Миг бесконечности Батракова Наталья
— …Сделали. Скобка стоит.
— Замечательно! Кто из ответсеков на работе?
— Майков. Только что мимо пробежал. Наверное, в Дом печати поехал.
— Немедленно его останови! Пусть убирает статью о Сосновской и меняет на Дудинцева. Я позвоню Атрощенко, объясню ситуацию.
— Влетим на штрафы…
— В любом случае это меньше, чем судебные иски. А то и того хуже… Я буду в редакции минут через пятнадцать — двадцать.
— Ясно. Хотя ничего не ясно… — протянул Веня. — Ох и влетит те-бе-е… и мне за компанию.
— Тебе не влетит, я позабочусь. Сейчас не это главное. Лови Майкова, а я вызываю такси.
Заскочив к себе домой, Катя отыскала черную трикотажную шапочку, которую можно было натянуть ниже бровей, попробовала замазать фингал тональником, но вскоре поняла, что бесполезно. Заклеенные лейкопластырем швы не спрячешь, заплывший глаз не откроешь. Пришлось поменять обычные очки на солнцезащитные с диоптриями.
Забившись на заднее сиденье такси, она набралась духу и позвонила Атрощенко. Разговор вышел нервный, однако стало ясно, что своим решением снять материал камень с души выпускающего редактора Проскурина сбросила.
Влетев в редакцию, она снова поменяла очки и тут же столкнулась с Потюней. По испуганному выражению его лица и по тому, что на некоторое время он лишился дара речи, можно было понять: в таком виде на люди ей лучше вообще не показываться.
— Ты… Ну… Э-э-э… Надо же, как тебя разукрасили… — наконец промямлил он. — Теперь тебя запросто можно снимать для криминальной хроники… Я сейчас, — и тут же испарился.
Катя быстро прошла, вернее, долетела до комнаты корректоров, где за стеклянной дверью виднелась спина Марии Ивановны Сотниковой.
«Бабуля», — так тепло звали ее в редакции.
Закаленная советскими временами, она могла работать сутками и искренне, до слез переживала за самые незначительные текстовые погрешности, просочившиеся в печать. Мужа у нее давно не было, дети выросли и разъехались, так что обладавшая необычайным жизнелюбием, оптимизмом и отзывчивостью женщина, можно сказать, душой и телом принадлежала коллективу газеты. Заодно выполняла роль забытого профсоюза: помнила даты рождения всех без исключения сотрудников — от начальников до вахтеров — И не забывала по такому случаю испечь фирменный «Наполеон».
Познакомились Катя и Мария Ивановна давно: вместе работали в одной из газет, которые плодились в начале девяностых как грибы после дождя, вместе же перешли в «ВСЗ» и, несмотря на солидную разницу в возрасте, дружили.
— …Все давно готово, Катенька, — не поднимая головы, успокоила Мария Ивановна. — Хорошо, что я еще вчера сделала Дудинцева. Майков уже поменял текст, вот снова проверяю. Ох, что будет, что будет! — вздохнула она.
За спиной послышалось бурчание ответсека Лени Майкова, хмурого здоровяка с лохматыми бровями и грозным басом. Из-за недружелюбного внешнего вида его многие побаивались. Особенно новички и особенно при первом знакомстве. Однако стоило узнать Леню ближе, как становилось ясно: добрее человека не сыскать. И поможет, и подскажет, и подвезет, куда надо, без лишних просьб. А уж о его умении сверстать газетные страницы целые легенды ходили!
— Струсила? — укоризненно пробубнил Майков. — На тебя это не похоже. Если хочешь знать мое мнение, то классная статья получилась! Я редко во что вникаю, когда работаю, но за этот материал я бы тебя на соискание какой-нибудь премии выдвинул.
— Готово! — обрадовала его корректор, и он тут же скрылся за дверью. — Господи, Катенька! — внимательно всмотревшись в лицо Проскуриной, всплеснула она руками. — Веня рассказал, что на тебя напали, избили, но не до такой же степени! Что же творится на наших улицах! С этим безобразием надо немедленно разобраться, наказать…
— Уже разбираются, Мария Ивановна.
— Девочка моя, тебе же, наверное, больно! Как это случилось?
— Вы извините, но об этом после, — не чувствуя сил и желания делиться подробностями дневного инцидента, как можно мягче отказала Катя. — Сначала разберемся с номером.
Взглянув на редакционные часы на стене, она прошла к рабочему месту и устало опустилась в вертящееся кресло. Скользнув взглядом по выключенному монитору, клавиатуре, разноцветным папкам, она остановилась на фотографии в стеклянной рамке: счастливая семейная пара во время последнего отпуска.
«А ведь параллельно с этим существовала и Анастасия Сергеевна. И сразу из аэропорта в тот день он, скорее всего, понесся к ней, — всматриваясь в улыбающееся лицо Виталика, припомнила она. — Я осталась дома разбирать чемоданы, а он позвонил кому-то и умчался якобы на работу. У меня даже мысли никакой не возникло… Глупая доверчивая баба. И ведь как странно: вот сейчас думаю, вспоминаю, а на душе полный штиль. Правду говорят: клин клином вышибают. Видно, не зря мне сегодня врезали: нейтрализовали душевную боль болью физической и одним махом решили такой непростой вопрос. Этакая анестезия чувств, желаний, переживаний. Да еще вот Сосновская. Что же Майков так долго возится?» — с нетерпением бросила она взгляд на электронные часы.
— Я поехал в Дом печати, — наконец возник он у ее стола, положил папку, не торопясь застегнул на куртке молнию, поднял воротник и достал из кармана перчатки. — Не горюй! Атрощенко удалось договориться и перенести время сдачи номера. Он уже там, ждет меня.
— Я с тобой, — подхватилась Катя.
— Еще чего? С такой физиономией только имидж газеты портить, — подхватив папку, категорически отказал Леня. — И с Атрощенко тебе нечего лишний раз встречаться. Вам и так завтра по первое число от Жоржсанд достанется. А если по правде, жаль, что ты решила поменять статью, — вздохнул он и повернулся к выходу. — Ладно, сдамся — отзвонюсь.
— И ра-а-а-з! — вдруг раздалось сбоку от Катиного стола. Тут же слабоосвещенное помещение озарила вспышка, раздался легкий щелчок. — Еще кадрик! И два-а-а!
— Веня, ты совсем рехнулся? — зажмурив нетравмированный глаз, прикрылась она рукой. — Ненормальный, что ли?
— Нормальный — ненормальный, но завтра сама спасибо скажешь, — рассматривая снимки в окошке цифрового фотоаппарата, усмехнулся Потюня. — О сегодняшней истории со статьей скоро все забудут: так, рабочий момент. Чего не скажешь об этих снимках. Тебе еще долго будут сочувствовать, как и поносить того мерзавца, который поднял руку на женщину. Кать, не в службу, а в дружбу: объясни, почему ты в последний момент отказалась от публикации? Неужели Стрельниковой позавидовала? Мы ведь не в Москве живем, где жареных фактов — выше крыши! Представляешь, как вырос бы рейтинг газеты?
— Веня, ты прекрасно понимаешь, почему я это сделала. Это первое. Второе: статью писала не я.
— Ну и что? Я знаю, зато другие не знают. Подпись-то твоя.
— Подпись — моя, это верно. И я привыкла нести за нее ответственность. В первую очередь перед газетой, перед людьми, которые ее делают, а не перед сомнительными рейтингами. В любом случае я во всем виновата, и отвечать завтра тоже буду я.
— А Стрельникова?
— А что Стрельникова? С нее взятки гладки — стажерка. Окончит свой университет, устроится в нашу газету, станет любимицей у Жоржсанд. Ты ведь сам сказал: статья классная.
— Ладно, не боись! Со временем и на нее найдется какая-нибудь Стрельникова, — пряча фотоаппарат в футляр, хмыкнул Потюня. — Ленька прав: нечего тебе показываться в Доме печати. Езжай домой, отлежись. Больно, наверное? — посочувствовал он.
— Ничего, заживет. Главное, чтобы следов не осталось.
— А кого признали виновным в аварии? Того козла, который вас побил?
— Предварительно его. Но он сразу сбежал. Так что из-за отсутствия второго участника инцидента разбирательство затянется. И обращаться в страховую компанию пока не имеет смысла. В милицию заявление мы с Ленкой уже подали.
— А свидетели были?
— Полно! Так что теперь я бестелефонная и безлошадная, — вздохнула Катя.
— Могу подкинуть домой.
— Нет, домой пока не поеду, дождусь вестей от Майкова. Вдруг чего не так.
— Как знаешь, — Потюня пожал плечами. — А мне пора. Не грусти, все перетрется.
Проводив его незаплывшим глазом, Катя достала из сумки остатки бездыханного мобильника, повертела их, положила на стол и снова тупо уставилась на семейную фотографию в рамке.
«Порвать, что ли? — вытащила она глянцевый снимок. — Хотя зачем? Это ведь моя жизнь, в которой были и счастливые моменты. К прошлому следует относиться с уважением, к настоящему — с иронией, в будущее смотреть с оптимизмом, — вспомнился ей однажды услышанный девиз. — У кого бы занять капельку оптимизма?»
Пододвинув ближе рабочий телефон, Катя непонятно зачем набрала домашний номер. Если бы Виталик ответил, вряд ли она стала бы с ним разговаривать. Но трубку никто не снял, что, в общем-то, и понятно: в такой час у Проскуриных обычно никого нет.
«Прошло чуть больше суток, как я узнала о наличии у мужа любовницы, а такое чувство, словно целый год. Столько событий, что голова кругом! И все началось с субботней охоты, — в который раз провела она параллели. — Да еще этот Ладышев со своим предложением… Странное чувство, будто я его давно знаю… — задумалась она. — Кстати, надо посмотреть, чем знаменита его компания. Да и сам он, судя по всему, персона довольно известная. И если имеет налаженный бизнес, скорее всего, о нем уже писали».
Включив компьютер, Катя порылась в сумке, нашла визитку Ладышева и набрала электронный адрес «Моден-медикал». Спустя несколько секунд на экране появился добротно оформленный веб-сайт на русском, английском и немецком языках с общей информацией о всемирно известной японской корпорации «UAA Electronics». И больше ничего.
«Интересно, — внимательно рассматривая визитку, задумалась Катя. — Глава представительства… понятно. Но на этом больших денег не заработаешь. А это что?» — внизу, там, где значились реквизиты, мелким шрифтом шло еще одно название.
Она набрала в поисковике заинтересовавшее ее слово и через минуту смогла прочитать все, что имелось об этой компании в сети. Занималась фирма ни чем иным, как поставкой и сопровождением (говоря более понятным языком, сервисным обслуживанием) медицинской техники «UAA Electronics» Все сразу стало ясно.
