Мужчина, женщина, ребенок Сигал Эрик
— Ну что, дружище? Хочешь с нами побегать?
— Нет, я просто подожду Роберта.
— Спорт отлично укрепляет растущий организм, — заявил Берни и показал на футбольное поле. — Погляди на Дэйвида, из него получится настоящий Тарзан.
— Может быть, Жан-Клод вовсе не хочет висеть на деревьях, — вмешался Роберт. — Пошли, Берни, пора начинать.
Мужчины побежали по дорожке. Мальчик пошел к трибуне, залез на четвертый ярус, откуда открывался вид на всю беговую дорожку, и сел.
— Ни как, Беквит? — прошептал Берни, когда они описывали кривую.
— Что как?
— Как ты решил — когда он уедет?
— Я же сказал тебе, что Шейла согласилась на месяц.
— О’кей, о’кей. Но помни, я тебя предупредил: то, что жена думает, и то, что она говорит, не всегда одно и то же.
— Давай просто побегаем, ладно?
Роберт ускорил темп, надеясь, что его партнер устанет и замолчит.
— Беквит, — пропыхтел Берни. — То, что ты мне рассказал, навеки погребено в моей памяти, и никакое Гестапо не может заставить меня открыть твою тайну. Но…
— Но что?
— Мне очень хочется рассказать все Нэнси. Она — человек чести. Воплощенная рассудительность. К тому же, она сразу заметит, что я от нее что-то скрываю. И бог знает, что она может подумать.
— Она никогда не догадается.
— В том-то и дело. Уверяю тебя, Беквит, она никому ничего не скажет. Клянусь жизнью всех моих клиентов.
Давление было слишком велико.
— Ладно, Берни, — вздохнул Роберт, — но пожалуйста, не слишком много подробностей.
— Успокойся. Один только голый факт, — ты понял, что я имею в виду?
— Понял. Когда ты ей скажешь?
Пробежав три шага, Берни смущенно ответил:
— Вчера вечером.
Футболисты из средней школы простились с младшим Акерманом и начали расходиться. Со вчерашнего дня он учился забивать голы, а теперь отрабатывал дриблинг. Поэтому он начал двигаться по периметру поля, толкая перед собой мяч поочередно то одной, то другой ногой.
Добравшись до трибуны, он увидел заграничного гостя Джессики Беквит, который в одиночестве сидел на четвертом ярусе. Он прижал ногой мяч, остановился, повернулся к трибуне и крикнул:
— Эй!
— Чего тебе? — спросил Жан-Клод.
— Это ты — француз, который живет у Беквитов?
— Да.
— Ты чего тут все время торчишь?
Жан-Клод пожал плечами.
— А что в этом плохого? — отозвался он, смутно заподозрив какой-нибудь подвох.
— Ты чего все время ходишь вокруг Джессики Беквит? — уже явно враждебным тоном осведомился Дэйвид.
— Я ее гость. Мы с ней друзья… — не совсем уверенно отвечал Жан-Клод. Ему становилось все больше не по себе.
— Она моя подруга, французишка, понял? Моя подруга, — твердил Дэйвид, в доказательство тыкая себя пальцем в грудь.
— Меня зовут не французишка, — спокойно отозвался мальчик.
Ага, обрадовался про себя Дэйвид, вот где его больное место.
Да? Плевать я на тебя хотел! Я буду называть тебя, как мне вздумается, когда мне вздумается и сколько мне вздумается, — плюс еще десять раз подряд. Французишка, французишка, французишка…
Дэйвид стоял перед Жан-Клодом, правой ногой попирая футбольный мяч, а правой рукой проделывая некий замысловатый жест, связанный с собственным носом.
Жан-Клод встал.
Дэйвид вобрал в легкие воздух и вытянулся в полный рост, немного превосходивший рост младшего мальчика.
— Ну и что ты можешь сделать, французишка? — издевательским тоном спросил он.
Жан-Клод неторопливо сошел с трибуны и приблизился к Дэйвиду, чей замысел состоял в том, чтобы с высоты своего роста, излучая силу, повергнуть в панику своего низкорослого противника.
— Меня зовут Жан-Клод Герен, — спокойно сказал мальчик, продолжая двигаться навстречу Дэйвиду.
— А я говорю, что ты французишка. Французишка, лягушатник, огородное чучело.
Жан-Клоду теперь оставалось меньше полуметра до Дэйвида, который возвышался над ним во весь свой немалый рост.
— Французишка, французишка, французишка… — ухмыляясь, твердил он.
И тут Жан-Клод нанес удар ногой.
Не по противнику, а по его мячу. Дэйвид потерял равновесие и грохнулся задом на землю.
Покидавшие поле футболисты издали увидели, как юркая суперзвезда плюхнулась оземь, и захохотали. Дэйвид в ярости вскочил на ноги.
Он двинулся в сторону Жан-Клода, а тот отступил назад, продолжая держать под контролем мяч.
— Меня зовут Жан-Клод, — повторил он.
Дэйвид устремился вперед, чтобы выбить у него из-под ног мяч.
Жан-Клод искусно оттолкнул мяч за пределы его досягаемости.
Теперь французский гость повел мяч к центру поля. Дэйвид устремился за ним. Он скачками рванулся вперед. Жан-Клод делал ложные выпады и увертывался. Дэйвид никак не мог подобраться к мячу. Футболисты теперь свистели и хлопали в ладоши. Они еще в жизни не видели, чтобы такой малыш так ловко орудовал мячом. Их же не учили в школе, что европейские мальчики начинают гонять мяч в тот самый день, когда начинают ходить.
Свист и улюлюканье достигли слуха утомленных бегунов на дальнем конце поля. Берни первый обратил на них внимание. И не поверил своим глазам.
— Будь я проклят! Этот парень классный спортсмен! — вскричал он.
Роберт сперва даже не глянул в его сторону, приняв торжествующий вопль приятеля за очередной панегирик сыну. Но потом все же поднял глаза и увидел, как Жан-Клод увернулся от Дэйвида, который яростно рвался к мячу и снова угодил носом в грязь.
Его пробрала дрожь. Господи, подумал он, у меня просто фантастический сын! И остановился посмотреть..
— Браво, Жан-Клод! — крикнул он.
— Беквит, — тихонько сказал ему Берни, — тебе надо избавиться от этого парня, пока не поздно.
— Что значит пока не поздно, черт тебя побери!
— Пока ты еще в него не влюбился.
16
— Ну, как ты пробежался? — спросила Шейла.
— Неплохо, — сказал Роберт.
— А ты хорошо провел время, Жан-Клод?
— Да. Благодарю вас.
— Он немножко поиграл в футбол, — добавил Роберт, не скрывая гордости. — Тебе надо было это видеть. Он здорово играет.
Бросив на мальчика мимолетный взгляд, Роберт увидел, как тот просиял от его похвалы, и обрадовался еще больше.
— Может, хочешь умыться перед обедом, Жан-Клод?
— Да, Роберт, — сказал мальчик и выбежал из кухни.
Роберт поцеловал Шейлу в щеку.
— Вкусно пахнет. Что сегодня на обед?
— Ничего особенного.
— Помочь тебе?
— Да. Можешь почистить картошку.
— Ладно. — Он был счастлив, что снова может быть рядом с ней — пусть это даже будет всего лишь на кухне. Он надел фартук и принялся за дело.
Когда он взялся за вторую картофелину, Шейла сказала:
— Звонила Эвелина…
— Узнать, как ты отдыхаешь?
— Нет. Спросила, не смогу ли я завтра приехать в Кембридж.
— Какое нахальство! Надеюсь, ты послала ее куда следует.
— Она просто умоляла меня приехать. Дело действительно очень важное.
— Дорогая, Эвелина Унгер — типичный трудоголик и погонщик рабов. А университетское издательство — не «Нью-Йорк Таймс». Хотел бы я знать, что это за дело, которое нельзя отложить на месяц.
— Это Гэвин Уилсон, — ответила Шейла.
— Я думал, что он сидит в Вашингтоне и объясняет Совету безопасности, как атаковать штат Массачусетс.
— Да, но завтра он будет в Кембридже. Только завтра.
— Ну. А ты причем?
— Он самая крупная звезда в списке наших авторов. Эвелина хочет переиздать его книги.
— Я всегда считал «Юниверсити Пресс» неподкупным независимым издательством. К тому же внешнеполитическая концепция Уилсона безнадежно устарела.
— Поэтому Эвелина и просит меня с ним встретиться. Она хочет убедить его в необходимости кое-что пересмотреть и привести в соответствии с современностью.
— И ради этого ты должна пожертвовать частью своего отпуска?
Шейла посмотрела на него и тихо сказала:
— Я польщена, что меня попросили взяться за это дело.
Роберт все понял. Или по крайне мере, ему так показалось. В этот деликатный момент Шейле требуется объективное подтверждение ее достоинств. А он должен за нее радоваться.
— Да, — сказал он, расправившись с еще одной картофелиной. — Это и правда лестно. Я ведь всегда считал, что ты — лучший редактор в этом распроклятом издательстве. Говорю тебе, что твоему начальству давно пора это признать.
— А я говорю — продолжай чистить картошку, — весело отозвалась Шейла.
Роберт растопил камин, и они мирно сидели, слушая музыку волн.
— Знаешь что? — сказал Роберт, словно его вдруг осенило, — у меня идея.
— Какая?
— Давай съездим в Кембридж вместе…
— А как быть с детьми?
Ага, обрадовался Роберт, значит, вообще-то она не против.
— Можно попросить Сьюзи Райдер остаться с ними на ночь.
— На ночь?
— Ну да. Я подумал, что нам не мешает немножко отдохнуть дома в Лексингтоне. Только вдвоем.
Соглашайся, Шейла, говорил его взгляд. Нам обоим это позарез нужно.
— По-моему, это не совсем кстати, — ответила она.
— О’кей, тогда просто съездим в Кембридж, ты поработаешь в издательстве, я куплю пару новых пластинок, мы пораньше пообедаем и вернемся сюда.
Ну, пожалуйста, Шейла, думал он. Пожалуйста, пойми меня.
Шейла на минуту задумалась.
— Только не завтра, Роберт, — проговорила она наконец.
Ну, отказ, по крайней мере, не категорический. «Не завтра» может косвенно означать «как-нибудь в другой раз».
Шейла встала.
— Мне надо как следует выспаться, — сказала она, прежде чем Роберт успел подняться, подошла к нему, погладила его по голове и тихонько шепнула:
— Спасибо за приглашение.
Потом поцеловала его в лоб и пошла по лестнице.
Всего лишь незаметный жест. Но это было лучшее из всего, что случилось с ним за эти долгие недели.
17
— Привет, Шейла! — приветствовала ее секретарша Морин. — Он у Эвелины. Везет же некоторым.
С чего это она? — удивленно подумала Шейла, направляясь по коридору в редакционный отдел. Совсем не похоже на Морин, которая обычно с напускным презрением взирает на вереницу сменяющих друг друга персонажей типа Киссинджера и Гэлбрайта.
Завернув за угол, она увидела, что Уилсон пьет кофе с Эвелиной, сидя у ее письменного стола. Широкоплечий, худощавый, волосы с проседью, квадратные очки в роговой оправе. Одет в джинсы и футболку с надписью «Вперед, Рэд Соке». Шейла слегка опешила, потому что ожидала совсем другого — строгую элегантную тройку (вашингтонский стиль) и утонченный британский акцент (оксфордский стиль).
При появлении Шейлы Уилсон встал. Он был очень высокого роста.
— Гэвин, это Шейла Беквит, наш редактор номер один, — представила ее Эвелина.
— Очень приятно, — сказал Уилсон. (Акцент, по крайней мере, наличествует.) — Как я понял, из-за меня вам пришлось прервать свой отпуск. Приношу глубокие извинения.
— Напротив, я очень рада возможности поработать с вами, мистер Уилсон.
— С вашего разрешения. Просто Гэвин. Вы позволите мне тоже звать вас по имени?
— Разумеется. Я знаю, что ваше время очень ограничено. Поэтому давайте пойдем ко мне и приступим к делу.
— Вы ничуть не преувеличили. Она действительно никому не даст спуска, — с улыбкой сказал Уилсон Эвелине и, повернувшись к Шейле, добавил: — Хотите, я по дороге захвачу кофе?
— Пожалуйста. С молоком и без сахара.
К приходу Уилсона Шейла уже разложила на столе все его три книги и приготовила несколько листов желтой бумаги.
Уилсон поставил кофейник на краешек стола и уселся напротив.
— Спасибо. — Шейла улыбнулась и, чтобы разрядить обстановку, спросила:
— Вы не скучаете по Кембриджу?
— Скучаю. Хотя Вашингтон имеет свои преимущества. В Гарварде на человека падает отблеск славы, зато служба в Белом доме позволяет ему ощутить свою причастность к власти. Что, признаюсь, мне весьма импонирует.
— Ваша откровенность достойна восхищения.
— В любом случае, когда — и если — нынешняя администрация сойдет со сцены, я надеюсь, что меня пригласят сюда на прежнюю должность. Разумеется, если университет примет своего блудного сына.
— Конечно, примет, — улыбнулась Шейла. — Особенно если к тому времени ваши книги выйдут вторым, пересмотренным и дополненным изданием.
— Да, вижу, что меня всеми правдами и неправдами пытаются склонить к основательной переработке. А я-то, откровенно говоря, рассчитывал отвертеться лишь новым предисловием ко второму изданию. Чтобы в случае чего можно было сослаться на давление Вашингтона, который не позволил ничего изменить.
— Ну что ж, в таком случае моя помощь вам не потребуется, — мягко, но твердо возразила Шейла. — К тому же я сомневаюсь, что «Юниверсити Пресс» захочет переиздавать ваши книги всего лишь с незначительной косметической правкой.
Уилсон начал беспокойно ерзать на стуле, потом отпил глоток кофе и посмотрел на Шейлу.
— Что вы собственно имеете в виду?
— Пока могу поделиться самыми первыми впечатлениями. После звонка Эвелины я успела только бегло пролистать ваши книги. Возьмем «Возрождение послевоенной Германии». В свое время это была лучшая книга по данному вопросу. И не ваша вина, что как раз накануне ее выхода Вилли Брандт провозгласил свою «Остполитик».
Уилсон слегка нахмурился.
— Мм-да… Пожалуй вы правы. Что еще?
— Мне очень жаль, но многие положения требуют коренного пересмотра. На вашем месте я бы не стала торопиться. Теперь, когда газеты пишут о вас чаше, чем о рядовых гарвардских профессорах, кое-кто из ваших университетских коллег — то есть, каждый, кого не ввели в Совет безопасности — постарается разнести в пух и прах вашу научную репутацию.
Уилсон широко улыбнулся.
— Откуда у вас такие исчерпывающие сведения об университетских нравах?
— Мой муж — профессор МТИ.
— Правда? Чем он занимается?
— Статистикой.
— Вот это здорово! В присутствии таких людей я всегда тушуюсь. По арифметике я дальше таблицы умножения не продвинулся.
— Равно как и мой муж, — засмеялась Шейла. — Нашу налоговую декларацию ежегодно заполняю я.
— Да что вы! В таком случае мое восхищение вами не знает границ, — сказал Гэвин Уилсон, и на сей раз его улыбка явно относилась не только к арифметическим познаниям Шейлы.
Убедившись, что лед окончательно сломан, Шейла вернулась к делу.
— Надеюсь, вы понимаете, что основательная переработка текста имеет для вас даже большее значение, чем для нас.
— Да, но если я вас правильно понимаю, от меня потребуется огромная работа.
Шейла кивнула.
— Ваш редактор готов взять на себя свою долю.
— Иначе, как неприкрытым давлением, это не назовешь, — отозвался Уилсон. — Ну что ж, давайте начнем. Я постараюсь не впасть а полное уныние.
— Могу я по-прежнему говорить с вами откровенно?
— Даже резко. Лучше услышать критику от вас, чем от других моих оппонентов. К тому же, я от природы наделен гибкостью и сговорчивостью.
— Вот и прекрасно, — продолжила Шейла. — «Англо-американское отношение» желательно снабдить новым эпилогом. Остальное возражений не вызывает.
— Мне дьявольски повезло. Особенно если учесть, что именно благодаря этой книге меня пригласили в Гарвард. А как насчет «Общего рынка»?
— Видите ли… — Шейла медленно подыскивала слова, стараясь выразить свою мысль как можно тактичнее.
— Согласитесь, что даже сейчас, когда мы тут с вами беседуем, обстановка меняется. Притом некоторые ваши предсказания… как бы это поточнее сформулировать… явно не попали в цель.
— То есть, грубо говоря, я попросту сел в лужу. Например, насчет того, что Европейский парламент никогда не будет созван, и тому подобное. Словом, ясновидящий из меня никудышный.
Все это он произнес без тени досады и неожиданно добавил:
— А теперь разрешите задать вам очень серьезный вопрос.
— Какой?
— Что вам известно о ресторане под названием «Харвест»?
— Гм… по-моему, он вполне приличный.
— В таком случае, едем туда.
Марго наверняка сидит за своим всегдашним угловым столиком. Впрочем, не все ли равно? Ведь это в интересах дела.
К ланчу Гэвин приоделся. То есть надел поверх футболки полотняный пиджак. В ресторан они приехали довольно поздно. Большинство посетителей заканчивало десерт и кофе, а Марго, по-видимому, уже ушла.
Кембридж задыхался от удушливого июньского зноя. Поэтому вместо аперитива они заказали чай со льдом. В преддверии долгих редакционных препирательств разговор свелся к чисто светской болтовне.
— Над чем сейчас работает ваш муж?
— Ни над чем серьезным. Месяц на Кейп-Коде целиком отводится на чтение беллетристики.
— Как и подобает настоящему ученому. А я бы и рад подавить в себе страсть к сочинительству, но все еще одержим стремлением публиковать свои труды. У вас есть дети?
Этот, казалось бы, более чем безобидный светский вопрос грубо вытолкнул Шейлу из приятного состояния временной амнезии.
— Да, — помедлив какую-то долю секунды, отозвалась она. — Двое. Две девочки — девять и двенадцать лет. А у вас?
— Тоже двое. Совсем взрослые. Сын на медицинском факультете в Оксфорде. Джемма пока еще дома с моей бывшей женой, но нынче осенью собирается прослушать курс чего-то вроде сравнительной литературы в Лондонском университете. Вряд ли они сильно скучают по своему отцу, но мне их очень не хватает.
— Но ведь по линии Госдепартамента вам приходится часто бывать в Англии?
— Только от случая к случаю, да и то всего лишь на денек-другой. Я им звоню по телефону, но всякий раз оказывается, что они безумно заняты. Я думаю, что пропаганда моей жены сыграла свою роль.
— Вы с ней в очень плохих отношениях? Простите. Мне, наверное, не следовало это спрашивать.
— Да нет, почему. Мы в чрезвычайно скверных отношениях. Она так и не простила мне отъезд в Штаты. Не то чтобы ей не нравилась Америка, она там вообще ни разу не была. Просто она принципиальный противник утечки британских мозгов. Заставив меня выбирать между собой и Гарвардом — и, разумеется, никак не ожидая, что я предпочту ей университет — она с тех пор испытывает ко мне некоторую неприязнь. Я все еще ее люблю — если это имеет какое-нибудь значение. И тоскую по детям. Впрочем, я, кажется, повторяюсь. Простите. Я наверно наскучил вам болтовней о своих семейных делах.
Он глянул на Шейлу. По ней совсем не было видно, что ей так уж безумно скучно, но ему очень хотелось произвести хорошее впечатление на эту умную и привлекательную женщину.
— Вы мне нисколько не наскучили, — возразила она, искренне радуясь возможности обсуждать не свои, а чьи-то чужие семейные проблемы. — Вам очень тяжело?
Казалось, вопрос Шейлы застал его врасплох.
— Разве это заметно?
— Конечно, нет, — поспешно сказала она, — да и вообще с моей стороны бестактно задавать подобные вопросы.
— Нет, не бестактно. Просто незачем.
Тут пришел ее черед удивиться.
— Я вас не понимаю, — сказала она.
— Вы достаточно проницательны, чтобы все понять, не задавая вопросов. Наверняка уже к середине моего монолога вам стало ясно, что мое самолюбие, скажем так, слегка уязвлено. В противном случае чего ради я стал бы распространяться на эту тему, когда у нас и без того найдется о чем поговорить.
Шейла не знала, что ответить. Странным образом она была польщена. Она никогда не считала себя способной видеть насквозь кого-либо, кроме детей и мужа. Но Гэвин явно старался к ней подольститься. Недаром он слывет дамским угодником.
Когда она хотела вынуть из сумки кредитную карточку, он накрыл ее руку ладонью.
— Что это вы собираетесь делать?
— Как что? Платить за ланч. Все расходы за счет издательства.
Читать бесплатно другие книги:
