Директива Джэнсона Ладлэм Роберт
— Nyet, — пожал плечами Берман.
— Я могутебе его доверить? Раскат смеха.
— Nyet! За кого ты меня принимаешь! За честный бойскаут? Личный ключ должен оставаться личный,его не должен знать никто. Потому он так называется. Все люди смертны. Григорий более смертен, чем остальные. — Он посмотрел на Джэнсона. — Пожалуйста, держи ключ при себе.
Это была не просьба — приказ.
Джэнсон помолчал. Берман любил повторять, что он может устоять перед всем, кроме искушения. Сообщить ему личный ключ доступа — это значит создать действительно чудовищный соблазн: всего несколькими нажатиями клавиш русский сможет слить с его счета все деньги. Однако какой ценой? Берман любит свою сытую и спокойную жизнь здесь, в Лондоне; он понимает, что, если наживет в лице Джэнсона врага, это поставит под угрозу все, что у него есть. И тут не нужны дополнительные угрозы. Не в этом ли истинное объяснение его нежелания узнать ключ? Берман понимал, что не может уступить искушению. Он не хотел просыпаться каждый день, терзаясь сознанием того, что мог безнаказанно стащить со стола огромную пачку денег, но не сделал этого.
Вздохнув, Джэнсон продиктовал последовательность из пятнадцати цифр, следя за тем, как Берман вводит ее в компьютер. На лице русского отразилась борьба чувств. Однако вскоре ему удалось установить связь с десятками финансовых учреждений, имеющих дело с банком «Монте-Верде», и выявить цифровые подписи, однозначно определявшие участников каждой операции.
В течение нескольких минут тишина нарушалась только тихим постукиванием клавиш и приглушенным гудением вентиляторов. Вдруг Берман вскочил с места.
— Da! — воскликнул он. — МБН. То есть Международный банк Нидерландов. Который ты, наверное, знаешь как «Недерландше Мидденштадсбанк».
— Что ты можешь рассказать мне о нем?
— Красивое новое здание центрального управления в Амстердам. Такая кипучая энергия, что там никто не может работать. А женщины в Амстердам — самые красивые женщины во всем мире!
— Григорий... — начал было Джэнсон.
— Ты должен познакомиться с Гретхен. Совершить кругосветное путешествие с Гретхен — гарантирую, ты налетаешь много воздушные мили. И она тоже. Гретхен есть подруга Григорий. Подруга все усталые путешественники. Приходит только на дом к клиент, но цены очень умеренные. Ты говоришь ей, что друг Григорий. Я даю тебе ее телефон. Его запомнить проще, чем коды МБН. Ха!
— По-моему, мы еще не дошли до стены. Если ты смог определить банк, разве ты не можешь еще больше сузить круг поисков?
— Очень трудно, — сказал Григорий, осторожно вонзая зубы в пшеничную лепешку, словно та могла ответить ему тем же. — На самом деле повар не делает лепешки, — смущенно признался он. — Повар говорит, она делает лепешки. Я знаю, она покупает полуфабрикат в магазин. Однажды я нашел целлофановую обертку в мусорное ведро, вот так. Значит, кошка выпрыгнула из мешок. Я ничего не говорить. Все должны чувствовать, что одержать победу, иначе никто не есть счастливый.
— Давай сосредоточимся на том, чтобы сделать счастливым меня. Ты сказал, что определить конкретный счет будет трудно. «Трудно» — не значит невозможно. Или ты для этой работы порекомендуешь мне кого-нибудь другого?
Казалось, его медвежьеподобный хозяин оскорблен.
— Для Григорий Берман нет ничего невозможного. — Тревожно оглянувшись вокруг, он взял полную ложку варенья и, бросив его в чай, тщательно размешал. — Нельзя давать дворецкий увидеть, — тихим голосом объяснил он. — Это по-русски. Мистер Френч не поймет. Он будет шокирован.
Джэнсон закатил глаза. Бедный Григорий Берман: пленник своей домашней прислуги.
— Боюсь, у меня мало времени, — сказал он. Обреченно вздохнув, Берман встал и грузно затопал назад к компьютеру.
— Это оченьскучно, — пожаловался он тоном ребенка-переростка, которого отрывают от любимой игрушки и заставляют зубрить таблицу умножения.
Встав у него за спиной, Джэнсон с помощью своего трехдиапазонного устройства прямого доступа связался с банком «Монте-Верде».
Через пятнадцать минут Берман, вспотевший от напряжения, вдруг оторвался от экрана компьютера и оглянулся.
— Готово. — Он увидел устройство в руках Джэнсона. — Ты сейчас менять личный ключ?
Нажав на кнопку, Джэнсон именно это и сделал.
— Хвала господу! — Берман вскочил. — Иначе я сломаться и сделать плохой-плохой вещь — сегодня, завтра, через месяц, ночью во сне! Кто может сказать когда? Знать личный ключ доступа и не воспользоваться им лично... это все равно что...
Он подтянул брюки.
— Да, Григорий, — мягко оборвал его Джэнсон. — Я понял, что ты хотел сказать. Итак, говори, что нам удалось узнать о моем благотворителе?
— Это большая шутка, — улыбнулся Берман.
— Что ты хочешь сказать? — внезапно встрепенулся Джэнсон.
— Я проследил исходный счет. Очень трудно, даже с консервный нож. Потребовались одноразовые отмычки — открывая черные двери, я много напортил. Совсем как американская поп-песенка: «Чего я только не делал ради любви», da? — Не обращая внимания на недовольный взгляд Джэнсона, он промурлыкал несколько нот, после чего вернулся к делу. — Обратный асимметричный алгоритм. Программа копается, охотится на рисунок, находит сигнал, захороненный в шум. Очень трудно...
— Григорий, друг мой, я не хочу выслушивать «Войну и мир». Пожалуйста, ближе к теме.
