Последний танец Марии Стюарт Джордж Маргарет
– Пожалуйста, пригласи графа, – обратилась она к Джейн и стала ждать, когда откроется дверь.
Шрусбери неуверенно вошел в комнату. За его спиной маячили двое других людей, а также Паулет и Друри.
– Добро пожаловать, друг мой, – сказала Мария, удивляясь тому, как ей приятно видеть его; она скучала по нему, хотя и не осознавала этого.
Он выглядел крайне удрученным. Его веки набрякли, а под глазами залегли темные круги.
– Я глубоко огорчен, что мне приходится сообщить вам об этом, – наконец пробормотал он. – Хотя мне очень приятно снова видеть вас.
Роберт Бил выступил вперед.
– Как вам известно, я клерк Тайного совета ее величества, – негромко произнес он. – Я принес… – Он открыл бархатный кошель и достал квадратный лист пергамента с желтой восковой печатью, свисающей на бечевке.
Вот он. Смертный приговор. Мария не представляла, что она почувствует, когда увидит его. Он выглядел внушительным и зловещим. На какое-то мгновение мужество изменило ей. Это была реальность, а не выдумка.
– Приказ о моей казни, – слабым голосом сказала она. – Не бойтесь прочитать его мне. Душа недостойна небесных радостей, если тело не может выдержать удар палача.
Бил зачитал приговор от начала до конца. Мария внимательно слушала.
…Со всем смирением просит и убеждает нас привести в исполнение вышеупомянутый приговор над ее особой… повелеваем вам распорядиться о совершении ее казни… оная казнь должна совершиться в такое время и в таком месте, которое вы сочтете наиболее подходящим, и такими людьми, которых вы выберете по своему благоразумному усмотрению.
Она наклонила голову:
– Во имя Господа, это желанная весть, и я благодарна, что Он приблизил конец моих страданий.
Боль пульсировала в ее коленях. Теперь это не имело значения; скоро она прекратится навеки.
– Когда это случится? – спросила она.
– Завтра. В восемь часов утра, – дрожащим голосом ответил Шрусбери.
– В восемь утра? То есть завтра в это же время я уже четыре часа буду мертва? Мне не хватит времени подготовиться как следует!
– Мадам, прошло два месяца, как вам зачитали приговор суда, – сказал Паулет. – У вас было достаточно времени для подготовки.
– Я бессилен что-либо сделать, – извиняющимся тоном произнес Шрусбери. – Завтра в означенное время вы умрете.
– Мне нужно… я должна позаботиться о слугах, которые пожертвовали всем ради меня: потеряв меня, они потеряют все. Мне нужно составить завещание, а я не могла этого сделать до последней минуты, так как не знала, сколько денег и ценностей у меня осталось. Мне понадобятся мои документы и учетные книги.
– Это невозможно, – ответил Паулет. – Они находятся в Лондоне, куда их увезли из Чартли.
– Пожалуйста, верните моего дорогого исповедника отца Депре. Меня разлучили с ним несколько недель назад. Теперь он нужен мне, чтобы подготовить все, что церковь считает необходимым перед смертью.
– Нет, мы не можем этого допустить, – сказал Паулет. – Это противоречит нашим законам и вероучению. Однако мы можем прислать к вам протестантского священника.
– Нет, это мне ни к чему, – ответила Мария. – Я должна умереть в той вере, в которой меня крестили.
– Мадам, жизнь будет смертью для нашей веры, а ваша смерть сохранит ее! – не сдержавшись, выпалил граф Кентский.
Мария улыбнулась, как будто он преподнес ей ценный подарок.
– Я не льщу себе мыслью, будто достойна такой смерти, но смиренно принимаю ее как залог того, что в конце концов Бог избрал меня ради нее.
Ее лицо озарилось от радости, но мужчины явно собрались уходить.
– Королева дала ответ на мою просьбу? – спросила она. – Меня похоронят во Франции?
– Мы не знаем, – ответил Шрусбери. Его голос дрогнул, и Паулет покосился на него.
– О, сэр! – воскликнул Бургойн, не скрывая слез, струившихся по его щекам. – Даже самому ничтожному человеку – нет, даже величайшему преступнику дали бы больше времени, чтобы подготовиться к смерти! Если у вас нет жалости к нашей королеве, то хотя бы пожалейте нас, ее слуг, которые окажутся нищими, если она не позаботится о них!
– Я не властен отложить казнь, – отрезал Шрусбери и вышел из комнаты. Дверь за ним закрылась.
Джейн Кеннеди в слезах бросилась на кровать. Мария посмотрела на убитых горем слуг. Внезапно она снова почувствовала себя сильной: ей предстояло много работы. Она погладила Джейн по голове.
– Вставай, Джейн Кеннеди! – громко сказала она. – Перестань плакать и приступим к делу. У нас мало времени!
Она хлопнула в ладоши, чтобы привлечь внимание остальных.
– Дети мои, разве я не говорила, что все идет к этому? Слава Богу, время пришло, и все страхи и горести остались позади. Не плачьте и не горюйте, но радуйтесь, что близится конец моих долгих страданий!
Мария встала с постели и подошла к столу, где занялась сортировкой немногих оставшихся вещей и денег, и на маленьких листочках написала имя каждого получателя. Она старалась позаботиться обо всех, втайне желая оставить им нечто большее, чем эти безделушки.
– Пусть ужин подадут раньше, чем обычно, – обратилась она к Бургойну. – Я хочу разделить с вами последнюю трапезу, а потом заняться действительно важными вещами.
Ужин подали без всяких церемоний, так как ее скипетр и помост исчезли вместе со священником. Все молча плакали, тяжело глотая и не глядя на еду.
– Вы заметили, как они сказали, что я умираю за свою веру? – спросила Мария. – Как хорошо, что я оказалась избранной для такой смерти!
Она наполнила вином большой кубок и протянула его Бургойну:
– Теперь я хочу, чтобы каждый из вас выпил за меня и произнес последний тост.
Бургойн упал на колени перед ней, поднял кубок и прошептал:
– Пусть Господь дарует вам покой.
Джейн Кеннеди тоже опустилась на колени.
– Я последую за вами даже на плаху; я никогда не отрекусь от вас и не забуду вас, – произнесла она. В ее глазах блестели слезы, но голос не дрожал. Потом она передала кубок Элизабет Карл.
– Я клянусь хранить и славить ваше имя перед всеми людьми и защищать ваше дело до конца моих дней.
– Я помог вам бежать из Лохлевена, – начал Уилл Дуглас. – А теперь должен беспомощно стоять, пока вы обрекаете себя на худшую и недостойную вас участь.
– Ах, Уилли, ты мой верный слуга. Но помни: я ухожу от моих бедствий. Королева Англии оказывает мне большую услугу.
Старый Бальтазар преклонил колени.
– Платье готово, – сказал он. – Хотел бы я предложить вам другой подарок!
– Никакой другой подарок не будет мне так же приятен, как этот, – ответила она.
Когда все слуги прошли перед Марией, она сама взяла кубок и выпила за них.
– Прощайте, мои добрые друзья. Пожалуйста, простите меня, если я обидела кого-то из вас.
После ужина Мария заняла место на стуле в дальнем конце комнаты и попросила Джейн принести ей немногие оставшиеся драгоценности, чтобы разобраться с ними. Она брала одну вещь за другой и рассматривала их.
– Это остатки моей былой роскоши, – сказала она. – Они послужат моими гонцами отсюда.
Она сняла с пальца сапфировое кольцо с большим камнем квадратной формы.
– Это для моего храброго родственника лорда Клода Гамильтона.
Остальные драгоценности отправлялись королю и королеве Франции, Екатерине Медичи и Гизам. Бургойн получил ее музыкальный альбом в бархатной обложке.
– Вспоминайте наше пение зимними вечерами, – сказала она.
Осталось совсем немного вещей.
– Эти золотые четки я возьму с собой на казнь, – решила Мария. – Но на эшафоте я передам их тебе, Джейн. Я хочу, чтобы после моей смерти их вручили Анне Дакр, верной католичке и невестке герцога Норфолкского.
Она прикоснулась к алмазу, который по-прежнему носила на шее:
– Пора снять его. Я обещала ему носить этот алмаз до самой смерти; теперь время пришло. – Она протянула алмаз Джейн. – Я также возьму на плаху медальон Agnus Dei, но хочу, чтобы потом ты взяла его, Элизабет. Он не должен достаться палачу.
Элизабет снова расплакалась.
Было уже больше девяти вечера. Оставалось составить уже начатое завещание. Мария наклонилась над письменным столом и постаралась вспомнить все, чем она еще владела. Она назначила своими душеприказчиками герцога Гиза, архиепископа Битона, епископа Лесли и дю Руссо, распорядителя ее вдовьего наследства во Франции. Она оставила распоряжение о проведении заупокойной мессы, пожертвованиях для бедных детей и священников в Реймсе и вкладе на нужды католической семинарии. Своим фрейлинам она разрешила отвезти ее карету и лошадей в Лондон и продать их, чтобы оплатить расходы по возвращению в родные места.
Закончив работу, Мария свернула лист бумаги. У нее разболелась рука, но еще оставались другие письма. Поскольку она не могла лично исповедаться перед отцом Депре, приходилось делать это в письменном виде. Она устало взяла перо и постаралась сосредоточиться, представив себя стоящей перед ним на коленях. В глубоких тенях по углам комнаты она видела саму смерть, наблюдавшую за ней, скрестив на груди костлявые руки и зияя пустыми глазницами.
«Дорогой отец во Христе,
Прошу вас бодрствовать и молиться за меня в эту ночь, мою последнюю ночь на земле. Я искренне признаюсь в своих многочисленных грехах…»
Время приближалось к полуночи. Мария подождала в тишине, не раздастся ли звон колокола, возвещавший о наступлении нового дня, но ничего не услышала.
Она взяла другой лист бумаги и начала последнее письмо, адресованное Генриху III, королю Франции.
«Генриху III, христианнейшему королю Франции,
8 февраля 1587 года.
Дражайший царственный брат, по воле Божьей и за мои грехи я оказалась во власти моей кузины, королевы Англии, от чьих рук я претерпела многое в течение почти двадцати лет. Она и ее придворные в конце концов приговорили меня к смерти…
У меня нет времени дать Вам полный отчет обо всем, что произошло, но если Вы выслушаете моего врача и других моих несчастных слуг, то узнаете правду, как и то, что я, слава Богу, не боюсь смерти…»
Она подняла голову и напрягла зрение, вглядываясь в темные углы. Действительно ли она имеет в виду то, что написала? Лучше не упоминать об этом заранее…
Мария продолжала писать, поверяя ему заботу о своих слугах и собственных похоронах. Поможет ли он ей хотя бы в этом? Ей приходилось доверять ему. Наконец она пошарила в маленьком бархатном кошельке и достала два драгоценных камня без оправы: аметист и гелиотроп.
«Я осмелилась послать два драгоценных камня, талисманы против болезней, веруя в то, что Вы будете пребывать в добром здравии и проживете долгую и счастливую жизнь. Примите их от Вашей любящей невестки, которая в преддверии смерти выражает самые теплые чувства к Вам…
Среда, два часа утра.
Ваша любящая и преданная сестра,
Marie R.».
Два часа пополуночи! Ночь проходила очень быстро.
«Но что с того? – спросила она себя. – Нельзя было ожидать, что я спокойно засну. Скоро я упокоюсь вечным сном».
Не слишком ли поздно для обычного чтения вместе с ее фрейлинами? Разумеется, поздно. Мария с трудом встала и направилась к постели. Было уже слишком поздно даже для того, чтобы раздеться. Она не хотела будить помощниц, а ее собственные пальцы слишком распухли. Она легла полностью одетой и закрыла глаза. «О Боже, дай мне мужества! Пусть я не дрогну в смертный час! – молилась она. – Я не выдержала Твое последнее испытание, но Ты в Своей бесконечной милости даровал мне другое. Помоги мне сейчас!»
Вдруг рядом с собой Мария услышала шорох, она открыла глаза и увидела Джейн и Элизабет, стоявших у изголовья. Обе уже были одеты в траурные черные платья.
– Вы рано подготовились, – сказала Мария. Вид собственных фрейлин, носивших траур по ней, глубоко потряс ее. – Я же стала слишком медлительной. Но хотя уже поздно, мне хотелось бы завершить день на обычный манер. Джейн, ты можешь почитать мне из часослова?
– Конечно, – ответила та и раскрыла книгу.
– Выбери жизнь великого грешника, – попросила Мария.
Джейн просмотрела оглавление:
– Марии Магдалины?
Мария покачала головой.
– Святого Августина?
– Нет.
– Раскаявшегося разбойника на кресте?
– Да. – Мария вздохнула. – Он был великим грешником, но не таким великим, как я. Может быть, благословенный Спаситель в память о Своих страстях смилуется надо мной в час моей смерти, как Он смилостивился над ним.
Мария откинулась на подушку и закрыла глаза, слушая тихий голос Джейн.
– «Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: «Если ты Христос, спаси себя и нас». Другой же, напротив, унимал его и говорил: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы были осуждены справедливо, потому что по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал». И сказал Иисусу: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» И сказал ему Иисус: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю»[30].
«Ныне… в раю… Где я буду через несколько часов? – подумала Мария. – Может ли это быть правдой?»
До нее донесся приглушенный стук. В большом зале на другой стороне двора уже сколачивали эшафот.
– «История этих злодеев вкратце пересказывает всю историю человеческого бытия, – продолжала Джейн, наклонившись ближе, чтобы Мария лучше слышала ее. – Она показывает нам самые основы жизни и смерти, когда больше не остается времени. Но эти люди имели неповторимый опыт, который никто более не имел и не может иметь. Они умерли рядом с Христом, Который тоже умирал на кресте».
«Но я умру в одиночестве, – подумала Мария. – У меня не будет товарищей на эшафоте».
– «Это неповторимая возможность и великое благословение – увидеть Бога, принимающего смертные муки, но уверовать в Него. Что же они сделали? Первый разбойник злословил Его и предлагал Ему спасти себя и товарищей по несчастью. Это обычная человеческая реакция; этому учит наш мир. Но такие взгляды достойны презрения».
«Да, все мы хотим получить доказательства, – подумала Мария. – Если я усомнилась хотя бы на мгновение, делает ли это меня великой грешницей?»
– «Второй разбойник сказал: «Помяни меня, Господи», а не «Если ты Христос». У него не было времени и способностей, чтобы разобраться в теологических тонкостях. Возможно, он даже не понимал, что такое рай. Но главное в том, что он увидел и поверил.
Что это значит для нас? Как ни коротка эта история о разбойниках и последних часах их жизни на кресте, по сути своей она говорит о нас с вами. Мы тоже принимаем смерть – возможно, не столь быструю, но такую же неотвратимую. Мы задаемся тем же вечным вопросом. Мы сталкиваемся с той же возможностью. Мы должны спросить себя: какой ответ я выберу?»
Джейн тихо закрыла книгу. На губах Марии застыла улыбка. Стук молотков снаружи теперь доносился непрерывно.
– Даже в смертный час можно обрести спасение, – сказала Мария. – Никогда не бывает слишком поздно.
За дверью внезапно раздался топот сапог. Охрану усилили на тот случай, если королева попытается совершить побег в последнюю минуту.
Тихое ночное время закончилось; все уже готовились к предстоящему событию.
В шесть утра Мария окончательно перестала делать вид, что отдыхает. Она встала с постели, и женщины моментально поднялись вместе с ней. Никто не спал.
– У меня осталось еще два часа жизни, – изумленно сказала она. – Как странно не иметь смертельной болезни и находиться в здравом уме, но точно знать, что конец близок. Я не обладаю даром провидения, но вижу, как это будет.
Она провела ладонью по своей руке, такой плотной и теплой. Бренность этой плоти и особенно ее близкая смерть казались чем-то неестественным.
– Идемте, мои дорогие. Оденьте меня как на праздник; попросите Бальтазара принести мое особое платье. Это будет праздничная церемония.
Пока они готовили ее наряд, Мария тихо стояла рядом, сосредоточившись на своем дыхании. Сам воздух казался густым, как сытная еда; акт дыхания становился чем-то осознанным. Дыхание жизни. Дышать – значит жить. И создал Господь Бог человека из праха земного, вдохнул в лице его дыхание жизни, и стал человек душой живою[31].
«О Господи, я должна верить, что останусь душой живою даже через два часа, когда издам последний вздох, – подумала она. – Я должна…»
– Вот, миледи, – сказала Элизабет, держа в руках алое платье. Оно было шелковое, с простой юбкой и низким корсажем, полностью открывавшим шею для удара топора. Подвернутый воротник спереди был обшит кружевом. Также имелись отдельные накладные рукава.
– Спасибо. – Мария стала надевать платье, когда ее посетила ужасная мысль. Что, если оно не подойдет? Она даже не пробовала примерить его.
Но платье оказалось впору. Оно сидело превосходно.
Потом Джейн принесла ей верхнее платье траурно-черного цвета, атласное, с бархатной оторочкой и гагатовыми пуговицами. Со слезами на глазах она закрепила это платье над алым. Элизабет подала Марии ее лучший парик и аккуратно расправила его, прежде чем надеть головной убор: белый чепец с остроконечным верхом, с которого ниспадала длинная белая вуаль, окаймленная кружевом. Она доходила до пола, как и ее подвенечная вуаль на первой свадебной церемонии.
Женщины отступили и посмотрели на нее. Мария уже чувствовала, как отдаляется от них, обряженная для дальнего путешествия в иные земли. Одежда преобразила ее.
Она взяла четки и прикрепила их к талии вместе с крестом. На ее шее на золотой цепочке висел медальон Agnus Dei. Ее движения стали плавными и изящными.
– Благодарю, – сказала она. – Я хочу попросить вас… еще об одной услуге. После казни на эшафоте я уже не смогу позаботиться об этом теле, как требуют приличия. Пожалуйста, прикройте меня; не выставляйте мое тело на всеобщее обозрение.
Женщины молча кивнули.
– А теперь давайте присоединимся к остальным слугам. Я хочу в последний раз обратиться к ним.
Когда они собрались вместе, Мария обняла женщин и подала мужчинам руку для поцелуя. Она собиралась рассказать им о завещании и о том, что им предстоит сделать впоследствии, но обнаружила, что слова излишни; сейчас они прозвучали бы неуместно. Вместо этого она положила завещание вместе с прощальными письмами в открытую шкатулку и просто указала на нее.
За окнами уже рассвело. В воздухе ощущалось легкое дыхание весны; возможно, по берегам реки Нэн уже расцветали подснежники.
«Восьмое февраля, – подумала она. – В конце этого дня исполнится двадцать лет с тех пор, как я в последний раз видела Дарнли, а на следующий день его не стало. В моем конце – мое начало. В тот день начались мои настоящие злоключения, а сегодня они закончатся».
Потом, приняв немного хлеба, который принес Бургойн, чтобы подкрепиться, она отвернулась от слуг и ушла в альков помолиться.
Она думала, что ей предстоит сказать о многом, но на самом деле слов осталось очень мало. Укрепи меня. Благодарю Тебя за эту жизнь. Геддон, чье время на земле тоже приближалось к концу, но упорно цеплявшийся за жизнь, стучал по полу лысеющим хвостом. От этого знакомого звука, подводившего итог всем повседневным вещам, с которыми она расставалась, к глазам Марии подступили слезы.
– О каких странных вещах я больше всего скорблю… – тихо прошептала она.
В половине восьмого утра шериф графства постучался в дверь, и его пропустили в комнату.
– Мадам, лорды прислали меня за вами, – сказал он.
Мария встала и повернулась к нему:
– Да. Пора идти.
Бургойн внезапно сорвался с места, побежал в комнату, где висело старое распятие из слоновой кости, и снял его со стены.
– Несите его перед ней, – обратился он к одному из слуг. Мария улыбнулась: как она могла забыть о нем?
Вместе они покинули ее покои и спустились по большой дубовой лестнице, а потом миновали калитку, обозначавшую границу маленького мира Марии, за которую ей не разрешалось выходить. Теперь она оказалась снаружи, поддерживаемая двумя людьми Паулета.
У подножия лестницы на другой стороне двора стоял граф Кентский, остановивший ее слуг.
– Ни шагу дальше! Вам запрещено входить в большой зал. – Он сверкнул глазами. – По приказу королевы вы должны умереть в одиночестве.
Ее слуги начали громко протестовать. Джейн бросилась на пол и уцепилась за ее платье.
Пальцы, цепляющиеся за мое платье… Риччио! Она освободилась от хватки Джейн и повернулась к графу Кентскому:
– Пожалуйста, сэр, пусть они будут свидетелями моей кончины. Я хочу, чтобы они видели, как я выдержу это.
– Нет! Они, несомненно, будут плакать, причитать и отвлекать палача. Хуже того, они начнут окунать носовые платки в вашу кровь, чтобы обзавестись священными реликвиями. Мы знаем, что ваши единоверцы делают с подобными безделушками!
Марию передернуло от гнева.
– Милорд, – сказала она, стараясь сохранять спокойствие. – Хотя я скоро и умру, но даю слово, что они не станут делать ничего из вышеперечисленного. – Она повернулась к графу Шрусбери, прятавшемуся позади. – Я знаю, что королева Елизавета не давала вам таких указаний. Будучи женщиной и королевой, она, безусловно, уважает мое достоинство настолько, чтобы разрешить моим фрейлинам присутствовать при моей казни.
Шрусбери, Кент, Паулет и Друри посовещались и наконец решили, что она может выбрать шестерых сопровождающих.
– Тогда я выбираю Джейн и Элизабет, моего главного эконома Эндрю Мелвилла, моего врача, аптекаря и хирурга. Если… мне не позволят иметь священника.
– Никаких священников! – прорычал граф Кентский.
– Хорошо, – согласилась Мария.
Прежде чем они двинулись дальше, Мелвилл бросился на колени и воскликнул:
– Горе мне! Что за злой жребий – привезти в Шотландию скорбную весть, что мою королеву обезглавили в Англии!
– Не плачь, Эндрю, мой добрый и верный слуга. Я католичка, а ты протестант, но есть лишь один Христос, и я велю тебе от Его имени быть свидетелем, что я умру в своей вере, как истинная шотландка и настоящая француженка. Расскажи моему дорогому сыну о моих последних минутах. Я даю ему свое благословение.
Мария начертила в воздухе крест.
– Время не ждет! – рявкнул граф Кентский. – Идемте!
Процессия во главе с шерифом и его помощниками в сопровождении Паулета, Друри, Шрусбери, графа Кентского и Била направилась в большой зал. Мария следовала за ними, решившись идти без посторонней помощи. Она выпрямила спину и высоко держала голову одним лишь усилием воли.
Зал оказался очень просторным, но Мария могла видеть лишь помост для казни. Она слышала, как его сколачивали; теперь она увидела его.
Он имел форму квадрата двадцать на двадцать футов и был снабжен перилами. Поскольку он находился на высоте одного ярда над полом, к нему пристроили короткую лестницу. Помост со всех сторон затянули черной тканью. На нем находилось несколько предметов: стул, стол, подушка, два табурета… и плаха.
Мария пыталась совладать с сильно бьющимся сердцем, но она не могла быть готова к этому. Во всем остальном имелись какие-то аналогии с обычной жизнью. Но здесь не было никакой возможности уклониться от самого эшафота, никакой замены, чтобы привыкнуть к нему.
Собравшиеся смотрели на нее, судя по всему, ожидая увидеть признаки страха или физической немощи.
«Другая толпа, глазевшая на меня, когда я вернулась в Эдинбург в сопровождении лорда Рутвена и Линдсея, сопровождавших меня так же, как Паулет и Друри сегодня…»
Сжечь шлюху!
Казнить изменницу!
Мария смотрела только вперед и сосредоточилась на черных покрывалах вокруг эшафота. У подножия лестницы она помедлила; Паулет подошел к ней и предложил руку.
– Благодарю вас, сэр, – сказала она. – Это последнее затруднение, которое я вам доставлю.
