Кодекс бесчестия. Неженский роман Котова Елена

Глава 27. Ничего личного

Пролетело еще полгода. Сережу приняли в академию, куда он ходил через пень-колоду. Терся в киношной тусовке, якобы делал какие-то рекламные ролики, являлся домой глубокой ночью, часто пьяным и, похоже, обкуренным. Катюня истерила, что нельзя было привозить ребенка из Англии. Александров признавал, что эти малолетние крысеныши – убогая компания, но иной среды в этой стране у сына быть не может. Те крысеныши, что перерастут подростковый идиотизм, станут людьми, остальные выпадут в осадок. Такова Россия, и не факт, что в Англии было бы лучше.

Катюня кричала, что родители крысенышей, приезжающих на тусовки в лимузинах с охраной, готовы платить за все, что натворят их дети. Только ее муж считает, что сын обязан справляться со всем сам. Не хочет понимать, что в этой клоаке, куда он сына засунул, с ребенком может всякое случиться. За наркотики могут прищучить, шалава упоротая на тусовке может в окно шагнуть, а его виноватым сделают. И что за ответ: «Это наша страна, и сын должен научиться в ней жить»? Что за позиция: «Вылетит из института, значит, пойдет в армию»?

Конечно, Александров и сам не хотел, чтобы Сережка попал в армию. Чушь это, что армия может кого-то воспитать. Какое воспитание, если там одно отребье, которое и воспитать может только отребье. На это Катюня заходилась с удвоенной силой.

Сначала Александров созванивался с Лидой часто, потом все реже, хотя нередко ловил себя на мысли, что думает о Маше. Со Скляром встречался тоже редко, тот постоянно летал то в Европу, то в Канаду, разрываясь между металлом и лесом. А Александров все еще верил, что может спасти банк.

Претензии к банку росли со всех сторон – налоговая, «счетка», Росмониторинг, не говоря уже о ЦБ. Из семи синдицированных кредитов они реструктурировали четыре. Вслед за пулом, где были RBS и Mediоbanсa, отказались пересматривать условия еще два. В западной прессе стали появляться публикации, что Mediоbanсa первым из мировых рыночных игроков понял, что в крупнейший российский Русмежбанк деньги закачивает государство, чтобы тот финансировал производство вооружения. А банк попутно финансирует еще и российских рейдеров… Отток пассивов остановить не удавалось, клиентская база съеживалась, как стираный носок – эффект домино и испорченной репутации. Пригожин уже не скрывал своего раздражения визитами Александрова и все неохотнее давал отсрочки по приведению показателей в соответствие с нормативами.

Теперь Александров звонил Лиде разве что раз в месяц. «Как дела?» – «Хорошо, девочки учатся». – «Ты получила деньги?» – «Да, спасибо. Ломаю голову, как быть. Нельзя же висеть у тебя на шее». – «Что за глупости, мы же договорились… По крайней мере, до конца Машиного университета». – «Тане скоро тоже поступать. Надо, чтобы она получила стипендию хоть где-нибудь». – «Не надо хоть где-нибудь, дело не деньгах…» – «И в деньгах тоже, пусть старается». – «Ты по-прежнему работаешь в библиотеке?» – «Да, мне нравится. Университетский город, интересные люди». – «А Маша как?» – «Стала совсем англичанкой. Много времени проводит на вечеринках, в каких-то диких компаниях». – «Это нормально». – «Повзрослеет, ей надоест, правда?» – «Конечно»…

Осенью Коля пришел к нему с тяжелой темой. Надо продавать часть банка. Александрову взглянул на него с нескрываемой неприязнью, но Коля был к этому готов.

– Давай спокойно, Костя. Реальность такова, что новых клиентских денег на рынке уже не собрать. Мы в немилости, и это уже не переломить. Нет другого выхода, как продать часть капитала.

– Отдать наш банк…

– Все продается, и все покупается. Самостоятельность лучше, чем союз с кем-то, но быть с кем-то лучше, чем не быть совсем…

– С кем-то или под кем-то?

– Считаю, мы должны встретиться с Беляковым.

– Беляков – рейдер.

– А кто не рейдер? Скляр, что ли?

– Он захочет контрольный пакет.

– Любой захочет контрольный пакет. Никто не пойдет младшим акционером в убыточный банк.

– Почему именно Беляков?

– У него длинные деньги и хороший лоббистский ресурс, сравнимый с нашим. У него нет банковской лицензии и нет банковских кадров. Наконец, у него масса инвестиционных проектов, а это новая клиентура. Если сложится нормальный альянс, вместе мы выстоим. Рулить по-прежнему будешь ты, он в банках мало понимает.

– Если сложится… А если нет?

– Костя, он отмороженный, но не дурак. А альянс – всегда дорога с двусторонним движением. У тебя есть альтернатива?

– Ты с ним уже встречался, я так понимаю. С таким убеждением говоришь.

– Мы с ним на приеме пересеклись. С тех пор он звонил мне дважды. Спрашивает, готов ли ты к разговору.

Коля говорил о финансовой корпорации «Развитие». Корпорация была в разы меньше Русмежбанка, но за ней, действительно, стоял серьезный административный ресурс, и у нее были большие и длинные деньги. Стас Беляков, президент, был наглый, но осторожный и, как сказал Коля, весьма разумный. Лет пятнадцать, не светясь, Беляков сколачивал финансовый портфель своей корпорации, и из чего он состоял – одному Аллаху было известно. «Развитие» выводило на размещение немало промышленных концернов, но всерьез заговорили о ней, когда она обеспечила размещение акций в Лондоне одной крупной и совершенно непрозрачной компании, собственников которой знали все, но всуе предпочитали не поминать.

Стас Беляков, ровесник Александрова, выглядел гораздо моложе своих лет. Приземистый черноволосый курносый пацан с серыми, ничего не выражающими глазами. С порога он заявил, что его главный интерес в том, чтобы компании, в которые «Развитие» вкладывается, обслуживались в одном банке. Лицензии у «Развития» нет, его корпорация занимается чистыми инвестициями. Делать с нуля доморощенный банк он не будет, готов войти в отстроенный бизнес с налаженными процессами и с кадрами. Добавил, что другого председателя правления, кроме Александрова, не видит.

Александров не оставлял попыток уговорить Белякова пойти на допэмиссию в размере двадцати пяти, ну, тридцати процентов капитала. Рисовал цифры, убеждая Белякова, что банку нужно ярда полтора, и через год на эти вложения Белякову обеспечены дивиденды. Беляков повторял, что банку нужно больше двух.

– Константин, полтора миллиарда могло бы хватить, если бы от вас не уходила клиентура. Но клиентский потенциал у банка сейчас нулевой. Свежих клиентов в банк может привести только новый партнер.

– Стас, вы же только что сказали, что придете с клиентами.

– Своих клиентов я могу привести только в свой банк, – Беляков улыбнулся одними губами.

– Так речь о вашем контроле или все же о банке?

– Речь о банке. Чтобы встать на ноги, вам нужно не полтора ярда, а где-то под три. Стоите вы сейчас не семь, как вам казалось полтора года назад, и не шесть с половиной, на которых вы сошлись с итальянцами, а максимум три с половиной. Наше предложение: за контроль мы вкладываем два ярда плюс приводим клиентов. Банк будет стоить шесть.

– Давайте поговорим после аудита этого года.

– Аудит будет к концу апреля, а эту сделку я должен закрыть в первом квартале. Думайте.

Александров думал… Лето позапрошлого года, они тусуют Скипу в «Пушкине», он все еще надеется спасти сделку. Сейчас его банк стоил бы десять миллиардов. Десять миллиардов! Всего год назад, тоже после Нового года, он начал спасать банк, уверенный, что все получится. Бюджет на тридцать процентов сократил, это же уму непостижимо! Четыре синдикации реструктурировали, объемы платежей по долгам снизили больше чем в два раза. И проблемку взыскали, и дивиденды из холдинга пошли. Год, целый год они с Колей бились! И Скляр изо всех сил помогал.

Он почувствовал, что соскучился по Скляру.

Лишь только он об этом подумал, Скляр тут же и прорезался – встретиться, мол, надо, дело есть.

– Ну, приезжай, – ответил Александров.

– Не могу, дел – не продохнуть. Давай ты ко мне. Завтра, скажем, в три, нормально? Или в семь, когда удобнее. Остальное время все расписано.

У Скляра к нему дело, но время все расписано. Забавно… Новая иерархия, другие отношения с людьми вползали в жизнь Александрова незаметно.

Платон принялся рассказывать, как холдинг прожил первый год. По его итогам дивиденды Русмежбанка будут миллионов пятьдесят.

– Почему настолько меньше, чем в прошлом году? – спросил Александров.

– Константин, – Скляр отложил палочки и промокнул губы салфеткой. – В прошлом году я помогал тебе затыкать дыры. Думаю, без денег холдинга ты сейчас бы не с ребятами из «Развития» вел переговоры, а с внешними управляющими.

Александров не подал виду, насколько слова Скляра его покоробили. Платон это понял, но ему было все равно. Константин ведь знает, что он человек жесткий. Платон же не стал хуже к нему относиться оттого, что банк просел. И не собирается разрывать с ним отношения. Они по-прежнему партнеры. Они еще много что вместе сделают. Но сейчас Платону надо было решить собственный вопрос, и церемониться он не считал нужным.

– Откладывать проект мелованной бумаги я больше не намерен. И прибыль всю на дивиденды пускать тоже больше не хочу, твой банк этими деньгами уже не поднять. Ты, безусловно, акционер в холдинге, и не в моих правилах пытаться протащить решения против твоей воли. Приемлемый объем дивидендов я тебе обозначил. Но остальную прибыль хочу реинвестировать. Ты – человек разумный, рассчитываю, что согласишься. Ты же знаешь, я из Америки почти не вылезаю. Веду переговоры с Meadestvaco насчет мелованной бумаги.

– Сколько они дают денег?

– Нисколько! На первые три года они входят технологическим партнером. Их вклад – налаживание производственного процесса. В четвертом году они либо выходят, и тогда мы постфактум оплачиваем их услуги, либо оплачивают свои акции за полцены.

– Решил стать филантропом за наш счет?

– Константин, ты великий банкир, но есть вещи, которых ты просто не знаешь. Производство меловки – вещь тонкая: плотность, способ напыления, глянцевая, полуглянцевая, такие чернила, сякие чернила. С первого дня запуска бумагоделательной машины должен быть достаточный ассортимент, клиент не может покупать бумагу для страниц журнала у нас, а для обложек или рекламы – по-прежнему у финнов. А технология по каждому виду бумаги своя – значит, постоянная переналадка машины. Принципиально новое производство. Meadestvaco этим процессом, дает кадры и обучает архангельских мужиков.

– И сколько ты им отдаешь?

– Как обычно, двадцать пять плюс одна. Кто на меньшее пойдет?

– А строиться на какие шиши тогда будешь, если они деньгами не вкладываются?

– Ты десерт будешь? Нет? Тогда что, чай? Кофе?

Официанты выкатили тележку с напитками, принесли зеленый чай в чайниках. Реплика Платона о том, что он угробил банк, разозлила Александрова. Вообще-то, все началось с кредитной линии Скляра и с его войны. Но это уже в прошлом.

– Ты не ответил, откуда деньги будешь брать на проект мелованной бумаги. Когда мы с тобой считали, получалось двести. Значит, все двести пятьдесят.

– Да, ровно четверть ярда… Как «куантро»?

– Нормальное. У тебя говенного «куантро» не бывает.

– Да… не бывает… Короче, – Платон вздохнул, – денег у нас с тобой нет.

Проект мелованной бумаги тянул на пятьсот пятьдесят миллионов плюс типография, итого шестьсот. Холдинг вносит промплощадку и треть объема беленой целлюлозы, которая идет в бумагоделательную машину… Плюс сто миллионов – прибыль нынешнего года. Это оценено в пятьдесят процентов. Точнее, в сорок девять. В принципе справедливо. Тут Платон подошел к главному. Корпорация «Развитие» дает остальные двести, в обмен – блокируюший пакет.

– Как чуял, что без Белякова не обошлось! И ты высвистал меня, чтобы уговорить? Пусть входят, мне не жалко.

– У Белякова условие.

– Можешь не продолжать. Принесли тридцать сребреников, значит.

– Константин, это бизнес. Я не буду тебя уговаривать продать им контроль в банке. Просто честно сообщил тебе о своем интересе. Ты прикинь рост доходов от холдинга, дивиденды от меловки в горизонте три года максимум, плюс живой и растущий банк.

– Живой, но уже не мой.

