь, в Вашингтоне. Возможно, мы ежедневно встречаемся. Я знаю только то, что он работает на Москву, а разница между нами и ним лишь в том, что он ищет Парсифаля дольше, чем мы. Он узнал о Парсифале раньше нас. Это означает, что и в Москве кто-то знает о нем. — Брэдфорд глубоко вздохнул. — В этом суть самого ужасного кризиса изо всех, перед которыми стояла эта страна. В Вашингтоне сидит агент «крот», который может нарушить баланс сил, поставить под сомнение всемирное признание нашего военного и морального превосходства, которые и составляют понятие мощи и силы. Это произойдет, если он первым доберется до Парсифаля. И он способен сделать это, так как знает то, что неизвестно нам. Он знает, кто является Парсифалем.