Миг бесконечности Батракова Наталья

— А почему ты так поздно и при параде? — поинтересовалась у подруги Проскурина, только сейчас обратив внимание на новый брючный костюм, купленный, как она знала, не так давно в Милане.

— Да так, — замялась Ленка. — В общем, у меня проблема с кошкой, ты же знаешь. Вот, попросила Вадима помочь, но он, к сожалению, кошками не занимается… Мы как раз везли Мусю к ветеринару, когда Лизонька позвонила.

— А-а-а… Понятно, — кивнула Катя.

На самом деле понятно было другое: кошка в данном случае — лишь предлог, подруга не на шутку увлеклась Ладышевым. С ума сошла, не иначе! Если Игорь что-то заподозрит, ей несдобровать.

— Может быть, выпьем чаю? — чувствуя какую-то неловкость, предложила она.

— Спасибо, но мы должны ехать, — напряженно о чем-то думая, отказался Вадим.

Сегодня он ничем не напоминал того самоуверенного типа, с которым Катя познакомилась в субботу, и уж тем более того, с которым целовалась ночью у дома Михалыча.

— Да-да, — тут же засуетилась присевшая было на стул Лена. — И кошка одна в машине скучает. Вот только надо решить, кто здесь останется. У меня, сама понимаешь, кошка, да и Егоркину гувернантку надо отпустить. Придется тебе.

Катя едва не ахнула:

— У тебя кошка скучает, а у меня муж из отпуска вернулся! — сказала и запнулась.

В свете операции по спасению Полевой события собственной семейной жизни как-то незаметно отошли на второй план. А ведь лично для нее они гораздо важнее и скучающей кошки, и напившейся до беспамятства Людмилы. Да и статья о поп-звезде повисла камнем на шее!

— К тому же мне на работу с утра пораньше. Сосновская в Минск прилетела, надо сдать статью в номер. Поручила стажерке, а она запорола. А почему бы тебе здесь не переночевать? Отвези кошку домой, поговори с гувернанткой. Насколько я помню, у тебя никогда не возникало проблем, с кем оставить Егора до утра.

— Вадим, извини, нам надо на минуту выйти, — Лена мигом увлекла подругу в гостиную. — Я тебя прошу, умоляю, переночуй! — закрыв дверь, громко зашептала она. — Ты же понимаешь, что дело не в кошке! Игорь вернется из командировки, и я уже никуда не смогу вырваться!

— У тебя совесть есть? — попыталась образумить ее Катя. — К тому же Людмила больше твоя подруга, чем моя!

— Я, что ли, ее в подруги выбирала? — в сердцах вырвалось у Ленки.

Что правда, то правда. Людмила с Леной просто вынуждены были тесно общаться, так как их мужья дружили со времени учебы в нархозе. Как они сошлись, да еще с годами стали не разлей вода, для всех оставалось загадкой. Совершенно разные по характеру, по поведению, по стилю жизни. Павел — необыкновенно старателен, эрудирован, во всем отличник. Игорь считался разгильдяем и выезжал исключительно на смекалке и везении. Да и внешне они были разные: статный красавец Полевой и среднего росточка, невзрачный Колесников. Один при этом тихоня, другой — заводила и возмутитель спокойствия, и не только девичьей части института.

Сразу после получения диплома Павел поступил в аспирантуру, защитился, стал преподавать в альма-матер. Игорь же, отслужив в армии, поработал недолго экономистом на каком-то заводе, бросил это дело и стал заниматься… Впрочем, проще сказать, чем он не занимался. Было все — фарцовка, валюта, один из первых в городе кооперативов, один из первых магазинов, соответственно, один из первых в столице новых «Мерседесов». В начале девяностых, когда другие еще только раскачивались на собственное дело, Колесников уже подумывал об открытии банка. Попросил друга подобрать в команду перспективных выпускников-финансистов, нашел надежных компаньонов за рубежом и в России и в конце концов здорово раскрутился, во что поначалу мало кто верил.

А зря. Надо было учитывать и настырный характер Колесникова, и его коммуникабельность, и друга-консультанта Полевого, получмвшего реальную возможность применить теоретические знания на практике. Кстати, завистливые языки до сих пор поговаривают, будто львиная доля заслуг в том, что Игорю с полного нуля удалось поднять банк, принадлежит именно Павлу Валентиновичу.

Дело делом, но мужчины продолжали крепко дружить. Сошлись и жены. Официально Лена являлась второй супругой Игоря Николаевича. Первую не застала даже Людмила: студенческий брак Колесникова распался так же быстро, как и случился. Девушка забеременела, он женился, родилась дочь. Через год он развелся и долгое время ходил в холостяках: некогда было заниматься устройством личной жизни, дел невпроворот.

— Ну сама посуди: не звонить же Людкиной свекрови в такой ситуации! У них и без того всю жизнь натянутые отношения, — продолжала уговоры Ленка.

— А если Павел как раз к матери поехал?

— Да ни за что! Он в свои семейные проблемы мать никогда не впутывал. А твоему Виталику я сама позвоню и все объясню. И со статьей как-нибудь выкрутишься, я тебя знаю! С утра подкинешь детей в сад и школу и поедешь в свою редакцию. А я, как только отвезу Антошку в школу, тут же примчусь тебе на смену. Да и Мила к утру должна очухаться.

— Как ты считаешь, он на самом деле ушел? — посмотрев сквозь стеклянную дверь на разговаривавшего по телефону Вадима, спросила Катя.

— Кто? Павел? Думаю, да.

— Если бы знал, что здесь творится, сразу примчался бы. Он ведь такой отходчивый, — вздохнула она.

— Может, и примчался бы, а может, и нет. Сколько раз дуреху предупреждали: не ревнуй ты так, не позорь уважааемого человека, уйдет ведь. Как об стенку горох! — безнадежно махнула рукой Колесникова. — Ну что? Остаешься? Ну пожалуйста!

— Зачем тебе Ладышев? — не удержалась от прямого вопроса Проскурина.

Ленка резко повернула голову и пристально посмотрела на подругу:

— Ты же понимаешь, что об этом ни гу-гу. Игорь меня убьет!

— Да больно надо, — пожала плечами Катя.

— А что касается Вадима… Ты ведь сама вчера дала понять, что он тебе не нужен. Так что теперь уже поздно.

— Что поздно?

— Поздно говорить, что он тебе тоже нравится.

— С чего ты решила?

— С того. А то я тебя не знаю. Все твои муси-пуси о супружеской верности — правда до поры до времени. Пока не встретишь человека, который заставит обо всем забыть. Вот только потом совесть тебя замучает. Ты же у нас перфекционистка, правильная, идеальная. Так что считай меня своей спасительницей. Я еще в субботу поняла, что он тебе понравился. В нем определенно что-то есть… Третьи сутки только о нем и думаю. Столько лет замужем и ни на кого за это время даже не глянула! А от одних мыслей про этого у меня крышу сносит! — в экстазе закрыла глаза Ленка.

— А как же твоя совесть? Вдруг Игорь узнает или догадается? Он тебя так любит… Хочешь одним махом разрушить всю жизнь! Не страшно?

— Страшно, — как на духу призналась Колесникова. — Страшно, аж жуть! Но кто ему донесет? А насчет совести… Может быть, этот Ладышев как раз и послан мне для того, чтобы понять: я тоже люблю своего мужа.

«Неужели и Виталику нужно было ЭТО понять? — провела аналогию Катя. — Только как ЭТО ни назови, оно все равно классифицируется как „измена обыкновенная“.

— Делай, как знаешь, но я этого не понимаю.

— И не поймешь, так как очень правильная. Кстати, будь я на твоем месте в субботу — одна да без мужа — долго не думала бы. Во всяком случае, хоть нацеловалась бы вволю! Все, пошли, а то неудобно.

Одетый и обутый Ладышев нетерпеливо топтался в прихожей. Взглянув на женщин, он безошибочно вычислил, кто из них останется, и молча подал Колесниковой манто.

— Спокойной ночи! Я еще позвоню, — попрощалась она с подругой.

Вадим только кивнул напоследок и поспешил вниз по лестнице.

Защелкнув дверные замки, Катя, не включая света, прошла в гостиную, отодвинула край шторы и выглянула в окно: Ленка как раз садилась в знакомый „Range Rover“. Его хозяин, как и накануне вечером, захлопнул за дамой дверь, занял водительское сиденье, завел двигатель; салон озарился лунной подсветкой.

„А ведь я сейчас больше всего на свете хотела бы оказаться на ее месте в этой машине, — поймала она себя на крамольной мысли. — Наверняка, внутри она также роскошна, как и снаружи… В нем определенно что-то есть“, — повторила она про себя Ленкины слова. — Конечно, есть. Красив, умен, если судить по машине, еще и обеспечен. Неужели ветеринары у нас так хорошо зарабатывают? Надо проверить тему… Хотя зачем проверять? Если он так же превосходно разбирается в звериных болезнях, как в женской психологии, то, значит, специалист классный. Интересно, почему он не лечит кошек? Странное в ветеринарии разделение… — озадаченная, она отошла от окна. — А ведь все началось с охоты. Прямо перелом судьбы какой-то! И не только у меня, — сочувствующе посмотрела она в сторону спальни. — Бедная Мила. И я бедная. Во всяком случае, скоро буду такой в глазах окружающих, если одна останусь. Не на кого опереться, некому довериться. Интересно, кого же окажется больше — сочувствующих или злорадствующих? А уж как завистники обрадуются: накрылась сказка Проскуриной!» — горько усмехнулась она.

Со стороны ее жизнь действительно могла показаться сказкой. Уж слишком гладко все складывалось, уж очень легко все давалось: круглая отличница, активистка. Получила золотую медаль — тут же поступила на журфак, сразу назначили старостой группы. Познакомилась с симпатичным студентом-строителем из политеха, через год вышла замуж. Сразу по окончании университета попала в штат популярной газеты. А тут еще родители помогли купить молодоженам двухкомнатную квартиру. Пусть маленькая, но своя. Вроде все шло как по маслу.

Но на самом деле ей ничего не давалось без труда. Пресловутые пятерки в том числе. Она не помнила, чтобы хоть раз пришла в школу неподготовленной, не выполнив всех заданий, даже если приходилось ложиться спать за полночь. А уж перед тем как засесть за сочинение, переворачивала горы литературы! Поскольку продолжать учебу ей не раз приходилось на новом месте, то надо было и заново самоутверждаться, доказывать свое право на прежние отметки. Конечно, очень помогала ее редкостная коммуникабельность — в любой коллектив вливалась легко и готова была дружить со всеми, помогать всем. Так что никому даже в голову не приходило назвать ее заучкой. Зато все признавали в ней заводилу, душу компании.

Первая любовь пришла к ней лишь в институте и стала первой неудачей. Лучше о ней и не вспоминать. Но тогда ее поддержала мама — надежный друг, слушатель, советчик.

«Отболит, родная, отболит… Первая любовь на то и первая, чтобы научиться страдать, научиться беречь ту, настоящую, которая обязательно тебя найдет», — успокаивала она рыдающую дочь.

И любовь ее нашла. Взаимная, красивая, единственная на всю жизнь, как тогда казалось Кате. Сыграли свадьбу. И тут неожиданно умерла мама, что стало для отца и дочери Евсеевых настоящим ударом.

От природы мама была крупной, полной женщиной, страдала высоким давлением, но нигде не наблюдалась, просто пила лекарства. Горстями, так как работа в школе — не для слабонервных. Конечно, русский язык и литература — не самые сложные предметы, но Нина Сергеевна ко всему прочему была больна театром. В каждой новой школе она открывала театральный кружок, к каждому празднику ставила с учениками спектакль, возила их на конкурсы, фестивали. До тех пор, пока не отказала печень. В экстренном порядке ее положили в окружной госпиталь, а спустя пару недель она умерла. От цирроза.

«Мама, мамочка, — непроизвольно увлажнились Катины глаза, — почему, когда плохо, мне так не хватает твоего тепла? Были бы брат или сестра… Папа, конечно, меня любит, я это знаю, но мы с ним не можем быть так близки, как с тобой. Ты всегда была рядом, а он неожиданно появлялся, шутил, смеялся, хвалил за школьные отметки и снова исчезал на пару недель: то учения, то дежурства, то секретные задания…»

Куда и надолго ли в очередной раз уезжал отец, не спрашивала даже мама. Военная тайна. Возможно, поэтому и Катя никогда не докучала Виталику расспросами. То, что сочтет нужным, скажет сам. Он тоже особо не вникал в ее журналистские перипетии. Хотя газету читал, отслеживал статьи с фамилией Проскурина, гордился женой.

«Обязательно снова стану Евсеевой! — вдруг пришло в голову Кате, и даже дух захватило от испуга, вернее, от направления собственных мыслей. — Неужели на подсознательном уровне я уже готова к разводу?… Позвонить ему, что ли?»

Умывшись и спрятав в походный футлярчик линзы, она нанесла на лицо найденный на туалетном столике ночной крем, заглянула в комнату, где спали девочки, отыскала на антресолях плед с подушкой и прилегла на узком диванчике в прихожей — оттуда хорошо просматривались двери всех комнат.

«А может, оно и к лучшему, что сегодня не увидимся, — взяв с полки телефон, набрала она домашний номер. — За сутки в голове все уляжется, утрясется, перемозгуется. Не зря говорят: утро вечера мудренее. Может, удастся хоть лицо сохранить и обойтись без истерик».

Как и следовало ожидать, разговор с мужем вышел натянутый даже несмотря на то, что Ленка уже успела обрисовать ему ситуацию. Виталик разобиделся не на шутку: больше недели не видел жену, а она взяла и променяла романтический вечер с ним на заботу о какой-то пьяной подруге! Да если уж на то пошло, ему никогда не нравилась эта ревнивая истеричка!

Говорил в основном муж. Катя молча слушала, пытаясь уловить хоть каплю фальши в его словах. Нет, все звучало искренне. И если бы своими глазами не наблюдала страстную сцену встречи в аэропорту, то чувствовала бы себя сейчас жутко виноватой. А так даже оправдываться не хотелось, что, скорее всего, и заставило Виталика обидеться окончательно. Холодно пожелав «спокойной ночи», он первым положил трубку.

«Неужели не устал от двойной жизни? — усмехнулась она, водрузив телефон на место. — И как уверен, что все шито-крыто!.. Да и Ленка хороша…»

Только она успела о ней подумать, как зазвонил мобильник.

— Ладышев — сволочь! — в сердцах выдохнула Колесникова.

— Это еще почему? — широко зевнула Катя. — Он что, прямо в машине тебя домогался?

— Хуже.

— Где же тогда?

— Нигде! Привез домой, высадил вместе с кошкой у шлагбаума и уехал. Мерзавец!

Тут интеллигентка и эстетка Ленка так смачно ругнулась, что у Проскуриной сон как рукой сняло: ничего себе! Могем! Не зря иняз оканчивали!

— Ну, и чего ты молчишь?

— А что я должна сказать?

«То, что обрадовалась такому повороту событий? Да вроде нет», — однако, прислушавшись к себе, Катя поняла: на душе все-таки полегчало.

— И куда он уехал? — спросила она первое, что пришло в голову.

— А мне откуда знать? Даже во двор отказался завернуть, дверь не вышел открыть! Представляешь?… Ты хоть посочувствуй, — укорила она подругу, так и не дождавшись комментариев действий «мерзавца» Ладышева. — Первый раз решила завести роман — И вот на тебе! — продолжала делиться горем Колесникова. — А ведь когда я ему позвонила, мне показалось, что он даже обрадовался! Думала, разберемся с кошкой, поужинаем… Эх, знала бы Людка, какую она мне сегодня свинью подложила!

— Завтра сама спасибо скажешь, что она вовремя напилась. Не нужен он тебе.

— Ты думаешь?… Может, и не нужен, — тяжело вздохнув, согласилась Ленка после паузы.

— Слушай, а чем Ладышев объяснил свое поведение?

— Сказал, что у него срочное дело. Только какие дела посреди ночи?!

— Ну, не знаю… Может, его женщина ждет.

— Да никто его не ждет! Я уверена! Это он чтобы мне досадить! Из-за Людки.

— Глупости, причем здесь Людмила? А насчет женщины… Я его вчера после нашего с тобой разговора встретила возле магазина. И не одного, с брюнеткой. Наверняка, и блондинок, и брюнеток у него пруд пруди! — чисто по-женски принялась она «успокаивать» подругу.

— А почему мне ничего не рассказала?

— Тоже мне новость! Он меня не видел, я в машине сидела. Да и разве я могла предположить, что ты там задумала?

— Тогда это меняет дело… Хотя то, что он предпочел мне другую женщину… Кать, а может, я стареть начинаю?

— Ты? С ума сошла! Да тебе до старости как до Луны! Вспомни, тот же Ладышев сказал, что тебя надо снимать для обложек модных журналов. Думаю, он просто испугался.

— Чего?

— Как чего? То, что ты замужем, для таких типов, как он, не первостепенно. Дело в другом: он давно знает Колесникова. Сама посуди: зачем ему портить отношения с банкиром? Да еще я в роли свидетельницы. Журналистка, мало ли кому растреплет.

— Скорее всего, ты права, — снова согласилась Ленка. — А вообще… — тяжело вздохнула она после паузы.

— Что вообще?

— Не знаю. Устала я. Скучно.

— Понимаю. В таком случае, ты уж извини, процитирую тебе того же Ладышева: скука — это сытость. Ты сыта по горло своим сидением дома. И ты, и Людмила. Отсюда все ваши проблемы. Рожай второго ребенка или выходи на работу.

— Нет, второго не хочу, хватит. А насчет работы… Куда я пойду? Учительницей в школу? Нет уж, дудки!

— Тогда иди снова учиться. Займись чем-нибудь. К примеру, ландшафтным дизайном — вы ведь дом строите. Я бы на твоем месте давно получила еще одно образование.

Чувствовалось, что Ленка серьезно задумалась.

— Нет, не хочется больше учиться, — наконец отозвалась она. — Не вижу смысла. Потому что не хочу работать: вставать ни свет ни заря, отвечать за что-то. Я общение люблю, красивые вещи.

— Ну тогда бутик открой или… О! Я точно знаю, что тебе подойдет: открой галерею! Будешь дружить с художниками, дефилировать в своих нарядах, вести светские беседы. Словом, богема! С английским у тебя порядок, так что иностранцев сможешь принимать. Я даже могу порекомендовать пару турфирм. Они тебя с руками и ногами за свой процент оторвут! — Катя зевнула. — Тебе понравится, я уверена. Заодно поднимешь рейтинг Колесникова в высшем свете: магазинов — тьма, банков тоже хватает, а вот хороших галерей в городе — раз, два и обчелся.

— А ты знаешь, это идея, — Ленка снова сделала паузу, за время которой Проскурина успела погасить свет и, свернувшись калачиком, укрыться пледом. — Завтра же поговорю с Игорем. Поддержку прессы обещаешь?

— Это зависит от твоего Игоря: насколько он будет готов заплатить. Там другой рынок, другие законы. Сама я не люблю влезать в эти дела, но журналистов по дружбе на презентацию к тебе соберу. Среди нашего брата желающих на халяву поесть да попить хватает. А если к этому еще и дензнаки добавятся — чего захочешь напишут.

— Ты шутишь?

— Отнюдь. Считай, что это тебе небольшой бесплатный ликбез на будущее. Не подмажешь — не поедешь, — придерживая трубку у уха, Катя из последних сил старалась не потерять нить разговора. — Все, Лена, у меня глаза слипаются… Не опаздывай утром. Спокойной ночи, — попрощалась она, опустила руку с телефоном и тут же провалилась в пустоту.

5

…— Евсеева… Где Евсеева? — крикнул в рупор директор ее школы и тут же трансформировался в большую очкастую женщину из группы сопровождения Сосновской: черные брюки, тяжелые, почти армейские, ботинки, грубой вязки свитер грязно-рыжего цвета, ремень приблизительно в том месте, где должна быть талия.

«Евсеева… Евсеева… Где Евсеева? — понеслось по рядам школьников. — Вот она… Вот она!»

— Да вот она, рядом с вами! — широко улыбнулся появившийся из-за спины директора продюсер и вытащил за руку худенькую невзрачную девочку, совершенно не похожую на Катю в школьные годы.

«Это не я!» — тут же мысленно запротестовала она.

Неожиданно девочка стала меняться на глазах: вытянулась, округлились формы, появился яркий макияж.

«Так это же Сосновская! Откройте Интернет, поищите ее фото в газетах! Вы что, ослепли?» — продолжала она возмущаться.

— За упорство в достижении цели награждаем вас звездой, Евсеева, — между тем протянула подарочный пакет «директриса».

Ослепительная Лана Сосновская в расшитом пайетками белом фартуке гордо приняла пакет, вытащила из него блестящий шарик, который стал быстро увеличиваться в размерах. По мере роста он, видимо, тяжелел, так как на ее лице появилась напряженная гримаса. Изо всех сил Лана пыталась удержать шар обеими ладонями, но вот руки дрогнули…

— … Ах! Ах!.. — понеслось по рядам.

Школьники бросились врассыпную, шар же, набирая скорость и все продолжая расти, покатился на Катю.

— Беги! Беги! — испуганно вопили со всех сторон, но, зачарованная великолепием и необычным сиянием, исходившим от шара, она даже не сдвинулась с места.

В отличие от других, ей было совсем не страшно: этот шар изначально предназначался ей и сейчас просто катится навстречу своей хозяйке.

«Такой красивый! Как можно от него бежать?» — не разделяла она общей паники.

Бесстрашно протянув руки навстречу шару, в ожидании чего-то очень-очень значимого она непроизвольно закрыла глаза, улыбнулась и…

Прямо над ухом зазвенел школьный звонок…

«Телефон», — с досадой сообразила сквозь сон Проскурина и, не раскрывая глаз, нащупала мобильник.

— Ленка, имей совесть… — недовольно буркнула она спросонья.

— Катя, это Вадим Ладышев. Я стою у подъезда. Не хочу звонить в домофон, боюсь детей разбудить. Открой, пожалуйста.

— Зачем? — осознав, кто звонит, она широко распахнула глаза, рывком вскочила на диване и стала шарить рукой по стене в поисках выключателя.

— Хочу забрать инструменты. Я забыл их в квартире.

Ответ выглядел правдоподобно: кажется, чемоданчик действительно остался стоять в спальне, рядом с дверью в ванную.

«Можно было и завтра забрать. Не лень ему тащиться среди ночи через весь город? — не поняла Катя. — Или у него там отвертки платиновые? А вдруг… А вдруг он вернулся из-за меня?» — пронзила душу согревающая мысль.

— Хорошо. Сейчас открою.

Нажав на кнопку домофона, она набросила на плечи плед, достала из сумки очки и тут же пожалела, что сняла на ночь линзы: очки она стеснялась носить, считала, что они ей не идут. Но возиться с линзами не было времени.

Сбегав в спальню, Катя перенесла чемоданчик, прильнула к глазку, дождавшись появления на площадке знакомой фигуры, быстро сняла очки, повернула замок и приоткрыла дверь.

— Вот, пожалуйста, — протянула она инструменты.

— Э-э-э… Я могу войти? — казалось, Вадим не ожидал такого приема. — Мне надо взглянуть на Людмилу.

— Зачем? С ней все в порядке.

— Это на первый взгляд. На самом деле вот-вот может начаться самое неприятное.

— И что же будет самым неприятным? — насмешливо поинтересовалась она, уверенная, что Ладышев на ходу придумывает предлог, как попасть в квартиру.

— Может, все-таки впустишь? — он красноречиво посмотрел на соседскую дверь, за которой послышались какие-то звуки.

— Ну ладно… — крепче ухватив края пледа, Катя отошла в сторону и освободила проход. — Только объясните, что же такое неприятное должно произойти?

— Хочешь убедить меня в том, что сама никогда не напивалась до подобного состояния? — пришел черед усмехнуться Вадиму.

— Почему же? Пару раз было.

— Пару раз — это уже много, чтобы задавать подобные нопросы, — сделав шаг вперед, он без приглашения разулся, снял верхнюю одежду и повесил в шкаф.

— Как я понимаю, вы привыкли всегда добиваться своей цели и со всеми на «ты»? — решила она охладить его пыл.

Подхватив принесенный с собой целлофановый пакет, Вадим на секунду замер и непонимающе посмотрел на Катю.

— Если мне не изменяет память, на «ты» мы перешли (еще в субботу, — без тени заигрывания напомнил он. — Но если тебе не нравится, давай снова на «вы». Это первое. Второе. Да, я привык добиваться цели и не вижу в этом ничего предосудительного. Третье… Если уж такой разговор, хочу прояснить ситуацию: я вернулся сюда по одной-единственной причине — из-за алкогольной интоксикации твоей подруги. Хочу облегчить ей страдания. Вот доказательства, — он раскрыл пакет и перечислил: — Глюкоза, капельница, шприц. В семь утра у меня самолет, так что времени в обрез и здесь не до шуток.

В ту же минуту из глубины квартиры послышались странные хрипящие звуки.

— Ну вот, началось, — отодвинул он ее в сторону и решительно направился в спальню.

Катя пошла следом.

Дверь из спальни в ванную была приоткрыта. Стоило гуда заглянуть, как она поверила Вадиму не только на слово: возле унитаза на коленях стояла Людмила и то ли пыталась его обнять, то ли хотела привстать. Сделав очередное неуклюжее движение, она наступила коленкой на полу халата и тут же стала заваливаться на бок. Ладышев едва успел ее подхватить. Приподняв голову и заметив Вадима с Катей, Полевая закатила глаза и прошептала сухими губами:

— Воды… и таблетку. Голова раскалывается.

— Сейчас, — рстрепенулась Катя. — У меня есть!

— Лекарства принимать пока бессмысленно. А вот воды желательно как можно больше! — бросил ей вдогонку Вадим.

Махнув рукой на свои комплексы, Катя нацепила очки, отыскала в сумке упаковку таблеток, налила в стакан воды и поспешила в ванную. Делая вид, что не замечает усмешки Ладышева, она демонстративно протянула Людмиле таблетку и помогла запить водой.

— На кровать, — попросила обессиленная женщина.

Приняв с помощью Вадима вертикальное положение, она сделала несколько шагов, но вдруг требовательно замычала и знаком показала на унитаз.

— Я же говорил, бесполезно, — вздохнул он. — Ее организм не в состоянии что-либо принять. Только внутривенно. Принеси еще воды. И, пожалуйста, забудь на время о женском упрямстве. Попробуй быть такой, как час назад: мне нужна твоя помощь.

И снова никакого заигрывания в голосе. По-деловому прямо, сухо, кратко, но достаточно вежливо.

Почувствовав неловкость, Катя покраснела: снова отправиться на кухню за водой показалось ей спасением.

«Ему действительно нужна помощь, а я, дура, вообразила невесть что», — с досадой отчитала она себя.

— Просветите, в чем разница между мужским и женским упрямством? — тем не менее задала она провокационный вопрос спустя минуту.

— Пожалуйста. У мужчин это называется другим словом: настойчивость, — приняв из ее рук кружку с водой, не раздумывая «просветил» он.

Ответ был лаконичен, как и когда-то сразивший ее «скука — это сытость». Хотя бесспорно отдавал мужским шовинизмом. Но с достойным комментарием пришлось повременить, так как у Людмилы снова начался рвотный спазм.

Дождавшись его завершения, Вадим подвел вконец ослабевшую женщину к умывальнику, заботливо помог ей сполоснуть лицо и подал полотенце.

— А теперь соберитесь с силами и снова выпейте до дна, — протянул он Людмиле очередную чашку с водой.

— Не буду… Не могу, — пытаясь сосредоточить взгляд на зеркале, измученно мотнула та головой.

— Можете, — со стальными нотками в голосе произнес он и в очередной раз открылся по-новому: его невозможно было ослушаться. — Поздновато, конечно, алкоголь успел всосаться, но надо. Жаль, что час назад вы спали мертвецким сном. Но я поставлю вам капельницу и сделаю укол. Все будет хорошо… Еще воды, — не глядя протянул он через плечо пустую чашку. — Теперь привстанем, подождем, пока замутит… и ра-а-аз… Умница…

Все повторилось почти до мелочей еще дважды: стакан воды, унитаз, умывальник, пауза, вода, унитаз, умывальник… Наконец Вадим подхватил шатающуюся Людмилу на руки, отнес на кровать, осмотрелся и попросил найти жгут и какую-нибудь веревку. Катя молча отправилась на поиски таковой, не понимая, зачем она ему нужна, и уж тем более не представляя, где ее искать. Она и и своей-то квартире вряд ли бы ее нашла, а уж в чужой и подавно. Обшарила маленькую кладовку с банками, кухонные ящики, в которых было все, кроме веревки. На ее счастье, в обувной полке оказался длинный белый шнурок, а в ящике с пуговицами, нитками и иголками — моток бельевой резинки.

Согласно кивнув головой на вопросительное «подойдет?», Ладышев привязал к настенному бра прозрачный пакет, сунул валик из полотенца под руку, перетянул ее чуть выше локтя вдвое сложенной резинкой, обработал вену тампоном, судя по запаху, хорошенько пропитанным спиртом, ввел иглу, зафиксировал ее пластырем. Никаких лишних движений, никакой спешки, все четко, размеренно. Словно он каждую ночь только тем и занимался, что спасал женщин от алкогольного отравления и ставил им капельницы.

И снова эти руки… Катя, как загипнотизированная, следила за их движениями, пока в какой-то момент не поймала себя на мысли, что не прочь была бы оказаться на месте Людмилы и ощутить на себе их прикосновения.

«Хватит! От этого свихнуться можно! — заставила она себя отвести взгляд и тряхнула головой. — И вообще, что-то здесь не вяжется».

Наконец Вадим накрыл женщину одеялом, зашел в ванную, где в который раз за вечер включил воду в умывальнике, нажал краем ладони на пузырек с жидким мылом…

— Можно еще вопрос? — застыв в проеме, решилась она прервать затянувшееся молчание. — Неужели так легко и просто переквалифицироваться из коровьего доктора в человеческого, ставить людям капельницы? У вас ни один мускул на лице не дрогнул.

— Ставить капельницу — работа среднего медперсонала. А доктор — он и есть доктор, — посмотрел на нее Вадим через зеркало. — Неважно, чей: коровий, человеческий…

— Еще скажите, что у коров тоже бывает похмельный синдром, — хмыкнула она.

— Не знаю, не видел. Но, думаю, возможен.

— А белая горячка?

— И белая горячка, — взяв полотенце, повернулся он к ней лицом. — И очень много чего похожего. Еще вопросы будут?

— Будут… С каких это пор в Минске среди ночи раздают капельницы и раствор глюкозы?

— Мне импонируют твоя цепкость и жажда докопаться до истины, — продолжая смотреть ей прямо в глаза, улыбнулся Вадим.

— Выходит, до сих пор ты считал меня поверхностной?

— Отчасти да. Как и большинство журналистов. Профессия всегда накладывает отпечаток. Ты сама ее так охарактеризовала: «с миру по нитке».

— Спасибо за честность, — неожиданно обиделась Проскурина, но постаралась не подать виду. — В следующий раз буду осмотрительней. Скажи, а за что ты так не любишь журналистов?

— У меня с ними свои счеты. Личные.

— Настолько личные, что мне приходится отдуваться за всю журналистскую братию?

— Каждый отдувается сам за себя. Ты здесь ни при чем.

— Да, но у меня такое чувство, что при слове «журналист» внутри тебя включается сигнальная лампочка и ты начинаешь злиться, язвить, ехидничать без всякой причины. Я это еще в субботу заметила. Ты прямо в лице переменился, когда узнал, что я журналистка.

— Тебе показалось, — опустил он голову. — Хотя… Возможно, в этом был элемент неожиданности. Решил, что ты такая же, как и твои подружки: сидишь дома, не знаешь, чем себя занять.

— И ты с такими часто общаешься?

— Бывает.

— Теперь понятно, почему ты валял дурака: две наивные дурочки-домохозяйки рядом с микроскопом. Вещи на первый взгляд малосовместимые. Только есть нюанс: и у меня, и у Ленки — красные дипломы, которые не за деньги куплены. А вот твой способ знакомства…

— По-моему, я извинился еще в субботу, — нахмурился Вадим. — Так что твое напоминание, прости, похоже на обычное пиление. Тебе это не идет.

— Не нравится, когда напоминают о промахах? — насмешливо уточнила Катя.

— А тебе нравится? Вспомни, как ты встретила меня сорок минут назад. Ведь ты тоже промахнулась насчет причины моего возвращения.

Она опустила глаза.

— А тебе идут очки, — тут же сменил тему Ладышев и улыбнулся. — Правда. Зря ты комплексуешь и все время пользуешься линзами.

— С ними удобнее.

Чувствуя, как покраснела, она захотела уйти, спрятаться, но решив, что это будет истолковано как полное поражение, сделала над собой неимоверное усилие и дерзко подняла голову.

— Ты прав, давно пора побороть этот комплекс.

Вадим хмыкнул и посмотрел на нее с нескрываемым интересом.

— Не ожидал. Выходит, не зря из вас троих я обратил внимание на тебя.

— Тогда, раз уж мы оба такие проницательные, давай поговорим как нормальные люди.

— А почему ты решила, что мы говорим как ненормальные? Это у тебя сегодня странный тон. Хотя в субботу мы расстались на другой ноте.

— На то много причин.

— Например? Переживаешь, что муж вернулся, а ты здесь? И это правильно. Насколько я смыслю в семейной жизни, нет такой причины, ради которой стоит лишать себя и его семейной идиллии после разлуки. Я бы, к примеру, здорово обиделся. И не только за это.

Восприняв последнюю фразу как очередной камень в свой огород, то есть намек на субботнее вольное поведение, Катя нахмурилась и повернулась к Вадиму спиной.

— Ладно, извини. Не мое это дело. Видно, поэтому ты и не в духе.

— Не в духе, потому что спать хочу. Это первое. Во-вторых, я думаю, ты тоже не больно рад тому, что приходится торчать здесь, в этой квартире. Ведь и у тебя рухнули планы на вечер.

— Горячо, — согласился Вадим. — Остался без ужина.

— В таком случае большое спасибо за помощь, с благодарностью приму твои дальнейшие инструкции и…

Страницы: «« 23456789 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Информативные ответы на все вопросы курса «Общая социология» в соответствии с Государственным образо...
Предназначено для проведения практических и семинарских занятий, а также для организации самостоятел...
Из глубин Поселенной, из Чёрного Далёка прилетела огненная звезда, уничтожая всё живое на своём пути...
Автор этой книги – успешная, нашедшая свое место в обществе женщина-социопат, не совершившая ни одно...
Герои романа французской писательницы Аньес Ледиг «Мари в вышине» – вполне себе земные люди, только ...
Жозе Сарамаго – один из крупнейших писателей современной Португалии, лауреат Нобелевской премии по л...