Детство Иисуса Кутзее Джозеф

Глава 17

– Если ищешь облегчения, – говорит Элена, – если облегчение упростит тебе жизнь, есть места, куда мужчине можно податься. Тебе друзья не рассказывали? Друзья-мужчины.

– Ни словом. А что именно ты понимаешь под облегчением?

– Сексуальное облегчение. Если ты ищешь сексуального облегчения, я не единственное твое прибежище.

– Жалко, – говорит он холодно. – Мне не приходило в голову, что ты так это воспринимаешь.

– Не обижайся. Таков жизненный факт: мужчинам нужно облегчение, мы все это понимаем. Я всего лишь сообщаю тебе, что можно с этим поделать. Для этого есть места. Спроси у друзей в порту, а если стесняешься, спроси в Центре переселения.

– Ты имеешь в виду бордели?

– Называй их борделями, если тебе так нравится, но ничего недостойного я о них не слышала, там довольно чисто и приятно.

– Дежурные девушки работают в форменной одежде?

Она смотрит на него вопросительно.

– В смысле, они одеты стандартно, как медсестры? В стандартное нижнее белье?

– Это тебе предстоит выяснить самостоятельно.

– И это приемлемая профессия – работать в борделе? – Он понимает, что раздражает ее этими вопросами, но опять у него это настроение – отчаянное, горькое, донимает его с тех пор, как он отдал ребенка. – Девушка может заниматься этим и по-прежнему смотреть людям в глаза?

– Понятия не имею, – говорит она. – Сходи и проверь. А теперь извини, у меня ученик.

Он вообще-то врал, когда сказал Элене, что ничего не знает о местах, куда можно сходить мужчинам. Альваро недавно упоминал клуб для мужчин, расположенный неподалеку от порта, под названием «Salon Confort».

Из квартиры Элены он отправляется прямиком в «Salon Confort». На табличке у входа выгравировано: «Досуговый и развлекательный центр». «Часы работы: 14:00–2:00. Понедельник – выходной. Система допусков. Членство по одобрению». И, помельче: «Личное консультирование. Облегчение стресса. Физическая терапия».

Он толкает дверь. Оказывается в пустой приемной. Вдоль одной стены – банкетка. На стойке с надписью «РЕГИСТРАТУРА» пусто, лишь телефонный аппарат. Он усаживается и ждет.

Очень нескоро из служебной комнаты появляется хоть кто-то – женщина средних лет.

– Простите, что заставила ждать, – говорит она. – Чем могу помочь?

– Я бы хотел записаться.

– Да, пожалуйста. Заполните вот эти две анкеты, и мне потребуется удостоверение личности. – Она передает ему планшет и авторучку.

Он оглядывает первую анкету. Имя, адрес, возраст, форма занятости.

– У вас наверняка и моряки с судов есть, – замечает он. – Они тоже заполняют анкеты?

– Вы моряк? – спрашивает женщина.

– Нет, я работаю в порту, но я не моряк. Я говорю о моряках, потому что они сходят на берег всего на ночь-другую. Им тоже нужно записываться к вам, когда они сюда заходят?

– Услугами этого учреждения можно пользоваться только при одобрении членства.

– И сколько времени занимает одобрение?

– Одобрение – это недолго. Но после этого необходимо договориться о приеме с терапевтом.

– Я должен договориться о приеме?

– Необходимо, чтобы кто-то из терапевтов принял вас в свой список. Это займет некоторое время. Зачастую у них в списках нет мест.

– Так, значит, будь я моряком, о ком шла речь, моряком, у которого всего ночь-другая на берегу, мне сюда являться не имело бы смысла. К тому времени, когда мне назначили бы прием, мое судно отплыло бы в моря.

– «Salon Confort» работает не ради моряков, сеньор. У моряков есть свои учреждения – там, откуда они сами.

– Дома у них, может, и есть свои учреждения, но они не могут воспользоваться их услугами. Потому что они здесь, а не там.

– Да, разумеется: у нас свои учреждения, у них – свои.

– Понятно, да. Но, уж простите, вы рассуждаете как выпускница городского Института – Институт дальнейшего образования он называется, кажется.

– Ой ли.

– Да. Как выпускница одного философского курса. Может, логики. Или риторики.

– Нет, я не выпускница Института. Итак, вы определились? Будете записываться? Если да, пожалуйста, заполняйте анкеты.

Со второй анкетой у него больше трудностей. «Заявка на личного терапевта», – озаглавлена она. – «Ниже опишите себя и свои нужды».

«Я обыкновенный мужчина с обыкновенными нуждами, – пишет он. – То есть нужды мои не чрезмерны. До недавнего времени я был полностью занят как опекун ребенка. После того как я отказался от ребенка (прекратил опекунство), мне как-то одиноко. Не знаю, чем себя занять». – Он повторяется. Это оттого, что пишет авторучкой. Если б у него был карандаш с ластиком, он мог бы описать себяэкономнее. – «Мне нужно дружеское ухо – снять с себя бремя. У меня есть близкий друг-женщина, однако она в последнее время занята другими вещами. В наших с ней отношениях не хватает подлинной близости. На мой взгляд, снять с себя бремя можно лишь в близких отношениях».

Что еще?

«Я изголодался по красоте, – пишет он. – По женской красоте. Как-то изголодался. Я алчу красоты, которая, по моему опыту, пробуждает благоговение и вместе с тем признательность – признательность за удачу обнимать красивую женщину».

Он подумывает, не вычеркнуть ли весь абзац про красоту, но все же оставляет. Если его будут оценивать, пусть оценивают порывы его сердца, а не ясность мысли. Или логику.

«Что не означает, что я не мужчина и не имею мужских нужд», – грубовато завершает он.

Que tonteria! Какая мешанина! Какая нравственная сумятица!

Он сдает обе анкеты. Регистраторша просматривает их – не притворяясь, что не просматривает, – от начала и до конца. Кроме них, в приемной никого. Не час пик. «Красота пробуждает благоговение»: замечает ли он бледнейшую тень улыбки, когда она добирается до этого заявления? Простая и незатейливая ли она регистраторша, или у нее самой есть опыт признательности и благоговения?

– Вы не поставили одну галочку, – говорит она. – «Продолжительность приема: 30 минут, 45 минут, 60 минут, 90 минут». Какую продолжительность предпочитаете?

– Давайте максимальное облегчение: девяносто минут.

– Девяностоминутного приема вам придется подождать. Из-за расписания. Тем не менее я вас записываю на длинный первый прием. Позднее сможете поменять, если пожелаете. Спасибо, на этом все. Будем с вами на связи. Мы письменно известим вас о сроке первого приема.

– Ничего себе процедура. Теперь понятно, почему моряков тут не ждут.

– Да, «Салон» на преходящих не рассчитан. Но состояние преходящего преходяще само по себе. Некто преходящий там, откуда он родом, непреходящ, в точности так же, как любой, чей дом здесь, будет преходящим в других местах.

– Per definitionem, – говорит он. – У вас безупречная логика. Буду ждать вашего письма.

В анкете он указал адрес Элены. Проходят дни. Он спрашивает у Элены: письма нет.

Он возвращается в «Салон». На дежурстве та же регистраторша.

– Вы меня помните? – говорит он. – Я был у вас две недели назад. Вы сказали, что напишете. Ничего не получал.

– Сейчас посмотрю, – говорит она. – Вас зовут?.. – Она открывает шкаф с документами и извлекает папку. – Никаких неувязок с самой заявкой, насколько я вижу, нет. Заминка, похоже, в том, чтобы поженить вас с правильным терапевтом.

– Поженить меня? Возможно, я недостаточно внятно выразился. Не обращайте внимания на то, что я там написал про красоту и все остальное. Я не ищу идеальной пары, мне просто нужно общество, женское общество.

– Понимаю. Запрошу. Дайте пару дней.

Проходят дни. Письма не поступает. Не следовало писать слово «благоговение». Какая девушка, пытаясь заработать пару реалов на стороне, пожелает брать на себя такую ответственность? Правда, может, и хороша, но меньшая правда иногда лучше. Посему: «С какой целью вы записываетесь в “Salon Confort”?» Ответ: «Я в городе новенький, и мне не хватает знакомых». Вопрос: «Какого именно терапевта вы ищете?» Ответ: «Молодую и красивую». Вопрос: «Какой продолжительности прием желаете?» Ответ: «Устроит получасовой».

