Последний танец Марии Стюарт Джордж Маргарет
Он продолжал стоять, закусив губу. Она увидела, что он дрожит.
– В чем дело? Плохие новости? Кто-то заболел?
– Мне трудно даже сказать вам, как я рад, – прошептал он. – Это… он явился сегодня утром… гонец из Парижа.
– И Паулет не знал об этом? – Она пыталась скрыть дрожь в голосе. Возможно ли это?
– Да. По его словам, он привез письма для Паулета из французского посольства. Но ему удалось подать мне знак, как будто он знал меня.
– Может быть, ему описали вашу внешность?
– Тогда это сделали наши друзья. Никто при дворе не видел меня. Возможно, это единственное преимущество того, что мы отрезаны от внешнего мира. Он сказал… он сказал, что найден способ отправлять и получать письма прямо под носом у Паулета. Судя по всему, нашим сторонникам удалось подкупить пивовара, который каждую неделю доставляет пиво из Бартона, чтобы переправлять тайные сообщения.
– Это не может быть правдой, – сказала Мария. – Паулет так плотно обложил нас, что никакое письмо не может просочиться отсюда.
– Но это правда! Дом нельзя совершенно изолировать, если это не настоящая тюрьма. И этот человек…
– Как его зовут? – спросила Мария.
– Гилберт Гиффорд. Он происходит из католической семьи, которая живет поблизости.
– Как мы можем связаться с ним? – спросила она.
– Через пивовара. Я буду передавать ему письма, когда он приезжает сюда. Мы должны ждать, пока пивную бочку не спустят в подвал, прежде чем подойти к нему. Сам Гиффорд будет приезжать редко, иначе это вызовет подозрения. Он сказал, что следующая доставка ожидается в субботу, шестнадцатого января. Вам нужно подготовить письма к отправке, не больше одного или двух, потому что тайное отделение в пивной бочке очень маленькое, на тот случай, если его будут простукивать.
Мария восторженно улыбнулась.
– Водонепроницаемый тайник в пивной бочке! Как хитроумно! – Ее глаза сияли.
Мария не осмелилась писать письма из опасения, что это обман и Паулет прикажет внезапно обыскать ее комнаты и найдет их. Но она ждала так напряженно, что радовалась длинным январским ночам, потому что другие не могли видеть, как она нервно расхаживает по спальне и ворочается в постели. Она, привыкшая свободно говорить обо всем, держала эту тайну при себе и молилась, чтобы все оказалось правдой.
Наступило шестнадцатое января – холодный ясный день. Повозка без труда могла доехать из Бартона-на-Тренте, находившегося в двенадцати милях от Чартли-Манор. В субботу обычный распорядок был несколько менее строгим, чем в остальные дни. Прачки приходили и уходили после того, как женщины из прислуги Паулета обыскивали их, а мельник доставил муку. Потом Мария увидела повозку с большой бочкой, медленно выехавшую на подъездную дорогу. Она протащилась по подвесному мосту и остановилась во дворе. Толстый кучер позвал на помощь, и вскоре трое стражников с трудом опустили бочку на землю и покатили в подвал. Тем временем пустую бочку, оставшуюся с прошлой недели, выкатили наружу.
Мария дернула Клода Нау за рукав.
– Оно там? – прошептала она. – Оно в самом деле там?
– Нам придется подождать, а потом послать пажа в подвал. Я или даже Уилл не можем пойти туда.
Ей хотелось снова иметь при себе французские часики или хотя бы песочные часы. Сколько еще ждать?
– Давайте сосчитаем до ста, – предложила она. – Нет, давайте перебирать четки!
Когда она перебрала четки, Нау выглянул из окна и увидел, что повозка уже уехала. Он позвал одного из пажей, который помогал им с мелкими поручениями, и дал ему инструкции. Мальчик серьезно кивнул и ушел.
Мария вернулась в свою спальню, где ее никто не беспокоил, и стала ждать. Она не могла даже молиться и пыталась остановить ход мыслей. Довольно скоро Нау молча протянул ей пакет, завернутый в кожу. Она встала и осторожно развернула пакет.
Внутри лежали два письма. Сердце Марии громко стучало, и она едва осмелилась вскрыть первое послание, но все же сделала это.
«Моя дражайшая леди и королева!
Это письмо удостоверяет, что человек, доставивший его, мистер Гилберт Гиффорд, действует в полном соответствии с нашими поручениями. Вы можете доверять ему, так как он является дьяконом истинной церкви и предан Вашему делу. Его дядя живет в десяти милях от Чартли-Манор.
С любящей покорностью,
Ваш Томас Морган».
Мария испустила протяжный вздох, похожий на всхлип. Каким же долгим было ее ожидание!
Она развернула второе письмо и прочитала его. Оно пришло от французского посла и подтверждало личность гонца, а также извещало, что в посольстве хранится двадцать один пакет с письмами – корреспонденция за прошедший год, ожидавшая отправки.
– Это от французского посла, – сказала Мария. – Он подтверждает, что все в порядке.
Она протянула письмо Нау, и тот быстро прочитал его.
– Вся моя почта за целый год! – восхищенно прошептала она.
Следующие несколько дней Мария провела за составлением четырех писем. Три письма должны были отправиться во Францию – ее агенту Моргану, ее парижскому послу, архиепископу Битону, и герцогу Гизу, – а одно предназначалось для французского посла в Лондоне. К письмам она приложила новые шифры для использования в дальнейшей переписке. Она заверила французского посла, что Гиффорд оказался надежным курьером: «Вы можете спокойно доверять письма этому новому и верному посреднику, через которого будет происходить наше дальнейшее сообщение».
В последний день февраля французский посол передал Гилберту Гиффорду мешок, где лежал двадцать один пакет с письмами, полученными со всего мира: от Моргана, Пейджета и Битона в Париже; от католиков в изгнании и ее агентов в Нидерландах; от Роберта Парсонса, предводителя и организатора иезуитов, и от сэра Фрэнсиса Энглфилда в Испании; от герцога Гиза и герцога Пармского.
В марте письма начали прибывать в Чартли – печати были сломаны, потому что письма приходилось засовывать в маленький тайник, – и Мария впервые смогла узнать, что происходило во внешнем мире после провала «заговора Трокмортона».
Она прочитала о том, как католики потеряли веру в обещания Гиза и его «Священной лиги» и обратили взоры на Испанию с ее обещанием ввести войска в Англию и оккупировать ее. Она узнала, что враждебные действия между Англией и Испанией уже начались: испанцы перехватывали английские торговые суда, а Елизавета официально взяла голландских мятежников под свою защиту.
– Она даже послала туда войска! – обратилась Мария к Клоду Нау, словно была не в силах поверить этому. – И отправила своего любимого графа Лестера командовать ими!
– Пока Англия так занята другими делами, у нас есть лучший шанс для побега, – сказал он. – Если бы герцог Пармский смог высадиться здесь даже с небольшой армией…
– Нау! – Она ахнула и поднесла ладони ко рту. – Избран новый папа римский, Сикст V! Так много перемен!
– Да, мир двигается дальше, пока мы плесневеем здесь, – мрачно ответил он.
В конце марта произошло неожиданное событие: помощник французского посла Николас де Шерель прибыл в Чартли. Он привез письма от французской королевской семьи и попросил разрешения лично вручить их Марии. Паулет устроил целое представление с гримасами и жалобами, вскрыл письма и наконец разрешил сделать это, но только в своем присутствии.
Молодого человека привели к Марии, где она сидела на импровизированном троне, лишенном герба и балдахина, и он сразу же упал на колени.
– О, мадам, – произнес он. – Лицезреть ваш прекрасный образ – это то, чего хотят все истинные рыцари!
Его слова показались ей журчанием весеннего ручья.
– Не стоит упражняться в красноречии и говорить так быстро, – сказал Паулет. – Я достаточно хорошо понимаю французский язык, поскольку служил послом ее величества в Париже.
– Для нас честь принимать вас у себя, сэр, – заверил Шерель.
– Как поживает его величество король Генрих III и его царственная мать? – поинтересовался Паулет.
– Он сражается со своим родственником Генрихом Наваррским и герцогом Гизом, – ответил Шерель. – Это называют «войной трех Генрихов».
– Опять война! – тихо сказала Мария. Это глубоко печалило ее. С тех пор как она покинула Францию, страну почти непрерывно раздирали внутренние распри. Шерель, этот красивый молодой блондин, вероятно, не помнил ничего другого.
Он передал письма, и Мария выразила свой восторг, объявив во всеуслышание, как она рада наконец получить вести из Франции, и поблагодарила Паулета за такую возможность. Пока она читала, Паулет неожиданно отлучился по срочному делу, оставив их наедине.
– Мадам, – прошептал Шерель. – Господин посол покорнейше просит вас прислать ему другую копию шифра. Он потерял свою! Не бойтесь, ее не украли, это просто случайность. Пес его превосходительства – вижу, у вас тоже есть собаки, так что вы поймете, – ненароком изжевал ее и привел в полную негодность.
Мария рассмеялась. Геддон, сидевший у ее ног, громко залаял.
– Да, Геддон, мы знаем, что он имеет в виду. Разумеется, господин посол вскоре получит новую копию.
Паулет вернулся в комнату, что-то бормоча себе под нос. Шерель с поклоном удалился. Проводив его взглядом, Паулет фыркнул.
– Я слышал, что Генрих III предпочитает женскую одежду и мужское общество и носит на руках маленьких собачек. – Он грустно посмотрел на Марию, как будто она была виновата в этом.
XXIII
Уолсингем потянулся над столом, взял бутылочку с микстурой, вынул пробку и сделал глоток прямо из горлышка. Кислый вкус настойки, изготовленной из щавеля, собранного на личном аптекарском огороде Сесила, обжег ему горло, но лекарство считалось полезным для тех, кто страдал от «слабого желудка», а желудок Уолсингема определенно являлся его слабым местом. Он хотел укрепить не только дух, но и тело перед приходом Фелиппеса.
В последнее время его беспокоил не только желудок, но и нога. Она побаливала и раньше до наступления весеннего тепла, и теперь в середине цветущего мая он надеялся, что скоро пойдет на поправку.
Май. Уолсингем широко распахнул створчатые окна, чтобы впустить теплый воздух, напоенный ароматами. Снаружи можно было видеть уже отцветающие яблони. В такое же майское утро Анна Болейн поднялась на эшафот и заплатила за свою измену. Ему всегда казалось, что в такое время бывает еще тяжелее умирать.
«Доживет ли змея до следующего мая? – подумал он. – Или она все-таки отправится на казнь? Или, Боже упаси, мы по-прежнему будем перехватывать ее письма и искать доказательства ее коварных замыслов?»
Фелиппес постучался в дверь, и Уолсингем впустил его. Предложив гостю свежий медовый напиток, он неохотно встал, чтобы закрыть окна. Ему не хотелось отгораживаться от майского дня, но шпионы могли рассчитывать именно на такую небрежность – простую человеческую слабость, вроде желания насладиться весенней свежестью.
Уолсингем посмотрел на подчиненного своим особым прищуренным взглядом. Он был доволен работой Фелиппеса и его организованностью.
– Сегодняшние письма, сэр, – сказал Фелиппес и протянул их через стол: – Полагаю, вы сочтете их весьма интересными.
– Хм. – Уолсингем достал свои очки для чтения и развернул письмо – вернее, копию, расшифрованную Фелиппесом. – «От Марии ее агенту Пейджету, а также испанскому послу Мендосе». – Он приподнял брови и оторвался от чтения: – Итак, она письменно призналась в соучастии планам Филиппа вторгнуться в Англию от ее имени. Она не только допускает, но и поощряет это. Она выдвигает предложения о том, как это сделать. Очень полезно. Я уверен, что герцог Пармский высоко оценит ее советы и наставления с учетом ее огромного боевого опыта.
– Мы достали ее! – воскликнул Фелиппес. – Мы приперли ее к стене! Когда мы известим Елизавету и нанесем удар?
– Нет, дело еще не кончено, – возразил Уолсингем.
– Что? – разочарованно спросил Фелиппес. – Почему вы медлите?
– Потому что нам нужны более неопровержимые улики. Что нового мы узнали, кроме того, что нам уже известно? Что Мария всей душой сочувствует врагам Англии? Что в случае вторжения она встанет на их сторону? Кто об этом не знает?
– Но это письменное доказательство!
– Оно не убедит Елизавету в том, что от Марии нужно отделаться раз и навсегда. Никакого вторжения нет, так что все это лишь словесные экзерсисы. Елизавета никогда не согласится казнить Марию на таком шатком основании, как угроза несуществующего вторжения. Ах, Фелиппес… это должно быть нечто более убедительное. – Он вздохнул. – Расставив такую превосходную ловушку, мы не можем выдать себя, пока не будем абсолютно уверены в успехе.
Уолсингем потрогал лист высокого растения в горшке, стоявшего на полу. Листья были длинными и висячими, как уши у гончей.
– Вы знаете, что это такое? – спросил он Фелиппеса. – Табак из Нового Света. Я собираюсь посадить его в своем загородном поместье Барн-Элмс. Один из торговцев, в плавание которого я вложил небольшую сумму, привез мне эту экзотику. Дело не в том, что я собираюсь курить его или… – Его голос ненадолго прервался из-за сильной боли в желудке. – Некоторые утверждали, что табак хорошо помогает от желудочных колик. Что ж, возможно…
– Вот другое письмо, от Пейджета в адрес Марии. Обычные интриги и заговоры.
Фелиппес с усталым видом положил его перед Уолсингемом. Но, ознакомившись с письмом, тот воспринял его всерьез, к немалому удивлению Фелиппеса.
– Значит, этот безумный священник Баллард до сих пор носится со своими планами, – сказал он. – И он только что вернулся после совещания с Пейджетом. Я начинаю сомневаться в Пейджете! В конце концов он мог отвернуться от нас, ведь он не сообщил нам об этом! Итак, Баллард утверждает, что английские католики готовы восстать сразу же после высадки испанских войск? Между тем Пейджет свел его с Мендосой, а также с Джоном Сэвиджем – наемником, который поклялся убить Елизавету прошлым летом. Сам Баллард два года назад отправился в Рим, где тоже, наверное, обещал убить Елизавету и заранее получил отпущение грехов. Какая складывается картина, Фелиппес? – Уолсингем побарабанил пальцами по крышке стола. – Два заговора с целью убийства Елизаветы сливаются в один. Где сейчас Баллард?
– Согласно нашему агенту Бернарду Моду, он только что вернулся в Англию. Сошел на берег в Дувре два дня назад. Судя по всему, у него есть паспорт, позволяющий ему уезжать и приезжать по собственному желанию.
– Куда он направился?
– В Лондон. Сейчас он здесь, и я взял на себя смелость проследить за ним.
Уолсингем откинулся на спинку стула и улыбнулся:
– Хорошо, Фелиппес, очень хорошо. Возможно теперь, если нам повезет, кто-нибудь сообщит королеве Шотландии о заговоре Балларда и Сэвиджа, и она будет достаточно опрометчива, чтобы присоединиться к ним.
– Сэр, у Балларда в Лондоне есть друг, Энтони Бабингтон.
– Ага! – Уолсингем резко выпрямился и хлопнул в ладоши. – Ага!
– Сэр? – озадаченно спросил Фелиппес.
– У меня кое-что есть, вот здесь… – Уолсингем вскочил и резким движением открыл ящик с надписью: «Змея – Англия». – Да-да, вот оно. – Он перебросил письмо Фелиппесу. – Пейджет отправил это письмо в апреле. Там он предполагает, что королева Шотландии попробует связаться с Бабингтоном. Он даже прислал черновик. Вы не переправили его в Чартли-Манор?
– Нет, я ждал вашего указания. Теперь я понимаю почему. – Фелиппес покачал головой. – Вот почему: если Бабингтона удастся привлечь к заговору и если Мария потом каким-то образом примет участие в нем… о, это будет именно то, что мы искали!
– Расскажите, что вам известно об этом Бабингтоне.
Фелиппес выразительно поднял брови:
– Сэр, я всего лишь скромный дешифровщик, а не настоящий агент разведки. Мне мало известно о Бабингтоне, кроме того, что он живет в модном районе Лондона и имеет связи при дворе. Вы должны больше знать о нем. Расскажите, а я внимательно послушаю.
Он сложил руки на груди и стал ждать.
– С радостью. Я просто испытывал вас. Кстати, Фелиппес, я впечатлен вашей работой над этой операцией. Поистине гениальным и смелым ходом было направить французского секретаря прямо к Марии, чтобы получить шифры, так как мы испытывали трудности с некоторыми письмами. Смелость, мой друг, смелость! Как восхитительно!
Он неожиданно взял одну из депеш, разложенных на столе:
– Вот еще один смелый ход нашего агента в Нидерландах. Быть там сейчас – настоящая мечта для шпиона.
Фелиппес взял длинную депешу и бегло просмотрел ее. Там оказалась масса сведений о пушках, лошадях и складах боеприпасов. Одну страницу занимало стихотворение.
– Поэзия? – Он насмешливо фыркнул. – Зачем агенту посылать стихи?
– Стихи могут натолкнуть на интересные идеи, Фелиппес. Не презирайте их. – Уолсингем взял лист и стал читать: – «Я вижу, как сама Судьба стоит в оковах, / По мановению руки моей / Вращая колесо фортуны». Разве это не то, что мы делаем или надеемся совершить? Здесь молодой Кристофер Марло пишет о Тамерлане, но, разумеется, на самом деле он имеет в виду Елизавету и Филиппа.
– Почему все воины в те дни писали стихи, а поэты становились воинами? Им следовало заниматься своим ремеслом. Что, если все шпионы возомнят себя поэтами и будут составлять свои доклады в стихах?
– Марло признает, что «быть поэтом – славная забава». Вы должны научиться понимать их, вы должны знать, как думают молодые люди, если хотите использовать их в своих интересах. Молодой Энтони Бабингтон считает себя остроумным пронырой и общается с придворными поэтами, такими, как Чидиок Тичборн и Чарльз Тилни. Когда-то он служил пажом в доме Шрусбери, где сильно привязался к королеве Шотландии. Он уехал оттуда шесть лет назад, отправился в Лондон, женился, вступил в тайные католические общества и совершил одну из обычных поездок во Францию, где угнездились заговорщики. В прошлом он даже помогал ей, доставляя и получая письма. Дело в том, Фелиппес, что она знает его. Более того, она доверяет ему. Если бы теперь он посоветовал ей присоединиться к этому заговору…
– Думаете, он станет связываться с таким типом, как Баллард?
– Вполне вероятно. Он юный смутьян и полгода назад предложил дурацкий заговор с целью «убить всех советников Звездной палаты»[17]. Да, он клюнет на нашу наживку.
– И тогда мы нанесем удар!
– Да. Стальной капкан захлопнется, Фелиппес. – Уолсингем протянул руку, взял бутылочку с лекарством и сделал еще один глоток. На какое-то мгновение ему показалось, что стальной капкан захлопнулся в его внутренностях.
XXIV
– Розы, розы для всех! – Энтони Бабингтон окунул руку в серебряную вазу и достал дюжину роз, которые начал раздавать своим спутникам, собравшимся за столом. Себе он взял темно-алый цветок и сунул его за ухо, так что роза запуталась в темных кудрях. – Это из моего собственного сада, собраны сегодня вечером. Что может пьянить лучше, чем июньские розы?
Он действительно был слегка пьян и ощущал приятное возбуждение; вероятно, причиной тому стал легкий, напоенный ароматами воздух, струившийся вокруг него, когда он шагал в таверну с корзиной роз под мышкой. А может быть, это были знакомые, милые сердцу звуки, которые он слышал повсюду на лондонских улицах, когда тайные желания устремлялись на свободу после долгой зимы. А возможно, это было обещание больших приключений и верной службы – или просто наступил июнь, ему исполнилось двадцать пять лет, и он был богат.
– У этих – самый нежный аромат, – сказал Чарльз Тилни. Он закрыл глаза и понюхал цветок.
– Такой же нежный, как у надушенных перчаток королевы? – спросил Бабингтон. Тилни состоял при дворе как один из одаренных молодых джентльменов, получавших личную пенсию от Елизаветы.
– Какой королевы? – спросил Тилни. – Нашей подлинной королевы или узурпаторши?
– Тише! – со смехом сказал Бабингтон. – Нас могут подслушать. Давайте называть ее «УК» ради безопасности.
Он сделал глоток вина из бокала. Вино, только что доставленное из Франции, было красно-розовым, пахло солнцем и теплым дождем.
– Пейте сколько угодно, я плачу за все, – объявил он и передал бутылку по кругу.
– Перчатки УК очень тонко надушены, поскольку она не выносит сильных запахов, – сообщил Тилни. – Что касается нашей королевы, то я не знаю.
– Зато я знаю, – сказал Бабингтон. – Могу вам сказать, что другого такого существа нет в целом свете. Ее собственный аромат похож на благоухание из сна. – Вспоминая, он прикрыл глаза.
Вокруг за столом собрались его лучшие друзья в Лондоне. Его единомышленники, готовые к великому приключению – спасению пленной королевы. Более того, они собирались возвести ее на трон, которого она заслуживала. Бабингтон тихо рассмеялся и добавил:
– Я хочу кое-что показать вам. Портрет готов.
Он достал картину из кожаной сумки и выставил на всеобщее обозрение. На ней все присутствующие, с Бабингтоном в центре, были изображены в их лучших нарядах. Над ними жирными готическими буквами было начертано: Hi mihi sunt comires quos ipsa pericula dicunt – «Они присоединились ко мне в опасном деле».
– Разве не похоже? – спросил он.
– В общем-то, да, но… – Чидиок Тичборн оглянулся через плечо в переполненной таверне. – Разумно ли показывать это на людях?
– Какой вред это может причинить? Никто не поймет, что здесь написано.
– Давайте споем «Песню сапожника», – предложил Тилни. – Я начну: «У сапожников жизнь веселая, дон-дон-дон!»
– «Нет ни зависти, ни вражды, дон-дидл-дон!» – пропел его сосед Джером Беллами.
– «Наш труд невелик, да отдых хорош, дон-дон-дон!» – продолжил Роберт Гейдж.
– «Мы в таверне с любовью тратим каждый грош, дон-дидл-дон!» – подхватил Джон Трэверс.
– Расскажи подробнее, – прошептал Тичборн под прикрытием дружного хора.
– По пути домой, – ответил Бабингтон. – О, моя очередь? «Пью за друзей я и за наше веселье, дон-дон-дон!»
Позднее, когда таверна почти опустела, Бабингтон и его товарищи пустили по кругу последнюю бутылку и дружно высыпали на улицу в теплых приветливых сумерках. Они разошлись группами по три-четыре человека, и Чидиок, живший неподалеку от Бабингтона, пошел вместе с ним. Улицы совсем не пустовали; Лондон никогда не спал. В такой теплый вечер людей тянуло на свежий воздух, как мотыльков тянет к пламени свечи. Двое молодых людей, целенаправленно шагая вперед, не реагировали на любые замечания обывателей, когда они проходили мимо. Кошельки с деньгами они носили на шее, спрятанными под рубашку. Но искушение замедлить шаг и насладиться приятным вечером было очень велико.
Они прошли по Бишопгейт-стрит, миновали двор приходской церкви и госпиталь «для слабоумных», названный в честь святой Марии Вифлеемской.
– Иногда мне кажется, что меня нужно поместить туда, – признался Бабингтон, покосившись на кирпичную стену вокруг госпиталя.
– Что, растерял остатки ума? – спросил Чидиок. – Иногда ты действительно говоришь безумные вещи. С тех пор как мы познакомились, ты ведешь себя все более нервно. Но тебе нельзя отказать в логике!
– Не знаю, – сказал Бабингтон уже совсем невеселым тоном. – Иногда меня одолевают определенные мысли, и я не знаю, откуда они приходят. Тогда я говорю: «Изыди, сатана!»
Он слабо улыбнулся.
– Сатана… Теперь ты говоришь как пуританин. Они постоянно твердят о сатане.
Они миновали кирпичную стену вокруг госпиталя и приблизились к постоялому двору «Дельфин». Большинство гостей разошлись по своим комнатам, но из соседней таверны доносился негромкий шум.
– Я остро чувствую его присутствие, – продолжал Бабингтон. – Говорят, что он может принимать приятный облик. Иногда я слышу его голос… – Он замолчал, когда заметил, как Чидиок смотрит на него. – Разумеется, все это происходит в моем воображении.
Теперь они проходили мимо водовода, и даже в этот поздний час люди толпились вокруг и наполняли кружки. Звук текущей воды был приветливым и манящим. Прохожие наклонялись, черпали воду пригоршнями и плескали себе на лицо и затылок, так что она стекала по волосам и капала за шиворот.
– Думаешь… он замешан в этом предприятии? – спросил Чидиок. – Должен признать, я запутался в собственных чувствах.
Дальше они шли молча мимо других гостиниц и торговых домов и наконец приблизились к красивому дому Бабингтона с ухоженным садом и аллеей для игры в кегли. Внезапно они осознали, что все это время слышали тихие шаги за спиной, которые казались эхом их собственных шагов, останавливавшихся вместе с ними и спешивших следом. Но когда они огляделись, то никого не заметили.
Бабингтон велел открыть ворота дома, и они вошли во двор.
– Давай пойдем в сад, – предложил он. Где-то неподалеку часы пробили два раза.
– Уже очень поздно, – сказал Чидиок.
– Разве ты чувствуешь, что уже поздно? – спросил Бабингтон. Казалось, что этой ночью само время играет шутки с людьми. – Пойдем! Сегодня ночью ты можешь переночевать здесь.
Он засмеялся, побежал к темным силуэтам кипарисов и спустился в сад по широкой мраморной лестнице. В дальнем конце аллеи журчал фонтан, похожий на горный ручей. Бабингтон принялся бегать, раскинув руки и покачивая ими вверх-вниз. Чидиок последовал его примеру, глядя на безмолвные мраморные статуи греческих богов и богинь, выглядывавшие из тисовых альковов и наблюдавшие за проделками юнцов. Лунный свет заливал все вокруг.
Чидиок поймал руку Бабингтона.
– Почему? – вдруг спросил он. – Почему ты хочешь сделать это? Посмотри на то, что ты имеешь! – Он широким жестом обвел длинную аллею и великолепный особняк. – Ты молод, богат, и у тебя очаровательная жена. Почему ты не довольствуешься этим? Зачем вступать в игру, в которой можно потерять все? Я не могу представить, что ты настолько религиозен, иначе ты бы уже давно стал священником. Ты слишком любишь жизнь. Зачем расточать ее впустую?
– Это не расточительство. Ты пишешь слишком много стихов и всегда думаешь о скорби и утратах. Эта твоя поэма о желании умереть молодым…
– Моя «Элегия»? – спросил Чидиок. —
- Мой пыл угас, но старостью не скован,
- Я видел мир, но был невидим сам,
- Порвалась нить, хоть и не спрядена была,
- Хотя я жив сейчас, но жизнь моя прошла[18].
– Мрачные стихи, – сказал Бабингтон.
– Ты должен подумать об этом. Зачем ты это делаешь? Ради нее или ради него?
– Конечно, ради нее. Ты знаешь, что я всегда любил ее. – Энтони замолчал и затаил дыхание. Вокруг было совершенно тихо. – Только вчера я получил от нее личное письмо. Она хочет знать, как я поживаю и так далее. В то же время я поговорил со священником Баллардом. Он готов пойти на дело и избавиться от узурпаторши. Он и еще шесть человек. Полагаю, ты захочешь присоединиться к нам? Ты сможешь увидеть королеву Марию своими глазами.
– Присоединиться к вам? – слабым голосом спросил Чидиок.
– Я собираюсь раскрыть ей наш план. Без ее благословения он превратится в ничто, но, если она благословит его, он не сможет потерпеть неудачу!
– Умоляю тебя, только не в письменном виде! – воскликнул Чидиок. – А что до ее благословения… послушай, дружище: все, к чему она прикасается, идет прахом! Иногда мне кажется, будто она и он – одно и то же.
– Ты ищешь оправдание для собственной трусости. Я найду другого вместо тебя.
– Нет, я приду, только… – Он помедлил. – Пожалуйста, будь осторожен.
Оставшись в одиночестве в своем просторном, модно обставленном рабочем кабинете с инкрустированным итальянским столом, стульями с отделкой из черного дерева, золотыми подсвечниками и мраморным бюстом Марка Аврелия, Энтони Бабингтон начал составлять письмо для своей королевы. На столе стояла статуэтка Девы Марии из слоновой кости, с мольбой взиравшая на Марка Аврелия. Дед Энтони очень ценил эту старинную статуэтку; семейное предание гласило, что ее изготовили в знак благодарности за то, что их семья выжила во время эпидемии Черной Смерти[19]. «Но теперь по стране бродит другая Черная Смерть, – подумал Бабингтон. – Это ересь, или утрата души».
Он тряхнул головой, чтобы прояснить мысли. Он устал; вино и долгое бодрствование наконец сказались на его состоянии. Но письмо нужно написать сейчас, когда никто не может потревожить его.
Он зажег свечу на столе и некоторое время сидел, глядя на то, как свет оттеняет точеную красоту изящных черт Девы Марии. «В наши дни вся эта красота подвергается осквернению и гибнет под ударами еретиков… безусловно, это должно огорчать Христа и Матерь Божью. Да. Вот почему я делаю это. Вот почему это должно быть сделано».
Он достал лист бумаги лучшего качества и начал составлять письмо для Марии, королевы Шотландии, несправедливо заключенной истинной королевы Англии.
Он изложил план в описании Балларда и Сэвиджа. Должно произойти вторжение из-за границы, осуществленное под руководством короля Испании, с достаточным количеством солдат, чтобы гарантировать успех. К испанской армии присоединятся верные английские католики – еще одно мощное воинство. Елизавета будет схвачена и убита, иначе все остальное теряет смысл.
«О, великая и добродетельная королева!
Приветствую Вас и заверяю в своей абсолютной преданности Вашему делу, как было раньше и всегда. Итак, мы с друзьями преисполнены решимости, пусть даже ценою нашей жизни и состояния, добиться Вашего освобождения из тюрьмы и разделаться с Узурпаторшей. Мы ожидаем Вашего одобрения; когда же мы получим его, то немедленно приступим к действию и достигнем успеха или погибнем. Смиренно прошу Вас наделить нас полномочиями от Вашего королевского имени и направлять наши действия.
Что касается Узурпаторши, от покорности которой мы свободны благодаря ее отлучению от истинной церкви, то шесть благородных джентльменов, моих личных друзей, во имя ревностного служения католической вере и вашему величеству, готовы привести в исполнение трагический приговор над нею. Уповаю на то, что в соответствии с их благими намерениями и щедростью вашего величества их героическая попытка будет достойно вознаграждена, если они останутся живы, или же награду получат их потомки. Прошу разрешения вашего величества заверить их в этом обещании».
Да, он надеялся, что она согласится. Это действительно было трудное и рискованное мероприятие.
«Я сам, во главе десяти джентльменов, освобожу Вас из темницы. Мы будем частью большого отряда, минимум в сотню людей, которые опрокинут стражу, которая Вас охраняет, и выведут Вас на свободу.
О, моя любимая госпожа и королева, мне будет трудно пережить дни, которые пройдут до той минуты, когда я встречусь с Вами лицом к лицу и подарю Вам свободу».
Он вздохнул. Это была правда. Каждое мгновение между «сейчас» и «тогда» теперь казалось пустым и бессмысленным.
Небо снаружи немного посветлело. Июньские ночи были короткими. Бабингтон уже слышал звуки, отличавшие раннее утро от глубокой ночи: шорохи, шелесты, тихий щебет.
В трех домах от него стоял особняк посла, представлявшего интересы Фредерика II, короля Дании. Воспоминание об этом несколько омрачило его радость. Босуэлл. Все, к чему она прикасается, идет прахом. Или умирает.
«Но все мы смертны, – подумал он. – Умереть за благородное дело – это высокая честь. Кровь мучеников – животворное семя церкви.
Тем не менее, пожалуй, стоит предпринять меры предосторожности и получить паспорт, чтобы при необходимости покинуть Англию. Если заговор потерпит крах, то, конечно, будет благороднее бежать в безопасное место и строить новые планы, чем угодить в чужую ловушку. Когда заговор раскрыт, нет смысла умирать ради него».
XXV
Уолсингем медленно шел в свою официальную контору, куда каждый мог заглянуть прямо с улицы и оставить запрос о выдаче паспорта, лицензии на импорт или любой из тысячи и одной законных надобностей верных подданных Елизаветы. В этой конторе, находившейся рядом с его домом, неустанно трудились трое помощников. Целая комната предназначалась для архивных материалов; как и все, к чему прикасался Уолсингем, там царил совершенный порядок. Он гордился этим. Только представить, даже в английском парламенте не было постоянного места для хранения архивных записей! Он пренебрежительно наблюдал за парламентскими клерками, спешившими по своим делам с толстыми папками в руках и не находившими места для их надежного хранения.
Сейчас, проходя по лондонским улицам в середине лета, он мог лишь надеяться на то, чтобы не случилось очередной эпидемии, как часто бывало в это время года. Начатое дело не может прерваться, когда они так близки к успеху. Разрозненные ингредиенты собирались воедино, как для выпечки доброго пудинга. Еще немного…
Повсюду вокруг него в воздухе витал запах вони из канализационных стоков. Жаркое июльское солнце усиливало запахи гниения и распада; неудивительно, что летом королевский двор уезжал из Лондона. Мертвые крысы и выброшенные внутренности валялись осклизлыми кучами, окруженные роями мух. Уолсингем отвернулся и зашагал быстрее, обогнув повозку, разбрызгивавшую грязную жижу из-под колес.
Он был рад добраться до своей конторы, островка чистоты и порядка. Трое его клерков уже сидели за столами и почтительно посмотрели на него. Он кивнул им и удалился в свой кабинет.
Уолсингем просматривал недавнее соглашение с поставщиками из Бордо, устанавливавшее максимальный размер портовых сборов, когда кто-то постучал в дверь и немного приоткрыл ее.
– Войдите, – сказал он, раздосадованный неожиданной помехой. Но его досада бесследно исчезла, когда он увидел посетителя. Его лицо сразу же приобрело бесстрастное выражение.
– Доброе утро, сэр. Меня зовут Энтони Бабингтон. – Гладкое, хорошо вылепленное лицо, обрамленное темными локонами и модной шляпой, простодушно улыбалось ему.
– Очень приятно, – ответил Уолсингем. – Чем могу быть вам полезен?
– Сэр, в скором времени я собираюсь совершить зарубежную поездку, поэтому хочу заранее обратиться за паспортом. Ваши помощники сказали, что я должен подать вам личный запрос.
– Эта будущая поездка… с чем она связана? Садитесь, пожалуйста. – Уолсингем указал на самый удобный стул.
– Я часто имею дела во Франции, сэр, особенно в Париже. – Бабингтон спокойно глядел на него.
– Какие дела?
– Мне немного неловко признаваться в этом, сэр. – Бабингтон наклонил голову и посмотрел на него из-под локонов, упавших на лоб. Его глаза были голубыми, как небо над Эгейским морем. – Дело в том, что я часто бываю при дворе, и для меня важно иметь хороший гардероб. Я также сообщаю ее величеству о новых модах и привожу разные безделушки, которые ей нравятся.
– Например?
– Перчатки, духи, книги стихов в кожаных переплетах…
– Значит, вы собираетесь ехать во Францию только для приобретения подобных вещей? Это то, чем занимается образованная английская молодежь? Скажите, почему вы сейчас не в Нидерландах и не сражаетесь вместе с вашими сверстниками? Сэр Филипп Сидни уже там, Кристофер Марло и молодой Эссекс – разве это не благороднее, чем оставаться при дворе, мотаться во Францию и обратно и привозить женские безделушки? – Уолсингем был удивлен собственной вспышкой гнева. – Вы похожи на одну из ручных собачек, которых прячет под юбками королева Шотландии.
Бабингтон пожал плечами:
– Не каждому мужчине дано быть солдатом на поле боя. Мы можем сражаться на других аренах. Несомненно, сэр, вы являете собой лучший пример тому. – Его голубые глаза смотрели прямо на собеседника.
– Настоятельно советую обдумать мои слова, – сказал Уолсингем. «Но, разумеется, в этой дуэли я хочу, чтобы ты пренебрег ими. Что ты и собираешься сделать, надменный юный глупец!»
– Сэр, я все же вынужден обратиться к вам с просьбой о выдаче паспорта.
– На какой срок?
– Э-э-э… – Бабингтон задумался. – На остаток лета и первый месяц осени.
– Ясно. Что ж, в настоящее время я не могу удовлетворить вашу просьбу. Обратитесь к агенту Роберту Поли через две-три недели.
Бабингтон снова пожал плечами.
– Надеюсь, вы измените свое мнение. Возможно, я смогу помочь вам.
– Каким образом?
– Как я говорил, есть и другие поля сражений. Я могу шпионить для вас.
– Как?
Читать бесплатно другие книги:
