Пушкин путешествует. От Москвы до Эрзерума Черкашина Лариса

Под дланью Киприды

Так уж случилось, что Кипр оказался на перекрестке цивилизаций, и завоеватели, а в них во все века недостатка не было, оставили не только следы разрушения, но и «отпечатки» собственной культуры, веры, языка.

Горный Кипр. 2012 г. Фотография автора

Во все века остров притягивал к себе персов, римлян, византийцев, турок, британцев. На смену краткому благоденствию являлись тяжелые времена: остров не единожды грабили персы и турки. Снискал Кипр и титул богатейшего государства, – в его гаванях теснились корабли, груженные зерном, амфорами с вином и оливковым маслом, восточными шелками и драгоценной керамикой из Египта, Франции, Персии.

Знаменитые пафосские мозаики. 2012 г. Фотография автора

Несколько столетий Кипр являл собой христианский форпост в Средиземноморье: древние византийцы строили крепости и монастыри вдоль горного хребта Пентадактилос.

А потом настал так называемый франкский период: в 1191 году английский король Ричард Львиное Сердце, совершая Крестовый поход на Святую землю, высадился в Лимассоле. Рыцари-крестоносцы превратили Кипр в свою резиденцию, в остров-крепость.

Зримая память о рыцарских временах – величественный замок в Колосси, защищенный бастионами и крепостными стенами.

Подобно Родосу, Кипр вобрал в себя множество культур: шедевры эллинов соседствуют с базиликами византийцев; башни венецианцев с турецкими мечетями. Предмет национальной гордости киприотов – памятники античной культуры Пафоса, православные храмы и монастыри времен Византийской империи в горах Троодос, – включены в список объектов мирового культурного значения.

Золотой век кипрского искусства. Творения безымянных мастеров – расписные амфоры, статуи и мозаики – обратились ныне бесценными экспонатами археологических музеев. Среди них – беломраморные статуи Афродиты, самой почитаемой богини античного Кипра.

Афродиту, явившуюся из морской пены, окрестили «пеннорожденной». Согласно древнему мифу, Киприда (именно так величалась богиня любви!) вступила на кипрский берег недалеко от Пафоса. Отсюда и другое ее название – Пафосская царица. До сих пор сотни туристов из самых разных стран приезжают полюбоваться на живописную бухту, где произошло столь знаменательное событие.

Рыцарский замок Колосси. 2012 г. Фотография автора

Сколь много вдохновенных пушкинских строк, обращенных к богине Афродите! К ней же, именуемой Кипридой, Венерой, Киферой…

Остров богини любви издревле славится своими винами. Старейшее в Европе с медовым вкусом и загадочным ароматом красное вино «Коммандария», название не менялось в течение. восьми столетий!

Кипрские виноделы готовят его из древнейших сортов винограда: Мавро и Ксинестери. Впервые чаши с благородным напитком рыцари ордена тамплиеров поднимали за здоровье бесстрашного Ричарда Львиное Сердце под сводами замка Колосси, близ завоеванного им Лимассола.

Знакомо было это вино, равно как и рыцарские пристрастия, и Александру Сергеевичу. Подтверждением тому пушкинские «Сцены из рыцарских времен»:

Замок Ротенфельда

Рыцари ужинают.

Один рыцарь

Славное вино!

<…>

Рыцари

За здоровье наших избавителей!

Один из рыцарей

Ротенфельд! Праздник наш прекрасен; но ему чего-то недостает.

Ротенфельд

Знаю, кипрского вина; что делать – все вышло на прошлой неделе.

«Народная тропа» к Пушкину

На Кипре вина вдоволь, и в двадцать первом веке впору поднимать бокалы с «Коммандарией» за самого Пушкина!

