Дорога в Омаху Ладлэм Роберт

— У нас нет времени на такие разговоры!

— А мы поговорим, пока твой генерал, которого, я должен признаться, не отличить от тебя, орет во всю глотку! Наши парни и девицы, выйдя из себя, решили покончить с этим: забрать свои деньги назад и выкинуть к черту обоих мерзавцев.

— Они получат свои деньги в пятидесятикратном размере, я обещаю!

— Черт возьми, видишь ли ты, что вижу я, Повелитель Грома?

— Я у угла здания, и впереди меня много чего происходит...

— Сквозь наши ряды прорываются молодцы в забавных черно-зеленых маскировочных костюмах... Их много... Подожди секунду!.. К ним присоединяются еще какие-то типы — не то агенты, не то обезьяны в деловых костюмах... Они охотятся за твоим генералом!

— Действовать согласно плану "Б", положению номер один! Вывести генерала оттуда! Мы не можем подвергать его риску быть схваченным... Устройте танцевальное представление! Живее!

— Как насчет этих пакостников, Винни и цыпленка?

— Скрутите их!

— Мы уже пытались сделать это в автобусе. Но малыш укусил Орлиное Око в задницу.

— Выполнять мое распоряжение! Я выступаю!

Полковник Том Дирфут, по общему мнению, самый умный офицер в военно-воздушных силах США и первый претендент на должность председателя комитета начальников штабов, шагал по улицам Вашингтона, знакомя свою племянницу и племянника с достопримечательностями этого города. Когда троица повернула с Конститьюшн-авеню направо, к зданию Верховного суда, до Дирфута долетели отзвуки песнопения, запечатленного его памятью сорок с лишним лет назад, в далекие годы детства, прошедшего на севере штата Нью-Йорк, неподалеку от канадской границы. Дело в том, что Том Дирфут — Оленья Нога — был чистокровным могауком, слова же и ритм, услышанные им сейчас, показались ему чуть ли не полностью заимствованными из фольклорной сокровищницы его собственного племени.

— Эй, дядя Томми, там восстание! — закричал племянник шестнадцати лет.

— Может быть, нам вернуться в отель? — предложила племянница, юная леди четырнадцати лет.

— Зачем? Вам же ничего не угрожает, — ответил дядя. — Подождите меня здесь, я ненадолго. Там словно с ума все посходили.

Дирфут, прекрасный бегун, в полном согласии с его именем, менее чем через тридцать секунд был уже у здания Верховного суда, на ступеньках которого бушевала охваченная гневом толпа, и, как бы подчеркивая ненормальность происходящего, индейцы — его индейцы! — в полной боевой раскраске топали, танцевали и вопили во всю глотку, выражая фанатичным упорством протест, суть которого было трудно понять.

В памяти полковника всплыли легенды, передававшиеся старейшинами племени от одного поколения к другому. Прислушавшись к языку и ритму песни, исполнявшейся под топот ног и барабанный бой, он вдруг понял: перед ним — уопотами из далекого прошлого!

Древние истории изобиловали рассказами о том, как они крали все, что ни попадалось на глаза, и поэтому нет ничего удивительного в том, что они похитили у его племени и язык, — во всяком случае, большую часть его, а еще из преданий было известно, что они никогда не покидали своих вигвамов во время снегопада.

Полковник Дирфут, согнувшись, схватился за живот, чтобы не упасть на тротуар от овладевшего им приступа истерического смеха. В ускоренном темпе, в сопровождении протестующих возгласов и яростной жестикуляции, исполнялось не что иное, как знакомая ему с детских лет «Песня празднования брачной ночи». Эти уопотами никогда ничего не делали должным образом!

— Телячий Нос, выполняй мое распоряжение! — свирепо шептал Хаукинз в микрофон своего переговорного устройства, пробираясь сквозь толпу танцевавших уопотами ко входу в здание суда.

— Что на этот раз? Твоего генерала мы увели отсюда, не обращая внимания на его вопли, что он, мол, «еще не кончил»! Маленький Джо прав, он и в самом деле псих!

— Маленький Джо?.. Псих?

— Мы с Джо заключили сделку: он возвращает нам половину денег, а двадцать процентов остающейся у него суммы отдает мне за посредничество.

— Джонни, мы оказались в тяжелой ситуации!

— Вовсе нет. Тех двоих мерзавцев мы препроводили в бар — вон туда, чуть ниже по улице. Сам должен понимать, рыжий парик Винни не делает чести нашему имиджу. Дешевка, если ты понимаешь, что я имею в виду.

— О Боже, ты выражаешься теперь точь-в-точь, как он!

— Винни, собственно, не такой уж плохой парень, когда узнаешь его поближе. Ты обратил внимание на тот факт, что к чистокровным индейцам в Лас-Вегасе относятся с большим уважением? В былые дни вся огромная территория Невады была заселена краснокожими...