«Представительство без ведения хозяйственной деятельности и компания-резидент под боком, которая как раз и занимается этой самой деятельностью, — хмыкнула она. — У Виталика та же схема. Так, посмотрим, что там еще… Однако, неплохо! В такой компании не грех поработать! — отметила она про себя. — Хотя, коль уж по образованию он доктор, лучше бы медицинский центр открыл. Хлопотнее, видимо… Жаль, что бизнес — не моя тема. Могли бы раньше познакомиться с господином Ладышевым, — Катя вздохнула. — Человек он неординарный, могло бы получиться хорошее интервью. Хотя из-за своей нелюбви к журналистам он вряд ли согласился бы. Ну вот, я права: ни одной публикации, — она разочарованно зевнула и склонила голову на плечо. — Устала… Подремлю, пока Майков позвонит… Эх, не надо было соглашаться на успокоительное…»
8
— …Доченька, вставай! — услышала Катя мамин голос. — Ты же хотела повторить материал перед экзаменом.
— Не могу, мамочка, — не открывая глаз, замотала она головой. — Я всю ночь не спала, готовилась… Не могу… Позвони в школу, скажи, что я не приду, что я заболела.
— Это невозможно, Катенька! Ты должна сдать на «отлично» все экзамены. Запомни, родная: каждый экзамен — это очередная ступенька на пути к счастью. Ты ведь хочешь быть счастливой?
— Хочу, очень хочу, — сквозь сон подтвердила дочь. — Только пусть перенесут экзамен на завтра.
— Нельзя, потому что завтра будет следующий экзамен. И так каждый день. Вставай, доченька, вставай. Мы здесь все за тебя переживаем. Слышишь, бабушка звонит? Ответь ей…
— …Бабуля, уже встаю, — нащупав на столе трубку телефона, пробормотала Катя.
— Какая я тебе бабуля? — раздалось в ответ бурчание Майкова.
— Леня, ты? Ну что там? — подхватилась она.
— Все в порядке, номер сдали.
— Как Атрощенко?
— Никак. Вернее, никакой. Понимает, что ему завтра влетит. Материала о Сосновской нет, задание не выполнено. Того и гляди попрут из выпускающих редакторов.
— Его не попрут. Скорее, повысят: спас имидж газеты, в последний момент исправил положение. За это впору медаль давать, — вздохнула Проскурина. — Или премию. Это меня и лучшем случае ждет выговор, в худшем — увольнение.
— Ну ты загнула! Если тебя уволить, то кто останется?
— Стрельникова. Ведь это она написала статью, от которой вы все в восторге.
— Как это?
— А вот так. Более того, я со всеми согласна: неплохая статья получилась. Сырая местами, но поджаристая. Немного оперится девица, цены ей не будет. Я уже так не смогу.
— Это ты-то не сможешь? Да ты просто самоедством занимаешься. Видно, тебе и вправду сильно врезали.
— Это не самоедство, а констатация факта. За десять лет я привыкла работать в рамках, строго придерживаться правил «можно и нельзя», «нужно и не нужно», «это понравится, а это нет». Чистая аналитика. Так что… Спасибо тебе и за добрые слова, и за Дом печати.
— Не стоит благодарности. Я не знаю, что там у тебя стряслось и почему ты сама не написала эту статью, но одно могу сказать: все проходит. И упадническое настроение, и твои синяки. Урыл бы того гада. Не унывай, мы все за тебя горой.
— Еще раз спасибо, Леня.
— Good bye. Завтра увидимся.
«Ну, вот и все. Пора ехать домой, — отодвинув телефон, подумала Катя. — Не хочется, однако надо. Не ночевать же в редакции. Придется забрать материалы о Сосновской и за ночь сварганить эту проклятую статью».
Бросив в сумку папку и диктофон, она вызвала такси, натянула до бровей шапочку, нацепила черные очки, подняла воротник пальто, посмотрела на себя в зеркало и усмехнулась: хороша, мать, вылитая шпионка! Опустив голову, она тенью промелькнула мимо вахтера, вышла на крыльцо и принялась искать взглядом такси.
— Ну наконец-то! — раздался над ухом обрадованный голос Виталика. — Я тебя больше часа жду, замерз, как цуцик. Вашу проходную можно только штурмом взять!
— А зачем ее брать штурмом? И вообще, что ты здесь делаешь?
— Тебя жду. Мне Игорь все рассказал: и про аварию, и про остальное… Прости, что я тебе не поверил. А новую машину завтра же закажем. Прямо из салона. Ее давно пора поменять. Жаль, что ты мне сразу не позвонила.
— А смысл? В экстренных ситуациях обычно звонят близким людям. Со вчерашнего дня у меня таких нет. Почти нет: отца раньше времени расстраивать не хочу. К тому же телефон разбился.
— Да, я знаю. Вот, держи, — протянул он яркую коробку. — Nokia, последняя модель. Купил в подарок к Новому году, но раз уж так получилось… дарю раньше. Я видел, какими глазами ты смотрела на него на выставке. Попросил ребят, чтобы привезли из Москвы. Как раз утром доставили.
— Это нечестно! — запротестовала она. — Это я хотела подарить тебе такую модель!
— Правда? Тогда я рад, что опередил. Поехали домой, на улице холодно.
Мягко подхватив жену под локоть, Виталик направился к опущенному шлагбауму редакционной парковки, за которым стояла «БМВ» седьмой модели. Почти дойдя до машины, Катя замедлила шаг.
— Я с тобой не поеду, — вынула она локоть и остановилась.
— Катя… Я понимаю твое состояние, но давай все выясним дома. Пожалуйста.
— Я не могу с тобой поехать, потому что вызвала такси.
— Сейчас отменим, — тут же достал телефон Виталик. — Ты в какую службу звонила?
— Я с тобой не поеду, — глухо повторила она. — Я не хочу больше ездить в твоей машине, не хочу больше твоих подарков. Я вообще ничего от тебя не хочу. Подари его лучше Анастасии Сергеевне…
Сунув ему обратно коробку с новым мобильником, она поспешила к подъехавшему такси. Сев в машину и продиктовав адрес, Катя оглянулась: «БМВ» Виталика, легко узнаваемый по специфическому свету фар, двигался следом.
«Ничего не хочу, никаких разговоров. Хочу побыть одна… и не только сегодня: хочу спать одна, есть одна, жить одна. К чему объяснения, оправдания? Все — ложь! Вся наша жизнь в последний год была сплошной ложью. И зачем он купил этот дорогой телефон? Прямо водевиль: жена застукала мужа с любовницей, и он пытается загладить вину дорогими подарками. Интересно, что он приготовил на Новый год в подарок Анастасии Сергеевне? Если судить по духам, дарят одно и то же, дабы не ошибиться. Можно спросить как бы невзначай: „Дорогая, как тебе твой новый Nokia?“ и при этом не перепутать его с другой маркой, — усмехнулась она. — Да-а-а… Неприятная штука — кража доверия. Во всем начинаешь искать скрытые мотивы. Так недалеко и до патологического неверия всем и вся», — вздохнула она и достала кошелек.
На ходу нащупав ключи, Катя приложила к двери чип, зашла в подъезд и поспешила к лифту, чтобы попасть в квартиру раньше Виталика.
Быстро сбросив в прихожей куртку и обувь, она проследовала прямо в ванную, осторожно разделась, посмотрела на себя в зеркало и задумалась: как же принять душ и вымыть волосы, не намочив швы? Придется поэтапно: сначала верхнюю часть, потом все остальное.
Скрутив жгут из тонкого полотенца, Катя повязала его вокруг головы, склонившись над ванной, взяла одной рукой рожок душа, другой принялась наносить и смывать шампунь. Проделывать все это было страшно неудобно, но о том, чтобы позвать на помощь мужа, даже мысли не возникло: учимся все делать сами, без посторонней помощи.
С горем пополам покончив с водными процедурами, она закуталась в махровый халат, подошла к двери и прислушалась: в квартире было подозрительно тихо.
«Может быть, лег спать?» — подумала она, отперла дверь и на цыпочках вышла из ванной.
В спальне, как и во всей квартире, было темно и тихо. Лишь со стороны кухни пробивался свет. Проскользнув незамеченной в кабинет, служивший по совместительству гардеробной, она переоделась в домашний велюровый костюм, натянула теплые носки, включила компьютер и тут вспомнила, что диктофон и папка остались в сумке.
На цыпочках пробравшись в прихожую, она подхватила сумку, развернулась, глянула на ведущую в кухню арку и… замерла. Откупоренная бутылка коньяка на столе, пустой бокал, пепельница, дымящаяся сигарета, и это при том, что Виталик крайне редко курил. Как, впрочем, и пил. Поникшие плечи, опущенная голова…
Что-то жалостливое шевельнулось в душе, защемило сердце. Вздохнув, она молча зашла на кухню, достала из шкафчика второй бокал и присела напротив.
— Налей и мне, — попросила она.
Не поднимая глаз, Виталик плеснул янтарного напитка на дно широкого фужера и протянул жене. Сделав глоток, она достала из пачки на столе сигарету, щелкнула зажигалкой, проводила незаплывшим глазом столбик дыма и спокойно произнесла:
— Ты сильно не мучайся. Не поверишь, но я тебя очень хорошо понимаю. И даже сочувствую.
Виталик медленно поднял на нее недоуменный взгляд.
— Я понимаю, почему у тебя появилась любовница, — пояснила Катя. — Ты пресытился спокойной, размеренной семейной жизнью, тебе просто стало скучно.
— Это не совсем так, — покраснел он и снова уставился в стол. — Она не… Ну, словом…
— Не трудись обманывать ни себя, ни меня, — перебила она. — Другую женщину при наличии жены всегда называют любовницей. Так что давай договоримся называть вещи своими именами. Бывает, правда, что не жену, а любовницу называют любимой женщиной.
«Только не заводись, — красной лампочкой мигнуло подсознание. — У тебя сегодня другие планы: ты должна еще поработать!»
— Она — не любимая женщина, — выдавил Виталик. — Я всегда любил только тебя.
— И на этом спасибо, — усмехнулась Катя. — Только вот своим женским умом я не понимаю, как можно любить одну, но спать с двумя? Выходит, твоя любовь делилась между двумя? Но ведь невозможно разделить пополам вещь нематериальную, как нельзя наполовину дышать, жить! Невозможно наполовину любить, быть наполовину любимой, очень важно знать, что любят тебя, только тебя!
— Ты все запутываешь, — замотал головой Виталик. — Я вообще ее не люблю. Я никогда ее не любил.
— Ах, даже так! Не любил, но по расписанию встречался с ней в квартире Замятина. Среда, пятница, а также суббота или воскресенье. По выбору. Пока женушка ни сном ни духом, можно доставить себе удовольствие, потрахать доступное молодое мясо? — повторила она в запале слова Полевой. — Стерва она, потаскуха, кошка драная! — не сдержавшись, завелась Катя.
