Готический роман. Том 2 Воронель Нина

Брайан

Брайан с детства плохо переносил ночную грозу. Электрические разряды в небе вызывали из глубин его существа какие-то неведомые в обычной жизни подсознательные страхи. Однако он научился преодолевать эти страхи, во всяком случае, внешне – он не вскакивал с постели и не прятался под кровать, хоть все его существо исступленно этого требовало.

И даже в эту ночь, когда удар молнии выбил фазу в распределителе и погасил свет во всем квартале, он заставил себя тихо лежать под одеялом, поджав колени под подбородок и затыкая уши указательными пальцами. Уши он затыкал не для того, чтобы заглушить раскатистый грохот грома, а, скорее, чтобы не напрягать слух в попытке различить и понять таинственные шаги, шепот и шорохи, доносящиеся из коридора. Рассудок говорил ему, что никаких шорохов и шагов он не слышит и слышать не может в реве и грохоте бури, но безрассудная фантазия подсказывала ему невероятные сюжеты с участием бродящих по коридору монстров.

Гроза постепенно стихла, и измученный Брайан на миг забылся прозрачным сном. Однако таинственные звуки из коридора то и дело прорывались сквозь непрочный покров сна и в конце концов вынудили Брайана выбраться из теплой постели, накинуть на плечи халат и отправиться на разведку. Он несмело отворил дверь и ужаснулся обволакивающей коридор тьме – он почему-то не представлял себе, что свет там тоже погас. Брайан сделал несколько робких шагов вперед и застыл, прислушиваясь. Слева от него что-то зашелестело, он вгляделся во мрак и содрогнулся. Прямо на него надвигалось какое-то белесое облако. Он попятился к своей комнате, но второпях оступился и чуть не упал, однако удержался на ногах и прислонился спиной к холодной стене, не в силах сообразить, где осталась его дверь, справа или слева. Облако приблизилось к нему почти вплотную и проговорило женским голосом:

– Здесь кто-то есть?

Брайану показалось, что он узнал голос вновь прибывшей эффектной израильской дамы, которой он вчера выписывал пропуск в хранилище рукописей – как ее зовут, Клара, что ли? Но не успел он ответить, как во всех лампочках над головой неожиданно ярко и весело вспыхнул свет. Брайан на миг зажмурился и тут же открыл глаза, как раз вовремя, чтобы заметить, как руки Клары метнулись ей за спину в очевидной попытке что-то спрятать. Брайан был без очков, но Клара стояла достаточно близко, чтобы он мог разглядеть, что на ней нет ничего, кроме полупрозрачной кружевной сорочки, скорей подчеркивающей, чем скрывающей ее женские прелести. Вид обнаженных женских прелестей всегда вызывал у Брайана неприятные чувства, и он, поспешно пробормотав: «Простите!», сделал попытку обогнуть Клару справа. Но она, видимо тоже смутившись, шарахнулась от него именно вправо, в результате чего они столкнулись на полпути и он вышиб у нее из рук тот предмет, который она пыталась спрятать. Клара вскрикнула, а Брайан автоматически наклонился, чтобы этот предмет поднять. Но и Клара тоже наклонилась с той же целью и они снова столкнулись, на этот раз головами. Клара снова отшатнулась, а Брайан все-таки умудрился упавший предмет поднять. Это оказался насквозь промокший коричневый мужской туфель большого размера. Осознав, что Брайан увидел то, что она пыталась скрыть, Клара сдалась и протянула ему второй туфель, который она держала в другой руке, до сих пор все еще заведенной за спину:

– Вот, – прошептала она, чуть склоняясь к его уху, так что в нос ему ударил горьковатый запах духов с пряной добавкой чего-то запретно-чуждого и опасного. – Не знаю чьи они, я наткнулась на них в темноте, когда вышла в туалет.

Брайан не стал спрашивать эту полуобнаженную даму, зачем ему знать, что она ходила в туалет, так же, как не спросил, зачем ей понадобилось подбирать среди ночи неизвестно чьи мокрые туфли и нести их к себе, – он понимал, что за этим скрывается очередная тайна, которую она все равно ему не откроет. Он просто молча взял у нее второй туфель и вернулся в свою комнату.

Там он зажег настольную лампу и начал внимательно осматривать туфли, пытаясь выяснить, кому они принадлежат. Это была работа в его вкусе, потому что поиски хозяина туфель были по сути похожи на расшифровку непрочитанных текстов. Первым делом он посмотрел на подошву. Там был выгравирован чуть раскосый эллипс, в верхнюю часть которого были вплетены два слова наклонной скорописи: «йосеф зигель», а в нижнюю симметрично им – «зинге 1886». Под эллипсом прямым готическим шрифтом было выведено «люфтпластер», а еще ниже цифра «44». Судя по всему, туфли были немецкого производства.

Не желая так сразу поверить естественно напрашивающемуся выводу, Брайан перевернул туфель и заглянул внутрь. Внутри под идентичным первому эллипсом было добавлено еще две скорописных строчки, первая гласила «ехтес ледер», вторая, – «оберматериал». К великому сожалению Брайана, это уже точно было по-немецки, – а ведь до сих пор в библиотеке не было никого из Германии, кроме прекрасного магистра!

Оставались только прибывшие сегодня. Брайан быстро перебрал в уме их всех в порядке регистрации. Американцев он исключил сразу, после них отверг англичан, а вслед за ними итальянца и француза, – вряд ли кто из них польстился бы на немецкую обувь. Немецкие туфли мог бы где-нибудь в Европе купить японец, но Брайану вспомнилась его маленькая, обутая в сандалию нога – какой там сорок четвертый, больше, чем на сороковой размер она бы не потянула!

Выходило, что туфли могли принадлежать только Ули, хотя впрочем… Да, да, возникала еще одна возможность, весьма и весьма, соблазнительная. Ведь демократические чехи вполне могут носить обувь, сделанную в демократической Восточной Германии. Очень даже могут. Тем более, что Брайан слышал, как Ян за вечерним чаем оживленно болтал с очаровательной госпожой Кларой по-немецки. Вариант выходил отличный, если бы тут же не выявлялись свои «однако». Научная добросовестность требовала признать, что именно во время вечернего чая, когда уже начался сильный дождь, Ян был в гостиной в совершенно сухих башмаках, и никакая изощренная фантазия не могла подсунуть Брайану объяснение, куда он таскался среди ночи, чтобы их так намочить.