— Я говорю не о том, что было, а о данном моменте. О данном! Пора приступать к осуществлению плана "Б", позиции номер два, — к мирному штурму суда!

— Да ты совсем рехнулся: нас же могут подстрелить!

— Нет, если только, попав внутрь, вы все падете на колени и поднимете вой. Это не по-американски — стрелять в коленопреклоненного человека.

— Кто это тебе сказал?

— Так записано в конституции. Вы не должны стрелять в человека, стоящего на коленях: он молится, а потому и умрет в состоянии благодати, вас же, за то, что вы прервали молитву, Господь Бог поразит огненной стрелой.

— Без шуток?

— Какие уж тут шутки! Так что давай начинай! — Хаук, уже пробравшись в просторный холл Верховного суда, спрятал переговорное устройство в карман своего видавшего виды пальто.

Сайрус между тем удерживал Арона, Дженни, Сэма и обоих Дези в стороне от детекторов металла, изогнутых в форме арок.

— Слушайте меня внимательно, — сказал им наемник-химик. — Когда уопотами вломятся сюда, Дези-Один и Дези-Два поднимут веревочные ограждения, и вы, Сэм, Дженни и мистер Пинкус, проскользнув под ними, направитесь на второй этаж — по лестнице или на лифте — это уж сами решайте. Ваша одежда — в пластиковом мешке во втором шкафу справа. Переоденьтесь в женском и мужском туалетах и отправляйтесь в западный конец холла, где я буду ждать вас.

— А как же Маккензи? — спросил Дивероу.

— Если только я его знаю, а я склонен думать, что это так, то он прибудет на место нашей встречи еще до того, как вы разберетесь, кому предназначена какая одежда. Хотел бы я, парень, чтобы он был моим командиром в тех нескольких компаниях, в которых довелось мне участвовать. Я сам профессионал, но то, чего достиг он, — это верх мастерства, просто непостижимо!

— В общем, вы аттестуете его весьма положительно, Сайрус? — молвил Пинкус.

— Да. И уж поверьте мне, раввин, у меня имеются на то все основания. Охотно последую за ним хоть в ад, поскольку буду знать, что непременно вернусь.

— Но ему ни разу в жизни не приходилось; преодолевать в море двадцать миль во время урагана...

— Успокойтесь, Сэм... О, а вот и они!

— Великий Авраам! — зашептал Арон Пинкус.

Ворвавшись шумною оравой в холл, уопотами, с раскрашенными навощенными физиономиями, по которым гротескно катились слезы, мгновенно упали на колени, обратив взоры свои к потолку, и тут же, словно испрашивая у богов благости небесной, затянули слаженными голосами все ту же «Песню празднования брачной ночи», о чем, впрочем, никто из них не подозревал.

Охранники, числом около дюжины, вытащили из кобуры пистолеты и прицелились в головы манифестантов. Но стрелять не стали. Независимо от того, было ли записано то в конституции или нет, что-то подсказывало этим людям, коим было доверено поддержание правопорядка в здании Верховного суда, что открывать огонь по молящимся недопустимо.

Внезапно раздался сигнал тревоги, но исходил он не от детекторов, а откуда-то из внутренних помещений. И не прошло и нескольких секунд, как в холл устремились новые охранники, клерки и обслуживающий персонал. Неразбериха все возрастала.

— Пора! — шепнул Сайрус.

Воспользовавшись сумятицей, всполошившей полицию и гражданских сотрудников Верховного суда, Арон, Сэм и Дженни ринулись под толстые бархатные шторы, которые подняли для них Дези-Один и Дези-Два.

Во время этой совершенно неожиданной для него новой волны хаоса Маккензи Хаукинз благополучно прошел сквозь детекторы металла, поблагодарив судьбу, что рядом в тот миг не было ни души, и помчался по лестнице на второй этаж.

Возникла проблема. Иного быть и не могло. Ибо Анджелина, тетя Бам-Бама, перепутала шкаф справа со шкафом с пультом управления системой кондиционирования воздуха, в результате чего они уже в течение нескольких драгоценных минут разыскивали безуспешно черный пластиковый мешок с одеждой. И когда послышался издали приглушенный взрыв, никто из них не обратил на это особого внимания.

— Нашел! — воскликнул вдруг Сэм в радостном возбуждении и нажал нечаянно на какой-то рычаг. Гул тотчас же смолк, свидетельствуя о том, что кондиционеры перестали работать. Из груди Сэма исторгнулся отчаянный вопль: — Я, кажется, испортил все!

— Кому до этого какое дело! — изрекла глубокомысленно Дженнифер, указывая Пинкусу на Хаука, который несся по коридору, сбрасывая на ходу свое потрепанное пальто.

— Вот вы где! — заревел он. — Дверь на эту проклятую лестницу была заперта с той стороны!

