Город темной магии Флайт Магнус

Глава 36

Сара стянула шорты и переоделась в брюки, на тот случай, если придется ползти. Взяла налобный фонарик, которым пользовалась, чтобы изучать рукописи – он был громоздким для спелеологических изысканий, но все равно может ей пригодиться. Кроме того, она прихватила фотоаппарат, спички и, в последнюю секунду, бутылку с водой. Вероятно, день будет долгим.

Захлопнув дверь своей комнатушки, Сара резко свернула направо. Теперь она спускалась в недра дворца, вместо того чтобы возвращаться к лестнице и к солнечному свету. одновременно с этим Сара размышляла над вопросом, на который пока не знала ответ.

Что же отличает глупый поступок от храброго?

Может, успешный финал?

Сара попыталась вспомнить архитектурные планы, которые показывал ей Макс. Ближайший из незаблокированных входов в туннели находился в котельной. Она отыскала в углу колодец, прикрытый листом гофрированного металла, достаточной ширины, чтобы пролезть. По обеим стенкам тянулись ряды железных скоб. Она спустилась приблизительно метра на три, и перед ней действительно открылся подземный ход. Стараясь двигаться осторожно, Сара направилась прямо к нему.

Потолок сразу же существенно понизился. Фонарик на лбу, больше приспособленный для научных изысканий, нежели для лазания под землей, еле-еле освещал стены и пол. Здесь царили холод и промозглый запах, но Сара надеялась, что идти предстоит недалеко. Потайная библиотека явно должна находиться где-то поблизости.

Перед ней показалась развилка. Оба ответвления хода были забраны решетками. Сара вытащила из кармана прихваченные чертежи и проверила свое местонахождение. Похоже, узкий лаз слева проходил как раз под библиотекой. В решетке имелась дверца, незапертая, около метра в высоту. Сара отворила ее – петли жутко заскрипели, – нагнулась и поглядела в темноту, где воняло падалью. Опустившись на четвереньки, Сара влезла в проход и поползла вперед, повторяя себе, что у нее нет клаустрофобии, да и, по словам Макса, крыс в подземелье почти не осталось. В конце концов, ей надо потерпеть всего лишь несколько метров.

Однако проход внезапно свернул вправо, потом влево, затем еще раз влево. Лаз вырубили в скальной породе, и стены были шероховатыми на ощупь. Сара вытащила из кармана план, сверилась с ним и уставилась вверх: над ее головой находилась дверца люка – надо было только протиснуться сквозь него, и дело в шляпе! С люка свисал старый ржавый замок. Она почти у цели! Сара набрала в грудь воздуха и взялась за кувалду, которую волокла за собой. В темном пространстве было непросто как следует размахнуться – момент, который она не приняла в расчет, выбирая инструмент. С первого удара она вообще не попала по замку и долбанула в дверцу. На второй раз ей удалось его задеть, но он не сломался. С третьей попытки державшие замок скрепы целиком выпали из дерева, и Сара поняла, что практически преодолела преграду. Она толкнула дверцу, удивленная тем, насколько легко у нее это получилось. С сердцем, колотящимся где-то в гортани, высунулась в темную комнату и принялась изучать обстановку. Луч фонарика высветил мебель, кровать, стул, несколько книг, знакомые трусики и футболку… Со стоном разочарования Сара сообразила, что оказалась в точности там, откуда начала: в собственной комнатушке. Она никогда прежде не замечала дверцу в полу – теперь, посмотрев на ее оборотную сторону, Сара изумилась тому, насколько точно она была пригнана к полу. Дверца была практически невидимой!

Понятно, каким образом кому-то удалось протащить сюда распятие… Нико?

Сверху доносился слабый шум строительных работ, напомнивший ей, что хорошо бы повторить попытку, и побыстрее. Сара спрыгнула обратно в подземный ход, и ее легкие снова наполнились спертым воздухом. Ей удалось засунуть обратно шурупы, державшие скрепы замка, и теперь он выглядел более-менее неповрежденным.

Она поползла дальше по проходу, который становился же с каждым метром. Откуда-то доносился звук воды, текущей по трубам. Ход шел то вверх, то вниз, то опять вверх. От долгого передвижения на четвереньках Сара почувствовала себя собакой. Как же ей хотелось встать и вытянуться во весь рост! Встречая пересечения с другими туннелями, она внимательно смотрела на карту, но определить, где конкретно она находится, казалось невозможным. Пол совсем отсырел, что внушало некоторую тревогу. Если она попала в коллектор для ливневых вод, а наверху начнется дождь… лучше не думать о такой возможности.

Она ползла все дальше, и вдруг под ее руками не оказалось ничего, и она почувствовала, что соскальзывает вперед. Сара вскрикнула, в лицо ей ударил мощный поток холодного воздуха, шедший, казалось, откуда-то из центра земли… К счастью, ей удалось ухватиться за выступающий камень и вытолкнуть себя из ловушки. Усевшись на корточки, Сара тяжело переводила дыхание, чувствуя бешеное биение пульса и сухость во рту. Она едва не свалилась – куда? В колодец? В ливневый сток, идущий вертикально вниз? В знаменитый адский портал? Сара отыскала на ощупь маленький камешек и сбросила его в дыру. Прошло шесть секунд, прежде чем где-то далеко внизу послышался слабый всплеск. Господи! Еще немного, и с ней было бы кончено. Если бы она загремела в глубокий подземный колодец…

Аккуратно обогнув препятствие, Сара продолжила ползти вперед, и теперь под ее ладонями было уже по-настоящему мокро. Она подумала, что, возможно, надо повернуть назад – но в таком случае отступит ли вода или станет еще глубже? Сейчас лаз шел с небольшим уклоном вверх. Через три минуты Сара осознала, что сделала огромную ошибку. Вода прибывала все сильнее, и в ней начинало угадываться течение. Еще несколько сотен метров, и Сара погрузилась в воду почти по пояс. Сара запаниковала. Никто ведь не догадается, что она здесь, внизу… кроме Макса, но он летит в Венецию.

А вдруг он запланировал все это, зная, что она не устоит перед искушением пуститься в экстремальную разведку? Значит, Макс послал ее в водяную могилу… Если она утонет, тело найдут через пару месяцев – если вообще найдут. И Сара превратится в энергетический сгусток, блуждающий по дворцу…

Почему она отправилась сюда одна? Что за самонадеянность? Ей, как всем великим героям античности, предстояло пасть жертвой собственной гордости и амбиций.

Нужно лезть дальше вверх. Где-то там, в глубине прохода, находилось место, откуда вытекала вода, и если Сара минует этот источник, то окажется в безопасности и сухости… если проход туда действительно выходит. У Сары ныли колени, она дрожала с ног до головы и прикладывала все силы, чтобы не дать адреналину захлестнуть мозг – это бы только усилило панику. Необходимо сохранять ясность мысли. Сдаваться нельзя. Нужно продолжать двигаться вперед. Мимо, отчаянно визжа, проплыла крыса, зацепилась за выступ камня, вскарабкалась наверх и скрылась в какой-то дыре. Надо двигаться быстрее и искать выход из подземелья. Кувалда мешала ползти, но она могла пригодиться, если на пути окажется люк.

Внезапно шум и плеск потока усилились, и одновременно увеличилась глубина. Сара старалась держать голову над поверхностью, постоянно ударяясь макушкой о потолок туннеля. Она подумала о маме, о Максе, о Полс и еще, как это ни нелепо, о Бетховене. Она цеплялась за стены, боясь, что смертоносное течение собьет ее с ног и утащит под воду.

Наверное, стоит помолиться, но кому? Разумеется, не фальшивому Пражскому Младенцу. Отцу, который, возможно, смотрит на нее сверху?

Нет.

– Луиджи, – прошептала она. – Помоги мне. Не дай мне умереть в подземелье.

Продолжая шарить по стене в поисках зацепки, она внезапно увидела, как в луче фонарика что-то блеснуло. На камне, торчавшем из стены на уровне ее глаз, лежал какой-то круглый предмет.

Американский пенни.

Сара протянула руку, чтобы подобрать его, и тотчас обнаружила над своей головой люк. Он был чудовищно трухлявым, с насквозь проржавевшим замком.

С огромным усилием Сара вытащила из-под воды кувалду и попыталась ударить ею по замку. Никакого результата.

Сара толкнула дверцу, но створка не шелохнулась. Тогда Сара передвинулась, налегла на люк плечом и почувствовала, что дверца чуть-чуть поддавалась. Было невыносимо опускать лицо под воду – ведь она может не вынырнуть никогда, – но тем не менее Сара решилась. Она сделала глубокий вдох и наклонилась вперед, упершись в люк спиной. Напрягая мышцы ног, она отчаянно впечатала свое тело в старую дверцу. Выбор был: или утонуть, или сломать себе спину.

Ее фонарик мигнул и погас. Сара очутилась в кромешной темноте, под водой.

Сделав очередное невероятное усилие, Сара надавила вверх. Ее позвоночник трещал, ноги буквально вопили от боли… Дверца начала отвояться. Сара услышала из-под толщи воды резкий скрип… удар от падения чего-то тяжелого.

С судорожным вдохом она выпрямилась, ухватилась руками за края дыры и втащила себя наверх.

Наверху была непроглядная, абсолютно непроницаемая тьма.

Сара щелкнула пальцами и прислушалась к акустике. Помещение было не очень большим.

Она вспомнила о спичках, спрятанных в кармане. Они вроде бы водонепроницаемые. Вот сейчас и проверим. Сара чиркнула спичечной головкой о коробок…

Крошечный огонек высветил поблескивающие углы деревянной мебели. Сара зажгла вторую спичку и ощупью двинулась вперед. Она легко касалась пальцами вещей, боясь что-нибудь ненароком разбить, пытаясь определить, до чего дотрагивается. Глобус. Стул. Ковер. Наконец она добралась до стола, на котором находился тяжеленный… ого, это канделябр! В нем еще оставались свечи, оплывшие, но вполне пригодные. Сара быстро зажгла фитили.

Перед ней был настоящий письменный стол, а рядом – кресло, через спинку которого было перекинуто нечто вроде аккуратно сложенного плаща. Сара поднесла канделябр к лежавшей на столе газете – это была «Интернэшнл Геральд Трибьюн» от десятого марта тысяча девятьсот сорок восьмого года. Сара прочла заголовок первой статьи, а потом и саму заметку. В ней рассказывалось о смерти чехословацкого министра иностранных дел Яна Масарика. Мужчину нашли мертвым во дворе министерства – в пижаме, под окном ванной комнаты. Не эта ли новость подтолкнула Максова деда к решению отгородить библиотеку и навсегда покинуть свою родину?

Саре показалось, что сзади доносится шепот, но когда она повернулась, то увидела лишь сидевшую на низком столике восковую куколку, одетую в лохмотья парчовой ткани. Сара взяла ее в руки, напоминая себе, что кукла не может быть живой. То была копия Пражского Младенца… А если Полс права, и копия находилась в кармелитской церкви, а Сара держала… настоящего Младенца? Казалось несправедливым, что он попал именно к ней, учитывая, что до сих пор она только и делала, что подшучивала над малышом. Уж ее-то никак нельзя назвать чистой сердцем… Сара поспешно поставила фигурку на место.

Шум текущей воды постепенно ослабевал. Поглядев вниз через отверстие люка, Сара обнаружила, что вода и впрямь спала – Саре оставалось преодолеть два-три сантиметра, и течение бы точно замедлилось. Пора ей уходить, и поскорее – вдруг опять начнется потоп! Но в комнате было столько всего интересного…

Сара выдвинула центральный ящик стола. Внутри оказался поблескивающий острый нож для разрезания бумаги, засунутый наполовину в кожаный чехол. Обычный ножик или оружие? В ящике лежали еще две книжечки. Сара вытащила их, раскрыла тяжелый кожаный переплет первой и попыталась разобрать латинскую надпись. Она посвящалась Рудольфу, императору Священной Римской империи, – далее перечислялся целый букет других королевских титулов, – была написана его смиреннейшими слугами… Джоном Ди и Эдвардом Келли! Страницы пестрели диаграммами, подписанными бисерным почерком.

Сара взяла вторую книжицу. На титульном листе значилось только имя: Tygge Ottensen Brahe. Тихо Браге! Сара перелистала страницы. Непонятные рисунки перемежались длинными списками, снабженные неразборчивыми инструкциями и схемами. Рецепты? Формулы?

…Добрый старый Браге…

Не здесь ли находилась формула снадобья? Не по ней ли Седьмому князю удалось его изготовить?

Сара взяла канделябр и подошла к книжным полкам. Она обнаружила изрисованный странными символами череп с рубинами вместо глаз, маленькие камешки необычной формы, десятки толстых фолиантов, ряд скляночек и флаконов… Прищурившись, она попыталась разобрать крошечные латинские надписи на ярлыках. Pulvis Golem…

Прах Голема?

– Это что, шутка? – вслух поинтересовалась она.

Комната была Максовым законным наследием. Тайное хранилище драгоценностей, относящихся к религии, литературе, науке и алхимии. Дедушка Макс пожертвовал нацистам с коммунистами блистательные произведения искусства, но не свои магические секреты.

Передвигаясь по хранилищу, Сара заметила второй письменный стол, а на его столешнице – кожаный портфель, выглядевший в старинном окружении удивительно современно. Сара посмотрела на выгравированные на крышке инициалы: «Дж. П.». Она открыла портфель и осветила канделябром кипу бумаг. Лишь спустя мгновение Сара догадалась, что это письма, написанные на английском. Поверх каждого листка был оттиснут штамп: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».

Потрясающе, подумала Сара. Прямо как в кино.

Она мельком просмотрела письма. Они оказались датированы шестидесятыми и семидесятыми годами прошлого века. Как они сюда попали, если библиотеку запечатали в тысяча девятьсот сорок восьмом? Сара вспомнила найденный пенни и выудила его из кармана. Монетка потемнела от времени, но Сара потерла ее об одежду и смогла разобрать год. Восемьдесят второй.

Под столом, на скамеечке для ног, покоился скрипичный футляр. Наклонившись, Сара принялась рассматривать его. На крышке выгравированы три скрипки: две повернуты лицевой стороной, третья – тыльной. Поставив канделябр на пол, Сара бережно вынула скрипку и поднесла ее к лицу. Внутри инструмента что-то передвинулось – звук был похож на шорох бумаги.

Дрожащими руками Сара осторожно положила инструмент на столешницу, затем бросилась за канделябром. Открыв ящик стола, взяла нож для бумаг и попробовала его остроту на подушечке пальца: на коже мгновенно выступила кровь.

Сара прошлась кончиком ножа вдоль периметра скрипки, ища слабые места в склейке, соединяющей переднюю деку и корпус. Найдя такое место, она ввела туда острие и еще раз обвела линию стыка. Задержав дыхание, приподняла переднюю деку, сняла ее и вытащила оттуда пачку писем, перевязанных выцветшей лентой.

«Unsterbliche Geliebte», – прочла она слова, написанные знакомым размашистым почерком, и ее сердце забилось в районе гортани.

Бессмертная Возлюбленная.

Глава 37

Первое, что подумала Сара: она не имеет права. Послания Бетховена, спрятанные в скрипичном корпусе и адресованные Бессмертной Возлюбленной! Такого мир еще не видел… Она всего-навсего докторант из Бостона, ее авторитета недостаточно даже для получения самостоятельного доступа к архивам Бетховена в Бонне.

Второе, о чем подумала Сара: она на пороге того, чтобы стать самым знаменитым специалистом по Бетховену.

Ее руки были потными и грязными. Нужны перчатки. Хотя она вымокла насквозь и ужасно замерзла, Сара стащила с себя футболку. Вывернула наизнанку, обмотала ею пальцы и лишь затем разложила письма на столешнице. Их оказалось три. Сара подвинула канделябр ближе.

Они были написаны, разумеется, по-немецки, характерным – совершенно кошмарным – почерком Луиджи. Сперва Сара обратилась к тому посланию, которое начиналось словами «Unsterblicher Geliebten». Оно не было датировано, хотя Сара различила слово «Vienna» в верхнем правом углу. Являлось ли оно подлинным? В тысяча девятьсот одиннадцатом году издатель Die Musik опубликовал «неизвестное» письмо к Бессмертной Возлюбленной, включавшее в себя фрагмент песни. Позже выяснилось, что это подделка.

Сара прищурилась, пытаясь разобрать неряшливые бетховенские каракули, размашистые, с беспорядочной пунктуацией.

Бессмертная Возлюбленная…

Да, я должен еще раз поговорить о ней с вами, Л., поскольку ни с кем больше я не могу об этом говорить. Она… (здесь почерк становился неразборчивым)… много лиц. Представьте себе, сколь несчастно мое состояние – почти до безумия, – когда теперь я обращаюсь к ней и нахожу, увы, не возмещение – всегда слишком краткое! – того, что было мною УТЕРЯНО, но лишь вещи, которые я не… (опять неразборчиво). Только мое чрезвычайно плохое здоровье привело меня в ее объятия прошлой ночью, но все происходило так, будто я видел сон. Я не слышал, не видел того, что находилось предо мной. В моих ушах стоял ужаснейший шум, а затем зазвучала моя скрипичная ре-минорная соната – вы знаете ее, – которую играл, с вашего позволения, (вычеркнутая строчка) – нет, вы все равно мне не поверите. Вероятно, моя утеря слуха зашла дальше, чем проникает даже тайное знание ваших предков. Но что же означает новый дар от Возлюбленной? Или это проклятие? Я не понимаю. Кого мы можем спросить?

Воистину, она не… (неразборчиво)… женщина. Она демон, струящийся в моих венах. Ха-ха! Я не могу не рассмеяться, впрочем, когда вспоминаю время, проведенное нами в Н., и то, какой страх был в душе вашего слуги, когда мы выбрались из ее объятий, и… (неразборчиво). Я должен найти себе новую служанку и француза, который бы понимал толк в бульоне.

Ваш наипокорнейший слуга и истинный друг, Бетховен.

Значит, это вовсе не послание к Бессмертной Возлюбленной, подумала Сара. Это письмо о ней. О демоне, струящемся в его венах. О женщине, которую адресат письма (им, несомненно, был Седьмой князь), вероятно, делил с Бетховеном.

Сара обратилась ко второму листку бумаги. Записка оказалась набросана карандашом на обороте счета, который, наверное, поступил от переписчика.

Votre Altesse![61]

От всего сердца обнимаю вас, мой дорогой ослик Фицлипуцли[62], драгоценный друг и доктор! Вы никогда не вскрываете писем, посему я могу считать себя вправе не стесняться и написать вам еще раз. Как поживает ваша жена, ваши дети, ваше имущество и ваша нога? Хотел бы я иметь такую же твердость духа, дабы держать всех этих недоумков за дверью! Ничего, кроме… (неразборчиво)… а вы знаете, какие страдания я испытываю, когда приходится говорить с любым из живых существ без надлежащей мягкости. В этом, как и во многом другом, я не встречаю понимания.

Я снова обедал с той, которую мы иногда называем Бессмертной Возлюбленной. Она порочна. А вы чересчур стыдливы и слишком добры. Я же добр, но не стыдлив. Когда вы… (неразборчиво)… с ней, то возвращались вспять, но теперь я вижу, что меня она переносит вперед. Я переношусь в будущее, и при этом слышу то, что совершил в прошлом. Ха-ха! Я переношусь во времени огромными скачками, на сей раз они больше, чем когда-либо. Вообразите, если можете, маленькую девочку – она слепа, так же как я глух, – но что за Геркулес! Бессмертие странная вещь, когда смотришь на него со стороны. Но вам стоило бы услышать, – как слышал я, мой друг, каждую ноту! – мою недавно законченную сонату фа минор. Я погрузился в пучины такого счастья, какого никогда не испытывал! Но за это я должен заплатить цену, как и всегда. Упадок здоровья и духа, пустота, о которой мы с вами уже говорили. Зато на несколько минут – истинная радость! Какая радость, о, друг мой!

С любовью, в спешке и с почтением, Л. в. Б.

У Сары тряслись руки. Полс играла на конкурсе сонату фа минор. Играла, по ее словам, так, будто Бетховен стоял рядом, давая ей указания. Бессмертная Возлюбленная – не женщина, а снадобье. И Бетховен использовал его для перемещения: он путешествовал во времени, чтобы услышать свои произведения.

Когда в ту ночь он посмотрел на Сару и сказал «Бессмертная Возлюбленная», он имел в виду не ее – он говорил о средстве, благодаря которому смог ее увидеть.

Сара погрузилась в раздумья. Каким образом она сможет объяснить то, что она только что узнала об ЛБВ? И кто к ней вообще прислушается? В такое невозможно поверить, разве что ты сам примешь снадобье и увидишь результат… Но что именно делает вещество? И как?

Она взяла со стола третье письмо. Оно выглядело совсем старым и было датировано третьим июля. Сара, как могла, разгладила сгибы подушечками пальцев, обмотанными футболкой.

Друг мой!

Всего лишь несколько слов, и те в спешке. Я уезжаю завтра. Не беспокойтесь. Я напишу А., когда прибуду. Она кое-что слышала, но не поняла НИЧЕГО. Разумеется!.. Вы сами лицезрели наши отношения. Для… (неразборчиво)… в моем возрасте, когда необходима спокойная, размеренная жизнь, – это невозможно. Господь даровал мне силу покончить с этим. Но разве я способен на такое? Отдавать ей тот творческий огонь, который должен питать мою музыку! Мой ум разорван на части, я вижу все – все одновременно. Мы никогда не должны давать себе волю. Уничтожьте то, что у вас еще осталось. Я страдаю. Но ваша тайна в безопасности. Я напишу А.

Бетховен.

Сара принялась лихорадочно думать. Второго июля Бетховен был в Праге. Четвертого он нанял карету и отправился на воды в Теплиц. Шестым и седьмым числами того же месяца датировались его «письма к Бессмертной Возлюбленной», почти неоспоримо адресованные Антонии Брентано. Собственно, в них встречались фразы: «всего лишь несколько слов…», «в моем возрасте мне необходима спокойная, размеренная жизнь». А письмо от шестого июля начиналось словами «Ты страдаешь».

…Она кое-что слышала, но не поняла НИЧЕГО.

В ее мозгу выстроилась вероятная последовательность событий. Антония Брентано застала Людвига и князя Лобковица, когда они разговаривали о снадобье, а возможно, и посреди трипа. После этого Луиджи поспешно отбыл в Теплиц, чтобы избежать сцены или желая выиграть время, чтобы придумать подходящее объяснение. Там он написал знаменитые письма, которыми благополучно завершилась его связь с Брентано. Сара много думала над этими письмами. Несмотря на выраженные в них уверения в страстной преданности, она никогда не верила в искренность чувств Людвига.

«Сколь бы много ты меня ни любила – я люблю тебя больше! – Но не таись от меня! – Доброй ночи! – Поскольку мне надо принимать ванны, я должен отправляться в постель. – Мой Бог! Так близко! Так далеко!»

Сара не смогла удержаться от улыбки, когда впервые прочла эти строки. «Я тебя люблю, но сейчас прости, я должен отправляться спать, потому что наутро мне назначены водные процедуры!»

Впрочем, не было ничего удивительного в том, чтобы без памяти влюбиться и заниматься повседневными делами. В особенности если ты нездоров и гениален, а твоя подруга замужем и имеет четырех детей. А сам ты всю жизнь избегал брака, чтобы оставить себе время на сочинение величайшей музыки эпохи и иметь возможность выпускать газы, не извиняясь.

Сара опустила взгляд на письма, разложенные на столе. Она попыталась прочесть их так, как если бы ничего не знала о снадобье – так, как их прочел бы любой другой музыковед. Если исключить секретную формулу Тихо Браге, можно было предположить, что «тайна» заключалась в запретной сексуальной практике, связывавшей Бетховена и его покровителя. А если они делили между собой женщин или мужчин, или Антонию, или устраивали извращенные оргии втроем? Однажды Антония застала их за грязным занятием в пражском дворце, после чего Людвигу пришлось спасать репутацию при помощи писем к Бессмертной Возлюбленной. Даже отсылка к Полс – слепой девочке – могла быть отнесена к современнице Бетховена. К одной из его учениц… или к искусной проститутке.

Находка Сары вызовет целую кучу спекуляций.

Ее размышления прервало громкое «БАМ!». Сара подскочила. С трепещущим сердцем она схватила со стола канделябр и обернулась.

Дверца люка захлопнулась. Затем Сара услышала отчетливый щелчок и звук в проходе внизу. Похоже, в подземелье кто-то был.

– Макс? – настороженно спросила она.

Ни звука в ответ. Поставив канделябр на пол, Сара попыталась поднять дверцу люка. Та не шелохнулась.

С криком Сара рванула дверцу на себя. Безуспешно. Она растерянно огляделась, ища что-нибудь, что могло бы ей помочь – какой-нибудь инструмент, клин, рычаг… Подняв канделябр повыше, она осветила противоположный угол комнаты, который еще не успела исследовать.

…Быть может, это объясняло подобранный ею пенни тысяча девятьсот восемьдесят второго года.

В углу сидел скелет, скорчившийся в позе зародыша. Пара красных легких туфель на танкетке держалась на костях стопы.

Глава 38

Сара с опаской приблизилась к скелету. Кем бы это тело ни являлось при жизни, теперь оно полностью разложилось. Кости не имели ничего общего с тем непорочно-белым цветом, который можно увидеть в школьных кабинетах анатомии и докторских приемных, – о нет, они были серые, испещренные темными точками. Шея скелета торчала под неправильным углом. На позвонках виднелись обрывки материи, еще несколько витков лежали на полу вокруг туфелек, на конце был завязан неуклюжий узел. Сара подняла взгляд наверх: на потолке крест-накрест пересекались деревянные балки.

Сара попятилась, пытаясь мысленно воссоздать события прошлого. Какая-то женщина оказалась заперта в библиотеке не раньше тысяча девятьсот восемьдесят второго года. Возможно, ее замуровали случайно. Как долго она пыталась выжить, прежде чем решила покончить с собой? Очевидно, она разодрала собственную одежду и сделала из нее удавку.

Сара содрогнулась. Теперь бедняжке ничем не поможешь. Дрожа от холода, но так и не надев футболку. Сара принялась за работу. Как же ей открыть дверцу люка? Спустя полчаса ее руки были покрыты синяками и ссадинами, а дверца не сдвинулась с места ни на сантиметр.

Она принялась ползать на четвереньках по полу библиотеки, ощупывая его пальцами, ища щелку, болтающуюся доску, все что угодно.

Бесполезно.

Сара знала, что за одной из четырех стен находится ее собственная спальня, но после блужданий по петляющим подземным проходам ее обычно безупречное ориентирование на местности оказалось полностью сбито с толку. Которая из стен? Все они доверху заставлены книжными полками. А если бы здесь имелся другой выход, женщина, которая оказалась заточенной здесь прежде…

Сара покосилась на жалкую кучку костей в углу.

Сейчас наступил момент, чтобы окончательно расклеиться. Никто не станет ее винить, если она впадет в панику, будет вопить или плакать…

Сара поежилась. Ее бил озноб. Подойдя к столу, она взяла наброшенный на спинку кресла плащ и закуталась в него, ощущая кожей прикосновение мягкой материи. Ноздри ее чуткого носа расширились: от ткани исходил запах, но отнюдь не смерти и разложения. Густой, непривычный, почти чувственный… Смолистый… Пряный… Она не смогла определить, что это такое.

Ее веки отяжелели, библиотека то выплывала из фокуса, то вновь обретала резкость… Она засыпает? Сара читала о том, что ситуации крайнего напряжения иногда вызывают сонливость – таким образом тело просто пытается расслабиться.

…Кажется, до нее доносится музыка? Настоящая или воображаемая? Сара начала вполголоса подпевать.

Вариации на тему Диабелли.

В тысяча восемьсот девятнадцатом году издатель по имени Антон Диабелли сочинил тридцатидвухтактный вальс до мажор для фортепиано, после чего предложил пятидесяти венским композиторам написать по вариации. Людвига тогда втянули в кровопролитное судебное сражение с презираемой им невесткой – за право опеки над его племянником Карлом. Здоровье композитора было в плачевном состоянии, да и дома у него царил хаос (каждую неделю от Луиджи в слезах уходила очередная кухарка или горничная, и он постоянно менял одно ветхое жилище за другим). Судя по отзывам современников, ЛВБ находился в полнейшей депрессии и часто бредил. Однако он быстро сумел сочинить на тему Диабелли двадцать две прекрасные вариации вальса. В тысяча восемьсот двадцать третьем году Бетховен вручил издателю окончательный вариант, который включал в себя тридцать три вариации, что было личным рекордом для Луиджи и – возможно, не так уж случайно – составляло на одну больше, чем знаменитые баховские «Гольдберг-вариации».

…Сара продолжала напевать. Подойдя к восьмому номеру, она обнаружила, что слегка пританцовывает, вальсирует, закручивая вокруг себя плащ. Где-то к четырнадцатой вариации к ней вернулось утерянное присутствие духа, а на номере пятнадцать – чувство юмора.

– Grave e maestoso! – промурлыкала Сара, вспомнив пометку на партитуре, указывающую на характер исполнения произведения, которая просто-напросто означала «Серьезно и величественно!».

– Presto! Scherzando! – добавила она и тут же перевела на свой родной английский: – Быстро! Шутливо!

Добравшись до двадцать второй вариации, Сара почувствовала себя едва ли не захмелевшей. «Диабелли-вариации» потрясают воображение меломана. Это Бетховен во всем великолепии своего позднего периода. Все – риск, выдумка и выход за пределы бытия. Людвиг не устраивал революций, не бунтовал против условностей или музыкальных форм своей эпохи. Он просто складывал из них костер и проходил прямо насквозь – на другую сторону.

Когда вариации закончились, Сара уже кричала, выпевала ноты с истерическим напором, подпрыгивая в такт. Ей стало жарко, на коже поблескивали капельки пота.

Сара бросила взгляд на скелет. Нет, она не позволит себе умереть! Она запалит костер из всего мира с помощью…

Снизу, чуть ли не из-под самых ее ног, послышались звуки. Лязг, скрежет, удары. Сара поспешно переместилась к дверце люка. И точно: там кто-то двигался! Она ринулась к столу, чтобы спрятать письма Бетховена. Они должны оставаться в тайне…

Письма исчезли! Где они? И газета тоже куда-то пропала!

Удары стихли, и дверца люка начала медленно открываться.

– Эй! – донесся голос из темноты.

Мужчина. Чех? Американец? Сара сжалась в комок, приготовилась спасаться.

– Ist da jemand?

Немец.

«Здесь кто-то есть?» – вот что он спрашивал.

Сара пыталась утихомирить дыхание и смотрела, как из дыры появляются две руки в перчатках. Затем показался козырек фуражки. Плоской, желто-коричневой военной фуражки. Неужели ее спас полицейский?

Человек подтянулся и пролез в отверстие люка. На нем была военная форма – короткий мундир с ремнем и сапоги. Он вытянулся во весь рост, и Сара увидела, что он высок и хорошо сложен. Мужчина принялся озираться по сторонам, и когда он повернулся к Саре лицом, она потрясенно ахнула. На мундире темнела свастика!

Военный несколько мгновений глазел на нее, внезапно злобно оскалился и хлопнул в ладоши.

– Фюрер будет очень недоволен тем, что вы решили спрятать от него эти вещи, – проговорил он по-немецки, по-прежнему не отрывая от нее взгляда. – Очень недоволен.

Сара взяла в руку канделябр.

– Не подходите ко мне, – сказала она.

Он выхватил из кобуры пистолет. Услышав звук выстрела, Сара зажмурилась, замахнулась на военного канделябром, словно битой, и врезала им по его черепу.

Сара ожидала почувствовать соприкосновение канделябра с головой, однако с ужасом поняла, что ее оружие пролетело в пустоту, не задев ничего. Она пошатнулась от силы собственного размаха…

Нацист рухнул на пол, мертвый. Или нет?

Сара увидела малиновое пятно, расплывающееся по его мундиру – кровь толчками вытекала из крошечной дырочки в его груди. Открытые глаза нациста остекленели. Внезапно она ощутила, как по ее телу прошла горячая электрическая пульсация. Неужели она ранена?

В комнате находился кто-то еще. Этот мужчина появился из ниоткуда – СКВОЗЬ нее. Он уставился на мертвого нациста.

Сара отпрыгнула от них обоих, запуталась в плаще и едва не упала.

– Какого черта? – взвизгнула она.

Мужчина проигнорировал ее вопль и нагнулся над нацистом, распростертым на полу. В руке незнакомца был зажат необычный, богато украшенный старинный револьвер с перламутровыми вставками.

Сара отпрянула и распласталась по книжному шкафу.

Мужчина вздохнул. Он оказался высоким и худощавым, одетым в серый фланелевый костюм превосходного покроя. Он вытащил из кармана белый носовой платок, сложенный безупречным квадратом…

– Макс? – проговорила Сара.

Однако он был старше Макса. И выглядел по-другому, хотя был очень похож. Тот же орлиный нос, высокий лоб…

Это же Максов дед!

Сара положила руку ему на предплечье. Дед Макса не обратил на ее жест никакого внимания, и ладонь Сары буквально просочилась через его тело. Странно, но она лишь почувствовала горячий укол в пальцах…

Сара пошевелила ногой нациста – и не ощутила ничего, кроме пустоты, хотя ее стопу на секунду пронзил электрический разряд.

Снадобье. Теперь в этом нет никаких сомнений! Но ведь она ничего не ела и не пила с тех пор, как попала в тайную библиотеку! Как же оно попало в ее организм? Через дыхание?

Пряный, смолистый аромат, который она почуяла, когда завернулась в плащ. Мускус или амбра… А может, вся комната пропитана веществом?

Она смотрела на деда Макса, а тот, тяжело дыша, таращился на мертвого нациста. Затем он принялся поспешно сдирать с трупа мундир, и одновременно его контуры стали мерцать, истаивая в воздухе.

На Сару накатило головокружение. Комната начала менять очертания. Уловив краем глаза движение, Сара повернулась и различила в полумраке библиотеки живую женщину. Она сидела возле стола, просматривая содержимое портфеля. На ее ногах были красные туфельки. Цвет оказался настолько ярким, очертания женщины настолько резкими, что у Сары заслезились глаза.

– Невероятно, – пробормотала женщина.

На ней было то самое платье, обрывки которого Сара видела на скелете, но сейчас ткань была еще целой. Сара старалась сконцентрироваться: она ощущала запах волос женщины, ее мыла, духов, дыхания… Женщина вскинула голову, возбужденно улыбаясь кому-то, и Сара заметила блеклый контур юноши, который исследовал содержимое книжного шкафа. Он напевал себе под нос одну из диабеллиевских вариаций – номер седьмой.

– Я тоже, – отозвался призрачный молодой человек. – Просто потрясающе! Настоящая сокровищница!

Теперь Сара смогла разглядеть его костюм: серый с искрой, с широкими отворотами, припорошенный пылью на плечах и с подмоченными обшлагами.

Возле ее ног опять появился Максов дед. Он уже успел снять мундир с тела нациста.

– Боже, прости меня! – воскликнул он.

– Ты только посмотри! – вскричала женщина в красных туфельках. – Служебные записки, телеграммы, письма… корреспонденция Джона Пейсли! Ты понимаешь всю ценность находки? Здесь есть свидетельства того, что Пейсли был связан с КГБ! Значит, именно КГБ был замешан… – Женщина широко раскрыла глаза.-…КГБ организовал убийство президента Кеннеди!

Ее взгляд сверкал.

– Мы возьмем документы с собой, – проговорила она, беря бумаги. – Моя карьера обеспечена.

Сара поежилась: она узнала в молодой женщине себя. Такие же амбиции… Такая же откровенная потребность доказать, что ты чего-то стоишь. Доказать ИМ ВСЕМ.

– А если нас поймают? – спросил юноша. – Они обыскивают багаж каждый раз, когда мы выписываемся из гостиницы. Мне бы не хотелось оказаться в тюрьме по эту сторону железного занавеса… Слушай, подожди-ка меня. Я хочу сходить за Йозефом.

Не надо, подумала Сара, одумайся, ты подвергаешь себя опасности!

…Макс спускал труп нациста в подземный ход. Снизу, из люка, послышался женский голос:

– Я боюсь!

Женщина была англичанкой.

– Давай, быстро, – произнес Макс. – Мы дотащим его до места, где лаз соединяется со рвом.

– Если они узнают, что это сделал ты…

– Нам нужно бежать, и немедленно, – прервал ее Макс. – Иначе нас убьют. Но с библиотекой ничего не случится. Когда война закончится, мы вернемся.

Внезапно с другого конца комнаты донесся душераздирающий крик. Сара обернулась. Женщина, прижавшись к стене, колотила в нее ладонями и выла:

– Нет, нет, нет, нет, нет! Выпустите меня! Перестаньте!

Теперь Сара услышала душераздирающие вопли, звучавшие с другой стороны. Мужчина кричал от боли. Судя по всему, его пытали. Это было невыносимо.

Женщина продолжала биться и рыдать. Она попыталась взломать дверцу люка, но та была заперта снаружи.

– Прошу вас! – молила женщина. – Не мучайте его! Мы никогда никому не расскажем о том, что были здесь! Пожалуйста, позвольте нам уйти!

Снова вопли. Женщина опустилась на пол, сотрясаясь в рыданиях. Она закрыла руками уши, но не могла заглушить стоны своего молодого спутника.

События в комнате начали путаться и скользить, то возвращаясь в прошлое, то вдруг перескакивая вперед. Вот Макс стреляет в нациста… Женщина вешается на потолочной балке… Макс затаскивает в комнату коробки, книги; кладет в нагрудный карман портсигар… Неожиданно в комнате появился кто-то новый. Он почти не смотрит вокруг, интерьер его не интересует. В его руке – знакомый портфель.

– Moi strakhovy polis, – говорит он.

Мужчина кладет портфель на стол и берет узкий предмет, завернутый в ткань: ацтекский амулет-флакон. Мурлыча себе под нос, покидает комнату. Он напевает вариации Диабелли.

Макс в смятении читает известие о смерти Масарика, оставляет газету на столе. Женщина вешается на потолочной балке. Макс стреляет в нациста. Женщина колотит ладонями в стену. Макс стреляет в нациста, еще раз и еще раз. Сверкает фотовспышка. Юноша за стеной вопит от боли. Русский кладет на стол портфель и берет ацтекский амулет… Это было все равно, что смотреть одновременно шесть фильмов на ускоренной перемотке.

Сара ощутила себя погребенной под слоями прошлого.

– Сара? – произнес знакомый голос.

Сара подняла голову. Посреди комнаты, в которой сменялись видения, застыла неподвижная фигура.

Это была ее мать.

Глава 39

– Мама? Что ты тут делаешь? – спросила Сара.

Ее мать была совершенно реальной, в своем обычном бледно-голубом велюровом спортивном костюме и белых кедах.

– Пришла сказать тебе, что ты потаскушка, – ответила она спокойным будничным тоном. – Иди-ка, обними меня.

Что за…

Сара отпрянула: ее мать, в руке у которой внезапно оказался кухонный нож, бросилась на нее. Сквозь нее. А потом распахнула крылья – плотные, кожистые крылья – и взлетела. Сара закричала. Птицеподобное существо с лицом ее матери принялось клевать ее в голову. Сара упала на пол.

«Мне это мерещится», – повторяла себе Сара. Однако если это видение, то откуда оно взялось? В ее прошлом ничего подобного не было.

Она посмотрела вверх – над ней склонился профессор Щербатский.

– Ты подавала такие надежды, – проговорил он, вздыхая. – Я весьма разочарован. Ты абсолютно никуда не годишься.

Змеи – тысячи змей – посыпались со стен и, извиваясь, заскользили по комнате. Сара взвизгнула и заметалась по полу, она приказывала себе не бояться, но у нее не получалось.

Черты Щербатского расплылись, и он превратился в Бетховена, который плюнул ей в лицо.

– Ausfall! – рявкнул он по-немецки. «Неудачница!»

Стены начали таять, затем вращаться, и Сара почувствовала, что лежит на потолке, а не на полу, и не могла понять, почему она не падает.

Люди проходили прямо сквозь нее, обжигали ее, кричали на нее. Каким бы устрашающим ни было ее первое путешествие, оно казалось детской сказкой по сравнению с нынешним извращенным кошмаром.