Я была здесь Форман Гейл

5

Оказывается, проникнуть в сиэтлский приют для животных труднее, чем в крутейший ночной клуб с бархатными канатами. В первых двух не оказывается мест, и никакие мольбы не спасают. В третьем место есть, но нужна заявка на прием и копия ветеринарных документов. Я сообщаю хипстерше с пирсингом и в обуви, сделанной без использования натуральной кожи, что я уезжаю и коты уже в машине, она смотрит на меня с полнейшим презрением и говорит, что об этом надо было думать до того, как заводить котят. Мне хочется ей врезать.

– Ну что, может, теперь хочешь покурить? – снова предлагает Упоротый Ричард после третьего неудачного захода. Уже восемь, все приюты закрылись.

– Нет.

– А в клуб сходить или куда еще? Развеяться? Раз уж мы в Сиэтле?

Я уставшая еще с прошлой ночи, компания Упоротого Ричарда никакой радости мне не доставляет, и я пытаюсь придумать, как раздобыть ветеринарные документы завтра – в воскресенье. И пытаюсь отмазаться от его предложения.

– Можем зайти в какую-нибудь дыру из тех, что любила Мэг. Иногда она соизволяла взять нас с собой. У нее тут целая куча любимых собеседников была, – добавляет он после паузы.

Я тут же реагирую на слова «соизволяла» и «собеседников» удивлением. Но, по правде сказать, мне хотелось бы увидеть эти места. Я вспоминаю клуб, в который мы с ней должны были пойти в тот раз. Думаю обо всех других клубах, в которые мы ходили бы, если бы я приезжала чаще. Мэг очень интересовалась музыкальной тусовкой, хотя после моего приезда ее написанные на одном дыхании письма на эту тему постепенно сошли на нет.

– А как же котята? – спрашиваю я.

– Ничего с ними в машине не случится, – отвечает Ричард. – Сегодня градусов тринадцать, еда и вода есть. – Он показывает на Раза и Еще Раза, которые всю дорогу пищали и кричали, а теперь тихонько уснули в своей переноске, прижавшись друг к другу.

И вот мы едем вдоль канала в клуб во Фремонте. Прежде чем войти, Ричард закуривает небольшую трубку, выпуская дым из окна.

– Не хочу делать из котят пассивных курильщиков, – шутит он.

После того как мы покупаем билеты, он сообщает, что Мэг тут часто бывала. Я киваю, будто мне это уже известно. В клубе никого нет. Пахнет выдохшимся пивом, отбеливателем и отчаянием. Оставив Ричарда у бара, я иду одна играть в пинбол. К десяти начинает собираться народ, а в одиннадцать выходит первая группа, вокалист больше рычит, чем поет, а в музыке очень много фидбэка.

Несколько нормальных песен спустя ко мне подходит Упоротый Ричард.

– Это Бэн МакКаллистер, – говорит он, показывая на гитариста-ревуна.

– Ага, – отвечаю я. Я впервые слышу это имя. До нашей дыры имена сиэтлских музыкантов долетают далеко не сразу.

– Мэг тебе о нем говорила?

– Нет, – коротко отвечаю я. Хотя мне уже хочется закричать, чтобы мне перестали задавать этот вопрос. Я теперь не знаю, что Мэг мне говорила, а я пропустила мимо ушей, а чего нет. И уверена, черт побери, только в одном – что она не рассказывала мне о таких жутких страданиях, избавиться от которых можно было, только выпив банку промышленного яда.

Упоротый Ричард все рассказывает, как Мэг была повернута на этом парне, а для меня его рассказ звучит как белый шум, потому что в свое время на каких гитаристах только не была помешана Мэг. Но тут этот конкретный чувак, этот Бэн МакКаллистер, делает паузу, отхлебывает пива из бутылки, взявшись за ее длинное горлышко двумя пальцами, а гитара повисает у его тонкой ноги, словно лишняя конечность. А затем он поворачивается к толпе, на него падает яркий свет прожекторов, я замечаю, что у него просто до невозможности синие глаза, и он делает такой жест рукой, словно прикрывает их от солнца, и принимается искать кого-то в толпе, и от того, как именно он это делает, у меня что-то щелкает внутри.

– А наверное, это «трагический герой гитары», – говорю я.

– Никакого в нем героизма нет, – отвечает Упоротый Ричард.

Трагический герой гитары. Я вспоминаю, что о нем она писала раз-другой, что в целом было примечательно, потому что о парнях Мэг не распространялась. Поначалу казалось, что она заинтересовалась группой и влюбилась в него, как и всегда влюблялась в ребят – да и в девчонок – из этих групп.

Трагический герой гитары. Подруга рассказывала мне о его группе, по звуку напоминающей ретро в стиле «Sonic Youth»/«Velvet Underground», но с современной чувственностью. В общем, как обычно в духе Мэг. Но она также упомянула и его настолько яркие синие глаза, что она вначале подумала, что это контактные линзы. И вот я вижу их перед собой. И впрямь удивительный оттенок.

Мне вспоминается еще одна строчка из ее письма. Мэг спросила: «Ты помнишь, что нам советовала Триша, когда только начала работать в баре?»

Триша обожает раздавать советы, особенно такой чуткой аудитории, как Мэг. Но я каким-то образом сразу поняла, о чем она спрашивает.

– Девочки, никогда не спите с барменами, – предостерегала нас Триша.

– Почему? Потому что все так делают? – спросила Мэг. Ей нравилось, как Триша с нами разговаривает, как будто мы ее подружки из бара и как будто мы уже с кем-то спим.

– Поэтому тоже, – ответила Триша, – но главным образом потому, что так вы лишитесь бесплатной выпивки.

Мэг написала, что то же самое касается и трагических героев гитары. Меня это смутило, потому что подруга не говорила, что ей этот чувак нравится, или что она с ним встречается, или уж тем более спит, у нее такого опыта еще не было, за исключением одного момента, про который мы обе согласились, что он не в счет. Разумеется, если бы с Мэг произошло такое серьезное событие, то есть если бы она с кем-то переспала, она бы мне сказала. Я собиралась у нее об этом спросить, когда она приедет. Но этого не случилось.

Значит, это он и есть. Трагический герой гитары. До этого он казался неким мифическим персонажем, и обычно дать мифическому существу реальное имя – это все равно что приручить его. Но с Бэном МакКаллистером это не работает.

Я начинаю наблюдать за группой пристально. Он исполняет тот же фокус, что и все рокеры: резко отводит гитару, склоняется к ней, потом к микрофону, прекращает играть и хватается за микрофон, как за шею любовницы. Это, конечно, всего лишь театральный ход. Но исполняет он его хорошо. Фанаток у него, наверное, целая куча. Но поверить не могу, чтобы и Мэг оказалась в их числе.

– Наше имя – «Scarps», а за нами играет «Silverfish», – сообщает Бэн МакКаллистер в конце своего короткого сета.

– Готова двигать назад? – спрашивает Упоротый Ричард.

Но я не готова. У меня сна ни в одном глазу, и я страшно зла на Бэна МакКаллистера, который, насколько я понимаю, поимел мою подругу в различных смыслах этого слова. Он использовал ее как одноразовую поклонницу? Он что, не понял, что имеет дело с Мэг Гарсиас? Мэг нельзя поматросить и бросить.

– Пока нет, – говорю я Ричарду, встаю и направляюсь к бару, где стоит Бэн МакКаллистер с новой бутылкой пива и общается с кучкой народа, собравшегося, чтобы сообщить ему, как классно он отыграл. Я целенаправленно шагаю в его сторону, но, оказавшись у него за спиной, когда уже стало видно каждый позвонок на его шее и татуировку на лопатке, ловлю себя на том, что и понятия не имею, что сказать.

Зато Бэн МакКаллистер как будто знает. Закончив через несколько секунд треп с другими девчонками, он разворачивается и смотрит на меня.

– Я тебя заметил.

При ближайшем рассмотрении Бэн МакКаллистер оказывается куда краше, чем допустимо для мальчика. Кажется, такой внешностью славятся ирландцы: темные волосы, кожа, про которую у девушки сказали бы «цвета гипса», а для рокера такая бледнота идеальна. Пухлые красные губы. И глаза. Мэг была права. Похоже, что линзы.

– Где заметил? – переспрашиваю я.

– Вон там, – он показывает на столики. – Я друга высматривал, который обещал прийти, но в свете прожекторов ни черта не видно. – Бэн снова делает такой же жест, словно прикрывает глаза от солнца, как тогда, на сцене. – Но тебя я заметил, – и добавляет после паузы, – как будто это я тебя искал.

Это у него ход такой? Рабочая фраза? Он настолько ее отрепетировал, что и во время концерта нарочно прикрывает глаза рукой, всматриваясь в толпу? Нет, идея-то отличная. Ведь если ты действительно была в толпе, то подумаешь: «Ого, он действительно меня искал». А если нет – все равно заход-то романтичный, и этот рокер, наверное, очень тонкая натура, если верит в судьбу.

Он и к Мэг с такими же словами подъехал? И такой подход с ней сработал? Я с содроганием думаю о том, что моя подруга могла купиться на такое говно, но, с другой стороны, Мэг оказалась далеко от дома, в глаза ей попала звездная пыль, в нос ударили гитарные пары – и кто знает?

Он принимает мое молчание за застенчивость.

– Как тебя зовут?

Скажет ли ему что-нибудь мое имя? Она ему обо мне говорила?

– Коди, – говорю я.

– Коди, Коди, Коди, – словно пробует он. – Имя для ковбойки, – протяжно продолжает Бэн. – А откуда ты, ковбойка Коди?

– Из ковбойской страны.

Его губы медленно расплываются в улыбке, словно он сознательно ее контролирует, выдавая маленькими порциями.

– Хотел бы я там побывать. Может, я приеду тебя навестить, а ты прокатишь меня с ветерком, – Бэн смотрит на меня многозначительно, на случай, если я не поняла двусмысленности.

– Да ты сразу вылетишь из седла.

Ха, ему понравилось. Думает, что я с ним флиртую, скот.

– Да?

– Угу. Лошади хорошо чуют страх.

Его лицо на миг кривится. Затем он продолжает:

– С чего ты взяла, что я испугался?

– Городские гаденыши обычно трусы.

– А почему ты решила, что я городской гаденыш?

– Ну, мы же в городе. А ты гаденыш, разве нет?

На его лице тут же читается недоумение. Парень явно не может понять, то ли у меня такой дикий стиль флирта и я из тех девчонок, кто очень горяч, хотя и немного чересчур агрессивен в постели, либо это уже переросло во что-то другое. Он снова изображает на лице ленивую улыбочку неспешно восходящей рок-звезды.

– Ковбойка Коди, ты с кем обо мне разговаривала? – говорит он как бы небрежно, но в голосе сквозят нотки менее приятного тона.

Я наклоняюсь к нему поближе.

– Хочешь знать, с кем я о тебе разговаривала, Бэн МакКаллистер? – отвечаю я с придыханием – этот трюк очень хорошо исполняет Триша.

Он тоже подается ко мне. Может, вообразил, что мы поцелуемся. Похоже, в большинстве случаев это ему действительно настолько легко дается.

– Может, сказать, с кем я недостаточно разговаривала? – у меня уже не осталось голоса, одно придыхание.

– С кем? – Бэн уже так близко, что я чувствую запах пива.

– С Мэг Гарсиас. Уже месяц с ней не общалась. А ты?

Я раньше выражение «в ужасе отпрянул» только слышала, но увидев, как Бэн МакКаллистер от меня отшатывается, я по-настоящему понимаю значение этих слов. Он напомнил мне змею, которая сначала отпрянет назад, а потом наносит удар.

– Что это за херня? – спрашивает он. Флирт между нами на сегодня закончен, голос Бэна уже превратился в настоящий рык, совершенно непохожий на ту подделку, которая звучала со сцены заместо пения.

– Мэг Гарсиас, – повторяю я. Мне уже трудно смотреть ему в глаза, но за последний месяц я стала специалистом по трудным вещам. – Знаешь ее?

– Ты кто такая? – В глазах у него загорается какой-то огонь, похожий на ярость, а зрачки, наоборот, превратились в льдышки. И уже не кажется, что это контактные линзы.

– Или ты ее просто поматросил и бросил?

Кто-то хлопает меня по плечу. За спиной оказывается Упоротый Ричард.

– Мне рано вставать, – говорит он.

– Я уже закончила.

Дело к полуночи, а я прошлой ночью спала всего три часа, с тех пор ничего не ела, и меня уже потряхивает. Дойдя почти до выхода, я спотыкаюсь. Ричард хватает меня за руку, и тут я делаю ошибку – разворачиваюсь, чтобы бросить последний испепеляющий взгляд на Бэна МакКаллистера, этого поверхностного смазливого мудачка-кривляку.

И очень зря. Его лицо передернуло в борьбе таких эмоций, как гнев и вина. Это выражение очень хорошо мне знакомо. Вижу его каждый день в зеркале.

6

Я падаю на велюровый диван прямо в одежде. А проснувшись в воскресенье утром, обнаруживаю, что у меня на груди и лице спят Раз и Еще Раз. Либо я захватила их диван, либо они захватили меня. Поднявшись, я замечаю, как последний жилец дома, которого за все эти дни я вижу впервые, ставит в раковину чашку из-под хлопьев и выходит через заднюю дверь.

– Гарри, пока, – кричит ему вслед Элис.

Значит, это Гарри. По словам Мэг, он почти все время проводит в своей комнате с многочисленными компами и банками с кимчи.

Элис уходит на кухню и приносит мне чашку кофе, объявив, что зерна выращены в Малави, в затененной свободной зоне, и приобретены в рамках паритетной торговли. Я киваю, как будто меня интересует в кофе хоть что-то кроме того, чтобы он был горячий и с кофеином.

Я остаюсь сидеть на диване, а коты принимаются играть, лупя друг друга по морде. У Раза вывернулось ухо. Я поправляю, он мяукает. И это существо кажется мне таким беспомощным, что, хочу я того или нет, но я никак не смогу отвезти их в приют, даже в такой, где их не усыпят.

Выпив кофе, я выхожу с телефоном на крыльцо, где кто-то выставил пустые бутылки из-под пива, точно кегли в боулинге. Я звоню Трише. Сейчас только десять тридцать, но она чудесным образом все же берет трубку.

– Ну, как большой город? – интересуется она.

– Большой, – отвечаю я. – Слушай, что ты скажешь, если я привезу домой пару котят?

– А что ты скажешь, если я предложу тебе пожить где-нибудь в другом месте?

– Это на время. Пока я не пристрою их в хорошие руки.

– Коди, забудь об этом. Я восемнадцать лет растила тебя. Больше мне никакие беспомощные создания не нужны.

Мне в таком отношении много что противно – и не в последнюю очередь намек на то, что я – беспомощное существо, которое она холила годами. Вообще я бы сказала, что я сама себя растила, хотя это было бы нечестно по отношению к семье Гарсиасов. Когда у меня был острый фарингит, это Сью заметила налет у меня на миндалинах и отвела к педиатру, чтобы мне выписали антибиотики. Когда у меня начались месячные, Сью купила мне прокладки. Триша лишь бегло указала мне на тампоны в шкафчике «на случай когда понадобятся», не догадываясь, насколько двенадцатилетнего ребенка могла напугать сама мысль засунуть в себя что-нибудь размера «супермакси». Что же до пятидесяти обязательных учебных часов вождения, необходимых для получения прав, Триша продержалась целых три. Остальные сорок семь взял на себя Джо, проведя со мной и Мэг в машине бессчетное число воскресений.

– Я тут, возможно, еще на несколько дней задержусь, – говорю я. – Прикроешь меня в понедельник у мисс Мейсон? За сорок баксов.

– Конечно. – Деньги Тришу привлекают. Она не интересуется ни почему, ни когда я вернусь.

Потом я звоню Гарсиасам. С ними дело обстоит сложнее, потому что, если я скажу им о котятах, они тут же предложат взять их себе, даже невзирая на отношение Самсона к кошкам, и это кончится катастрофой. Я сообщаю Сью, что мне нужна еще пара дней, чтобы доделать тут все за Мэг. В ее ответе слышится облегчение, и больше она ни о чем не спрашивает. Говорит, что можно не спешить. Я уже собираюсь вешать трубку.

– Да, Коди…

Я ненавижу это вот «да, Коди». Все равно что услышать, как взводят курок. Как будто мне сейчас скажут, что все знают.

– Да?

Следует долгая пауза. Сердце начинает стучать сильнее.

– Спасибо тебе, – это все, что говорит Сью.

Я возвращаюсь в дом и спрашиваю у Элис совета, как лучше пристроить котят. В хорошие руки.

– Можно дать объявление на сайте Крейглист, но я слышала, что иногда там берут животных для лабораторных исследований.

– Не очень подходяще.

– Ну, можно еще расклеить объявления. Фотки с котятами всем нравятся.

Я вздыхаю.

– Ладно. Как?

– Сфотографировать, потом, наверное, отправить себе на почту, добавить текста, распечатать… – начинает она. – Но, наверное, проще воспользоваться ноутбуком Мэг, у него есть встроенная камера.

Этот комп за тысячу восемьсот баксов ей купили родители, когда она уезжала в колледж. До сих пор кредит выплачивают.

Я поднимаюсь в ее комнату и отыскиваю ноутбук в одной из коробок. Включаю. Он запрашивает пароль, я ввожу «Рантмайер», и он запускается. Я спускаюсь, а Элис усаживает котят, чтобы сфотографировать их вместе, что оказывается труднее, чем можно было предположить. Я вспоминаю, что мозгов у котенка не больше наперстка. Наконец я делаю кадр. Элис быстренько составляет объявление, и я возвращаюсь в комнату Мэг, чтобы попробовать его распечатать.

Я уже чуть было не закрыла ноутбук. Но увидела на панели инструментов внизу ярлычок почтового клиента и, не задумываясь, открыла. Тут же загрузилась куча новых писем – в основном спам, всякая бредятина от каких-то неизвестных людей, которые не в курсе, что она умерла, и среди всего этого пара сообщений со словами «Мэг, мы по тебе скучаем», а еще в одном говорится, что она сгниет в аду, потому что самоубийство – грех. Это я удаляю.

Мне интересно, что было в последнем письме Мэг. И кому оно было адресовано. Было ли оно о самоубийстве? Переходя в папку отправленных, я оглядываюсь, как будто на меня кто-то смотрит. Но, разумеется, никого нет.

Это оказывается не предсмертное послание. Оно было составлено за два дня до смерти, и, как мы все знаем, настроено на отправку через день после смерти. А после него она написала еще целую кучу сообщений, в том числе и в библиотеку: Мэг пыталась оспорить штраф за просроченную книгу. Она что, знала, что скоро умрет, и все равно переживала из-за библиотечного штрафа?

Как так можно? Как люди принимают подобные решения, пишут подобные письма, а потом живут как ни в чем не бывало? Если ты на такое способен, нельзя ли и дальше жить как ни в чем не бывало?

Я открываю еще одно из отправленных. Вот что она написала Скотти на той же неделе, когда покончила с собой: «Привет, Рантмайер, я тебя обожаю. И это навсегда».

Было ли это прощание? Может, она и мне что-то такое написала, что я пропустила?

Я прокручиваю дальше, и вот что странно: за неделю, предшествующую смерти, Мэг написала очень много, но за ней следует огромный полуторамесячный перерыв, а потом с конца января снова идут письма.

Я уже снова собиралась все закрыть, как увидела письмо, отправленное на адрес [email protected] за несколько дней до смерти. Чуть-чуть поколебавшись, я открываю.

Больше тебе обо мне беспокоиться не придется.

Это уже другое прощание, и, несмотря на веселую рожицу, я ощущаю, что у нее разбито сердце, что она чувствует себя отверженной и пораженной – подобные вещи у меня никогда не ассоциировались с Мэг Гарсиас.

Я возвращаюсь в ее входящие и принимаюсь искать письма от этого bigbadben. Переписка тянется до осени, первые сообщения совсем коротенькие и полны острот, такой однострочный стеб – по крайней мере с его стороны. Ее ответов я не вижу, лишь его реплики, потому что он каждый раз обрезал ее письма. Переписка началась после того, как Мэг впервые попала на его выступление, всякое «спасибо, что пришла на концерт, спасибо за комплименты моей дерьмовой группе» – деланое самоуничижение, которое раскусил бы и шестилетний. Также написано, когда следующие концерты.

Затем тон делается более дружеским, после чего начинается флирт: в одном сообщении он дает ей прозвище Безумная Мэг, в другом рассуждает о ее электрических говнодавах (наверное, имеются в виду ковбойские ботинки из оранжевой змеиной кожи, которые моя подруга нашла в Гудвиле и носила, не снимая). Еще в паре писем он снова называет ее чокнутой, так как любому известно, что Кит Мун[9] – однозначно лучший барабанщик на свете. И еще несколько реплик на ту же тему рока, вокруг которой Мэг могла флиртовать днями.

Но потом тон резко меняется. «Все нормально. Мы остаемся друзьями», – пишет он. Но дискомфорт ощущается даже здесь, за три шага и четыре месяца. Я перехожу в отправленные, чтобы посмотреть, что она ему написала: вижу начало переписки, треп про Кита Муна, но чем вызваны более поздние письма – нет, там снова выдран кусок. Почти весь январь и февраль. Странно это.

Я возвращаюсь к письмам Бэна. Еще в одном говорится: «Не парься из-за этого». В другом он просит так поздно не звонить. Еще в одном не особо убедительно повторяет, что да, они все еще друзья. Еще в одном спрашивает, не она ли взяла у него майку с «Madhoney»[10], и если да, то пусть вернет, потому что она отцовская. Затем я читаю одно из последних его писем. Одно предложение, но такое жестокое, что у меня кровь в жилах от ненависти к этому Бэну МакКаллистеру леденеет: «Мэг, отстань от меня».

Вот она и отстала. Да уж.

Вчера я видела большую, аккуратно сложенную, черно-бело-красную футболку. Поскольку я ее не узнала, бросила в кучу вещей на отдачу. Я хватаю ее – там написано «Madhoney». Его драгоценность. Даже этого не захотел ей оставить.

Я возвращаюсь к ноутбуку и яростно строчу Бэну новое письмо из ящика Мэг с темой «Возвращение из мертвых».

«Твоя драгоценная футболочка воскресла. А в остальном на чудеса и воскрешения есть предел».

Письмо я не подписала и отправила, не успев подумать. Сожалеть об этом я начинаю через целых тридцать секунд и тут вспоминаю, почему вообще ненавижу электронную почту. Когда пишешь письмо, например, отцу, можно исписать кучу страниц, как тебе кажется, важными вещами, поскольку ты даже не знаешь, где он живет, а если бы и знала, то на поиски конверта с маркой ушла бы уйма времени, к которому ты это письмо уже успеешь разорвать. А потом в один прекрасный день ты находишь его электронный адрес, подходишь к компу с Интернетом, где уже такого мягкого тыла нет, пишешь все, что чувствуешь, и жмешь на «отправить», не дав себе шанса отговорить себя от этого поступка. А потом ждешь, и ждешь, и ждешь, а ответа все нет, и то, что было для тебя важным, оказывается ерундой. И ты понимаешь, что не стоило этого говорить.

Мы с Элис обклеиваем все улицы Такомы рядом с колледжем объявлениями про котят. Затем ей приходит в голову умная мысль расклеить их в понтовом магазине здорового питания, где затариваются богачи. Мы садимся на автобус, и по пути она мне рассказывает, что магазин не относится к сети «Хоул Фудз», но, возможно, и его тут скоро откроют. На мое «восхитительно» Элис, не уловив сарказма, отвечает «да», и я поворачиваюсь к окну в надежде, что она заткнется.

Поездка оказывается неудачной, потому что менеджер запрещает нам расклеивать там объявления, так что мы просто вручаем их богатеньким покупателям с пакетами из макулатуры, и они все смотрят на нас так, словно мы раздаем бесплатный крэк на пробу.

Возвращаемся мы после пяти, и даже бодрая Элис уже поникла. А я в ярости и отчаянии. Я не ожидала, что пристроить котят так сложно, и у меня такое ощущение, что надо мной зло подшутили, и Мэг смогла посмеяться надо мной последней.

В доме пахнет готовкой – точнее, непривычным и неприятным сочетанием специй, которые вместе обычно не используются: карри, розмарин и чрезмерное количество чеснока. На диване я снова вижу Дерево с пивом.

– Я думала, ты уже уехала, – холодно говорит она.

Элис крепит объявление на доске у двери рядом с большой рекламой завтрашней встречи «Линии жизни». И объясняет Дереву, что я пытаюсь найти дом для Раза и Еще Раза.

Дерево кривится.

– Что, ты что-то против котят имеешь? – спрашиваю я.

Она морщит нос.

– Раз и Еще Раз. Клички какие-то пидорские.

– Я бисексуалка, так что мне не особенно нравится, как уничижительно ты используешь этот термин, – Элис пытается ее раскритиковать, но каким-то образом у нее это выходит все равно слишком жизнерадостно.

– Ну извини. Я понимаю, что это коты погибшей, но имена все равно пидорские.

С такими заявлениями Дерево похожа не столько на хиппи, сколько на обычное быдло из нашего городка. За это я ненавижу ее одновременно и еще больше, и меньше.

– А тебе какие клички больше нравятся? – спрашиваю я.

– Мне – Тик и Так. Я про себя их так и называю.

– А что, по-твоему, Раз и Еще Раз – плохо? – в грязном фартуке и с деревянной ложкой в руке появляется Упоротый Ричард. – Я думаю, что надо назвать их Ленни и Стивом.

– Это не кошачьи имена, – говорит Элис.

– Почему это? – недоумевает Упоротый Ричард, поднимая ложку, содержимое которой как раз и излучает тот странный запах. – Кто хочет попробовать?

– Что это? – интересуется Дерево.

– Всечтобыловхолодильнике. Тушеное.

– И котов бы туда положил, – отвечает она. – Тогда и пристраивать бы не пришлось.

– Ты же вроде вегетарианка, – язвит Элис.

Упоротый Ричард предлагает мне разделить с ним его омерзительную трапезу. Пахнет так, будто все специи ввязались друг с дружкой в спор, которого никто не выиграл. Но отказываюсь я не поэтому. Я просто отвыкла от общества. И не знаю, когда это произошло. У меня раньше были друзья – не то чтобы настоящие, но были – из нашей школы, из нашего городка. И раньше я все время проводила у Гарсиасов. А сейчас это раньше кажется таким далеким от сегодняшнего дня.

Покинув всех, я иду на кухню попить. Я до этого купила литр «Доктора Пеппера» и убрала в холодильник, но Упоротый Ричард в своем кулинарном приступе все переставил, так что приходится рыться. В глубине мне попадается пара банок «Ар-Си колы», и мне становится нехорошо, потому что единственной из моих знакомых, кто это пил, была Мэг. Я беру старую кружку с изображением группы «Sonics», бросаю в нее лед и наливаю колу. Не хочу, чтобы после меня тут хоть что-то от нее осталось.

7

Только через час после ухода Бэна я успокаиваюсь. И только еще через час набираюсь смелости снова запустить ноутбук Мэг. В одном он был прав: я ничего не поняла. Судя по тому, как он это сказал, Мэг сделала что-то такое, чтобы заслужить такую мерзотную реакцию. Я ее знаю. И знаю ребят вроде Бэна. Через Тришу их за долгие годы много прошло.

Я снова открываю почтовый ящик подруги, захожу в отправленные, но письма есть только ранние, ноябрьские: флирт с ее стороны, рассуждения о том, кто лучше писал песни, кто лучший барабанщик, какая группа самая переоцененная, какая самая недооцененная. А потом, перед каникулами, все это резко остановилось. Особого ума не надо, чтобы понять: они переспали. А затем он ее бросил.

Менее ясен пробел в сообщениях от Мэг. Мы с ней зимой особо не переписывались, но я уверена, что хоть что-то, да было. Я захожу в собственную почту, чтобы убедиться, что я это не нафантазировала, и в январе оказывается пусто, а за февраль сообщения от нее есть. А в ее отправленных – нет.

Странно. Она подцепила какой-то вирус, который сожрал почту за несколько недель? Или она их куда-то перенесла? Я начинаю рыться в других приложениях, хотя сама не знаю, чего ищу. Открываю календарь – в нем ничего нет. Проверяю корзину, на случай, если удаленные файлы попали туда. Там куча всего, но в основном какая-то ерунда. Есть одна безымянная папка. Я пробую ее открыть, но через корзину не получается. Перетащив ее на рабочий стол, я делаю еще одну попытку, но в этот раз компьютер сообщает мне, что файл закодирован. Испугавшись, что это может быть вирус и я испорчу комп, я снова бросаю его в корзину.

Всего полдесятого, а я опять еще ничего не ела, к тому же меня уже мучает жажда, но спускаться не хочется. Так что я раздеваюсь и ложусь в кровать Мэг с привидениями, потому что постель с ее запахом сейчас как раз то, что мне нужно. Я понимаю, что после этого наши запахи смешаются и ее станет менее выраженным, но это почему-то вдруг становится не важным. Ведь раньше всегда так и было.

8

На следующее утро я просыпаюсь от тихого стука в дверь. В незанавешенное окно светит яркое солнце. Я сажусь, в голове словно песок.

Снова раздается стук.

– Войдите, – хриплю я.

В дверях появляется Элис, опять с чашкой кофе – зерна наверняка собраны карликами из Никарагуа.

Я потираю глаза, беру кофе, издав стон благодарности.

– А сколько времени?

– Полдень.

– Полдень? Я четырнадцать часов проспала.