Берман обиженно пожал плечами.
— Мощная компьютерная программа делает цифровой эквивалент соревнований по триатлон, на уровне Олимпиада, без помощи восточногерманских стероидов — и все же определил исходный счет.
У Джэнсона участилось сердцебиение.
— Ты просто волшебник!
— Это все большая шутка, — повторил Берман.
— Что ты имеешь в виду?
Ухмылка Бермана стала еще шире.
— Человек, кто заплатил тебе убить Петер Новак? Это сам Петер Новак.
Прибыв в сопровождении небольшой свиты в учебный лагерь, Ахмад Табари ощутил огромное облегчение. Он давно понял, что путешествия на дальние расстояния редко проходят без осложнений. Несмотря на то что Халиф провел несколько часов в медитирующем трансе, дорога показалась ему очень долгой и утомительной. Сначала он добрался по воздуху до Азмара в Эритрее. Здесь никто не ждал главу Фронта освобождения Кагамы. Затем на скоростном катере он проплыл вдоль побережья Красного моря и высадился на севере Судана, в Нубийской пустыне. Через несколько часов после высадки суданские проводники провезли его по длинной ухабистой дороге через пустыню до лагеря на границе с Эритреей. Теперь Мекка находилась всего в нескольких сотнях километров к северу, Медина — чуть дальше. Халифу было мучительно больно сознавать, что он находится как никогда близко к святым местам, однако не мог пройти там, где ступала нога Пророка — да будет благословенно его имя, — когда Он был на земле. Разумеется, Халиф, как всегда, безропотно принимал волю Аллаха, черпая силы в сознании справедливости своего дела. Несмотря на последние неудачи в провинции Кенна, он оставался предводителем борьбы против порочного влияния Запада, против жестокости и грабежей нового мирового порядка, который Запад считал «естественным». Ахмад Табари молил Бога о том, чтобы каждый его шаг, каждое решение приближали тот день, когда его родина вольется в умма, мир ислама, и он станет халифом не только по прозвищу.
Радушно принятый в лагере гладколицыми подростками и седобородыми старейшинами, Халиф сразу же ощутил могучую силу своих собратьев по вере. Растрескавшаяся серая земля очень сильно отличалась от пышной тропической растительности его родины, однако братья из пустыни обладали верностью, рвением и ненавистью к иноверцам, которые его последователям на Ануре давались с большим трудом. Пусть земля была голой и пустынной, но она цвела справедливостью дела Всевышнего. Собравшиеся в пустыне предводители вели войны у себя дома, в Чечне, Казахстане, Алжире, на Филиппинах. Но они прекрасно понимали, что на самом деле эти войны лишь мелкие стычки в одной великой битве. Вот почему Халиф не сомневался, что ему помогут, как помогали уже не раз в прошлом. Если на то будет господня воля, они, действуя вместе, добьются, что когда-нибудь вся земля будет принадлежать Аллаху.
Первым делом Халиф позволил своим радушным хозяевам показать ему учебный лагерь и выразил надлежащее восхищение. Разумеется, он уже слышал о нем. Все предводители всемирного братства борьбы за правое дело знали про этот университет террора. Здесь, при попустительстве властей Хартума, члены тайного братства могли осваивать методы ведения новой войны. В бункерах, высеченных в скалах, стояли компьютеры, в памяти которых хранились чертежи электростанций, нефтеперерабатывающих заводов, аэропортов, железнодорожных узлов, военных объектов в десятках стран. Каждый день специалисты-компьютерщики искали в Интернете секреты, которые Запад так беспечно предал всеобщей огласке. Здесь на модели американского города можно было изучать тактику уличных боев: как блокировать дороги и брать штурмом здания. Здесь также можно было научиться терпеливому искусству наблюдения, методам физического устранения видных людей, узнать сто способов изготовления взрывчатки из материалов, свободно продающихся в любом американском хозяйственном магазине. Переходя от одного подразделения к другому, Халиф улыбался своей лишенной юмора улыбкой. Его встречали как дорогого гостя — так, как, должно быть, встречали президента Судана, тайно приезжавшего в лагерь. И хозяева, и гость не сомневались в том, что ему суждено править своей родиной. Это был лишь вопрос времени.
Естественно, Халиф очень устал. Но у него не было времени отдыхать. Вечерний намаз окончился. Настал черед важных встреч.
Хозяева и гость прошли в шатер и уселись на низкие подушки, уложенные на застеленный коврами пол. Им принесли чай в простых глиняных пиалах. Беседа была учтивой, однако обсуждались исключительно отвлеченные темы. Всем было известно то чрезвычайно сложное положение, в котором очутился Халиф: его недавние поразительные успехи и то, что теперь отряды ФОКа подвергались непрекращающимся атакам со стороны правительственных войск республики Анура. Борцы за правое дело потерпели несколько унизительных поражений. И поражения будут следовать и дальше — если ФОК не получит дополнительную помощь. Непрерывные попытки кагамцев заручиться содействием Посредника не приносили желаемых результатов. Посредник не только отказался обеспечить необходимую поддержку, но и дал недвусмысленно понять, что не одобряет проповедуемую Халифом жажду отмщения! О, коварство неверных! А затем все дальнейшие попытки связаться с Посредником, убедить его в непреклонной воле Халифа добиться справедливости стали оставаться без ответа. Просто необъяснимая тайна! Вот почему кагамский лидер прибыл сюда.
Наконец послышался шум двигателя военного вертолета, стены шатра задрожали в воздушных завихрениях, поднятых лопастями. Руководители учебного центра, переглянувшись, посмотрели на своего кагамского гостя.
Это прилетел тот, кого они ждали. Человек, которого они называли Аль-Мусташаром, Советником.
Полковник Ибрагим Магхур был видным политическим деятелем, и его связи с повстанцами, обучавшимися в подобных лагерях, держались в строгой тайне. В конце концов, он являлся одним из высших руководителей ливийской разведки, а Триполи официально открестился от прямых связей с террористами. В то же время многие влиятельные деятели режима по-прежнему сочувствовали своим братьям в борьбе с западным империализмом и всеми силами старались им помочь. Одним из них был полковник Ибрагим Магхур. Во время своих тайных посещений он знакомил руководство учебных лагерей со сведениями, полученными ливийской разведкой. Полковник указывал точное местонахождение врага и даже предлагал готовые планы действий. Он доставал ценные топографические карты и подробные снимки со спутников, дававшие борцам за свободу стратегическое преимущество. И разумеется, Магхур снабжал повстанцев стрелковым оружием и боеприпасами. В отличие от большинства членов коррумпированной и одряхлевшей правящей элиты Ливии, он действительно верил в правоту своего дела. Он направлял повстанцев к кровавым целям в прошлом, он будет делать это и дальше.
Сойдя с вертолета, полковник Магхур попал в миниатюрную искусственную пылевую бурю. Он поклонился вождям исламского джихада, вышедшим ему навстречу.
Встретившись взглядом с Ахмадом Табари, он еще раз поклонился и протянул руку.
Его проницательные глаза наполнились уважением.
— Для меня большая честь познакомиться с вами, — сказал он.
— Пророк улыбнулся, сведя нас вместе, — ответил Табари.
— Ваши военные успехи поразительны, просто блестящи — достойны упоминания в учебниках, — продолжал полковник. — А я увлекаюсь историей.
— И я увлекаюсь историей, — сказал предводитель кагамских повстанцев. Его смуглое лицо в сумерках вечерней пустыни казалось черным как сажа. — В своих исследованиях я пришел к выводу, что быстро завоеванные территории могут быть быстро отвоеваны назад. А что узнали вы?
— Я понял, что историю творят великие люди. А то, что мне известно о вас, указывает, что вы как раз такой человек — недаром вас прозвали Халифом.
— Пророк щедро раздает свои дары, — заметил кагамец, не склонный к проявлению излишней скромности.
— Однако у великих людей великие враги, — сказал сотрудник ливийской разведки. — Вы должны быть осторожны. Вы должны быть очень острожны. Вы угрожаете тем, кто не остановится ни перед чем, чтобы вас уничтожить.
— Излишняя осторожность может искалечить человека, — возразил Табари.
— Вы совершенно правы, — согласился ливиец. — Такие великие люди, как вы, не обращают внимания на подобные мелочи. Сама ваша храбрость является лучшим свидетельством вашего величия, гарантией справедливости вашего дела, которое в конечном счете обязательно увенчается успехом. Вашему халифату быть. Однако все будет зависеть от правильного расчета времени и выбора целей. — Посмотрев на сосредоточенные лица пятерых крупнейших вождей исламского джихада, полковник снова перевел взгляд на предводителя Фронта освобождения Кагамы. — Пойдемте, — сказал он. — Халиф, давайте поработаем вместе. Вдвоем, только вы и я.
— Совет Аль-Мусташара будет бесценным сокровищем, — сказал Ахмаду Табари один из руководителей лагеря. — Ступай с ним.
Порыв прохладного ветра принялся трепать длинные одежды Халифа.
— Смею вас заверить, что ваши нынешние неудачи носят временный характер, — тихо произнес ливийский полковник. — Я много чем смогу вам помочь, как и наши друзья из Исламской республики Мансур. Скоро, очень скоро ваша борьба поплыветвперед.
— И в чем же она поплывет? — задумчиво усмехнувшись, спросил островитянин воина пустыни.
— С этим проблем не будет, — совершенно серьезно ответил Ибрагим Магхур. — В крови. В крови неверных.
— В крови неверных, — повторил Халиф.
Эти слова наполнили его сердце надеждой и радостью.
— Черт побери, как ты мог сморозить такую глупость? — возмущенно спросил Джэнсон.
— Перекрестные ссылки цифровых сообщений, — ответил Берман, яростно размешивая варенье в чае. — Исходные коды подделать невозможно.
— Высказывайся яснее.
— Шестнадцать миллионов долларов приходит со счета на имя Петер Новак.
— Как? Откуда?
— Откуда я сказал. Амстердам. Международный банк Нидерландов. Где штаб-квартира Фонд Свободы?
— В Амстердаме.
— Так что удивления нет.
— Ты хочешь сказать, что Петер Новак, находясь в заточении в подземелье на Ануре, дает разрешение на перевод шестнадцати миллионов долларов на мой закрытый счет? Какой в этом смысл?
— Может быть, дал разрешение заранее. Заранее можно. Потом не можно.
— Григорий, пожалуйста, без шуток. Это же безумие!
— Я только говорю тебе исходный счет.
— А мог ли кто-нибудь получить доступ к счету Петера Новака, каким-то образом завладеть средствами фонда?
Русский пожал плечами.
— Исходный счет только говорит мне его хозяин. Может быть разные условия доступа. Это я сказать отсюда не могу. Эта информация не течет от модем к модем. Все необходимый документ находится в банковский учреждение. Банк в Амстердам выполняет распоряжения владельца счет. Префикс счет говорит о связи с Фонд Свободы. Бумаги в банке, бумаги в штаб-квартира.
Слово «бумаги» Берман произнес с отвращением, которое питал ко всем старым инструментам финансовой политики, договорам, условиям и соглашениям, не сводившимся к последовательностям нолей и единиц.
— Это же бессмыслица какая-то!
— Это есть доллары!-весело воскликнул Берман. — Если кто-то переводит шестнадцать миллионов доллар на счет Григорий, Григорий не смотреть в зубы дареный конь. — Он развел руками. — Жалко, но больше я сказать не могу.