Зато прекрасный магистр не явился ни к ужину, ни к чаю, ко времени которого, как было замечено выше, уже начался сильный дождь, – так что он имел все основания вернуться невесть откуда в насквозь промокших туфлях.

После этого печального вывода Брайану оставалось только лечь в постель в надежде уснуть, чтобы по пробуждении обнаружить, что утро вечера мудренее. Но и утро ничего особо мудрого ему не принесло – по всем признакам выходило, что скорей всего именно прекрасный магистр по непонятным причинам посетил ночью прекрасную иудейскую даму и ушел от нее далеко за полночь в одних носках, оставив ей зачем-то свои мокрые башмаки, от которых она наверняка бы избавилась, если бы не Брайан.

О цели ночного посещения магистром прекрасной дамы в прозрачной кружевной сорочке думать было больно, хотя Брайану, честно говоря, с самого начала его безнадежной любви вряд ли стоило рассчитывать на взаимность. Однако до вчерашнего ночного происшествия он, окрыленный своим успехом в расшифровке, мог, по крайней мере, позволить себе об этом мечтать. Теперь ему осталось только одно утешение – при передаче туфель Ули вызвать того на конфронтацию, чтобы как следует прижечь свою остро саднящую рану.

Время тянулось нескончаемо долго, и Брайан весь извелся, пока, наконец, не зазвонил призывающий к завтраку колокольчик. Подхватив сумку с подсохшими за ночь разоблачительными туфлями, он стремглав, перепрыгивая через две ступеньки, ринулся вниз по лестнице. Как он и предполагал, прекрасного магистра не было в толпе у дверей в столовой. Конечно, голубчик опять проспал – немудрено после его бурных ночных похождений! Иудейская дама, правда, явилась вовремя, причем приходилось признать, что бессонная ночь пошла ей на пользу: она вся так и светилась с трудом сдерживаемым эротическим призывом. Светилось не только ее лицо, но и шея, и руки, и беззастенчиво открытые обозрению балетные ноги под короткой кремовой юбкой. Брайан внутренне съежился, обожженный откровенной порочностью этого неуместного в строгих стенах библиотеки свечения, и начал лихорадочно искать в ней дефекты.

Это оказалось нетрудно, поскольку не далее, как вчера, он собственноручно заполнял ее карточку для пропуска в хранилище и прекрасно помнил четко обозначенную там дату ее рождения. Брайан с трудом сдержал рвущийся из груди торжествующий смех – ведь старушка-то была гораздо старше, чем старалась казаться! Чудно, теперь ему будет что рассказать Ули, когда тот явится за своими потерянными туфлями.

Но Ули все не было и не было, зато перед самым открытием дверей в хвост очереди пристроились сперва Джерри и Лу, а за ними чуть запыхавшийся Ян. Как это часто случается в Уэльсе после грозы, погода с утра выдалась пасмурная, и на Яне были не обычные шорты и кроссовки, а приличные брюки и вчерашние башмаки, черные и сухие. Так что Яна пришлось окончательно очистить от подозрения.

Впрочем, возможно все же не окончательно, потому что когда дверь отворилась, он неуловимо ловким маневром умудрился очутиться возле соблазнительной Клары и, как показалось Брайану, прошептал ей на ухо ч-то-то скабрезное, от чего она заулыбалась и засветилась еще интенсивней. Однако рядом с нею Ян не сел, а опять приземлился за сильно разросшимся американским столом, где его тут же захороводили словоохотливые молодые дамочки, которых со вчерашнего дня стало трудно пересчитать. И вовсе не потому, что их было много, а потому, что они в глазах Брайана были мало различимы – все, как одна, смазливые, громкоголосые и коротко стриженные.

Брайан сел в тот отдаленный угол у окна, где он когда-то впервые увидел прекрасного магистра, и положил на соседний стул сумку с туфлями, давая таким образом понять, что место занято. Вообще-то занимать места в трапезной было строго-настрого запрещено, но сегодня из-за многолюдья был накрыт к завтраку добавочный стол, так что никто на стул возле Брайана даже не претендовал.

Он был так поглощен сохранением свободного места рядом с собой, что пропустил долгожданный момент появления Ули. Он заметил его только когда услышал хриплый голосок Лу, привычно повторивший свою патентованную остроту:

– Подумать только, такой молодой, такой красивый и ест овсянку!

Ули, в джинсах и кроссовках с дымящейся миской овсянки в одной руке и с половником в другой, обернулся к Лу – Брайану снова безнадежно захотелось прижаться губами к ямочке у основания его высокой смуглой шеи – и спросил ее о чем-то. Лу отрицательно покачала головой, пожала плечами и понесла свою тарелку с корнфлексом к американскому столу. Ули двинулся было за ней, и Брайан испугался, что Лу сейчас умыкнет от него прекрасного магистра. Но тот бросил быстрый взгляд на шумную компанию вокруг Яна, лицо его как-то странно дрогнуло и он решительно повернул прочь, обшаривая глазами трапезную в поисках другого места.

Брайан напряженно следил за ним, предполагая, что он захочет сесть рядом с Кларой. Возле нее тоже зиял пустой стул – любопытно, это она, как и он, постаралась, чтобы никто его не занял? Но Ули только небрежно кивнул ей и прошел мимо, оглядывая многолюдную столовую, очевидно в поисках подходящей компании. Она тоже не проявила к прекрасному магистру особого интереса, хоть взгляд ее на миг остановился на нем со странным выражением, характер которого Брайан не мог бы определить простыми словами, выражающими привычные чувства. Но одно он знал наверняка: что-то между этими двумя несомненно было – то ли скрытность любовников, то ли сговор соучастников, то ли какая-то другая тайная связь.

Стараясь привлечь внимание Ули, он поднял руку и с радостью увидел, что тот заметил его и направился к свободному стулу:

– Можно к вам? – сказал он, ставя миску с кашей на стол рядом с Брайаном и придвигая к себе стул, на котором сиротливо белела сумка с туфлями.

– Конечно, можно, – с блеклой улыбкой пробормотал Брайан, не отрывая глаз от сумки. Ули, наконец, заметил сумку и нерешительно поднял ее, не зная, что с ней делать.

– Это ваше? – спросил он.

– Нет, ваше, – ужасаясь собственной смелости ответил Брайан.

– Мое? – удивился Ули, заглядывая в сумку. – Ах, вот где они! Спасибо за заботу, – воскликнул он, увидев туфли и даже не поинтересовавшись, как они оказались у Брайана, небрежно смахнул сумку на пол.

Эта небрежность заставила Брайана молча проглотить трепещущие у него на языке вопросы. Он понял, что напрасно вообразил, будто они с прекрасным магистром друзья, которые делятся друг с другом своими тайнами. Что ж, пусть они не друзья, так даже лучше, и теперь ничто не помешает Брайану расписать яркими красками свою ночную встречу с Кларой, которая бегала по коридору полуголая, пряча за спиной мокрые туфли Ули. Сам не зная, почему, Брайан был уверен, что этот рассказ не доставит Ули удовольствия – недаром ведь тот постарался скрыть от посторонних глаз свои особые отношения с этой обольстительной дамой!

Однако пока он облизывал сухие губы, обдумывая, с чего бы начать свое повествование, эта обольстительная дама собственной персоной возникла рядом с ним и, склонясь к его уху, стала настойчиво спрашивать его о чем-то. А он, внезапно обретя дар ясновидения, понял, что ничего ей от него не нужно, она просто хочет отвлечь его от Ули, чтобы он не успел ее перед ним разоблачить. Это понимание окончательно сбило его с толку, – ведь из него следовало, что прекрасный магистр понятия не имеет о ее причастности к обнаружению его туфель в коридоре третьего этажа. Но, хоть и сбитый с толку, Брайан все же сжалился над этой авантюристкой и мысленно отменил свой рассказ о ее ночных приключениях, но она все не уходила и нависала у него над плечом, дурманя его тем же горьковатым ароматом, который так смутил его покой прошлой ночью. Чтобы избавиться от ее мучительного присутствия, ему пришлось пообещать ей нарушить правила и открыть читальный зал на пять минут раньше времени.

Зато когда она, наконец, убралась, оставив его наедине с Ули, он не удержался и сказал, сам пугаясь своей непривычной дерзости:

– Будьте осторожны с этой женщиной, Ули. Она только выглядит молодой, а на самом деле годится вам в матери.

Но напрасно он опасался гневной реакции прекрасного магистра. Тот нисколько не рассердился, а, напротив, почему-то пришел в восторг:

– Вы и вправду думаете, что она годится мне в матери? Вы скажите это ей – она будет вам безмерно благодарна!

– Неужели вы считаете, что я способен сказать женщине такую, такую… такое… – от возмущения Брайан никак не мог подыскать нужное слово.

– Нет, что вы! – окончательно развеселился Ули, явно наслаждаясь замешательством Брайана. – Мне просто кажется, что очаровательная Клара мне в матери совершенно не годится!

С этими словами он, отставив чашку с недопитым кофе, подхватил с пола сумку с туфлями и, не оглядываясь, стремительно зашагал к выходу, где его поджидали Хиггинсы. А Брайан, проглотив обиду, глянул на часы и тоже заспешил – в читальный зал, где его поджидала злополучная Клара. Мысли его путались, и душу терзало муторное предчувствие, что неведомые мрачные силы угрожают превратить мирный поток библиотечной жизни в клокочущий водоворот.

У входа в застекленную галерею, ведущую к читальному залу, Брайана перехватил Ян Войтек.

– Вы ведь сегодня вечером не дежурите, правда? – спросил он как-то особенно по-дружески.

– Откуда вы знаете? – удивился Брайан.

– Интуиция, – пошутил было Ян, но, присмотревшись к напряженному лицу Брайана, перешел на серьезный тон. – Я просто зашел в контору и нашел на стене расписание дежурств.

Кусок льда в сердце Брайана начал медленно плавиться. Кто-то интересовался им настолько, что не поленился пойти искать расписание дежурств:

– Да, сегодня я дежурю только до четырех, – признался он осторожно, опасаясь нового разочарования.

– Вот и отлично! – обрадовался Ян. – Раз вы свободны, мы можем пойти в кабачок к бабочнику и обсудить за кружкой пива некоторые темные места в жизни германских богов.

Клара

Мучительно напрягая глаза, Клара вглядывалась в силуэты Яна и маленького библиотекаря, дружественно пересекшиеся в дальнем конце галереи. О чем они говорят так долго? Ведь библиотекарь – Брайан, кажется, да, да, именно Брайан! – обещал ей открыть читальный зал за пять минут до официального часа, а сам застрял по дороге, оживленно обсуждая что-то с Яном. Что они там обсуждают? Неужто Брайан рассказывает Яну про ее ночные похождения с туфлями Ури? Если да, то она пропала – как она сможет объяснить Яну, зачем она пыталась спрятать туфли незнакомого молодого человека из Саарбрюккена?

Слава Богу, маленький библиотекарь объяснений не потребовал, он просто выхватил у нее туфли и уволок в свою комнату, видимо только для того, чтобы за завтраком вручить их Ури. Она еще до завтрака заприметила сумку у него в руках и стала за ним наблюдать. Так что она видела все от начала до конца – как Брайан занял стул рядом с собой, как зазвал туда Ури и как ошарашил его, поднеся ему под нос сумку с туфлями. Интересно, как он угадал, чьи это туфли, и чего пытался добиться? Однако, у него, по-видимому, ничего не получилось, в частности благодаря вмешательству Клары, которая почти что силой не дала библиотекарю рассказать Ури о ее роли в этой истории.