— Так как же тогда вам удалось пробраться сюда? — поинтересовался Дивероу, вытаскивая из мешка одежду Редуинг.

— Я всегда имею при себе немного пластиковой взрывчатки.

— Мне казалось, будто я слышал какой-то шум, — произнес наконец измученный Пинкус.

— Так оно и должно было быть, — ответил Хаукинз. — Но не будем терять зря время!

— Где тут дамская комната? — спросила Редуинг.

— Вон в том конце коридора, — указал Маккензи на восток.

— А наша где? — задал аналогичный вопрос Сэм.

— Она намного ближе — вон там, слева. Но только молодые люди направились каждый в свою сторону, Дженнифер, неожиданно повернувшись, крикнула:

— Сэм, могу я переодеться вместе с тобой? У нас всего несколько минут, а дамская комната отсюда на расстоянии двух футбольных полей.

— О, разве не ждал я давно этих слов!

Платиноволосая шлюшка кинулась к владельцу куриной фермы Элби Джо Скраббу, и они вдвоем последовали за Пинкусом и Хауком в комнату отдыха, где Дженни тут же исчезла за перегородкой. Мужчины начали заменять свою одежду и парики более приличествующим случаю облачением, включая причудливые заморские кольчуги.

Но сказанное выше к Хауку не относилось. Поскольку на самом дне пластикового мешка для мусора, аккуратно уложенные, чтобы их легче вынуть, лежали громоздкие церемониальные одежды Повелителя Грома, вождя племени Уопотами, и в их числе — предлинный, украшенный яркими перьями роскошный головной убор, какого не видели с тех самых пор, как обитавшие вокруг Окичоби[213]индейцы приветствовали Понсэ де Леона, оказавшегося волею случая на берегах будущего Майами-Бич.

Сбросив брюки и грязную рубашку, которые пристало носить только бродяге, он натянул на себя штаны из оленьих шкур и расшитую бусами куртку из шкуры буйвола. Затем, под изумленными взорами Арона и Сэма, водрузил осторожно себе на голову гаргантюанский убор из перьев. Хотя рост Хаука составлял ни мало ни много шесть футов и три дюйма, сие славное убранство ниспадало аж до кафельного пола.

Минутой позже из-за перегородки вышла Редуинг — в сшитом на заказ модном элегантном черном костюме, вполне соответствовавшем образу холодной и удачливой дамы-адвоката, ничуть не боящейся встретиться лицом к лицу с Верховным судом, хотя в нем и преобладали мужчины. Однако Верховный суд — это одно, а Маккензи Хаукинз — уже нечто иное.

— Ax! — вскрикнула она в ужасе при виде его.

— Точно такие же чувства вызвал он и у меня! — откликнулся Дивероу.

— Генерал, — молвил Пинкус мягко, но настоятельным тоном, — нас же ждет не пасаденский[214]карнавал «Роуз Боул»! Заседания Верховного суда проводятся в строгом соответствии с требованиями нашей весьма серьезной, всеми уважаемой законодательной системы. И ваш костюм, несмотря на всю его презентабельность, едва ли подходит к данному случаю.

— К какому это «данному», командир?

— Ведь решается судьба племени уопотами, а заодно и существенного подразделения оборонной системы страны.

— Меня интересует только первое. Что же касается моего одеяния, то это не предмет для обсуждения. Хотя бы уже потому, что из-за отсутствия иных нарядов у меня по существу нет выбора, если, конечно, вы не желаете, чтобы я вошел в зал заседаний в облике безвестного бродяги, что, впрочем, тоже, наверное, было бы не столь уж плохо.

— Мы войдем туда в перьях! — заявила Дженнифер.

— Это грязное пальто, вероятно, еще в коридоре, — размышлял Хаукинз. — Вряд ли кто его подобрал: там все внизу, в холле... Подумать только: поверженный во прах коренной житель, представитель обездоленного народа собственной персоной — в лохмотьях и к тому же, скорее всего, с пустым желудком!

— О чем ты. Мак! — завопил Сэм. — Да тебя сразу же выволокут оттуда, чтобы подвергнуть санобработке!

— Перспектива вполне реальная, — нахмурился Хаук. — В этом городе не знают, что такое жалость.

— В нашем распоряжении тридцать пять секунд, — объявила Редуинг, посмотрев на часы. — Нам бы лучше уже отправиться.

— Не думаю, что задержка в минуту-другую имеет какое-то значение, — сказал Арон. — Я исхожу из того, что там, внизу, возможно, разыгралась настоящая битва, с массами, идущими на штурм.

— Штурма нет, командир. Только молебственные песнопения. А это разница.

— К сожалению, он прав, Арон, — заметил Дивероу. — Как только охранники поймут, что это всего-навсего мирная манифестация, сигнализацию тут же отключат, тревогу отменят, и все разойдутся по своим местам... Вам уже доводилось, босс, присутствовать на подобных слушаниях?

