Дорога в Омаху Ладлэм Роберт

Офицер береговой охраны, управлявший менее маневренной патрульной лодкой, по-видимому, вышел из себя. Во всяком случае, к завываниям сирены присоединились теперь звуки команды, которую он выкрикнул в мегафон:

— Сбавь скорость и направляйся к отметке семь на северо-запад! Повторяю, маньяк: к отметке семь. Слышишь ты, дерьмо?

— На лучшее нам и нечего было рассчитывать! — признался капитан по прозвищу «безумный Фрейзи» своему оцепеневшему от ужаса пассажиру. — Но этот охранник — славный парень!

— Так я тебе и поверил! — завопил Сэм. — Сейчас они пойдут на абордаж с тесаками, ножами и пистолетами и возьмут нас в плен!

— В плен они несомненно возьмут — но только меня, старина, ты же спасешься, если сделаешь так, как я скажу. — Фрейзер сбросил скорость и, повернув на северо-запад, повел свой катер навстречу ветру. — Теперь слушай меня, Девви! Я давненько здесь не бывал, но отметку семь помню. Она в ста пятидесяти ярдах влево от скалы. Это небольшой участок суши, и ветер в том месте не такой сильный: те, кто ходит под парусом, жалуются нередко, что там четыреста футов мертвой зоны...

— Что?.. Какая-то скала?.. Мертвая зона?.. Ради Бога, Фрейзи, мне и без того с трудом удается сохранить рассудок, который мне так нужен: ведь я борюсь за правопорядок в своей стране!..

— Секунду, старина! — бросил мореплаватель, стукнув бутылкой с шампанским о край приборной доски. — Ты раскрошил пробку, приятель, и она застряла в горлышке! — Затем, снова поднеся бутылку «Дом Периньон» к губам, он добавил: — Ну вот, так-то лучше!.. Итак, о чем ты там, дружок?

— Боже мой, ты невозможен!

— Вроде бы я слышал все это уже, и не раз... — Но Фрейзер не смог договорить: катер резко накренился на правый борт, и лицо его задела волна. — Черт, нельзя же смешивать с шипучим вином соленую воду!

— Фрейзи!

— Ах, да! Слушай же, Девви!.. Как только мы поравняемся с отметкой семь, я еще более уменьшу скорость, и это послужит тебе сигналом готовиться к высадке.

— Или, говоря иначе, выступить в роли «человека за бортом», чтобы эти фашисты в морской форме смогли меня подобрать?

— Я сказал лишь «готовиться», но не более того...

— И что же дальше?

— Когда катер замедлит ход, ты пригнись под планширем правого борта, и, как только я выжму сцепление и, описав большую дугу, приближусь к берегу на сорок или пятьдесят ярдов, переваливайся через борт. Волна скроет тебя от преследователей. Я же продолжу наши веселые гонки, подразню еще немного этих коммандос!

— Боже милостивый, неужели ты сделаешь это для меня, Фрейзи?

— Ты же попросил меня о помощи, Девви!

— Конечно, но это лишь потому, что я знал, что у тебя быстроходная лодка, и... и... ну, я вроде как подумал...

— Что «безумный Фрейзи» как раз тот парень, который нужен тебе?

— Прости, Джефф, не знаю даже, что и сказать.

— Не беспокойся, парень, все это весьма забавно!

— У тебя могут быть из-за меня большие неприятности, Джефф, чего я, честно говоря, и не предполагал!

— Понятно! Ты до ужаса порядочный тип — единственный в своем роде из всех, кого я знаю. Итак, Девви, я начинаю маневр!

Катер вошел в узкую протоку напротив красной отметки семь и, оказавшись в более спокойной воде, замедлил ход.

Судно береговой охраны находилось примерно в тридцати ярдах от его кормы.

— Слушайте меня внимательно! — раздался сердитый голос, усиленный; мегафоном. — Нам известно, кто вы! Владелец катера — Джеффри Фрейзер, а пассажир — Сэмюел Дивероу. Вы оба задержаны! Остановите лодку. Трое моих людей перейдут сейчас к вам на борт и возьмут управление катером на себя!

— Джефф! — крикнул Дивероу, ложась плашмя на палубу. — Право, я не ожидал ничего подобного!

— Заткнись, старина! Как только они спустят на воду шлюпку — а на это уйдет считанное время, — я сразу же резко увеличу скорость и ринусь к берегу. Когда же увижу, что он уже совсем близко, я подам тебе сигнал, и ты соскальзывай за борт. Все ясно?

— Да. Я никогда не забуду этого! И не только не забуду, но и я стану защищать тебя в суде со всем мастерством, на которое способен служащий фирмы «Арон Пинкус ассошиэйтс»!

— Это очень любезно с твоей стороны, приятель!.. Ну, Девви, нам пора!

Мощная моторка ринулась вперед столь стремительно, что ее нос поднялся из воды взмывающей в воздух белой цаплей. Рев двигателей заглушил все остальные звуки, и катер, проскочив мимо отметку семь, вырвался из небольшой, защищенной акватории и вновь оказался среди яростных волн.

Затем, как и говорил он, Фрейзер резко повернул налево, к простершемуся широкой полосой крутому берегу. Взметнувшийся ввысь за правым бортом плотный полог из брызг и пены полностью скрыл от взора преследователей лодку, что позволило бы, например, незаметно соскользнуть с нее в воду.

А это было как раз то, что вынужден был сделать охваченный паникой Сэм Дивероу, отнюдь не подбодренный взмахом руки и словами своего капитана:

— Давай, старина! Я знаю, что это по силам тебе! Ведь в школе мы были с тобой в одной команде пловцов!

— Нет, Фрейзи, я не был там, я занимался теннисом!

— Ох, виноват!.. И все же — пошел!

Борясь с волнами, которые швыряли его из стороны в сторону, Сэм плыл, держа голову наполовину под водой. Патрульное судно береговой охраны, преследуя его одноклассника, сделало крутой поворот налево. В мегафон заорали:

— Сколько ни старайся, тебе не удрать! Усвоил это, хмельная рожа? На этот раз не отвертишься: сопротивление при задержании, вождение катера в нетрезвом виде, преступное пренебрежение жизнью пассажира, также подлежащего аресту! О, парень, теперь-то я тебя достал!

Подняв голову, чтобы вдохнуть глоток воздуха, Дивероу услышал, как взревели, заглушая мегафон, мощные двигатели лодки Фрейзи. Ощущение было такое, словно в воду начали выпускать воздух из огромного надувного матраса.

«...Также подлежащего аресту»... «Владелец катера — Джеффри Фрейзер, а пассажир — Сэмюел Дивероу. Вы оба задержаны!»... Он подлежит аресту?! Его арестуют?! Пока Сэм лежал, прижавшись к палубе, до его парализованного страхом сознания не доходил смысл того, о чем вещали по мегафону. Но теперь все изменилось. Ему грозил арест! О Боже, он — разыскиваемый властями беглец! Его обложили, словно он волк! А это значит, что Арон, Дженни, Сайрус с Романом и оба Дези арестованы и, сломавшись, признались во всем! А Мак! Его, скорее всего, уже расстреляли! О Дженни же, о его последней страстной любви, лучше и не думать: ее могли обидеть, изнасиловать! И кто знает, что еще выпало на долю бедняжки! Для этих подлецов из Вашингтона нет ничего святого!

Но они не знают еще, на что способен Сэмюел Лансинг Дивероу, этот талантливейший адвокат, защитник униженных и угнетенных и гроза взяточников, где бы они ни встречались ему! Он много чему научился от своего учителя, пусть и большого путаника, допотопного кое в чем, но все же великого наставника! Он сумеет теперь солгать, смошенничать, а если потребуется, то и прикарманить кое-что. Короче, им усвоено все то, что отличало друга его — солдата века! Сэм пойдет на любую хитрость, использует все доступные ему ловкие приемы, применит самые что ни на есть бесчестные фокусы, не остановится ни перед каким обманом, — короче, проявит себя достойным учеником Хаука, — чтобы только предать гласности правду, даровать своим товарищам свободу, и более того, вырвать страну из цепкой хватки коварных интриганов и навсегда ввести в свою жизнь пленительную Дженнифер Редуинг Восходящее Солнце! И все это сделает он благодаря лежавшей в самом глубоком из его карманов кассете, надежно укрытой в пластиковом пакете, обнаруженном им на кухне Бернбаумов!

То и дело заглатывая морскую воду, кашляя и отплевываясь, Дивероу упорно прокладывал свой путь к берегу, стойко противостоя остервенелым волнам. Главное сейчас для него — убедить себя, следуя примеру Хаука, что ему все нипочем, для чего сгодилось бы и заклинание типа: «Вот я и на суше, хотя судно мое и пошло ко дну!»

— Эй, мистер! — крикнула девочка-подросток, выскочив из дома, чтобы приветствовать его у самой кромки воды. — Держу пари, вы рады, что выбрались сюда, то есть на берег! Вашу лодку опрокинуло волной?

— Ну... в некотором роде да. Ветер довольно резкий.

— Но этого бы не случилось, будь у вас приличная посудина! И если бы вы к тому же и накачались как следует, то сумели бы пройти к отметке семь.

— Юная леди, у меня нет привычки заниматься тем, что вы определяете словом «накачаться».

— Что?

— Я выразился достаточно ясно. Я не курю никакого зелья.

— Зелья? Вы хотите сказать — «травки»? Так и из моих друзей никто ее не употребляет. Я имела в виду совсем другое. «Накачаться» — это значит поднатореть в управлении лодкой. Знать двигатель, уметь предотвратить течь и так далее.

— Ах, да, конечно! Я просто обалдел немного от пребывания в воде. — Сэм неуверенно поднялся на ноги, ощупывая правой рукой карман брюк, где лежала пленка. — Но что бы там ни случилось, я очень спешу...

— Понятно: вы собираетесь позвонить на свою стоянку, где держите лодку, или в береговую охрану. А может, и в страховую компанию. Если угодно, воспользуйтесь нашим телефоном.

— Не слишком ли вы доверчивы? — спросил Дивероу, а точнее, юрист, сидевший в нем. — Я незнакомый вам человек, которого волны выбросили на этот берег.

— Мой старший брат — чемпион Новой Англии по борьбе! Да вот и он!

— О? — Сэм взглянул в сторону дома. Вниз по ступенькам, ведущим на пляж, спускалась красивая, коротко подстриженная белотелая горилла с необычайно длинными, до колен или даже еще ниже, мускулистыми руками. — Приятный молодой человек!

— Еще бы! Все девушки буквально без ума от него, но подождите, когда они узнают кое-что о нем!

— Что именно? — У Дивероу появилось неприятное чувство, что сейчас его посветят в какую-то страшную семейную тайну.

— Некоторые люди резко отличаются от остальных, моя дорогая, но все мы, как учат нас пророки, — дети Божьи. Так будем же терпимы друг к другу!

— О чем это вы? Он хочет стать юристом! По-моему, глупее не придумать, верно?

— Верно... — повторил неуверенно Сэм и, уже обращаясь к подошедшему к ним чемпиону, произнес: — Сожалею, что доставил вам беспокойство! Но мое корыто затонуло почему-то, и я был вынужден добираться до берега вплавь.

— Вероятно, ваша лодка угодила в водоворот, — предположил спортсмен, приветливо улыбаясь Сэму. — Думаю, вы новичок в этом деле!

— Как вы догадались?

— Ну, это не так уж трудно. Длинные брюки, оксфордская рубашка[197], черные носки и невесть каким чудом уцелевшая на одной ноге коричневая кожаная тапочка.

