Воин Доброй Удачи Бэккер Р. Скотт

Возмущение переполнило старого Друза, ярость, которая овладевает людьми, когда абсурд достигает запредельных высот.

– Нет! – рявкнул он. – Я сохраню тебе память! Я буду твоей книгой, и ты будешь читать меня! Ты Ниль’гиккас! Последний король Обителей – величайший из Сигу!

Казалось, огонь застыл от смеха Клирика.

– Сесватха! – позвал Нелюдь. – Старый, покойный друг… Услышишь ли ты мою проповедь?

Акхеймион, не веря своим глазам, лишь стоял и смотрел с отвращением на него.

Нелюдь забормотал проклятия, и из глаз и рта его полился свет. Он шагнул со стены вверх, взбираясь по воздушной арке, которая подняла его высоко над языками пламени, волнующегося во дворе.

– Ниль’гиккас! Призови меня, умоляю! Постарайся пробудить истину, дремлющую во мне.

Пламя бушевало среди деревьев. Дым клубился вокруг Нелюдя. Волны жара прокатывались по его телу. И колдун понял, что сейчас он нападет.

Древний мастер Куйя, герой тех войн, что были еще до Бивня, готовился его убить.

– Ты думаешь, Ниль’гиккас – это то, что я потерял! – крикнул сверху Нелюдь. – И поэтому смогу это вернуть!

Акхеймион смертельно устал. Весь избитый и обожженный, но все же уцелевший, он не осмелился спорить. По крайней мере, теперь у него был опыт битвы благодаря дракону. Он чувствовал, как его переполняют заклинания и чары, звеня струнами колдовства…

Но не наносил удар.

– Ты забыл, – выкрикнул Нелюдь, – что до прихода Правителя Нелюдей меня не существовало!

Он продолжал парить на возвышающейся арке, за которой Акхеймион поворачивался, как за стрелкой компаса. Камни рушились вниз, оставляя в воздухе созвездия искр.

– Я не могу вернуть его, как невозможно восстановить девственность матери!

Акхеймион будто прирос к месту перед растущим колдовством. «Бей! – завывало что-то внутри. – Бей сейчас!»

– Я Инкариол! – выкрикнул Нелюдь. – Клирик! И тебе не выдержать моего урока!

Но вместо того чтоб напасть, старый колдун окружил себя чарами, окутал стеклянными щитами сверкающего света. Он пытался себя убедить, что после поражения в Кил-Ауджасе Клирик, возможно, не такой уж могущественный, что гниль, разъевшая его душу, притупила его колдовскую силу…

Но теперь он был в этом не уверен.

«Бей же, глупец!»

– Ты думал, что я пришел в негодность! – кричал Ниль’гиккас. – Считал, что Клирик – обломок кого-то большего! Но ты ошибался, Сесватха! Я Истина!

Правитель Нелюдей взбежал по спирали над горящими листьями и корой, над обезглавленными башнями и осыпавшимися стенами. И неподвижно завис перед монументальным остовом Турели.

– Нас много! – ревел эрратик. – Нас легион! То, что ты называешь своей душой, не больше чем путаница, немощь! Множество, которое не может сосчитать моменты, от которых она рассыпается на части, и называет себя Единой.

Глаза его вспыхнули белым. Слова сотрясали воздух, слова, от которых алая краска заливала его лицо. Звук распарывал пустое пространство, ревел в ушах. Молнии трещали меж ними, разбивая чары Акхеймиона. Старый колдун поднял руки, пытаясь остановить сверкающее буйство.

– Только если соскоблить память! – выкрикнул Клирик, и свет, льющийся из его глаз, стал меркнуть. – Тогда Бытие превратится в чистое Становление! Только когда прошлое умрет, сможем мы сбросить бремя нашей Души!

Фрактальные линии света опутали фигуру с распростертыми руками. Посыпались новые заклинания, сотрясая эфирные просторы. Вспыхнули новые лучи, с треском и свистом прорывающие защиту колдуна. Огонь пожирал деревья и кустарники. Полыхал на обломках стен. Знаменитые дворики Священной Библиотеки превратились в горящие ямы.

– Только тогда Тьма запоет свободно! – кричал Клирик.

– И все же ты ищешь воспоминаний! – выкрикнул Друз, не в силах сдерживать слезы.

– Чтобы существовать! Бытие – это не выбор!

– Но ты утверждаешь, что Бытие – обман!

– Да!

– Но это нонсенс! Безумие!

Правитель Нелюдей опять расхохотался.

– Это Становление.

Леса горели.

Поквас повернулся так резко, что рукоять сабли выскочила у него из рук. «Ты!» – выкрикнул он одними глазами. Кровь струилась у него изо рта, искаженного странной улыбкой.

– Великое испытание! – завывал безумный сержант. – Я говорил вам, ребята! Говорил, что мы повалим их всех!

Она отступила перед пошатывающимся меченосцем. Он опустился на колени, покачиваясь над примятыми листьями. Глаза его нашли Галиана, затем Ксонгиса. Он посмотрел на Мимару с детским изумлением. Кровь пузырилась на его губах.

– Я при-принимаю… – выдохнул он. – Я… я…

Он осел на бок и повалился на землю.

Она обошла вокруг и приблизилась к существу по имени Колл.

– Зачем? – выкрикнула она, удивившись, какие горячие и соленые слезы текут по щекам. – Зачем ты спас меня? Пожертвовал собой! Я дочь твоего врага! Твой враг!

– Убей… меня… – выговорил он, кашляя.

– Скажи мне! Сома!

– Мим… Мима…

– Кто? Кто тобой управляет?

Резко скрутило живот. До этого момента безумие случившегося, перенесенное унижение, запредельность не давало ощутить отвращения. Это существо перед ней было из живой плоти Мира. Будь оно волшебным, на нем виднелась бы застывшая маска ирреальности. Оно же, напротив, было чувствующим, но мерзким. Но она не могла отвести взгляд от шевеления его рта, от десен, лишенных губ, и глаз без век, от пальцев, хватающих воздух, волосатых, костлявых, с разбежавшимися фрагментами лица на их поверхности.

Рвотные спазмы сотрясали ее тело.

– Прошу… – задыхалось оно. – Умоляю тебя…

Желчь заполнила горло. Она отшатнулась от существа, резко села, успев подставить руку…

Дым полупрозрачной вуалью висел в воздухе между ними. Она видела сквозь него, как конвульсии сотрясают тело шпиона.

Откуда-то появился Сарл, он шел, пригибаясь и оглядываясь. Усевшись на существо, он вогнал свой меч точно ему в грудь. Существо вцепилось в него, но безумный сержант с такой злобой и силой выдернул меч, словно это был рычаг какой-то вагонетки.

– Да-а-а! – выкрикнул он в просвет неба над ними. – Да-а-а!

Потом, оскалившись, обернулся к Мимаре. Глаза превратились в красные щелочки. Кровь пропитала бороду.

– Настоящая мясорубка!

Потасовка отняла у него последние силы. Все лицо его обмякло в одно мгновение. Он прислонился щекой к руке, сжимающей рукоять меча. Вздохнув, вытер грязь с лица, но только размазал кровь. Положив меч, заворчал, как старый пес, и вытащил нож. Потом залез на существо и, уперевшись коленями в его плечи, стал раскачиваться.

Мимара оцепенело смотрела на него.

– Паучье племя, – проворчал он и принялся колоть и резать его ножом.

От маниакальной ухмылки глаза сузились еще больше.

– По меньшей мере тысячу золотых!

Сумасшедший, вот и все, что ей пришло в голову.

Она кинулась куда глаза глядят, не думая о своей наготе.

Прочь. Нужно сбежать подальше от этого безумия.

Весь мир был охвачен огнем.

И так они сражались, гностик-колдун без заклинаний и маг Куйя без чар. Разбитые стены стояли кругом, а их, в свою очередь, окутывали маслянистые клубы дыма и деревья в сияющем пламени.

Зависнув высоко перед Турелью, маг пылал в колдовском сиянии, выпуская умерщвляющий свет.

А колдун, крепко стоя на ногах, пел в ответ, окутывая себя раскаленными сферами, вытянутыми пирамидами и плоскостями, чтобы отражать удары.

