Сакура, свадьба, смерть Сивинских Александр
– Это, скорее всего, окаме. Она у нас только одна в саду, молоденькая, еле прижилась поначалу, бедолажка! Мы её специально подальше от посетителей высадили, чтобы не тревожили они её, не сломали ненароком. Ну, впрочем, с ней-то как раз всё и понятно, весна в этом году в городе была поздняя, да и лето только полмесяца как жарой-то разыгралось, так что и вишенка эта в тени других деревьев, да в холодке припозднилась с плодоношением. Обычно сакуры в нашем климате в начале июня, в июле зрелыми ягодами-то обзаводятся, а окаме вот только сейчас последние сбрасывает…. Бывают же исключения, да.
– А тис?
– Что тис?
– Хочу спросить: у тиса вашего, у ягодного, бывают исключения? Ну, чтобы он вот так, беспричинно, пораньше созрел?
– Что вы?!
Директорша замахала руками, отвергая нелепую возможность.
– Нет, нет! Тис – это дерево серьёзное, взрослое! Тут нужны какие-то внешние обстоятельства, исключительные совпадения, чтобы он мог вот так, почти на месяц раньше….
– Тогда не подскажете, откуда взялась на территории вашего ботанического сада эта красота?!
Глеб ринулся от окна к директорскому столу и с разбега ткнул пальцем в ягоды на салфетках.
– Они же не консервированные, не засахаренные! Свежие! Откуда?!
– Может, кто принёс…?
– А может, мы всё-таки не будем сейчас гадать, а просто пойдём, да и осмотрим все ваши три тиса?! Лично. Может, у кого-то из них внеплановая ягодная беременность по каким-то интересным мотивам наступила?!
– Хорошо, хорошо…
Женщина почему-то сильно испугалась такого неожиданного напора капитана Глеба, несмотря на то, что он изо всех сил старался не поворачиваться к ней своим слегка травмированным профилем.
В полном молчании они прошли почти полсада, направляясь к входным воротам. На ходу Глеб вспоминал, что видел когда-то здесь красивую хвою тисов, но не помнил, где точно.
– Вот, первый…
Странно выделяясь своим белым врачебным халатом среди яркой, праздничной толпы гуляющих посетителей, невысокая полненькая женщина остановилась почти у самого входа.
– Смотрите, этот тис уже отцвёл. Соцветия есть, вот, видите, зеленоватые такие…. А ягод на нём ещё нет. Точно – нет, потому что я его каждый день вижу, на работу когда прихожу!
Голос директорши оставался виновато-испуганным, она явно пока не решила, какая же из неприятностей ждёт её по итогам неожиданной экскурсии.
– Хорошо. Вы только не волнуйтесь – всё идёт по плану. Начинаем уверенное движение в направлении второго ядовитого экземпляра…
– Ой!
Глаза доброй женщины округлились по форме оправы очков.
– Неужели вы думаете, что…
Остановленный такой фразой, капитан Глеб Никитин с внушительностью произнёс, строго подняв вверх указательный палец:
– Да, думаю. А вам об этом беспокоиться пока не стоит!
– Ой, я же и не предполагала такое! Только сейчас вспомнила…
– И не думайте, не обсуждайте, никому не говорите. Лучше всего – забудьте то, что только сейчас вспомнили. Пошли! Где тут у вас второе дерево?
И на втором старом дереве, в дальнем углу сада, со стороны железной дороги, они обнаружили только соцветия.
Внезапно устав то ли от жары, то ли от очередных неприятных перспектив, директорша по необходимости резво семенила рядом с Глебом, причитая и прихныкивая.
– Надо же, надо же такому случиться…
– Эту траншею кто копал? И зачем?
Капитан Глеб остановился так внезапно, что утомлённая и невнимательная женщина едва не наткнулась на него.
– Ой! Где?
– Вот эту, длинную.
– Так это уже успели под новый кабель подготовить, позавчера приезжала бригада из электросетей! Я же говорила вам, что наш комендант уговорил всех дополнительные коммуникации для сауны срочно устраивать. Ребята-электрики быстро всё выкопали, за полдня. Обещали в понедельник закончить. Вот, вроде и всё…. А к чему ещё и канава-то?
– Передайте Ивану, что он не виноват. Пусть благодарит канаву.
– Как это?!
– Он поймёт. И пусть не дуется на меня, нам ещё вечером предстоит культурно общаться. Передадите?