– Ты что, плотник в седьмом колене? Серега твой, насколько я понимаю, особо тянуть такую лямку не горит. Вика говорила, он все больше в сторону кино смотрит. Тебе и Коле в холдинге мы, конечно, личные дольки дадим.

– Платон, они же рейдеры чистой воды.

– А я, по-твоему, кто? Тоже рейдер чистой воды. Ты когда со мной на захват «Звездного» шел, по-другому думал? Ты думал, возьмем, все устаканится, война кончится? Война никогда не кончается, Костя! На рынке вообще, и в этой стране в особенности.

– В холдинге – что, все еще война?

– Внутри нет, а вокруг – только что не отстреливаемся.

Скляр рассказал, что мелкие со своими фанерными заводиками, лесопилками, лавками стройматериалов, сумели каким-то немыслимым образом объединиться. Им плевать, что они это дерьмо за полкопейки финнам и шведам сбывают, и на ограничения по экспорту сырой древесины плевать. Как гнали скандинавам, так и гонят. Лишь бы срубить побольше и побыстрее – во всех смыслах. Поэтому борьба за лесосеку, споры, иски, исполнительные листы. По всей области и в соседней области на лесных дорогах вооруженная охрана стоит, разве что стрельбы пока нет. Какой кретин писал этот Лесной кодекс?! Какой-то урод из Минэко, начальник департамента под Чернявиным. Сейчас, говорят, в Сбербанке сидит. Вот кого бы Платон пристрелил с чистой совестью. Даже с гораздо большим удовольствием, чем самого Чернявина.

– Почему ты мне раньше этого не рассказывал?

– Что тут рассказывать? У тебя своя война, у меня – своя.

– А теперь почему рассказываешь? Тебе «Развитие» нужно из-за денег, или ты рейдерский ресурс объединяешь? И мой банк под него хочешь положить?

– Ты забываешь, что сам холдингу денег на проект дать не можешь.

– Можно подумать, кроме меня, на рынке нет кредиторов.

Платон принялся, как водится, рисовать квадратики и цифры на салфетке. Получалось, что привлечь инвестиции от Белякова, отдав ему двадцать пять процентов акций в холдинге, – выгоднее, чем брать кредит. Тем более, что деньги нужны не только холдингу на новый проект, но и самому банку. Причем в разы больше, чем на проект мелованной бумаги. Но ведь Беляков тоже считать умеет. Если он войдет в банк, ему же надо, чтобы его деньги работали. А клиентов у него немало, у каждого из них – свои проекты. Банку гарантирован рост. Да, ребята в «Развитии» непростые, баланс с ними строить будет хлопотно. Но все же разумные люди.

Александров слушал рассуждения Платона. Смотрел, как тот на салфетке пишет приговор в цифрах – его банку, ему самому. Расчеты были верными, он и сам не раз прикидывал, сколько нужно его банку для полного оздоровления, сколько нужно, чтобы сделать рывок вперед. Он и сам не строил иллюзий, что можно обойтись собственными силами, знал, что нужен партнер, прикидывал, кого можно было бы убедить дать искомые полтора миллиарда и войти процентов на тридцать. Кто поверил бы, что он, Александров, младшего партнера не кинет, что вместе они поднимут банк. На кого можно было бы положиться. Кто был бы готов впрячься вместе с ним вдолгую и вытянуть банк на прежние позиции. А потом сделать вместе рывок. Цифры Платона – это рывок вперед гораздо быстрее, практически сразу. Александров все это понимал, но оставалась горечь от того, что его предали. И Скляр, и даже Коля.

– Получается так, что у нас с тобой, Платоша, будет общая крыша? В лице мальцов из «Развития»? – сказал он, просто чтобы что-то сказать, выплюнуть горечь.

Платон, в отличие от него, не отдавал «Развитию» контроль. Ни в новом проекте, ни в холдинге. Он создал холдинг на деньги Александрова, на них же воевал, но холдинг остался его и только его активом. Теперь он предлагает Александрову разменять его банк на развитие собственного холдинга. Который был сложен на деньги банка.

– Костя, гордыня – это грех. Что я тебя уговариваю, как священник. Я тебе все честно рассказал. Ты давай, думай.

– Беляков тоже сказал «думай». А тебе в голову не приходило, как это твои мелкие, которые никогда ни с кем не могли объединиться, вдруг объединились против тебя?

– Хочешь сказать, что их «Развитие» подогревает? Проверял, следов не нашел, но допускаю. Они отмороженные, а в тех краях у них позиции прочные. Но все же, думаю, это не так. По той простой причине, что потом им же самим придется в собственном хозяйстве мелких гасить. Никому из крупняка лишняя война не нужна, и Беляков – не исключение.

Александров вдруг осознал, что его жизнь покатилась куда-то по чужим, не им проложенным, рельсам. Полтора года назад они хотели продать четверть банка за полтора ярда, а теперь продают половину за два. Ненамного хуже, в сущности. Полтора года назад они хотели взять в партнеры итальянскую мафию, а сейчас берут русскую. Разница невелика. Когда он сказал это Коле, тот заржал и притащил заветную бутылку Bunnahabhain.

– Ну, без тоста. Практически поминки. Время прятать камни за пазуху. Выпили по полстакана виски. С минуту молчали. Потом велели накрыть ужин в комнате отдыха.

В банк зачастили мальцы из «Развития» с оценщиками из нанятой ими компании ООО «Финансовый попечитель». Коля только смеялся, представляя, как Пригожин будет делать умное лицо, утверждая оценку. Беляков гнал и хотел закрыть сделку к марту.

У Скляра тоже все шло споро. Meadestvaco не вылезал из Архангельской губернии. К ярости мелких, Скляр там построил гостевой дом в стиле французского шале. К лету он планировал подписать предварительные условия и запарафировать соглашение акционеров. Снова два мегапроекта шли ноздря в ноздрю.

– Ребята из «Развития» куют свою империю, – посмеивался Коля.

Ковавшие империю ребята были все на одно лицо. Всем не больше сорока. Чисто питерскими их назвать было нельзя, да и кто теперь «чисто чей-то», все переплелось. Стас Беляков и его первый зам были из Питера, остальные – кто с Урала, кто из Красноярска, начальник безопасности, например, – из Калмыкии. Соратники Белякова были не то чтобы совсем зелеными, скорее слишком свежими и какими-то хрусткими. Гладкая кожа, здоровый румянец, никто не пьет, не курит. Голоса медовые, интонации отмороженные. Кроме светского Стаса Белякова и его жены, главного редактора гламурного журнала средней руки, никто к Александрову с Трофимовым интереса не проявлял. Стас же был предельно дружелюбен с Александровым, но пытался, причем демонстративно, хороводиться с Колей, втягивая в этот хоровод и Скляра. Замысел очевидный, игра понятная.

В марте Русмежбанк и «Развитие» подписали основные условия сделки. Разрешение на допэмиссию получили легко, Пригожин припевал, что вот теперь – дело ясное, инвестор достойный. В апреле стали делить места. В Правлении из старого состава оставили только Александрова и Колю, которого понизили с первого зампреда до простого. Его место занял Беляков. «Развитие» привело кое-какую клиентуру, в планах стоял машиностроительный крупняк, торговля, угольщики – словом, все, в кого «Развитие» раньше вложилось.

Распределив делянки-полянки, Беляков и вице-президент, его ближайший подручный, сели с Александровым и Колей делить верховную власть. Ревизионную комиссию, в которой у Александрова было одно место, проехали быстро. Коля предложил свою приятельницу, только что вышедшую на пенсию даму из КРУ Администрации Президента. Беляков приятно удивился. Перешли к совету директоров: Стас, Александров…

– Платон тут предлагает одного англичанина, владельца крупного инвестиционного фонда, в качестве независимого директора. По-моему, вполне в тренде, – заявил Беляков.

– Это тот, с поместьем в Шотландии? Достойный бантик, – согласился Коля.

На последней по алфавиту фамилии Александров поперхнулся.

– Это какой Чернявин? Надеюсь, не замминистра экономики?

– Константин, вы отстали от жизни. Его месяц как поперли оттуда.

– Это мне известно. Причем все знают, за что!

– За то, что дурак, больше ни за что не выгоняют. Мужик старый, за полтинник, а до пенсии еще плыть и плыть. Будет служить верой и правдой. Иначе – пинком под зад, и весь разговор.

– Стас, я категорически против.

– Я слышал про ваши распри. Но извините, у меня в совете четыре места, и я ставлю кого считаю нужным.

Александров с Колей переглянулись. Зачем приютили Чернявина? Чтобы показать, кто в доме хозяин? Смешно. И мелко.

«Развитие» не стремилось получить долю в холдинге, ребят устраивали их двадцать пять процентов в новом проекте. Для проекта меловки Скляр зарегистрировал ЗАО «Глянец» – только он мог придумать такое наглое название, – дочернюю компанию голландской фирмы. Представителями Русмежбанка в «Глянце» стали Коля и Беляков. Как только были подписаны основные условия сделки, канадцы высадили на комбинат десант во главе с будущим замом по производству.

Вопреки расчету Скляра на то, что «Развитие» погасит мелких, ситуация в лесном краю не улучшалась. Мелкие пытались отрезать холдинг от лесосек всеми способами: оспаривая его договора аренды, блокируя тракторами и тягачами его делянки. Вооруженная охрана контролировала смежные лесные дороги. Скляр и ребята из «Развития» душили мелких как могли. Все совещания кончались припевом: только бы дотянуть без шума до зимы, до сделки с канадцами.

«Все повторяется, – слушая споры на совещаниях, усмехался Александров. – Только бы дотянуть до сделки. Но Скляр дотянет, не бывает два раза одинакового облома».

– Мистер Хитроу, вы продолжаете все отрицать?

– Что – «все»?

– Вашу причастность к этому заказу, – следователю почему-то крайне нравилось слово «заказ».

– Продолжаю.

– Даже несмотря на бесспорные улики? Подумайте.

– Меня многие просили думать, вы не первый, – от злости он обнаглел.

– Помимо улик, у вас еще и бесспорный мотив. Вы потеряли свой бизнес.

– Это не мотив. Все теряют бизнесы, Россия – страна такая.

– Вас вынудили продать свой бизнес?

– Нет.

– Когда это было?

– На этот вопрос я уже отвечал.

– Вы были в Лондоне… – следователь заглянул в бумаги, – …мая прошлого года?

Глава 28. Метаморфозы

Он даже не понял, почему у него стало намного больше свободного времени. Вроде все то же: бесконечные бумаги, резолюции, совещания, переговоры, поездки в Белый дом и на Старую площадь. К Туле и Орлу прибавились новые губернии, которые вслед за клиентами «Развития» завели в Русмежбанке бюджетные счета. Катюня поначалу радовалась, что муж – удивительно дело! – стал приезжать часов в восемь, а то и раньше. Но очень скоро стала ворчать, что мужики сели ей на голову, в доме нет ни минуты покоя. «То один тут крутится, то другой, то оба»… Сережа со скрипом закончил год, ныл, что ненавидит академию, что хочет снимать кино, что скучает по Лондону. Требовал, чтобы ему разрешили поехать с приятелями на серфинг в Испанию. Александров был склонен отпустить сына, но Катюня не хотела об этом слышать. Она закатывала истерики всякий раз, когда Сергей отправлялся тусить, и названивала ему всю ночь, если он не приходил домой ночевать.

– Ты отец или нет? Ты можешь вмешаться? – кричала она, в очередной раз набирая в два ночи номер сына и слыша в ответ «аппарат абонента…». – Мы должны поехать в отпуск всей семьей. Не знаю, как ты это организуешь, сам думай.

– Всей семьей в Испанию на серфинг, – согласился Александров.

– Ты издеваешься надо мной?

– Ну тогда я должен убедить Сергея, что ему нужно в спа в Марбелью.

– Зачем у нас стоит в Испании яхта? Придумай, как организовать сыну серфинг так, чтобы он был под присмотром. Придумай! Ты же отец! Звони Трофимовым, убеждай, что они должны поехать с нами. Делай что-то! Ребенка надо спасать!

Колю с Аней особенно убеждать не пришлось. Хорошие люди, легкие. На яхте, так на яхте. Коля, правда, уже который год пропиливал идею поколесить по Шотландии, но обе дочери Трофимовых требовали солнца и моря. Так все, собственно, и сложилось. Слава богу, не помешало даже Сережкино требование – чуть ли не накануне оъезда! – взять с собой двух его приятелей. Катюня заикнулась было, что их яхта – не общежитие, но одумалась.

Две недели Александровы и Трофимовы-старшие развлекали молодняк, что оказалось утомительным занятием. По возвращении Катюня заявила, что ей срочно нужен отдых, и вместе с Анькой Трофимовой они снова, как и год назад, забурились в то же самое, их любимое альпийское спа. Александров заключил безмолвный контракт с сыном, что, пока матери нет, тот может гулять где и сколько хочет, но уговор один: без наркотиков. Катюня названивала из спа, спрашивая, готовится ли он к учебному году. «Готовится, – отвечал Александров, подмигивая сыну, – пишет конспекты. Не волнуйся, у нас все в порядке».

Наполнив банк деньгами и клиентами, Стас Беляков объявил, что теперь у них все в полном ажуре, можно снова выходить на внешние рынки. Это было, конечно, натяжкой, процесс только начинался. Но Александров согласился, что нет причин не затеять новую синдикацию. За лето Смирнова при помощи JP Morgan сложила примерный пул новых участников, и в сентябре предстояло роуд-шоу, которое Александров вызвался провести сам. Катюня вернулась из Альп, Сергей отправился в академию. Самое время удрать из дома. Он утомился разгребать проблемы в семье и в банке. Предвкушал, как в Лондоне привычно соберет на роскошный ланч инвесторов, как станет рассказывать им об успехах в кардинальном оздоровлении банка, которое он запланировал еще два года назад. Мысль о том, что он едет рекламировать не свой банк, а банк Белякова, Александров от себя гнал.

Лиду он набрал прямо в аэропорту.

– Привет, я тут, в Лондоне. Давно? Дня три, кажется. Извини, закрутился, только сейчас минутка выдалась…

– Я думала, ты нас забыл.

– Не говори глупости! Как у вас дела?

– Все хорошо, девочки учатся.

– Ты не хочешь приехать в Лондон повидаться?

– Хочу, наверное… не знаю, у меня же работа.

Александров с раздражением нажал «отбой». Утром Лида позвонила сама.

– Костя? Маша хочет с тобой встретиться. Я сказала, что ты очень занят, но, может, найдешь время?

– А ты разве не хочешь увидеться? – неискренне спросил он. – Вы вместе приедете?

– Конечно, я хочу…

В Лидином голосе звучала все та же знакомая нерешительность, уже давно его раздражавшая. И понятная тревога, раздражавшая не меньше. Лиду страшила его встреча с Машей.

– Я смогу только в выходные… Ты сколько еще будешь в Лондоне?

– В четверг должен улететь, извини.

– Так мне давать Маше твой телефон?

Весь день на переговорах перед ним на столе лежал iPhone, который Александров поставил на «без звука». Маша позвонила днем: если Константин Алексеевич завтра сможет, она бы приехала автобусом из Оксфорда к полудню, у нее свободный день. Александров сказал, что будет ждать Машу в ресторане La Genova недалеко от Оxford Street и станции метро, и велел Смирновой самой разбираться с инвесторами, самой кормить их роскошным ланчем и рапортовать об успехах в банке.

– Ой, я так рада вас видеть! – Маша ворвалась в ресторан, где Александров, уже изучив меню, сидел с бокалом вина.

– Я тоже рад. Ты очень повзрослела.

– Весь год думала о вас, Константин Алексеевич!

– Прям-таки весь год? – Александров прятал улыбку

– Да ну вас! Дайте сказать! Я так вам благодарна! Знаете, как классно в университете!

– Не знаю еще, сейчас расскажешь. Только выбери сначала, что будешь есть.

Маша раскрыла меню. Она, пожалуй, действительно изменилась. Явно похудела, чуть подрезала каштановые локоны. Выглядела не то чтобы беззаботной, но из глаз ушла тревога, и они стали совсем не похожи на Лидины. Огромная сумка с длинными ручками валялась на полу. Александров переложил ее на диванчик рядом с собой, заметив внутри сваленные как попало книги, тетради, плеер, провода… Одета Маша была по-студенчески: майка, жилетка, крупной вязки серый кардиган с подвернутыми рукавами, на ногах – кеды и толстые серые гольфы выше колен. Она заказала пасту с грибами, он – с каракатицей.

– Вина со мной выпьешь?

– Ага, только чуть-чуть. Сначала было трудно… Все-таки русская… Чувствовалось такое отношение, странное, понимаете? Потом я еще с мамой живу, а все в дормах. В общагах, в смысле. А сейчас здорово! Три раза в неделю работаю, представляете? В баре, официанткой. Мама в ужасе, а мне нравится. Мне вообще все нравится. Особенно английская история. И литература тоже. Вообще все…

Маша говорила, как всегда, захлебываясь словами. Соревнования на велосипедах, какие-то непонятные Александрову квизы, которые так важны. Пьянки? Ну, да, не без того. Марихуана? Пробовала два раза, но стошнило, курить надо бросить, все равно везде запрещают. Танька освоилась в школе, на лето они никуда не поехали, только на озера и по окрестным деревушкам. Котсуолд такой красивый, она не представляла, что деревни могут быть такими нарядными.

– Мама работает, ей тоже все нравится. Танька в школе первая по рисованию, ну… по arts, домой приезжает на выходные, но не всегда… А вы как? Как сын? Поступил?

– Поступил…

– В этот… в Пажеский корпус? Доволен?

– Нет, Маш, совсем не доволен.

– Я же говорила…

– Русских у вас много студентов?

– Достаточно. Не могу сказать, что держатся особняком, нет. Но они, Константин Алексеевич, – детки, понимаете? Такие же, как, наверное, в вашем Пажеском корпусе.

– А ты по-прежнему другая?

– Другая… Нет, вы не подумайте, что я стараюсь под англичанку косить. Да у нас в компании и русские есть. У нас просто компания другая, чем в Москве. Понимаете?

– Понимаю, – ответил Александров, хотя русские в Оксфорде почему-то представились ему похожими на мальцов из «Развития».

– И вы совсем другой, не такой, как те… Я и тогда ж вам говорила, что вы – нормальный. Даже больше, чем нормальный, – Маша снова смутилась. – Отсюда это еще лучше видно. Вот! Поэтому захотела вас увидеть. Сказать вам огромное спасибо и вообще…

Они болтали о разном. О баре на главной улице Оксфорда, где музыка оглушительная, и когда Маша под утро приходит домой, музыка все еще колотится в голове. О том, как ей нравится сидеть в библиотеке. О том, какая в Оксфорде, в сущности, скука, но скучать некогда, потому что занятия, работа, времени совсем нет, а в Лондоне вообще класс. Super cool. Нет, не влюбилась, но… есть, короче, парень. Русский, кстати. Но совсем не такой, не как те в Пажеском корпусе… На шесть лет старше ее, но они просто встречаются. Иногда. И вообще, это несерьезно, you know.

– Константин Алексеевич, скажите, а… отец вам тогда сильно навредил? – вдруг спросила Маша.

– Это мама тебе рассказала? – вместо ответа произнес Александров.

– Ну, кто кому рассказал, это еще вопрос. Как у вас теперь дела? Нормально?

Александрову вдруг захотелось рассказать Маше все про последний год, какой он был тяжкий и как теперь у него в совете директоров сидит Чернявин.

– Рабочие будни, ничего особенного.

– Хотела еще совета у вас… Насчет Таньки. Мама не говорила, что отец нашел нас тут? По справочникам как-то, не знаю… Звонил, требовал наши с Танькой телефоны, мама не дала. Наверное, как всегда, ругался, мама об этом не говорила. А он сюда не приедет, как вы думаете? Я имею в виду за Таней? Он не сможет ее забрать?

– Приехать может, забрать – нет.

– А это правильно, что мы с мамой не хотим, чтобы он с Таней встречался?

– А Таня сама хочет? Ей же пятнадцать, правильно?

– Ой, опять вы со своим «правильно»! Почти шестнадцать уже. Говорит, что не хочет, но это же – как ее настроить. Она маму не будет потом упрекать, что ее лишили отца? Мама так из-за этого мучается.

– Маш, тут я не советчик. Таню я не видел, не представляю. Это только мама может решить. Он не заберет Таню насильно, ты же из-за этого тревожишься? Если он будет настаивать на встрече, а Таня не будет против, не стоит препятствовать. Таня сама разберется.

– Константин Алексеевич, а можно я вам буду звонить? Нечасто, надоедать не стану. Только когда очень надо посоветоваться.

– Запросто. Я же согласился тебе помогать, – Александров подмигнул Маше.