Дивероу опустил глаза. Спортсмен был прав: вторая тапочка бесследно исчезла.

— Как видно, я не все продумал до конца: мне следовало бы надеть теннисные туфли на шнурках.

— Лучше кеды, мистер, — высказалась девочка.

— Ну да! Но мне простителен подобный промах: ведь это первая моя лодка.

— Парусная? — поинтересовался молодой человек.

— Да. С двумя парусами: один, большой, — посередине и маленький — спереди.

— В общем, чего с него взять! — заявила девочка-подросток. — Он же впервые вышел в море, Бумер!

— Будь снисходительна к нему, малышка: каждый когда-то с чего-то начинает! Забыла, как пришлось мне добираться вплавь до твоей первой «кометы», чтобы довести ее до отметки три?

— Ты же обещал никому не рассказывать об этом!

— Успокойся... Заходите в дом, мистер. Там вы сможете обсохнуть и позвонить по телефону.

— Спасибо! Признаюсь, я ужасно спешу... Мне надо как можно быстрее добраться до властей. Дело у меня не терпит отлагательств, но телефон тут не поможет. Я должен, лично свидеться с ними.

— Вы из отдела по борьбе с наркотиками? — тотчас спросил молодой человек. На яхтсмена, черт возьми, вы никак не тянете!

— Нет, я не из отдела по борьбе с наркотиками, а просто человек, обладающий информацией, которую необходимо срочно передать куда следует.

— У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?..

— А это так необходимо? Я заплачу вам, если вы доставите меня по назначению.

— И все же предъявите документы. Я собираюсь поступать на юридический факультет, а ознакомление с удостоверением личности, как известно, — это процедура номер один. Итак, кто вы?

— Хорошо, хорошо! — Сэм расстегнул задний карман на брюках, извлек из него разбухший от воды бумажник. Опасаться ему вроде бы нечего. О том, что на него и его товарищей устроена охота, едва ли кому известно, кроме узкого круга людей: эти мерзавцы в Вашингтоне слишком осторожны, чтобы сделать этот факт достоянием общественности. И он, вытащив из бокового кармана бумажника пластиковую карточку, спокойно передал ее парню: — Вот мои водительские права.

— Дивероу! — вскричал молодой человек. — Вы — тот самый Сэмюел Дивероу?

— Значит, обо мне уже передали по радио? — молвил в отчаянии Сэм и, задержав дыхание, принялся судорожно перебирать в голове, что бы такое мог он подсунуть сейчас своему собеседнику по примеру Хаука. Но, так ничего и не придумав, произнес просто: — Я хотел бы объяснить вам, как в действительности обстоит все это, и, надеюсь, вы выслушаете меня.

— О передаче по радио мне ничего не известно, сэр, но я с удовольствием выслушаю все, чего бы вы ни сказали! Ведь это вы настояли на том, чтобы вышвырнули вон тех продажных судей! Вы подали всем нам, решившим посвятить себя служению закону, достойный пример для подражания! Обвинение этих мерзавцев в злоупотреблениях было построено вами точь-в-точь как в учебнике по правоведению и подтверждено неопровержимыми доказательствами!

— Так я ведь тогда был очень сердит!..

— Сестренка, ты слышала? — перебил Сэма будущий юрист, широко улыбаясь. Когда вернутся мама с папой, передай им, что я отправился с человеком, который когда-нибудь будет заседать в Верховном суде, если только пожелает этого.

— Пожалуй, ФБР было бы предпочтительней, — произнес Сэм. — Кстати, вы не знаете, где тут поблизости его отделение?

— В Кейп-Энн. Они там по уши зарылись в бумаги: вы знаете, прибрежные воды буквально кишат судами отдела по борьбе с наркотиками.

— За сколько времени можно добраться туда?

— Максимум за десять — пятнадцать минут.

— Тогда в путь!

— А не лучше ли войти сперва в дом и переодеться в сухое? Мой отец такой же худощавый, как и вы.