Неужели Петера Новака предал кто-то из ближайшего окружения, тот, кому он безоговорочно верил? Если так, то кто? Высокопоставленный сотрудник его организации? Быть может, сама Марта Ланг? Казалось, она говорила о своем шефе с искренней любовью и уважением. Но что это доказывает, кроме того, что она может быть хорошей актрисой? Сейчас не вызывало сомнений только одно: тот, кто предал Новака, занимал высокое положение и пользовался его безграничным доверием. А это значит — речь идет о мастере обмана, виртуозе в требующем терпения искусстве коварства, перевоплощений и умения ждать. Но чего он добивается?
— Ты пойдем со мной, — сказал Берман. — Я показывать тебе мой дом.
Обхватив Джэнсона за плечо, он провел его вверх по лестнице, по величественным коридорам на просторную, светлую кухню. Берман прижал палец к губам.
— Мистер Френч не хотеть нас на кухне. Но русские знают, что сердце дома есть кухня.
Он шагнул мимо сверкающей мойки из нержавеющей стали к огромному окну, выходящему на красивый ухоженный розарий. За садом начинался Риджент-Парк.
— Только посмотри — две тысячи четыреста акров в центре Лондон, совсем как мой личный двор. — Взяв сифон с мойки, Берман поднес его ко рту наподобие микрофона. — Кто-то оставил лепешки под дождем, — густым русским басом пропел он. — Я больше не смогу их есть...
Он привлек Джэнсона к себе, приглашая спеть дуэтом. Берман выразительно отставил руку, подражая оперным певцам.
Послышался звон разбитого стекла, и Берман, громко ахнув, обмяк и сполз на пол.
На тыльной стороне его руки появилась едва заметная красная дырочка. На белой рубашке чернело второе отверстие, обрамленное тонкой розовой каемкой.
— О боже! — воскликнул Джэнсон. Время остановилось.
Джэнсон посмотрел на оглушенного Бермана, застывшего на полу кухни, а затем выглянул в окно. Снаружи не было ничего необычного. Вечернее солнце ласкало ухоженные розовые кусты, выставившие маленькие алые и белые бутоны над плотными сгустками листвы. На синем небе кое-где белела дымка облаков.
Это было невозможно, и тем не менее это произошло. Джэнсон лихорадочно пытался найти объяснение случившемуся. Послышались шаги дворецкого, привлеченного его криком. Войдя на кухню, дворецкий первым делом убрал обмякшее тело Бермана от проема окна, уложив его вдоль стены. Абсолютно правильный поступок. Затем он также выглянул из окна, сжимая в руке пистолет «П-7» армейского образца. Дилетант выстрелил бы наугад, для порядка, но дворецкий так не сделал. Он увидел то же самое, что увидел Джэнсон; они переглянулись, и Джэнсон понял, что дворецкий также в полной растерянности. Прошло всего несколько секунд, и оба отступили в коридор, подальше от окна. Распростертый на полу Берман издавал хриплые булькающие звуки; дыхание с шумом вырывалось из пробитого легкого. Он поднес руку к ране на груди.
— Мать твою! — сдавленно выругался он по-английски и тотчас же повторил по-русски: — Tvoyu mat!
Русский с невиданным спокойствием ощупал входное отверстие; пальцы его нетронутой правой руки дрожали от напряжения. Он искал пулю; наконец, шумно глотая воздух, он выдернул из груди смятый комок свинца и латуни.
— Слушайте, — сказал Джэнсон, обращаясь к дворецкому, — я понимаю, что вы потрясены, но вы должны сохранять выдержку и спокойствие, мистер...
— Мистер Туэйт. Я пятнадцать лет прослужил в силах специального назначения Ее Величества. Преступник не проник на охраняемую территорию, в этом мы оба согласны. Нам нужно искать что-то другое.
— Значит, SAS Ее Величества?
— Быть может, мистер Берман человек со странностями, но он далеко не дурак. У такого обязательно есть враги. Мы постарались подготовиться к любым неожиданностям. Но эта пуля прилетела из ниоткуда. Я теряюсь в догадках.
Как такое могло произойти?
Мозг Джэнсона, очистившись, наполнился эллиптическими кривыми и прямыми углами. Жуткая кровавая сцена, свидетелем которой он только что стал, растворилась, уступив место геометрическим чертежам.
Надо обработать всю доступную информацию. Джэнсон совместил точку попадания пули в вытянутую руку Бермана с входным отверстием в груди. Угол приблизительно тридцать пять градусов от горизонтали. Однако под таким углом в ближайших окрестностях ничего не было.
Следовательно, выстрел был сделан издалека.
Такое предположение подтверждалось смятой пулей, извлеченной Берманом из своей груди. Выстрел был сделан с большого расстояния, и пуля была уже на излете. Если бы стреляли с расстояния сто ярдов, пуля бы прошила тело Бермана насквозь, и появилось бы выходное отверстие. Размер пули и характер деформации — это определяющая информация.
Нагнувшись, Джэнсон поднял пулю. Из чего она была выпущена? Вес шесть или семь граммов, в латунной оболочке. Пуля проникла в тело Бермана приблизительно на два дюйма; если бы она попала в голову, рана оказалась бы смертельной.
Впрочем, и так весьма вероятен смертельный исход от внутреннего кровоизлияния в легкое. Какой энергией обладала пуля в конечной точке своей траектории? Сто футо-фунтов? Двести?
Вследствие силы сопротивления воздуха энергия убывала не в линейной зависимости от расстояния. Чем больше скорость, тем выше сила сопротивления воздуха, так что соотношение нелинейное. Для решения системы уравнений, связывающих скорость и расстояние, необходимо вычислять первую производную и учитывать постоянную Рейнольдса — подобные задачи Демарест решал в уме, возможно, Берман тоже смог бы это сделать, — но Джэнсону пришлось полагаться в основном на опыт и интуицию. Он прикинул, что пуля пролетела около тысячи двухсот ярдов, то есть приблизительно две трети мили.
Джэнсон мысленно представил себе крыши окружающих зданий — остроконечные коньки Ганноверской террасы, скругленный купол центральной лондонской мечети... и минарет, высокую стройную башенку с небольшим балкончиком наверху, с которого муэдзин созывал правоверных на молитву. Не имеющий собственной ценности, минарет, скорее всего, не охраняется; опытный профессионал смог бы без труда проникнуть в него. Если грубые выкладки Джэнсона верны, именно это и произошло.
Дьявольская задумка. Снайпер затаился на балконе минарета, откуда ему открывался весь Бертуик-хауз, и стал ждать, когда его жертва появится в окне. У него было достаточно времени, чтобы рассчитать углы возвышения и траекторию пули. Но много ли тех, кто сможет сделать подобный выстрел? Пара русских. Норвежский стрелок, одержавший первенство на международных соревнованиях, состоявшихся в прошлом году в Москве. Два-три израильских снайпера с винтовками «галил» калибра 7,62 мм. Горстка американцев.
Снайпер высочайшего класса, к тому же обладающий бесконечной выдержкой. Ему приходилось иметь дело с непредсказуемыми величинами: при стрельбе на дальние дистанции даже неожиданный слабый порыв ветра может отклонить пулю на несколько футов от цели. Жертва может внезапно изменить свое положение: в данном случае Берман поднял руку послетого, как был сделан выстрел. Снайпер должен быть готов ко всему. И ему требуется больше терпения, чем его жертве.
Однако кому предназначалась пуля?
Дворецкий Туэйт предположил, что стреляли в его хозяина, Бермана. Что было естественно. Однако полагаться на это было бы опасно. Джэнсон вспомнил, что русский обхватил его за плечо, привлекая к себе. Пуля, попавшая в Бермана, пролетела в пятнадцати дюймах от головы Джэнсона.
Пятнадцать дюймов. На дистанции в две трети мили — разброс неконтролируемый. Поразила ли пуля цель или выстрел оказался промахом — все равно точность невероятная. И все же разумнее было предположить, что на самом деле стреляли в Джэнсона. В данной ситуации он был единственным новым фактором.
Вдалеке послышалась сирена кареты «Скорой помощи», вызванной Туэйтом. Вдруг Джэнсон ощутил, как его тянут за брючину, — распростертый на полу Берман пытался привлечь к себе внимание.
— Джэнсон... — с трудом произнес он так, как будто рот у него был полон воды.
Его дородное лицо стало мертвенно-бледным. Тонкая струйка крови, вытекшая из уголка рта, струилась по подбородку. Воздух с сипом вырывался из раны в груди, и Берман постарался зажать ее здоровой рукой. Подняв окровавленную левую руку, он вытянул трясущийся указательный палец.
— Скажи мне честно: рубашка от «Тернбилл энд Ассер» испорчена безнадежно?
Вместо обычного смешка у него вырвался булькающий клекот. По крайней мере одно легкое было наполнено кровью и должно было с минуты на минуту отказать.
— Ее лучшие дни остались в прошлом, — тихо подтвердил Джэнсон, внезапно ощутив прилив чувств к этому беззаботному, эксцентричному вундеркинду.
— Найди того сукина сына, кто это сделал, — сказал Берман. — Khorosho?
— Khorosho, — хрипло произнес Джэнсон.
Глава шестнадцатая
Отведя Джэнсона в сторону, Туэйт тихо сказал:
— Кем бы вы ни были, мистер Джэнсон, мистер Берман, несомненно, вам доверял, в противном случае он бы не пригласил вас к себе домой. Но теперь я вынужден попросить вас уйти отсюда. — Кривая усмешка. — Всего хорошего.
Пройдя по дубовому паркету мимо французских гобеленов XVIII века, повешенных на стены богатой наследницей несколько десятилетий назад, Джэнсон покинул особняк через черный вход. Спустя несколько минут, перепрыгнув через чугунную ограду, он оказался в восточной части Риджент-Парка.
«Две тысячи четыреста акров в центре Лондона, совсем как мой двор», — сказал Берман.
Безопасно ли здесь?
Никаких гарантий не было — но только здесь он и мог искать спасение. Снайпер наверху минарета без труда сможет взять на мушку каждого, покидающего Бертуик-хауз через любой другой выход. С другой стороны, даже со своего высокого насеста он не увидит большую часть парка.
К тому же Джэнсону эти места были прекрасноизвестны; учась в Кембридже, он частенько приезжал в Лондон к своему другу, жившему неподалеку от Мерилебона. Вдвоем они подолгу гуляли по обширному зеленому массиву, втрое превосходящему размером нью-йоркский Центральный парк. Почти отовсюду открывался вид на неоклассическое величие Ганноверской террасы, с ее архитектурой в георгианском стиле, мягким кремовым цветом стен, белыми и голубыми фризами, украшающими архитрав. Но парк был своеобразным замкнутым мирком. Водоемы кишели лебедями и странной водоплавающей птицей, привезенной издалека; кое-где они были одеты в бетонные берега, но в основном вода плескалась у песчаных берегов, заросших тростником. На асфальтовых дорожках голуби спорили с лебедями за хлебные крошки. Вдалеке темнела зеленая стена остриженного самшита. На маленькой деревянной будке висел красный спасательный круг.
Джэнсон всегда находил успокоение в этом обширном пространстве деревьев и травы, спортивных площадок и теннисных кортов. В южной части парка извивался амебой гребной пруд, сужающийся до тоненького ручейка, обсаженного цветочными клумбами, протекающего под Йоркским мостиком. В Центральном кругу были разбиты сады королевы Марии, обнесенные тонкой изгородью, гордостью которых были экзотические растения и редкие птицы: убежище для пугливых животных и одиноких, ранимых людей. Риджент-Парк, наследие королевского архитектора Джона Нэша, представлял собой Аркадию, увиденную глазами англичанина, — чудесный островок в центре огромного города, одновременно дикий и тщательно ухоженный.
