Я была здесь Форман Гейл

35

В семь утра я подхожу к машине, со мной коробка пончиков и два стаканчика кофе.

– Мы что, копы? – спрашивает Бэн.

– Ну, выслеживаем кое-кого.

Он показывает мне листок бумаги.

– Я заправился. И разузнал, как ехать к дому твоего отца.

Отец. Дом отца. Совершенно незнакомое мне понятие. Как будто мы куда-то на луну собираемся.

– Спасибо.

Он протягивает мне листок, я какое-то время стою в нерешительности. Гарри сказал, что за последние десять лет мой отец переезжал шесть раз. Мне от этого стало не по себе, хотя не знаю, чего я испугалась – что я не найду его или что найду.

Я хватаю листок.

– Хочешь за руль?

Я качаю головой. Слишком нервничаю.

Бэн как будто понимает и, когда мы выезжаем на шоссе, начинает болтать. Он рассказывает, что рос в мекке сноубордистов, а денег на то, чтобы заняться этим спортом самому, не было, так что они с братьями творили всякие безумства, например, надевали чехлы на скейты и съезжали по склонам на них.

– Джеми, мой старший брат, однажды сразу обе руки сломал.

– Ой.

– Бэнд во многом похож на Траки. Тут живут такие же хиппи-голодранцы, любители активного отдыха.

Я киваю.

– Так, нам уже сворачивать с трассы, говори, куда дальше.

Через несколько минут мы подъезжаем к ветхому красному деревянному дому. Двор перед ним завален всяким барахлом: ржавая газонокосилка, пластмассовые игрушки, диван, из которого лезут внутренности.

– Это он?

– Это адрес, который мне дал Гарри.

– Войдешь?

Я смотрю на грязный двор. Не особо похоже на жилище хорошего человека с хорошей семьей, которое я себе воображала. Может, Гарри раздобыл устаревший адрес.

– Или можем подождать, посмотреть, кто выйдет, – говорит Бэн.

Да. Так лучше. Я киваю.

Мы паркуемся напротив дома. Бэн пьет кофе и съедает штук шесть пончиков. Я смотрю, как пробуждается дом. Включают свет. Поднимают жалюзи. Наконец, где-то через час, лениво открывается дверь, из которой выходит девочка. Младше меня, лет четырнадцати. Она недовольно собирает какое-то барахло с газона. Через некоторое время неровной походкой выходит и малыш в футболке и подгузнике. Девчонка берет его на руки. Я недоумеваю. Она – его дочь? И малыш тоже его? Или это ее ребенок? Может, вообще не тот дом?

– Хочешь, я схожу? – предлагает Бэн.

– И что скажешь?

– Не знаю. Что продаю что-нибудь.

– Что?

– Да что угодно. Кабельное. Косметику. Чертовщину какую-нибудь.

Мы раздумываем, что делать, и тут вдруг раздается легкий рев, потом он становится все громче и громче, пока не начинает напоминать раскаты взрыва – легендарный мотор «Харли-Дэвидсона». Он останавливается прямо рядом с нами, и мы с Бэном сползаем по сиденьям. Мотоцикл подъезжает к этому самому дому, там несколько раз рявкает, прибавляя газу, и ребенок заходится от страха. Девчонка берет его на руки и начинает орать на этого непонятного мотоциклиста. Он выключает двигатель, снимает шлем. Это мужчина, но он стоит к нам спиной, так что его я не вижу, но замечаю ненависть на лице девчонки. С грохотом открывается дверь, выходит женщина с короткими темными волосами, с сигаретой в одной руке и детским поильником в другой. Она тушит сигарету, берет на руки ребенка и начинает ругаться с мотоциклистом.

Я смотрю на все это, как будто в кино. Ссора продолжается. Она вручает ему ребенка, который начинает орать, и мужчина сразу же передает его девчонке. Женщина что-то говорит, он колотит рукой по сиденью мотоцикла. Затем разворачивается и смотрит в мою сторону, хотя меня не видит. Но я его – да. Волосы у него такие же каштановые, как и у меня, миндалевидные серые глаза с ореховым оттенком, как и у меня, и оливковая кожа, как и у меня.

Как и у меня.

Крики продолжаются. Девчонка сажает ребенка и, расплакавшись, убегает. Ребенок принимается выть. Женщина берет его на руки и уходит в дом, хлопнув дверью, и вскоре он тоже хлопает дверью гаража.

