Свидетели Крысолова Пронин Игорь

ГЛАВА ВТОРАЯ

ЧУЖОЙ ТАБАК

Лейтенант, теперь уже наверняка бывший, ушёл из парка аттракционов пешком. Самый надёжный способ вырваться из облавы, ведь охотники первым делом перекроют станции, выставят кордоны на шоссе. А сейчас он двигался тихими зелёными дворами, улицами частного сектора и с каждым шагом увеличивал площадь, которую придётся полностью блокировать, чтобы взять Живца. К ночи какой-нибудь офицер муниципальной гвардии устанет рисовать на карте расширяющиеся круги и поймёт, что настоящий круг там давно нарисован — это кордон, опоясывающий Москву.

Да, из города выбраться не получится. Впрочем, это не пугало Дмитрия — здесь, в гигантском мегаполисе, достаточно просторно. Как верно подметила Снежинка, за последние годы он нечасто появлялся в Москве, только на день-два, чтобы выполнить задание, но личных схронов здесь имел около десятка.

Уходя, Живец не оглядывался с опаской, не пытался предвидеть действия врага. Нет, он полностью доверился своему чутью. Если оно подведёт — уже не спастись, никакой профессионализм не поможет. И потом, сегодня ему тоже противостоят профессионалы. Действия Снежинки они могли предвидеть, а вот его, пожалуй, нет.

Следовало решить, как поступать дальше. Скрыться нетрудно, но зимой станет хуже, а потом кончатся припасы, средства на картах, тем более что половину из них наверняка уже заблокировали. Это Снежинка не знала, куда увезли терехинские бойцы дела и аппаратуру, а Живец знал. На одну из баз Милоша, больше некуда. И туда же скорее всего попадёт вся начинка из Башенки. Дмитрий даже мог предположить, что разбираться с добычей никто не станет.

Какой смысл ликвидировать сотни людей, которые слишком много знали, если потом их знания перейдут к другим? Нет, всё свалят в кучу и уничтожат. Вот только касающееся Живца мэр отложит в сторонку, лично просмотрит и передаст своим охотникам. Там и маршруты, и квартиры, и, конечно, все приметы с психологическим портретом в довесок. Вот только портрет не похож.

Дмитрий зашёл в очередной парк с прудом и от души саданул ногой по невинной сосне. Всё из-за Плещеева! Это он подставил Живца, отправив к Насыровой, ведь до этого лейтенант даже не входил в группу по мутантам. Мог бы сейчас спокойно курить на лестнице в СПР, ожидая назначения нового начальника, такого же фигурального, как полковник Плещеев. А теперь Милош, так многим обязанный Живцу, ищет его, чтобы уничтожить. Он привалился к следующей сосне, постоял, чтобы немного успокоиться. Вокруг пели птицы, доносились выкрики волейболистов от пруда. Именно в такие спокойные минуты Дмитрия и охватывали приступы бешенства, желание убивать. А вот когда собственная жизнь висела на волоске, он был спокоен. Странное дело…

За парком опять начинались улицы частных домов, и Живец решил не ходить туда. Так просто, без всякой видимой логики. Справа, за деревьями, вырисовывались силуэты далёких многоэтажек, к ним лейтенант и направился. Тропинки быстро кончились, под ногами оказалась сухая хвоя. В нескольких местах он даже заметил ржавые банки — явно заброшенное, нехоженое местечко. Следовало бы пройти его скорее, а то горе-профессионалы решат ловить его здесь и, как назло, не ошибутся.

Он едва не прошёл мимо сидящего на поваленном бревне человека. Наверное, виновата была его одежда: зелёная куртка и штаны, такая же шляпа. Странного фасона шляпа… Живец пошарил вокруг глазами, надеясь увидеть корзину с парой грибочков, но её не оказалось. Человек в шляпе сосредоточенно набивал трубку, лица его не было видно.

— Не пошли ещё грибы? — Дмитрий отвёл руку за спину, чувствуя ладонью рукоять ножа, послушно вывалившуюся из рукава. Слишком глухое место, этот обязательно запомнит прошедшего человека. А тело можно спрятать под листьями и хвоей, не наступишь — не заметишь. — Жарковато, наверное.

— Разве здесь есть грибы? — пожал плечами незнакомец и приподнял голову, на миг блеснув серыми глазами. — Не знал. А я вот покурить присел. Хочешь покурить?

— Никогда не курил трубку.

Это была не совсем правда: трубку Дмитрий когда-то попробовал курить, но, наверное, просто не умел этого делать. Она то и дело тухла, в горле становилось сухо… Тревожил Живца встреченный человек. Длинный какой-то, жилистый, такие могут оказаться неожиданно проворными. А ещё что-то в нем было очень непонятное. Трубка длинная, с локоть, табак остро пахнет. Очень сильно захотелось курить.

— А ты попробуй, — добродушно предложил человек в шляпе. Голос у него был вроде бы мужским, но Живец вдруг задумался: а не женщина ли это? Под курткой и шляпой толком и не рассмотреть… — Вот только я раскурю, это дело особенное. Потом ты половину трубочки выкуришь, а остальное мне оставишь.

Дмитрий ничего не ответил. Он уже держал нож в руке, но никак не мог решиться. Хвалёное чутье вело себя как взбесившийся компас. Что-то не так… Словно зачарованный, Живец смотрел, как незнакомец раскурил трубку длинной спичкой, которая то ли вспыхнула сама, то ли появилась из кармана уже горящей. Потянуло дымом, и желание курить побороло всё.

— Я не знаю, как надо… — замялся Живец, протягивая руку. — Всё время надо затягиваться? Или ещё внутрь воздух пускать, да?..

— Ты просто кури.

И Дмитрий принял длинную трубку, втянул в себя сладковатый, но одновременно резкий аромат, осторожно вставил в рот мундштук. Негигиенично… Он сделал первую затяжку.

— Сядь, посиди, — посоветовал незнакомец. Ну конечно, это был мужчина. Просто очень странный, наверное, приезжий. И лицо его никак не удавалось запомнить. — Ты давно не курил, и теперь голова может закружиться. У меня крепкий табачок, настоящий!

Послушно опустившись на бревно, Живец незаметно выронил за него нож. Успеет ещё его подобрать. Если понадобится… Раздражение исчезло, курение расслабило все мускулы.

Когда деревья поплыли куда-то вбок, Дмитрий хотел было встать, вдохнуть чистого воздуха, бросить трубку, но не успел. Всё изменилось, даже он сам. Живца не стало, а капитан Данилова открыла глаза, что-то хрипло промурлыкав.

Наташа проснулась не через четыре, а через шесть часов, оттого, что ей стало жарко. Тело покрылось липким потом, и тонкое, лёгкое одеяло не могло впитать его весь. Несколько минут женщина ещё медлила просыпаться, но наконец она раскрыла глаза и села, что-то хрипло промурлыкав. Потом Наташа вполне осмысленно попробовала выругаться, но сначала потребовалось прокашляться.

— Ёптель, ёптель… — задумчиво сказала она.

Снился какой-то кошмар, мёртвые города, по которым бродила Наташа, пытаясь обязательно кого-то отыскать.

Этот «кто-то» никак не вспоминался, но люди в городах были… Какие-то неприятные, ненужные люди. И она играла с ними в странные, страшные игры.

— Ерунда, ёптель! — решилась Данилова, встала и, шатаясь, побрела в ванную.

Из гостиной доносился многоголосый перезвон. Разволновались сетевые приятели… Потерпят. В ванной выяснилось, что за ногу зацепилось одеяло, будто само стремилось побыстрее попасть в стиральный бак. Постепенно приходя в себя, Наташа проделала необходимые гигиенические процедуры. В голову лезли мысли, образы, картины прошедшей ночи, но пока с этим удавалось бороться.

Присев под душем на корточки, Наташа схитрила: не загонять неприятное в подсознание, но копнуть глубже, попасть на те рельсы, которые приведут мысли к происшедшему вчера плавно, без потрясений. Москва, крысы… Ещё раньше: почему Наташа пошла в полицию?

Чтобы не рожать. Она никогда не испытывала потребности в детях, да и все подруги тоже. Почему правительство принимает такие дурацкие законы? Но, конечно, пойти ради этого в полицию Наташа бы не решилась, не появись в почтовом ящике приглашение. И оказалось, что один поступок может решить сразу все проблемы: чем себя занять, как, владея наскучившей ещё во время учебы профессией океанолога, остаться в Москве, о чём говорить с приятелями.

Она вспомнила первую реакцию своей лучшей подруги (на тот момент) и фыркнула от смеха, едва не захлебнувшись.

— Да ты понимаешь, что это такое — убить человека?! — расширив от ужаса и без того круглые глаза, причитала Ленка. — Я уже не говорю о том, что тебя саму могут убить. Это же полиция, Наташа! Ты будешь ходить с оружием, женщинам даже домой его разрешают брать! Если бы у меня соседка была полицейской, я бы тут же переехала. Вчера на «Рубиконе» показывали про одну такую дамочку, как она за маньяком-сектантом охотилась, а вышло так, что…

Представление о московской полиции у Лены сложилось на основе сетевых сериалов. Осуждать её за это глупо, ведь в жизни полицейских видишь только издали. Это сейчас их стало больше, на дорогах постоянно попадаются патрули, а в те спокойные годы…

— Старею! — Наташа выбралась из душевой, сунула голову под укладку. — Вот уже и про «те спокойные годы» завела…

Но годы и в самом деле были спокойными. Москва давно перестала расти, поглощая ближние города, население уменьшалось, но лет десять назад заговорили о стабилизации. В огромном мегаполисе стало тихо, столица неожиданно превратилась в провинцию. Множество туристов, чиновников, бесконечные информационные поводы — всё это осталось на экранах, а за окнами жизнь потекла плавно, незаметно. Потому Наташе, выпускнице МГУ, и расхотелось покидать родной город.

Решение окрепло во время последних каникул, у родителей, давно откочевавших к Балтике. Мать всю жизнь мечтала иметь дом с садом и бассейном, неподалеку от моря и, как только обстоятельства позволили, заставила отца эту мечту исполнить.

— Ты у меня одна, здоровье не позволило сполна с государством рассчитаться, поэтому я всегда о тебе помню, — рассеянно бормотала мать во время прогулки вдоль берега. Дул сильный, промозглый ветер, а ещё постоянно приходилось уворачиваться, чтобы не столкнуться с двигающейся навстречу толпой — только что закончилась одна из многочисленных регат. — Не оставайся в Москве, это глупо. Профессия у тебя подходящая, пусть даже и попадешь на север. Всё равно пройдет несколько лет, и всё переменится, окажешься на юге, может быть, выйдешь замуж. Представь: тёплый океан, какая-нибудь Индия или Малайзия, работа на свежем воздухе…

— На юге жарко, мама. — Наташа и в самом деле представила себя там. Просоленную, потную, без конца глотающую пилюли, чтобы помочь кишечнику погубить местные микроорганизмы. — Я ведь была на практике. Ничего хорошего…

— Ты знаешь, что в Индии по закону женщина может рожать только двух детей? А если ещё чем-нибудь переболеешь… Говорят, там можно кое с кем поговорить, и в личном деле появится запись. Ну, ты ещё поймёшь, о чём я…

Мать ухмыльнулась, довольная собой, такой хитрой и опытной, а Наташа закатила глаза за её спиной. Сидя здесь, в Эстонии, легко рассуждать о том, как просто купить индийских чиновников. Мир един, и всякое предложение рождает обвальный спрос. Не так всё просто… «Ты ещё поймешь, о чём я». Самодовольная клушка.

Отец к дочери не проявлял вообще никакого интереса, да и Наташа к нему не тянулась. Седой высокий мужчина, делящий время между Сетями, рыбалкой, скучными прогулками с требующей этого скучной женой и сочинением инструкций. Наташа пробовала посмотреть некоторые и убедилась в удивительной бедности фантазии автора. Человечки разбирают двигатель самолёта, по семь раз повторяя каждое движение…

Вернувшись в Москву, Наташа дала себе слово больше не навещать родителей. Постепенно оборвалась переписка, возникла ещё одна степень свободы. Но что с ней делать?.. Нельзя проводить время только в Сетях да бессмысленных шопингах с подругами, человеку нужно какое-то дело, чтобы не рехнуться и не стать чем-то вроде Наташиной матери. Мужчины, тогда ещё только очень молодые, похожие друг на друга умеренной хамоватостью, большого разнообразия в жизнь не вносили. Одно время она даже подумывала выйти замуж, по крайней мере это было бы любопытным приключением. К счастью, увлечься всерьёз никем не удалось, а потом в почтовом ящике оказалось приглашение.

Наташа сходила на Петровку, прослушала курс довольно нудных лекций, потом согласилась на ни к чему не обязывающую практику. Они негласно сопровождали туристов, это было не слишком интересно, но зато совершенно необременительно. Ребята подобрались забавные, после дежурства бродили по дешёвым кабачкам центра, много смеялись. Приближалось время крайнего срока для первой беременности, и как-то само собой так вышло, что Наташа подписала заявление на приём в Школу.

Всего лишь два года, посвящённые больше боевой подготовке и работе со спецсредствами. Остальному полицейский учится в процессе службы, через Сети, периодически проходя экзамен на новый «профранг». Наташа вот теперь, спустя десять лет, была капитаном в профранге майора, то есть имела запас продвижения на одно звание. Правда, учёбу она в последнее время забросила…

Даниловой и в голову бы не пришло десять лет назад, что она дослужится до капитана. Однако бытие, безусловно, определяет сознание — поменялись друзья и привычки, взгляды на жизнь. Ей стал по-настоящему дорог этот город, дорог как что-то своё, личное. Для того, чтобы относиться к Москве так, необходимо иметь в кармане карту полицейского, а в подплечной кобуре — семнадцатиразрядный «рокот», вопреки названию почти бесшумный. Наташа перестала быть рабочим муравьём огромного мегаполиса, она стала его стражником.

С крысами боролись всегда, Мартиросян ошибался. Конечно, прежде на них смотрели только как на источник инфекций, нелегальных наркотиков и морального разложения. Прежде крысы не убивали… Почти не убивали. Вечно грязные, ютящиеся на окраинах, в подземных коммуникациях или назначенных к сносу домах, они или убегали при виде полиции, или чаще сразу сдавались. Крыс отправляли в исправительные приёмники, откуда многие, особенно цыгане, ухитрялись сразу удрать.

Таборные цыгане в те годы представляли самую серьёзную угрозу. Они всегда могли найти временное убежище у кого-нибудь из легальных соплеменников, и, хотя таких людей сразу же ставили на учёт, ловить цыган было очень сложно. Именно у них оказалась самая крепкая, древняя иерархия, именно они заставляли работать на себя обычных бомжей и за мзду помогали скрыться из города преступникам.

— Нельзя думать бранными словами, — поучительно сообщила своему отражению Наташа и покинула ванную. — Рано или поздно они окажутся на языке… Полицейскому в чине капитана непростительно говорить «бомж». Крысы, просто крысы, устоявшееся наименование асоциальных элементов.

Она уже надела свежее бельё и проглотила пару таблеток, чтобы прояснить голову. Теперь можно позавтракать, а заодно ответить назойливым приятелям. Перезвон в гостиной стал ещё громче. И почему людям вечно нечего делать!

Наташа упала в кресло, активировала большой экран, заливший светло-серым половину комнаты, быстро ответила нескольким подругам. Эти и в самом деле волновались — знали, что Данилова отправляется на ночную охоту. Их лица, счастливые до глупости, появлялись одно за другим и так же быстро исчезали — Наташа отделывалась от них, ссылаясь на усталость.

Всех остальных она удостоила лишь письменных ответов. Потом, всё потом, сейчас занята. Закончив, Наташа задержала руки над голографическими клавишами. Может быть, надо сделать какой-нибудь запрос, собрать информацию? Ничего не приходило в голову. Она встала, подошла к окну.

Жители Строгино, люди в основном пожилые, совершали водные процедуры у самого берега, уже справившиеся с этим обсыхали под солнцем. Хороший денёк! В Пойме столько парусов, что рябит в глазах. Как они исхитряются не сталкиваться?.. Не успела подумать, как сёрфингист налетел на мини-яхту, оба спортсмена оказались в воде.

Наташа не глядя протянула руку, переключила окно на воспроизведение реалграммы. Когда-то дождливой длинной зимой вдруг очень захотелось солнца, купила по случаю вид эквадорского побережья. Летом в нём никакой нужды не было, но ведь трансляцию не отменишь. Проплачено ещё за два года…

В Эквадоре народ был помоложе, двигался энергичнее. Длинная песчаная полоска пляжа, изображение которой камера исправно передавала в Москву, завалена телами, на мелководье играют в волейбол. Море чем дальше от берега, тем синее, а почти у горизонта плывёт огромный белый корабль, наверное, огромный. И всё это выглядит не менее скучно, чем строгинская Пойма.

— Скушай что-нибудь, Наташенька, — приказала себе Данилова. — И никаких сигарет!

Перекусив наскоро и выпив апельсинового сока, Наташа побежала обратно в гостиную — тонко пищал экстренный вызов. Это оказалась Насырова — не дождалась весточки от подчинённой и позвонила сама.

— Жива-здорова? — Рая кругленькая, живая, черноглазая. — Мы тут с Тофиком даже волнуемся немного. Выспалась?

— Так, — неопределённо пожала плечами Наташа.

— Прости, что потревожила. Я всё понимаю, можешь сегодня не приходить. Отдыхай.

— Нет. Я приеду через час-полтора.

— Ну… — Раиса посмотрела в сторону. — Смотри сама. Если меня не будет, ищи Тофика.

Насырова не хотела становиться начальником отдела, но так уж легли карты. Инструкция о политкорректности имеет силу закона, и, хотя для мужчины вакансия была, Управление не устроила национальность Тофика. Придётся подождать, сказали они, один азербайджанец сейчас уже занимает высокий пост в Управлении. Компьютер, покопавшись в базе, счёл наилучшим для общественного равновесия назначить Насырову, женщину с татарскими корнями и подходящим профрангом для повышения в звании.

Тофик, плотный, седобровый, с будто из дерева выточенным красным лицом, конечно, спорить не стал. Законы есть законы, где же, как не в полиции, их прежде всего соблюдать? Тем более что Раиса оказалась женщиной толковой и с удовольствием опёрлась на опыт бывалого сотрудника. Так они и командовали вдвоём, два подполковника.

— Хорошо, — кивнула Данилова.

Рая опять посмотрела в сторону, но Тофик, видимо, отмахнулся. Что ж, если он пока не хочет говорить, но идёт к себе, то это многое обещает. Окошко с лицом начальника исчезло, Наташа включила музыку, зажмурилась. Пора, пора вспомнить всё.

Крысы активизировались года два назад, тогда появились первые трупы. Сначала преступления по привычке описывали на полоумных сектантов и наркоманов, но количество нераскрытых дел стремительно возрастало. В тех случаях, когда удавалось отыскать похищенные вещи, подозреваемые клялись, что взяли их уже с мёртвых.

Четвёртый Особый отдел, который первый стал восстанавливать полную картину происходящего, очень скоро взвыл. Несмотря на то, что речь явно шла о какой-то секте, убивавшей первых встречных самым жестоким образом и без видимых причин, найти каких-либо следов организации не удалось.

Так не бывает. Члены секты должны переговариваться. Через пиратские Сети, негласно существующие как раз для того, чтобы неопытные преступники чувствовали себя там в безопасности. Они должны иметь чёткую иерархию, вожака, от которого и расходятся в стороны волны бесчинств. Наконец, они обязаны вербовать новых адептов, а для этого — нести окружающим своё учение. В Четвёртом отделе работали опытные, видавшие виды специалисты. Нет, сказали они, такая крупная секта не может существовать незамеченной, мы проверили всех.

Наташу, как самую молодую в отделе Безопасности на вокзалах, где она тогда работала, выслеживая гипотетических террористов, отправили на общее совещание. Такие слёты проводились раз в год, якобы для обмена опытом. Длинный день в зале на Петровке, скучные речи выступающих, зато потом — банкет с множеством мелких, но приятных нарушений законности. Однако в тот раз банкета не случилось.

Говорили только о серии немотивированных убийств, там Наташа первый раз о них и услышала. Сменяя друг друга, на трибуну поднимались представители Управления, нападавшие на Патруль, те кивали на Четвёртый отдел, который отражал удар опять же в сторону Управления и его аналитиков. Наташа даже помнила перебранку, возникшую между полковником на трибуне и кем-то в зале.

— Так что же, если это новая, непривычная секта, так и работать с ней не надо?!

— Прежде чем по ним работать, надо попять, с кем мы имеем дело! — кричал раскрасневшийся начальник Четвёртого. — Я приказы выполняю, посоветуйте: кого мне искать? Весь город неделю на прослушке, и ни одного сообщения по теме!

— Идите в коммуникации, вербуйте крыс!

— У меня нет для этого кадров!

Эту фразу Наташа вспомнила через месяц, когда ей поступило предложение стать оперативником нового, Седьмого Особого отдела с повышением в звании. Тогда Седьмым руководил Онищенко, вечно хмурый, неразговорчивый полковник. Поговаривали, что его назначение — уловка в карьерной игре, лучший способ погубить. Так и вышло, но не сразу.

Сначала Онищенко развил бурную деятельность. В совместных с Патрулём операциях его сотрудники методично прочёсывали все места возможного обитания крыс, помойки, опустевшие дома, сдавали каждый день в приёмники по несколько десятков. Андрей Коваль тогда говорил, что и в приёмниках режим ужесточили, что цыгане перестали возвращаться. Прежде Наташа не придавала этому никакого значения, но теперь… Значит, власти обеспокоились всерьёз?

Так оно, конечно же, и было. На московскую полицию посыпались льготы, сразу заполнились все штатные должности, появились специалисты и из других городов. В городских новостях о новой проблеме ничего не сообщалось, шли лишь короткие, лишённые кровавых подробностей репортажи. Наташа никогда не следила за новостными передачами. Может быть, полистать сейчас?..

Вместо этого она пошла и отыскала сигареты. В пачке оставалось ещё четыре штуки. Закурила почему-то перед зеркалом, осуждающе глядя на себя. Надо ехать, но ехать не хочется… Сегодня первый из двух положенных после ночной операции выходных. Наташа планировала провести его дома, а вечером отправиться на берег, в открытое кафе, выпить пива, глядя на танцующих.

Она вышла на лоджию, пряча в кулаке сигарету. Лоджии приравниваются к общественным местам, курить здесь запрещено. Онищенко… Его сняли как раз после того случая, после первой гибели оперативников Седьмого Особого отдела, получившего уже прозвище Крысятник. Конечно же, полковник был ни в чём не виноват, разве только в том, что начал эти ночные охоты.

Переодетые в граждан «группы риска», оперативники колесили по городу, от заключённого в МКАД центра до самых окраин, нарочно подставляясь под нападение. И на них нападали — московская и заезжая шпана, накачавшаяся спиртным, несколько раз даже самые настоящие грабители. Группы поддержки аккуратно задерживалиих, а также всех остальных: цыган, предлагавших купить наркотики, попрошаек, мелких воришек. Почти каждая охота была удачной, вот только убийства продолжались.

Что об этом думал Онищенко, как рассчитывал напасть на след тех самых, вконец озверевших крыс? Наташа этого не знала, да никогда и не интересовалась. Платили более чем прилично, стаж бежал быстро, даже служебным положением порой удавалось воспользоваться — например, присвоить нелегально ввезённое спиртное. Она полагала, что крысы приходят в огромный мегаполис извне, привлечённые богатыми помойками и множеством укромных мест. Население понемногу падало, от былых сорока пяти миллионов осталось лишь тридцать, коммунальные службы не успевали следить за своим хозяйством. Неспроста ведь мэрия взялась за строительство Кордона вокруг города.

Крысы. Из пренебрежительного это слово очень скоро стало угрожающим. Убийства продолжались… Наташа со злостью швырнула сигарету вниз. Почему она даже не знает, сколько их? Да, простой оперативник даже в чине капитана не должен обладать этой информацией, но ведь Данилова никогда и не пыталась узнать. Почему?

Потому, что так удобнее. Сети, магазины, подруги, мужчины, опять Сети, а в промежутках — служба. В меру интересная, с приятными людьми. Чувство выполненного долга каждый раз, как возвращаешься домой. Что ещё нужно?

А ведь было кое-что ещё. Год назад погибли Шанга и Игорь, а один из запоздало кинувшейся на помощь группы поддержки получил в живот железный болт, выпущенный из какого-то примитивного арбалета. Какой шум тогда поднялся! Только Онищенко и помалкивал, понимая уже, что его дни как начальника сочтены. Больше всех ораторствовал Тофик, призывал отомстить, не смыкать глаз, пока не будут найдены все до единого…

Седьмой отдел оскалил зубы. В свободное время сотрудники всё равно приходили на службу, и даже мужчинам под какими-то сомнительными предлогами стали выдавать оружие. Тогда Наташа впервые в жизни налазилась по коллекторам, а Тофик привлёк диггеров, о которых она до этого понятия не имела. Помогал Патруль, да и другие отделы из числа особых тоже.

Онищенко уже не было, обязанности начальника выполнял Тофик Таги-заде. Он почти не спал, от него постоянно несло кофе и сигаретами. Облава за облавой, и в Башенке, здании на Ленинградском проспекте, воняло теперь хуже, чем в коллекторе — Тофик лично допрашивал задержанных. И снова, снова рисовал па картах схемы, формировал группы.

Так продолжалось несколько недель, и Наташе это порядком надоело. Как можно столько времени, такими силами безрезультатно гоняться за кучкой отщепенцев с арбалетами? Про Тофика начали рассказывать анекдоты, а выпученные глаза Шанги Ким, которой на шею намотали её собственные кишки, постепенно стёрлись из памяти. Подполковник тогда ещё бурчал, что Управление ему не помогает, а мешает, ограничивает зоны поиска. Однако маховик раскрутить удалось, и настал день, когда Седьмой отдел ворвался в самый настоящий подземный бункер.

Его не было ни на одной карте. Тофик отыскал логово цыганского барона, одного из не смирившихся, «таборных», анализируя показания насмерть запуганных бомжей и наркоманов. Когда соорудили это убежище, как сумели укрепить его стены, Наташа не знала. Произошла довольно ожесточённая перестрелка, в ходе которой все цыгане оказались убиты.

Вечером был большой банкет, все смеялись, много пили, выгнали из ресторана какую-то хмурую компанию, а явившимся патрульным показали свои карточки и чуть не заставили выпить. Вот и всё. Седьмой отдел отомстил, никаких сомнений в этом не было — кроме огнестрельного оружия в таборе нашли и пару арбалетов. Только Тофик был мрачен.

Он и после этого призывал не ослаблять нажима, вычистить всё до конца… Но Управление устроило Таги-заде выволочку за большой процент раненых и травмированных, к тому же конца у московских подземелий просто нет, слишком многие любили схорониться поглубже за тысячу лет.

Кроме того, люди просто устали. Незаметно всё вернулось на круги своя, но Тофик получил подполковника.

Убийства продолжались… Наташа знала об этом, но просто привыкла. Как и все. В тридцатимиллионном городе убийства случаются каждый день, и лишь малая часть их находилась в ведении Седьмого. Между тем ночные охоты продолжались, хотя улов становился всё более бедным. Крыс стало меньше, очевидно меньше, помог и Кордон. Ещё несколько лет спокойной, размеренной работы, и их просто не станет…

Уже собираясь выходить, Наташа вспомнила о нечищеном «рокоте» под кроватью, а доставая его, наткнулась на бокалы. Что ж, теперь пусть полежат до вечера…

В мешковатом комбинезоне спрятанная на животе кобура не бросается в глаза, уставшим от сабо ногам уютно в разбитых кроссовках. Последний раз посмотрев в зеркало, Наташа покинула квартиру.

У лифта сидел Артём, сосед. Он тяжело расползся по креслу стопятидесятикилограммовой тушей, уронил голову на жирную грудь. Дым ещё висел в воздухе сизой пеленой.

— Ты уже совсем обнаглел? — прошла мимо него Наташа. — Днём куришь?

— Пьяный я, — печально сообщил Артём.

— С утра?

— С вечера… Скучно мне, Наташка. Посади меня в тюрьму.

— Опять женщина бросила? Вот я тебя оштрафую раз-другой — и тогда тебе действительно станет весело. Пойдёшь работу искать, чтобы долги выплатить.

— Женщина бросила, — подтвердил сосед. — Но на это мне наплевать. В Сетях много неуравновешенных самок, готовых скрасить даже моё одиночество… На какое-то время, конечно, пока не очухаются… Только знаешь, уже не помогает.

— Займись чем-нибудь, — пожала плечами Данилова, вызывая лифт. — Иди работать.

— Я не хочу, — тяжело вздохнул Артем. — Всё дело в том, что мне неприятны люди. Никого не хочу видеть, теперь уже и на экране. Все люди — тупые ублюдки, Наташа.

— Не выражайся! — Она вошла в кабину и уже оттуда прикрикнула: — И не смей курить днём! Оштрафую!

— Давай, штрафуй! — бесстрашно ответил Артём закрывшейся двери лифта и вытащил из пачки новую сигарету. — Штрафуй, дура… Только быстрее.

Консьержа на этот раз не было, отсыпался после дежурства. Его, как и следовало ожидать, с успехом заменял робот, отворивший Наташе дверь. Снаружи пахнуло жаром, запахом раскалённого асфальта, скошенной травы.

Машину сегодня брать не хотелось, Данилова направилась не к стоянке, но мимо домов, к остановке мини-метро. Людей почти не было, все попрятались от жары. У школы ей попался навстречу странный человек, весь какой-то вытянутый, зелёный… Но в памяти осталась только широкополая шляпа с нелепым цветком.

Дорога заняла минут сорок, только потому, что Наташа поленилась давиться в вагоне Экспресса и добралась на мини-метро, с пересадками, погруженная в свои невесёлые размышления. Мэрия выделила под Седьмой отдел целый дом на Ленинградском проспекте, высокий — из тех, что модно было строить в тридцатых. В этом не стоило искать проявления щедрости — Москва постепенно пустела. Прежние владельцы, какая-то корпорация, после очередных сокращений предпочли просто спихнуть лишнее, требующее капитального ремонта здание на баланс города, да ещё наверняка на этом нагрели руки.

«Как хорошо, — подумала Наташа. — Конец тесноте. С каждым годом в Москве всё спокойнее, только дураки сейчас уезжают из мегаполисов. Парки становятся чище…»

И безлюднее. Крысы — не бомжи, а именно крысы, другого термина для обозначения этих убийц не существует — ушли через парк. Просочились сквозь строй снайперов, оснащённых ПНВ. С каждым шагом, приближавшим её к Башенке, Наташа будто становилась выше.

Найти их, отомстить, чтобы не вышло, как в тот раз. Возможно, под городом таятся ещё сотни не известных никому убежищ, но сейчас надо найти только одно. И пусть другие будут кричать «Отомстим!», она уже знает цену этим словам. Для тех, кто не видел, как откинулась назад голова Андрея, как торчал из разреза язык Мананы, всё это остаётся игрой.

Прижав к глазку детектора специальное отверстие в личной карте, Наташа профессионально быстро взглянула в него, позволив идентифицировать сетчатку. Двери открылись, и в холле к ней тут же потянулись руки, послышались сочувствующие восклицания. Наташа оказалась среди хорошо знакомых лиц, на каждом нарисована мрачная решимость. Почему-то стало противно.

Кое-как отделавшись от коллег, она поднялась на третий этаж, к медикам. Пал Палыч уже вышел навстречу — наверное, с утра скинул в Центральный компьютер запрос на прибытие Даниловой. Она подумала, что и Тофик наверняка воспользовался ЦК, значит, докладывать нужды нет — сам сможет узнать обо всех передвижениях Наташи.

— Ну что? — Пал Палыч, главный врач Седьмого Особого, недавно сделал подтяжку. Перестарался для своих восьмидесяти, слишком уж молодо теперь выглядела шея. — Рука болит? — Он перехватил взгляд Наташи и смущённо потер кадык. — Заметно, да? Мне сказали, что эффект долго не продержится, уже через полгода всё войдёт в норму. Лицо, шея, руки — это, видишь ли, ансамбль. Тут нужны тонкость и время, время! Вот через полгода, как мне приятель сказал, всё будет хорошо, всё устаканится. А ты… Как, ты сказала, рука? Болит?

— Нет. — Наташа первой вошла в кабинет, сбросила с плеч лямки комбинезона. — Рана неглубокая, и уже столько часов прошло… Думаю, всё в порядке.

— Думать буду я! — Пал Палыч надел перчатки, терпеливо подождал, пока Наташа засучит рукав, потом принялся отмачивать повязку. — Ведь не только кожа, Наташенька, не только мышца, ещё и нервы повреждены… Да, а как же! Ты и не почувствуешь, а для меня это — недоработка. Лучше бы прооперироваться.

— Потом как-нибудь. — Наташа и раны-то почти не видела, осталась только зигзагообразная красная полоса на трицепсе.

— Потом… — Медик осуждающе покачал головой, осторожно пальпируя плечо. — Вот доживёшь до моих лет, тогда поймёшь, что никакого «потом» не существует… Я бы на твоем месте прооперировался. Чтобы шрама не было — я позабочусь, но чувствительность кожи будет потеряна.

— У меня тут эрогенных зон нет. Потерплю.

— Странная ты сегодня! — Пал Палыч поднял лицо, всмотрелся в Наташины глаза. — А, понимаю, понимаю! Это шок, милая. Конечно, на твоих глазах двоих подчинённых… Я видел тела. Ужасно, ужасно!

— Это ведь «сицилийский галстук»? — вспомнила Данилова. — Вы-то должны знать, Пал Палыч!

— У сержанта Чачава? — уточнил врач, наклеивая пластырь, подобранный из альбома под цвет кожи Наташи. — Да, именно так. А вы разве это тоже проходили? Штука редкая, очень уж пачкает руки. Но крысам всё равно… Только слово «галстук» им вряд ли известно.

Наташа оделась, но не ушла, а остановилась около двери. Медик навёл порядок на столе, выбросил старые бинты, потом вопросительно посмотрел на посетительницу.

— Пал Палыч, а что говорят ваши эксперты? Про… характер повреждений. Я знаю, кто-то из снайперов ранен. Это болты из арбалета, верно?

— Болтом из арбалета убит один из группы захвата, среди снайперов двое раненых, — сообщил Пал Палыч. — Ты бы, Наташа, общий отчёт почитала, он с утра на нашем сайте висит. Ты ведь капитан, оперативник, у тебя широкий допуск.

— Недостаточно широкий. Я хотела бы знать, не те ли это твари, что год назад убили Егорова и Ким.

— Дело закрыто, — напомнил врач, потом опустился на крутящийся табурет, в задумчивости потёр молодую шею. — Всё это так ужасно и прискорбно… Но дело Егорова и Ким закрыто. Арбалет может соорудить любой мальчишка, болтов у нас, к сожалению, хватает. Хоть строительные бери, хоть арматуру руби… Вы, капитан, говорите на эти темы со своим руководством. Потребуется моё мнение, я представлю.

Раз Пал Палыч перешёл на «вы», то разговор окончен. Наташа коротко поклонилась и вышла.

Насырова и Тофик Таги-заде занимали на двоих последний, пятьдесят второй этаж, самый маленький, хотя даже нижние не баловали простором. Выйдя из лифта, Данилова, как всегда, полюбовалась на панораму. Хороший денек.

— Наташенька! Садись! — прямо-таки взвыла Насырова. Она говорила с кем-то невидимым от дверей, причём говорила через «индивидуалку», прижимая клипсу к гортани. — Налей себе сока, водички, чего хочешь! А я вот с Михаилом Борисовичем говорю, прости.

Раиса глазами показала на Тофика, расположившегося в углу. Подполковник повернул к Наташе свое красное, вечно будто обветренное лицо, без улыбки поманил:

— Садись здесь и говори тихо, а то Пименов услышит.

— Сношает? — догадалась Данилова.

— Ещё как. Уже минут двадцать не слезает с Райки, она только попискивает… Как себя чувствуешь?

— Хорошо. Я хочу найти их, Тофик Тимурович.

— Мы все хотим. — Подполковник грозно свёл густые белые брови. — И мы найдём, эти шакалы не спрячутся.

— Крысы, — поправила его Наташа. — Нет, я лично, сама хочу их найти, понимаете? Я должна. Расскажите мне всё, Тофик Тимурович, пожалуйста. Я ведь оперативник, аналитики не знаю.

— Потому что не положено, — для начала уточнил Таги-заде, но посмотрел благосклонно. — Верно понимаешь, только не ты одна обязана. Я вот тоже обязан. Ладно… Слушай. Крыс было одиннадцать, это точно, посчитали по следам. Одного застрелил Андрей Коваль, двоих положили снайперы. Остальные… Не перебивай! Снайперы не видели крыс, били вслепую, в панике. На записи ПНВ крысы есть, а ребята клянутся, что не видели. Что же они, врут? Сговорились с крысами?

Наташе пришлось покачать головой. Такого, конечно же, быть не могло.

— То-то же. К тому же половина ПНВ вообще отказала. И запомни: в общем отчёте этого нет. И даже снайперам не сказали, что на записи цели видны. Не нужно объяснять, почему им не сказали? Тогда продолжаю. Крысы, восемь тварей, все мужчины, на вид от пятнадцати до тридцати пяти лет, оторвались от наблюдения в парке.

— От пятнадцати? — не поняла Наташа.

— От пятнадцати, — повторил Тофик. — Да хоть бы им всем по пять лет было: что это меняет, Данилова? Те, кто режет нашим товарищам горло — уже не крысята, а крысы. Так вот, ночью ввели план «Капкан». Им некуда было деваться, совсем некуда. Я лично настоял, чтобы «Капкан» проиграли трижды. Подняли людей, стянули части с других районов в центр…

— И никого не взяли, — уточнила Наташа с каким-то мрачным удовлетворением.

— Первая линия отработала к десяти утра. Задержали человек пятьдесят, всякую мразь. Но наших — нет. Вторая линия закончила к двенадцати с минутами, и у них, как ты понимаешь, никого. — Тофик протянул руку к бару и один за другим наполнил соком два стаканчика. — Пей, не бледней! Третья линия закончит вот-вот, и я уверен — безрезультатно. Тройной фильтр, Данилова. Битцевский парк таким чистым не был ещё никогда! Я сам там был с первой линией, под каждый кустик заглядывал. Есть землянки чьи-то, кострища… Но ничего интересного для нас. Ничего.

— Куда же они делись? Прошли сквозь ваши линии, как через снайперов?

— Не могли пройти, уже светало! Тут где-то была карта… — Тофик беспомощно оглянулся, потом привстал и с кряхтением вытянул из-под себя скомканное пластиковое полотнище. — Смотри, Данилова. Вот вы где были, а вот парк. Ночь. Предположим, что крысы могли успеть выбежать из парка. Но «Капкан» мы раскинули с расчётом на это, шире! Вот так!

Такой же обветренный, как и лицо, палец Тофика нарисовал на карте широкую петлю. Она горела зелёным, постепенно тускнея, и Наташа успела пройти глазами её всю. Никак не могли крысы суметь вырваться, даже если бы были сплошь чемпионами по бегу.

— Транспорт?

— Исключено, они могли оставить его только с краю, лесопарк специально засажен густо. Но видеонаблюдение за перекрёстками было активировано сразу, ещё до того, как пошла команда на «Капкан»! Было там около десятка машин, и все задержали спустя несколько минут. Больше никто не проезжал, ни мотоциклистов, ни велосипедистов — никого. Ну а за воздухом мы круглосуточно над всем городом следим, это ты знаешь.

— Могли успеть добраться до домов, — предположила Наташа. — На тех же велосипедах.

— Уже всё проверено. — Тофик залпом выхлестал свой сок, смял стаканчик. — Вот за это в том числе Пименов сейчас сношает Раису. Переполошили ночью людей, даже в новости кое-что попало. Кстати, если ты теперь подумала о люках, старом метро и прочем, то правильно подумала. Другого способа уйти у них не было… Но что мы могли сделать? Всего не предусмотришь, особенно когда над оперативниками висит такая группа прикрытия…

— Вертолёты, — вспомнила Наташа.

— Потеряли их ночью в лесу, под кронами. Точнее сказать, вообще не видели. Сейчас эксперты смотрят все входы в подземные коммуникации… Смотрят по второму разу.

— Почему?

— Я приказал! — Несмотря на красное лицо, Тофик исхитрился побагроветь. — Первое заключение: никто ничего не трогал минимум неделю. Но этого быть не может!

Мысленно Наташа с ним не согласилась. Всё может быть… Когда снайперы не видят целей, дальше быть может всё. Правда, это уже совершенная мистика, и Тофик прав, что не позволяет себе думать в этом направлении.

— Эксперты, — вспомнила Наташа. — Расскажите мне, пожалуйста, про их заключения. Я имею в виду тот, прошлогодний случай…

— Не имею права. — Тофик посмотрел на Насырову, увлечённо кивающую в экран, начальству. — Вот, — подполковник достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок бумаги, — вот и всё.

Наташа осторожно развернула лист. Длинная строчка цифр и букв, аккуратно написанная кем-то от руки, а ещё адрес в служебной Сети. Пароль! Она подняла глаза на Тофика, повела бровями. Он раздражённо передразнил её:

— Ты же сама сказала: я, Данилова, лично должна ребятам найти их убийц! Говорила?

— Да.

— А я сказал, что тоже должен. Сказал?

— Сказали.

— Вот и всё, — удовлетворённо подвел итог Тофик и налил себе ещё сока. — Что делать — сообразишь, не просто так я тебя до капитана довёл.

— А что потом? — Наташа встала.

— Потом вылетим оба со службы, скорее всего, — проворчал едва слышно Таги-заде. — Приезжай вечером ко мне. Дорогу не забыла?

Данилова вышла в коридор, комкая в руке листок бумаги. Вот и настала пора доказать, на что она готова. Войти по этому паролю, считать хранящуюся на сайте секретную информацию означает нарушить закон. Серьёзно нарушить. Вылетом со службы дело не ограничится — ни один адвокат не возьмётся доказать суду, что капитан полиции не ведала, что творит. А уж на сколько лет попадёт в исправительные учреждения Тофик, Наташе не хотелось даже думать.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ЧУЖАЯ ЖИЗНЬ

Очнувшись, Живец долго сидел на бревне, щурясь от жаркого заходящего солнца. Понимание того, что он вовсе не капитан Данилова из Седьмого Особого отдела, возвращалось медленно, даже как-то неохотно. Наконец Дмитрий потряс головой, огляделся. Незнакомца, как и следовало ожидать, рядом не оказалось.

— Сволочь… — протянул Живец и потянулся. — Вот же какая сволочь зелёная…

Потом он вскочил, ощупал карманы. Ничего не пропало, даже нож по-прежнему лежал за бревном. Что же ему было нужно?

— Если меня и изнасиловали, то каким-то особенно нежным, извращённым способом, — сделал вывод Дмитрий, прислушавшись к своим ощущениям. — Вот сволочь! Хотя скорее всего увидел «галкина» и испугался…

Всё ещё позевывая, Живец зашагал дальше, на восток. Всю дорогу до многоэтажного квартала он чувствовал какой-то дискомфорт. Руки били по бёдрам, ботинки загребали хвою… Можно было это списать на кратковременное поражение нервных центров, но Дмитрий понимал, что всё куда сложнее.

Он успел привыкнуть быть женщиной, капитаном Даниловой. Он помнил её тело и, хотя не находил его особенно привлекательным, скучал по нему. А ещё у Живца из головы не шло разрезанное горло сержанта Чачавы.

— Бред, — негромко сказал он себе. — Таги-заде наплёл мне о Даниловой, и вот, под неизвестной мне травкой тема отыгралась в галлюцинациях. Когда он успел назвать мне её имя? Не понимаю…

В этом тоже не было ничего странного: после такого «сеанса» люди иногда не помнят, как их зовут. Живец приказал себе больше не думать о происшедшем, сосредоточившись на оживлении своего чутья. Ведь не выручило, не подсказало пройти мимо! А незнакомец в зелёном сейчас, вполне возможно, звонит в полицию, сообщает о вооружённом человеке в парке.

Дмитрий прибавил хода. На пути оказалось болотце, но его удалось обойти вдоль старой линии электропередач. Оказавшись наконец в окружении домов, лейтенант почувствовал себя уютнее, даже перестал спотыкаться. Людей на улицах хватало, старички выбрались подышать свежим воздухом перед сном, но это ненадолго, поэтому пора было подумать о тихом местечке на ночь.