Джэнсон бежал к гребному пруду, мимо зарослей деревьев, пытаясь собраться с мыслями и разобраться в случившемся. Но даже на бегу он внимательно следил за тем, что его окружало. Нервы у него были натянуты до предела. Безопасно ли здесь?Имеет ли он дело с единственным снайпером? Маловероятно. При такой доскональной подготовке обязательно должны быть стрелки прикрытия, следящие за другими сторонами особняка, другими выходами. Можно не сомневаться, наружный периметр Бертуик-хауза, как и говорил Туэйт, надежно охраняется. Но от таких метких стрелков, способных поразить цель с большого расстояния, защититься практически невозможно.
Но если поблизости от особняка есть и другие снайперы, то где они?
И ктоони?
Вторжение кровавой жестокости в эту обитель мира и спокойствия показалось Джэнсону кощунством. Замедлив бег, он посмотрел на развесистую иву впереди, окунувшую свои ветви в пруд. Такому дереву наверняка не меньше сотни лет; вполне вероятно, что его взгляд останавливался на нем, когда он гулял по парку двадцать пять лет назад. Оно пережило падения правительств лейбористов и консерваторов. На его памяти были и Ллойд-Джордж, и Маргарет Тэтчер, блицкриг и продовольственные карточки, эпоха страха и эпоха бьющей через край самоуверенности.
Джэнсон приблизился к дереву, и вдруг на темном стволе появился грубый белый скол. Послышался мягкий шлепок: свинец ударился о сморщенную кору.
Еще один выстрел, и снова промах; пуля опять пролетела в каких-то дюймах. Зловещая точность неавтоматической снайперской винтовки.
На бегу Джэнсон обернулся, но так ничего и не увидел. Единственным звуком был глухой удар пули о ствол дерева; шума взрыва пороховых газов в стволе винтовки слышно не было. По всей видимости, стрелок использовал глушитель. Однако даже в этом случае пуля, вылетающая из ствола со сверхзвуковой скоростью, издала бы звук — необязательно подозрительный, но все же заметный; напоминающий щелчок бича. Джэнсону был слишком хорошо знаком такой звук. И из того, что он его не услышал, следовало кое-что еще: выстрел опять был сделан с большого расстояния. Если до снайпера больше трехсот ярдов, звук выстрела затеряется в шелесте листвы и общем шумовом фоне парка. Вывод: за ним охотится чрезвычайно опытный стрелок.
Или целая командастрелков.
Где безопасное место? Сказать это невозможно. По спине Джэнсона поползли мурашки страха.
В паре футов перед ним над дорожкой взметнулся фонтанчик земли. Еще один промах. Выстрел был сделан с очень большого расстояния и в двигающийся объект: одно то, что пуля отклонилась меньше чем на десять ярдов, свидетельствовало о необычайном мастерстве снайпера. Что не могло не вселять ужас.
Постоянно находиться в движении:в окружении невидимых охотников единственная надежда на спасение заключалась в том, чтобы сделаться как можно более неуловимой мишенью. Но одного движения недостаточно. Он должен бежать рывками, в противном случае опытный снайпер без труда сможет рассчитать «опережение». Это одно из простейших упражнений, которое выполняют даже начинающие: стрельба по цели, движущейся с постоянной скоростью в одном направлении. Достаточно сопоставить расстояние и скорость цели и сместить линию прицеливания на несколько градусов в нужную сторону, выстрелив туда, где цель окажется в тот момент, когда до нее долетит пуля, а не туда, где она находилась в момент выстрела.
Но еще более существенно то, как движется цель относительно снайпера. Одно дело — поперечные перемещения. Но движения, приближающие или удаляющие цель от снайпера, практически не сказываются на прицеливании: пуля все равно попадет куда нужно.
Джэнсон еще не установил, сколько снайперов охотится за ним, не определил, где находятся их позиции. Поэтому он не знал, какие перемещения являются поперечными, а какие нет. Правила окружения и ведения продольного огня по цели требовали расположения снайперов на одной линии; таким образом они могут не беспокоиться насчет «перелетов» и не бояться поразить друг друга или случайных прохожих.
Снайперы — где они? Последние два выстрела были сделаны с юго-запада. Поблизости в той стороне ничего нет, но на расстоянии нескольких сотен ярдов темнеет дубовая роща.
Джэнсон побежал, озираясь по сторонам. Спокойствие окружающего парка было чем-то нереальным. Здесь было немноголюдно, но все же ему то и дело встречались прохожие.
Вот бредет молодой парень, покачиваясь в такт того, что звучит в наушниках его магнитофона. Вот молодая женщина с коляской разговаривает с другой женщиной, судя по всему, с близкой подругой. До Джэнсона доносились отдаленные крики детворы в лодках, плещущихся на огороженной мелководной части пруда. И разумеется, повсюду среди дубов, белых ив и берез гуляли влюбленные парочки, погруженные в собственный мир. А он пребывал в своем обособленном мирке. Они находились рядом, в блаженном неведении относительно происходящего. Но что может здесь случиться?
В этом заключалась гениальность операции. Стрельба была практически бесшумной. Едва уловимые удары пуль о стволы деревьев, землю или воду могли показаться подозрительными только тому, кто заранее настроился их услышать.
Риджент-Парк — зеленый островок спокойствия — был превращен в зону убийства, и никто об этом не догадывался.
Кроме, разумеется, предполагаемой жертвы.
Где спасение? Этот вопрос непрестанно звучал в сознании Джэнсона, звучал с пронзительной, настойчивой требовательностью.
У него было единственное преимущество действия над ответным действием: ему одному был известен его следующий шаг; преследователям приходилось откликаться на его движения. Но если им удастся ограничить его свободу маневра, заставить действовать в рамках строгих ограничений, и это преимущество будет потеряно.