Не чудо ли – в Лимассоле, большом портовом городе, в приморском парке близ знаменитой набережной, своеобразной галереи авангардной скульптуры, найти памятник русскому гению?! И, слава Богу, исполненный в традициях классики. Бронзовый Александр Сергеевич под сенью стройных пальм, в окружении ярких средиземноморских цветов…

К памятнику поэту, установленному здесь тринадцать лет назад, не зарастает «народная тропа». Идут поклониться памяти русского гения его соотечественники, коих немало на славном острове; спешат в парк школьники и студенты, изучающие русский язык; приходят греки, среди них немало выходцев из России, а значит, и любовь к Пушкину у них в крови, на генетическом уровне.

Открылось еще одно обстоятельство, отрадное для киприотов: в фамильном древе Пушкина есть и «греческая ветвь». Родоначальник ее грек Степан Ховра прибыл из крымской Балаклавы на Русь, где верой и правдой служил великому князю Василию I. Далекий потомок Ховры адмирал Иван Михайлович Головин, по прозвищу Бас, сподвижник Петра Великого, вошел в историю отечественного флота как один из его создателей. Адмиральской дочке Екатерине Головиной, в замужестве Пушкиной, судьба определила стать прабабушкой поэта.

Памятник Пушкину в Лимассоле. 2012 г.

Фотография автора. Публикуется впервые

Помнят греки-киприоты и о дружбе Пушкина с их знаменитым соотечественником Иоаннисом Каподистриасом. Граф Иван Антонович Каподистриа, так звучит его имя на русском, не раз выручал опального поэта из сложнейших жизненных обстоятельств. Республиканец по убеждениям граф Каподистриа, друг и покровитель поэта, возглавлявший в России Коллегию иностранных дел в царствование Александра I, стал первым в истории Греции президентом!

Такие вот давние духовные и кровные связи поэта с греческой прародиной. А памятник Пушкину на Кипре – русская страница в многовековой истории славного острова.

«Непонятнее иероглифов»

Варвара Бубнова – как много значило это имя в художественной жизни России начала двадцатого века! В Петербурге и Москве сотни поклонников новых невиданных доселе живописных течений – авангарда и супрематизма, – осаждали галереи и выставочные залы. Выставки с участием Варвары Бубновой и ее друзей Маяковского и Татлина, Гончаровой и Ларионова, Лентулова и Малевича, объединенные в творческие сообщества «Союз молодежи», «Ослиный хвост» и «Бубновый валет», эпатировали почтенную публику. Были дерзки, вызывающи, необычны. Имели шумный, скандальный успех.

Но судьба не менее оригинально разложила жизненный пасьянс самой художницы. Ее «Бубновый валет» лег… на восток.

Некогда молодые друзья Варвары Бубновой провозгласили в своем печально знаменитом манифесте:

«Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее иероглифов.

Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности.

Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней…»

Знать бы им, что пушкинские строки, преобразившиеся в иероглифы (не без помощи Варвары Бубновой!), станут еще более понятными. Для миллионов японцев.

В начале 1920-х вместе с матерью художница отправилась в Японию в гости к сестре. Студентка Петербургской консерватории по классу скрипки Анна Бубнова, став женой вольнослушателя Университета по фамилии Оно, уехала вместе с мужем на его родину, в Токио. Визит к сестре Анне несколько затянулся – в Стране восходящего солнца Вареньке Бубновой суждено было прожить почти… сорок лет! И стать основоположницей новой, прежде неведомой науки – японской пушкинистики.

Революционные вихри и семейные коллизии занесли двух русских барышень в экзотическую Японию. Но они не только не затерялись в чужой стране, но и привнесли в ее древнейшую культуру новые животворные импульсы. Сотням и тысячам японцев была сделана своеобразная «русская прививка».

«Если бы не она, – писала газета “Цусё симбун”, – переводы русской литературы в Японии не достигли бы, наверное, такого высокого уровня».

Семейство Бубновых: три сестры Варвара, Анна, Мария. 1900-е гг. Фотография

Мне довелось побывать в токийском университете «Васэдэ», где Варвара Дмитриевна многие годы читала курс лекций по русской литературе, и даже слышать в магнитофонной записи одну из них, посвященную «Евгению Онегину». Она читала последнюю главу романа, пушкинские строки о магическом кристалле, и пыталась объяснить их смысл японским студентам.

