В краю солнца Парсонс Тони

30

В жемчужно-сером свете утра жена устроилась позади меня на мотоцикле, и мы поехали на пляж посмотреть на обуглившийся скелет «Длинного бара».

На дороге стояли люди – глазели на черные мокрые развалины, указывали на покореженные металлические табуреты, кучи битого стекла и овальную стойку, похожую на лодку, которую подожгли, затопили, а потом, мокрую и обезображенную, вытащили на поверхность.

Тесс прижалась лицом к моей спине.

– О боже… – проговорила она. – Что же он наделал…

Вскоре люди начали расходиться. Подобные зрелища интересовали их мало. Жители Пхукета не из тех, кто останавливается поглядеть на разбившийся автомобиль: они наблюдают подобные сцены слишком часто. Вид пожарища не произвел на них особого впечатления: совсем недавно они видели еще и не такое. Выгоревшее здание снесут, сравняют с землей, и вскоре от «Длинного бара» останется только смутное воспоминание, а на его месте вырастет что-то новое. И вообще, пора заниматься делами: снаряжать детей в школу, ловить рыбу, предлагать туристам прогулки на слонах, массаж ног, кулинарные курсы и поездки на соседние острова. «Длинный бар» полыхал всю ночь, однако на следующее утро жизнь на белой песчаной полосе Най-Янга продолжалась как ни в чем не бывало. Королевская тайская полиция опечатывала дымящиеся руины, огораживая желтой клейкой лентой участок берега от середины дороги до самого моря.

– Где он? – спросила Тесс. – Где он, Том?

– Не знаю. Ударился в бега?

На дороге стояло пять белых с бордовым пикапов Королевской тайской полиции. «Не многовато ли для пожара в пляжном баре?», – подумал я, но потом заметил, что у ног облаченных в коричневую форму полицейских аккуратно уложены в ряд три мешка для трупов.

Один из копов наклонился и застегнул последний мешок на молнию. Прежде чем она закрылась, я успел увидеть то, что осталось от лица. Покойника я не узнал, зато узнал три взятых напрокат «Харлея», которые по-прежнему стояли на дороге, целые и невредимые.

Коп выпрямился и посмотрел на нас. Это был Сомтер. Он не сделал ни малейшего движения в нашу сторону, но я понял, что просто так уехать не смогу. Сначала придется ответить на его вопросы, даже если он сам знает на них ответы. Потом я увидел рядом с ним высокого человека в надвинутой на лицо зеленой бейсболке с золотистым драконьим гребнем.

– Что здесь делает Майлз? – спросил я.

– Наверное, они были гражданами Великобритании – те, в мешках, – ответила Тесс. – Думаю, поэтому он здесь.

Я ясно представлял себе, как все произошло. Напились и заснули прямо на полу. Ник даже их не заметил.

Потом я увидел, как посреди развалин беснуется и плачет Фэррен, и вспомнил, что ни одно заведение на пляже не застраховано. Если огонь или вода забирали принадлежащее тебе, то забирали навсегда.

– Нужно их найти, – сказала Тесс. – Ника и Кай. Нужно их найти прежде, чем найдет кто-нибудь другой.

– А дальше что? Провести контрабандой через границу? Ник же не визу просрочил, не сомнительными сделками с недвижимостью занимался. – Я кивнул на мешки с трупами, которые осторожно укладывали в кузов белого с бордовым пикапа. – Просто так ему это с рук не сойдет.

– Я боюсь не полиции, – ответила Тесс. – Я боюсь Фэррена.

Перед пляжным домиком стоял мотоцикл с морозильной камерой в люльке: Чатри приехал искать сестру. Услышав рев «Роял Энфилда», он появился в дверях, растерянный и оглушенный. Чатри был одет в школьную форму и держал в одной руке рюкзак, который волочился за ним по земле.

Тесс позвала его по имени. Чатри отвернулся, стараясь не расплакаться, и я впервые ясно увидел, что он еще ребенок.

– Она не возвращалась домой, – сказал мальчик.

Тесс обняла его одной рукой, и они вместе пошли между деревьями в сторону мангровых зарослей. Поравнявшись со столиками для пикника, которые остались со времен национального парка, они остановились и долго разговаривали, а потом Тесс вернулась. Одна.

– Чатри отказался ехать с нами, – объявила она. – Он хочет остаться здесь и ждать сестру.

– За него можешь не волноваться, – ответил я, хотя сам не верил в то, что говорил.

Чатри прошел между казуаринами и остановился посреди пустынного белого пляжа Май-Кхао. Он вытащил из рюкзака книгу и швырнул ее в чистую голубую воду. За первой книгой последовала вторая.

Внезапно Чатри окаменел: посреди Андаманского моря возникла гладкая мускулистая трубка. Потом появилась вторая трубка, а потом еще и еще. Вскоре головы слонов прорвали поверхность воды, и животные начали свой торжественный выход на берег.

Мальчик так и застыл с новенькой тетрадкой в руке и во все глаза смотрел, как поднимаются из моря исполинские звери. Их огромные головы кивали, словно подтверждая, что это не сон, а веки с похожими на паутину ресницами смаргивали потоки воды, бегущей по древним мордам в бездонные пасти. Вода летела брызгами с ушей, текла по серым шкурам, капала с тел махаутов, которые сидели на спинах гигантов, держа в руках сверкающие на солнце серебристые крюки.

Но мы смотрели прямо сквозь погонщиков и не замечали ничего, кроме слонов, выходящих из моря.

А потом мы отвернулись и зашагали обратно к мотоциклу, и больше я ничего не видел.

Я шел по дому вслед за девушкой.

Это был традиционный дом в южном стиле, рассчитанный и на жару, и на дождь. Фасад выходил на реку, высокая двускатная крыша, которая по-тайски называется панья, нависала над парадным крыльцом. Внутри было просторно и прохладно. Босые ноги девушки ступали по полу совершенно беззвучно.

– Прошу вас, – сказала она, улыбаясь и отводя взгляд.

Она отличалась от большинства тайских женщин. У всех таек, которых я знал, от Кай до госпожи Ботен, взгляд был ясный и уверенный. Они смотрели собеседнику прямо в глаза, как будто им нечего стыдиться. Эта же девушка держалась смущенно, и вряд ли только потому, что я пришел сюда без приглашения.

Детей в доме не было. Повсюду царила тишина, на полу не валялось никакого хлама, а немногочисленная мебель – массивный журнальный столик на изогнутых ножках, плетеный диван, обитый красным шелком, старинные деревянные статуэтки незнакомых мне богов – стояла ровно, как на выставке. Раздвижные стены сейчас держали открытыми, чтобы в комнаты проникла утренняя прохлада.

Мы нашли Джеймса Майлза на веранде с видом на сад. Завернувшись в белый хлопчатобумажный халат, он сидел за маленьким столиком, накрытым на двоих, и читал утренний выпуск «Таймс», вернее, присланную по факсу копию. Я впервые видел его без обычной зеленой бейсболки, которая лежала тут же, рядом с худой серой кошкой. Майлз оказался совершенно лысым.

– Ваш друг, – объявила девушка, улыбаясь в пространство.

Я поблагодарил ее за любезность и вдруг понял, что в ней не так. На шее у девушки было адамово яблоко.

– Том, – произнес Джеймс Майлз, слишком хорошо воспитанный, чтобы проявить удивление или неудовольствие.

Одним плавным движением он поднялся на ноги, пожал мне руку и надел бейсболку с драконьим гребнем, потом поправил халат, и я с удивлением заметил, что для своего возраста он прекрасно сохранился. Если когда-то Майлз и пил в Бангкоке запоями, по нему этого было не видно. Он пересадил серую кошку на другое место, и та недовольно пискнула.

Майлз потягивал тот же имбирный напиток, что массажистки с Най-Янга. Предложил и мне. Вообще Майлз безупречно играл роль радушного хозяина: можно подумать, он меня ждал.

– Красивый дом, – заметил я.

– Спасибо. Мы живем здесь уже несколько лет.

Он замолчал, словно раздумывая, стоит ли назвать мне имя девушки с адамовым яблоком. Наконец решил, что не стоит, и добавил:

– Мы здесь очень счастливы.

Он вздохнул и обвел глазами сад. Сад был необычный: ничто в нем не росло в почве – только в горшках. На выложенной плиткой и окруженной высокой стеной площадке стояли терракотовые кашпо с фиолетовыми цветами и краснолистыми растениями, а рядом – огромные кувшины с нарисованными драконами – онг мангкорн, как называют их тайцы, – в которых росло все, от чего-то похожего на водяные лилии до карликовых деревьев с шипастыми стволами.

– Мой сосед господин Ботен говорит, что любовь тайцев к таким садам связана с философией буддизма, – начал я, потягивая имбирный напиток. – Растения, посаженные в почву, кажутся чем-то постоянным. Растения в горшках напоминают нам, что в конце концов все проходит.

– Ваш сосед прав, – улыбнулся Майлз. – Хотя у этой любви есть и практическая сторона: при переезде растение в горшке можно забрать с собой.

Тема эта его явно захватила.

– И еще все тайцы одержимы чистотой и порядком. У них даже есть специальное понятие – риаб-рой.

Майлз отпил из стакана, не глядя на меня, и на секунду маска соскользнула с его лица.

– Вы понимаете, что не должны были сюда приходить, не так ли?

– Я не знал, куда еще мне идти, – искренне ответил я.

Майлз покачал головой:

– Я ничем не могу вам помочь. У вашего друга крупные неприятности – сами знаете.

– Я пришел, потому что меня попросила Тесс, моя жена. Знаю, обо мне вы не слишком высокого мнения, и я вас не виню. Но ее вы, кажется, уважаете.

Какое-то время он молчал. Издалека до нас долетало жужжание маленьких мотоциклов и скутеров – обычный на острове звук. Наконец Майлз потянул за краешек своей бейсболки и покачал головой с видом, не допускающим возражений.

– Вам придется уйти, – объявил он вежливо, но твердо. – Я очень занят.

– Окажите мне одну услугу, – попросил я. – Пожалуйста.

– Я не могу ничего для вас сделать.

– Вы пишете путеводители. Хорошо знаете Пхукет. У вас есть связи.

– Да, – кивнул он. – Я пишу путеводители.

– Я прошу только, чтобы вы помогли мне найти одного человека.

– Хорошо, – согласился Майлз. – Но ваш друг должен немедленно сдаться полиции. Иначе он сделает себе только хуже.

– Я ищу не Ника, а его жену.

– Как ее зовут?

Секунду я просто смотрел на него, а потом ответил:

– Линдси. Ее зовут Линдси.

Проходя через дом, я увидел, как девушка скользит в приглушенном свете со стопкой свежего постельного белья в руках, бесшумно ступая по темно-золотистому деревянному полу.

В полуденном зное я шел мимо больших домов, которые построили более века тому назад китайцы, разбогатевшие на торговле оловом и каучуком.

Кроме меня, на улице никого не было. И туристы, и сами тайцы, если у них нет китайских кровей, редко посещают старый китайский квартал Пхукет-тауна, так что в тот день он принадлежал мне одному. В липнущей к телу футболке я шел по улицам Тханон-Тхаланг, Тханон-Дибук и Тханон-Романи мимо особняков с закрытыми ставнями, которые, казалось, спали за черными кованными оградами. Кремовые, желтые, голубые, дома так хорошо сохранились, что большинство выглядело новыми. Я смотрел на них, и мне чудилось, будто на балконы вот-вот выйдут построившие их суровые предприимчивые китайцы.

Я свернул в боковую улочку и почувствовал жар огня еще прежде, чем его увидел. Старая китаянка жгла в печке ритуальные деньги, чтобы обеспечить себе благополучный переход в загробный мир. Мне пришлось вжаться в стену, чтобы протиснуться мимо нее, но она даже не шелохнулась, а так и продолжала подкладывать деньги в огонь, словно один из нас уже призрак.

Неподалеку от той же улочки стоял храм. Один раз господин Ботен приводил меня сюда. Он объяснил мне, что на тайских указателях храм называется Кваним-Тенг, однако его настоящее, то есть китайское имя – Пужао, а посвящен он Гуаньинь, даосскому божеству милосердия.

Внутри курились благовония, в больших каменных сосудах горели ритуальные деньги. Меня тут же окутало густое облако дыма. Дым не давал дышать и одурманивал мозг; в сочетании с бесчисленными священными статуэтками эффект получался прямо-таки галлюциногенный, поэтому сначала я решил, что он мне просто привиделся. Но это был действительно Ник. Он неподвижно стоял рядом с пожилым китайцем, который гадал на бамбуковых палочках.

Ник посмотрел на меня и слабо улыбнулся:

– Не думал, что меня здесь найдут.

– Я вошел сюда наугад.

От священного дыма у нас обоих слезились глаза.

– Господи, какой же я дурак… – проговорил он.

– Не такой уж и дурак, – возразил я. – Могло быть хуже.

Он горько рассмеялся.

– Ты не сбежал, – добавил я, дотрагиваясь до его руки. – Не попытался перейти границу.

– Я думал об этом – на полном серьезе, Том! Но так и не определился между Лаосом, Камбоджой и Бирмой. В Малайзии меня точно арестовали бы, в Хитроу тоже. Я даже руки хотел на себя наложить. – Он рассмеялся. – Не смог выбрать, что лучше: наглотаться таблеток или броситься под тук-тук. А потом я понял, что не могу ни сбежать, ни покончить с собой, потому что люблю свою жену.

Ник задохнулся от горя и любви и замолчал, а затем поднял горсть бамбуковых палочек.

– Ты знаешь, как ими пользоваться? – спросил он.

– Их нужно встряхнуть и посмотреть, какой номер выпадет, потом зайти в соседнюю комнату и прочитать предсказание. Только вряд ли оно написано по-английски.

Ник слегка встряхнул палочки.

– Думаешь, стоит попробовать? – спросил он с вымученной улыбкой. – Стоит узнать, что готовит мне судьба?

– Ник, я нашел ее. Нашел Кай.

Он смотрел на меня и ждал, все еще сжимая в руке палочки.

– Она в заведении для богатых тайцев, – продолжил я. – Иностранцев туда не пускают.

Ник бросил палочки на пол.

– Я иду. Скажи мне адрес.

– Ник…

– Что?

– Это нехорошее место.

– Какая разница? – сердито спросил он. – Какая, черт побери, разница? Или ты думаешь, это что-то меняет?

Благовонный дым щипал мне глаза, наполнял горло и легкие.

– Нет, – ответил я, – совершенно ничего не меняет.

31

Не снимая левой руки с руля, я взглянул на часы: была практически полночь. За спиной у меня слышалось дыхание Ника. Мы оба смотрели на дом.

– Почти пора, – сказал я.

Мы находились на тихой жилой улице в старой части города. Она вела между двумя рядами одинаковых зданий – так называемых китайских домов-лавок. Это были не огромные особняки за кованными оградами, а узкие длинные постройки, сплюснутые с боков и вытянутые назад. В таких селились когда-то семьи попроще – на первом этаже торговали, на втором жили. Большая часть улицы тонула в темноте. Только в одном старом китайском доме, который теперь числился среди самой дорогой недвижимости на острове, горели все окна.

– Думаю, ты понимаешь, что мы не можем просто взять и войти, – сказал я, не оборачиваясь. – Никто нас туда не пустит.

Молчание. Я повернулся к нему и заговорил резче:

– Ты меня слушаешь?

– Да, – тихо ответил Ник, не сводя глаз с ярко освещенного дома. – Я слушаю. Правда слушаю.

«Роял Энфилд» тронулся с места – легко и неторопливо. Ничем не примечательный мотоцикл, каких в городе сотни. Мы отправились на ночной рынок, расположенный на улице, которая ответвляется от дороги на Бхангнга.

Рынок работал в две смены. Я знал, что через несколько часов торговцы начнут раскладывать на прилавках свежие фрукты и овощи, а повара и их подручные придут, чтобы успеть затовариться в прохладные предрассветные сумерки. Потом откроются лавки, предлагающие суп и лапшу тем, кто рано встает или поздно ложится. Сейчас же рынок представлял собой одну большую барахолку, где прямо из кузовов продавали одежду, поделки, пиратские DVD-диски – словом, все, за что можно выручить парочку батов. Отовсюду гремела тайская поп-музыка.

– Откуда ты знаешь про это место? – спросил Ник.

– Тесс как-то заказывала здесь минеральную воду, – ответил я. – Когда мы только приехали.

Я припарковал «Роял Энфилд», и мы пошли бродить между прилавками. Минут через пять я нашел то, что искал – торговца, продающего безалкогольные напитки оптом. Должно быть, он скупил их по дешевке у обанкротившихся предприятий или подобрал груз, который свалился с тук-тука. Я попросил четыре упаковки минеральной воды, по шесть больших бутылок каждая.

– Минералка? – удивленно спросил Ник. – Но зачем нам…

– Слушай, просто закрой рот, доверься мне, и все будет хорошо. Договорились?

Ник посмотрел на меня в резком желтом свете фонарей, и я заметил, что он больше не выглядит молодым.

– Договорились.

Мы поехали обратно. Когда мы свернули на улицу, застроенную китайскими домами-лавками, Ник выругался: на противоположном ее конце стоял полицейский пикап с выключенными фарами. Даже в тусклом свете фонарей было видно, что в машине только один человек.

Я остановил мотоцикл напротив дома с ярко освещенными окнами и повернулся к Нику:

– Это Сомтер. Он будет ждать нас, когда мы вернемся с Кай. Ждать тебя.

Сначала Ник онемел. Потом его лицо исказилось от злости.

– Ты позвонил ему? – процедил он. – Ты позвонил ему?!

– Другого пути нет. Тебе придется ответить за то, что ты сделал. Сбежать ты все равно не можешь. Если бы я думал иначе, я бы тебя отпустил.

Мы оба посмотрели на бордовый с белым фургон в конце улицы. Сомтер неподвижно сидел за рулем.

– Я ему доверяю, – продолжил я. – Сомтер не варвар. Он хороший человек. Он даст нам пятнадцать минут.

Ник повесил голову. А потом рассмеялся.

Сидя на нагруженном водой мотоцикле, я внезапно засомневался, нет ли иного пути.

– Может, это и не слишком удачный план, – заметил я.

Я надеялся, что Ник пойдет к Сомтеру прямо сейчас.

– Нет, – покачал он головой, – план отличный. Вода нужна всем.

Мы взяли по упаковке в каждую руку и подошли к зданию. Слева от двери был домофон. В динамике раздался треск, и мужской голос спросил что-то по-тайски.

– Нам плао, – сказал я. – Курьер. Доставка воды. Нам плао.

– Не поздновато ли для курьера?.. – пробормотал Ник.

Я не ответил.

В доме долго совещались по-тайски. Когда я уже решил, что план мой не сработал, дверь открылась, и на пороге возник крупный мужчина лет тридцати. Он уставился на нас из темноты, потом отступил в сторону и указал на старые бетонные ступени, ведущие наверх.

– Кхоп кхун крап, – вежливо произнес я.

«Большое спасибо».

Я пригнул голову и направился к лестнице. Ник последовал за мной.

Таец рассмеялся.

– Йинди тон рап!

«Добро пожаловать в Таиланд!».

На лестнице было темно, но со второго этажа лился яркий свет. В дверях мама-сан прощалась с несколькими клиентами лет тридцати-сорока. Хотя это заведение находилось не на Бангла-роуд, выглядела она, как любая тамошняя мама-сан: волосы молоденькой девушки и лицо старухи. Только эта не улыбнулась при виде двух белых мужчин. Наоборот, ее улыбка поблекла и исчезла. Она резко мотнула головой на дверь, и мы вошли.

Никогда еще я не видел ничего похожего.

Мужчины стояли вдоль одной стены, пили и курили. Женщины – вернее, девушки десятью, пятнадцатью, двадцатью годами моложе мужчин – сидели вдоль другой и не пили.

Все девушки были одеты в нечто шелковистое, с глубоким декольте и разрезами по бокам. Видимо, так в представлении мамы-сан выглядели вечерние платья. В центре зала стояло небольшое караоке, и одна из девушек пела в микрофон тайскую песню о любви.

Это была Кай.

– Эй! – рявкнула на нас мама-сан, указывая на стойку в углу, за которой молодой тайский бармен ожесточенно колол лед длинным серебристым пестиком.

Когда я подошел к бармену, он даже не взглянул на меня – только показал кивком головы, чтобы я засунул упаковки с водой под стойку.

Кай допела. Послышались вежливые аплодисменты. Один мужчина отделился от стены и надел ей на шею гирлянду из бумажных цветов. Только тут я заметил, что у всех девушек на шее висят такие же гирлянды.

Так вот как это происходит, подумал я.

В конце ночи администрация обменивает гирлянды на деньги.

А потом я выпрямился и увидел, что дело не заканчивается бумажными цветочками.

Мужчина, который повесил гирлянду на шею Кай, взял ее за руку и с остекленелым взглядом повел к двери на противоположном конце зала. Я знал: мы должны поговорить с ней прежде, чем она поднимется наверх.

– Глазам своим не верю! – раздался у меня за спиной голос Фэррена.

При виде жены Ник окаменел и теперь стоял посреди зала, на нейтральной полосе между мужчинами и женщинами, держа в руках упаковки с водой. Звуки английской речи вывели его из оцепенения.

– Кай! – окликнул он девушку.

Она обернулась, увидела его и высвободила руку из руки своего спутника. Лица всех клиентов исказились сначала от замешательства, потом от злости, но прежде чем они успели что-нибудь сделать, в зале появился Сомтер, хотя пятнадцати минут еще не прошло. Маленький и аккуратный, он стоял и со строгим лицом выслушивал маму-сан и впустившего нас тайца, которые что-то горячо ему объясняли.

Ник и Кай остановились рядом со стойкой, Фэррен направлялся туда же, словно хотел заказать выпить, а я по-прежнему стоял с другой стороны, рядом с барменом, который уже не колол лед. Ник тихонько плакал, глядя на ровные белые рубцы на смуглом запястье Кай.

– Ах… – простонал он, словно каждый шрам оставлял след на его теле. – Чан рак кхун джа дай. Что же ты сделала со своими прекрасными руками, Кай?

Фэррен рассмеялся.

– Нет, я просто глазам своим не верю! – воскликнул он, но не попытался ничего сделать – только положил руки на стойку. Неожиданное появление маленького сержанта всем внушило страх.

– У тебя большие неприятности, Ник, – произнесла Кай.

Глаза у нее тускло блестели – то ли от бессонницы, то ли от наркотиков или еще чего-то.

Сомтер выслушивал маму-сан и высокого тайца. Он поднял голову, встретился со мной взглядом и кивнул.

– Уведи ее отсюда, – сказал я Нику, однако он словно оцепенел.

– Я готов за все ответить, – проговорил он, – только вернись домой. Чан рак кхун джа дай.

– Тебя посадят в тюрьму, – возразила она.

– Чан рак кхун джа дай, – с улыбкой повторил Ник.

Я обошел стойку и подтолкнул его в спину. Один из клиентов пересек зал и теперь доказывал что-то Сомтеру. К нему присоединилось еще несколько мужчин. Я снова подтолкнул Ника, на этот раз сильнее. Кай опомнилась и повела его к выходу. Я следовал за ними. Когда мы проходили рядом с мамой-сан, она грубо схватила Кай за руку и рявкнула:

– Линдси!

Я положил ладонь на руку старухи, и она резко обернулась ко мне.