— Да. Три или четыре раза, — ответил Пинкус. — Сперва устанавливается личность истца, а также его поверенного и всех amicus curiae, если таковые будут. И уже затем, собственно, и начинается слушание дела.

— Кто дежурит у входа в зал, командир?

— Один из охранников и клерки, генерал.

— Вот оно что! — заревел Хаук. — И у кого-то из них, если не у обоих, будет находиться список с нашими именами. Как только мы заявимся туда, они переговорят по радио, и дюжина молодцев уволокут нас прочь. В общем, нам никогда не попасть в зал.

— Как вы можете говорить так всерьез? — произнесла Дженнифер. — Ведь здесь Верховный суд. И поэтому подкуп охранников и клерков исключен.

— Вспомните о миллиардных долгах и красных рожах в Пентагоне в государственном департаменте и в министерстве юстиции, а также о нескольких дюжинах пиявок в конгрессе, которые катаются как сыр в масле. О сотнях тысяч долларов, перепадающих кое-кому в священных стенах этого заведения, в коем пребываем мы в данный момент, я уже и не говорю!

— А в словах Мака есть резон, — заключил Сэм.

— Плоть слаба, — констатировал Арон.

— И все же пошли отсюда, — воззвала к товарищам Редуинг.

Все четверо прошествовали торжественно в спешном порядке к массивным резным дверям зала заседаний и там, у самого входа, увидели к своему облегчению здоровенную фигуру Сайруса, а по обеим сторонам от него — и двух Дези в священнических одеяниях. К немалому изумлению вновь прибывших, парни стояли на коленях.

— Полковник, что делают здесь мои адъютанты?

— А что, черт возьми, вы нацепили на себя, генерал?

— Облачение, соответствующее моему положению в племени, неужто неясно? А теперь будьте добры ответить на мой вопрос!

— Это все Дези-Один. Он сказал, что они уже все продумали и, хотя им не вполне понятно, что творится вокруг, дополнительные меры предосторожности, по их мнению, вам не помешают. Пробраться сюда не составило бы для них особого труда: ведь внизу настоящий бедлам!

— Как мило с их стороны! — восхитилась Дженнифер.

— Не мило, а глупо! — заорал Дивероу. — Их выследят, арестуют и допросят, и нашему противоправному вторжению в здание Верховного суда будут посвящены первые полосы газет!

— Ты не понимать, — возразил Дези-Один, поднимая голову, хотя ладони его были по-прежнему молитвенно сложены. — Во-первых, мы никогда ничего не будем говорить. Мы миссионеры, которые наставлять бедные варвары на путь Господа Христа. Кто может арестовать такие падре? А если какой чудик пытаться сделать так, он не будет ходить два месяц. Мы никого не пропускать в дверь, кроме вас.

— Черт бы меня побрал, если что не так! — произнес восторженно Хаукинз, с любовью глядя сверху вниз на своих адъютантов. — Я правильно вас воспитал, ребята! В подобных тайных операциях всегда следует иметь вспомогательный персонал, который обычно первым принимает огонь на себя. Мы не решаемся вводить его в бой, поскольку знаем все «за» и «против», но иное дело, когда находятся добровольцы. В общем, вы поступили как надо!

— Это прекрасно, генерал, — ответил Ди-Два, — но черт тебя не побрать. Я помешать ему сделать это, но не мой амиго. Ты видеть, я — католик, а он только протестант. Это не считать.

Вдали послышался громкий топот, заставивший всех повернуть в испуге головы в ту сторону, откуда раздавался шум. Но грохот быстро сменился обычным звуком шагов, и они увидели Романа Зет с видеокамерой в каждой руке. Нейлоновый футляр, свисавший на ремне с его плеча, бил его по бедрам, рубашка была мокрой от пота.

— Мой любимый и дорогой друг! — крикнул он, захлебываясь, Сайрусу. — Я снял все и всех, включая и тех троих, которые вынуждены были сказать, когда я достал нож, что их прислал сюда генеральный прокурор и какой-то маленький человек — они именуют его министром чего-то, что, по их словам, называется обороной. И еще там был большой детина, футболист, заявивший мне, будто он лишь невежественный представитель чего-то, названного им «Фенни-Хилл сосайети». Это какое-то общество, но у нас в Сербо-Хорватии есть и получше.

— Потрясающе! — вырвалось у Сэма. — Но как вы добрались сюда?

— Очень просто. Там, внизу, в большом мраморном холле, танцуют, поют, смеются и плачут, как лучшие из моих предков-цыган. Мужчины в нелепых одеждах и с раскрашенными лицами вьются вокруг девушек, и все так счастливы и так печальны, что я невольно вспомнил наши таборы в Моравских горах. Все это великолепно!

— Бог мой! — воскликнула Дженнифер. — Да они надрались!

— Что, моя дорогая?

— Надрались, мистер Пинкус! Напились своего зелья, наиболее опьяняющего напитка из всех созданных когда-либо цивилизованными и нецивилизованными людьми. Могауки утверждают, что это они сотворили сие питье. Мы же путем перегонки сделали его в двадцать раз крепче. В резервации запрещено распитие самогона, но коль скоро бутылка пущена по кругу, то, несомненно, раздобыл ее этот паршивец Телячий Нос!

— По-моему, учитывая его этническую принадлежность и общую обстановку, он не совершил ничего предосудительного, — вступился за Джонни Дивероу.

— Да. Вы, то есть мы знали, как вытягивать деньги у переселявшихся на запад индейцев, — проговорил Хаук.

— Это не имеет ничего общего с действительностью, генерал, — возразил ему Сэм.

— Интересно было бы узнать...

— Пора заходить! — произнес Сайрус повелительным тоном. — Этот напиток оказывает двоякое действие: сперва выпивоха погружается в забытье, а потом, вспомнив внезапно о своих обязанностях, впадает в панику, что нам вовсе ни к чему... Итак, я отворяю дверь. — Сделав это, он добавил: — Вы первый, генерал!

— Отлично, полковник!

Маккензи Хаукинз, в развевающихся перьях и в сопровождении преисполненного чувства собственного достоинства эскорта, прошествовал в огромную, в панелях из красного дерева залу. И в этот же миг грянула яростная индейская боевая песня, загремели барабаны, раздались дикие вопли, потрясшие святилище. Судьи, только что восседавшие на полукруглом возвышении с суровым выражением лица, насмерть перепугались. Двое из них — мужчина и женщина — даже залезли под стол. Когда же чуть погодя они выглянули из убежища с широко раскрытыми от ужаса глазами, то ощутили облегчение, поняв, что насилия не предвидится. И тут же раскрыли рты, уставившись на стоявшего внизу украшенного перьями монстра, чей вид невольно поверг их в состояние шока.

— Ясно, что ты наделал? — шепнул Сэм за спиной Хаука.

— Этому небольшому фокусу я научился в Голливуде, — произнес сквозь зубы Маккензи. — Подобная какофония подчас выразительнее любых слов. У меня в кармане магнитофон с тремя степенями громкости и защиты от помех.

— Выключи его, черт бы тебя побрал!

— Я сделаю это только после того, как эти дрожащие от страха дегенераты осознают, что перед ними Повелитель Грома, вождь уопотами, чье высокое положение в его племени требует почтительного к нему отношения.

— Двое самых трусливых судей стали медленно подниматься с колен, и когда исторгавшиеся магнитофоном вопли затихли, они вернулись на свои места.

— Слушайте меня, мудрые старейшины национального правосудия! — заревел Повелитель Грома, и слова его эхом отдались от стен. — Ваш народ изобличен в организации подлого заговора с целью обманным путем лишить нас права владения собственностью и отобрать у нас наши луга, и горы, и реки, обеспечивавшие нас средствами существования. Вы загнали нас в гетто из глухих лесов и безводных земель, где не растет ничего, кроме не нужных никому сорняков. Но разве это не наша страна? Не здесь ли обитали тысячи племен, то жившие в мире со своими соседями, а то и воевавшие с ними, как делали это и вы, сперва сражаясь с нами, потом с испанцами, французами и англичанами, а в заключение — и друг с другом? Неужто у нас меньше прав, чем у тех, кого вы победили, а затем, простив, приняли в лоно своей культуры? Чернокожее население этой страны пребывало в состоянии рабства двести лет, мы же — пятьсот. Неужели вы допустите, чтобы подобное продолжалось и в наши дни, в эту эпоху?

— Я против такого положения вещей, — произнес тотчас один из судей.

— И я, — поспешил присоединиться к нему второй член Верховного суда.

— Разумеется, и я тоже, — заявил третий и столь отчаянно тряхнул головой, что челюсти его громко клацнули.

— О Боже, я читала материалы этого дела не менее десяти раз и всякий раз рыдала! — воскликнула женщина-судья.

— Этого-то уж от вас никто не требовал! — сверкнул глазами на нее верховный судья и отключил микрофоны, чтобы суд мог посовещаться в тишине.

— Я люблю его! — шепнула Дженнифер на ухо Сэму. — Мак высказал буквально все в каких-то нескольких фразах!

— Но зато он никогда не проплывал в море во время урагана тридцати семи миль!

— Наш генерал очень красноречив, — заметил Пинкус чуть слышно. — Он знает, что и как говорить!

— Мне что-то не очень понравилась ссылка на чернокожих, — так же тихо промолвил Сайрус. — Ведь его индейских братьев не заковывали в цепи и не продавали, хотя, признаюсь, в целом он действует в верном направлении.