Знать бы ей, что незримые лучи загадочного кристалла чудесным образом преломились и сквозь ее жизнь.

Из рода Вульфов

С Пушкиным Варвара Бубнова состояла в родстве не только духовном, но и кровном. Ее матушка, Анна Николаевна, в девичестве носила звучную нерусскую фамилию Вульф. Обрусевшие потомки шведа Гарольда через дворян Ржевских, ведущих свое родословие от легендарного Рюрика, породнились с Пушкиными.

Александр Сергеевич был близок со многими из обширного клана Вульфов – дружил с тригорскими барышнями Анной и Евпраксией, их братом Алексеем и матушкой Прасковьей Александровной. Посвятил поэтические строки и милой Зизи, Евпраксии Николаевне, в замужестве баронессе Вревской, и ее старшей сестре Анне, безнадежно влюбленной в поэта, и томной Нетти, Анне Ивановне Вульф. И еще одна Анна, Анна Керн, подарившая русской поэзии «чудное мгновенье», – из того же славного рода и появилась на свет в доме своего родного деда Ивана Петровича Вульфа, орловского губернатора.

И со старейшиной рода Павлом Ивановичем, владельцем тверского села Павловское, поэт был в дружеских отношениях. Гостил в Малинниках у Алексея Вульфа. Любил бывать и у его дядюшки Ивана Ивановича Вульфа, берновского помещика.

В этом живописном тверском краю, овеянном поэтическими грезами, в старинной берновской усадьбе прошло детство Вареньки Бубновой и ее сестер. До глубокой старости помнила она рассказ своего деда Николая Вульфа, как четырнадцатилетним подростком, вбежав в спальню поэта, застал он Александра Сергеевича лежащим на диване в глубочайшей задумчивости и с тетрадкой в руках. Поэт что-то писал, возможно, как считали в семье, главу из «Евгения Онегина». В детстве сестры так часто слышали имя поэта, что всерьез полагали: он – самый близкий и любимый родственник.

Варвара Бубнова с матерью Анной Николаевной, урожденной Вульф. 1920-е гг. Фотография

Вблизи имения, на реке Тьме, был таинственный русалочий омут, воспетый Пушкиным, где, по легенде, от несчастной любви утопилась дочка здешнего мельника. В юные годы Вареньке довелось стать свидетельницей рождения уже живописного шедевра – с замиранием сердца следить, как великий Левитан оживляет своей чудесной кистью холст. А в заросшем усадебном парке возвышалась горка с романтическим названием «Парнас», любимое место поэта. И по семейным преданиям, некогда на старой березе, что росла близ вульфовского особняка, поэт начертал стихотворные строки: «Прости навек! Как страшно это слово!»

В родном Бернове были написаны Варварой Бубновой и самые первые ее живописные этюды, здесь она провела свою счастливую осень 1913-го вместе с мужем Владимиром Матвеем, сокурсником по петербургской Императорской Академии художеств…

Воспоминания детства и юности стали для Варвары Бубновой той живительной силой, что помогла ей выжить и «укорениться» в чужой и такой необычной стране.

Онегин на японском

В Японии Варвара Дмитриевна основала новое художественное направление: у нее появилось множество учеников и последователей. Слава лучшего литографа Японии сохранилась за нею и по сей день. Нет ни одной солидной книги по современному японскому искусству, где бы ни упоминалось имя русской художницы.

Да, она сумела глубоко проникнуть в древнюю культуру страны, постичь ее сакральный смысл, потаенный от чужих глаз. Особенно привлекала ее черно-белая живопись тушью «суйбоку-га», зародившаяся еще в XIV веке. И как вспоминала сама Варвара Дмитриевна, она училась у старых мастеров «мудрому распределению на плоскости тяжести изображения и легкости пустой белой бумаги».

И еще: художница считала своей главной заслугой издание пушкинских книг в Японии. Она иллюстрировала «Пиковою даму» и «Евгения Онегина», «Каменного гостя» и «Сказку о царе Салтане», «Моцарта и Сальери» и «Медного всадника». И признавалась, что только творчество и поэзия спасали ее от тоски по родине. Помогала переводить Пушкина на японский любимым ученикам: Накаяме Сёдзабуро, Уэде Сусуму, Ёнэкаве Масао.

В Японии Варваре Бубновой пришлось пройти и великие испытания: страшное по своей разрушительной силе землетрясение 1923 года, бедствия Второй мировой войны. Во время бомбардировки Токио одна из американских бомб в мгновение ока уничтожила ее дом, мастерскую, библиотеку и все картины… Всю ее многолетнюю работу. Все пришлось начинать заново.

Иллюстрации Варвары Бубновой к японскому изданию пушкинской повести «Гробовщик». 1934 г.

Так уж случилось, что в Токио сестры Варвара и Анна взяли на воспитание японскую девочку. Девочка приходилась племянницей Анне Бубновой-Оно по мужу и звали ее… Йоко. Да, да, именно этой девочке, воспитаннице русских сестер, суждено будет войти в историю мировой рок-музыки, став избранницей легендарного Джона Леннона.

Русская краска в яркой жизненной палитре Йоко Оно… Не могла не рассказывать она своему именитому супругу о русских тетушках, что заменили ей в детстве материнскую ласку. Как знать, не общение ли со столь неординарными и возвышенными натурами сформировало пристрастия и характер девочки? И не звуки ли русской скрипки в артистичных руках Анны Бубновой пробудили у маленькой японки страсть к музыке? А первые уроки живописи, данные Варварой Бубновой маленькой Йоко, стали, по сути, ее судьбой.

Давняя история, связавшая воедино пути таких разных людей – русских сестер Бубновых, японки Йоко Оно, англичанина Джона Леннона.

Глава японских пушкинистов Кэйдзи Касама и Лариса Черкашина в университете «Васэдэ». Токио. 1999 г. Фотография

И еще – столетнего москвича Дмитрия Алексеевича Вульфа. Не столь давно, при жизни хозяина, в его небольшой квартире неподалеку от Патриарших прудов, хранились ордена Японской империи – Драгоценной Короны и Восходящего Солнца, коими были удостоены тетушки Варвара и Анна Бубновы. А старая грамота в бамбуковом пенале, заверенная именной печатью самого императора Японии Хирохито, дарована Варваре Бубновой за выдающийся вклад в культуру его страны.

Иллюстрация к первому изданию пушкинской повести «Капитанской дочки». Художник Ц. Ёситоси. Токио. 1883 г.

…В ноябре 1999-го в токийском университете «Васэдэ» я познакомилась с одним из учеников Варвары Дмитриевны, профессором Кэйдзи Касама, ныне главой Общества японских пушкинистов.

Творчество Пушкина (по-японски – «Пу си кин») японцы, как и все, что они делают, изучают весьма основательно. Выпускают даже журнал «Японский пушкинист»!

Но первые переводы Пушкина появились в Стране восходящего солнца еще в девятнадцатом веке, так что традиция эта давняя. «Капитанская дочка» увидела свет в переводе Такасу Дзискэ в 1883 году.

Называлась она «Касин теси-року», что читалось как «Думы цветка и мечты бабочки. Удивительные вести из России». Но поистине удивительными оказались иллюстрации к пушкинской повести! О России художник Цукиоки Ёситоси имел весьма смутное представление: Гринев был представлен им в форме французского офицера с орденской лентой через плечо, Пугачев явно напоминал африканца, а Екатерина II, похожая на японку, под пальмой читала прошение бедной Маши! Русский журнал «Нива» не обошел вниманием сей знаменательный факт: «Стоит посмотреть на изображение императрицы Екатерины, читающей просьбу Мироновой о помиловании Гринева, или сцены, где Гринев в полосатом костюме прощается с возлюбленной в присутствии отца Герасима и его попадьи, одетых во что-то невозможное, – чтобы прийти в восхищение от трогательной наивности и фантазии японского художника».

Первая пушкинская книга в Японии стала уже достоянием истории и библиографической редкостью. С тех пор сменилось не одно поколение блистательных переводчиков русского гения.

В юбилейном пушкинском году Кэйдзи Касама наконец-то удалось исполнить свою давнишнюю мечту – побывать в достославном сельце Берново, навсегда вошедшем в историю мировой поэзии.

Все переводчики Пушкина в Стране восходящего солнца – ученики Варвары Дмитриевны. Переводить Пушкина на европейские языки – дело многотрудное, переводить русского гения на японский – кажется и вовсе несбыточным. Все же пушкинская поэзия обрела новый голос. Как-то поэт пошутил, что имеет твердый доход лишь с 36 букв русской азбуки. Знать бы ему, что в грядущем поэтическая дань будет идти в копилку всемирной культуры и с арабской вязи, и с латиницы, и с японских иероглифов. И ученики Варвары Бубновой, ставшие в Японии маститыми учеными-русистами, будут приезжать в Михайловское и Петербург, в Берново и Болдино, чтобы там, в родных местах поэта, постичь тайну пушкинских строк. И любовь к русскому гению, словно генетически, передается уже новым поколениям студентов токийского университета «Васэдэ».

Токио – Берново

В конце 1960-х, вернувшись из Японии, сестры Варвара и Анна Бубновы решили побывать в отчем доме. Сопровождал их в той, уже исторической, поездке племянник Дмитрий Вульф, а для тетушек – просто Митенька. Весть о приезде именитых гостей тут же разнеслась по Бернову. Спешили, что было сил, их седовласые ровесницы, некогда служившие в господском доме, торопились на встречу с возгласами: «Барышни Вульф приехали!» А «барышни» (обеим было уже за восемьдесят) и не скрывали своих слез, счастливых и горьких… Радостно было вновь увидеть свое родовое гнездо после полувековой разлуки, и горько оттого, что так все безвозвратно изменилось.

…Нет, тысячу раз прав был гвардии капитан-поручик и тайный советник Иван Петрович Вульф, когда на исходе восемнадцатого столетия решил поставить в сельце Бернове каменный господский дом. Место для него было выбрано отменное – на горке, с видом на окрестные леса, храм Успенья и речку Тьму.

Добрейшей души человек, Иван Петрович был обожаем своим большим семейством и бесчисленной дворней. А детьми (их было девять: шестеро сыновей и трое дочерей) – буквально боготворим.

Давно уже нет деревянного дома в Малинниках, что отошел его сыну Николаю и где так любил гостить Александр Пушкин; нет дома и в Павловском, в стенах коего явлены были прекрасные пушкинские стихи, – в их числе и шедевр мировой поэзии «Зимнее утро». Не сохранились усадьбы братьев Федора и Петра Вульфов в Нивах и Соколове, а барский особняк в Бернове, родовое гнездо, стоит, словно забытый временем.

Целая история Россия трех минувших столетий намертво въелась в его метровые каменные стены. Здесь любили рассказывать гостям о славном предке шведе Гарольде Вульфе, что приехал на Русь в царствование Федора Алексеевича, был наречен Гаврилой и дослужился до полковника; добрым словом поминали матушку Екатерину I, что своим милостивым указом «за раны и за понесенные в службе многие труды» даровала Петру Гавриловичу Вульфу, отцу хозяина дома, тверские земли, кои в стародавние времена принадлежали боярам Берновым и где спрятал свои сокровища старицкий князь Андрей Храбрый, опасаясь «венчанного гнева» Ивана Грозного.

Хозяйка дома Анна Федоровна, урожденная Муравьева, с гордостью вспоминала, как она вместе с дочерью Катенькой Вульф (в замужестве Полторацкой) представлялась самой государыне Марии Федоровне, супруге императора Павла.

Усадебный дом Вульфов в Бернове. (Ныне музей А. С. Пушкина.) 2004 г. Фотография автора

В хлебосольном берновском доме, где собирались именитые гости, к праздничному столу, сервированному приборами с фамильным гербом: разъяренным волком, держащим в передней лапе разящий меч, – подавали полутораметровых запеченных осетров.

А в парке, разбитом на английский манер, резвились два братца-сорванца: Александр и Никита Муравьевы, будущие декабристы. И очень досаждали мальчишескими проказами своим кузинам – Анне Полторацкой (в будущем супруги боевого генерала Е.Ф. Керна) и Анне Вульф. Девочки тогда же поклялись, что никогда и ни при каких обстоятельствах не выйдут замуж за этих забияк.

Но самые сокровенные истории дома связаны с именем Александра Пушкина, что любил заезжать сюда и где ему так легко писалось.

Правда, к тому времени, когда здесь бывал поэт, владелец усадьбы, «бесподобный дедушка Иван Петрович», как называла его внучка Анна Керн, ушел в лучший мир, и хозяином берновского дома стал его младший сын Иван, отставной поручик лейб-гвардии Семеновского полка.

Иван Иванович Вульф прославился тем, что завел гарем из крепостных девок, с коими нажил дюжину детей. Деревенские красавицы обид на барина не держали, напротив, почитали за счастье иметь дитя от Ивана Ивановича, – тот всегда был восприемником младенцев на крестинах, щедро одаривал молодых матерей. Так что сколько далеких потомков сельского дон-жуана, «утаенных Вульфов», и поныне здравствуют в тверском краю, история умалчивает.

Надежда Гавриловна, законная супруга Ивана Ивановича Вульфа и мать его шестерых детей, измен неверного мужа стерпеть не смогла и уехала в свою псковскую деревеньку.

Пушкин озорно и весело подсмеивался над чудачествами любвеобильного барина и сообщал Алексею Вульфу, что дядюшка его отныне «на строгой диете»: посещает «своих одалисок» лишь раз в неделю.

В Бернове Пушкин всегда был желанным гостем. И не только по-приятельски заезжал к Ивану Ивановичу и его домочадцам, но и неделями пользовался этим гостеприимным кровом. Комната с камельком на втором этаже и окнами в сад всегда ждала поэта.

«Здесь мне очень весело, ибо я деревенскую жизнь очень люблю, – писал Пушкин приятелю из тверских владений Вульфов. – Здесь думают, что я приехал набирать строфы в Онегина и стращают мною ребят как букою. А я езжу по пороше, играю в вист… и таким образом прилепляюсь к прелестям добродетели…»

Любил Александр Сергеевич приезжать в Берново и по весьма приятной причине: там жили прелестные дочери Ивана Ивановича – Екатерина, прозванная Минервой, бывшая уже замужем, и младшая, на выданье, Анна, или по-домашнему Нетти.

Анне Вульф адресованы и непоэтические пушкинские строки:

«В Бернове я не застал уже Минерву. Зато Netty, нежная, томная, истерическая, потолстевшая Netty здесь. Вот уже третий день, как я в нее влюблен».

С берновской усадьбой связано имя красавицы Анны Керн, оставившей мемуары о чудесном доме и милом дедушке, о семейном клане Вульфов и дружбе с кузиной, о радужных днях детства – самых счастливых в ее долгой, полной превратностей, удивительной жизни.

…Грустно было входить в дом, где ничто не напоминало о былом. Старому «берновскому замку» пришлось немало претерпеть: после революции в родовом «вульфовском гнезде» обосновалась коммуна, и, конечно же, сельские коммунары никоим образом не способствовали сохранению исторического облика дома. В военные годы – и того хуже: первый этаж особняка гитлеровцы отвели под конюшню, на втором разместили лазарет, на самом же верху – командный пункт и огневую точку. И дом стал отличной мишенью для советской артиллерии. Но его мощные стены, возведенные рачительным хозяином в конце восемнадцатого века, смогли выдержать и прямую пушечную наводку. После войны в барском особняке разместилась сельская школа.

… Сестры бродили по парку, искали и не находили памятных с детства мест – старое имение жило лишь в их памяти.

«Для меня в детстве, и отчасти в юности, самым прекрасным был сад моих дедов, – вспоминала Варвара Дмитриевна. – И до сих пор я его иногда вижу во сне. Он был старый и огромный. В нем были аллеи лип и берез, глухой еловый лесочек с овражками. Здесь обитала тень великого Пушкина: он ходил по этим аллеям, жил в этом доме».

Именно на той памятной встрече сестер Бубновых с сельчанами было произнесено заветное слово «музей»! И Варвара Дмитриевна, несмотря на преклонные годы, с энтузиазмом приступила к эскизам по воссозданию парка и пушкинского музея в родной усадьбе. Уже тогда художница подарила будущему собранию первые экспонаты: свои картины и литографии, книги – переводы Пушкина, – вышедшие с ее иллюстрациями в Японии, фамильные реликвии. С тех дней стали происходить удивительные события: родовой дом будто вновь собирал, аккумулировал свои ценности. Старые стены словно магнитом притягивали вещи былых владельцев – иначе как чудом трудно назвать возвращение не только милых безделушек, картин и чайных сервизов, но и целых мебельных гарнитуров работы здешних крепостных мастеров.

На закате жизни судьба подарила Варваре Бубновой и светлые дни: в июне 1971-го в Бернове, в деревянном усадебном флигеле, был открыт первый пушкинский музей; а ровно пятью годами позже, уже в особняке, – настоящий, полнокровный музей поэта.

Не довелось знать замечательной художнице, что на исходе двадцатого века в отчем доме, ставшем музеем русского гения, ей и ее творчеству будет посвящена обширная экспозиция. Стены одной из комнат второго этажа украсят ее литографии и картины с японскими ландшафтами. Станут музейными экспонатами фарфоровый чайник и лаковая шкатулка, привезенные Варварой Дмитриевной из Японии, а в стеклянных витринах разместятся книги о ней и сборники переводов пушкинских поэм и романов ее учеников: Осакавы Седзи и Кусаки Сотокити. Какие прочные незримые нити связали тверское село Берново с японским мегаполисом Токио!

Кусака Сотокити, ученик Варвары Бубновой, переводчик Пушкина, на берегу Сороти. Михайловское. 1988 г. Фотография

В мае 1986 года в музее открылась выставка «Варвара Бубнова – русская художница в Японии», к столетию со дня ее рождения. До своего юбилея Варвара Дмитриевна не дожила всего лишь три года… Счастлива была бы художница, родом из девятнадцатого столетия, узнав, что и в далеком двадцать первом ее имя будут благоговейно произносить в Японии, где прошли самые плодотворные годы, и в тверском краю, сохранившем память юных лет.

Долгое-долгое путешествие русской странницы Варвары Бубновой завершилось. Здесь, в пушкинском Бернове. В отчем доме.

Русские тетушки Йоко Оно

Одна из недавних сенсаций – «явление» в Москве Йоко Оно, самой, пожалуй, известной японки в мире. Вдова Джона Леннона, композитор, художница, снискавшая шумный успех своими авангардными инсталляциями. В российской столице Йоко представила новый выставочный проект, вызвавший бурную дискуссию в художественном мире. Столетие назад ее первая учительница живописи Варвара Бубнова почти так же эпатировала почтенную публику.

В тот свой приезд в Россию, в июне 2007 года, Йоко Оно совершила и давно задуманное путешествие в Берново, в имение русских тетушек, о котором так много слышала в детстве. «Мне кажется, – сказала она, – что я вернулась в свой дом из долгого-долгого путешествия. Здесь, в этих стенах, меня не покидает странное чувство, что я – наполовину русская».