Бэн смотрит на меня. Потом на дом. Потом снова на меня. И качает головой.

– Что? – спрашиваю я.

– Бред какой-то.

– В смысле?

Он опять смотрит то на дом, то на меня.

– Внешне он похож на тебя, а ведет себя точь-в-точь как мой отец.

Я молчу.

– Ты нормально? – спрашивает он через какое-то время.

Я киваю.

– Пойдешь? Или вернемся попозже, когда он, может, успокоится?

В детстве я любила воображать, что мой папа – бизнесмен, летчик, зубной врач, человек из другого мира. А он оказался не такой. Я, конечно, и так это знала. Нечему удивляться. Триша всегда называла его донором спермы. Наверняка у них это было один раз, и случайно получилась я. И нет никаких сказочных причин, почему он не приезжал и не ответил на мое письмо и ни разу не послал мне сраную открытку ко дню рождения. Он наверняка и не знает, когда я родилась. Откуда? Для этого надо было бы, чтобы мое существование для него что-то значило.

– Поехали, – говорю я Бэну.

– Ты уверена? Он же тут.

– Поехали, – резко повторяю я. Больше Бэн ничего не говорит. Разворачивается, и мы едем.

36

К тому моменту как мы снова выезжаем на шоссе, Коди из меня словно пылесосом высосало. Бэн бросает в мою сторону взволнованные взгляды, но я от них уворачиваюсь. Я его избегаю. Скомкав свитер, я кладу его между головой и окном и со временем отключаюсь.

Когда я просыпаюсь несколько часов спустя, прохладный горный воздух Сьерра-Невады уже сгорел в сухой и жаркой пустыне Невада. И уже почти можно забыть, что мы сворачивали в ту сторону.

От жары в голове плывет, во рту металлический привкус, на губах сухая корочка – полагаю, слюни текли. Бэн смотрит на меня, и, хотя мне самой было приятно видеть, как он спит, себя я чувствую словно обнаженная.

– Где мы? – спрашиваю я.

– Буквально хрен знает где. Какое-то время назад проехали некий Хоторн, больше ничего не могу сказать. Даже тачек других не попадается. Что хорошо – гнать тут можно вовсю.

Я бросаю взгляд на спидометр. Сто сорок пять километров. Впереди длинная прямая полоса дороги, на которой поблескивают миражи – оазисы с водой, которых на самом деле нет. Стоит только доехать до одного из них, как он исчезает, а на горизонте появляется новый.

– Если и дальше ехать в таком темпе, в Вегасе будем к пяти, а в Лафлине к семи, – сообщает Бэн.

– О.

– Ты в порядке?

– Почему ты об этом все время спрашиваешь? – Я тянусь рукой к теплому «Доктору Пепперу». – Гадость какая.

– Заметишь Севен-Эллевен, кричи, – он как будто рассердился, но потом смотрит на меня и словно смягчается. Бэн открывает рот что-то сказать, но передумывает и молчит.

– Что? – со вздохом спрашиваю я.

– Дело не в тебе, а в нем.

Я все еще чувствую себя перед ним голой и рявкаю в ответ.

– Ты это говоришь девчонкам, когда бросаешь их? Дело не в тебе, а во мне.

Бэн поворачивается ко мне, потом снова переводит взгляд на дорогу.

– Может, и говорил бы, если бы до этого доходило, – холодно отвечает он. – Но я имел в виду твоего отца.

Я молчу. Я не хочу разговаривать об отце, или кем там был этот мужик.

– Да он мудак, – продолжает Бэн. – И к тебе он ничерта отношения не имеет.

Я все не отвечаю.

– Я, может, конечно, не представляю, что ты чувствуешь, но так моя мать говорила мне о моем отце. Что дело не во мне. А в нем. А я ей никогда не верил. Думал, что она просто утешить меня пытается. Потому что уж наверняка я виноват. Но, глядя на тебя и на этого дебила, я готов пересмотреть свою позицию.

– В каком смысле?

Бэн смотрит строго на дорогу, словно ровное прямое шоссе требует предельной концентрации.

– Если твой отец изначально козел – а изначальнее, чем вообще отрицать твое существование, и не придумаешь, – это не потому, что ты сделала что-то не так. Это он делал все не так, – поспешно говорит он. Затем добавляет: – И, может, это не мое дело, но мне хотелось сказать тебе это последние примерно четыреста семьдесят восемь километров.