Эухенио, похоже, намерен доказать, что их разногласия насчет крыс, истории и организации труда в порту никак его не задели. Теперь после работы Эухенио чаще обычного увязывается за ним, и ему приходится повторять блеф о шестом автобусе до Кварталов.

– Ты определился с Институтом? – спрашивает Эухенио как-то раз по дороге к автобусу. – Думаешь записываться?

– Боюсь, я последнее время об Институте толком не думал. Пытался записаться в центр развлечений.

– Центр развлечений? Вроде «Salon Confort»? Зачем тебе записываться в центр развлечений?

– А ты и твои друзья разве не пользуетесь их услугами? Как ты обходишься с – как бы это сказать? – физическими позывами?

– С физическими позывами? Позывами тела? Мы их обсуждали на занятиях. Хочешь, скажу, к какому выводу мы пришли?

– Сделай одолжение.

– Мы начали с того, что заметили: эти самые позывы не имеют определенного предмета. Иными словами, эти позывы влекут нас не к определенной женщине, а к женщине абстрактной, женскому идеалу. Так, чтобы утишить этот позыв, мы отправляемся в так называемый центр развлечений и тем самым оскверняем позыв. Почему? Потому что проявления идеала, обнаруживаемые в таких местах, – низменные подобия. Союз же с низменным подобием оставляет у ищущего разочарование и печаль.

Он пытается представить Эухенио, этого искреннего молодого человека в совиных очках, в объятиях низменного подобия.

– Ты винишь в разочаровании женщин, найденных в «Салоне», – отвечает он, – но, может, стоит рассмотреть сам позыв. Если такова природа желания – тянуться к тому, что лежит за пределами доступного, должны ли мы удивляться, что оно не утолено? Ваша преподавательница в Институте не сказала вам, что принятие низменных подобий может быть необходимым шагом в восхождении к доброму, подлинному и прекрасному?

Эухенио молчит.

– Подумай об этом. Спроси себя, где бы мы были, если б не лестницы. Вот и мой автобус. До завтра, друг мой.

– Может, со мной что-то не так, а я не в курсе? – спрашивает он Элену. – Я о клубе, в который пытался вступить. Почему они мне отказали, как думаешь? Скажи откровенно.

Они сидят у окна в последнем фиолетовом свете вечера, смотрят, как кружат и ныряют ласточки. Компанейские – вот какими они постепенно стали. Compaeros по взаимному согласию. Компанейский брак: предложи он, согласится ли Элена? Жить с Эленой и Фиделем у них в квартире уж точно удобнее, чем ютиться в одинокой лачуге в порту.

– Ты же не знаешь наверняка, что они тебе отказали, – говорит Элена. – У них, может, длинная очередь. Хотя мне и удивительно, что ты так настойчив. Попробуй другой клуб. Или чего бы просто не отказаться?

– Отказаться?

– Отказаться от секса. Ты достаточно стар, уже можно. Достаточно стар, чтобы искать удовлетворения в чем-нибудь другом.

Он качает головой.

– Пока нет, Элена. Еще одно приключение, еще одна неудача – и, может, я подумаю насчет ухода на покой. Ты мне не ответила. Есть ли во мне такое, что отталкивает людей? Например, как я разговариваю, это отталкивает? У меня совсем беда с испанским?

– Испанский у тебя не идеальный, но улучшается с каждым днем. Я слышала, что у многих вновь прибывших с испанским все хуже, чем у тебя.

– Мне приятно, что ты так считаешь, но дело в том, что слух у меня не очень хорош. Я часто не могу разобрать, что люди говорят, и мне приходится угадывать. Взять женщину в клубе, к примеру: я думал, она говорит, что хочет женить меня на одной из девушек, которые там работают, но, возможно, я неверно ее услышал. Я сказал ей, что не ищу невесту, а она посмотрела на меня, как на сумасшедшего.

Элена молчит.

– То же и с Эухенио, – продолжает он. – Я подумываю, что моя манера говорить производит впечатление, что я человек, живущий по старинке, не забывший человек.

