Синдром Настасьи Филипповны Миронова Наталья

— Здравствуй, Юля, — сказал он. — Меня зовут Феликс Ксаверьевич. Но ты зови меня просто Феликс.

— Здравствуйте, — ответила Юля, но, несмотря на все Данины советы, так и не смогла назвать его папой. — Как вы поживаете? Как у вас дела?

Тут мама и этот Феликс почему-то дружно рассмеялись, а Юля смутилась. Ее вдруг вспышкой озарила догадка: они любовники! Они занимались любовью, вот прямо сейчас, прямо здесь, в маминой комнате, пока ее не было дома! Они оба были полностью одеты и выглядели вполне прилично, никакого беспорядка в комнате не наблюдалось, но Юля сама только что занималась любовью и чутко уловила флюиды, витавшие в воздухе.

— Вы поженитесь? — выпалила она, смутившись еще больше.

По крайней мере, они тоже смутились: теперь все были на равных.

— Может, сперва поужинаем? — насмешливо предложила Элла. — А потом уж о делах наших скорбных покалякаем?

— Ладно. — Юля вдруг почувствовала, что зверски голодна. После завтрака она только попила чаю с гренками у Софьи Михайловны, а сейчас был уже совсем вечер. — Я голодная.

— Тебя там не покормили? — ужаснулась Элла.

— Покормили, но это было давно.

— А это что? — Элла заметила картину у нее под мышкой.

— Это? — Юля рассеянно прислонила анкилозавра к стене в прихожей. — Это просто шутка. Подарок. Потом покажу.

Элла хотела накрыть в столовой, но Юля и Феликс дружно настояли на кухне.

— Ну так как? — спросила Юля, когда первый голод был утолен. — Вы женитесь?

— Может, сначала хоть познакомимся? — шутливо предложил Феликс.

Но Элла на этот раз рассердилась на дочь.

— Да, мы поженимся, — отрезала она. — И не делай такое лицо. Ты уже не в том возрасте, когда боятся злого отчима. Тем более что Феликс не отчим, а твой родной отец.

— А где мы будем жить? — упрямо продолжала Юламей. — В этой квартире тесно.

— Мы что-нибудь придумаем, — пообещал Феликс. — Давай я все-таки расскажу тебе немного о себе. Ты меня совсем не знаешь.

— Ну почему же. Мама рассказывала. Что вы хороший, что вы ей помогали. Что без вас она бы с голоду умерла.

— Ну, это сильное преувеличение. Но я хотел рассказать о другом. Моя фамилия — Лещинский, я сын генерала Ксаверия Станиславовича Лещинского, Героя Советского Союза. Он герой войны, похоронен в Кремлевской стене. Я родился в сорок шестом году от второго брака. От первого у отца осталось трое сыновей и две дочери, все это твои дяди и тети. Но они уже пожилые, тебя они вряд ли заинтересуют. А вот моя мать… отец женился на ней, когда ей было семнадцать лет, а уже на следующий год у них появился я. Он вывез ее из Польши. У него самого есть польские корни. Но он был военным до мозга костей, и я стал для него сплошным разочарованием…

— Почему? — перебила его Юламей.

— Потому что я не был, что называется, «военной косточкой». Мои сводные братья, все трое, стали военными, а я типичный гуманитарий. Отец хотел отдать меня в суворовское училище, но мама меня отстояла. Отбила, можно сказать. Я ей по сей день благодарен. Она сказала отцу, что не надо лишать меня хотя бы минимума свободы. Суворовское училище представлялось ей чем-то вроде тюрьмы, и мне тоже, если на то пошло. Она напомнила отцу, что перед войной он был репрессирован и только чудом остался жив. Его реабилитировали и сразу в генеральском чине отправили на фронт. В общем, он уступил, хотя остался страшно разочарован.

— Он вычеркнул вас из завещания? — огорошила его Юля.

— Из завещания? Нет. Почему… — смешался Феликс.

— Юля, не морочь отцу голову, — строго сказала Элла. — Это у них шутка такая дурацкая с ее подругой. «Сделаешь то-то, и я вычеркну тебя из завещания».