— Вы правы, Сайрус, нас не заковывали в цепи, — отозвалась Редуинг, — нас просто убивали или сгоняли с наших земель в места, где мы умирали с голоду.

— О'кей, Дженни, признаю свое поражение!

Снова включили микрофоны.

— Итак, продолжаем! — изрек крайний справа судья. — Поскольку ваши интересы представляет адвокат Пинкус, известнейший в Бостоне юрист, мы, конечно, признаем ваши полномочия, но осознаете ли вы, сколь серьезен предъявленный вами иск?

— Мы хотим лишь получить назад то, что принадлежит нам по праву. Обо всем же остальном можно порассуждать, но не более того.

— В вашем иске об этом сказано не столь определенно, вождь Повелитель Грома, — заявил судья-негр, и, когда он взял со стола листок бумаги, во взгляде его промелькнуло неодобрение. — Ваш официальный поверенный — Сэмюел Лансинг Дивероу, не так ли?

— Да, так. Означенное лицо — это я, сэр, — выступил вперед Сэм и встал рядом с Хаукинзом.

— Исковое заявление составлено чертовски здорово, молодой человек.

— Благодарю, сэр, но если по-честному...

— Возможно, вам за него пустят пулю в лоб, — продолжил судья, не обращая внимания на слова Дивероу. — Однако в этой бумаге содержится некий подтекст, отдающий сарказмом. Создается впечатление, будто вы заинтересованы не столько в восстановлении справедливости, сколько в мести.

— Если возвращаться к прошлому, то, действительно, я был возмущен, сэр, когда узнал о свершившейся несправедливости.

— Вам платят не за то, чтобы вы предавались своим чувствам, господин адвокат, — проговорил судья слева, — а за то, чтобы вы в своем обращении объективно изложили суть дела. Вы же вместо этого возводите чудовищную напраслину на давно уже почивших лиц, которые, понятно, не в состоянии сказать что-либо в свою защиту.

— Мои заключения основываются на ранее неизвестных материалах, и нет ни одного факта из упомянутых мною, который не был бы подтвержден историческими документами.

— Вы что, профессиональный историк, мистер Дивероу? — спросил один из судей.

— Нет, господин судья, но я профессиональный юрист и как таковой способен представить излагаемые в документах бесспорные факты в качестве свидетельских показаний, что, я уверен, доступно и вам, сэр.

— Очень мило с вашей стороны, что вы не отказываете в этом нашему коллеге, — съязвил другой судья.

— Я никого не хотел обидеть, сэр.

— Однако, судя по вашему высказыванию, сами вы весьма обидчивы, господин адвокат, — молвила леди. — А из этого следует, что и вам ничего не стоит обидеть другого.

— Я действительно могу быть резок, но только тогда, когда имеются на то основания, мадам.

— Эту особенность вашего характера я и имел в виду, мистер Дивероу, когда говорил о саркастической тональности составленного вами заявления. У меня сложилось впечатление, что вы хотите ни больше, ни меньше, как отставки части правительства, тотальной капитуляции с его стороны, что легло бы тяжелым бременем на плечи налогоплательщиков нашей страны. Учитывая объективные условия, предложенный вами путь решения проблемы нереален для нашей нации.

— Если только суд позволит мне сказать пару слов, — вмешался вождь уопотами Повелитель Грома, — то я хотел бы заметить, что сей блистательный адвокат и мой юный друг имеет репутацию человека, способного выразить в открытую благородное негодование, когда он чувствует, что для этого есть причина.

— Что?! — зашептал Сэм и ударил Хаукинза локтем под ребро. — Замолчи сейчас же!..

— Он смело берется за то, на что не решились бы и ангелы, но кто из нас смог бы осудить исключительно честную натуру только за то, что она искренне верит в конечное торжество справедливости по отношению к обездоленным? Вы, сэр, заявили, что ему платят не за то, чтобы он предавался своим чувствам. Но вами в данном случае допущена неточность, ибо ему вообще не платят: он безвозмездно тратит свое время, не рассчитывая на награды за верность своим убеждениям... И каковы же они, эти убеждения, заставившие его встать на нашу сторону? Позвольте мне попытаться объяснить вам это. Впрочем, было бы куда лучше, если бы каждый из вас лично посетил с дюжину резерваций — мест обитания индейцев. Тогда бы вы сами увидели, что сделал белый человек с нашим некогда гордым народом. И убедились бы, в какой нищете и в какой грязи приходится нам влачить свое существование и сколь, увы, беспомощны мы. Спросите себя, могли бы вы жить в таких условиях, не испытывая при этом чувства обиды? Эта земля была нашей. Когда же вы захватили ее, мы сумели как-то проникнуться сознанием того, что на ней взрастет более великая, чем мы, единая нация и что мы станем частью ее... Но этому не суждено было сбыться. Вы отнеслись к нам с полнейшим пренебрежением, отмахнулись от нас и, загнав племена наши в изолированные от внешнего мира резервации, лишили индейцев возможности внести свой вклад в прогрессивное развитие общества. Это зафиксировано в исторических документах, а посему не может быть предметом дискуссии... Если даже наш ученый адвокат и привнес в свое заявление гневные, саркастические, по вашему выражению, нотки, то это все равно не помешает ему войти в историю юриспруденции двадцатого века как Кларенс Дарроу наших дней. И, выступая от имени принесенных в жертву уопотами, я заявляю, что мы боготворим его!

— Боготворение, вождь Повелитель Грома, не входит в перечень вопросов, рассматриваемых нашим судом, — хмуро заметил крупный чернокожий судья. — Вы можете сколько угодно боготворить своих богов, быка, икону или самого что ни на есть нового гуру, но для судопроизводства это не имеет никакого значения, да и не должно иметь. Для нас предметом поклонения является только Закон. Мы вносим решение, опираясь на проверенные факты, а не на умственные спекуляции, пусть и кажущиеся весьма убедительными, но базирующиеся исключительно на ничем не подтвержденных сведениях, содержащихся в письменных текстах столетней давности.

— Подождите минутку! — крикнул Сэм. — Я читал исковое заявление...

— Мы полагали, господин адвокат, что это вы составили его, — перебила его леди. — Выходит, мы заблуждались?

— Да... То есть это другая история... Но позвольте мне сообщить вам кое-что. Я, черт возьми, юрист, и как таковой тщательнейшим образом изучил это дело. Так вот, сведения, приводимые в исторических документах, использованных при составлении искового заявления, неопровержимы! И если суд из практических соображений предпочтет проигнорировать данное обстоятельство то, значит, вы кучка...

— Чего, адвокат? — спросил сидевший слева судья.

— Ну что ж, я скажу: кучка трусов!

— Я люблю тебя, Сэм! — прошептала Дженнифер. Членов Верховного суда столь потрясло это заявление юного поверенного, что они заговорили вдруг все разом, пока раскатистый голос вождя Повелителя Грома — он же Маккензи Лохинвар Хаукинз — не заставил их умолкнуть:

— Может, вы позволите и мне вымолвить слово, столпы правосудия на этих похищенных у нас землях?

— О чем это вы, оперенный термит? — промолвил верховный судья Рибок.

— Вы только что выслушали гневную речь честного человека, выдающегося юриста, изъявившего готовность отказаться от блестящей карьеры во имя правды, сокрытой в письменных материалах, которые никогда не должны были увидеть света дня. Именно таким, как он, бескомпромиссным личностям обязана наша страна своим величием, поскольку они не отворачиваются от правды, осознавая ее значимость. Правда, нравится она нам или нет, должна приниматься нами как нечто данное, и, каких бы жертв ни требовала она от нас, нам следует относиться к ней, как к яркой звезде, указующей нашей молодой еще нации путь к славе. Все, чего он хочет, — это то, чего хотим и все мы, — не быть чужими в этой великой стране, которую мы когда-то называли своей. Неужто вам так трудно это понять?

— Ваш иск затрагивает глубокие национальные интересы, сэр, — произнес чернокожий судья, чье мрачное настроение несколько рассеялось. — Ведь удовлетворение его потребует гигантских расходов и приведет к непомерно высокому росту налогов. Как уже неоднократно говорилось до нас, этот мир далеко не из лучших.

— И все же не отказывайте нам в рассмотрении нашего дела, сэр! — вскричал Повелитель Грома. — Орел не добивает замеченного им случайно раненного воробья. Вместо того чтобы спикировать на него вниз, могучая птица, как выразился однажды наш юный адвокат, взмывает в поднебесную высь, и чудо ее полета затмевает собой все остальное, поскольку символизирует непреходящее стремление к свободе...

— Я уже сказал, что...

— Заткнитесь!.. Так не лишайте же, господа судьи, раненого воробья надежды обрести спасение под крылом великого орла! Не прогоняйте нас снова, ибо нам некуда больше идти! Отнеситесь к нам с уважением, хотя бы и с запоздалым! Без вашей моральной поддержки нам просто не выжить! Без нее мы погибнем, исчезнем с лица земли! Неужели захотите вы взять на душу свою такой грех, тем более что руки ваши и так по локоть в крови?

Судьи словно в рот воды набрали.

— Неплохо, Мак, — прошептал Сэм левой стороной рта.

— Великолепно! — вторила ему Дженнифер сзади.

— Подождите, маленькая леди, — ответил Хаук чуть слышно, повернувшись к ней. — Сейчас поднимется такой шум, как во время битвы при Балже[215], когда мой приятель генерал Мак Олиф назвал кислокапустников психами.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Арон Пинкус.

— Послушайте, — зашептал Сайрус, — я знаю, что хочет сказать генерал. Сейчас он укусит их, да так, что они подскочат!

— Зачем нам это? — произнесла Редуинг. — Мы должны убедить их в своей правоте!

— Они сейчас оказались между Сциллой и Харибдой, а посему, Дженни, им наплевать на то, кто там прав или неправ.

Микрофоны снова были отключены на время совещания судей.

По истечении некоторого времени изнуренного вида судья из Новой Англии заговорил спокойным, размеренным тоном:

— Вы произнесли весьма трогательную речь, вождь Повелитель Грома. Но высказанные вами претензии могли бы предъявить и многие другие национальные меньшинства. К моему величайшему сожалению, история немилостиво обошлась с ними. Как отметил один из наших президентов, «жизнь не столь уж прекрасна», но мы должны идти вперед во благо большинства, а не несчастных, испытывающих страдания меньшинств. Мы всем сердцем желали бы, чтобы вы изменили сей сценарий, но помочь вам не можем ничем. Шопенгауэр называл подобную ситуацию «исторической жестокостью», сколь бы отвратительным ни представлялось мне данное определение, оно, признаю я, точно отражает реальность. Вы могли бы открыть шлюзы и затопить все сообщества на территории нашей страны, но это не отвечало бы интересам ни одной из тяжущихся сторон.

— Что же вы предлагаете, сэр?

— Позвольте спросить, что предприняли бы вы, учитывая всю глубину проблемы, если бы суд в своей мудрости вынес решение не в вашу пользу?

— Все очень просто, — откликнулся вождь Повелитель Грома. — Мы бы взяли да и объявили войну Соединенным Штатам Америки, будучи уверенными в том, что найдем поддержку и понимание у наших братьев и индейцев по всей стране. Многие тысячи белолицых ждала бы гибель. Конечно, в итоге мы проиграли бы, но и вы бы остались внакладе.

— Дерьмо! — прогнусавил верховный судья Рибок. — У меня дом в Нью-Мексико...

— Территория этого штата принадлежала когда-то воинственному племени апачей, не так ли, сэр? — спросил Хаук с невинным выражением лица.

— Мой особняк в каких-то двух с половиной милях от резервации, — молвил, сглотнув слюну, судья.

— Апачи — наши кровные братья. Да ниспошлет вам великий дух быструю и сравнительно легкую смерть!

— А как насчет Палм-Бич? — проговорил, подняв брови, другой член суда.

— Семинолы тоже в родстве с нами. Они кипятят кровь белого человека, чтобы очистить ее от посторонних включений: мясо от этого становится нежнее. Разумеется, подобную операцию проделывают, пока кровь еще находится в теле.

— Что вы скажете об Аспене? — произнес с дрожью в голосе еще один из судей. — Кто проживает там?

— Темпераментные чероки, сэр. Они, по существу, наши соседи. Но мы частенько порицали применявшиеся ими примитивные методы расправы со своими пленниками, которых они сперва связывали, а затем укладывали вниз лицом на муравейник.

— Ах! — выдохнула Дженнифер.

— А как с озером... с озером Джордж? — с трудом выговорил бледный от страха судья, сидевший слева. — У меня там прелестный летний дом.

— Это на севере штата Нью-Йорк, сэр? Может, вам лучше не знать ничего? — Маккензи понизил голос, усиливая и без того жуткое впечатление от его слов. — Разве не там расположены охотничьи угодья и места погребения могауков?

— Да, кажется... там.

— Наше племя происходит от могауков, сэр, но, признаюсь, мы перебрались на запад, подальше от этих братьев по крови.

— Почему?

— Воин-могаук, вероятно, самый свирепый и дерзкий из нас. В общем, вы сами все понимаете.

— Понимаю?.. Но что?

— Если их рассердить, то ночью они подожгут вигвамы своих обидчиков и предадут огню буквально все, чем владеют их враги. Мы считаем подобную политику выжженной земли излишне жестокой. Могауки думают, что они и мы — одно целое: узы крови не так-то легко порвать. А потому они без единого слова присоединятся к нашей борьбе.

— Я полагаю, что нам снова следует посовещаться, — бросил верховный судья.

Микрофоны были выключены, головы судей заметались из стороны в сторону, и начался взволнованный обмен мнениями, излагавшимися исключительно шепотом.

— Мак, — рассерженно зашипела Редуинг, — в том, что вы сказали, ни слова правды! Апачи входят в племенную группу атапасков и в родственных отношениях с нами не состоят. Чероки никого не бросают в муравейник, это абсурд! Семинолы — самое мирное племя из всех! Могауки хоть и любят нести околесицу, потому что это приносит им деньги, но никогда ни на кого не нападали, если только на них самих не совершал кто-то набег и не крал у них их вещи. И уж, конечно, они не стали бы проводить политику выжженной земли, поскольку в таком случае им не удалось бы ничего на ней вырастить!