Я смотрю на Бэна. И снова задаюсь вопросом: как вышло, что мы чувствуем во многом одинаково и при этом такие разные?

– Ты винил себя в ситуации с твоим отцом? – спрашиваю я.

Бэн молча кивает.

– За что?

Он вздыхает.

– Я был чувствительным ребенком. Плаксой. Чуть что, бежал к мамочке. А он этого терпеть не мог. Велел быть мужиком. Я пытался. Стать покруче. Как он, – Бэн кривится. – Но отец меня все равно терпеть не мог.

Я не знаю, что ответить. Говорю лишь, что сочувствую.

Он на миг отпускает руль и вскидывает руки в воздух, словно говоря: «Что тут поделаешь?»

Я еле сдерживаю желание коснуться его щеки. Я даже представить себе не могу, каково это – жить с отцом, у которого такие представления о том, каким должен быть мужчина. Пытаться одновременно и подражать ему, и бежать от этого. Потом я думаю о Трише. О том, что ее почти никогда не было, о ее бесконечной череде интрижек на три месяца. О том, как она отказывалась знакомить меня с отцом. О том, что она от своей роли практически отказалась и как бы «сдала» меня Гарсиасам. Я всегда ее за это презирала, но теперь думаю, не стоит ли сказать ей спасибо.

Ближе к Вегасу машин становится больше, а потом вдруг мы оказываемся в огромном городе, странном и непонятном, а час спустя мы снова черт знает где, а через час после этого – в Лафлине.

Лафлин представляет собой странный гибрид: отчасти безликий город пустыни, а в центре, по берегам Колорадо, многоэтажные отели. Мы минуем угнетающую центральную полосу, после которой попадаем в более скромный район казино-мотелей и останавливаемся у «Вэгон Вил Отель/Слот-машины», в котором, если верить рекламе, предлагают номера за сорок пять баксов за ночь.

Мы подъезжаем, звоним в звонок, и дружелюбная женщина с косами спрашивает, чем она может быть нам полезна.

– Два номера есть? – спрашивает Бэн.

Деньги тают быстрее, чем я ожидала. Я вспоминаю о том, как во вчерашнем мотеле у меня начался приступ паники и как Бэн утешал меня по телефону. И о том, что он сегодня сказал в машине.

– Давайте один с двумя кроватями, – говорю я.

Я плачу, и мы идем в машину за вещами. Когда мы выезжали, тачка была такая чистенькая, а теперь в ней снова гора мусора. Я пытаюсь немного навести порядок, пока Бэн относит наши рюкзаки в номер.

Когда я поднимаюсь, он крутит в руках какие-то бумажки.

– Тут есть меню на вынос. Хочешь, сходим, возьмем чего-нибудь? Или закажем пиццу?

Я вспоминаю нашу встречу несколько месяцев назад: буррито, телик, диван.

– Давай пиццу.

– Пепперони? Колбаса? Или и то и другое?

– Что-нибудь одно, – со смехом отвечаю я.

Бэн смотрит в меню, и через полчаса у двери появляется пицца, чесночные булочки и огромные цистерны с «Пепси» и «Доктором Пеппером». Мы раскладываем все это на полотенце на одной из кроватей и садимся, скрестив ноги, как будто у нас пикник.

– Господи, как хорошо наконец-то выбраться из машины, – говорю я.

– Ага. У меня иногда после турне еще несколько дней жопа вибрирует.

– Жаль, что тут кровати не с вибромассажем, а то можно было бы продлить удовольствие.

– Я таких, вообще-то, и не видел ни разу, – отвечает Бэн.

– Да и я тоже. Я и в мотелях-то не так часто бывала, – если уж совсем начистоту, то все мои отели и мотели можно пересчитать по пальцам одной руки. Триша никуда ездить не любила. Так что все мои путешествия проходили с Гарсиасами, да и с ними мы обычно либо ходили в поход, либо ездили к их родственникам.

– Значит, до этого у тебя было не так много возможностей поселиться в мотеле в одном номере с парнем? – как бы небрежно говорит Бэн, почему-то уделяя при этом чрезмерное внимание корке от пиццы.

– Ни одной.

– Значит, это у тебя впервые? – продолжает он. – В одном номере с парнем на двоих? – Как-то он на удивление застенчив.

– У меня раньше вообще ничего с парнем на двоих не было.