— Почему дурацкая? Мне нравится эта шутка, — засмеялся Феликс. — Нет, отец не вычеркнул меня из завещания, просто он был недоволен, что сын у него растет такой никчемный. Я успел окончить Институт стран Азии и Африки, и тут он умер.

— А почему вы пошли в этот институт? — продолжала расспрашивать Юламей.

— Мне было интересно. Я страшно увлекался живописью Пикассо, а на него оказала огромное влияние африканская скульптура. Вот я и решил узнать об этом побольше.

— А ваш отец…

— Ему Пикассо казался ужасным вздором. Сейчас в это трудно поверить, но долгое время Пикассо был у нас под запретом. Отец считал, что все это несерьезно, что меня просто притягивает запретный плод.

— А на самом деле?

— А на самом деле Пикассо великий художник и признан таковым во всем мире. Но для меня он послужил только отправным толчком, за что я ему вечно благодарен. Я окончил институт и стал в нем преподавать, а потом и в «Лумумбе». Так называли тогда Университет дружбы народов. Там я познакомился с твоей мамой. Но я уже был женат. Женился я очень рано, по настоянию отца. Он считал, что, раз уж я выбрал эту, выражаясь высоким штилем, «стезю», надо делать карьеру в МИДе. У него были связи и в МИДе тоже, он познакомил меня с дочерью одного завотделом. Я никогда ее не любил. Но я был молод, глуп, мне казалось, что я еще тысячу раз успею переиграть свою жизнь. Я ошибся. Она родила мне двоих сыновей, и я завяз… А потом я встретил твою маму. Влюбился в нее сразу, с первого взгляда, но прошло двенадцать лет, прежде чем появилась ты. Мама не дала мне бросить семью, а моя жена… оказывается, она все знала, хотя виду не подавала. Она сама работает в МИДе, у нее там полно друзей, и она уговорила одного из них, чтобы меня послали работать в ЮАР, когда у нас завязались дипломатические отношения. Она не знала, что наш с мамой роман был мимолетным, что мама хотела только тебя, а меня выставила, как только поняла, что ты будешь. И я уехал в Африку.

— Погодите, — остановила его Юламей, — но я же вас видела! Вы приходили!

— Один раз. В августе девяносто восьмого, накануне дефолта. Я пришел обменять маме деньги, чтобы она не потеряла на разнице курсов. А потом мы стали переписываться. Это была уже компьютерная эра.

— Простите, я вас перебила, — извинилась Юламей. — Вы хотели рассказать о своей матери.

— О твоей бабушке. Она жива, ей семьдесят девять лет. И она очень хочет с тобой познакомиться.

— Вы уверены? — дерзко спросила Юламей.

— Юля! — возмутилась Элла, но Феликс поддержал дочку.

— Ничего. Юля имеет полное право сомневаться. Но это правда. Я маме все рассказал о тебе и о твоей маме. Она очень хочет увидеть вас обеих. Она страшно обрадовалась, что у нее есть внучка.

— А почему? — продолжала вредничать Юля. — Обычно все хотят сыновей. И у нее же уже есть двое внуков!

— Они оба уже взрослые и работают за границей. И ты ошибаешься, вовсе не все хотят только сыновей. Мой отец — да, он хотел сыновей, но не все такие, как он. Вот вспомни Ретта Батлера: уж на что крутой мужик, а хотел только дочку!

Впервые за все время Юля улыбнулась. Этот Феликс начал ей нравиться. Пожалуй, он был ничего.

— Я эту книжку терпеть не могу, — сказала она вслух. — Там сплошное вранье! Там говорится, что негритянские женщины совершенно не любят своих детей! Не заботятся о них.

— Тебе больше нравится «Хижина дяди Тома»?

— Тоже не очень. Но там хоть правды больше. Как она прыгала по льдинам с ребенком на руках… Вот моя мама все делала точно так же, когда меня изнасиловали.

— Давай не будем об этом, Юленька, — попросила Элла.

— Да ладно, мам, все нормально. Перегорело, — ответила Юламей. — Хорошо, поедемте к вашей маме. Только мне надо со временем разобраться. Между прочим, у меня тоже новости есть! Я нашла работу. Ну, это я уже говорила. Но у меня есть новость и получше. Я тоже замуж выхожу! Мы с Даней женимся!

— Господи, какое счастье! — вздохнула Элла.

Юля сорвалась с места и бросилась к ней.

— Ты рада, да?

— Да, родная. Лучше Дани нет на свете никого.

— Как? А я? — обиделась Юламей.

— Ты вне конкурса.

— А меня, значит, он по конкурсу обошел? — уточнил Феликс.

Одной рукой обнимая дочь, Элла протянула ему другую.

— Никто никого не обошел. Ты — мой. Даня — Юлин.

— Ладно. Давайте за это выпьем, — предложил Феликс. — Эх, жаль, я шампанского не захватил!

— Ничего, у нас есть кое-что получше. Это нас Даня пристрастил. Давай, Юля, тащи! Только уж пить мы будем в комнате. А здесь оставь все, я потом вымою.

— Я помогу, — вызвался Феликс.

Юля взяла в кухне поднос, поставила на него ликерные рюмки и открыла другую дверцу кухонного шкафа.

— «Гран-Марнье», «Куантро» и «Фрамбуаз», — прочитал Феликс, вытаскивая одну за другой бутылки. — Я просто жажду познакомиться с этим парнем! У тебя нет его фотографии?

— Нет… — растерялась Юля. — Но сейчас будет. Ноль секунд! Вы отнесете поднос в комнату?

— Думаешь, тебе доверю такую тяжесть?

— Ладно, я сейчас!

Юламей умчалась к себе в комнату и позвонила Дане. Сначала домой. Дома его не было. Тогда она позвонила на сотовый.

— Ты где бегаешь?

— Я не бегаю, — удивился он. — Я у бабушки.

— Сказал?

— Сказал. Она за нас очень рада.

— И я сказала.

— А как вообще прошло воссоединение семьи? — спросил Даня.

— Ничего, нормально. Они тоже женятся.

— Ты в трансе?

— Я в шоке, — поправила его Юля. — Слушай, они твою фотку требуют. Можешь выслать мне на мобильник?

— Ноль секунд. Ба, щелкни меня! Фас, профиль, отпечатки пальцев.

Юля прыснула.

— Ой, Данька, какой же ты все-таки чумовой!

— Ты давай почту проверь. Высылаю.

— Если скорчил рожу, убью.

— Это мое обычное выражение лица, — оскорбленным тоном ответил Даня. — Бабушка передает тебе привет и поздравление.

— И ей того же самого. Все, спасибо, я побежала. Мы собираемся выпить. Между прочим, Феликс сказал, что ты знаешь толк в выпивке.

— И ему от меня привет. Значит, ты у нас Феликсовна?

— Мне трудно к этому привыкнуть, — помрачнела Юля.

— И назвать его папой тоже западло.

— Данька, не морочь голову, у нас там «Куантро» стынет!

— А поцеловать? — продолжал Даня.

— При личной встрече.

— Да не меня, вреднючая, а своего папу! Ну сделай мне одолжение. И маме. Знаешь, как она обрадуется!

— Да ну тебя! — Юля отключила связь. — Вот, — сказала она, вернувшись в большую комнату, включила телефон и показала Феликсу фотографии.

Даня прислал сразу три. Фас, профиль, а на третьей он высунул язык, скосил глаза к носу и двумя пальцами пристроил себе рожки.

— Чудо-парень, — восхитился Феликс. — Ну теперь давайте выпьем. За нас. За всех нас.

Выпили.

— Скажи, ты не хочешь взять фамилию Лещинская? — спросил Феликс, когда они перепробовали все ликеры.

Юля сразу ощетинилась.

— Может, Даня захочет, чтобы я взяла фамилию Ямпольская.

— Но ты и ему откажешь, — догадался Феликс.

— Мне нравится моя фамилия. Королева.

— Понимаю. Но Лещинские — это фамилия польских королей.

Этого Юля не знала.

— Правда? — удивленно переспросила она.

— Чистая правда, — подтвердил Феликс. — Был такой польский король Станислав Лещинский в самом начале восемнадцатого века. Правда, судьба у него была несчастная, шляхта его не признала, его дважды свергали и снова восстанавливали на троне… В конце концов он был изгнан из страны. Зато его дочь Мария Лещинская была замужем за французским королем Людовиком XV.

— Это при котором была мадам Помпадур? — уточнила Юля.

— Ну, это спорный вопрос, кто был при ком. Пожалуй, что и он при ней, а не наоборот. Мадам де Помпадур была умнее короля, она сумела сохранить власть над ним, даже когда он охладел к ней как к женщине. Во многом именно она управляла страной.

— А Мария Лещинская? — продолжала Юля.

— Родила ему двенадцать детей.

— Круто. Но ведь она была несчастна, правда? Мадам Помпадур заняла ее место. Наверняка ей было одиноко. И обидно.

— Ты права, одиночество — удел большинства королев. Но Мария Лещинская тоже оказала заметное влияние на французский двор. При ней вошли в моду платья а-ля полонез, а главное — привычка мыться ежедневно.

— И все-таки я лучше сохраню свою фамилию, — решила Юля. — Вы не обижайтесь, но мне нравится, как это звучит. Юламей Королева.

Когда он стал прощаться, Элла сказала, что не позволит ему сесть за руль после крепких ликеров, и предложила вызвать такси. Феликс ответил, что прекрасно доберется на метро.

— А где вы живете? — придирчиво спросила Юля.

— У мамы. У твоей бабушки.

— А где это?

— О, это на Садовом кольце, в знаменитом доме напротив Курского вокзала, где Чкалов жил. О нем в стихах у Маршака написано, «Дети нашего двора».

— Извините, я не читала Маршака.

— Да, ты уже другое поколение… Но дом ты наверняка знаешь, там множество мемориальных досок висит по фасаду.

— И вашего отца?

— Да, твоего деда.

— Давай я все-таки такси вызову, — повторила Элла. — Как же ты на метро поедешь?

— Как простой пацан, — вставила Юля.

— Юля!

— Да это не я, это Данька так говорит! Он меня до самого дома проводил, но мы ехали на моей машине, мне же завтра на работу. Ой, у него такая машина клевая, — повернулась она к Феликсу, — супер! «Порш». Это он так говорит — «Порш». Я знаю, что надо «Порше», я ему говорила, но ему так больше нравится. Ну и вот, он хотел отвезти меня на «Порше», а я ему говорю, мне же завтра на работу, и мы поехали на моем «Матисе». А я и говорю: «Как же ты домой вернешься?» А он мне: «На метро, как простой пацан».

— Отлично, — кивнул Феликс, — вот и я поеду как простой пацан.

— Я могу довезти вас до «Беляева», — великодушно предложила Юля.

— Ты тоже пила ликеры. Ничего, я сам доберусь. Тут идти-то два шага.

— Позвони из дома, — попросила Элла.

— Хорошо.

Феликс поцеловал ее. Юля старательно держалась сзади.

— До свидания.

— До свидания.

Мать с дочерью в полном молчании вымыли и убрали посуду после ужина.

— Так и будешь дуться? — спросила наконец Элла.

— Данька говорит, что я вреднючая, — призналась Юламей.

— Он чертовски прав, — кивнула Элла. — Я же знала, что не зря держу его в доме.

— Ты? Это я держу его в доме!

— Вот и послушайся его. Тем более что ты за него замуж собираешься.

— Ладно. Мам, ну ты пойми, мне трудно так сразу!

— Ты можешь быть хотя бы вежливой с отцом. А то он подумает, что я тебя плохо воспитала.

— Я старалась.

— Ты вреднючая, — сказала Элла и обняла дочь.

Юля залилась слезами.

— Знала бы ты, как он меня ругал!

— Кто? Папа?

— Да какой папа! Даня! Он сказал, что, если бы вернулся его отец, он бы радовался… А я не могу. Не могу, и все.

— Ты привыкнешь, — Элла тихонько гладила ее по голове. — Все будет хорошо. Ты устала… Иди спать.

На следующее утро Юля встала рано, наскоро позавтракала и начала готовиться к поездке в театр. Взяла свой любимый тренировочный костюм с лямками-уздечкой на спине, чешки, махровое полотенце. Взяла тонкий шелковый платок, под которым прятала волосы, и связанный для нее Ниной трикотажный напульсник — утирать пот со лба. Оделась так, чтобы легко было переодеться в спортивное и обратно. Положила в спортивную сумку несколько дисков с музыкой. Не было еще одиннадцати, когда она сказала матери, что уходит.

— Позвони на обратном пути, — попросила Элла.

— Ладно. А он придет?

— Кто «он»?

— Ну, ты знаешь.

— Юля, ты можешь выговорить это слово.

— Феликс.

— Вреднючая.

— Но его же так зовут!

— Его зовут твоим папой. Не знаю, придет ли он сегодня к нам, но вечером мы приглашены к его маме, так что ничего не назначай.

— Ладно, я уже опаздываю.

— Никуда ты не опаздываешь, еще больше часа времени! Юля, я говорю серьезно. Сегодня вечером мы идем знакомиться с его матерью. Не вздумай что-нибудь отчебучить. Она старенькая. Если тебе меня не жалко, так хоть ее пожалей.

— Можно подумать, я монстр!

— А что, не монстр? — Элла показала на распакованного и повешенного на почетном месте в гостиной анкилозавра.

— Анкилозавр был кротким, безобидным существом, питался травкой.

«Но при случае мог и убить». Этого она не сказала вслух.

Юля ушла разобиженная. Только по пути она сообразила, что надо было хоть Нине позвонить. Она бросила взгляд на часы. До театра уже не успеть. Она решила, что постарается заскочить к Нине после театра.

По объяснениям Галынина она легко нашла служебный вход и стоянку. Вахтер придирчиво осмотрел ее паспорт, сверился с каким-то списком, дал ей жетон-пропуск и объяснил, куда пройти. Так интересно было идти по таинственным полутемным коридорам! Правда, таблички на дверях висели самые прозаические: «Администратор», «Бухгалтерия», «Касса», «Дирекция»… Она нашла кабинет главного режиссера и постучала.

Галынин встретил ее ослепительной белозубой улыбкой.

— Вы даже рано! Хотите кофе?

Юля отказалась. Она не любила кофе: с сахаром ей было нельзя, а без сахара казалось слишком горько. Но режиссеру она сказала другое:

— Мне же занятия проводить! Не хочу, чтоб он у меня в животе булькал.

Он опять улыбнулся.

— Хочу предупредить: контингент у нас пестрый, так вы уж с «народными» помягче, у них все-таки возраст…

— А я думала, только молодые будут заниматься…

— Ну, во-первых, кроме молодых, есть еще и «средние». Я, например.

— А вы тоже будете заниматься? — изумилась Юля.

— Я должен подавать пример труппе, — невозмутимо ответил Галынин. — Их мучаю, так и сам мучаюсь.

— А во-вторых?

— Во-вторых, наши «старички» сами изъявили желание. Но вы уж подберите им что-нибудь попроще. С учетом былых заслуг.

— Ладно, — улыбнулась Юля. Настроение у нее стало улучшаться. — А у вас есть где музыку поставить?

— Конечно. Театр радиофицирован. Идемте, я вам покажу.

В радиорубке их встретил молодой человек, чем-то неуловимо похожий на Даню: не внешне, а выражением лица. Юля отдала ему свои диски, объяснила, в каком порядке их менять.

— Вы сможете общаться с Толиком по радио, у вас будет свой микрофон, — сказал Галынин.

Юля чуть заметно поморщилась: Толиком звали насильника Рябова. Но она тут же взяла себя в руки. Этот Толик был самый обыкновенный Толик, немножко похожий на Даню. Такой же энтузиаст своего дела. Он показал ей, как прикрепить микрофончик-петельку. Галынин провел ее за кулисы, толкнул какую-то дверь.

— Это артистическая уборная. Здесь вы можете переодеться. Выход на сцену вон там, вы легко найдете по стрелкам. Мы вас ждем.

И он вышел. Пришлось признать, что этот мужик тоже ничего: такой красавец, и ни капли самодовольства! Он даже не думал к ней приставать. Больше того, он на нее даже не реагировал. Юля чувствовала такие вещи. Она переоделась и, следуя стрелкам, впервые в жизни вышла на театральную сцену. Сердце у нее вдруг стукнуло, но она справилась с волнением. Сперва ее ослепило обилие света, сбила с толку толпа людей на сцене. Опять подошел Галынин, уже успевший переодеться в тренировочный костюм.

— Вот вам микрофон. Будете через него общаться с Толиком. А через петельку — с нами. Вперед.

— Здравствуйте, — сказала Юля в микрофон, — меня зовут Юламей Королева. Я буду вашим тренером по гимнастике. Если кто-то не выдержит темпа, не останавливайтесь сразу, переходите на ходьбу на месте.

Она расставила всех в шахматном порядке, причем молодых вывела вперед, а «старичков» поместила сзади.

— Если будет тяжело, — посоветовала она им, — выполняйте упражнения вдвое медленнее. Не надо гнаться за рекордами.

Она заняла свое место перед суфлерской будкой, в специальный микрофон велела Толику поставить первый диск и, как только музыка полилась, начала двигаться. Актеры стали повторять ее движения. Юля то и дело подходила то к одному, то к другому, исправляла ошибки в осанке. При этом она ухитрялась не только беспрерывно отдавать команды всем, но и не прерывать показа движений. Это продолжалось час. Потом Юля велела всем несколько раз вскинуть вверх руки, потянуться вслед за руками, резко уронить все тело вместе с руками вниз, сопровождая все это глубоким вдохом-выдохом.

Когда все было кончено, ей зааплодировали. Она поклонилась.

— В следующий раз попрошу всех принести коврики. Будем упражняться на полу.

Ее окружили, благодарили, одна пожилая актриса уверяла, что помолодела на двадцать лет и никогда в жизни не получала такого удовольствия.

— Я тоже, — сказал подошедший Галынин. — Но мне больше всего понравилось последнее упражнение. Я просто с ног падаю. Переодевайтесь и зайдите, пожалуйста, ко мне.

В выделенной ей уборной душевой не было, но была раковина с горячей водой. Юламей умылась до пояса, вытерлась полотенцем и переоделась. Галынин ждал ее.

— Давайте договоримся так, — предложил он. — Мы будем заниматься по четыре раза в неделю: в понедельник — это наш выходной, спектакля нет, — среду, пятницу и в воскресенье. Но желательно на час раньше: в одиннадцать. Сможете?

— Конечно, — ответила Юламей. — А что же, в понедельник все будут приходить только ради гимнастики?

— В понедельник спектакля нет, но театр работает. Самый репетиционный день. Кроме того, — продолжал Галынин, — я прошу вас разработать облегченный набор упражнений минут на пятнадцать, мы будем проделывать их перед каждым спектаклем. Вам приходить не обязательно, разве что в первый раз. Теперь об оплате. Я могу зачислить вас в штат, если хотите. Вам нужен стаж?

Юля кивнула.

— Ставка маленькая, но мы сможем платить вам частным образом — по десять рублей с человека за занятие. Театральные актеры — люди небогатые. Но это не так уж мало: в труппе шестьдесят человек, многие уже просили разрешения привести родственников. Вы согласны?

— Согласна.

— Ну, значит, договорились. Расписание запомнили?

— Да, конечно.

— Хорошо. Отдел кадров сегодня закрыт, но завтра после занятия мы вас оформим. И пропуск постоянный выпишем.