Джэнсон метался из стороны в сторону вдоль линии, по его оценкам, перпендикулярной оси размещения снайперов.
— Разминаетесь? — насмешливо заметил пожилой мужчина с ровной седой челкой, остриженной на манер цезаря. — У вас неплохо получается. Еще немного, и вас пригласят в «Манчестер Юнайтед»!
Подобные шутки предназначаются тем, кто производит впечатление ненормальных. Но разве можно было объяснить странные, резкие движения Джэнсона, стремительные броски вправо и влево, казалось бы, неподвластные никакому закону, совершенно бессмысленные? Это выписывала свою сложную кривую огромная бескрылая колибри.
Сделав внезапный рывок, Джэнсон смешался с толпой прохожих, направляющихся к Йоркскому мосту. Его манила открытая эстрада: она защитит от снайперов.
Джэнсон побежал по берегу гребного пруда мимо пожилой женщины, кормившей хлебными крошками ненасытных голубей. Он ворвался в самую их гущу, и стая птиц взмыла в воздух подобно взорвавшемуся пернатому облаку. Один голубь, судорожно захлопав крыльями прямо перед Джэнсоном, вдруг камнем рухнул на землю к его ногам. По расплывающемуся красному пятну на груди птицы он понял, что в нее попала пуля, предназначавшаяся для него.
И до сих пор никто так ничего и не заметил. Для всех, кроме Джэнсона, это был обычный погожий день в парке.
На уровне талии его вдруг обсыпал дождь щепок: еще одна пуля, отскочив от деревянного ограждения мостика, плюхнулась в воду. Стрелок был мастер своего дела; он практически без промедления наводил винтовку на цель.
Джэнсон совершил ошибку, бросившись к Йоркскому мосту, — доказательством тому были два последних выстрела. Это означало, что он, двигаясь относительно тех, кто покушался на его жизнь, сместился на какое-то расстояние, не изменив угол. Теперь невидимым снайперам стало проще делать поправку на его бег. Но в этом тоже есть ценная информация: необходимо ею воспользоваться, если он хочет прожить еще минуту.
Джэнсон обежал теннисный корт, обнесенный сеткой, и увидел перед собой восьмиугольный бельведер из прессованной древесины, обработанной так, чтобы выглядеть старой. Это был шанс, но сопряженный с большим риском: на месте снайпера Джэнсон предусмотрел бы возможность того, что его жертва постарается укрыться за бельведером, и заранее взял бы его на прицел. Поэтому бежать напрямую нельзя. Джэнсон побежал в сторону от бельведера, вроде бы удаляясь от него, но вдруг резко развернулся и бросился назад, вихляя и подпрыгивая. Оказавшись за бельведером, он перешел на шаг, потому что стена заслоняла его от рощи, где засели на деревьях снайперы.
Фонтанчик земли взлетел в ярде от его левой ноги.
Невозможно!
Нет, возможно. Джэнсон чуть не поплатился за то, что позволил себе помечтать — предположил, что все снайперы находятся на дубах в роще за гребным прудом. Такое предположение вытекало из здравого смысла; профессиональные снайперы предпочитают, чтобы солнце светило в спину, отчасти потому, что так легче целиться, но в первую очередь для того, чтобы избежать бликов от оптических прицелов. Фонтанчик земли говорил о том, что последняя пуля прилетела приблизительно оттуда, откуда прилетели все остальные. Однако высокий бельведер загораживал Джэнсона от стрелков, засевших на деревьях. С упавшим сердцем он осмотрелся вокруг.
Далеко, оченьдалеко: ажурная сталь башенного крана, взметнувшаяся ввысь на высоту двадцати— или тридцатиэтажного здания на строительной площадке у Россмор-роуд. Расстояние до крана приблизительно две трети мили.
Господи! Неужели такое осуществимо?
Линия прицеливания прямая; из идеально пристрелянной винтовки с прекрасным оптическим прицелом первоклассный снайпер сможет сделать точный выстрел.
Джэнсон поспешно вернулся назад к бельведеру. Он понимал, это лишь временная передышка; теперь всем снайперам известно, где именно он прячется. Чем дольше он будет здесь находиться, тем более скоординированным и эффективным станет огонь, когда он попытается покинуть укрытие. Снайперы спокойно дождутся, когда их жертва появится на виду. Но им даже необязательно ждать. Они могут вызвать по рации подкрепление — пригласить «гуляку», как на профессиональном жаргоне именуется помощник, изображающий из себя простого прохожего. Гуляка в твидовом пиджаке с обычным пистолетом, оснащенным глушителем, спокойно расправится с жертвой, спрячет оружие и продолжит прогулку, не привлекая к себе внимания. Нет, кажущаяся безопасность укрытия обманчива. Каждое мгновение, проведенное за бельведером, увеличивает риск. С каждым мгновением надежды на успешное бегство становятся призрачнее.
Думай! Вгруди Джэнсона вскипело что-то сродни раздражению: черт побери, ему надоело быть мишенью! Заботясь о своей безопасности в данный момент, он ухудшает свои шансы на будущее. Неподвижность — это смерть. Джэнсон не собирался умереть, прячась за бельведером, дожидаясь, когда его подстрелят с земли или с воздуха.
Дичь должна превратиться в охотника, жертва должна стать хищником или умереть, пытаясь это сделать; иного выбора нет.
Факты: он имеет дело с мастерами своего дела. Но они расположились так, что их мастерство подвергается серьезному испытанию. Все выстрелы сделаны с большого расстояния, и каким бы метким ни был снайпер, тут начинают вмешиваться десятки неуправляемых факторов — внезапный порыв ветра, веточка, случайно оказавшаяся на пути пули, способны изменить ее траекторию. На больших расстояниях даже подобные мелочи приобретают решающее значение. К тому же снайперы не могут палить без оглядки: несомненно, они заботятся о том, чтобы не зацепить случайного прохожего. Скорее всего, Бермана приняли за сообщника Джэнсона; таким образом, его возможная смерть не принималась в расчет или даже, наоборот, считалась желательной для успеха задания.
Вопрос: почему снайперы разместились на таком удалении? Больше всего Джэнсона выводило из себя то, что он не видел своих преследователей. Они старались держаться от него подальше. Но почему?
Потому что они — или те, кто поставил перед ними задачу, — стараются избежать лишнего риска. Потому что они его боятся.
Боже милосердный! Вот оно что. Другого объяснения быть не может. Несомненно, снайперы получили приказ любой ценой избегать прямого контакта. Цель непредсказуема и может быть очень опасна. Его необходимо уничтожить издали.
Неизбежно заключение, кажущееся парадоксальным: интуитивная тактика спасения, заключающаяся в том, чтобы как можно больше увеличить расстояние до преследователей, является в корне ошибочной.
Он должен сблизиться с врагом, шагнуть навстречу.Возможно ли осуществить это и остаться в живых ?
У Центрального круга, вымощенной камнем дорожки, окружающей сад королевы Марии, грузная женщина в джинсовой юбке объясняла маленькой девочке, как пользоваться биноклем. У нее было бледное с красными пятнами на щеках лицо; наверняка в юности кавалеры называли ее «английской розой», но с возрастом румянец стал грубым и отталкивающим.
— Вот видишь ту, с синими крылышками? Это синичка.
Девочка, на вид лет семи, неумело поднесла к глазам бинокль. Это был отличный оптический прибор, судя по виду, 10x50: должно быть, женщина, подобно многим англичанам, являлась страстной любительницей птиц. Сейчас она горела желанием приобщить своего ребенка к чудесам пернатого мира.
— Мамочка, я ничегошенькине вижу, — захныкала девочка.
Мать склонилась к ней на своих колонноподобных ногах и свела окуляры вместе.
— Попробуй теперь.
— Мамочка, а где птичка?
Сейчас в дело вмешался еще один фактор, увеличивающий относительную безопасность Джэнсона: поднялся ветер, шелестящий листвой деревьев. Опытный снайпер относится к ветру очень осторожно, особенно к тому, который дует резкими неравномерными порывами. Боковой ветер может очень сильно изменить траекторию пули. Стреляя в ветреную погоду, необходимо учитывать поправки на ветер. Скорость ветра оценивается по правилу большого пальца: ветер скоростью четыре мили в час ощущается лицом; при скорости ветра от пяти до восьми миль в час листья деревьев находятся в непрерывном движении; когда скорость ветра увеличивается до двенадцати миль в час, начинают качаться небольшие деревья. Кроме того, необходимо учитывать угол, под которым дует ветер. Ветер, дующий строго перпендикулярно к линии выстрела, является большой редкостью; как правило, приходится иметь дело с ветром, направление которого относительно траектории пули меняется. И еще при стрельбе на большие расстояния ветер рядом с целью может быть не таким, как тот, что ощущает стрелок. Произвести необходимые расчеты до того, как ветер успеет измениться, практически невозможно. Поэтому точность стрельбы неизбежно снижается. Так что если у снайперов будет выбор — а сейчас он у них был, — они будут ждать, когда ветер утихнет.
С гулко колотящимся сердцем Джэнсон приблизился к матери и дочери. Чувствуя окружающий его ореол смерти, он полагался исключительно на профессиональное честолюбие снайперов: такие мастера своего дела гордятся своей точностью; задеть случайного прохожего для них будет свидетельством недопустимого дилетантства. К тому же ветер все не утихал.
— Прошу прощения, мадам, — обратился Джэнсон к женщине. — Я не мог бы одолжить у вас бинокль?
Он подмигнул девочке.
Та сразу же залилась слезами.
— Нет, мамочка! — пронзительно вскрикнула она. — Это мой бинокль, мой, мой!
— Ну всего на одну минутку?! — снова улыбнулся Джэнсон, сглатывая подкативший к горлу клубок отчаяния.
Мозг неумолимо отсчитывал секунды.
— Не плачь, моя куколка, — сказала мать, вытирая слезы с побагровевшего лица дочери. — Мамочка купит тебе леденец. Очень вкусный! — Она повернулась к Джэнсону. — Виола очень застенчивая, — холодно проговорила она. — Видите, как вы ее напугали?
— Вы меня извините...
— Так что, пожалуйста,оставьте нас в покое.
— А если я вам скажу, что это вопрос жизни и смерти? — Джэнсон изобразил то, что, как он надеялся, должно было быть обворожительной улыбкой.
— О господи, вы, янки, считаете, что вам принадлежит весь мир, черт побери. Разве я не ясно выразилась?
Прошло слишком много времени. И ветер утих. Джэнсон мысленно отчетливо представил себе снайпера, которого он не видел. Спрятавшегося в листве, усевшегося на толстой ветке или в люльке на выдвижной телескопической штанге, установленной на массивной опоре, чтобы избежать случайных колебаний. Но, где бы он ни затаился, главной маскировкой снайпера была его неподвижность.
Жуткая пустота сознания стрелка была знакома Джэнсону не понаслышке. Он сам прошел курс интенсивной подготовки в лагере Литтл-Крик, а затем применял полученные знания на практике. Он по целым дням лежал на стрельбище, опустив «ремингтон-700» на два мешка с песком, выжидая, когда мелькнувшая в оптическом прицеле тень сообщит о появлении цели. А в наушниках звучал голос Демареста, наставительный, ругающий, подбадривающий: «Джэнсон, ты должен сначала ее почувствовать, и лишь затем увидеть. Положись на свои чувства. Расслабься до предела».
Читать бесплатно другие книги:
