Последний танец Марии Стюарт Джордж Маргарет
Он потряс в воздухе сжатыми кулаками.
– Услышьте ее преступления: присвоение герба и титула королевы Англии, сговор о брачном союзе с герцогом Норфолкским без ведома королевы, подстрекательство к мятежу на севере, попытка заручиться поддержкой папы римского, испанцев и других с помощью Ридольфи для вторжения в Англию, – провозгласил другой оратор. – По ее наущению папа римский издал буллу об отлучении от церкви королевы Елизаветы.
– Давайте отрубим ей голову и больше не будем беспокоиться об этом, – предложил Ричард Гэллис, член парламента от Нью-Виндзора.
– Да!
Совместная комиссия от двух палат парламента нанесла визит Елизавете со следующим предложением: Марию необходимо казнить или по крайней мере исключить из линии наследования, а также издать билль о привлечении ее к суду за государственную измену в случае появления новых заговоров от ее имени.
Но Елизавета ответила категорическим отказом.
– Должна ли я предать смерти птицу, которая, спасаясь от ястреба, оказалась у моих ног в поисках защиты? – спросила она. – Честь и совесть запрещают это!
Тогда члены парламента представили ей третье требование: привести в исполнение отложенную казнь герцога Норфолкского.
В середине мая Елизавета гуляла в саду Хэмптон-Корта, разглядывая цветущие розы, примулы и водосбор и проверяя клубничные грядки, где созревали ее любимые ягоды. Кристофер Хаттон упомянул о своем желании арендовать поместье епископа Или в Холбурне, поскольку – во всяком случае, по его словам – там росла самая вкусная клубника.
– Тогда я смогу присылать вам корзины лучшей клубники, – пообещал он.
– Право же, вы преувеличиваете мой аппетит, – отозвалась Елизавета. – К тому же я слышала, что епископ не склонен принимать ваше предложение. Но может быть, я сама поговорю с ним.
Она улыбнулась Хаттону, и тот закатил глаза от восторга.
Елизавета переехала в Хэмптон-Корт несколько дней назад; в сумерках в ярко освещенных лодках начали прибывать ее придворные. Они были в прекрасном расположении духа, пели и смеялись. Вечерний воздух был теплым, и сейчас они направлялись во двор, не особенно спеша оказаться в своих покоях. Мотыльки, привлеченные светом фонарей, безмолвно порхали вокруг них.
Лишь Сесил торопливо шел по тропинке, прихрамывая и опираясь на трость. Он хотел кое-что показать своей королеве – кое-что, способное наконец побудить ее к действию.
– Мы обнаружили это в переписке королевы Шотландии, – сказал он, когда они остались наедине с Елизаветой, и протянул ей лист бумаги. – Это письмо герцогу Альбе, полководцу Филиппа. Кстати, оно было зашифровано, но мы раскрыли шифр.
Елизавета взяла письмо с беспокойством, близким к ужасу. Она поднесла к бумаге увеличительное стекло и прочитала:
«…И моему возлюбленному брату Филиппу. Я умоляю его послать флот в Шотландию, чтобы забрать моего сына, принца Якова, и доставить его в надежное место. Здесь, в Англии, меня строго охраняют, но все же у меня есть много друзей и союзников. Некоторые лорды сочувствуют моему делу, и, хотя самые влиятельные из моих сторонников находятся в заключении, Елизавета не осмеливается отнять у них жизнь».
– Вот как! – пробормотала она. – Значит, Мария считает, что я «не осмеливаюсь» прикоснуться к Норфолку! – Она бросила письмо на пол и пнула его. – Разве она не понимает, что он остается в живых лишь по моей милости и что я никого не боюсь? Разве я не дочь короля и не имею королевского мужества? И разве я не пощадила ее по той же причине?
Ее голос повысился до крика. Сесил приложил палец к губам.
– Тише, ваше величество. Ее шпионы могут находиться поблизости. Да, она решительна и чрезмерно уверена в себе. Люди требуют ее казни, и кто может защитить ее? Только вы! Но очевидно, она этого не ценит. Позвольте напомнить, что герцог Норфолкский был осужден по всем правилам и приговорен к казни. Если вы и дальше будете откладывать исполнение приговора, то ваши подданные начнут думать так же, как она: вы не осмеливаетесь казнить его. Тогда они будут считать вас слабой и нерешительной, как Ричард II. И что дальше? Раскол, бунт – все те вещи, которых вы надеетесь избежать. Ваше величество, ради мира и спокойствия вы должны привести приговор в исполнение.
Елизавета покачала головой:
– Я не сделаю ничего, что было бы противно моей совести.
– Если вы надеетесь спасти ее, то должны уступить в том, что касается Норфолка. Все очень просто. – Сесил по-прежнему страдал от подагры, и ему мучительно хотелось сесть и вытянуть ногу. – Либо одно, либо другое. Что вы выбираете?
– Ни то, ни другое.
– Тогда прочитайте это письмо от Нокса. Оно поможет вам принять решение. Он настаивает на казни для всех, но особенно для нее. Он говорит… – Сесил достал лист бумаги и начал медленно читать: – «Если вы не выкорчуете корни, то ветви, которые кажутся сломанными, снова распустятся». Она подобна крепкому дереву, способному снова и снова пускать побеги, как бы его ни обрезали. Независимо от того, как строго ее охраняют и как бы вы ни стремились напугать ее, она всегда будет плодить новые заговоры и беды для Англии. Или, вернее, подбивать других на подобные дела.
– Должен быть какой-то способ остановить ее, но оставить в живых.
– Нет, мадам. Послушайте еще раз, что написал он: «Выкорчуйте корень всех зол. Пока королева Шотландии не умрет, ни английская корона, ни жизнь королевы Елизаветы не останутся в безопасности».
– Нокс слишком напыщен и многословен. – Она передернула плечами. – Я думала, он смертельно болен.
– Он тоже весьма живуч.
Минуту спустя в дверь постучали, и слуга передал корзинку с запиской, адресованной «прекрасной богине Глориане». Елизавета развернула ее.
– Надеюсь, это не от Нокса, – шутливо заметила она.
Записку прислал Хаттон.
«Дражайшая и прекраснейшая богиня, посылаю Вам эти ягоды, чтобы вы могли потешить свой вкус. Но Вы сами гораздо слаще и сочнее, поэтому они должны почерпнуть эссенцию Вашего духа. О, у меня кружится голова при одной мысли об этом!»
Она протянула записку Сесилу, который прочитал ее и приподнял брови, но не посмел рассмеяться. Королева заметно повеселела.
В корзинке была клубника красного и белого сортов, а также немного лесной земляники. Должно быть, Хаттон потратил целый день, собирая ягоды. Елизавета попробовала одну и улыбнулась.
– Превосходно, – сказала она и протянула ягоды Сесилу. Некоторое время они молча ели клубнику.
– Я признаю Якова VI королем, – наконец произнесла Елизавета. – И приведу приговор в исполнение.
– Для обоих?
– Королева Шотландии не была осуждена и признана виновной, – тихо ответила Елизавета.
– Именно поэтому парламент хочет издать билль о привлечении ее к суду, если появятся доказательства новых заговоров. Она должна отвечать за свои поступки! Если не в этот раз, то в следующий.
– Вы уверены, что следующий раз обязательно будет?
– Готов поклясться. – Сесил вздохнул и вытянул ногу, распухшую от подагры. – Вы слышали, что сказал Карл IX: «Бедная дурочка не перестанет плести свои заговоры, пока не лишится головы». Это говорит о том, что ей не хватает ума, чтобы вовремя опомниться, но заключенные иногда совершают безумные вещи хотя бы ради того, чтобы сохранить рассудок и придать смысл своему существованию. Что она делает с утра до вечера? Шьет? Молится? Читает?
– Чем еще занимались монахини? – резко спросила Елизавета.
– Монахини выбрали свой путь и ощущали призвание к нему. У Марии нет призвания находиться в заключении; все ее попытки сбежать говорят об этом.
– У нее нет призвания и для управления государством. Это было ясно с того момента, когда она вернулась в Шотландию. Бедняжка… есть ли у нее вообще какое-то призвание?
– Много даров и талантов, но нет призвания, – согласился Сесил. – Но в этом году были зловещие знамения. Появилась комета, и все сходятся во мнении, что в Англии может произойти катастрофа. Фактически это может быть измена или заговор с целью низложить вас. Сейчас еще середина мая…
– Комета!
– Как известно, комета предсказала норманнское вторжение 1066 года. Нет, не улыбайтесь!
– Вы похожу на пожилую вдовушку, Сесил. Стыдитесь! Нет, я уже решила, как остановить королеву Шотландии. Я разрешу опубликовать «Письма из ларца». Весь этот вздор, который она писала своему любовнику Босуэллу. Пусть весь мир увидит это и осудит ее! Кроме того, мы опубликуем «Расследование деяний королевы Шотландии» Бьюкенена. Тогда никто не захочет восхвалять ее. До сих пор письма обращались в узком кругу, только в Англии и Шотландии. Но теперь мы опубликуем и французский и латинский перевод, чтобы простые люди узнали, кто она такая. Нокс называет простолюдинов своим новым оружием. Что ж, другие тоже могут пользоваться этим оружием!
– Блестяще, ваше величество! – Сесил улыбнулся впервые с тех пор, как вошел в комнату. – Но вы уверены? Ставки в игре очень высоки. По-своему вы гораздо отважнее королевы Шотландии. Ей нечего терять, поскольку она уже потеряла все. Вы же можете многое потерять, если будете игнорировать советы и предупреждения доверенных людей. Пригрейте змею на груди, и она ужалит вас!
Елизавета рассмеялась:
– Змея, пригретая на груди? Да, Уолсингем умеет играть словами. – Она распахнула окно и выглянула наружу: – Я не вижу комету.
– Значит, вы тверды в своем намерении? Вы приняли решение?
– Да. Я бросаю вызов судьбе. Jacta est alia – жребий брошен.
После ухода Сесила Елизавета распорядилась приготовить постель, а сама переоделась в темно-коричневый шелковый халат и уселась за столом. Она то и дело запускала пальцы в корзинку и доставала клубничины. Они были очень вкусными и немного вяжущими, несмотря на сладость.
Елизавета сочиняла стихотворение. Но это было не любовное послание и не гимн в честь цветущего мая или римских богов.
Дочь раздора
- Сомненье в будущем мою мирскую радость гонит прочь,
- А разум помогает нежный голос сердца превозмочь,
- Ибо плодится ложь вокруг, и слабые колеблются умы,
- Свет мудрости один стоит на страже вероломной тьмы,
- Но тьма не устает плести злокозненную сеть,
- Что душам молодым мешает бренный мир прозреть
- И корень истины прозреть, вершину всех надежд,
- Сорвать с врагов обличья ложные, лишить одежд,
- Гордыней ослепленный, помутневший взор,
- Вновь чистой верой прояснить, избавить зрение от шор.
- О дочь раздора, сеятельница тщетных грез, предвестница войны,
- Ты урожай не соберешь на тучных нивах сей страны,
- В ее порту чужим судам не будет места бросить якоря,
- И чуждым силам не найти приют – пусть уплывают за моря,
- Иначе острым станет лезвие давно забытого меча,
- И головы врагов покатятся по склонам, хохоча.
«В своих стихах Мария пишет о любви и страсти, – думала Елизавета. – Я пишу об Англии».
Она отложила бумагу.
«Я испытываю потребность писать стихи, но боюсь, моя поэзия такая же жесткая и неповоротливая, как больная нога Сесила, – вдруг решила она. – Мы во многом похожи. Душа поэта не всегда имеет крылья для полета».
Второго июня герцога Норфолкского вывели на эшафот на Тауэр-Хилл. На этот раз зрителей не разочаровали. После прощальной речи, исполненной христианского смирения, он положил голову на плаху. Палач в то утро находился в хорошей форме и отрубил ее с первого же удара.
Двадцать второго августа граф Нортумберлендский был точно так же казнен в Йорке после экстрадиции из Шотландии.
В тот же день убийцы, нанятые Екатериной Медичи, попытались застрелить лидера гугенотов адмирала Колиньи в Париже, где множество французских протестантов собралось на свадьбу Маргариты Валуа и Генриха Наваррского. Убийца промахнулся, так как адмирал наклонился поправить туфлю, и лишь прострелил ему руку. Его товарищи бросили клич: «Рука адмирала будет стоить тридцати тысяч рук католиков».
Два дня спустя, в день святого Варфоломея – праздника в честь мученика, с которого заживо содрали кожу, – парижские католики во главе с Гизами под предлогом угрозы гугенотов истребили четыре тысячи мужчин, женщин и детей на улицах города. Герцог де Гиз лично убил адмирала Колиньи. Кровь на улицах красной паутиной растеклась между камнями мостовых.
Во французских провинциях пали еще шесть тысяч гугенотов.
Восьмого сентября, на следующий день после своего тридцать девятого дня рождения, Елизавета приняла французского посла в Вудстоке. Она была облачена в траур и приказала слугам одеться так же. Она заставила посла ждать трое суток, прежде чем дать ему аудиенцию, дабы убедить его в серьезности текущего положения. Протестантов убивали, как диких зверей, и ее, протестантскую королеву, этот факт очень возмущал.
Но когда Елизавета встретилась с послом и отвела его в сторону для разговора наедине, она оказалась далеко не такой строгой, как ее облачение. Она была готова принять официальную версию событий и обещание короля продолжать дружеские отношения с Англией. Мирный договор между Англией и Францией, заключенный в Блуа, остался в неприкосновенности.
Антикатолические настроения в Англии дошли до всеобщей истерии. Повсюду раздавались призывы казнить Марию. Гизы, члены ее семьи, руководили убийствами протестантов.
XI
Октябрьские небеса над Шотландией были совершенно ясными. Через два дня наступал Хэллоуин, который обычно бывал мрачным и дождливым, но в этом году страна наслаждалась золотой осенью. Мортон всегда любил День всех святых, хотя считался верным сыном пресвитерианской церкви. Он жестом предложил Эрскину расположиться там, где открывался вид на деревья под окном его особняка в Далкейте.
Мортон бесстрастно смотрел на регента, сидевшего напротив него. Длиннолицый Эрскин мог надеяться еще двенадцать лет управлять Шотландией, пока принц не достигнет восемнадцатилетнего возраста. Угроза возвращения Марии на трон развеялась; заговор Ридольфи настроил Елизавету против нее. Теперь английская королева стремилась избавиться от своей проблемной родственницы. Что ж, это обойдется ей еще дороже, чем граф Нортумберлендский, но у англичан много золота.
– Дорогой Эрскин, вы выглядите усталым и больным. Вы вполне оправились от лихорадки? – участливо спросил Мортон и налил ему вина. Эрскин покашлял.
– Не вполне. Скоро зима, а в Стирлинге гуляют сквозняки. – Он снова закашлялся.
– Я думал, вы уже привыкли жить там, и замок вроде бы хорошо защищен от непогоды.
– Ничто не может удержать этот ветер. – Эрксин зябко передернул плечами. – Единственное спасение – лежать в постели под грудой одеял. Однако наш посол в Дании прислал замечательное нижнее белье, которое хорошо держит тепло, хотя и довольно колючее.
– Дания. Я рад, что оттуда можно получить хотя бы что-то ценное. Но король Фредерик доводит меня до белого каления! Почему он не выдает нам Босуэлла?
– Нам нужно прекратить разговоры о суде и перейти к взяткам, – сказал Эрскин. Он смотрел на блюдо с голубиной грудкой и седлом зайца под можжевеловым соусом, стоявшее перед ним. Тяжело вздохнув, он взял вилку. Они обедали наедине.
Мортон улыбнулся. Это было уже кое-что.
– Да, но для этого понадобятся деньги. Как далеко вы готовы пойти ради них? Вам хватило бы духа казнить человека, чтобы получить деньги?
– Вы имеете в виду убийство? – спросил Эрскин, медленно пережевывавший кусок грудки.
– Нет, настоящую казнь. – Мортон сделал большой глоток французского вина из Гаскони. – Я имею в виду мать короля.
– Марию? – Эрскин отложил вилку и уставился на него.
– Англичане готовы выдать ее нашему правосудию. Судя по всему, неудобства, которые она причиняет, истощили их терпение. Они – вернее, Сесил – хорошо заплатят нам, чтобы мы забрали ее.
– Сколько? – хрипло спросил Эрскин. – Может быть, это уловка, чтобы вернуть ее на трон.
«Он не собирается этого делать, – подумал Мортон. – Он утратил мужество и превратился в безвольную тряпку».
– Еще не знаю. Вопрос в том, согласны ли вы?
– Не могу ответить. – Эрскин покачал головой. – Нокс быстро сдает. Он уже не может ходить без посторонней помощи. Что мы будем делать, когда его не станет?
– Пусть его последние дни будут счастливыми. Он долго уговаривал нас сделать это. – Мортон постарался скрыть нотки недоверия в своем голосе. – Нам нужно действовать быстро, пока англичане согласны. Елизавету глубоко возмутили заговоры ее родственницы. Но, будучи женщиной, она может вскоре изменить свое мнение.
– Я не могу этого допустить, – наконец ответил Эрскин. – Убить помазанного монарха – чудовищное преступление. Я не приму такой грех на душу.
– Судя по всему, Елизавета думает точно так же. Там, где смелый наступает, трусливый отступает.
«Он не может оставаться регентом еще двенадцать лет, – подумал Мортон. – Он превратит нас в робких девиц и бородатых евнухов. В Шотландии должен стоять у руля сильный человек, а не слюнтяй».
– Называйте это как хотите, – устало сказал Эрскин. – Я мог бы назвать некоторые наши поступки грешными и тираническими.
Это был тревожный знак.
– Вы собираетесь вернуться в ваш семейный монастырь Инчмахоум? – вызывающе спросил Мортон. – К чему это замечание?
– Просто размышление вслух. В последнее время мы слишком мало думаем о том, что творим.
– Что ж, хорошо. Забудем о предложении англичан. Как поживает маленький король? – Мортон полюбовался янтарной прозрачностью французского вина, когда свет из окна упал на него. Никакой мути. Внезапно его посетила интересная мысль.
– Настоящий ученый, – ответил Эрскин. – Очень тихий, прилежный и послушный. Не похож ни на одного из родителей, если не прячет свой характер. У него есть ручная обезьянка, – припомнил он. – Он называет ее «мой маленький язычник» и разрешает лазать повсюду. Один моряк привез ее ему в подарок. Это единственное существо, к которому он проявляет нежность.
– Мать пыталась прислать ему пони, но мы не допустили этого, – сказал Мортон. – Полагаю, он по-прежнему ненавидит ее?
– Да, Бьюкенен позаботился об этом.
– Хорошо. Иначе он когда-нибудь попытается «спасти» ее.
– Никаких шансов, – заверил Эрскин. – Думаю, он будет тщательно охранять свое право на трон и не уступит это место никому другому. Возможно, не было особой необходимости воспитывать в нем ненависть к собственной матери. – Он печально посмотрел на Мортона.
«Он изменился, – подумал Мортон. – Теперь он склоняется к новому курсу. Еще двенадцать лет? Нет!»
Они немного поговорили на общие темы: сплетни о Хаттоне, новом фаворите Елизаветы, перевод «Комментариев» Цезаря, только что изданный в Англии, известие о том, что русский царь Иван Грозный осудил жестокую резню в Варфоломеевскую ночь. Фрэнсис Дрейк с благословения Елизаветы недавно устроил мародерский набег на испанскую колонию на побережье Мэна. В Лондоне открылась Королевская биржа; говорят, здание выглядит роскошно. В битве при Лепанто армия Филиппа героически разгромила турецкие войска под командованием Али-паши. Флот Сулеймана уничтожен, и десять тысяч галерных рабов из числа христиан обрели свободу. К сожалению, после этого Филипп энергично приступил к истреблению других своих врагов – еретиков.
– Мы живем в удивительные времена, – сказал Эрскин. Он посмотрел на десерт, который Мортон принес самостоятельно и поставил перед ним: горку кремового цвета, посыпанную дробленым миндалем и корицей.
– Простая сельская еда, – объяснил Мортон. – Это творожный сыр с лимонным вкусом. Иногда он бывает с приятной горчинкой, но так положено. Мой повар говорит, что местные жители едят его, чтобы накопить силы перед наступлением зимы.
Они взяли ложки и стали пробовать десерт.
«Вкус довольно острый, с лимоном и чем-то еще, – подумал Эрскин. – Может быть, немного пижмы».
Вскоре он попрощался с хозяином и стал готовиться к сорокамильной поездке в Стирлинг.
– Сегодня прекрасный день, и я с удовольствием полюбуюсь на закат, – сказал Эрскин. – После наступления темноты я остановлюсь в Линлитгоу.
Но к тому времени, когда он приехал в Линлитгоу, его скрутил такой жестокий приступ желудочных болей, что он еле смог выбраться из седла. Его отнесли на постоялый двор, где он и скончался после ночи, проведенной в ужасных мучениях, – второй регент, расставшийся с жизнью в Линлитгоу.
Его сразу же сменил Мортон.
Сразу же после Дня всех святых погода испортилась, и в Шотландии задули штормовые ветры, которые принесли с собой потоки ледяного дождя. Океан разбушевался, и волны тяжко обрушивались на побережье вокруг залива Форт, поднимая тучи брызг. Немногие оставшиеся листья облетели с деревьев и унеслись далеко над водой.
Девятого ноября тяжелобольной Нокс все-таки смог подняться на кафедру собора Святого Жиля и прочитать проповедь об обязанностях своего преемника, но его голос был таким слабым, что собравшиеся ничего не слышали уже в нескольких футах от него. Потом его под руки отвели вниз, и горожане с болью наблюдали, как он медленно хромает к своему дому.
В тот вечер он пригласил к ужину нескольких друзей и настоял на том, что должен сидеть за столом вместе с ними.
– Открой новую бочку вина, – сиплым голосом обратился он к Маргарет.
– Не надо, – возразил один из гостей. – Там больше ста галлонов, и мы не сможем выпить все. Сохраните ее для большого собрания.
– Не стесняйтесь и пейте сколько хотите, – спокойно ответил Нокс. – Я не доживу до конца этой бочки. – Он потянулся и похлопал Маргарет по руке.
После ужина Нокс отправился в постель.
– Я не могу читать, – сказал он жене. – Все плывет перед глазами. Пожалуйста, почитай мне из семнадцатой главы Евангелия от Иоанна. Там, где написано «…ныне же к Тебе иду и говорю в мире…»
– Что… что ты имеешь в виду?
Она не понимала, почему он готовится уйти из жизни. Ему еще не исполнилось шестидесяти лет, и его загадочный недуг – слабость, паралич и кашель – не указывали на конкретное заболевание.
– Я имею в виду, что эти слова обращены прямо ко мне и исходят из уст Господа нашего.
– Джон, почему ты не позовешь врача?! – воскликнула она.
– Можешь позвать его, если хочешь, – ласково ответил Нокс. – Я не буду пренебрегать обычными средствами лечения, но знаю, что Господь скоро положит конец моей войне. Мои трубы молчат, но другие позовут меня домой. – Он снова похлопал ее по руке. – Теперь читай, прошу тебя.
– «Когда Я был с ними в мире, Я соблюдал их во имя Твое; тех, которых Ты дал Мне, Я сохранил, и никто из них не погиб, кроме сына погибели, да сбудется Писание. Ныне же иду к Тебе, и сие говорю в мире, чтобы они имели в себе радость Мою совершенную»[8].
Нокс вздохнул и повернулся к освещенному окну своего кабинета, выходившего на Хай-стрит.
– Так много суеты, – прошептал он. Так много людей прошло под этим окном, направляясь в Холирудский дворец и обратно. Он слышал крики и восторженные вопли одиннадцать лет назад, когда королева официально вступала в Эдинбург и проезжала мимо с рубином на груди и в длинном сером плаще, закрывавшем бока и круп лошади.
– Сын погибели, – прошептал он. Да, сын погибели пропал; он не смог спасти ее. Она потерпела крах, оставив за собой длинный след из любовников, грехов и убийств. Но все еще не закончилось.
– Иезавель, – вздохнул он. – Собаки будут лизать твою кровь, как я и предсказал!
– Джон, не мучай себя воспоминаниями о ней, – попросила Маргарет. – Подумай о своих детях. Наши маленькие дочери – думай о них, а не о ней!
– Дорогая жена, я думаю о Шотландии и обо всем, что связано с ней.
Шотландия находилась в опасности. Несмотря на бегство злой королевы и торжество протестантской церкви, несмотря на признание Елизаветой королевских прав Якова VI, страна корчилась в судорогах беззакония и беспорядков. Три регента умерли всего лишь за четыре года, и никто не смог привести в действие правительственные указы. Подручные Босуэлла больше не контролировали Приграничье, где снова хозяйничали разбойники. Клановые распри между Гамильтонами и Леннокс-Стюартами, Дугласами и Гордонами вспыхнули с новой силой. Мейтленд и Киркалди по-прежнему удерживали Эдинбургский замок и осыпали пушечными ядрами беспомощных горожан, хотя другие лорды, сохранившие верность королеве: Аргайл, Хантли и Гамильтон, – отступили от города.
Его маленькие дочери Марта, Маргарет и Елизавета собрались вокруг постели больного.
– Папа, – сказала шестилетняя Марта и нежно потянула его за бороду.
– Можешь немного подстричь ее, если хочешь, – предложил Нокс. Они устраивали игру вокруг его бороды, когда его дочери хотелось подровнять ее. Иногда он разрешал ей это делать, но однажды она из рук вон плохо справилась с работой и ему пришлось проповедовать в соборе Святого Жиля с клочковатой, неровно выстриженной бородой. – Ты даже можешь сделать ее неровной.
– Что это? – спросила четырехлетняя Маргарет и указала на доски, сложенные у стены.
– Нет, не говори! – сказала ее мать, повернувшись к Ноксу.
– Почему бы и не сказать? Это мой будущий гроб, дорогая. Я попросил моего друга Барнатана подготовить все необходимое.
Маргарет-старшая расплакалась.
Девятнадцатого ноября пришел Мортон. Новый регент был суров и заметно постарел за последние несколько месяцев. Ярко-рыжий цвет его волос и бороды поблек, и в волосах появились седые пряди. Его темные глаза смотрели озабоченно, хотя он пытался скрыть это от Нокса.
Нокс вспоминал, каким он был в первые дни после заключения договора между лордами Конгрегации. Мортон с самого начала был ярым сторонником этой идеи и никогда не колебался, в отличие от многих других. Тогда он находился во цвете лет, да и сейчас не выглядел старым. Теперь он получил свою награду: высшую власть в Шотландии.
– Оставьте нас наедине, – попросил Нокс других гостей, и они вышли из комнаты. Он жестом велел Мортону подойти поближе и наклониться.
– Вы знали об убийстве Дарнли? – спросил он. – Теперь вы должны сказать правду.
Мортон заколебался. Будет ли ложь для пророка более тяжким грехом, чем для другого человека? Вправе ли Нокс отпускать грехи? Может ли он угадывать, когда ему лгут? Он обладал даром предвидения.
– Я знал, что… определенные люди хотят избавиться от него, – наконец ответил он. – Но я отказался принять участие в этом. К своему стыду должен признаться, что сделал это не из жалости к королю, а из предосторожности. Мне только что разрешили вернуться в Шотландию после убийства Риччио, и я не осмелился так быстро примкнуть к новому заговору.
Нокс ослабил хватку на запястье Мортона.
– Можете позвать остальных, – прошептал он.
Лорд Бойд, Дэвид Линдсей и новый пастор собора Святого Жиля вернулись к постели больного. Нокс попытался сесть, и Бойд помог ему, подложив диванный валик под спину.
– Меня беспокоят лорды, засевшие в Эдинбургском замке, которые ежедневно пугают горожан своей пальбой, – дрожащим голосом сказал он. – На смертном ложе я прошу вас отправиться к Киркалди и сказать ему следующее от моего имени: если он не покается в своем отречении от нас, то умрет бесславной смертью. Ибо ни крепость, которой он слепо доверяет, ни кровожадное хитроумие Мейтленда, на которого он смотрит как на полубога, ни помощь из-за границы, на которую он тщетно уповает, не защитят его. Он будет извергнут наружу, но не через ворота, а через стену. – Внезапно Нокс выпрямился и заговорил громче: – Его с позором выволокут из убежища для справедливого наказания и повесят лицом к солнцу, если он не поспешит спасти свою жизнь и сдаться на милость Божью. – Его голос сел до шепота. – Душа этого человека дорога мне, и я не допущу ее гибели, если могу спасти.
– А как быть с его сообщником Мейтлендом? – спросил Мортон.
– Он безбожник и, полагаю, даже атеист. Ему я не могу дать никакой надежды. – Нокс бессильно откинулся на подушку, хлюпая носом и откашливаясь.
Вечером 24 ноября по дому бродили холодные сквозняки. Нокс неподвижно лежал в постели в присутствии своей жены, врача и друзей, которым доверил заботу о своей семье. Прочитали ежедневные молитвы, и Нокс пошевелился.
– Вы слышали молитвы? – спросил врач.
– Молю Бога, чтобы вы и все остальные слышали их так же ясно, как я, и славлю Его за эти небесные звуки.
Потом Нокс улыбнулся и умер.
Мортон возглавил процессию лордов в траурном шествии на похоронах через два дня. Нокса похоронили в новом гробу во дворе собора Святого Жиля.
– Здесь лежит тот, кто никогда не боялся и не чтил никакой плоти, – произнес Мортон, когда гроб опустили в яму.
В своем завещании Нокс обратился «к папистам и неблагодарному миру» и объявил, что «поскольку они не признают меня пастырем, вверяю их на суд Того, Кому ведомы сердца всех людей». Свое земное имущество Нокс завещал членам своей семьи.
В феврале 1573 года Мортон провел отдельные переговоры с Хантли и Гамильтонами, и они в конце концов согласились признать Якова VI королем, а его регентом. Аргайл последовал их примеру. Лишь Мейтленд и Киркалди, которые забаррикадировались в Эдинбургском замке, еще сохраняли верность Марии. Прошло шесть лет после смерти Дарнли, и ее сторонники один за другим бежали из страны, погибали или переходили на другую сторону.
Лорды атаковали замок, но потерпели поражение. В апреле прибыла помощь из Англии: суда встали на якорь в Лейте, и войска с артиллерией под командованием сэра Уильяма Друри, маршала Бервика, высадились на берег. Среди орудий была знаменитая пушка «Семь Сестер», захваченная англичанами в битве при Флоддене, а теперь вернувшаяся в Шотландию вместе с бывшими врагами.
После неудачной попытки подкопа и минирования замок подвергся круглосуточному обстрелу с пяти разных позиций. Слабость цитадели заключалась в ее снабжении водой, и осаждающие перекрыли один источник с помощью известки, перемешанной с соломой. Но второй колодец удалось завалить лишь после мощного обстрела башни Давида и обрушения примыкающей стены. Тем не менее защитники продолжали сражаться, пока англичане не захватили внешние укрепления, защищавшие пологий восточный подход к замку.
– Сдавайтесь! – прокричал Друри, стоявший на укреплениях. – Если вы сдадитесь, то всех защитников отпустят с миром, кроме Мейтленда и Киркалди. Я хочу поговорить с ними!
Киркалди появился на осыпи вокруг бастиона.
– Какие условия вы предлагаете? – крикнул он.
– Почетный плен. Сдавайтесь, и вам не причинят вреда.
После нескольких часов переговоров Киркалди согласился и попытался встретиться с Друри, но не смог пройти через ворота замка, заваленные камнями после обстрела. Ему пришлось спуститься по стене на веревке.
– Нокс предрек, что он будет извергнут из замка, но не через ворота, а через стену, – прошептал один из зрителей.
Мейтленд, оставшийся в замке, с трудом добрался до окна и увидел, что произошло. Люди Друри схватили Киркалди и грубо поволокли его прочь, несмотря на обещания.
– Лжецы, – прошептал он. – В этих «людях Божьих» нет ни грамма правды.
Он мог бы посмеяться, но у него не осталось сил. Последние несколько месяцев он страдал от прогрессирующего паралича и едва держался на ногах.
– Двадцать девятое мая. Теперь я могу сказать: «Прощай, мир».
Он заранее подготовился и теперь осторожно извлек флакон из ящика шкафа.
«Прости меня, дражайшая жена». Их брак был коротким, но тяжким испытанием для ее терпения и верности; это была далеко не та жизнь, которую он надеялся подарить ей.
«Я хотел показать тебе мир, каким он был раньше, когда все были молоды, пели и танцевали, – подумал он. – Я хотел заботиться о тебе и лелеять тебя. Но я не хотел готовить тебя к этому – к убийствам, бегству и телесной немощи».
Он медленно вылил в бокал содержимое флакона, стараясь держать руку как можно тверже, чтобы не пролить ни капли. Жидкость – яд жабы, полученный путем дистиллирования слизи жаб, отравленных мышьяком, обещала смерть через несколько часов.
Смерть в чаше. Противоположность амброзии, которую смертные пили на горе Олимп и становились бессмертными.
«Почему мы можем изготовить себе чашу смерти, но не чашу жизни?» – подумал Мейтленд.
Он опустился на стул и глубоко задышал. Внизу он слышал крики и топот. Скоро они ворвутся сюда. Нужно сделать это. Он крепче сжал бокал и закрыл глаза.
«Ты медлишь, – сказал он себе. – Если ты хочешь быть хозяином своей судьбы, тогда выпей. Если ты хочешь, чтобы они распоряжались твоей судьбой, не делай этого».
Он поднес бокал к губам и проглотил горькую вязкую жидкость. Она обожгла ему горло и пищевод.
– Прощайте, «люди Божьи», – пробормотал он. – Избавьте меня от вашего милосердия. Предпочитаю добрый старый яд: он больше достоин доверия. Яд всегда исполняет свои обещания.
Киркалди повесили возле Маркет-Кросс на Хай-стрит. Он стоял лицом к Холируду, и последнее, что он увидел, были конические башни дворца. Но, когда он умер, его тело повернулось в петле к заходящему солнцу над Эдинбургским замком.
– Как и предсказывал Нокс, – шептались люди. – Его повесили лицом к солнцу.
Их голоса были тихими от страха и благоговения.
В Шотландии больше не осталось людей королевы.
XII
Босуэлл смотрел, как солнце отбрасывает все более длинные полосы света на полу его комнаты. Вскоре оно зайдет, и наступит подобие темноты. В это время года даже ночью не темнело по-настоящему. Небо приобретало насыщенный фиолетово-сапфировый оттенок, и этого было достаточно, чтобы скрывать свои действия.
Сегодня ночью он совершит побег.
Скоро наступит отлив. Освещение будет подходящим, а стражи почти нет, так как наступил их любимый праздник середины лета, когда люди веселятся всю ночь, влюбленные встречаются в лесу, а управляющий замком устраивает шумную пирушку с реками вина и громкой музыкой. Босуэлл в течение пяти лет ежегодно наблюдал это; сегодня будет шестой раз.
«Но седьмого уже не будет», – поклялся он.
Каждый год он подмечал, какой невнимательной становилась охрана, и с каждым годом празднества становились все более пышными. Костры горели по всему побережью, и крики пьяных горожан, бродивших по узким улицам, доносились до окон замка. Всю ночь Мальмё предавался веселью, отбросив в сторону привычный распорядок жизни. В течение следующих нескольких дней они будут не в себе от количества выпитого.
«Здесь говорят, что ночь середины лета – это время магии и волшебства, – подумал он. – Пусть магия сделает меня невидимым! Влюбленные отправляются за семенами папоротника, чтобы набросить на себя покров невидимости; никому из них она не нужна больше, чем мне».
Он хорошо знал своих охранников: толстяка Свена, беспутного Тора и добросовестного Бьорна. С годами он научился говорить по-датски и был любезным и общительным заключенным, пока не завоевал их доверие. Часами слушая, как они обсуждают своих женщин, религию и болезни, он узнал их слабые и сильные стороны.
Капитан Каас, управлявший замком, был грубоватым и простодушным человеком, который все делал по уставу. Он постоянно держал наготове покои для короля Фредерика со свежим бельем и цветами, но король больше не приезжал. Босуэлл так и не удостоился аудиенции и теперь понимал, что этого не произойдет. Король совершенно забыл о нем, как будто он умер. С точки зрения Фредерика, он и был мертвецом, так как не имел абсолютно никакой политической ценности. Но, будучи скаредным человеком, Фредерик не отпускал ничего, что попадало к нему в руки, просто на всякий случай. Поэтому он продолжал держать Босуэлла в своем замке в Мальмё.
Сначала Босуэлл принимал посетителей, и ему сообщали о том, что происходит за пределами Эрёсунда. Но с годами визиты прекратились; ему приходилось полагаться на то, что охранники могли услышать в городе, поэтому он знал лишь о самых важных событиях. Он знал, что Мария до сих пор находится в плену и если ему не удалось добиться аудиенции у Фредерика, ей так и не удалось встретиться с королевой Елизаветой. Он знал о смерти Нокса и о полном разгроме сторонников королевы в Шотландии. Он знал, что Елизавету отлучили от церкви, а лорда Джеймса застрелили в Линлитгоу. Он слышал о резне в Варфоломеевскую ночь. Но мотивы, стоявшие за этими событиями, их тонкие оттенки и дипломатические итоги оставались неизвестными для него. Король Карл IX не только не помог ему, но даже не ответил на его письмо. Письма от Марии, редкие и немногочисленные, все еще доходили до него. В них она всегда просила его не падать духом и знать, что она хранит верность ему.
Когда охранники выйдут в соседний двор, чтобы посмотреть на разложенный костер, у него появится определенная свобода. Его комната находилась на первом этаже, и он аккуратно расшатал доски, которыми была заколочена дверь клозета, примыкавшего к его комнате и выходившего на морскую дамбу. Его специально укрепили, с целью предотвратить именно то, чего сейчас собирался добиться Босуэлл. Но у него было целых шесть лет на подготовку побега. Он полагал, что у него достаточно сил, чтобы выломать доски с другой стороны, если в его распоряжении будет хотя бы десять минут. Потом он спустится к океану и укроется среди валунов. Даже в этом обстоятельства благоприятствовали ему: отлив обнажит валуны и позволит беспрепятственно перебегать от одного к другому. Вокруг гавани много лодок, которые никто не охраняет; украсть одну из них будет проще простого.
Что потом? Выйти на веслах из гавани, укрыться в рыбацком поселке, а потом наняться простым матросом на одно из больших торговых судов, плывущих в Германию через Балтийское море. Слава Богу, теперь он знал датский и мог сочинить правдоподобную историю о себе.
«Среди моих предков были викинги, жившие на Шетландских островах, – подумал он. – Надеюсь, я достаточно похож на них, чтобы не выделяться среди датчан».
Солнце наконец зашло, но поскольку окна в комнате Босуэлла смотрели на юг, свет там должен был задержаться еще на какое-то время. Он слышал, как трое охранников издают нетерпеливые звуки, словно им хотелось облегчиться. Они целый год с нетерпением ожидали этой ночи. Наконец – казалось, прошло несколько часов – молодой солдат, которому пришлось оставить веселье, прибыл им на смену. Он уже изрядно выпил, как будто для того, чтобы подразнить старших. Босуэлл слышал, как он тяжело опустился на стул, а через несколько минут из караульной комнаты донесся громкий храп.
Босуэлл быстро направился к двери клозета. Он не собирался ничего брать с собой; ему не разрешили оставить при себе оружие или деньги, поэтому он мог обойтись без сборов. Для того чтобы выжить, ему придется полагаться на выдержку и хитроумие.
Читать бесплатно другие книги:
