Последний танец Марии Стюарт Джордж Маргарет

XXVIII

После отправки письма Мария испытала приступ паники, быстро пришедший на смену недавнему спокойствию. Как она могла совершить такое? Она ясно помнила причины, толкнувшие ее на это, но теперь они отступали перед главным фактом: она поддалась искушению. И хотя оставалось правдой, что если заговор раскроется и ее подвергнут наказанию, то это будет освобождением от невыносимого бремени бытия, ей было стыдно за себя. Единственное утешение она находила в том, что заговор обязательно закончится ничем, как и все остальные попытки освободить ее. По иронии судьбы ее тело энергично отреагировало на перспективу новой схватки: боль в распухших коленях улеглась, спина выпрямилась, а пальцы покалывало от вновь обретенной подвижности.

За окном она видела, как густая зелень июльских полей сменяется золотистыми проблесками раннего августа. Иногда ее снова пробирала дрожь, когда она смотрела на дорогу, бегущую через поля. Она не имела представления, откуда появятся люди Бабингтона и сможет ли она заметить их приближение. Но теперь это не имело значения. Ее роль в заговоре была сыграна, после того как она послала ответ. Она не мечтала об отъезде во Францию, где могла бы провести остаток дней, не строила иллюзий о личной встрече с Яковом, поисках взаимопонимания и исправления того ущерба, который был причинен их отношениям. Она не могла представить, как посещает могилу своей матери в Реймсе или встречается со своей тетей Рене. Будущее оставалось пустым и бесперспективным и не беспокоило ее; впервые в жизни она освободилась от его угроз и обещаний. Она приняла последнее решение.

Паулет завел привычку вопросительно поглядывать на нее и наблюдать за ее движениями, словно за повадками скаковой лошади. Сам он был нездоров и слегка прихрамывал. Слуги Марии докладывали, что его видели гуляющим по полям и оживленно беседующим с кем-то из придворных далеко за пределами слышимости. Может быть, ее собираются перевезти в другое место, к следующему тюремщику? Но и это не волновало ее.

Восьмого августа Мария только успела завершить утреннюю молитву, как Паулет появился на пороге. Он опирался на трость, а его улыбка выглядела нарисованной.

– Мадам, – скрипучим голосом произнес он. – Я получил приглашение от одного из наших соседей, сэра Уолтера Эштона, поохотиться на оленей в его поместье Тиксолл. Вы не хотели бы попробовать? Я слышал, что ваше здоровье заметно улучшилось за последний месяц.

– Охота? – спросила Мария. Прошло уже несколько лет с тех пор, как она последний раз выезжала на охоту, и Паулет не никогда разрешал ей выходить за пределы поместья. – Что с вами, друг мой? Вы так же нетвердо стоите на ногах, как и я недавно.

Он позволил себе легкую улыбку. Неужели это ее прославленное обаяние – способность замечать разные мелочи вокруг себя и заботиться о них? Хотя он знал, что ее чувства наигранны, но ощутил странную теплоту.

– Спасибо, я могу справиться с этим. Так вы хотели бы поохотиться?

– О да!

– Тогда подготовьтесь. Вы можете взять с собой нескольких слуг. Кто знает, кого мы там встретим? Насколько я понимаю, сэр Уолтер присоединится к нам, если не на охоте, то в своем доме, где с радостью примет нас.

– Тиксолл – новое поместье?

– В сущности, да. Оно построено совсем недавно и считается самым роскошным в округе, во всяком случае по части разных удобств. Возможно, хозяин устроит экскурсию и покажет новые приспособления, которые он установил. Я слышал, там есть некоторые… гм, санитарные удобства… – Его лицо покраснело. – Его дом обращен на юг, что весьма смело, учитывая сильные ветра с этого направления… Тем не менее зимой ему требуется меньше дров и угля для отопления.

– Я с нетерпением буду ждать встречи с ним и благодарю его за приглашение, – сказала Мария.

– Сможете ли вы подготовиться в течение часа? – спросил Паулет. – Мы рассчитываем устроить пикник на свежем воздухе.

Он скованно поклонился и ушел.

– Нау, Керл, вы слышали? – воскликнула Мария. – Вы присоединитесь к нам? А вы, Джейн, Элизабет?

– Нет, у нас есть работа, – ответили женщины.

– У нас тоже, но мы можем отложить дела, – ответили мужчины.

– Ваша главная работа сделана, – обратилась Мария к секретарям. – Теперь вы можете отдохнуть. Давайте готовиться!

Она раскрыла свой сундук и достала зеленый костюм для верховой езды. У нее не было возможности носить его с тех пор, как Бальтазар, чьи руки тряслись от старости, сшил этот костюм два года назад. К нему даже прилагалась шапочка с пером. Костюм сделали по эскизам из Франции, полученным незадолго до прекращения переписки, поэтому он еще не вышел из моды.

Джейн причесала Марию и надела на нее лучший парик. Она никогда не выходила без парика, потому что ее собственные волосы были коротко острижены для наложения лечебных припарок – рекомендованного средства от головной боли.

– Вы выглядите просто чудесно, – сказала Джейн, изучая лицо Марии. Ее щеки снова порозовели, черты лица смягчились безо всякой видимой причины. Ничего не произошло, и условия заключения остались прежними, но перемена была разительной.

– Спасибо. – Мария гадала, встретятся ли они с кем-то из соседей, если не на охоте, то на приеме в Тиксолле. Будет блаженством увидеть новые лица.

День выдался жарким и ясным, и к десяти утра они выехали за крепостной ров. Мария взяла с собой двух секретарей и верного врача. Она не ожидала, что ей вдруг станет плохо, но была рада дать ему возможность подышать свежим воздухом, сделать для него что-то приятное в благодарность за долгую службу.

Стражников оказалось больше, чем обычно, но это не имело значения. Они спустились с холма и оставили Чартли позади. Мария повернулась посмотреть на поместье издалека впервые за долгое время. Ее собственные покои казались крошечными.

Жаркий августовский воздух и густой запах нагретой земли обволакивали ее, как плащ.

«Неудивительно, что у язычников всегда есть богиня земли, – подумала она. – Сегодня даже я ощущаю ее присутствие – жаркое, зрелое, дружелюбное. Я вижу ее в спелых виноградных кистях и ветвях грушевых деревьев, увешанных плодами. Я ощущаю ее в лучистом прикосновении солнца к моей щеке; я чувствую ее аромат, исходящий от здоровых лошадей, слышу ее голос в криках подросших птенцов, которые покидают свои гнезда и учатся летать. Во Франции люди понимали, что почтительное отношение к античным богам не означает неверность истинному Богу. Во Франции…

Если я попаду во Францию… Нет, не стоит думать об этом».

Охотники остановились и собрались в одном месте, чтобы протрубить в роги и отпустить гончих. Мария знала, что это последняя возможность перевязать тесемки на шапочке и сделать глоток воды из походной бутылки.

Внезапно на горизонте появилась группа быстро приближавшихся всадников. «Должно быть, они кого-то преследуют, – подумала Мария. – Но на дороге больше никого нет».

Потом она внезапно поняла: это Бабингтон! Он едет за ней!

«Но я не готова! Сейчас не время, я собиралась поохотиться…

Дура! Какой неблагодарной ты можешь быть!»

Мария подхватила поводья, готовая к скачке. Ее сердце гулко стучало. Этого не должно было случиться на самом деле, это было лишь игрой…

Всадники приближались на полном скаку. Они собираются опрокинуть Паулета и охрану? На солнце ярко блеснул металл: они обнажили мечи. Мария вздрогнула и отвернулась.

Она слышала топот копыт, потом зазвучали голоса. Подняв голову, она увидела плотно сложенного джентльмена в изысканном зеленом костюме с золотым шитьем, который ловко спрыгнул на землю и отсалютовал Паулету. Тот неторопливо спешился, не выказав ни малейшего удивления, и они вместе подошли к ней.

– Сэр Томас Горджес, особый посланник королевы Елизаветы! – провозгласил Паулет высоким гнусавым голосом.

– Мадам! – звенящим тоном воскликнул посланник. – Моя госпожа королева находит очень странным, что вы, вопреки договоренностям и мирному соглашению, заключенному между вами и ее величеством, вступили в заговор против нее и государства. Она не могла поверить этому, пока собственными глазами не увидела доказательств и не убедилась в их подлинности!

Он замолчал и гневно уставился на Марию.

– Сэр, я не знаю, что вы имеете в виду. Я не…

– Был раскрыт чудовищный заговор с покушением на жизнь королевы, в котором вы приняли деятельное участие! – вскричал он. – В результате я собираюсь препроводить вас в Тиксолл. Вы арестованы, мадам!

Клод Нау и Керл подъехали ближе и заняли места по обе стороны от нее.

– Увести их! – приказал Горджес. – Они тоже арестованы. Отвезите их в Тауэр!

Солдаты немедленно окружили секретарей и оттащили их от Марии.

– Теперь, мадам, поверните вашу кобылу к Тиксоллу. – Он кивнул одному из солдат, который направил пику на ее лошадь.

– Мастер Паулет, вы знали об этом! – воскликнула Мария. – Вы привели меня сюда ради этого!

Тюремщик только посмотрел на нее, не удостоив ответа.

– Я отказываюсь ехать! – выкрикнула она. – Я отказываюсь! Вы просто хотите обыскать комнаты, украсть мои вещи и оставить ложные улики в мое отсутствие! Вы не имеете права, вы знаете, что это незаконно! Вы Иуда!

– Я не Иуда, – с оскорбленным видом возразил Паулет. – Я знаю, кому я служу: королеве Елизавете. Я никогда не притворялся вашим другом и не собирался служить вам. В сущности, это невозможно для меня, так как вы являетесь врагом моей госпожи.

– Нет, это неправда!

– Тише! Выполняйте приказ, иначе я свяжу вас и доставлю в Тиксолл на повозке. Не заблуждайтесь, мы направляемся именно туда.

Горджес дернул поводья ее лошади:

– За мной!

Окруженная солдатами с пиками наперевес, Мария ехала в молчании всю дорогу до Тиксолла. Только врач оставался рядом с ней; Нау и Керла увезли в другое место.

Собираются ли они казнить ее безо всяких церемоний? Что сказал тот человек? Вы арестованы. Но «Акт о безопасности королевы» – о чем там написано? О том, что любой участник заговора против королевы подлежит казни? Или это был бонд, подписанный ее подданными? Да, так было написано в бонде. В парламентском акте формулировку смягчили, и там говорилось, что виновники по меньшей мере должны быть допрошены и осуждены перед казнью.

Но насколько официальным будет этот «допрос»? Возможно, всего лишь нескольких грубых вопросов Горджеса, представлявшего королеву Елизавету, будет достаточно для проформы.

Чудовищный заговор… в котором вы приняли деятельное участие… Да, это его слова.

Но что он имел в виду? Был ли это заговор Бабингтона или нечто совершенно иное? Может быть, это вообще не заговор, а фальшивка, сфабрикованная правительством?

Ее сердце как будто перестало биться, хотя еще несколько минут назад колотилось так быстро, что она находилась на грани обморока. Ее руки похолодели и онемели, как будто летнее тепло сменилось мертвящим холодом.

«Ты должна быть готова к смерти. Дело дошло до этого. Этот день настал».

Они приблизились к летнему дому в Тиксолле – серой трехэтажной коробке на краю охотничьего парка. Четыре восьмиугольные башни с круглыми крышами и бронзовыми вымпелами охраняли углы здания. Они проехали под аркой в итальянском стиле. Когда Мария оказалась в тени, она задрожала от холода.

– Мужайтесь, – прошептал Бургойн. – Королева Елизавета мертва. Все это делается лишь ради вашей безопасности на тот случай, если поблизости есть другие убийцы.

– Нет, – ответила Мария. – Другая королева уже мертва.

Ее втолкнули в комнату в старой части дома и увели Бургойна. Дверь захлопнулась, и она осталась совершенно одна. Не было ни слуг, ни помощников, ни даже охранников. Только две комнаты, соединенные друг с другом, одна побольше, другая поменьше. Ни пера, ни бумаги, ни книг. И она едва ли не впервые осталась без своего распятия и четок.

Когда наступила темнота, служанка принесла свечу и молча поставила ее на стол. Потом она ушла и заперла за собой дверь.

Мария опустилась на маленький стул, настолько измученная, что едва могла пошевелиться.

«Вот оно, – подумала она. – Дело наконец дошло до этого».

«Я знала, что так и будет, – ответила она самой себе. – И это правильно. Я смогу это вынести. Елизавета осталась жить, и заговор окончился ничем. Бог проявил милосердие и избавил меня от убийства. Ее смерть не ляжет камнем на моей совести. Я не выдержала испытание, ниспосланное Богом, но Он уберег меня от еще большей беды».

Она облегченно вытянулась на кровати и вскоре заснула.

Мария оставалась в Тиксолле в течение семнадцати дней. Вскоре тюремщики разрешили слугам принести ей смену одежды. Она попросила разрешения написать письмо королеве Елизавете, но Паулет, оставшийся в Тиксолле охранять ее, ответил отказом.

За эти семнадцать дней она пересмотрела всю свою прошлую жизнь. У нее не было никакого чтения, развлечений и разговоров, поэтому долгие часы она проводила в размышлениях. Когда события происходили на самом деле, казалось, что в них не было никакого порядка, но он проявлялся в ретроспективе. Лишь в конце жизни можно увидеть ее закономерности и окинуть взглядом ее завершенный узор. С ней все произошло именно так: с самого рождения она была неудобным человеком, который не вписывался в окружающую обстановку и разрушал аккуратно выстроенные планы других людей.

Она родилась девочкой, в то время как ее отец жаждал иметь наследника мужского пола. Она стала принцессой, когда королевство нуждалось в принце.

Она имела французскую кровь и французское воспитание, что делало ее чужестранкой в королевстве, где ей предстояло править, и ненавистной для своего народа.

Она была единственной в мире католической королевой в протестантской стране.

По своему полу, воспитанию и религии она не вписывалась в обычаи своего народа. Однако от этих трех вещей нельзя было отречься. Они составляли саму ее суть.

Она пыталась компенсировать эти недостатки брачными союзами, которые сделали ее еще более ненавистной для ее подданных. Они не потерпели бы у себя иностранного принца и католика, но их соотечественники, которых она выбирала, тоже оказывались неприемлемыми. Один оказался слишком слабым, а другой – слишком сильным.

Она была миролюбивой королевой в стране, где уважали только силу. Она прощала мятежников вместо того, чтобы казнить их; после каждого заговора она разрешала изменникам возвращаться в Шотландию и искать ее милости. Она считала это христианской добротой, но теперь рассматривала это как слабость, достойную презрения.

Лорд Джеймс, Нокс, Мортон, Эрскин, Дарнли, Леннокс… список был бесконечным. Те, к кому она относилась с добротой, предавали ее.

Какими были обязанности Мессии, а следовательно, и всех христианских правителей? Нести благую весть бедным, провозглашать свободу для узников, возвращать зрение слепым, освобождать угнетенных. «Однако я сама была слепа и в конце концов оказалась в заключении».

После очередного мятежа стало ясно, что на земле не осталось места, где ее хотели бы видеть. Ей негде было приклонить голову. Ее любимая Франция – страна, за которую она претерпела так много бедствий, – даже пальцем не пошевелила ради нее. Елизавета Английская, королева и ее родственница, сочла ее слишком близкой по крови, чтобы избавиться от нее, но слишком чуждой для теплого приема.

«Только подумать: в целом мире нет места, где я могла бы обрести свой дом!» – поняла она. День за днем она проводила в таких меланхолических размышлениях, составляя перечень своих неудач.

На шестнадцатый день все вдруг изменилось. Ее посетила простая, но революционная мысль: «Моя жизнь еще не закончилась. Я могу искупить ее своей смертью».

Откуда-то издалека, из детства во Франции, до нее долетели слова ее могущественного дяди Гиза.

– Дитя мое, – сказал он, прикоснувшись к ее локонам. – Ты обладаешь мужеством, присущим нашему роду. Думаю, когда настанет время, ты будешь хорошо знать, как нужно умереть.

Хорошо знать, как нужно умереть.

Откуда человек знает, как нужно умереть? Это единственное, к чему нельзя подготовиться заранее.

«Но это также единственный раз, когда взоры всего мира будут устремлены на тебя, если ты умрешь публично…

Публичная казнь! – взмолилась она. – Даруй мне публичную казнь! Это все, о чем я прошу. Надеюсь, Ты примешь эту просьбу и предоставишь мне обустроить все остальное так, что это будет угодно Тебе. Это жертва, которую я принесу за согласие на убийство, пусть даже на одно мгновение…»

В конце семнадцатого дня они пришли забрать Марию… куда? Отвезут ли ее прямо в Тауэр? Она предпочла бы такой путь, если бы успела попрощаться со своими верными слугами. Пусть все случится быстро, прежде чем ее решимость ослабеет.

Когда она миновала длинный проход под аркой, ведущий к летнему дому, то столкнулась с толпой нищих. Они узнали, что ее держат здесь, и собрались в ожидании ее выхода: королева Шотландии славилась своей щедростью.

– Подайте, подайте на пропитание! – кричали они, проталкиваясь вперед. Матери поднимали завернутых в тряпки младенцев и указывали на них, калеки ковыляли на костылях и тянули руки, похожие на хищные когти.

– Ах, добрые люди, – сказала она, глядя на них. – У меня нет денег на подаяние, теперь я сама нищая.

– Ложь! – прошипел Паулет ей на ухо. – Вечно вы рисуетесь и выставляете себя в лучшем свете! Вы не нищая, у вас в шкафах целая куча денег!

– Это деньги на мои похороны, – ответила Мария.

– Тогда хорошо, что вы сберегли их, потому что они вам понадобятся! – зловеще произнес он и подтолкнул ее к ожидавшей карете с опущенными занавесками.

Когда они вернулись в Чартли, Мария увидела, что произошло. Ее покои были разграблены, все ее бумаги и документы забрали, а некоторые ее личные вещи, явно не имевшие политической ценности, попросту украли: разные безделушки, шерстяную шаль и даже игрушки. Взломщики не потрудились с уборкой, но презрительно выставили напоказ следы грубого обыска. Дверцы висели на сломанных петлях; выброшенные вещи кучами валялись вокруг буфетов и сундуков.

– Все письма и шифры были упакованы и отправлены королеве Елизавете, – сообщил Паулет.

– Интересно, что почувствует ее величество, когда увидит так много писем в мою поддержку от ее собственных верных дворян, – сказала Мария.

Паулет зыркнул на нее, развернулся на каблуках и молча удалился.

Мария медленно прошла по комнате. Это была уже не ее комната, и для нее не осталось места здесь. Она покончила с подобными заботами.

«Скорее, – подумала она. – Скорее, иначе былые страхи и тревоги вернутся. Теперь я знаю, почему Томас Мор обрадовался, когда его забрали в Тауэр и он лишился возможности бежать от своих палачей. До тех пор он мог ускакать через распахнутые ворота и выбрать любую дорогу».

– Вас будут судить, – сказал Паулет. – Заседание состоится в другом месте. Подготовьтесь.

– Где будет суд? – спросила Мария.

– Этого я не знаю. Тайный совет рекомендовал заключить вас в Тауэре, но королева отказалась. Сейчас они выбирают подходящее место.

– Понятно. – Ей было трудно стоять; ноги снова почти не держали ее. Но она выпрямилась, насколько это было возможно.

– А вам интересно узнать, что произошло с вашими друзьями, заговорщиками? – спросил Паулет. Теперь его неприязнь к ней смешивалась с любопытством из-за ее странного поведения.

– Не знаю, о ком вы говорите, – заявила она.

– Хорошо, очень разумно. Разумеется, вы должны были сказать это. Возможно, ноги изменяют вам, но разум остался на месте. Но я так или иначе расскажу вам. Баллард, Бабингтон, Тичборн и остальные, всего четырнадцать человек, были арестованы, после чего их препроводили в Тауэр и подвергли допросу. Разумеется, их признали виновными. Люди подняли шум и потребовали для них новой казни, более жестокой, чем принято для изменников. Но наша милостивая королева отказала в этом; она заявила, что обычной казни будет достаточно, при соблюдении всех формальностей. – Он внимательно следил за выражением ее лица в надежде заметить страх или волнение. – Поэтому Балларда, Бабингтона и еще пятерых вывели на площадь Сент-Жиль, где они были выпотрошены и четвертованы. На этот раз палач не позволил им висеть в петле до смерти, но обрезал веревки, пока они были еще живы, и кастрировал их, а потом выпотрошил.

Мария чувствовала, как волны страха и отвращения овладевают ею. Она слегка покачнулась и оперлась рукой на стол, чтобы не упасть.

– Их срамные части были отрезаны и сожжены…

– Достаточно. – Она подняла руку. – Грешно наслаждаться страданиями других людей, друг мой, поэтому я запрещаю вам говорить об этом.

– Я не наслаждаюсь! – возмущенно ответил Паулет. Но на самом деле он, как и многие другие, был недоволен приказом королевы казнить остальных заговорщиков более человечным способом. Такая щепетильность и неуместное милосердие лишь поощряли новые покушения на ее жизнь.

– Надеюсь, тогда ваши глаза не будут так блестеть, когда вы начнете рассказывать о моей казни.

XXIX

Никакого предупреждения не последовало. Перед сном Мария помолилась вместе со своими слугами, а наутро их заперли в комнатах, и сэр Томас Горджес вместе со своим помощником Стелленджем приехали забрать ее. Они были вооружены пистолетами и обращались с ней так, как будто она была опасным воином или гадюкой, которая в любой момент могла ужалить их. Они расставили стражу у окон ее слуг, и те даже не могли помахать ей на прощание.

Мария медленно спустилась по лестнице, несмотря на попытки подгонять ее. Она не могла ходить так быстро, как они думали, но отказалась от носилок.

Снаружи ждала карета с двумя гнедыми лошадями, которые нетерпеливо помахивали хвостами.

– Куда меня отвезут? – спросила она.

– В замок Фотерингей в Нортгемптоншире, – ответил Горджес.

Вокруг кареты выстроился вооруженный отряд протестантов. Их пики и мушкеты сияли под ласковым сентябрьским солнцем.

– По прямой туда семьдесят миль, – сказал Горджес. – Но по нашим дорогам путь будет более долгим: три или четыре дня.

– Мне разрешат смотреть в окно?

Горджес и Паулет переглянулись и рассмеялись.

– Она хочет любоваться видами из окна, – фыркнул Горджес. – Какой милый каприз! Должны ли мы также останавливаться у старинных монументов и показывать их вам? Да, вы можете смотреть из окна, но если вы хотя бы попытаетесь помахать людям или пробудить в них сочувствие, то занавески будут задернуты!

Карета катилась по длинной дороге из Чартли, куда пивовар приезжал со своей повозкой; это была главная дорога, ведущая на восток. Чартли-Манор, с его круглыми башнями и высокими застекленными окнами, уменьшался до тех пор, пока не превратился в точку на горизонте.

Дорога проходила через Нидвудский лес и Бартон-на-Тренте, где жил злополучный пивовар, а потом через Чанрвудский лес в большой и процветающий город Лестер.

Мария знала, что здесь был похоронен кардинал Уолси[25]. В последний месяц она прочитала много книг по истории Англии. Он тоже предстал перед королевским судом по обвинению в измене и на время остановился в Уингфилд-Манор. Он умер среди монахов в Лестерском аббатстве, возможно, от своей руки, и оставил знаменитые прощальные слова: «Если я бы служил Богу с половиною того рвения, с которым служил моему королю, то Он не оставил бы меня нагим перед врагами в таком возрасте».

Еще оставалось время сделать так, чтобы эти скорбные слова не относились к ней. Она еще могла сослужить верную службу Господу.

Фотерингей возвышался над невыразительным пейзажем. По мере их продвижения на восток пологие холмы исчезли, и местность совершенно выровнялась, хотя луга имели приятный вид. Огромный мрачный замок был расположен на реке Нэн и окружен двумя рвами; ширина внешнего рва составляла семьдесят пять футов, а внутреннего шестьдесят пять футов. Дорога, ведущая к ним, почему-то называлась Перрихо-Лейн.

Название напоминало Марии латинскую фразу, которая звучала как дурное предзнаменование.

– Perio, – прошептала она. – «Я погибну».

Карета прокатилась по подвесному мосту и въехала в массивные северные ворота, единственный вход в замок. Камни старинной крепости были серыми, покрытыми темными пятнами и как будто источали уныние.

Мощные стены высоко поднимались вокруг двора, почти закрывая дневной свет. Замок стоял здесь со времен Вильгельма Завоевателя и, казалось, сосредоточил в себе роковые судьбы каждой эпохи. Теперь здесь находилась государственная тюрьма. Некогда он принадлежал Давиду Шотландскому, но уже давно был завоеван Плантагенетами, которые разыгрывали здесь свои маленькие трагедии. Ричард Плантагенет, граф Кембриджский, был обезглавлен здесь за попытку заговора против Генриха V; здесь родился Ричард III, а Эдвард Куртнэ, граф Девонширский, находился здесь в заключении. Генрих VIII попытался сослать сюда Екатерину Арагонскую, но она отказалась.

Мария вышла во двор. Она могла видеть, что в замке есть большой зал, а также часовня, стоявшая возле одного из зданий. В северо-западном углу возвышалась восьмиугольная башня, куда ее направили под конвоем. Не было никакого официального приема и даже приветствия от кастеляна, кем бы он ни был.

Она с трудом поднялась по лестнице, останавливаясь на каждой пятой или шестой ступени. Старинная каменная лестница была плохо освещена, и ступени истерлись посередине от бесчисленных ног, ступавших по ним. Наконец она вышла на площадку этажа.

– Башня ваша, – сказал Горджес. – На этом этаже есть две комнаты, и еще две этажом выше.

Мария обвела взглядом почти пустую комнату. Ее длина не превышала шестнадцати футов; другая «комната» была лишь крошечной кладовой.

– Благодарю вас, – наконец сказала она. – Сюда доставят мою мебель… то, что осталось от нее?

– Да, вещи скоро прибудут.

Когда они ушли, хлопнув дверью, Мария осталась стоять посреди комнаты, дрожа от холода. В таких местах совершались политические убийства, столь многочисленные в истории Англии: удушение маленьких принцев в Тауэре, чудовищная смерть Эдуарда II от раскаленной кочерги в замке Беркли и тайное убийство Ричарда II в замке Понтефракт. Кто убил этих королей? Другие короли, которым они мешали.

«Неужели они хотят убить меня здесь? – безмолвно вскричала она. – О Боже, упаси меня от тайного убийства! Тогда я не смогу почтить Тебя и оставить завещание для потомков. Но именно этого хотят избежать англичане…»

Она содрогнулась и опустилась на табурет в темной холодной комнате.

Через несколько дней поредевшая свита присоединилась к ней вместе с остатками мебели. Ее аналой, переносной алтарь и старое распятие были установлены в импровизированной молельне. Немногочисленные личные вещи, в том числе миниатюры членов ее семьи и драгоценные старые письма, пережившие обыск, появились как друзья, готовые утешить ее.

Ее двор теперь стал совсем маленьким: Джейн Кеннеди, Элизабет и Барбара Керл, Жиль Мобрэй, ее главный эконом Эндрю Мелвилл, Бастиан Паже и его жена, Уилл Дуглас, ее старый портной Бальтазар, не менее старый камердинер Дидье, врач Бургойн, аптекарь Жак Жерве, хирург Пьер Гурион и отец Депре. Все ее «уличные слуги», в том числе конюхи и кучер, были уволены. Она больше не могла выходить на улицу.

Все эти люди теснились в комнатах восьмиугольной башни; некоторые из наиболее смелых слуг попытались исследовать другие помещения замка и сообщили, что на другой стороне двора есть много пустых покоев.

– Вот в чем дело. – Мария поняла, что это значит. – Они предназначены для тех, кто приедет судить меня.

Через неделю после ее прибытия Паулет вошел в комнату.

– Мадам, теперь вам придется ответить за ваши злодеяния, – с торжествующим видом произнес он. – Вы предстанете перед нашими лордами, которые допросят вас. Заранее советую раскаяться в ваших преступлениях и попросить прощения до официального приговора.

Мария смотрела на него, чрезвычайно довольного собой. Сама она осталась сидеть.

– Вы относитесь ко мне, как к ребенку, который должен признаться родителям в своих шалостях, чтобы его не отшлепали, – сказала она. – Мне не в чем признаваться.

У него отвисла челюсть, а лицо исказилось от гнева.

– Да вы…

– Будучи грешницей, я действительно виновата в том, что часто оскорбляла своего Творца, и я молю Его о прощении, – перебила она. – Но как королева я не испытываю никакой вины, за которую могла бы держать ответ перед кем-либо на этой земле.

– Королева! – фыркнул он.

– Поскольку я никого не оскорбляла, то не собираюсь просить прощения; я не ищу его и не приму от кого-либо из живущих.

Он сердито покачал головой:

– Гордыня, мадам, гордыня! Вы утопаете в гордыне!

После его ухода Джейн обратилась к ней.

– Боюсь, вас заставят дорого заплатить за эти слова, – сказала она.

– Мои слова теперь не имеют никакого значения. «Акт о безопасности королевы» с самого начала был предназначен для того, чтобы погубить меня. В самом деле они не имеют законного права допрашивать или судить меня. Но они держат мое тело в заключении и так или иначе покарают его.

Двенадцатого октября небольшая делегация лордов, включавшая Паулета, посетила Марию в ее покоях. Они пришли объявить о том, что она уже знала, просто глядя из окна: в Фотерингей прибыли члены королевского суда в сопровождении двух тысяч солдат. Ей придется ответить на обвинение в заговоре против Елизаветы. Ее будут судить как «особу, которая будет или может претендовать на корону сей державы». Наказание было следующим: во-первых, навсегда лишить ее права на корону Англии, а во-вторых, предать ее смерти.

– Вы знаете, что не имеете законного права судить меня, – спокойно сказала Мария. – Я правящий монарх, и никто не вправе осудить меня, кроме другого монарха. Будет ли ваше судебное заседание состоять из королей и королев других стран? Если да, то я приветствую их. Если нет, я отказываюсь признать его.

Паулет с ухмылкой протянул ей письмо:

– Королева повелевает вам явиться в суд.

– Королева не может повелевать мною. Я не ее подданная. – Мария быстро прочитала письмо и вернула его Паулету. – Я не подвластна законам Англии.

– Нет, подвластны! – отрезал лорд-канцлер Томас Бромли. – Вы жили под их защитой и, следовательно, обязаны признавать их.

Мария тихо рассмеялась:

– Я прибыла в Англию, надеясь получить помощь от Елизаветы, а вместо этого меня заключили в тюрьму. Английские законы не обеспечили мне защиту и не принесли никакой пользы; к тому же никто из англичан не удосужился объяснить мне их смысл. Должно быть, они очень странные.

– Ваши королевские прерогативы не дают вам никаких преимуществ в Англии, – сказал Сесил. – А если вы не придете на суд, это не будет иметь никакого значения. Вас просто будут судить in absentia[26].

– Даже так? – пробормотала она. – Меня осудят, даже если я не явлюсь на суд? Как ловко вы поворачиваете законы в свою сторону! Я умоляла о том, чтобы меня выслушали. Двадцать лет я просила о возможности поговорить с Елизаветой и ответить на вопросы перед свободным парламентом. Но предстать перед тайным трибуналом… чего вы так боитесь, о чем могли бы узнать другие люди?

Сесил, который на самом деле страшился ее аргументов и упрямства, едва не вышел из себя:

– Не беспокойтесь, ваши слова услышат во всей Англии, и они станут известными. Вы еще пожалеете, что они не остались в тайне!

Сэр Кристофер Хаттон неожиданно вмешался в дискуссию. Мария видела, как состарился этот красавец с тех пор, как приехал в Шотландию на крещение ее сына. Крещение…

– Если вы не придете на суд, то люди подумают, что вы скрываете постыдные вещи. Если вы невиновны, вам нечего страшиться. Но, избегая суда, вы навсегда запятнаете вашу репутацию.

– Я предпочту тысячу раз умереть, чем признать себя подданной королевы Англии в каком бы то ни было отношении, – ответила Мария. – Таким образом, я не могу подчиниться английским законам без ущерба для себя, моего сына, короля Якова, и остальных суверенных монархов. Я не признаю законов Англии; я не знаю и не понимаю их. Что касается суда, то я нахожусь в одиночестве и лишена советников и представителей. Все мои документы и записи были отобраны, поэтому я даже не могу подготовиться к собственной защите. Это вы можете использовать мои бумаги против меня, я лишена права пользоваться ими для защиты.

– Суд по обвинению в государственной измене не предусматривает советников для обвиняемого, – сказал Бромли.

– Достаточно, – заключил Сесил. – Выслушайте слова, с которыми королева обращается лично к вам. Она предвидела ваши возражения и упрямство. «Вы разными способами планировали лишить меня жизни и погубить мое королевство, ввергнуть его в кровопролитие».

Мария ахнула. Слова были простыми, грубыми и больше походили не на обращение одного монарха к другому, а на обращение хозяина к непокорному рабу.

– Никакого приветствия? – спросила она.