Первое Кольцо Куйя. Края Готагги.

Горящие узоры. Яркие, ослепляющие искры. Колоссальные сотрясения, от которых валились целые пласты стен. Пузыри защитного света трещали и лопались.

А ужасные голоса продолжали монотонно читать заклинания, и звуки падали в такие глубокие пещеры, что из них не доносилось эхо, звеня под небосводом, низко нависшим, как потолок кельи.

Акхеймион выкрикивал заклинания между вдохами обжигающего воздуха. Он посылал чары одну за другой, только чтобы увидеть, как их сокрушают и уничтожают.

Третий Концетрический Круг. Опасный Крест из Арок.

Но маг Куйя сиял над ним, как солнце, он слепил и уничтожал, разбивал защиту свирепым и безжалостным колдовством. Он бил. Чеканил. Резал. Обрушивал лучи дождем. Акхеймион, едва переводя дух и запинаясь, только успевал с кашлем выбрасывать самые низкие и быстрые щиты чар.

Но вот потусторонний ангел над ним остановился на кратчайший миг.

– Безумие! – сокрушенно выкрикнул, рыдая, колдун. – Это не ты!

Огонь с треском и шипением заполнил тишину между ними.

– Разве не видишь? – вскричал Правитель Нелюдей. – Твои призывы только распаляют меня! Ты умрешь, а я запомню это! Потому что все, что делаешь, – в пределах моей любви к тебе!

– Нет! Я не буду наносить удар!

Ниль’гиккас на секунду задумался, и лицо стало медленно гаснуть. Заходящее солнце очертило его голову золотыми серпами.

– Я помню… Помню твое имя…

Свет полился изо рта его, завывающего проклятия…

И старик наконец нанес удар.

Одайнийское Потрясение. Простое и слабое заклинание, которое всего лишь оглушает или возвращает к сознанию. Но Ниль’гиккас проплыл над острыми обломками руин…

И камнем упал с высоты, разбился об острый гребень стены. Пламя охватило и поглотило его без остатка.

Старый колдун криком погасил пламя. Прихрамывая, обошел камни и остатки фундамента, сдерживая рыдания, которые сотрясали тело. Струйки дыма кружились и рассеивались возле него.

Он нашел Нелюдя, распростертого на обломке стены высотой почти в человеческий рост, лежащего так, будто он упал с кровати. По молочно-белой коже шли черные полосы. На щеке и черепе вздулись волдыри. Кровь заливала кольчугу с цаплями и львами. При своем совершенстве формы он казался сломленным, а не поверженным.

– Что сейчас случилось? – выдохнул Ниль’гиккас, брызгая кровью.

Губы его сверкающей аркой обрамляли расплавленные зубы.

– Ч-что это…

– Ты обрел славу, – проворчал старый колдун.

Он закашлялся, словно сам факт этот был слишком едким для дыхания. Потом протянул руку к лицу Нелюдя и увидел смерть в глазах старого друга. Последний раз вспыхнули они и погасли. Клирик упал, тело его обмякло, словно наконец обрело покой в своем мучительном существовании.

Кровь растекалась по трещинам меж камней.

Обожженный, разбитый, старый колдун посмотрел кругом, на обломки Библиотеки и пылающие леса Сауглиша. Так и должно было все закончиться, понял он… Все заканчивается так.

Разгром и пламя.

Мимара бежала.

Сучки и ветки кололи босые ноги, но казалось, так и надо, – страдать. Ветер, словно шелк, гладил ее тело, но казалось, так и надо, – искать утешения за свои невзгоды. Листья били по рукам и бедрам.

Ужас подгонял ее. Страх заставлял бежать. Он звенел во всем теле, бросая его то в жар, то в холод, словно она истекала кровью от тысячи внутренних ран.

Она прижимала руки к животу. Казалось, он вот-вот выскочит из нее, младенец, которого она носила в себе. Но он был неразрывно связан с ней, уравновешивая ее изнутри, связывая ее с будущим и с судьбой.

Она взобралась на небольшой холм, где дым не разъедал глаза. Обернулась, заметив магические вспышки. Залезла выше, стараясь найти просвет в зарослях. И снова увидела белые светящиеся линии, извивающиеся змеиными языками над Библиотекой. Что-то висело в воздухе, темная фигура, посеребренная на поясе и плечах, парящая над стенами, примыкающими к разрушенной цитадели, которая напоминала разбитую амфору, торчащую из земли.

Клирик, подумала она. Ишрой…

Она повернулась и пошла назад.

Шкуродеры лежали, как брошенные одежды. У Акхеймиона при виде бойни подкосились колени.

– Где она? – выкрикнул он последнему из оставшихся в живых Сарлу, который словно вышел из детского кошмара.

– Гробница! – воскликнул надтреснутым голосом безумный скальпер.

Он поднял руки, бурно жестикулируя. Какой-то кровавый кусок шлепнулся на траву.

– Готовься, ребята! Разграбим ее! Вытрясем из нее все!

– Что здесь случилось? – выкрикнул Акхеймион.

Он потрясенно переводил взгляд с одного мертвого к другому. Галиан. Поквас. Ксонгис.

Капитан…

Весь мир рухнул у его ног.

И вдруг стало ясно, что за предмет держит в руках Сарл, его пальцы сжимали голову…

Шпиона.

– Говори же, дурак! Что случилось?

– А-а-а, – пропел Сарл. – Наш маленький персик уступил нам! Мы будем принцами! Принцами!

Старый колдун схватил его за плечи.

– Где Мимара… Где моя дочь?

Безумец кивнул и посмотрел таким же взглядом, какой был у него, когда он напился. Знающий взгляд, вдруг понял Акхеймион, исполненный интуиции сумасшедшего…

Но эта Судьба еще безумнее.

Акхеймион обернулся, словно его толкнул какой-то инстинкт, всмотрелся… и заметил тонкую фигуру, идущую в завесах дыма. Он чуть не согнулся пополам от облегчения, когда Мимара вышла, нагая, из окутанного пламенем мира.

Она подбежала к нему, обняла за плечи, а он смеялся и плакал одновременно.

– Ты жива! – глупо воскликнул он.

– И ты.

– Но совсем раздета!

Под ее укоряющим взглядом он чуть не закричал от радости.

– А они мертвы, – сказала она. – Все, – добавила она, бросив взгляд на Сарла. – Идем… Нам нужно спасаться от огня.

Они быстро помчались, как мародеры, убегающие от рассвета. Она схватила Валик, остановилась у Ксонгиса, чтобы забрать себе Хоры – одну свободно лежащую, другую – привязанную к оперенной стреле. Акхеймион собрал ее вещи, накинул истлевший плащ ей на плечи. И они вместе, помедлив немного, бросились бежать по дымящемуся лесу.

Безумный сержант остался сидеть с седовласой головой Капитана в руках, раскачиваясь от смеха и поминая мертвых товарищей.

– Кьямпас! А? Кьямпас!

Ночь спустилась на землю. Только свет упрямых огней мерцал во двориках разрушенной Библиотеки.

Сидя на опаленной земле, напротив друг друга, они, разыскав мешочек Клирика, осторожно вывернули его наизнанку. Облизав пальцы, собрали остатки. Черный порошок собрался тонким серпом на подушечках пальцев. Действуя вне всякого здравомыслия, они протянули друг другу пальцы, положив их на языки.

Облегчение волной прокатилось по телу, оставив после себя головокружение и легкую тошноту.

Кирри. Благословенное кирри.

Соорудив высокий погребальный костер из обугленных веток, положили туда тело Правителя Нелюдей. И подожгли. И смотрели, как пламя карабкается по веткам, пока все тело не охватило ярким огнем. Потом забрались в освещенные огнем развалины Турели и спустились в абсолютную черноту Гробницы. Акхеймион произнес заклинание, отпирающее засовы, и дверь со скрипом отворилась, открывая взору подземные руины.

– Надо было сделать это раньше, – пробормотал он, и исходящий от него свет стал медленно гаснуть.

Мимара смотрела на него, обхватив себя за плечи. Ей вспомнился Кил-Ауджас.

– Я мог бы спасти хоть клочок своей бороды! – сказал он с горестной усмешкой.

Глубокой ночью они трудились при свете колдовского огня, разбитые от голода и жажды, которых не ощущали.

Нашли волшебную золотую кольчугу, легкую, как шелк, и прочную, как сталь. Шеара, назвал ее колдун, «Солнечная кожа», дар глубокой древности из школы Митраль. Мимара, сбросив свои лохмотья, надела ее прямо на голое тело. Кольчуга облегала талию и бедра, согревая, словно вторая кожа. Мимара сунула Хоры поглубже в сапоги, чтобы они не убили древнюю магию. Потом откопали бронзовый нож, покрытый рунами, которые мерцали, когда свет падал под определенным углом. Его Мимара тоже взяла, в дополнение к бедному Валику.

И наконец, показался золотой футляр из сновидений Акхеймиона.

– Сломан, – пробормотал старик с неким ужасом.

Она смотрела, как колдун пытался вскрыть тубу, а потом осторожно извлек свернутую карту из тонкого пергамента.

Они вышли из Турели, похожие на привидения от пыли и грязи, засыпавшей их. Занимался рассвет. Стены темными, холодными силуэтами маячили на фоне золотистого неба. Последние струйки дыма вились над пеплом и углями. Стояла звенящая тишина, если не считать пения птиц.

Костер догорел, оставив дымящуюся груду углей. Все, что осталось от Ниль’гиккаса, – его стальная кольчуга, которая лежала, невредимая, в черной золе. Колдун осторожно потащил ее, покрытую прахом. Мимара посыпала им лезвие своего нового ножа и, не дыша, ссыпала в покрытый рунами мешочек…

– Смотри, – сказал колдун треснувшим голосом.

Она обернулась и увидела фигуру, следящую за ними через трещину в стене. Сарл, поняла она после некоторого смятения, различив ухмылку сержанта на чужом лице. Нет, Капитан, дошло до нее, оцепеневшей. Сарл вплел волосы отрубленной головы Косотера себе в бороду, и это лицо с распяленными стрелой, губами покачивалось между ног сержанта, кивало, маниакально ухмылялось.

«Иногда и мертвые скачут! – вспомнила она вопли безумного сержанта на пыльных равнинах. – Бывает, что и старики просыпаются с глазами младенцев! А волки…»

Сарл. Последний шкуродер.

Она закончила ссыпать пепел, а колдун наконец вытащил кольчугу из груды и встряхнул, подняв тучу дыма. Потом примерил на себя. Слишком большая, без крючков и застежек, она висела у него на плечах, как плащ, переливаясь от черного к серебристому.

Сарл, застыв среди каменных клыков, не уходил. Солнце согревало мир за его спиной.

Они снова сели лицом друг к другу, как отец и дочь. Опять угостили друг друга, облизав пальцы. На этот раз прах был скорее белым, а не черным, и сила, пробежавшая по телу, имела печальный оттенок. Капитан и безумный сержант так и смотрели на них, когда они обернулись.

Мимара решила, что пора наконец что-то сказать. Но даже издалека разглядела, что лицо его обагрено кровью. И выглядело оно очень скверно.

– Настоящая мясорубка!

Чудом залетевший сюда дубовый лист, кружась в воздухе, опустился перед ней. Она подняла его. Багровые прожилки испещряли восковую зеленую поверхность. Поддавшись безотчетному импульсу, она достала мешочек Клирика и, высыпав немного праха на лист, завернула его. Не сводя глаз с Сарла, она положила крохотный сверток на мраморный обломок, торчащий из земли перед ней, – плечо без руки.

– Что ты делаешь? – спросил Акхеймион.

– Не знаю.

Скальпер смотрел на них пристально и напряженно, как голодное животное. Они слышали, как в горле у него заклокотало…

А потом на горизонте показались шранки. Мимара прижала руки к животу под своей броней.

– Идем, – сказала она старому колдуну. – Я устала от Сауглиша.

Интерлюдия

Ишуаль

Герои среди нас – настоящие рабы. Бросаясь к границам смерти, они, единственные, чувствуют, как врезаются в них кандалы. И они приходят в исступление. И сражаются.

У нас столько свободы, насколько пускают нас цепи. Только те, кто осмелится отринуть все, поистине свободны.

Суортагаль «Эпимедитации»

Конец лета, 20-й год Новой Империи (4132 год Бивня),

Куниюри

Они бежали по лесам и долинам прежней Куниюри, незащищенные и стремительные, как никогда в их неспокойной жизни. Прошла неделя, прежде чем тощие настигли их.

Началась безумная ночь.

Как просто они появились на фоне идиллических лесов. Шранки. Голодные толпы шранков. Ночной кошмар, от которого хочется проснуться. Колдун объяснил их происхождение. В далекие времена инхорои использовали Текне, чтобы исказить основу Нелюдей.

– Они хотели властвовать над миром, – сказал он, – и потому создали племя тварей, которые будут преследовать только их врагов, а так питаться ползучими низшими созданиями земли.

Два беглеца старались двигаться днем, но часто на них нападали независимо от времени суток. Старый колдун предпочел бы пролететь над нападающими, но Мимара отказалась бросить Хоры. И каждую ночь им приходилось искать места повыше, где можно спастись под защитой чар.

Каждый раз все было одинаково. Старый колдун поручал ей сидеть рядом, заботясь о том, чтобы Хоры не оказались слишком близко к волшебному свету. И принимался бормотать, как безумец, атакуя воющее племя смертельными огнями. Это их не останавливало. Они никогда не отступали, даже когда дым от горящих тел столбом поднимался к небу. Они бросались на пылающие дуги, обрушиваясь на них с криками и сопением. В руках у них были грубо обтесанные топоры, молоты и мечи. На теле болтались железные полоски брони. Их вели атаманы, увешанные тотемами и символами. И их безумные лица, неотличимые от фарфорового, совершенного лица Ниль’гиккаса, не искаженного никаким выражением, в ярости обезображивались такими гримасами и складками, по сравнению с которыми лицо Сарла было юным и гладким…

Колдун подпускал их поближе, а потом обрушивал на них столько молний, что создавалось впечатление, что они вдвоем в пылающем прозрачном шаре спустились в Ад. И пока Мимара прижималась к земле, он сек их блистающими Циркулями Ношаинрау. Величественное и страшное зрелище. А они все прибывали, ночь за ночью, и их собачьи фаллосы тыкались в их мерзкие животы.

Редкая ночь проходила без них, но тогда они являлись во сне, ночные кошмары, от которых Мимара вскрикивала, не признаваясь в этом при пробуждении.

Еды было мало, так что они плакали от счастья, когда удавалось подбить редкого оленя. Однажды, на краю заросшего тростником болота, Друзу удалось завалить большое, старое животное, которое он назвал мускусным быком. От одного запаха ее затошнило, и сразу вспомнилось детство в борделе. И все же они набросились на него, как голодные собаки. Москиты так одолевали их, что колдуну пришлось поднять против них защитные чары.

Сон был редчайшей роскошью. Они уменьшили порцию кирри вполовину, потом еще вполовину. Мимара стала понимать тиранию, которая решительно взбирается на возвышение в голодные времена и становится невидимой при изобилии. Ей удалось забыть прежние невзгоды. При всей силе колдуна они бы уже сто раз умерли, если бы не кирри и противозаконная сила, которую он дарил…

Если бы не Ниль’гиккас.

Она порой шептала молитвы за него, Клирика, хотя отлично знала, что душа его окончательно и бесповоротно пропала в аду. Но в молитвах нет никакого вреда.

Он где-то сейчас стенает, думала она. Его тень.

Атаки начали стихать, когда в завесах дымки на горизонте показались острые гребни гор Демуа. Древняя карта Акхеймиона не несла в ее глазах никакого смысла. Затейливые узоры, шедшие по краям, и выцветшая краска, некогда расцвечивавшая карту, давно полиняли. Акхеймион рассказал ей, что древние куниюри, как и все люди, хранили традиции изображения, принадлежащие им и только им. На этой карте горы, как условные знаки, дают понять, где найти Ишуаль.

– А что ты ожидаешь там найти?

– Медовые коврижки и пиво! – огрызнулся он.

Его прежняя сварливость быстро вернулась, когда она начала задавать вопросы, которые напоминали о его чудовищных жертвах. После всех смертей и мучений вероятность, что они ничего не найдут, была фактом, который колдун отказывался обдумывать.

Но Мимара знала, как улучшить его настроение, так же как и Друз уже изучил, как с ней справляться. Они больше не попадали в сети бессмысленных взаимных упреков – по крайней мере, не так часто.

– Акка… Ты опять бранишься.

– Правду о Келлхусе! Я говорил тебе это сотни раз, Мимара!

Она пристально посмотрела на него.

Акхеймион собрался с силами, сделал глубокий вдох.

– Никто не может воздвигнуть стены против того, что забыто, – сказал он поговорку, которую она слышала раньше. – И ничто так не забыто, как Ишуаль. Он устоял две тысячи лет – в самой тени Голготтерата, не меньше!

Она посмотрела на него, как всегда, когда он докучал ей горячими восклицаниями. Ни один человек, которого она знала, не верил во что-то столь исступленно. Она посмотрела на свой живот, который поддерживала двумя руками, и пробормотала:

– И отец иногда может быть дураком…

– Вдумайся, Мимара, – сказал он, с ожесточением сжимая кулаки.

Не меньше, чем обсуждение Ишуаля, он терпеть не мог, когда ему напоминали об отцовстве.

– Дунианин отправил единственного сына в дебри. И вот через двадцать лет этот сын уже командует всем Трехморьем! Мы здесь, чтобы вспомнить, не больше и не меньше. Вспомнить и, если понадобится, воздвигнуть стены.

– Против аспект-императора.

– Против Истины.

Наступили дни покоя. Горы теснились на горизонте. Они, как ни странно, напоминали ей Менеанорское море зимой, когда темные валы с гребнями пены накатывают на берег. Проведя несколько страж над изучением Карты и вглядываясь в горные хребты, колдун понял, что они отклонились слишком далеко на юг, и им пришлось повернуть на север, пересекая изрезанные ущельями подножия гор Демуа.

Ее удивляла беременность. В борделе она была ужасной превратностью судьбы – страданием для тех, кто вынужден был ее прерывать, несчастьем для других, кто вынашивал до конца, потому что младенца потом неизменно забирали. Те крохи знаний, которыми она владела, она получила от матери, когда та носила близнецов. Но если императрица постоянно отдувалась и жаловалась, то растущий живот Мимары казался воздушным мешком, настолько легко было его носить.

Опять кирри, поняла она. Она отгоняла всякие мысли о том, как отразится волшебный прах на ребенке.

Ночью, впервые почувствовав, как толкается малыш, она просто расплакалась от облегчения. Старый колдун отказался класть руку ей на живот, и она в ярости взвилась, словно обезумев. Она кричала и швыряла камни, пока он, наконец, не уступил. Конечно, ребенок уже перестал толкаться.

Они наткнулись на стадо оленей, и старый колдун успел завалить четырех, прежде чем они разбежались по сумрачному лесу. Они пировали. Потом, готовясь к переходу через горы, она освежевала животных волшебным ножом, найденным в Гробнице. «Бурундук», назвала она его. Эта работа ужасала ее, но не кровью, а своей легкостью. Она думала, что нож надо будет наточить, поскольку край его выглядел закругленным, но колдун посоветовал не обращать на это внимания.

– У ножей из митрала сверхъестественные лезвия, – поведал он. – Они режут согласно твоему желанию.

Страницы: «« ... 3031323334353637 »»

Читать бесплатно другие книги:

В книгу «Сочинения» Оноре де Бальзака, выдающегося французского писателя, один из основоположников р...
В книгу «Сочинения» Оноре де Бальзака, выдающегося французского писателя, один из основоположников р...
Эта сказка – метафора, аллегория, где джинн – душа человека, а лампа, в которой он находится, – его ...
Эта книга – уникальная попытка современного французского богослова, католического священника Франсуа...
Эта великая книга должна быть у каждого человека наряду с Библией. Подобно Библии «Манифест мотиваци...
В учебнике рассматриваются основные теоретические положения и даются практические рекомендации, необ...