– Конечно, конечно…
До третьего тиса Глеб и директор шли минут пять.
Скорее всего, именно здесь, поблизости от беседки, и жужжала вчера утром бензопила, которая так мешала Глебу наслаждаться встречей с садом. В укромном уголке валялись неубранные гигантские сосновые ветки, трава была засыпана свежими древесными опилками, рядом, в кустах, стоял строй приготовленных к отправке, ровно напиленных, бронзовых чурбаков.
– В прошлом месяце ветры у нас были сильные, старая сосна ночью упала, только на днях руки дошли убрать…. Комендант у нас этим занимается. Ой, смотрите!
Не такое высокое, как его почтенные родственники, и не такое раскидистое, как они, третье дерево тиса было отмечено редкими точечками ярко-красных ягод. Кроме них, на всех верхних ветках тиса многочисленным пунктиром виднелись другие, зелёные, размером с горошину и похожие на крохотные желуди, но не успевшие по какой-то сложной причине к этому времени созреть, ягоды.
– Я же его и не видела! С неделю примерно сюда не заглядывала! В этой-то стороне мы ведь не часто бываем, только если по хозяйственным нуждам! А здесь вон что происходит…!
– Чудо?
– Самое настоящее чудо! Вы не поверите, но это дерево никогда в такие сроки не созревало! Ни-ког-да! Ручаюсь!
– В этом сезоне его, верно, херувимы удобряли…
– Нет, что вы, всё гораздо проще! Я догадалась! Смотрите!
Капитан Глеб Никитин искренне удивился подвижности толстенького и пожилого научного работника. Решив, что самое трудное позади, женщина-директор с решительностью оббежала спиленную сосну, раздвинула примятые падением высокие кусты черёмухи, бережно потрогала нижние ветви тиса и радостно остановилась.
– Этот тис постоянно был в тени старой сосны. Понятно?!
– Нет. Они что, не дружили?
– Вот именно! Кроме того, что старая сосна и сама рухнула, она ещё придавила и окружающие деревца, тем самым подставила весь молодой тис под это безумное солнце! Вот он и отреагировал на такое внезапное изменение температурного и светового режима! Созрел раньше графика! А мы-то гадали…!
– Спасибо вам, уважаемая, за усилия!
Капитан Глеб Никитин был действительно, по-настоящему, рад.
– Впрочем, минуточку…
Он задумчиво сорвал в ладонь несколько ягодок тиса, посмотрел, встав около дерева, по сторонам. Метрах в десяти от него, через рододендроны, хорошо просматривались лёгкие, ажурные конструкции свадебной беседки.
– В самом деле, спасибо…. Давайте-ка, я провожу вас до администрации, мне всё равно нужно в ту сторону.
Получив ответ на сложный вопрос, Глеб замолчал и шёл, размышляя.
Оказавшаяся такой полезной директорша, наоборот, почувствовала прилив оптимизма и отступление грозовых туч, и принялась болтать о постороннем.
– …Вы же знаете, что многое зависит от воспитания! Да, да, именно от того, насколько ответственно люди относятся к вопросам воспитания не только детей, но и домашних животных, своих подопечных! Вот, к примеру, одни мои знакомые, образованнейшие люди, хорошая семья, совершенно случайно взяли в дом кошечку, совсем ещё котёнка. А у них в квартире та-акой роскошный ремонт! Такая обстановка! Ковры у них ещё от родителей остались, иранские, старинные! Хозяйка – чистюля! Именно она и начала учить свою кошечку ходить в туалет, на унитаз…
– Мерзость!
Глеб нахмурился, не совсем внимательно слушая и понимая добрую женщину.
– Вот, вот! Многие из окружающих нас людей именно так к вопросам воспитания и относятся! А напрасно! Конечно, на первый взгляд, глупое занятие, но очень скоро все, кто приходил к моим знакомым в гости, умилялись, когда им демонстрировали, как умненькая кошечка просилась по нужде, настойчиво царапая при этом дверь! Хозяйка впускала её в туалет, и прелестнейшее чёрненькое существо ловко устраивалась там, на краю белого унитаза! Но ведь и это ещё не всё…!
– Она смывала за собой?!
– И не смейтесь! Речь идёт о преемственности воспитания! О генетическом уровне восприятия серьёзных воспитательных усилий!
В волнении обернувшись, директорша своей фигурой настойчиво остановила на тропинке капитана Глеба.
– …Как же удивлялись все те, кому через некоторое время доводилось бывать в гостях в этой же самой семье! Их кошечка принесла четырёх котят. И нужно было видеть….
Добрая женщина в восторге даже ухватила Глеба за рубашку.
– Эти фотографии разошлись по интернету в огромном количестве! Я сама видела, как эти крохи, все четверо, одновременно сидели на краю унитаза, а кошечка-мама спокойно лизала себе лапки по соседству!
– Ого!
– Вот видите! И даже вы удивились такому факту, а что уж говорить о простых людях…. Этих котят расхватали мгновенно – репутация! Впрочем, сама я называю это простым системным воспитанием…
– Позвольте.
Благородным кивком склонённой головы капитан Глеб Никитин остановил растерявшуюся от такого неожиданного движения женщину.
– Вашу руку.
И, бережно взяв директорскую ладонь в свои ладони, Глеб совершенно искренне поцеловал её.
– Ну, что вы?! Зачем это?
– Шикарный рассказ. Я благодарен вам и за факт, и за экспрессию исполнения! Спасибо! И за раскрытие секрета несвоевременных ягод сакуры и тиса – тоже. Это очень важно, поверьте.
– Ну, что вы…
Около домика администрации они остановились.
Капитан Глеб протянул руку.
– Возьмите, пожалуйста, и эти ягодки, положите туда же, в салфетку. Заодно посмотрите, насколько они совпадают с теми, вчерашними. Но это так, для перестраховки. И просьба – по возможности, никому и ничего не говорите по этой теме. Даже преданной Валерии Антоновне…. Так будет лучше и для вас, и для всех. Пока такая вот к вам просьба. Договорились?
– Хорошо, хорошо, понимаю…
– Ну, всё. У меня ещё дела. До свиданья!
Пожилая женщина смущённо кусала губы, мяла в кармане халата розовый носовой платочек, то вынимая его, то вновь суетливо пряча.
– Что-то не так?
– Всё так, всё правильно, это я с личной просьбой к вам…
Сделав умоляющим взгляд, директорша взяла Глеба под руку.
– Вы такой решительный, такой находчивый, вы обладаете такой убедительной аргументацией и логикой…. Постоянно хочется вам верить! Правда, правда, не смейтесь! Я с личной просьбой к вам хочу обратиться не для себя.
Глеб заставил себя быть серьёзным.
– …Не могли бы вы посетить нашу Марию Владимировну?! Она сейчас очень страдает. Родственников у неё не осталось, они одни с дочкой жили…. Знаю, ей сейчас очень плохо. Никого из наших, университетских, Мария Владимировна не принимает, видеть не хочет, а вот вы вполне могли бы ей ситуацию точно объяснить, подбодрить, а?! У вас же получится! Вы сможете! Не отказывайтесь, прошу вас!
– Но я же совсем посторонний человек для неё! Как объясню причину своего появления?
– Я позвоню! Позвоню ей, объясню, что так надо! Рекомендую вас, что, мол, вы можете оказать содействие! От имени всех нас…. И не волнуйтесь, я всё устрою! А вы, нисколько не сомневаюсь, сможете правильно поговорить с Марией. Вы же так уверенно распоряжались здесь, в саду, в самые-то трудные минуты…. Ну как, договорились?
– Договорились.
И капитан Глеб Никитин, по-прежнему взволнованный, но теперь уже и восхищённый, во второй раз поцеловал толстенькой директорше руку.
– До свиданья.
Приходилось торопиться.
На такси – и через центр, в район старых, огромных, «горкомовских», как их всегда называли, четырёхэтажек.
В подъезде – внимательная консьержка в отдельной, отгороженной от лестницы комнате. Высоченные общественные потолки, мрачные мраморные лестницы, гулкая высота межэтажий. Прохладно.
– К Марии Владимировне? Да, да, поднимайтесь, они предупреждали. На второй этаж, пожалуйста, восьмая квартира.
По всему было видно, что настоящее горе долгое время обходило эту квартиру стороной.
До последних дней…
Древний дубовый паркет, тяжёлые и тёмные деревянные панели вдоль просторных стен, настоящие бронзовые светильники в прихожей. Высокая входная дверь, впустив, не просто за ним захлопнулась, а солидно, со значением, сохраняя тишину и точность многочисленных замков, на выдохе встала на место.
Не было слышно ни звука, в комнатах не горел ни один торшер из тех, которые были видны от дверей Глебу.
На стене – зеркало в литой узорной раме, накрытое чёрной прозрачной тканью.
И женщина, та, что открывала дверь, тоже, как и зеркало, вся в чёрном.
– Зачем вы пришли?
– Рассказать о том, кто бросал в ваше окно камни почти четверть века тому назад.
– Что?! О чём вы это?
– Мария…, Владимировна, не пугайтесь. Я здесь пробуду ровно до тех пор, пока вы не скажете, что мне пора уходить.
– Какие камни? Вы что?
– Не камни, а так, маленькие камушки. Совсем мелкие, не тяжёлые.
– О чём это вы?! Говорите внятно. Или, наконец, вы толком всё объясните, или, действительно, уходите. Мне не до вас.
– Хорошо. Может, присядем?
По-прежнему хмурясь, Мария Владимировна указала Глебу рукой на ближнее кресло. Молча, не глядя на него, села напротив.
– Двадцать четыре года прошло с тех пор, как ваш отец очень сердился на то, что кто-то по вечерам бросает камешки в окна вашей квартиры. Помните?
– Допустим. Ну и что?
– Однажды он, сильно разгневавшись, даже выбежал на улицу, в темноту, в дождь, с криками, но хулигана так и не поймал.
– Что-то было такое, припоминаю…. Но поясните, ради Бога, что общего у тех событий и сегодняшним вашим визитом?!
– Я.
– Что – «я»?
– Это я тревожил тогда вашего батюшку, это я бросал камни в ваше окно. Больше не буду, честное слово. Извините.
– Постойте, постойте… Вы были курсантом? Вы – Глеб?!
– Он самый.
Что-что, а с женщинами капитан Глеб Никитин разговаривать умел.
Он всегда заранее знал, какие правильные слова употреблять в каждом конкретном случае, какая интонация будет уместна и приведёт к желаемому результату, что же такое можно сказать в начале беседы, а о чём – не стоит даже и упоминать.
Так было и в этот раз.
Он ехал к матери погибшей девочки, уверенный в том, что должен к ней ехать.
Но зачем?! Чем он может ей помочь?
Как сделать так, чтобы ей не стало ещё горше от его визита?
И что же сказать, чтобы не обидеть?
Поначалу – высокая, статная, красивая, в трауре.
Потом – смятая и незначительная, как комочек ненужной чёрной фотографической бумаги, Мария рыдала, скорчившись в кресле, ничуть не стесняясь.
Тогда, после слов Глеба, она охнула и, враз ослабев долго напряжённым телом, заревела.
Не от давних воспоминаний, не от того, что странно и неожиданно совсем рядом с ней оказался случайный внимательный человек, которого она толком-то и не знала, да и не был он важен для неё никогда.
Горе делает некоторых людей внезапно застывшими, но хрупкими.
Ничто привычное не способно их разбудить.
Так бывает с листом закалённого витринного стекла: можно долго бить в него молотом и не разобьёшь, а можно лишь точно, в какое-то определённое случаем место, один раз стукнуть уголком мобильного телефона и – рухнет прозрачная стена, и вырастет у твоих ног груда мелких блестящих осколков!
Человек, который пришёл сегодня к Марии, принялся говорить совсем не о том, о чём с ней пытались разговаривать все остальные люди в эти страшные два дня.
Не о смерти.
Не о дочери.
Не об утрате….
Поэтому-то и прорвало.
И не нужно было рядом с ним отвечать себе на свои же бесконечные ночные вопросы: «За что?!», «Как же так?», «Как жить-то теперь дальше…?»; не было необходимости упоминать в разговоре с собеседником нелепые и страшные слова: гроб, могилка, свидетельство о смерти…, исчезли, хотя бы и на время, обсуждения бытовых вопросов поминок, каких-то вскрытий, майоров, показаний…
Он пришёл и улыбнулся.
Спросил совсем не о том, к чему так напряжённо готовилась она.
И слушал.
А она плакала…
Поначалу громко, взахлёб, неровными выдохами выпуская из себя всё то, что долго и властно держала в себе, привыкшая за годы к жизненному одиночеству, почему-то не позволяя ничего из этого услышать никому из привычных, ежедневных людей.
– Вы вспомнили меня?
– Того, в детстве, под окнами? Нет, конечно…. А вот грубияна, который кричал недавно…, в беседке, конечно же, узнала. Вы ещё там распоряжались потом…
– Да, правильно. Первый раз в жизни я командовал людьми в ботаническом саду.
– А зачем? Директор сказала, когда звонила сегодня, что вы там грандиозную панику организовали! Но ведь всё же просто….
– Это я от избытка энтузиазма. Показалась, что так может быть лучше.
– А как вы оказались в саду-то? Один, с семьёй? Гуляли?
– Договорился с сыном именно там встретиться, в пятницу.
– Почему так сложно? Живёте не вместе?
– Не вместе. Уже давно.
– Встретились?
– Да. И с ним, и с Иваном. Случайно.
– С каким Иваном…?
Блестящими от слёз глазами Мария внимательно посмотрела на Глеба.
– Так вы всё знаете?
– Иван рассказал мне многое в тот день. И о себе, и о вас двоих, троих…
– Ругался?
– Нет, что вы! Ванька – мечтатель. Он плакал.
Мария, отвернувшись к высокой спинке кресла, зарыдала ещё сильнее, а капитан Глеб, встав, подошёл к плотно зашторенному окну, внимательно посмотрел в щёлку на солнечную улицу.
– Ванька сейчас сам не свой, переживает. Разные вещи неправильные думает…
– А что он в саду-то делал? Нарочно, что ли? Узнал про свадьбу заранее?
– Нет, никакой публичной гадости, никаких скандалов и шума он и не предполагал. Просто недели за две до этого его устроили туда подсобным рабочим.
– Устроили? Чернорабочим – по протекции?!
– Да, милая Мария, именно так. Существуют ещё в нашей скучной жизни подобные животрепещущие парадоксы. Но исключительно при условии, что они кому-то очень нужны.
– Иван кому-то понадобился?! Кому?
– Вашим близким знакомым. Чумазый Ванька попал в сферу интересов мощных интеллектуалов и профессорско-преподавательского состава вашего родного, Мария Владимировна, университета. Не более и не менее.
– О чём это вы?
– Лупоглазый комендант вас восхищает?
– Не говорите глупостей. Мужлан, моральный урод, есть все предпосылки, что он и те, кто его протолкнул на эту должность, скоро погубят наш чудесный ботанический сад! Его поставили туда, чтобы выжить директора, лишить её привычных условий работы – и заставить уволиться. Но при чём здесь Иван?
– Он – инструмент. Его взяли с условием, что он будет по приказам этих круглоглазых ребят делать разные мелкие гадости для нашего директора, вредить в саду и всё такое прочее. Так они рассчитывали побыстрее уволить достойную женщину и без помех взяться за реализацию своих общестроительных и помывочных планов.
– Вы уверены, что всё так сложно?
– Информация получена из нескольких параллельных источников. Времени, чтобы её проанализировать, было достаточно.
– А Иван знает о схеме? Как он к этой дряни относится?
– Признался. И мне, и директору. Думает, что они уже мстят. И ему, и вам. Вы же тоже всячески им препятствуете, да?
– Чушь!
– Не знаю соусов всей вашей университетской кухни, но ставки, очевидно, высоки. Сегодня в деле был нож. Почему бы не представить, что совсем недавно у ваших интеллектуальных оппонентов возник соблазн попугать и вас? По-страшному, по-серьёзному, весомо так предупредить о последствиях упрямства?
– Вы хотите сказать…
– Как один вариантов. Я и шумел-то после всего произошедшего в саду именно поэтому. Хотел разобраться.
– Нет, нет, этого не может быть…
Всё ещё вытирая запястьем слёзы и всхлипывая, Мария поднялась с кресла, подошла к Глебу, к окну, потом, молча задумавшись, встала около большого письменного стола.
– Может, вам чаю?
– Лучше кофе. И покрепче.
Возникновение душевного восторга, наступающего после трудной и мучительной, в ожидании, победы, лучше всего отмечать крепким кофе. И, желательно, молча. Капитан Глеб делал это неоднократно, и ему нравилась собственная привычка.
«Характер у неё имеется… Славная женщина».
Поднос с чашками Мария поставила у кресел.
Одним движением распахнула тяжёлые тёмные шторы, плавно подошла, опять села напротив Глеба.
– Так лучше.
И не кофе, не чай были главной причиной того, что она выходила из комнаты.
За короткое время отсутствия Мария успела умыться, что-то сделать с глазами.
Чёрные, блестящие, умные.
«Только бы не сломалась за эти дни!».
– Ладно, Глеб, не будем об этом продолжать, на всё воля Божия…. Вы не хотите выпить?
– Нет.