— Дорога каждая минута! Под удар поставлено буквально все, поверьте мне!

— Тогда поспешим! Видите, вон там джип?

— Скукотища! — вздохнула разочарованно девочка-подросток.

— Чтоб вас! — проговорил Тадеуш Микульски, агент по особым поручениям Федерального бюро расследований. Лишенный теплоты голос и мрачное выражение лица свидетельствовали о его далеко не благосклонном отношении к сидевшему перед его письменным столом типу в одной тапочке и в мокрой одежде, с которой натекли на пол целые лужицы воды. Судя по всему, этот странный субъект пребывал в состоянии глубокого стресса. Единственное, что хоть как-то утешало агента Микульски, была мысль о том, что служить ему осталось всего восемь месяцев — точнее, по его подсчетам, восемь месяцев четыре дня и шесть часов, — после чего он непременно выйдет в отставку. Взглянув в очередной раз на извлеченные из бумажника Сэма бумаги, он, пересилив себя, произнес с отвращением: — О'кей, мистер Дивероу, давайте начнем по-новому.

— Мое имя — Дивероу...

— Послушайте, мистер Дивероу, я говорю по-английски, по-польски, по-русски, по-литовски, по-чешски и, можете себе представить, даже по-фински, благодаря его близости к эстонскому языку. Правда, с французским дело обстоит сложнее. Возможно, из-за моей легко объяснимой неприязни к нему. Видите ли, мы с женой провели в Париже всего лишь неделю, но она ухитрилась и за столь короткий срок растратить там добрую половину моего годового оклада... Ну а теперь, когда вам все ясно, может, пойдем еще по одному кругу?

— Вы хотите сказать, что не знаете, как меня зовут?

— Признаю, это мое упущение, и все же я позволю себе усомниться в том, что вы слышали когда-либо о Казимире Третьем, известном также как Карл Великий, король Польши is четырнадцатом веке.

— Вы что, с ума сошли? — вскричал Сэм. — Это же был один из самых блестящих дипломатов среди правителей своего времени! Его сестра сидела на троне Венгрии. У нее-то при дворе он и усвоил те уроки, которые позволили ему впоследствии объединить Польшу. Его договора с Силезией и Померанией могут служить образцами юридической трезвости...

— Хорошо, хорошо! Возможно, я уже слышал ранее или читал где-то ваше имя, о'кей?

— Вот это-то меня и интересует, агент Микульски. — Дивероу подался вперед на стуле и, не обращая внимания на пузырьки воздуха, выходившие с шипением из его одежды, добавил шепотом: — Не могли бы вы сообщить мне что-нибудь об охоте? Об этой своего рода облаве на людей?

— Вы имеете в виду какое-то старое телешоу?

— Нет, вовсе не то... Для меня не секрет, что за всем этим стоят мерзавцы из Вашингтона. Ведь мои друзья были схвачены и, скорее всего, подвергнуты пыткам. А иначе как бы эти подлецы разузнали о катере Фрейзи?.. Бывают такие обстоятельства, когда подчиненным ничего не остается, кроме как заявить: «Я лишь выполнял приказ»... Однако, надеюсь, я не подвергнусь все же аресту, мистер Микульски. Вы должны до конца выслушать меня и прослушать кассету, которая подтвердит достоверность моих слов!

— Но пока что вы так ничего и не сказали толком! Все, что вы сделали, — это намочили пол в моем офисе, да еще допытывались, не прослушивается ли наш разговор.

— Я веду себя так потому, что это глубоко законспирированное правительство внутри правительства — воплощенное зло! Оно не остановится ни перед чем! Точно такие же люди, как те, кто входит в его состав, похитили половину территории штата Небраска!

— Штата Небраска?

— Да, свыше ста лет назад!

— Свыше ста лет... Это что, шутка?