— Ты не права, она хорошая, — пробормотал Виталик. — Она не такая, как ты думаешь.
Катя замерла: он еще смеет ее защищать?
— Ясно… Подсел окончательно, — вслух произнесла она после паузы. К красной лампочке в голове добавилась звуковая сигнализация, но было уже поздно. — Ты хоть понимаешь, что она — такая замечательная потаскушка — разрушила нашу с тобой жизнь?
— Она ничего не разрушала… Я понимаю, что обидел тебя. Только… Только если бы ты знала, как я мучился! Я давно хотел с этим порвать…
— Насколько давно? Так хотел с этим порвать, что даже повысил ее по службе? — язвительно заметила она, в очередной раз продемонстрировав свою осведомленность.
— Она — отличный работник, и я сделал это только для того, чтобы у нее было хорошее резюме. Я не собирался оставлять ее у себя после окончания института. У нее карьера, планы!
— О! Тут ты молодец!! Только она как раз планировала нечто другое: забеременеть от тебя, развести с женой и женить на себе! А ты — как слепой котенок! И не смей ее защищать! Хорошая… Видали мы таких хороших! Да она в упор не видит, какой ты распрекрасный! Деньги она видит, дорогую машину, заграничные поездки, тряпки в немереном количестве! Господи, как же ты наивен! Банальный служебный роман! Как же ты упал в моих глазах! Невероятно! — едва не задохнулась она от возмущения.
— Это все не так. Это неправда… — уловив паузу, снова забормотал Виталик. — Но, слава Богу, все закончилось. Я надеюсь, пусть не сразу, но все наладится. И ты меня простишь.
— Конечно, прощу, что же мне остается? — усмехнулась Катя. — Я же не могу жить с этим всю жизнь.
— Я все сделаю, чтобы ты меня простила. Все, что захочешь. Я люблю тебя… — продолжал виновато мямлить Проскурин.
— А вот этого не надо! Как говорит наш Потюня, мужчина всегда любит одну женщину — ту, которая рядом. Но, на мой женский взгляд, это удел слабых — метаться от одной к другой. Хочешь знать, почему я тебя прощу? Потому что слабых надо прощать, как сирых, больных и убогих.
Над столом повисла долгая пауза.
«Зачем ты поперлась на эту чертову кухню? — попыталось воспользоваться временным молчанием подсознание. — Надо успокоиться! Надо остановиться!!! — принялось оно твердить, пытаясь закрепить это в сознании. — Не сегодня! У тебя статья!»
— Теперь ты хочешь меня обидеть? — наконец нарушил он молчание.
— По-моему, ты сам себя обидел, когда пошел на поводу у своей слабости, — попыталась слегка остудить свой пыл Катя. — Так что, дорогой, как это ни горько признать, но наша с тобой совместная жизнь подошла к логическому финалу. Может, и хорошо, что, кроме кое-каких материальных ценностей, общих воспоминаний и штампа в паспорте, нас с тобой больше ничего не связывает.
— Как это не связывает? — не понял Виталик. — Как ты можешь говорить так спокойно? А десять лет жизни? Ведь ты сама всегда признавала, что у мужчин могут быть сбои.
— Это не сбои. Это спермопсихоз.
— Какой еще спермопсихоз?
— Обыкновенный, кобелиный.
— Придумала тоже… Ты лучше попытайся меня понять. Ты вечно занята, вечно в каком-то параллельном мире, вечно за компьютером! Встречи, интервью, статьи! А я — словно приложение к твоей жизни! Все бегом, все на ходу, все как-то… без души! Даже секс стал приложением… Я забыл, когда чувствовал, что тебе нужен!
— Ты всегда был мне нужен. Ты всегда был для меня главным в этой жизни! Как основа, как фундамент, что ли… — Катя задумалась. — Но ты, наверное, прав. В последнее время я тоже не чувствовала, что для тебя я — главное. А ведь иначе и быть не могло: если в одном месте прибыло — в другом убыло. Между нами исчезла энергетическая связь, внутренняя потребность друг в друге. У тебя появилась любовница, и все, что предназначалось мне, стало делиться пополам. Выходит, ты сам меня оттолкнул!
— Это ты меня к ней толкнула! Постой… Или… Неужели… Я, кажется, понял… у тебя тоже кто-то есть?
— Нет, — снисходительно посмотрела на него Катя. — У меня как раз никого нет. И не было. Но ход твоих мыслей мне понятен: это очень по-мужски — переложить свою вину на женские плечи.
— Я ничего не перекладываю, я признаю, что виноват. Но тогда… Не понимаю… Нет, я не согласен, я не хочу тебя терять! Я все сделаю, чтобы это забылось, как страшный сон, и все было так, как прежде! Я не хочу ничего менять и начинать жизнь сначала!
— А вот это, опять же, удел слабых, — заметила Катя. — Как прежде, Виталик, уже не будет, разорванные между людьми энергетические связи не восстанавливаются. Пройдет какое-то время, и ты с этим согласишься. Знаешь, я даже рада, что мы не смогли вчера встретиться. Ты бы снова мне врал, а я в гневе наговорила бы кучу гадостей. А так за сутки все перегорело, устаканилось. Столько всего случилось, словно год жизни прошел. Если говорить образно, то с высоты пережитого года я поняла: все правильно. Нам давно пора расстаться. Мы не можем дать друг другу больше, чем уже дали.
— Нет! — с плохо скрытым испугом посмотрел на нее Виталик. — Нет! Я не хочу! Я не согласен! В тебе сейчас говорит обида.
— Ну что ты, обида была вчера. Сегодня другое: понимание, что каждый имеет право на счастье. Даст Бог, я и ты еще устроим свою жизнь. Тебе наконец родят ребенка. Желающие уже есть и еще найдутся.
— Я не хочу никаких детей, кроме наших с тобой! У нас есть шансы, у нас ЭКО запланировано! Катя, делай все, что хочешь, плачь, кричи, ударь, но только не говори о каком-то мифическом праве на счастье! Я понимаю, что поступил паршиво, и искренне раскаиваюсь. Но я не представляю жизни с другой женщиной и тебя с кем-то другим!
— Успокойся. Я тоже пока не представляю себя с кем-то другим. И даже плохо представляю, что значит жить одной… Но я ума не приложу, как жить с мужчиной, если в нем не уверена? А вдруг, когда меня не будет рядом, он снова поддастся слабости? Нет, не хочу! Мой мужчина должен быть сильным, а я должна быть уверена, что он любит только меня. Как и я его. А тебе, Виталик, прости, больше не верю.
— Поверишь! Мы начнем все сначала!
— А смысл? Что у нас осталось для дальнейшей совместной жизни? Ни чувств, ни детей. Только привычка… Извини, но мне пора работать. У меня срочная статья.
— Да какая статья? Как ты можешь сейчас думать о чем-то другом? Подожди, не уходи! Давай договорим! — взмолился он. — Я понял… Просто у тебя шок после аварии! — вдруг осенило его. — И ты не в состоянии адекватно воспринимать реальность…
— Ошибаешься. Я уже сказала, что шок и обида были вчера.
— Но все, что ты говоришь сейчас, — чистой воды бред! Этот подонок с «Мицубиси»!.. У тебя травма… Тебя ударили по голове, напичкали успокоительными! Давай договоримся: я ничего не слышал!
— Травма, согласна… Но душе куда больнее… и это не ночной бред, не сон, который легко смыть под душем, не швы, которые снимут через неделю… — непроизвольно коснулась она пальцем лейкопластыря под бровью. — Боль на весь остаток жизни… А голова у меня, как ни странно, не болит. Чтобы тебе стало яснее, скажу прямо: мы должны расстаться до того момента, когда начнем тихо ненавидеть друг друга.
— Почему я должен тебя ненавидеть? — непонимающе тряхнул головой Виталик.
— Потому что… — Катя в последний раз выпустила дым и загасила сигарету. — Потому что, если связь с Кошкиной была для тебя лишь легкой интрижкой, я окончательно перестану тебя уважать. Мне легче принять, что ты полюбил другую женщину, чем то, что ты просто изменял мне целый год. Год… Не раз, не два…
— Ты точно сегодня спятила…
— Не спятила. Я бы легче простила тебе одноразовую уличную проститутку.
— Бред… Как? Как тебе стало известно? — схватившись (а голову, простонал Виталик.
— Я тебе расскажу, только не нервничай. По заданию редакции я вчера случайно оказалась в аэропорту. Как раз ваш самолет приземлился… Попросила ребят подождать и побежала тебя встречать. Думала: вот сюрприз будет! А сюрприз преподнес ты вместе с Анастасией Сергеевной… Знаешь, что особенно неприятно? То, что мои подруги прекрасно знали обо всем и молчали. Адски тяжело чувствовать себя дурой.
— Но кто мог об этом знать, кроме Толика?
— Лена и Люда. Мир, оказывается, даже более тесен, чем мы себе представляем. Маникюрша Колесниковой живет в том же доме, где жили Замятины. Приехала к ней домой обслужиться, а тут ты с дамой в обнимку. Ну, дальнейшее было делом техники. Они узнали все, что могли. В том числе и планы твоей пассии.
— Так вот оно что! Теперь понятны их подозрительные взгляды… Если бы я догадывался, что они знают…
— Был бы более осмотрителен?
— Нет, не то… Возможно, я бы давно остановился. Ты себе даже не представляешь, сколько раз я пытался это сделать!
— Если пытался, но не вышло, значит, не сильно хотел. Всего, чего хотел, ты в жизни добивался. Уж я-то знаю. Когда ты чего-то хочешь, для тебя преград нет. Ты мог ее уволить, просто убрать с глаз как раздражитель, но…
— Как я мог? Она студентка, хочет заработать, — попробовал он оправдаться, но, поняв слабость аргумента, понуро опустил голову.
— В общем, точки над «i» мы, кажется, расставили, — тяжело вздохнула Катя. — Я пошла работать. И, пожалуйста, не мешай. Мне надо побыть одной.
Плотно закрыв дверь кабинета, она достала рабочую флэшку, диктофон, папку, повесила сумку на спинку вертящегося кресла, тупо посмотрела на монитор, по которому побежали строчки… Похоже, после разговора с Виталиком в голове снова образовался полный вакуум. Словно высосали из нее все до одной мысли. Плакать тоже не хотелось. Возможно, потому что организм не знал, как это можно делать с одним затекшим глазом.
Из состояния прострации ее вывела хлопнувшая в прихожей дверь. Выглянув в коридор и оказашись в кромешной тьме, она на ощупь прошла на кухню, щелкнула выключателем: пустая пепельница, коньяк на столе, фужеры, запах сигаретного дыма.
Открыв створку окна для проветривания, она еще раз посмотрела на бутылку, постояла, вздохнула, выключила свет и почему-то снова подошла к окну. Прямо у подъезда остановилось такси, мужская фигура открыла дверцу со стороны пассажирского сиденья…
«Теперь тебя не должно волновать, куда и зачем направляется Виталий Проскурин. Работать! — включилось подсознание. — Отныне, Екатерина Александровна, вам придется учиться жить одним днем, часом, минутой. Не зацикливаться ни на прошлом, ни на будущем».
«А что? Вот в самом деле возьму после развода девичью фамилию и заживу новой жизнью, — грустно усмехнулась она, оторвавшись от подоконника. — Екатерина Евсеева. Одноклассники и однокурсники в шутку Ксивой звали. Придется заново привыкать. А сейчас — работать!»
Как ни странно, дело пошло. Около двух часов ночи Катя закончила статью, проверила количество знаков, подогнала под нужный объем, заново перечитала. Неплохо. Вернее, нормально. Именно то, что требовалось. Проглотив на кухне контрольную таблетку обезболивающего, она расстелила постель, вернулась в кабинет, чтобы выключить компьютер и сложить в сумку вещи. Взгляд наткнулся на распечатанную Потюней статью Стрельниковой. Пробежав глазами начало, неожиданно для себя Катя присела, дочитала ее до конца, затем снова перечитала.
«А ведь и вправду неплохо! — согласилась она. — Остро, свежо, бегло и в то же время достаточно подробно. Новые факты, о которых никто не слышал, даже я… Целое расследование. Если все это правда, надо отдать должное ей и ее источникам. Пожалуй, на форумах за эту статью ухватились бы. Вот она, голая правда, вот они, рейтинги. Можно сколько угодно рассуждать о журналисткой этике, но правда всегда выигрышнее мифа. Потому что она — правда. Ладно, подождем до завтра. Вернее, до сегодня…»
Коснувшись головой подушки, она моментально уснула и не слышала и, не видела, как спустя несколько минут с букетом роз вернулся Виталик, как долго сидел на краю кровати и смотрел на нее спящую. То ли побоявшись потревожить ее сон, то ли по другой причине он так и не решился лечь рядом и отправился спать в кабинет…
9
… Снилось ей в эту ночь какое-то месиво из лиц, знакомых и незнакомых. Вернее, это были какие-то застывшие образы с неживой мимикой, пустыми глазницами. И мельтешили они так быстро, что перегруженное подсознание никак не успевало выстроить из них цельную картину. Вдруг все эти жуткие фантомы начали группироваться на одном большом экране, который, словно желая заполучить себе новую жертву, стал угрожающе надвигаться на Катю. Образы обрели формы, объемы и зашевелились…
Интуитивно пытаясь избавиться от увиденного, она заметалась по кровати, стала лихорадочно шарить руками в поисках пульта, чтобы выключить весь этот ужас, коснулась чего-то, схватила, попыталась метнуть в приближающегося монстра…
Раздался грохот. В ту же секунду лица снова застыли, потускнели, монитор издал дребезжащий звук и погас…
…Совершенно обессилевшая, Катя бездвижно лежала на кровати и, уставившись в темный потолок, пыталась понять: какое такое послание на сей раз было зашифровано в ночном кошмаре? Ничего путного в голову не приходило, хотя ответ напрашивался сам собой: если два последних дня изобиловали неприятными сюрпризами, то грядущий день сулил подвести их итог, в общем-то, легко прогнозируемый. Все зависит от того, в каком настроении Камолова вернулась из Москвы, хотя и без этого ничего хорошего ждать от нее не следовало…
Хочешь не хочешь, но пора было вставать навстречу этому новому дню. Переступив босыми ногами через останки очередного разбитого будильника, Катя поплелась в душ…
…Однако на планерке по поводу вчерашней истории никто и слова не сказал, что было сюрпризом. Главный редактор даже не поинтересовалась, почему в сегодняшнем выпуске не вышел заявленный материал о Сосновской. А ведь о ее приезде и участии в ток-шоу, казалось, раструбили все — от республиканских до районных газет, о чем не преминул доложить «свежая голова» Слава Воскобойников, добавив, правда, что, раз уж «ВСЗ» этого не сделала, не имеет смысла и в дальнейшем пиарить всяких дутых звезд. Тоже мне новость! То ли дело премия, полученная Дудинцевым! Честно говоря, такой явной поддержки от Славки Катя не ожидала: язвительный циник, он, как никто другой, ревностно относился к успехам коллег.
Что думали об этой истории остальные, понять было сложно. В кабинете во время планерки царила непривычная тишина. Несмотря на стеклопакеты, с улиц доносился звук каждой проезжавшей мимо машины, даже шум поездов, проходящих по достаточно удаленной железной дороге.
Наконец взяла слово шеф-редактор. Все замерли. Но… Камолова начала с главной московской новости: в связи с реорганизацией в головной редакции в ближайшее время все региональные представительства ждут большие перемены. Какие — сотрудники узнают на общем собрании, которое состоится через неделю. Впрочем, одну из них Евгения Александровна все же озвучила: качество газеты должно соответствовать количеству сотрудников.
«Грядет сокращение», — догадался коллектив.
Перспектива для журналистов, надо сказать, безрадостная: времена, когда новые газеты и журналы плодились, как грибы после дождя, давно канули в Лету. Попробуй трудоустройся, если безработных собратьев по перу и так пруд пруди!
— …На этом все, — завершила шеф-редактор. — Остаются Атрощенко, Проскурина и Стрельникова.
Бросая на троицу сочувствующие взгляды, коллеги стали разбредаться по рабочим местам. Все знали о вчерашнем ЧП и, по правде говоря, ожидали, что разбор полетов начнется прямо на планерке. Так было всегда. И если уж этого не случилось, значит, одно из двух: или все спустят на тормозах, или, имея в виду недвусмысленный намек на сокращение штата, кого-то уволят. Так как Стрельникова официально не числилась сотрудником редакции, то, скорее всего, это будут Атрощенко или Проскурина, что, в общем-то, тоже нереально. И тот, и другая востребованы, работают здесь с первого дня.
— Значит, так, — не меняя тона, обратилась Камолова к оставшимся. — Через полчаса на моем столе должны лежать три объяснительные по поводу вчерашнего инцидента. Подробные. Для вашей же пользы, — добавила она, бросив при этом пристальный взгляд на Катю, с самого утра прятавшую лицо за большими темными очками. — Жду вас в своем кабинете. Сначала Александр Петрович, затем Стрельникова, последняя — Проскурина. Свободны.
Продолжая старательно скрывать от любопытных глаз следы вчерашнего дорожного происшествия, Катя приподняла края наброшенного на плечи палантина, опустила голову и юркнула к рабочему месту. Достав ручку и чистый лист бумаги, она написала заглавными буквами «объяснительная» и задумалась: с чего начать?
С того, в какой обстановке прошло «эксклюзивное» интервью? Ну и что? Хороший журналист может высосать информацию из пальца, а уж тем более нет проблем, если имеется свежий пресс-релиз и в Интернете предостаточно материала. К тому же статья должна была иметь явно позитивный оттенок — получается задание для студента первого курса.
А ведь надо признать: если учесть, что Стрельникова не знала этой вводной, с задачей она справилась блестяще. Во всяком случае, поборов при чтении вполне естественное ревностно-негативное восприятие, Катя отдала ей должное и даже позавидовала: смело, свежо, не замыленно. И вот он, момент истины: сопливая стажерка умудрилась утереть нос и Проскуриной, и таким, как она, умудренным опытом журналюгам! Слишком уж хорошо все они усвоили, что можно, а чего нельзя, растеряли юношеский задор, стали чересчур осторожны, давно забыли о своем желании перевернуть мир. Выражаясь молодежным сленгом, превратились в old fashioned.
«Жалко, если девочке подрежут крылья на взлете… А вдруг ей дано стать тем, кем уже не суждено быть никому из нас? — взглядом из-за очков Катя обвела редакционное помещение. — Казалось бы, многие достигли того возраста и положения, когда можно называть вещи своими именами, а не так, как велено. Но ведь не делают этого! Одни обленились, другие боятся, третьим — фиолетово, что писать, лишь бы хорошо заплатили! Если так пойдет и дальше, то очень скоро и я буду в их числе — в тупике, из которого уже не выбраться. Если уже не попала… Надо решиться. Решиться на развод, на смену фамилии и работы, завести новых друзей-приятелей, наполнить жизнь новым смыслом! Эта бешеная гонка, эта бесконечная каждодневная писанина на корню губит творческую фантазию! Забыла, когда до стихов дело доходило, не говоря о книге, о которой мечтала столько лет… Надо сбросить с себя все, что мешает, вздохнуть свободно, подумать не о количестве сданных за месяц знаков, а о том… Где, к примеру, могло произойти знакомство главных героев? А ведь можно прямо сегодня вечером набросать первые страницы… Неожиданное знакомство в неожиданном месте… Например, на охоте…»
— Катя, простите меня, — внезапно прозвучало над ухом. — Пожалуйста.
Далеко улетев в своих фантазиях от реальной жизни, Проскурина вздрогнула и подняла голову. Рядом стояла Стрельникова. Судя по заплаканным глазам и отсутствию косметики, она уже успела вволю нареветься в туалете.
— Я не хотела. Я не думала, что так получится. Честное слово! — шмыгнула она носом. — Я старалась…
— А зачем статью скинула в папку к корректорам? Только честно?
— Хотелось, чтобы хоть кто-то еще прочитал, — чистосердечно призналась Олечка и с виноватым видом уставилась в пол. — Я не думала, что все так получится.
— В следующий раз хорошенько подумай. Объяснительную написала? — спокойно уточнила Катя.
Девушка кивнула.
— Все, как было: писала сама, по собственной инициативе, решила изложить свою точку зрения, не учитывая при этом интересы газеты, пожелания и замечания коллег.
Проскурина поморщилась.
— Что-то не так? — насторожилась Оля. — Я перепишу! Вы скажите, как надо!
— Нет, пожалуй, все верно, — после паузы согласилась она. — Ты все правильно написала. А теперь успокойся и иди к Камоловой. Потом поговорим, — недвусмысленно показала она взглядом на свой практически чистый лист.
Посмотрев вслед Стрельниковой, она вдруг улыбнулась, на секунду закрыла глаза, после короткой паузы взяла новый лист, оформила «шапку» и размашисто вывела: «Заявление».
— …Я не буду ничего читать, — не удостоив протянутый листок даже взглядом, Жоржсанд встала со стула, сложила на груди руки и подошла к окну. — Я хочу услышать хоть один веский довод и понять, почему ты провалила порученное дело. Ты, можно сказать, единственная в редакции, в ком я была уверена, как в самой себе. Именно поэтому я даже не звонила из Москвы! Ты была моей правой рукой, моей опорой. Ты, а не Атрощенко. Кому мне теперь доверять? — тяжело вздохнув, повернулась она к столу. — Внимательно тебя слушаю… Но для начала расскажи, где и когда тебя так разукрасили.
Читать бесплатно другие книги:
