Колокол по Хэму Симмонс Дэн

Глава 15

Хемингуэй мгновенно оценил ситуацию.

– Где ты была? Мы тебя искали! – по-испански крикнул он Марии и, шагнув вперед, вырвал извивающуюся девицу из рук озадаченных полицейских.

Это были не сотрудники Национальной кубинской полиции и даже не гаванские легавые. Они были одеты в грязную форму провинциальных констеблей. Один из них был без фуражки, и его сальные волосы закрывали правый глаз. Тот, что был старше и выше ростом, выпрямился, одернул мятый мундир и обратился к писателю на испанском:

– Сеньор Хемингуэй, мы весьма сожалеем о том, что побеспокоили вас в столь позднее время, однако…

– Ничего страшного, – ответил Хемингуэй. – Мы только что поужинали. Входите, прошу вас.

Полицейские шагнули в вестибюль. Они поглядывали на Марию, словно сомневаясь в том, что поступили правильно, отпустив ее. Но Хемингуэй уже держал ее за левый локоть, обняв могучей рукой за тонкую талию, и прижимал к себе, словно норовистого жеребенка. Волосы девушки были растрепаны, лицо опущено, она все еще содрогалась от рыданий.

– Сеньор Хемингуэй, – вновь заговорил старший. – Эта женщина… она сказала, что ее зовут Селия. О ней сообщили жители Сан-Франциско де Паула. По всей видимости, она бродила весь вечер… мы застали ее спящей в сарае сеньориты Санчес.

Хемингуэй улыбался полицейским, но, когда он открыл рот, его голос прозвучал твердо и сурово:

– Разве закон запрещает спать в чужих сараях, офицер?

Старший полицейский покачал головой и, сообразив, что до сих пор стоит в фуражке, торопливо сорвал ее и сунул под мышку. Даже если Хемингуэй – янки, он все равно важная особа, знаменитый писатель, друг множества важных особ в Гаване и кубинском правительстве.

– Нет, нет, сеньор… то есть, я хотел сказать, да – с формальной точки зрения она нарушила границы чужих владений… впрочем, мы арестовали эту девушку, потому что Национальная полиция распорядилась искать похожую на нее женщину, гаванскую „jinetetra“ по имени Мария, которую хотят допросить в связи с убийством… – Вместо того чтобы назвать Марию шлюхой, он воспользовался другим, более вежливым выражением. – Эта женщина утверждает, будто бы она работает в вашем поместье, сеньор Хемингуэй.

– Так оно и есть, – громко произнес писатель, вновь улыбаясь полицейским. – Она работает у меня несколько месяцев… хотя сказать „работает“ было бы преувеличением. Ее мать обещала, что она будет хорошей служанкой, но она до сих пор днями напролет тоскует по дому. – Хемингуэй повернулся к Марии:

– Селия, ты опять сбежала домой?

Мария, не поднимая лица, кивнула и всхлипнула.

Хемингуэй ласково потрепал ее по затылку.

– Видите ли, господа… в наши времена трудно найти хорошую прислугу. Спасибо, что привели девушку обратно. Не хотите ли выпить на дорогу?

Полицейские переглянулись, явно почувствовав, что контроль над ситуацией уплывает у них из рук.

– По-моему… – заговорил старший, – думаю, сеньор Хемингуэй, мы должны доставить ее в Гавану. В распоряжении Национальной полиции указано…

– В этом нет нужды, – перебил Хемингуэй, подходя к двери. – Если вы увезете девушку в город, кому-нибудь придется ночью везти ее обратно. Вы выполнили свой долг, джентльмены. Может быть, все-таки выпьете по стаканчику?

– Нет, нет, спасибо, сеньор Хемингуэй. – Старший вновь натянул фуражку, и писатель вывел их на террасу.

– Тогда заглядывайте к нам в воскресенье на барбекю, – радушно предложил Хемингуэй. – В воскресенье к нам приедет мэр Гаваны. Мы сочтем за честь видеть вас среди наших гостей.

– Да, да, спасибо, – в один голос произнесли полицейские и, отдавая честь, попятились к воротам.

Хемингуэй помахал им с террасы левой рукой, поскольку правой он продолжал обнимать Марию. Как только дряхлая полицейская машина со скрипом покатила по дорожке, он втолкнул девушку в дом.

– Сейчас ты пойдешь в новую кухню и подождешь, пока мы тебя не позовем, – негромко сказал он ей.

Мария кивнула и вышла, не говоря ни слова.

– Мальдонадо узнает об этом и заявится сюда, – сказал я. – Чтобы проверить, кто она такая.

Хемингуэй повел массивными плечами.

– Тогда мне придется застрелить Мальдонадо, – отозвался он. – Теперь поздно о чем-либо сожалеть. – Он все еще говорил по-испански, хотя я обращался к нему на английском.

Я раскрыл шифровальный блокнот на столе в старой кухне. В доме не было никого, кроме Марии, а она не могла подслушать нас сквозь стены и толстые двери.

Для своих записей я воспользовался страничками блокнота, но еще не заполнил ни одну из сеток Кохлера. Я написал над первой сеткой слово „Brazilians“ и вычеркнул соответствующие клетки.

Теперь сетка выглядела так:

BRAZILIANS

– Откуда ты узнал ключевое слово? – спросил Хемингуэй. – И какие клетки следует вычеркнуть?

– Я взял первое слово на сто девятнадцатой странице „Геополитики“, – ответил я.

– Откуда ты узнал номер страницы?

– Во вступительной группе символов сообщения указано, что искомая страница – девятая, и что сообщение отправлено 29 апреля, – объяснил я. – В качестве отправной точки они используют 20 апреля.

– Почему?

– Это не имеет значения, – сказал я. – Итак, 20 апреля – нулевой день и вместе с тем сто десятый день года.

Иными словами, „девятая страница“ на самом деле имеет номер сто девятнадцать. Первое слово на этой странице – „Brazilians“.

– Прекрасно, – сказал Хемингуэй. – А как насчет вычеркнутых клеток?

– Им назначены номера в соответствии с кодовым словом „Brazilians“, – ответил я. – Первая буква в слове – „В“, она же вторая буква алфавита. Поэтому я вычеркнул вторую клетку. В данном случае используется простая подстановка цифр вместо букв… „k“ – это ноль, а ложная буква – „х“.

Вступительная группа сообщения – „x-k-k-i-x“, что переводится как „страница 009“, то есть, начиная с 20 апреля, сто девятнадцатая страница книги.

Хемингуэй кивнул.

– Вторая буква в слове „Brazilians“, – продолжал я, – это „г“, которая, если исключить „k“, обозначающую ноль, расположена на семнадцатом месте. Я отсчитал семнадцать позиций от первой зачеркнутой клетки на втором месте и вычеркнул ту, на которой остановился. Потом идет „а“, первая буква алфавита, следовательно…

– Я все понял, – нетерпеливо произнес Хемингуэй. – Но где же расшифровка?

Я показал ему записи Кохлера на первой страничке.

– Пропустите первые две группы по пять символов – они ничего не означают, – а также группу „x-k-k-i-x“, и здесь начинается текст сообщения от 29 апреля. – Я указал нужное место.

h-r-1-s-l/r-i-a-l-u/i-v-g-a-m/v-e-e-b-l/e-r-s-e-d/e-a-f-r-d/m-1-e-o-e/w-d-a-s-e/o-x-x-x-x

– И все же я не понимаю… – заговорил Хемингуэй, но я начал вписывать буквы в клетки, и он сказал:

– Ага. Они идут вертикально.

– Да, колонками по пять символов.

Я быстро заполнил оставшиеся клетки.

– Дай взглянуть, – сказал писатель.

Он прочел сообщение вслух, но очень тихо:

– „Умберто прибыл, передал послания, все в порядке, Альфредо“. – Он посмотрел на меня. – Кто такой Альфредо?

– Это кличка радиста, – сказал я, а про себя подумал:

„Альбрехт Густав Энгельс, бывший оператор тайной радиостанции „Боливар“ в Рио, ныне пребывающий под строжайшим надзором“.

– Думаешь, это Кохлер? – спросил Хемингуэй голосом донельзя возбужденного мальчишки.

– Возможно, – сказал я. – Но, скорее, этот человек обитает на суше.

Хемингуэй кивнул и вновь посмотрел на блокнот, держа его едва ли не благоговейно, словно Том Сойер, которому в руки попалась карта с обозначением мест, где зарыты сокровища.

– Кто такой Умберто?

Я пожал плечами, хотя знал об этом из последнего досье, полученного мной от Дельгадо. Кличку „Умберто“ носил абверовский агент Герберт фон Хейер, сорокалетний бразилец, который родился в Сантосе, но ходил в школу в Германии, там же обучался ремеслу разведчика и стал помощником Энгельса. Он был посредником между Энгельсом и нашим сегодняшним гостем Теодором Шлегелем. Фон Хейера арестовали через два дня после того, как Шлегель отправился в экспедицию фонда „Викинг“.

– Что еще? – нетерпеливо спросил Хемингуэй. – Что еще содержится в блокноте?

Первая страница была исписана убористым почерком Кохлера.

– Сейчас посмотрим, – сказал я. – Следующее сообщение ссылается на семьдесят восьмую страницу.

– „Геополитики“?

– Нет, антологии германской литературы, – ответил я. – Вводная группа символов указывает на первые двадцать шесть букв на этой странице. – Я выписал их: „it took years for him to realize“.

– Минутку, – сказал Хемингуэй. – Это по-английски.

– Вы очень наблюдательны, – съязвил я. – Оригинал написан на немецком. Это еще один трюк Абвера – прежде чем расшифровывать послание, агент должен перевести ключевую фразу.

– Хитрые ублюдки, – пробормотал Хемингуэй.

Я невольно улыбнулся. Из всех шифров, которыми пользовались немцы, этот был самый простой – для удобства полевых агентов, действующих в районах, где риск перехвата минимален.

– Да, – сказал я. – Однако в данном случае использован другой код, вероятно, потому, что это было сообщение Кохлера, отправленное им седьмого мая из открытого моря. Первые двадцать шесть букв образуют кодовую группу. Кохлер присвоил каждой букве номер… единицы – для всех „а“, двойки – для всех „е“, тройки для „f“…

– Подожди, – остановил меня Хемингуэй. – Где же… а, я понял. „Ь“, „с“ и „d“ во фразе „it took him years to realize“ отстутствуют.

– Совершенно верно, – отозвался я. – Таким образом данная фраза зашифровывается в виде численной последовательности 5-12-12-9-9-6-13-2-1-10-11-3-9-10-4-5-8-12-9-102-1-7-5-14-2.

– Хм-мм… – произнес Хемингуэй.

– Теперь дело несколько усложняется, – продолжал я. – Кохлер передавал буквы теми же пятисимвольными группами, но, вместо того чтобы начинаться в первой колонке сверху вниз, текст сообщения начинается под первой буквой „а“.

В нашем случае – под буквой „а“ в слове „years“.

Я обвел чертой запись Кохлера на первой странице, целиком содержащую текст второй передачи: o-t-o-d-o/v-y-l-s-o/c-s-n-e-m/o-d-b-u-m/e-e-d-t-w/o-y-r-d-t/e-s-i-a-a/b-1-r-e-r/n-i-f-t-i/s-s-t-b-r/s-d-o-i-a/e-e-e-t-r/c-g-e-i-1/t-n-y-r-i/i-e n-m-d/y-e-e-i-e/r-t-n-n-t/t-r-c-n-t/g-e-a-m-o/v-o-f-s-e/r-s-d-t-i/i-o-a-e-n/r-t-n-n-t/h-e-o-n-d/s-t-o-e-o

– Все ясно, – сказал Хемингуэй. Он взял карандаш и написал первую группу под буквой „а“ в слове „years“. – Вторая группа располагается… где? Под второй буквой „а“?

– Да, – ответил я.

Хемингуэй вписал „v-y-1-s-o“ под буквой „а“ в слове „realize“.

– А вот третья, – сказал он. – Она пишется под первой „е“, следующей буквой в этом алфавите.

– Ну вот вы и разобрались, что к чему, – заметил я. Хемингуэй быстро заполнил оставшиеся клетки:

Хемингуэй прочел сообщение вслух, по контексту дополняя недостающие слова:

– Британский конвой из десяти грузовых судов и одного эсминца был замечен вчера в полночь у Ресифа. Точно неизвестно, куда он направляется, но, скорее всего, на Тринидад.

Дополнительную информацию передадим завтра.

Хемингуэй откинулся на спинку кресла и бросил карандаш на стол.

– Ради всего святого, Лукас, это уже не игра! Эти мерзавцы действительно помогают топить корабли.

Я кивнул:

– Однако мы можем лишь предполагать, что это было сообщение Кохлера. Может быть, он перехватил другую передачу из Бразилии… или даже с Кубы. Это могла быть даже передача с субмарины, которую мы видели в море.

Хемингуэй помассировал щеки:

– Что содержат оставшиеся кодовые группы?

Я улыбнулся.

– Тут начинается самое интересное. Насколько я могу понять, Кохлер зашифровал их накануне своей смерти или еще на день раньше. – Я взял карандаш, вычеркнул ячейки на следующей странице, написал двадцать шесть ключевых букв и молниеносно заполнил сетку: „15 мая – три агента высадились на сушу, LJ-176, координаты: 23 град. 21 мин, сев. долг., 80 град. 18 мин. зап. шир. Все в порядке“.

– Me cago en Dios! – вскричал Хемингуэй. – Estamos copados!

Я невольно моргнул, услышав его вульгарную фразу, дословно переводившуюся так: „Я испражняюсь на господа! Нас обложили“.

Хемингуэй помчался в свой кабинет за морскими картами. Я преодолел несколько шагов, отделявших старую кухню от новой, и внимательно посмотрел на Марию. Девушка понуро сидела за столом, держа в руках стакан с водой. Она подняла на меня покрасневшие глаза. Я кивнул ей, закрыл дверь, вернулся в старую кухню и вновь принялся изучать блокнот и записи в нем.

Хемингуэй разложил на столе карту кубинских прибрежных вод. Это была старая карта с множеством чернильных и карандашных пометок.

– Вот, – сказал он, тыча в карту кончиком пальца. – Эта точка находится в семи-восьми милях от маяка у Бахия де Кадис Ки. Я знаю это место. Отличная позиция для высадки шпионов. Слабый прибой, и они могут укрыться в горах уже через двадцать минут. Проклятие! – Он хватил кулаком по столу.

– В блокноте еще два сообщения, – произнес я и показал ему свои записи, даже не вычеркивая клетки.

Первый текст гласил: „13 июня, U-239, три агента…“ – и координаты. Потом сокращенными словами: „Амер. Алюм.

Корп., Ниаг. водоп. электрост., Нью-Йор, водоснабж.“

– Полагаю, это цели намеченных диверсий, – негромко добавил я. – Американская алюминиевая корпорация, большой гидроэлектрический комплекс на Ниагарском водопаде и система водоснабжения Нью-Йорка.

– Тринадцатое июня! – взревел Хемингуэй так громко, что я был вынужден призвать его к тишине, иначе нас услышала бы Мария. – Эти диверсии только предстоит совершить. Они пытаются добраться до Штатов через Кубу. Мы можем заманить этих ублюдков в ловушку, потопить субмарину и лодку, на которой они собираются высадиться. Или нет, мы дождемся, когда они окажутся на берегу, и схватим их за „cojones“.

Хемингуэй вновь вскочил на ноги и склонился над картами.

– Подожди-ка, – сказал он полминуты спустя. – Указанные координаты находятся за пределами кубинских вод.

Я сейчас.

Он вернулся с огромным атласом. Открыв его, он принялся листать страницы.

– Вот, – сказал он наконец. – Мать вашу. Святой боже, спаси нас и сохрани.

Я подался вперед и бросил взгляд на точку, которую он указывал, хотя уже видел ее в этом самом атласе, перед тем как отправиться на вечеринку у бассейна.

– Лонг-Айленд, – сказал я. – Очень интересно.

– Рядом с Амангасеттом, – произнес Хемингуэй, бессильно откидываясь в кресле. – Они могут добраться до Ниагары и остальных своих целей на автобусе. Будь все проклято.

Нам не удастся перехватить их своими силами, однако… – Он взял меня за руку. – Мы должны передать эту информацию в посольство… в ФБР, в военно-морскую разведку. Уж они-то сумеют задержать подлодку и агентов. Взять их с поличным на месте преступления.

– Да, – сказал я. – Но есть еще одно сообщение. В нем указано: „Девятнадцатое июня, четыре агента“ – и координаты.

Если не ошибаюсь, это южные воды.

– Южные, но не кубинские, – ответил Хемингуэй и вновь начал листать атлас. – Вот здесь. Побережье Флориды. Неподалеку от Джексонвилля. – Он взъерошил ладонью волосы и вновь обмяк в кресле. Готовясь к вечеринке, он смазал прическу, и теперь черные пряди встали дыбом. – Господи, Лукас, они лезут на берег, точно крысы. Мы должны немедленно ехать к послу.

– Это подождет до завтра, – сказал я.

– Там есть еще послания? – Хемингуэй едва ли не алчно посмотрел на записи в блокноте.

Я покачал головой.

– Нет, но если преемник Кохлера не изменит шифр, мы сможем перехватывать его сообщения в море.

Писатель кивнул.

– Значит, мы должны как можно быстрее выйти в плавание. Пришли на борт Дона Саксона – он будет слушать радио и пеленговать. И мы отправимся ловить подлодки.

– Нам нужно решить, что делать с Марией, – заметил я.

– С кем? С Дикаркой? А что с ней? – Хемингуэй пригладил волосы.

– По-моему, вы правы, и Мальдонадо обязательно прочтет рапорт местных полицейских, – сказал я. – В самое ближайшее время Бешеный жеребец появится здесь и начнет вынюхивать.

– Подумаем об этом утром, – отозвался писатель, по-прежнему не отрывая взгляда от шифровальных сеток. Внезапно он улыбнулся. – Черт побери, если случится самое худшее, мы можем взять ее с собой.

Я решил, что он шутит.

– В качестве повара?

Хемингуэй с самым серьезным видом покачал головой.

– Наш кок – Грегорио. Лучший на все времена. Дикарка займется штопаньем носков и будет подавать патроны, если нам придется туго.

„О господи“, – подумал я.

Хемингуэй вскочил на ноги и крепко стиснул мои плечи.

– Ты хорошо поработал, Лукас. Очень хорошо. Не знаю, кто ты и что ты на самом деле, но, коли ты способен поставлять „Хитрому делу“ такую информацию, я рад, что ты с нами. – Он собрал записи. – Я беру их с собой в постель, а утром поеду к Спруиллу Брадену.

Я кивнул.

– Доброй ночи, Лукас, – сказал Хемингуэй и погасил свет в старой кухне, продолжая улыбаться. – Ты отлично поработал.

Вернувшись в „Первый сорт“, мы с Марией не рискнули включать свет. Пока она раздевалась и готовилась ко сну в маленькой комнате, погруженной во тьму, я вынул пистолет из тайника, устроенного в кладке камина, проверил его, убеждаясь, что он заряжен, но в стволе нет патрона, и сунул оружие под подушку. За окнами царила непроглядная темнота, шел дождь. Я вынес койку в другую комнату, но, прежде чем я успел забраться под одеяло, Мария втащила свою кровать с постелью и поставила ее рядом с моей. Я хмуро посмотрел на нее.

– Прошу вас, сеньор, – зашептала она. – Умоляю вас.

Я только лягу рядом, но даже не прикоснусь к вам. Мне так страшно. – Она забралась под одеяло. Ее койка стояла в полуметре от моей.

– Какого черта ты делала в деревне? – хрипло прошептал я. – Нам очень повезло, иначе Бешеный жеребец в эту самую минуту уже допрашивал бы тебя.

Мария задрожала.

– Мне было так одиноко, так плохо, – прерывающимся шепотом заговорила она. – Я отправилась туда… не подумав хорошенько. Я все равно не смогла бы уехать домой. У меня не было денег на автобус. Я решила, что как-нибудь доберусь.

Сеньор Хосе, больше я не уйду с фермы, клянусь глазами своей матери…

Я вздохнул и посмотрел в потолок. Мгновение спустя одеяло Марии негромко зашуршало, и ее маленькая ладонь коснулась моего плеча. Ее ледяные пальцы вздрагивали. Я не протянул руку, не сжал их, но и не оттолкнул.

„О господи, – думал я, прислушиваясь к звукам капель, барабанивших по крыше, и шелесту пальмовых листьев, которые колыхал ветер. – А ведь лето только начинается“.

Глава 16

Май сменился июнем, и у меня возникло ощущение медленно, но неумолимо затягивающейся петли. Что это за петля и на чьей шее, я даже не догадывался. Тропический зной из тягостного превратился в невыносимый, и когда не дул пассат, я чувствовал себя так, словно мой череп угодил между молотом жгучего солнечного света и наковальней слепящего моря.

Вести с обоих фронтов были в основном тревожные, и лишь отдельные события могли удержать малодушного человека от полного отчаяния.

В начале июня Мексика объявила войну государствам фашистской Оси.

– Ну наконец-то, – сказал Хемингуэй, когда мы услышали эту новость по коротковолновому приемнику на борту „Пилар“. – Узнав об этом, Гитлер и Того выбросят белое полотенце. Уже в этом месяце отборные мексиканские полки наводнят Европу и Британские острова.

4 июля японцы предприняли массированную атаку на Мидуэй-Айленд. Четверо суток экипаж „Пилар“ слушал скудные сообщения о боях; все, кроме меня, были уверены в том, что настала новая эра морской войны. Хемингуэй утверждал, что времена боевых судов и артиллерии миновали, что теперь они – такое же архаичное оружие, как арбалеты, и отныне решающее слово будет за кораблями, о которых мы слушали по радио, – авианосцами, выпускающими самолеты против вражеских флотилий с дистанции в сотни миль. Судя по всему, адмирал Эрнест Кинг, главнокомандующий военно-морскими силами США, придерживался одного с Хемингуэем мнения, поскольку еще до того, как определился результат сражения, он в беседе с журналистами признал, что его исход изменит течение войны. 7 июня ВМФ США объявил о своей победе, но лишь несколько месяцев спустя все мы осознали, насколько важна была эта победа.

В тот же день 4 июня из оккупированной Восточной Европы поступило сообщение об убийстве шефа СС в Чехословакии Рейнхарда Гейдриха. Убийство якобы было совершено местными партизанами, однако по моим сведениям, полученным еще в канадском Лагере „X“, „партизанская“ вылазка была не чем иным, как тщательно спланированной операцией британцев, которые привлекли к ней чешских националистов. Идея ликвидировать Гейдриха принадлежала Уильяму Стефенсону и Яну Флемингу. Ничуть не удивило меня и полученное 10 июня сообщение о том, что в отместку за гибель Гейдриха нацисты полностью разрушили чешский город Ледеч и казнили более 1300 его мирных жителей. Немцы выбрали Ледеч по одной-единственной причине – прошел слух, что кто-то из заговорщиков провел там ночь.

Война разгоралась. К середине месяца генерал Роммель вышвырнул британцев из Северной Африки. Японцы заняли два острова алеутского архипелага и захватили американский самолет, который потопил шесть японских кораблей, курсировавших вдоль этой островной цепочки. Вопреки вдохновляющим словам Марлен Дитрих о мощи Советов, становилось очевидно, что немцы продолжают оттеснять русских в степи и что Севастополь, их главная военная база на Черном море, оказался на грани падения.

13 июня Франклин Делано Рузвельт утвердил создание Офиса Стратегических Служб, тем самым концентрируя и укрепляя могущество бывшего КСК Уильяма Донована. Я хотел послать Уоллесу Филлипсу поздравительную открытку, однако он уже получил от меня подарок – шифрованные сообщения о британских конвоях – и, хотя он знал, что для людей Донована это устаревший материал, все же выполнил свою часть сделки. Когда я в конце мая попытался дозвониться Филлипсу в „Насиональ“, мне сообщили, что коротышка выписался из отеля и велел пересылать корреспонденцию на его имя в Лондон.

Из новостей, имевших прямое отношение к нашей деятельности, можно упомянуть сообщение американских и гаванских газет о том, что 29 июня ФБР задержало на Лонг-Айленде восемь германских диверсантов. Почти все подробности операции были искажены, однако это была первая реакция на храброе обращение Хемингуэя в посольство месяцем ранее.

Хемингуэй был раздосадован тем, что его доклад восприняли без энтузиазма. Посол Браден не скупился на похвалы, высоко оценив усилия Хемингуэя и его тайной организации, и выразил уверенность в том, что ФБР и военно-морской флот немедленно предпримут необходимые меры, как только его сообщение будет получено и подтверждено. Полковник Томасон отправил Хемингуэю с дипломатической почтой зашифрованное поздравление, однако скрытый скептицизм в похвалах полковника и посла взбесил писателя.

Я подал свой рапорт Дельгадо и ничуть не удивился, когда он, прочтя его, лишь чуть-чуть вздернул одну бровь и искривил губы. Только месяц спустя я узнал от него подробности „ареста шпионов“.

Никаких немцев на Лонг-Айленде не задерживали.

Невзирая на обращение Хемингуэя в посольство и мой доклад, поданный через Дельгадо самому Гуверу, немецкие диверсанты высадились на берег 13 июня, не встретив там ни ФБР, ни сотрудников спецслужб флота. Их высадка прошла незамеченной, если не считать случайной встречи с новобранцем береговой охраны по имени Джон Куплен. 13 июня он патрулировал пустынный пляж неподалеку от Амангасетта, Лонг-Айленд, и заметил четырех мужчин, которые вытягивали на берег огромный спасательный плот, борясь с сильным прибоем. Куплен дождался, когда они выйдут на сушу. Мужчины сказали ему с едва заметным немецким акцентом, что они рыбаки, что их судно пошло ко дну и они направляются в город за помощью.

Их слова не до конца убедили Куплена. Помимо акцента и городской одежды мужчин, его насторожило то, что один из них, забывшись, обратился к своему товарищу на пулеметном немецком. Вдобавок они были вооружены „люгерами“, а в предрассветных сумерках в сотне шагов от берега отчетливо виднелась германская субмарина, пытавшаяся сняться с песчаной мели.

Абверовские агенты допустили промах, который на их месте мог бы совершить любой хорошо подготовленный хладнокровный разведчик. Они сунули Куллену 260 долларов – по всей видимости, все деньги, которые нашлись в их промокших карманах. Одним глазом посматривая на их оружие, а другим на субмарину, Куллен принял взятку и побежал в пункт береговой охраны, однако руководство игнорировало его сообщение на протяжении нескольких часов. Если бы Куллену поверили и начали действовать еще до восхода, они бы обнаружили четырех шпионов, нетерпеливо дожидавшихся поезда на станции Амангасетт железной дороги Лонг-Айленда, и увидели бы немецкую подлодку, которая продолжала шумные попытки сняться с мели. В конце концов Куплена в сопровождении нескольких человек отправили назад взглянуть, какая там обстановка. Агенты скрылись, подлодка уплыла, однако солдаты обнаружили следы недавней раскопки в дюнах и извлекли из песка мешок со взрывчаткой, детонаторами, таймерами, бикфордовым шнуром и запальными механизмами. Также там были ящики с немецкой формой, спиртным и сигаретами. Руководство береговой охраны, призвав на помощь опыт многолетних тренировок, устроило мозговой штурм и вынесло решение о неубедительности этих улик.

С докладом о них можно было повременить.

Чуть позднее в тот же день ФБР все-таки узнало о высадке от шефа полиции Лонг-Айленда, который утром видел, как солдаты береговой охраны извлекают из песка контейнеры и мешки. В полдень Бюро приступило к действиям, отправив на берег полдюжины отборных агентов с заданием произвести „осторожный осмотр“. К их осторожному осмотру присоединились около тридцати гражданских лиц, которые подтащили шезлонги к месту находки и наблюдали за тем, как береговая охрана завершает раскопки.

Тем временем немецкие шпионы сели в поезд до Нью-Йорка и разбились на две пары. Они поселились в дорогих гостиничных номерах и заказали роскошный обед. В тот же день директор Гувер засекретил события от прессы, поднял по тревоге все отделения ФБР и устроил самую масштабную охоту за черепами в истории Бюро. Однако абверовские агенты исчезли без следа.