Шрусбери, Кент и Бил поднялись следом и дали понять, что она должна сесть на стул. Мария подчинилась.
Теперь она осознала присутствие еще двух человек, полностью одетых в черное. Потом она увидела топор, лежавший на полу. Это был такой же топор, каким рубят дерево! У них не нашлось меча для королевы! Она ухватилась за ручки стула.
Бил в очередной раз стал зачитывать смертный приговор. Лишь тогда она посмотрела на зрителей. Всего в зале собралось более ста человек, и они окружали эшафот с трех сторон.
– Итак, мадам, – нетвердым голосом произнес граф Шрусбери. – Вы знаете, что должны сделать.
– Выполняйте свой долг, – сказала Мария. На нее снизошло великое спокойствие, и она снова улыбалась.
В следующий момент дородный священнослужитель в парадном облачении протолкался к помосту.
– Я настоятель собора Питерборо, – звенящим голосом произнес он. – Еще не поздно обратиться к истинной вере! О да, к реформатской вере, которая…
Только не это! Мария оказалась застигнутой врасплох; сейчас она меньше всего ожидала этого.
– Дорогой сэр, вам не стоит утруждать себя, – сказала она. – Я выросла и воспитана в старинной католической и римской вере, за которую собираюсь пролить кровь.
– Позаботьтесь о вашей душе, которая скоро расстанется с телом! Одумайтесь и покайтесь в былых прегрешениях!
– Дорогой сэр, – повторила она. – Я уже просила вас не утруждаться без надобности. Я родилась в этой вере, жила в ней и намерена умереть с ней.
– Даже сейчас, мадам, Господь Всемогущий открывает вам дверь; не запирайте ее своим жестокосердием…
Его голос затих и сменился голосом Джона Нокса:
– Вера требует знания, но боюсь, у вас нет его…
Шрусбери перебил настоятеля:
– Мадам, мы оба будем молиться за вас.
Мария улыбнулась ему:
– Я буду благодарна за ваши молитвы. Но я не присоединюсь к вам, так как мы не принадлежим к одной вере.
Шрусбери пытался утихомирить настоятеля, но граф Кентский, наоборот, понукал его. Каноник вскинул руки и зычным голосом произнес:
– Молю, обрати Свой милосердный взор на нас и узри сию обреченную на смерть грешницу, чья душа не в силах обрести свет истинного понимания…
Он произносил проклятие! Мария заткнула уши и стала молиться на латыни, позволив старинным словам заглушить его жестокие декларации. Она соскользнула со стула и опустилась на колени.
Conserva me, Domine, quoniam speravi in Te…
«Сохрани меня, Господи, ибо в Тебя верую…»
Она молилась все громче, пока ее слова не вытеснили завывания настоятеля. Она больше не слышала его голоса и снова купалась в лучистом сиянии, где ей нечего было терять.
Она встала, сжимая распятие, подняла его над головой и воскликнула:
– Как Твои руки, Иисусе, были раскинуты на кресте, так прими меня и смой все мои грехи Твоей бесценной кровью!
Распятие как будто сияло, и она могла различить за ним стены комнаты в аббатстве Сен-Пьер. Все стало одним целым, и время растворилось.
– Уберите эту мишуру! – Граф Кентский попытался отобрать распятие, но Мария прижала его к груди.
Каноник отступил от эшафота; двое палачей выступили вперед и преклонили перед ней колени.
– Простите нас, – сказали они.
Она посмотрела на их мощные предплечья.
– Я от души прощаю вас и весь мир, – ответила она. – Надеюсь, эта смерть положит конец моим печалям.
Палачи встали.
– Помочь вам подготовиться? – вежливо спросили они.
– Нет, я не привыкла к таким помощникам, – с улыбкой ответила она. Потом она повернулась и посмотрела на толпу: – Как не привыкла и раздеваться перед таким многочисленным обществом. – Она жестом подозвала Джейн и Элизабет, стоявших на коленях возле эшафота: – Мне нужна ваша помощь.
Женщины встали и поднялись на помост, но когда они приблизились к ней, то разрыдались.