– На забвение нужно время, – говорит Элена. – Когда хорошенько все забудешь, твоя неуверенность исчезнет и все станет гораздо проще.

– Жду не дождусь того благословенного дня. Дня, когда мне будут рады и в «Salon Confort», и в «Salon Relax», и во всех остальных салонах Новиллы.

Элена внимательно смотрит на него.

– Или цепляйся за свои воспоминания, если тебе так больше нравится. Но тогда не жалуйся мне.

– Элена, пожалуйста, не заблуждайся на мой счет. Я не вижу никакой ценности в своих утомительных старых воспоминаниях. Согласен с тобой: они – лишь бремя. Нет, я неохотно отказываюсь не от самих воспоминаний, а от ощущения, какое есть от жизни в теле с прошлым, в теле, пропитанном прошлым. Понимаешь?

– Новая жизнь есть новая жизнь, – говорит Элена, – а не старая жизнь заново в новых услоиях. Посмотри на Фиделя…

– Но что хорошего в новой жизни, – перебивает он, – если мы ею не преобразованы, не преображены, – как я, во всяком случае?

Она ждет продолжения, но он уже все сказал.

– Посмотри на Фиделя, – говорит она. – Посмотри на Давида. Они – не существа памяти. Дети живут в настоящем, а не в прошлом. Почему бы не брать с них пример? Не ждать преображения, а попытаться вновь быть как дети?

Глава 18

Они с мальчиком гуляют по парковой зоне – это их первая прогулка, дозволенная Инес. Мрак души его развеялся, в походке теперь упругость. Когда он с ребенком, годы словно отступают.

– Как поживает Боливар? – спрашивает он.

– Боливар сбежал.

– Сбежал? Вот это да! Я думал, Боливар предан тебе и Инес.

– Я Боливару не нравлюсь. Ему только Инес нравится.

– Но нравиться же может не один человек?

– Боливару нравится только Инес. Он ее пес.

– Ты сын Инес, но тебе нравится не только она. Ты и меня любишь. А еще Диего и Стефано. И Альваро.

– Нет, не люблю.

– Жаль это слышать. Значит, Боливар ушел. И куда же, как ты думаешь?

– Он вернулся. Инес выставила ему еду на улице, и он вернулся. Теперь она его вообще не выпускает.

– Уверен, что это просто потому, что он не привык к своему новому дому.

– Инес говорит, это потому, что он унюхивает собак-дам. Он хочет спариться с собакой-дамой.

– Да, в этом трудность содержания собаки-сударя – он хочет быть с собаками-дамами. Так устроено в природе. Если собаки-судари и собаки-дамы не хотели бы спариваться, не рождалось бы собачек-деток. Так что, может, было бы лучше оставить Боливару немножко свободы. А как у тебя со сном? Ты спишь лучше? Плохие сны больше не приходят?

– Мне снилась лодка.

– Какая лодка?

– Большая. На которой мы видели человека в шляпе. Корсара.

– Кормчего, а не корсара. И что же тебе снилось?

– Она утонула.

– Утонула? А дальше?

– Не знаю. Не могу вспомнить. Приплыли рыбы.

– Ну, я тебе расскажу, что там случилось дальше. Нас с тобой спасли. Нас точно спасли, потому что иначе как бы мы тут очутились? Так что это просто плохой сон. Да и рыбы людей не едят. Рыбы – они безобидные. Они хорошие.

Пора возвращаться. Солнце садится, появляются первые звезды.

– Видишь, вон там звезды, где я показываю, – две большие? Это Близнецы, их так называют потому, что они все время вместе. А вон та звезда, прямо над горизонтом, с красноватым отливом, – то вечерняя звезда, после заката она появляется первой.

– А близнецы – они братья?

– Да. Не помню, как их зовут, но когда-то давным-давно они были знамениты – до того знамениты, что превратились в звезды. Может, Инес вспомнит эту историю. Инес тебе рассказывает истории?

– Она рассказывает мне сказки на ночь.

– Это хорошо. Когда сам научишься читать, тебе больше не придется зависеть ни от Инес, ни от меня, ни от кого-то еще. Сможешь читать какие захочешь истории.

– Я умею читать, просто не хочу. Мне нравится, чтобы Инес мне сказки рассказывала.

– Мне кажется, это как-то непредусмотрительно. Чтение откроет тебе новые окна. А какие тебе Инес рассказывает сказки?

– Сказки про Третьего брата.

– Сказки про Третьего брата? Не слыхал таких. Они о чем?

Мальчик останавливается, сплетает пальцы перед собой, вперяется в даль и начинает.

– Когда-то давным-давно жили три брата, и была зима, и шел снег, и мать сказала им, Трое Братьев, Трое Братьев, у меня внутри все болит, боюсь, умру, если кто-то из вас не найдет Мудрую Женщину, которая стережет драгоценную траву исцеления… И тогда Первый Брат сказал, Мать, Мать, я найду Мудрую Женщину. И надел он плащ, и отправился под снегом, и встретил лису, и лиса сказала ему, куда ты идешь, Брат? И брат сказал, я ищу Мудрую Женщину, которая стережет драгоценную траву исцеления, и нет у меня времени с тобой разговаривать, Лиса. И лиса сказала, дай мне поесть, и я покажу тебе путь, а Брат сказал, прочь с дороги, Лиса, и пнул лису, и ушел в лес, и больше о нем никогда не слышали… И тогда Мать сказала, Брат Второй, Брат Второй, у меня внутри все болит, боюсь, умру, если кто-то из вас не найдет Мудрую Женщину, которая стережет драгоценную траву исцеления… Второй Брат сказал, Мать, Мать, я пойду, и надел плащ, и отправился под снегом, и встретил волка, и волк сказал, дай мне поесть, и я покажу тебе путь к Мудрой Женщине, а Брат сказал, прочь с дороги, и пнул его, и ушел в лес, и больше о нем никогда не слышали… Тогда сказала Мать, Третий Брат, Третий Брат, у меня внутри все болит, боюсь, умру, если ты не принесешь мне драгоценную траву исцеления… И Третий Брат сказал, не бойся, Мать, я найду Мудрую Женщину и принесу драгоценную траву исцеления. И отправился он под снегом и встретил медведя, и медведь сказал ему, дай мне поесть, и я покажу тебе путь к Мудрой Женщине. И Третий Брат сказал, с радостью, Медведь, я дам тебе, о чем просишь. И тогда медведь сказал, дай мне сожрать твое сердце. И Третий Брат сказал, с радостью я отдам тебе свое сердце. И отдал медведю сердце, и медведь сожрал его… И медведь показал ему тайный путь, и пришел он к Мудрой Женщине в дом, и постучал в дверь, и Мудрая Женщина сказала, почему у тебя кровь течет, Третий Брат? И Третий Брат сказал, я отдал свое сердце сожрать медведю, чтобы он показал мне путь, ибо должен я принести драгоценную траву исцеления, чтобы вылечила мою мать… А Мудрая Женщина сказала, вот она, драгоценная трава исцеления, что именуется Эскамелью, и раз хватило тебе веры отдать свое сердце, мать твоя выздоровеет. Иди по следам крови в лес и найдешь дорогу домой… И Третий Брат нашел дорогу домой и сказал матери, вот, Мать, трава Эскамель, а теперь прощай, я должен оставить тебя, потому что медведь сожрал мое сердце. И его мать отведала травы Эскамель и тут же выздоровела, и сказала, Сын Мой, Сын Мой, я вижу, как ты сияешь великим светом, и то была правда, он сиял великим светом, и его забрали на небо.

– И?

– Все. Конец сказки.

– То есть последнего брата превратили в звезду, а его мать осталась одна.

Мальчик молчит.

– Мне не нравится эта сказка. Конец у нее слишком грустный. И вообще, нельзя быть третьим братом и оказаться на небе звездой, потому что ты единственный брат, а поэтому первый.

– Инес говорит, у меня могут быть еще братья.

– Правда? И откуда же они возьмутся? Она рассчитывает, что я ей их приведу, как тебя?

– Она говорит, что получит их у себя из живота.

– Ну, ни одна женщина не может заводить детей сама по себе, ей нужна помощь отца, это она должна знать. Таков закон природы – он одинаковый и для нас, и для собак, и для волков с медведями. Но даже если она хочет завести еще сыновей, ты все равно будешь ее первый сын, а не второй и не третий.

– Нет! – Голос у мальчика гневный. – Я хочу быть третьим сыном! Я сказал Инес, и она сказала да. Она сказала, я могу вернуться к ней в живот и выйти заново.

– Инес это сказала?

– Да.

– Ну, если тебе удастся это провернуть, будет чудо. Я никогда прежде не слыхал, чтоб такой большой мальчик, как ты, забрался в живот к матери, и уж подавно не слыхал я, чтоб человек оттуда заново появился. Инес, должно быть, имела в виду что-то другое. Может, она хотела сказать, что ты всегда будешь самым любимым.

– Я не хочу быть самым любимым, я хочу быть третьим сыном! Она обещала!

– Единица идет перед двойкой, Давид, а двойка перед тройкой. Инес может обещать что угодно хоть до посинения, но этого ей не изменить. Раз-два-три. Этот закон даже строже, чем закон природы. Это называется закон чисел. И вообще, ты же хочешь быть третьим сыном, потому что третий сын – герой сказок, которые она тебе рассказывает. Есть множество других сказок, где герой – старший сын, а не третий. И даже необязательно, чтобы сыновей было трое. Может быть всего один сын, и не нужно, чтобы его сердце кто-то сожрал. Или у матери может быть дочь и никаких сыновей. Существует множество сказок и много разных героев. Выучился бы читать – узнал бы про это сам.

– Я могу читать, просто не хочу. Мне не нравится читать.

– Это не очень умно. Кроме того, тебе на днях исполнится шесть, а когда тебе будет шесть, придется идти в школу.

– Инес говорит, что мне не нужно идти в школу. Она говорит, что я – ее сокровище. Говорит, что я могу все выучить сам, дома.

– Я согласен, что ты – ее сокровище. Ей очень повезло, что она тебя нашла. Но ты уверен, что хочешь все время сидеть дома с Инес? Если б ты пошел в школу, познакомился бы там с другими детьми твоего возраста. Выучился бы читать как следует.

– Инес говорит, что в школе мне не уделят индивидуального внимания.

– Индивидуального внимания? Что это значит?

– Инес говорит, мне нужно индивидуальное внимание, потому что я умный. Она говорит, что в школе умным детям не достается индивидуального внимания и им скучно.

– И почему же ты думаешь, что ты такой умный?

– Я знаю все числа. Хочешь, скажу, какие? Я знаю 134, знаю 7, знаю… – Он набирает воздуха в грудь. – 4623551, а еще знаю 888, и знаю 92, и знаю…

– Стой! Это не знание чисел, Давид. Знать числа означает уметь считать. Это означает понимать порядок чисел – какие числа сначала, какие потом. Чуть погодя это будет означать умение складывать и вычитать числа – перескакивать с числа на число одним махом, не пересчитывая все промежуточные шаги. Называть числа – не то же самое, что уметь с ними обращаться. Можешь хоть весь день перечислять числа и конца не найдешь, потому что у чисел нет конца. Ты знал об этом? Инес тебе говорила?

– Это неправда!

– Что неправда? Что у чисел нет конца? Что никто не может назвать их все?

– Я могу назвать их все.

– Отлично. Ты говоришь, что знаешь 888. Какое число идет после 888?

– 92.

– Неправильно. Следующее – 889. Какое число больше – 888 или 889?

– 888.

– Неправильно. 889 больше, потому что оно после 888.

– Откуда ты знаешь? Ты там никогда не был.

– В каком смысле не был? Конечно, я не был в 888. Мне и не нужно там быть, чтобы знать, что 888 меньше 889. Почему? Потому что я разобрался, как устроены числа. Я выучил правила арифметики. Пойдешь в школу – сам выучишь эти правила, и тогда числа уже не будут… – он подыскивает слово, – такой трудностью в жизни.

Мальчик не отвечает, но смотрит на него спокойно. Он ни на миг не сомневается: слова его – не втуне. Нет, их впитали, все до единого, – впитали и отвергли. Почему этот ребенок, такой умный, столь готовый занять свое место в жизни, отказывается понимать?

– Ты повидал все числа, говоришь ты мне, – говорит он. – Тогда назови мне последнее число, самое-пресамое последнее. Только не говори, что это омега. Омега не считается.

– Что такое «омега»?

– Не важно. Просто не говори «омега». Назови мне последнее число, самое последнее.

Мальчик закрывает глаза, глубоко вдыхает. Хмурится от сосредоточенности. Губы двигаются, но он не произносит ни слова.

Пара птиц усаживается на ветку над ними, воркует, готовится к ночевке.

Ему впервые кажется, что, может, это не просто умный мальчик – умных детей на свете много, – а что-то еще, чему сейчас не удается подобрать названия. Он протягивает руку и слегка трясет мальчика.

– Ну хватит, – говорит он. – Хватит считать.

Мальчик вздрагивает. Глаза распахиваются, с лица исчезают зачарованность и отстраненность, оно кривится.

– Не трогай меня! – кричит он странным, высоким голосом. – Я из-за тебя забываю! Зачем ты заставляешь меня забывать? Я тебя ненавижу!

– Не хотите, чтобы он ходил в школу, – говорит он Инес, – хотя бы разрешите мне научить его читать. Он уже готов, он мгновенно все усвоит.

В общественном центре Восточных кварталов есть крохотная библиотека – пара полок книг: «Учимся плотницкому делу», «Искусство вязания крючком», «Сто и один летний рецепт» и так далее. Но лицом вниз, с ободранным корешком, под другими книгами, лежит «Иллюстрированный Дон Кихот для детей».

Он победно являет Инес свою находку.

– Кто такой Дон Кихот? – спрашивает она.

– Рыцарь в доспехах, из давних времен. – Он открывает книгу на первой иллюстрации: высокий костлявый мужчина с жидкой бородкой, облаченный в доспехи, верхом на усталой кляче; рядом – низкорослый тип на осле. Перед ними дорога, уходящая вдаль. – Это комедия, – говорит он. – Ему понравится. Никто не тонет, никого не убивают, даже лошадь.

Он усаживается у окна, сажает мальчика к себе на колени.

– Мы с тобой будем вместе читать эту книгу, по странице в день, иногда по две. Сначала я буду читать вслух, а потом вместе пройдем по словам, поймем, как они выстраиваются одно за другим. Договорились?

Мальчик кивает.

– «Жил да был в Ламанче один человек – Ламанча находится в Испании, откуда происходит испанский язык, – один человек, уже не молодой, но еще не старый, кому однажды взбрело в голову, что он может стать рыцарем. Снял он со стены ржавый доспех, надел его, свистнул своего коня, которого назвал Росинантом, и позвал своего друга Санчо, и сказал ему: “Санчо, я собираюсь на поиски рыцарских приключений – поедешь со мной?”» Видишь, вот тут Санчо и вот здесь опять Санчо, то же самое слово, начинается с заглавной «С». Попробуй запомнить, как это выглядит.

– А что такое «рыцарские приключения»? – спрашивает мальчик.

– Приключения кабальеро, рыцаря. Спасение прекрасных дам, попавших в беду. Сражения с людоедами и великанами. Скоро узнаешь. В этой книге полно рыцарских приключений… «Так вот, Дон Кихот и друг его Санчо…», – видишь, «Дон Кихот», с буквы «К», и опять «Санчо», – «… не успели уехать далеко, как увидели у дороги громадного великана с целыми четырьмя руками, на каждой – по кулаку, и великан угрожающе махал ими перед странниками… “Смотри, Санчо, наше первое приключение, – сказал Дон Кихот. – Пока не одолею этого великана, любому путнику здесь опасно”… Санчо растерянно посмотрел на своего друга… “Я не вижу никакого великана, – сказал он. – Я вижу всего лишь ветряную мельницу с четырьмя крыльями, что крутятся на ветру”».

– Что такое «мельница»? – спрашивает мальчик.

– Смотри на картинку. Вот эти четыре руки – крылья мельницы. Крылья кружат на ветру и так поворачивают колесо, колесо вращает здоровенный камень внутри, называется жернов, и жернов перемалывает пшеницу в муку, чтобы пекарь мог испечь нам хлеб.

– Но это же на самом деле не мельница, так? – говорит мальчик. – Давай дальше.