Бэн отвлекается от корки и пристально смотрит на меня, словно пытается понять, о чем это я. А я смотрю на него, чтобы он по взгляду догадался. Его нежно-голубые глаза, похожие на безлюдный бассейн мотеля, расширяются от удивления.

– Вообще ничего?

– Нет.

– Даже… пиццу вместе не ели?

– Ох, ну просто так ели. Но не на двоих. Тут большая разница.

– Да?

Я киваю.

– А сейчас как?

– А что сейчас?

Он смотрит на меня.

– А как это выглядит? – спрашиваю я.

Бэн жутко смутился и нахмурился, словно уже не понимает, о пицце ли речь. И смотрит на ее останки.

– Выглядит так, будто ты съела два кусочка, а я четыре, так что тебе пепперони нравится меньше, чем мне.

Я киваю, показывая на кучку жирных кружочков, которые я выковырнула из пиццы.

– И все это произошло в номере мотеля, в котором мы сидим вместе, – продолжает он.

Я снова киваю. И на миг вспоминаю о своей клятве никогда не спать с ним под одной крышей. Он, может, тоже такую себе дал. Очевидно, что сегодня я ее нарушаю, хотя, если честно, в своих намерениях я преступила ее уже давно. И все это как будто уже не важно.

– И что это означает? – спрашивает Бэн, стараясь делать вид, что это ничего не значит, хотя выглядит он очень взволнованным и юным.

– Это значит, что он у нас с тобой один на двоих, – это все, что я готова ему дать, хотя, сказать по правде, по ощущениям, это довольно много. Затем мне вспоминаются собственные слова, которые я вчера сказала ему, пытаясь убедить его поспать: можно составить новые правила.

Думаю, это сейчас у нас и происходит.

37

Просыпаюсь я в темноте, хотя сквозь плотные шторы пробиваются лучи яркого утреннего солнца. На часах десять тридцать. А отключилась я в районе полуночи.

Бэн на соседней кровати все еще спит, и он кажется таким милым, лежит, свернувшись калачиком вокруг подушки. Я потягиваюсь, расслабляя мышцы, затекшие после целых суток в машине.

– Привет, – говорит Бэн сонным голосом. – Сколько времени?

– Половина одиннадцатого.

– Ты готова?

Коробка от пиццы стоит на комоде. Просто безумие какое-то: вчера – в номере, который мог бы мне насоветовать Брэдфорд, прямо неподалеку от его дома, – мне удалось забыть, зачем мы сюда приехали. Но теперь я вспомнила все. Это точно. Мне одновременно и холодно, и жарко, и тошно. Я не готова. И никогда не буду.

– Да, – отвечаю я.

Бэн долго смотрит на меня. Пока снимает никотиновый пластырь и приклеивает другой.

– Ты не обязана это делать, – говорит он. – Я буду рад, если мы сейчас попросту поедем обратно.

Это, конечно, очень мило. Но от одной миссии мы уже отказались. Хотя та ничего и не значила. А эта значит. Я качаю головой.

Он надевает рубашку.

– И каков план нападения?

– Я думала, засядем у его дома на весь день, как и… – Я не заканчиваю. Но Бэн понимает.

– Ты же сказала, что он в казино работает. У них график нестандартный. Может, он в ночную смену.

Об этом я не подумала.

– Да, возможно, слежка будет долгой.

Бэн какое-то время смотрит на меня.

– А где он работает?

– Казино «Континенталь». – Мы вчера мимо проезжали, и даже, несмотря на жару, у меня мурашки по коже забегали от одной только мысли о том, как я близко. Если уж он оказывал на меня такое влияние через Сеть, когда между нами было столько километров и масок, то что же будет при личной встрече?

Бэн открывает телефонную книгу, листает.

– Ты что делаешь? – спрашиваю я, но он, не отвечая, начинает набирать какой-то номер. Когда берут трубку, Бэн принимается изображать какой-то провинциальный акцент.

– У вас тут работает мой приятель Брэд Смит. Не хочу его от дел отвлекать, но я вышел из дома, и дверь захлопнулась, а запасные ключи у него. Какой у него сёдня график, я подойду, заберу?

Бэна ставят на паузу, он смотрит на меня и подмигивает. Затем возвращается голос из телефона.

– А, да. Конечно. А закончит когда? Я заскочу и заберу свои ключики. – Снова пауза. – В пять? Отлично. До пяти как-нибудь протяну. Спасибо. И вам того же.

Бэн кладет трубку.

– Смена в пять кончается.

– В пять, – повторяю я.

Если он пойдет сразу домой, будет в полшестого или в шесть.

– А ты хороший детектив, – говорю я с улыбкой.

Но Бэн смотрит серьезно, весь теперь такой деловой.

– Я предлагаю приехать к нему пораньше, все разнюхать, а потом твой ход.

– Мой ход?

– Ну, ты же сделаешь ход?

– Конечно, сделаю. – Я очень долго думала в дороге о том, что скажу. Словно продумывала строчки для пьесы. Дальнейшее притворство. Будто я – как Мэг. Будто я хочу покончить с собой. Будто у меня хватит на это сил.

– Ладно, у нас остается… шесть часов.

Я киваю. Шесть часов.

– Чем хочешь заняться?

Блевать. Убежать. Спрятаться.

– Не знаю. Чем тут можно заняться-то?

– Можно у бассейна посидеть, но я ночью в него голову окунул, вода там теплая, как моча.

– Жаль, что я купальник не взяла.

– Можем поискать «шведский стол: ешь, сколько влезет» за доллар девяносто девять.

– Не сомневаюсь, что в тебя много поместится.

– А еще я бы убил за холодный кофе. Там градусов сорок. Наверняка же не только пиво бывает холодное. Можно позавтракать в казино, а потом поиграть.

– Да сама поездка уже выходит слишком азартная, к тому же денег лишних нет. Я бы предпочла отключиться. Может, кино посмотреть или типа того.

– Хорошо. Шведский стол и кино. Как на свидании, – он осекается, даже чуть краснеет. – Ну, это не свидание, но ты сама поняла.

– Да, Бэн, я поняла.

Холодный кофе нам не попадается, но шведский стол мы находим, и Бэн съедает какое-то офигенное количество яиц, бекона, колбасы и прочих разновидностей мяса, словно запасаясь на всю последующую веганскую жизнь. Мне же удается съесть только половинку горячей вафли. Затем мы находим «Синеплекс» и смотрим какой-то смешной фильм из тех, где машины превращаются в людей. Это уже какая-то третья или четвертая часть, предыдущих мы, разумеется, не видели, но это и не важно. Мы просто стонем от ужасного сценария, поедая попкорн из одного ведерка на двоих, и мне на несколько минут удается забыть о том, что на сегодня запланировано. Фильм заканчивается почти в три.

Я возвращаюсь в мотель, чтобы переодеться. Уж не знаю почему, но я взяла приличную юбку с топом, в которых ходила на одну из многочисленных служб по Мэг. Мы с Бэном оплачиваем номер еще на одну ночь, решив, что поедем лучше не сегодня, а завтра с ранья, и без остановок, по очереди, как рок-н-ролльщики.

На стойке регистрации спрашиваем, как доехать до дома, где находится квартира Брэдфорда. Это недалеко, всего метров восемьсот.

– Пойдем пешком, – предлагаю я. Время есть, а я так нервничаю, что просто сидеть и ждать не смогу. И вот по пыльным улицам мы доходим до выцветшего добела оштукатуренного здания, рядом с которым только засохшая трава и потрескавшийся цементный бассейн.

Но все равно еще слишком рано. Всего пять часов.

– Наверное, прямо тут ждать неразумно, – говорю я, и мы отходим к винному магазину за несколько кварталов.

– А когда пойдем? – спрашивает Бэн.

– Я пойду в полшестого.

– А я?

– Я как бы должна сделать это одна.

Бэн щурится:

– А мне так не кажется.

– Это, конечно, очень мило с твоей стороны, но мне надо поговорить с ним с глазу на глаз.

– А мне что, в кустах прятаться? – такой вариант ему, видимо, не по душе.

– Брэдфорд очень осторожен. Если он заподозрит, что я не одна, то и разговаривать со мной не станет. – Не сказать, что я его не боюсь. Боюсь. Но я должна сделать это сама. – Жди здесь.

– Здесь? – Бэн словно ушам своим поверить не может.

– Здесь, – прошу я.

– То есть я чисто как водитель ехал, да?

– Ты же знаешь, что это не так.

– Тогда зачем я тут?

Потому что ты мне нужен. Это правда. И она почти такая же страшная, как и то, что ждет меня в том доме. Но Бэну я этого не говорю.