Ян и библиотекарь, наконец, расстались, и Клара получила доступ к книгам, необходимым ей для сегодняшнего совещания. Она даже не попыталась просмотреть их в читальне, на это уже не осталось времени. Прижав к груди переплетенные кожей тома, она потащила их с собой в надежде найти нужные страницы, пока Арье Амит будет пререкаться с наглым норвежским мальчишкой, который, прикрываясь званием арбитра, откровенно подыгрывал их противникам. Книги оказались на редкость тяжелые, и Клара испугалась, что не донесет их до хранилища, не рассыпав по дороге. Она закинула ремешок сумки как можно дальше на плечо и, обхватив стопку книг обеими руками, осторожно двинулась вперед, стараясь не поскользнуться на вощенном паркете галереи.

К счастью, на полпути, когда силы Клары почти иссякли, откуда-то из-за поворота неожиданно вынырнул Ури и вежливо предложил ей свою помощь, которую она немедленно приняла, хоть после вчерашней ночи решила избегать прямого контакта с сыном. Подхватив у нее увесистые кожаные тома, он зажал их в сгибе локтя и пошел рядом с ней. С облегчением расправляя затекшие руки и плечи, Клара почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась. Из слабо освещенного дверного проема, ведущего куда-то в глубь библиотеки, за ними следила неотступная Лу Хиггинс, взгляд которой светился сосредоточенным интересом. Перехватив этот любопытный взгляд, Клара вдруг увидела себя и Ури со стороны, как бы глазами Лу, и, невольно любуясь пружинистой грацией сына, впервые в жизни подумала о нем не как о своем детеныше, а как о взрослом мужчине, чьем-то любовнике. А подумав о нем так, она вдруг перестала бояться его осуждения – ведь он не отчитывается перед ней в своих любовных делишках, почему же она должна отчитываться перед ним? Наслаждаясь этим мимолетным освобождением от постоянно гложущего ее чувства вины перед сыном, она спросила легко и непринужденно:

– С чего бы это такой приступ вежливости?

– Это вовсе не вежливость, а моя прямая обязанность, – не глядя на нее пробормотал сквозь зубы Ури, который все еще был во власти своих комплексов и продолжал наказывать ее за неверность.

– В чем обязанность? Носить за мной книги? – поддразнивая его, хохотнула она.

– Нет, сопровождать тебя по дороге на совещание. Чтобы какой-нибудь хмырь не перехватил тебя во мраке у входа в хранилище, – угрюмо пояснил Ури, свободной рукой отворяя тугую дубовую дверь, выводящую на каменную дорожку к часовне. Очевидно, там, за дверью, он обнаружил какое-то препятствие и резко остановился, так что Клара с размаху налетела на него сзади и щекой ощутила, как напряглись мышцы его спины. Она еще не успела спросить его, в чем дело, как он расслабился и, придерживая дверь плечом, чуть отстранился, пропуская мать вперед.

Она шагнула за порог и увидела Яна. Он стоял на лужайке перед дверью с сигаретой в зубах, явно поджидая ее, он ведь знал, куда она должна была идти после завтрака. Вчера ночью у них из-за этого опять вышла небольшая размолвка, и Кларе с трудом удалось уговорить его перетерпеть еще пару дней, пока она будет страшно занята. Зато, уверяла она его, она постарается закончить свои изыскания на три дня раньше, чем предполагала, но для этого сейчас ей придется поработать более напряженно, так что она даже не будет приходить к чаю. Ян, конечно, огорчился и не поверил ей, хотя она не обманывала его, обещая провести с ним последние три дня. Меир предупредил ее, что в окончательном совещании ей участвовать не придется, так как арабская гордость принца не позволяет ему принимать важные государственные решения, имея партнером женщину. В другое время, услышав такое, она бы с негодованием отказалась от всего этого оскорбительного проекта, но на этот раз она была счастлива, что ей удастся выкроить несколько дней для Яна.

Сейчас он, наверно, хотел договориться с ней на вечер и, увидев ее в сопровождении нагруженного книгами Ури, попытался его оттеснить.

– Можно мне? – спросил он протягивая руку к книгам.

– Нет уж, я взялся, я и донесу, – не замедляя шага хмуро отстранил его Ури.

Обостренный взгляд Клары с болью зарегистрировал обиженно дрогнувшие ресницы Яна, но она, преодолев первое естественное побуждение, не замерла перед ним, как кролик перед удавом, а, любезно кивнув, прошла мимо, мерно цокая каблучками по камням дорожки. Хоть колени у нее подгибались, она шла, высоко подняв голову, остро ощущая затылком напряженный взгляд сына и зная, что оборачиваться нельзя.

Зато во время совещания она дорого заплатила за свою железную выдержку. Как только белокурый норвежец привычно сцепился с Амитом, Клару прошибла такая жаркая дрожь, что она на миг отключилась и чуть не потеряла сознание. Но никто из ее увлеченных спором собеседников, к счастью, ничего не заметил, даже когда она, кое-как справившись с дрожью, бессильно задремала, уронив голову на ручку кресла. Это был странный полусон-полуобморок, – она как бы слышала все, что говорили преувеличенно любезные голоса спорщиков, и в то же время участвовала в какой-то головокружительной погоне, в которой то ли Ури гнался за Яном, то ли Ян за Ури, то ли оба они за ней.

К реальности Клару вернул несколько раз повторенный вопрос, с которым обращался к ней английский представитель принца сэр Эндрью Грант, скрывающий свой титул под личиной доктора Поттера провинциального лицея для мальчиков директора. Она с трудом разлепила налитые свинцом веки и постаралась понять суть того, о чем спрашивал ее мнимый доктор Поттер. Пытаясь скрыть свое состояние, она торопливо открыла один из принесенных ею томов и начала листать его в поисках нужных страниц. Вид хорошо знакомых чертежей и карт постепенно успокоил ее смятенную душу и прояснил замутненное сознание. Она отхлебнула пару глотков крепкого кофе из фарфоровой чашки, заботливо поставленной перед ней полковником Амитом, таким забавным в пасторском воротничке, и, разом отрешившись от своих неразрешимых проблем, включилась в обсуждение. Мысль ее заработала четко и точно – она знала каждый ручеек и каждый источник на своей земле, и никто не мог бы втереть ей очки и сбить с толку.

Сэр Эндрью Грант был серьезным противником, он тоже неплохо знал все ручейки и источники Иудеи и Самарии, и бескомпромиссная схватка с ним над чертежами системы водоснабжения этих провинций так увлекла Клару, что она даже не заметила, как промчалось время до обеда. Она почувствовала, что умирает с голоду, только когда Толеф Сигге порывисто вскочил и ринулся к лестнице, едва касаясь пола крупными ступнями в пестрых шерстяных носках. Чувствуя легкое головокружение, Клара поспешила за ним – ведь утром спазм тревоги так стискивал ей горло, что она не смогла проглотить даже ложку овсянки, не говоря уже о чем-нибудь более существенном.

После долгого напряженного разглядывания ярко освещенных чертежей часовня показалась Кларе еще более сумрачной, чем обычно. А, может, у нее просто потемнело в глазах, когда в мерцающем круге, выхваченном из мрака пламенем неполной дюжины оплывших свечей, она увидела Меира в полотняной панамке, держащего на сворке крошечного сердитого пуделя. При виде выходящей из двери хранилища толпы пудель натянул сворку и с несоответствующей его размеру яростью бросился в атаку. Меир подхватил пуделя на руки и увещевательно забормотал ему что-то по-французски, охватывая при этом Клару масляным взглядом своих длинных восточных глаз.

«Еще Меира мне тут не доставало!» – неизвестно кому пожаловалась Клара и ускорила шаг, подгоняемая голодом и желанием поскорей выскользнуть из-под его взгляда. Но как она ни спешила, к обеду они опоздали, – когда они как бы разобщенной, но все же заметно единой группой ввалились в трапезную, обед уже давно начался и суп был холодный.

Да Бог с ним, с супом! Клара так проголодалась, что и холодный суп был ей по вкусу, зато сесть рядом с Яном ей не удалось – он, как и за завтраком, весело хохотал в беззаботной компании, собравшейся за американским столом. Хорошеньким американским дамам явно нравился остроумный чешский профессор, который поражал их европейской эрудицией и парадоксальной смелостью суждений, два месяца назад покорившей и привередливую Клару. К ее удивлению, Ури тоже оказался за американским столом, хотя Лу Хиггинс сегодня там не было. Он, как и Ян, словно бы не заметил ее появления в трапезной, однако Клара пару раз перехватила его взгляд, украдкой брошенный в ее сторону, пока он заливисто смеялся в унисон общему веселью. В этом взгляде ей почудилась теплота и сочувствие, – может, сын все же одумался и простил ее? А, может, он пожалел ее, видя, с какой легкостью Ян предпочитает ей общество других очарованных им женщин?

У Клары не хватило сил дождаться, когда публика за американским столом прервет свою оживленную беседу и начнет расходиться. На нее вдруг навалилась смертельная усталость, вполне, впрочем, объяснимая бессонной ночью и напряженным рабочим днем. С трудом поднявшись из-за стола она последним усилием воли преодолела крутые ступени винтовой лестницы и, как была, в элегантном деловом костюмчике, плюхнулась в постель, натянула на голову одеяло и вмиг заснула.

Во сне ей привиделось, как в комнату вошел Ян, окликнул ее по имени и, не получив ответа, зашелестел бумагами на ее письменном столе. Она хотела позвать его, но не найдя в горле инструмента для произнесения слов, просто поманила его рукой, а, может, вовсе и не поманила, а только хотела поманить. Он однако подошел и, склонившись к ней, на миг прижался к ее виску знакомыми теплыми губами, от прикосновения которых тело ее стало невесомым и вознеслось куда-то в заоблачные выси. Она попыталась отодвинуться поближе к стене, чтобы дать Яну возможность лечь рядом с ней, но какая-то неведомая сила все время отталкивала его прочь, и руки Клары, стараясь удержать его, опять и опять погружались в ускользающие между пальцев хлопья тумана.

Потом подул холодный ветер, превращая эти хлопья в осколки льда, которые стали рассыпаться по полу со странным, почти металлическим стуком. От этого стука у Клары началась убийственная головная боль, а стук все усиливался и усиливался, так что она в конце концов сорвалась с облака вниз и была вынуждена открыть глаза. Она лежала на кровати в своей комнате, а в дверях маячила фигура Ури, монотонно твердящего по-немецки:

– Пора вставать, ваше величество.

Клара схитрила и на секунду опять провалилась в сон, но Ури безжалостно тряхнул ее за плечо и снова повторил, что ей пора вставать.

– Выйди из комнаты! – хрипло велела она ему, надеясь украсть еще несколько мгновений сна. Но Ури ей не поверил:

– Можешь встать при мне, – не согласился он и, потянув с нее одеяло, укоризненно добавил:

– Тем более, что ты даже не раздевалась. А меня мама в детстве учила, что спать в одежде – предел морального падения.

Эта мальчишеская наглость ее окончательно разбудила, и она вдруг нашла в себе силы поставить сына на место задорно, почти весело:

– Я думаю, ты с тех пор познал другие пределы морального падения.

Кажется, ее слова задели его за живое, потому что он внезапно перестал паясничать и сказал серьезно:

– Ладно, пошутили и хватит. Давай, собирайся, тебя уже все ждут.

Она глянула на часы и ужаснулась: она проспала не только послеобеденный чай, но и время начала совещания. Значит, условиться с Яном на вечер ей снова не удастся, тем более, что было решено не делать перерыва на ужин. А если все же попытаться зайти в гостиную? Клара громко откашлялась и произнесла нерешительно:

– В горле страшно пересохло. А что, если я зайду выпью чашку чая?

Но Ури был непреклонен:

– Чай ты выпьешь в хранилище. Я видел, как туда понесли два больших термоса.

И в ответ на ее умоляющий взгляд добавил:

– Не смотри на меня так, его все равно там нет. Он пошел в читальный зал рыться в каталоге старинных рукописей.

Клара задохнулась было от такой дерзости, но от неожиданности не нашлась сразу, как его отбрить. Да и за что, собственно? Он был ее сыном и умел читать ее мысли, так же, как и она – его. Единственно, что ей оставалось, чтобы его подразнить, это прикинуться арестанткой, которую угнетает конвоир. Она причесала волосы, напудрила нос и спросила кротко:

– Но хоть в уборную зайти можно?

Ури сверкнул на нее сердитым глазом:

– На одну минуту, не больше.

– И на том спасибо, добрый господин начальник, – ехидно выдохнула Клара, выскальзывая за дверь.

На дорожке, ведущей к часовне, она все же не удержалась и посетовала:

– Если мы будем регулярно ходить здесь парой, кто-нибудь может подумать, что у нас роман.

За что и получила очередную пощечину:

– Так подумает только тот, кто не заметил, что у тебя роман с другим.

Когда Клара, бросив, наконец прощальный взгляд на хмурое лицо сына, закрыла за собой тяжелую дверь хранилища, она вздохнула с облегчением. Она всегда прозревала в Меире следы особо изощренного садизма, но на этот раз он превзошел самого себя. Ведь такое случайно не придумаешь – приставить к ней стражем Ури, авторитарную ревность которого Меир когда-то испытал на себе! Впрочем, времени думать об этом у нее не было – сэр Эндрью Грант с нетерпением поджидал ее, чтобы представить свой новый, абсолютно неприемлемый план.

На упорную борьбу с ним за каждый квадратный сантиметр спорных земель ушло все время до ужина, который им принесли в прикрытых серебряными крышками кастрюльках и сервировали на тесной площадке лестницы, ведущей вниз от двери к хранилищу. Чтобы их групповое отсутствие не слишком бросилось в глаза остальным, а, возможно, и по другим, неведомым Кларе причинам, сэр Грант и босоногий норвежец – он с отвращением стянул с себя носки, как только ступил на первую ступеньку лестницы, – ушли ужинать в трапезную. А на смену им явился льстивый итальянский профессор Басотти, который наверняка не был итальянцем и, весьма возможно, не был и профессором. Разговаривая с ним, Клара чувствовала себя мухой, попавшей в банку меда, – его весьма изысканный ум базировался на каких-то других, возможно, не менее основательных, но нисколько не совпадающих с Клариными законах логики. Буквально каждое общепринятое представление он выворачивал наизнанку и решительно отвергал, предлагая взамен новое, никак не вяжущееся с тем, чему учили Клару великие европейские гуманисты и чем привыкла руководствоваться всю свою сознательную жизнь.

То ли английский язык Басотти был недостаточно хорош для Клары, то ли ее английский был недостаточно хорош для него, но она увязала в грамматических несоответствиях его сложносочиненных предложений, из которых она не находила выхода ни в какой разумный смысл. Одно она могла сказать со стопроцентной уверенностью: акцент у него был арабский. Уж что-что, но арабский акцент она узнавала всегда, как бы мало заметен он ни был!

Клара безумно устала от трехчасового безрезультатного поединка с самозваным профессором Басотти, тем более, что Арье Амит больше помалкивал и ничем ей не помогал. К началу одиннадцатого она не выдержала и запросила пощады. Однако сразу уйти не удалось, пришлось потратить еще не меньше десяти минут на то, чтобы уложить в сейф магнитофоны, а также все протоколы и чертежи. В часовню Клара вышла в сопровождении Амита, который, как ей показалось, устал не меньше, чем она.

– Пойдешь пить чай? – спросила она его.

– Не нужно мне никакого чая, я иду спать. Этот левантийский змей кого угодно может свести с ума, – пожаловался Амит, расставаясь с Кларой у дверей гостиной.

Оказалось, что и Кларе чай был ни к чему. Хоть чаепитие в гостиной было в разгаре, она не нашла Яна ни в одной из оживленно болтающих группок. К ее удивлению, в гостиной не было также ни Ури, ни Лу Хиггинс. Куда они могли отправиться все вместе? А, может, Ури отправился куда-нибудь сам по себе, а Ян в компании Лу?

Вдобавок ко всему Брайана тоже не было, что сильно увеличивало количество возможных комбинации. Клара сама налила себе остывший чай, устроилась за уединенным столиком между роялем и окном и, устало откинувшись на спинку кресла, стала обдумывать свои дальнейшие действия. Пожалуй, было бессмысленно сидеть здесь в ожидании Яна, но она еще не смирилась с тем, что сегодня ей не удастся его увидеть. Бойкие американские дамочки, правда, все были в наличии. Клара не поленилась и тщательно пересчитала их дважды, но, как видно, Яну подвернулись другие соблазнительные возможности. Или, уязвленный ее утренним нежеланием перекинуться с ним парой слов в присутствии Ури, он нарочно ушел, чтобы ее наказать?

В тысячный раз перебирая в уме все эти неутешительные варианты, она краем глаза следила за броуновским движением профессора Басотти, который бродил по гостиной с чашкой в руке в поисках подходящей компании для приятного завершения трудового дня. Сперва он подсел было к американским дамам, но они спугнули его слишком громким взрывом смеха так, что он сорвался с места и снова принялся кружить между столиками, вглядываясь в оживленные лица. Искал ли он кого-то или просто хотел сесть подальше от нее и от сэра Эндрью Гранта, который, утопая в глубоком кресле у рояля, наслаждался музыкой, струящейся из-под искусных пальцев противного норвежца, по случаю вечернего часа облачившегося в белую шелковую рубаху с кружевным воротником. Клара не удержалась и, наклонившись за нарочно оброненной ложечкой, заглянула под рояль, – нога его, энергично нажимающая на педаль, была босая. Хотя хозяин ноги, казалось, был полностью погружен в мир музыки, он каким-то чудом перехватил любопытный взгляд Клары и, не прерывая игру, бросил ей через плечо:

– Это повышает мой контакт с роялем. Босой ногой я чувствую его гораздо лучше.

Клара кивнула ему понимающе, хоть про себя с раздражением подумала, что он просто интересничает. А, впрочем, пусть интересничает, какое ей дело? Басотти тем временем набрел на французскую пару, приютившуюся у овального столика недалеко от буфета. При виде приветливых улыбок французов он сделал было шаг в их сторону, но что-то вдруг насторожило его, и он со сдержанным полупоклоном прошел мимо них, поспешно отхлебнул глоток чая, бережно поставил чашку на буфет и направился к выходу.

«Как странно, – подумала Клара, – он их искал и нашел или они его испугали?» Ей даже захотелось подойти к этим французам и затеять с ними светскую беседу, чтобы выяснить, кто они или за кого себя выдают, – ведь здесь, кажется все, кроме нее и Яна, выдавали себя за кого-нибудь другого. Клара поднялась с кресла и понесла свою чашку к буфету, обдумывая план атаки. Это давало ей внутренний повод еще немного потолкаться в гостиной, не чувствуя себя униженной непонятным отсутствием Яна. Поставив чашку и блюдце на полированную доску буфета, Клара как бы случайно заметила этих французов, одиноко скучающих вдали от остальных: он был невысокий, сухощавый, с тонкими усиками и благородной проседью в темных волосах, она – на полголовы его выше и на двадцать лет моложе, с пышным бюстом и медно-красным, свежекрашеным каре, выгодно оттеняющим ее высокие скулы и широко расставленные глаза.

– Почему вы сидите здесь, в уголке, вдали от общего веселья? – развязно спросила Клара, обращаясь к женщине. – Мне тоже одиноко, давайте познакомимся. Я – Клара Райх.

– Мы еще не привыкли к здешним порядкам, – ответила та с сильным французским акцентом, осторожно касаясь пальцев Клары, словно опасаясь обжечься.

– Ивонн де Витри, – добавила она и представила мужа, который только вежливо кивнул, даже не делая попытку протянуть Кларе руку. – Мой супруг, профессор Этьен де Витри, из марсельского университета.

– А что вы преподаете? – обернулась Клара к профессору де Витри, игнорируя его явное нежелание вступать с ней в контакт.

– Историю крестовых походов, – нехотя ответил он, подчиняясь требованиям хорошего тона. Как только первые слова слетели с его уст, Кларе стало ясно, почему эти двое не присоединились к другим участникам веселого ночного чаепития: английский язык надутого сноба де Витри был из рук вон плох. И акцент у него был еще более арабский, чем у мнимого профессора Басотти.

«Вот ты какой! Так получай!» – мстительно воскликнула Клара про себя, и произнесла с лучезарной улыбкой, магическую силу которой она не раз проверяла на многих представителях сильного пола:

– Ах, как интересно! Ведь я только вчера прилетела из Иерусалима и могу передать вам привет непосредственно от гроба Господня.

Фраза получилась исключительно дурного вкуса, но Клару это не смутило, как не смутило ее и то, что профессор де Витри, не в пример многим, остался равнодушен и к ее чарам, и к упоминанию гроба Господня – уж не мусульманин ли он был? У Клары на кончике языка уже вертелись коварные вопросы, способные если не разоблачить этого очередного самозванца, то по крайней мере сбить с него спесь, но тут их разговор неожиданно принял новый оборот.

– О чем вы тут шепчетесь? – воскликнул за спиной Клары раскатистый тенорок с сильным акцентом, незнакомым, но, несомненно, не арабским. – Если у вас есть секреты, расскажите их и мне!

Она быстро обернулась на этот шутливый призыв и увидела перед собой невысокого крепкого мужичка с окладистой русой бородой, одетого в вышитую цветными нитками жилетку поверх яично-желтой рубахи. Весь его облик был столь неуместен в этих церемонных стенах, что Клара на миг опешила, не понимая, как она не заметила его раньше.

– А жратва тут ничего, вполне приличная, – словоохотливо продолжал мужичок, не обращая внимания ни на удивленное молчание Клары, ни на ледяное неодобрение в глазах четы де Витри. – Кто б мог подумать? Ведь говорят: если хочешь похудеть, найми повара англичанина.

И оглушительно захохотал, призывая остальных разделить его радость по поводу столь удачно придуманной шутки. Их безмолвное нежелание присоединиться к его веселью, ничуть это веселье не пригасило. – А хочешь обеднеть, найми сторожа румына! – продолжил он, сияя восторгом от собственного остроумия. – А хочешь ожидоветь…

На этой тираде терпение Клары иссякло:

– Вы гость библиотеки? – решилась она, наконец, перебить разбитного мужичка и тут же смутилась, почувствовав бестактность своего вопроса. Зато мужичок нисколько не смутился.

– Ясно, что гость, а кто ж еще? – без тени обиды подтвердил он. – Просто я сегодня не стал надевать рясу по случаю приезда. В поезде без рясы куда сподручней ехать. Да если по этим их лестницам на пересадках в рясе бегать, запросто можно шею сломать.

– Так вы священник? – догадалась Клара.

– Ну ясно, священник, а кто ж еще! – еще радостней подтвердил мужичок и только тут сообразил представиться. – Отец Георгий, иерей Златовратской православной церкви города Бухареста.

Тут уж супругам де Витри не осталось ничего иного, как пожать протянутую отцом Георгием руку и тоже официально представиться.

– Какая отличная компания! – восхитился простодушный румын, услыхав имена своих собеседников. – За такое знакомство нужно выпить!

– Выпить? – недоуменно переспросил де Витри. – Что здесь можно выпить в такой поздний час?

– А это уж мой секрет! – хитро прищурился румынский иерей и весело подмигнул Кларе. – Сейчас мы все поднимемся в мою комнату, и я вас угощу. Нужно только утащить отсюда чашки, а то у меня есть всего один стакан для чистки зубов.

Ивонн попыталась что-то возразить, но де Витри, перекинувшись с румыном парой быстрых французских фраз, метнул в ее сторону короткий выразительный взгляд, и она тут же прикусила язык. Стало ясно, что они принимают предложение отца Георгия, согласия же Клары никто не спрашивал, оно как бы подразумевалось само собой, – у нее даже возникло ощущение, что супруги де Витри предполагают, будто эта ночная выпивка затеяна румыном в ее честь. Пока супруги искали чистые чашки, Клара спросила иерея:

– Вы хорошо говорите по-французски?

– Совсем не говорю, – охотно отозвался тот.

– А как же? – Клара вопросительно кивнула на возвращающихся де Витри.

– Зато я говорю по-румынски! – самодовольно захохотал священник. – А это одно и то же!

Когда они, захватив чашки, гуськом двинулись к выходу, Клара замешкалась у буфета. С одной стороны ей не хотелось возвращаться в одиночество своей неуютной кельи, так и не дождавшись Яна, с другой – она была не уверена, следует ли ей ввязываться в это сомнительное приключение. Однако когда отец Георгий, дойдя до двери, заметил ее отсутствие и на всю гостиную объявил, что они ее ждут, Клара перехватила любопытный взгляд сэра Эндрью, который, несмотря на охвативший его музыкальный экстаз, все это время, по-видимому, за ней следил. Чего он ждал от ее визита к румынскому иерею, который возможно был такой же иерей, как полковник Арье Амит пастор? Невысказанный вызов в глазах сэра Эндрью заставил Клару взять свою чашку и против собственной воли последовать за этой, ничем не привлекающей ее процессией темных личностей.

По дороге отец Георгий многословно хвастался замечательной сливовой водкой «цуйкой», которой он собирался их угостить. Особо важным ее достоинством была ее исключительная крепость, – при соблюдении всех правил возгонки она могла превысить семьдесят градусов.

Завороженные его неумолкающим голосом они миновали поворот к ведущей наверх винтовой лестнице, прошли по застекленной галерее мимо запертого на ночь читального зала и оказались в тускло освещенном коридоре, о существовании которого Клара даже не подозревала. Де Витри дал идущему впереди румыну короткое указание по-французски, и тот резко свернул в другой темный коридор, пропахший чем-то съестными прогорклым. Тут Клара не выдержала и спросила, куда, собственно, они идут.

Ивонн о чем-то посоветовалась с мужем по-французски, после чего по-английски ответила Кларе:

– К лифту. У моего мужа больное сердце, ему нельзя ходить по лестницам.

– Но мне сказали, что в библиотеке нет лифта, – усомнилась Клара, в ответ на что де Витри пояснил, с видимым усилием подбирая английские слова:

– Это не обычный лифт, а специальный подъемник для тех, кто не может идти вверх по лестнице.

Они продолжали углубляться в запутанный лабиринт коридоров, пока де Витри не остановился возле двустворчатой двери, явно ожидая, что кто-нибудь ее отворит. Хоть Кларе приходилось по работе сталкиваться со множеством высокопоставленных людей, она ни у кого не встречала такой авторитарной манеры, как у Этьена де Витри. Поспешно подскочивший к нему отец Георгий распахнул обе створки двери в гулкую пустоту, откуда на них пахнуло сыростью. Ивонн щелкнула выключателем и осветила длинный сводчатый зал, из одного угла которого взмывала вверх крутая лестница, настолько узкая, что на ней не могли бы разойтись два человека, идущих друг другу навстречу.

Рядом с лестницей параллельно ей возносились вверх и исчезали в большом отверстии в потолке два наклонных рельса, в нижнем основании которых было укреплено кресло на шарнирах. Де Витри со сдержанной гримасой страдания опустился в это кресло и позволил Ивонн пристегнуть его ремнями, крест накрест переброшенными от одного подлокотника к другому. Проверив надежность ремней и пряжек, она включила рубильник на стене, и кресло со скрежетом поползло по рельсам вверх, сохраняя вертикальное положение при помощи какого-то хитроумного устройства. Де Витри закрыл глаза, явно избегая смотреть на неспешно увеличивающийся зазор между ним и полом, а Ивонн стала подниматься по лестнице, стараясь все время быть на одном уровне с мужем.

Отец Георгий вежливо простер перед Кларой короткопалую крестьянскую ладонь и галантно произнес:

– Дамы идут впереди.

– На случай, если там заминировано? – засмеялась Клара и двинулась вслед за Ивонн. Кресло с де Витри ползло наверх медленно, так что у отца Георгия было достаточно времени, чтобы по пути изложить Кларе хорошо известные у них в Румынии детали еврейско-масонского заговора. Поскольку лестница была очень крутая, у Клары не хватило дыхания дать достойную отповедь этому примитивному идиоту, и потому, когда они, наконец, добрались до второго этажа, у нее пропала всякая охота пробовать его хваленную цуйку.

Однако из какого-то неуместного, впитанного ею с молоком матери чувства приличия она безропотно пошла по бесконечному извилистому коридору вслед за освободившимся от ремней де Витри. За одним из поворотов навстречу им выскочил из своей комнаты японец без пиджака, но в ловко завязанном модном галстуке поверх белой крахмальной сорочки. Увидев идущую по коридору веселую компанию, он спросил с чудовищным акцентом:

– Куда это вы все идете?

– Пробовать цуйку! – гордо сообщил ему румын.

Японец застыл в недоумении. Даже невооруженным глазом было видно, как его внутренний компьютер ищет в своем словаре слово «цуйка» и не находит. Он так бы и стоял посреди коридора, загораживая им дорогу, если бы Ивонн не догадалась объяснить ему, что «цуйка» – это крепкий алкогольный напиток, созданный румынской православной церковью. Очарованный этой оригинальной комбинацией, японец робко попросил разрешения к ним присоединиться.

В перетасовке, происшедшей в результате присоединения японца, Клара умудрилась оказаться замыкающей их маленького дружного строя. Петляя в хвосте этой разноязыкой процессии, она вдруг увидела себя со стороны и ужаснулась. Кто эти люди? Зачем она согласилась с ними идти? Куда они хотят ее заманить?

Не найдя ответа на эти вопросы, она круто развернулась и стремительно зашагала в противоположную сторону. Завернув за первый поворот коридора, она услыхала за спиной настойчивый тенор отца Георгия, призывающий ее вернуться, и ускорила шаг, опасаясь погони.