— Отнюдь нет. Это было трагическое деяние. Они проявили себя гнуснейшим, постыднейшим образом, мистер Микульски! У нас есть доказательство совершенного ими преступления, и они пойдут на все, чтобы не дать нам появиться завтра в Верховном суде, как говорится, personaс de lectac!..[198]

— Ax, это! — сказал агент ФБР и, нажав кнопку на панели, произнес спокойно в интерком: — Вызовите психиатрическую помощь!

— Нет! — завопил Сэм и, вытащив из кармана пластиковый пакет, потребовал: — Послушайте это!

Агент Микульски понес сверток над промокательной бумагой, по которой тотчас же расползлись влажные серые пятна, вынул из пакета кассету и вставил ее в магнитофон, стоявший у него на столе. Но едва он коснулся кнопки, как послышались разряды статического электричества. В лица обоим мужчинам брызнула вода, тонкая черная катушка, щелкнув громко, выскочила из аппарата, пронеслась, вращаясь, через комнату и затем разлетелась вдребезги. Запись на пленке, понятно, исчезла! 1

— Это черт знает что такое! — закричал Дивероу. — Я не мог перепутать кассету, потому что собственноручно нанес на пакете линию синей и желтой красками, давшими зеленый цвет, и запечатал его! Эта реклама кассет — сплошное надувательство!

— Может быть, вас подвело зрение, — предположил Микульски, — хотя у меня нет никаких оснований не доверять вам.

— Там было решительно все: беседа генерала с государственным секретарем, свидетельство существования заговора!..

— С целью похитить часть территории Небраски?

— Нет, это произошло сто двенадцать лет назад. А потом по заданию федеральных органов был сожжен банк, в котором хранились договора с уопотами.

— Но я тут ни при чем, приятель. Мои прародители до сих пор месят коровий навоз в Познани... Уоппа... А кто это такие?

— Один генерал, — не тот, чей голос был записан на пленке, а другой, мой знакомый, — воссоздал картинку на основании архивных материалов, а также документов, о которых, хотя они и исчезли, он знал.

— Какие архивы вы имеете в виду?

— Естественно, то, что находится в ведении Бюро по делам индейцев.

— Ну да, конечно!

— Видите ли, ему удалось сделать это благодаря тому, что в архивном отделе работает еще один генерал, у которого та же фамилия, что и у генерала, вовлеченного по подлому в заговор против его воли государственным секретарем. Он ушел из армии, потому что их имена перепутали, когда я выдвинул против его кузена обвинение в торговле наркотиками...

— Вот о каких вещах мы уже заговорили! — перебил Сэма Микульски. — Кстати, какой сорт сигарет вы предпочитаете?

— Я пытаюсь избавиться от этой вредной привычки, чего желал бы и вам... Как бы то ни было, произошла грубая ошибка, однако этому ушедшему в отставку генералу дали работу в Бюро по делам индейцев, а тот мой генерал, друг его, проник в секретные архивы и, воспользовавшись обнаруженными там документами, составил от имени уопотами исковое заявление. Как видите, все довольно просто.

— Согласен с вами, — произнес монотонно Микульски, кивая лениво головой. Его широко раскрытые глаза были прикованы к Сэму, а рука снова потянулась к пульту с интеркомом.

— Понимаете, племя уопотами должно было бы по праву владеть всей территорией Омахи и ее окрестностями.

— Да-да, ясно... Речь идет об Омахе...

— Но восстановление справедливости затронуло бы интересы командования стратегической авиации, мистер Микульски! Подумайте только: командования стратегической авиации! В соответствии с нашим законодательством, самовольно отчужденная земельная собственность должна быть возвращена вместе со всеми возведенными на ней постройками и всем прочим, что находится на ней, ее законному хозяину, если только тот сумеет доказать свои владельческие права. Это основа основ нашей правовой системы.

— То, что говорите вы, не вызывает возражений!

— Некоторые входящие в состав правительства коррумпированные личности, не желая и слышать о каких бы то ни было переговорах по этому вопросу с уопотами, решили покончить с проблемой, избавившись от поверенных, обратившихся с иском в Верховный суд, который включил рассмотрение их заявления в повестку дня: ведь вполне возможно, что дело будет решено в пользу племени уопотами.

— Неужто это реально?

— Да, хотя, вообще-то говоря, и маловероятно. Чтобы помешать осуществить свой план, эти подонки в Вашингтоне сперва наняли кого-то по имени Голдфарб, затем — «грязную четверку» и, наконец, «смертоносную шестерку».

— Кого-то по имени Голдфарб? — пробормотал, словно под гипнозом, Микульски и зажмурил на секунду глаза. — И еще — «грязную четверку» и «смертоносную шестерку»?

— "Грязную четверку" мы отправили в мешках для трупов назад — туда, откуда они прибыли.

— Вы их убили?

— Нет, Дези Арнац Второй подмешал им в еду сильное снотворное. В мешках же мы проделали отверстия, чтобы они могли дышать.

— Дези Арнац?.. — Агент по особым поручениям Микульски, окончательно сбитый с толку, не знал, что и сказать.

— Теперь вам, надеюсь, понятно, сколь важно как можно быстрее вывести на чистую воду государственного секретаря и всех его сообщников, лишающих уопотами их исконных прав.

Молчание. Но не долгое.

— Позвольте мне сказать вам кое-что, мистер Дивероу, — молвил спокойно агент ФБР, призывая на помощь все остававшееся еще у него терпение. — Что до меня, то мне ясно только одно — что вы нуждаетесь в помощи, которой я лично вам оказать не могу. А посему передо мной лишь три пути. Первый заключается в том, чтобы позвонить в больницу в Глостере и обратиться за помощью к врачам-психиатрам. Второй сводится к тому, что я прошу своих друзей из полиции подержать вас у них до тех пор, пока ваше состояние не улучшится. Ну а третий совсем прост: я забываю о том, что вы ввалились ко мне в офис мокрый с головы до ног и в одной тапочке и залили буквально весь пол, и, уповая на то, что с помощью столь богатого воображения вы обретете себе друзей, способных оказать содействие такому человеку, как вы, даю вам уйти.

— Вы мне не верите! — завопил Сэм.

— С чего начнем перечислять все то, что наговорили вы мне тут? С Дези Арнаца и некой личности по имени Голдфарб? Или с мешков с отдушинами для воздуха и трех генералов, которые не пробыли бы в Пентагоне и двух минут, как на них надели бы смирительные рубашки?

— Все, что я вам рассказал, — это правда!

— Я не сомневаюсь, что вы и впрямь убеждены в этом, я желаю вам лишь добра. Если хотите, я вызову для вас такси. У вас в бумажнике достаточно денег, чтобы доехать до Род-Айленда или какого-нибудь еще отделения ФБР за пределами этого штата.

— Вы не исполняете своего долга, мистер Микульски!

— Моя жена упрекает меня в том же, когда речь заходит об оплате счетов. Но что могу я сказать ей в ответ? Разве лишь то, что я неудачник.

— Вы — хнычущий бюрократ, боящийся выступить против тех, кто попирает законы нашей страны и конституционные права граждан!

— Вы и так уже задействовали Дези Арнаца, этого парня Голдфарба и трех свихнувшихся генералов. Так зачем же еще вам я?

— Ваше поведение просто позорно!

— Ну что поделаешь, коли так!.. А теперь, если только вам не захотелось вдруг привести в порядок мой пол и вытереть воду со стула, выметайтесь отсюда, а? У меня и без вас полно забот. Например, первый класс начальной школы в Кейп-Энн идет маршем к зданию муниципалитета, чтобы потребовать для детей равных избирательных прав.

— Ну и дела!

— Я думал, что это вас позабавит.

— Но я не вижу в этом ничего смешного. А еще я хотел бы сказать вам, что и без вашей помощи смогу уехать отсюда. Кстати, молодой человек, доставивший меня к вам, — чемпион Новой Англии по борьбе.

— Если вы продаете билеты на соревнование, то, пожалуй, один я куплю — при условии, что вы немедленно покинете мой офис, — заявил агент ФБР, вручая Дивероу его вещи.

— Я этого так не оставлю, мистер Микульски! — произнес возмущенно Сэм, поднимаясь со стула со всем достоинством, которое только было возможно для человека в насквозь промокшей одежде, продолжавшей источать воду, и всего лишь в одной тапочке. — Как представитель судебных органов, я намереваюсь подать жалобу в отдел юстиции. Подобное пренебрежение своими обязанностями просто недопустимо!

— Только прошу вас, приятель, когда будете составлять жалобу, напишите мое имя правильно, дабы не получилось такой же путаницы, как с теми двумя генералами. Видите ли, в нашем округе полно Микульских.

— Вы что, принимаете меня за сумасшедшего?

— Ну, это не мне решать, а докторам, но, откровенно говоря, я склонен считать, что так оно и есть.

— Вы пожалеете об этом! — произнес сердито Сэм и, прихрамывая, направился к двери. Дважды поскользнувшись на мокром полу, он наконец добрался до нее, но, прежде чем выйти в прихожую, крикнул напоследок: — Запомните, вы еще услышите обо мне!

Агент по особым поручениям Микульски, к своему Немалому сожалению, действительно услышал о Сэме. И произошло это ровно через три минуты и двадцать одну секунду после его ухода. Едва сотрудник ФБР проглотил четвертую ложку успокоительного зелья, стоявшего на его столе, как зазвонил телефон экстренной связи. Нажав на кнопку, он взял трубку:

— Микульски, ФБР!

— Эй, Тедди, это Джерард с базы, — представился командир десятого поста береговой охраны штата Массачусетс.

— Чем могу быть полезен, моряк?

— Да вот хочу узнать, нет ли у тебя каких-нибудь сведений о Дивероу? Он объявлен в розыск.

— Что? — спросил едва слышно агент по особым поручениям. — Ты сказал: Дивероу?

— Да. Мы поймали его дружка, этого психа Фрейзера, но он так и не сказал нам, где сейчас Дивероу. Сидел тут у нас с идиотской ухмылкой да время от времени звонил по телефону.

— Не сказал?.. Сидел?.. Почему все это — в прошедшем времени?

— Творится черт знает что, Тедди! Нам пришлось его отпустить, чего мы не можем понять. Раз так, зачем тогда надо было поднимать дурацкую тревогу? Мы чуть не загубили двигатель, спустили в бурю троих ребят в лодку и снесли пять буев возле причалов, за что нам придется заплатить, и все — просто так! Дивероу исчез, и мы даже не знаем, зачем его разыскивают. Я думаю, что вы, фэбээровцы, просветите нас.

— А у нас не объявляли никакой тревоги, — ответил растерянно Микульски. — Объясни, что все-таки случилось, Джер?

Когда командир Джерард рассказал ему все, что сам знал, агент по особым поручениям, побледнев, снова потянулся за лекарством.

— Этот сукин сын Дивероу ушел отсюда несколько минут назад. Он явно не в себе! Что я наделал, упустив его!

— Если у вас тревога не объявлялась, то, значит, ты не совершил ничего предосудительного, Тедди. Мы передали свое сообщение по телетайпу, и это все, что мы смогли сделать... Постой, мне только что передали записку. Звонит какой-то малый из бостонского отделение полиции по имени Кэфферти. Ты его знаешь?

— Никогда о таком не слыхал!

— Так вот откуда эта тревога — из бостонского отделения полиции! Задам же этому мерзавцу трепку, да так, что вовек не забудет! Ну а пока — будь здоров! Поговорим попозже, Тедди!

— Восемь месяцев четыре дня и пять с половиной часов, — бормотал Микульски, открывая верхний ящик стола и глядя на календарь в надежде на выход на пенсию, до которого оставалось уже не столь долго.