Пушкин путешествует. От Москвы до Эрзерума Черкашина Лариса

«Сквозь магический кристалл»

Разговор наш продолжился уже за ужином. И хотя Клотильда выглядела усталой после рабочего дня, но радушие ей не изменило. На столе шипели, источая дразнящие ароматы, жареные колбаски; муж Энно разливал по бокалам рейнское, а любимец семейства, упитанный бассет-хаунд, умильно поскуливал. За столом хозяйка развлекала всех смешными семейными историями. Показывала старые фотографии, письма. И вдруг заговорщицки мне улыбнулась:

– Сейчас вы увидите одну вещицу, которую я никому еще не показывала…

Клотильда фон Ринтелен с гранатовой подвеской.

Висбаден. 2007 г. Фотография автора

И в руке Клотильды кроваво-красными искорками сверкнула гранатовая подвеска.

– Это русская работа, и очень старинная. Мне досталось украшение от Элизабет фон Бессель, моей старенькой тетушки. Вот видите, какие необычно крупные камни – кабошоны, выложенные в виде креста!

«Внутри камней загорелись тревожные густо-красные живые огни. – Точно кровь…»

Как появилась эта драгоценность у фрау Бессель, правнучки поэта? Клотильда может лишь предполагать, ясно одно: подарок перешел к ней от матери, урожденной Дубельт, а той в свою очередь от бабушки Наталии Пушкиной-Ланской.

Она не исключает, что редкостная вещица подарена Пушкиным жене в благодарность за рождение младшей дочери. Ведь от ожерелья, переданного ей от Нащокина, приятеля мужа, та была в восхищении, и Пушкин, чтобы доставить большую радость Натали, уже от себя преподнес и гранатовую подвеску! А та в свою очередь подарила ее дочери Наталии на рождение маленькой Таши Дубельт, Наталия Николаевна любила дарить внукам дорогие памятные вещицы, в том числе и драгоценности. Так гранатовая подвеска от Наталии-первой перешла к Наталии-третьей, внучке Пушкина. Наталия Дубельт, в замужестве фон Бессель, передала ее единственной дочери Элизабет…

Что ж, вполне жизненная версия. Но есть и другая.

Гнев графини Меренберг

История та началась в пензенской глубинке, а завершилась в Германии. Жизнь сама дописала неоконченный сюжет: роман любовный перерос в психологическую драму.

Итак, действующие лица:

Наталия Александровна, графиня фон Меренберг;

Елизавета Петровна Ланская, в замужестве Арапова, дочь Наталии Пушкиной-Ланской от второго брака; сводная сестра графини Меренберг;

Елизавета Николаевна, в замужестве Бибикова, ее дочь и автор меморий, она же – кузина Наталии фон Бессель;

Наталия Михайловна фон Бессель, урожденная Дубельт, внучка поэта;

Сильвестр Зенькевич, ссыльный поляк, управляющий имениями Араповых;

Александр Куприн – русский писатель.

Место действия: село Наровчат, имение Андреевка Пензенской губернии; немецкие города: Висбаден и Бонн.

Время действия: конец девятнадцатого – начало двадцатого века.

Даже если бы Куприн написал лишь «Гранатовый браслет», то и тогда, без сомнений, снискал титул величайшего русского писателя. Непостижимо, как история самой чистой и возвышенной любви, поведанная им, отразилась в судьбе родной внучки Пушкина!

Но обо всем по порядку.

Героиня любовного романа – Наташа Дубельт, названная в честь бабушки Наталии Николаевны, родилась в Петергофе в 1854 году. Детство ее счастливым назвать трудно, ведь с ранних лет ей довелось стать свидетельницей бесконечных родительских ссор и раздоров. Да и в юности она была лишена материнской любви…

Всего лишь несколько строк из воспоминаний Елизаветы Бибиковой:

«Дочь Натальи Александровны – урожденная Наталья Дубельт окончила институт, праздники проводила у деда и моя мать о ней заботилась.

Детский портрет Наташи Дубельт, внучки поэта

Моя мать поселилась в деревне и ее взяла к себе. Жили в глуши, соседей не было, и Наталья тосковала».

И вот тут в ее безрадостную жизнь «беззаконной кометой» влетела Любовь.

Вновь слово рассудительной кузине Натали-младшей:

«В нее влюбился земский врач, ссыльный поляк, человек очень интеллигентный, образованный, но старше ее. Сделал ей предложение, мама запросила ее мать о согласии и просила помочь на приданое. Но тетка возмутилась и выписала ее к себе в Висбаден».

Роман, а то, несомненно, был любовный роман, чуть было не увенчавшийся счастливым замужеством.

Что вызвало тогда гнев графини Меренберг, после всех потрясений мирно живущей в тихом Висбадене? Чем так взволновало ее письмо из далекого Наровчата? Почему Наталия Александровна «возмутилась» и потребовала дочь к себе?

Ответ бесспорен: жених ее старшей дочери. История сохранила его имя: Сильвестр Мартин-Устин Зенькевич. Дворянин Виленской губернии, он был арестован в 1863-м по подозрению в подготовке восстания и выслан в глухую Пензенскую губернию. Да вдобавок был отлучен от церкви, что для католика явилось немалым испытанием! Но Сильвестр Зенькевич духом не пал. Благодаря блестящему образованию – за его плечами Сорбоннский университет, – стал управляющим имениями Араповых. Помогла ему в изгнании и дружба с сыном владельца усадьбы, Иваном Андреевичем. Видимо, не без участия Ивана Арапова Зенькевич был восстановлен в правах и в начале 1870-х освободился из-под строгого надзора полиции.

Николай Нассауский со своими детьми и детьми жены от первого брака. Крайняя слева во втором ряду – Наталия Дубельт.

Висбаден. Конец 1870-х гг. Фотография

Но в глазах графини Меренберг будущий зять все равно оставался всего лишь ссыльным поляком, недостойным руки дочери!

…«Польский след» в «Гранатовом браслете». Он есть! Хозяйка дома, где снимал комнату несчастный чиновник со смешной фамилией Желтков, – полька, и своего квартиранта в разговоре с княгиней Верой называет «пан Ежий». Это к ней, доброй католичке, обращена последняя его просьба – повесить перед образом Мадонны гранатовый браслет, не принятый боготворимой им женщиной.

И вновь на страницах романа происходят «странные сближения». Трогательная сцена прощания: княгиня Вера пристально всматривается в лицо покойного…

«Она вспомнила, что то же самое умиротворенное выражение она видала на масках великих страдальцев – Пушкина и Наполеона».

Не хотел ли Куприн так потаенно соединить имена двух влюбленных: ссыльного поляка и внучки русского гения?

Сильвестр Зенькевич, несостоявшийся жених внучки поэта. Фотография

Но при чем здесь Куприн и его «Гранатовый браслет»? Мало ли таких историй могло случиться на просторах необъятной Российской империи?!

Да ведь и сам писатель родился в Наровчате! В августе 1870 года. Конечно, в силу своего нежного возраста (ему было лет пять-шесть, когда вокруг Натали Дубельт и Сильвестра Зенькевича разгорались нешуточные страсти) он не мог быть их свидетелем. Но о том несчастливом романе много позже, уже в Москве, куда юный Александр был определен в кадетское училище, рассказывала ему мать Любовь Алексеевна, происходившая из древнего татарского рода.

…По поверьям, гранат притягивает любовь, необычайную по накалу страстей. Магический камень влюбленных.

«…Посредине браслета возвышались, окружая какой-то странный маленький зеленый камешек, пять прекрасных гранатов-кабошонов…»

Так, может быть, гранатовую подвеску (с пятью драгоценными кабошонами!), ту самую, что извлекла из заветной шкатулки на Божий свет графиня из Висбадена, подарил невесте в преддверии свадьбы сам Сильвестр Зенькевич?!

На исходе девятнадцатого века гранатовый браслет метафизически трансформировался в гранатовую подвеску, таинственным образом «всплывшую» в Германии.

Неравный брак

Академик Александр Цветков, знаток Куприна (и правнук Сильвестра Зенькевича!), убежден, что прототипом княгини Веры стала внучка поэта, а вовсе не госпожа Любимова, родственница жены писателя, в жизни которой случилась похожая любовная история. С юности он не раз слышал от матери, польки Софьи Хайновской, просившей сына (в который раз!) почитать вслух ее любимый «Гранатовый браслет»: «Ты ведь не знаешь, что твой прадед был влюблен во внучку Пушкина и пользовался взаимностью. И это с них Куприн списал сюжет».

Но почему тогда сам писатель, преклонявшийся перед «великой тенью Пушкина», о том нигде и никогда не обмолвился? По цензурным соображениям, полагает исследователь.

Ведь знаменитая повесть явилась откликом на запрещенную в России книгу «Не унывай», автор коей великий князь Михаил Михайлович посвятил своей любимой, графине Софи де Торби. Внучке поэта и сводной сестре Натали Дубельт!

Августейший автор выступил против осуждения высшим обществом морганатических браков. И хотя действие романа происходит в некоем загадочном королевстве, на его страницах повествуется история любви и женитьбы самого великого князя. Так что книга та, опубликованная в Англии, была у многих на слуху, а ее запрет в России лишь добавил популярности единственному литературному творению Михаила Романова. Именно тогда действовало негласное указание: романы с подобными сюжетами должны были подвергаться цензуре особого министерства при Императорском Дворе. Версия академика в ладу с хронологией: «крамольный» роман «Не унывай» увидел свет в 1908 году, а «Гранатовый браслет» – в 1910-м.

Брак Наталии Дубельт с опальным поляком, если бы и свершился, морганатическим не стал, – ведь ни жених, ни невеста не принадлежали к владетельным Домам. Скорее, их союз назвали бы мезальянсом.

Вероятно, будущего супруга, полковника прусской армии, подыскала для своей Наташи сама графиня Меренберг. Удачная партия для барышни из «медвежьего угла», по общему мнению. Но о какой любви могла идти речь? Ведь жених был старше избранницы почти на тридцать лет, – вот где неравный брак!

Внешне все выглядело благопристойно: заботливый супруг, дети, собственный дом. Натали фон Бессель казалась вполне счастливой в том кратком супружестве (длилось оно всего шесть лет, – столько лет было отпущено и жизни красавицы Натали с Пушкиным!). Но кто знает, как часто в мыслях уносилась она в забытую Богом Пензенскую губернию, вспоминая о былой возвышенной любви? И как ее отсвет вспыхивали кроваво-красные огоньки магических камней, волею безымянного ювелира сложенных в гранатовый крест.

Крест ее жизни, будто благодатным огнем опаленной Любовью…

«Подумай обо мне, и я буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки…»

Любовь стала для Наталии Дубельт спасением. Не случись романа в пензенской глубинке, не приняла бы ее матушка графиня Меренберг столь решительных мер, и как знать, она вполне могла повторить печальную судьбу своих близких: младшей сестры Анны, племянника Павла, тетушек Александры Араповой и Марии Гартунг, умерших от голода и болезней, сгинувших, кто в революционном Петрограде, кто в красной Москве…

Германии суждено было стать вторым отечеством для внучки Пушкина.

«Восхитительный город» Бонн

Некогда вдова поэта Наталия Николаевна вместе с дочерьми Марией и Наталией совершала путешествие по Германии – более всего из немецких городов ее восхитил Бонн. Вот лишь некоторые строки из ее писем в Россию:

«Посмотрим достопримечательности и окрестности Бонна, который мне кажется очаровательным, воздух великолепный».

«Я только что вернулась с прогулки, так как не захотела уехать из Бонна, не посмотрев его. Я им очарована, это один из красивейших городов из тех, что я видела. Я посвящаю эту неделю Бонну и его окрестностям».

«Ехали через Бонн. Восхитительный город …»

Ровно через тридцать лет ее внучка Наталия Дубельт оказалась в Бонне, идиллическом немецком городке с островерхими черепичными крышами и садиками на балконах, старой ратушей и Курфюрстским замком. Обосновалась там вместе с мужем, отставным полковником Арнольдом фон Бесселем.

«Я ее хорошо помню, – вспоминала Елизавета Бибикова, – она была пресимпатичная, живая, веселая и очень родственная. Я у нее была в Бонне в 1914 году».

В семействе Бессель было двое детей: сын Арнольд Николаус (он гордился близким родством с Пушкиным, владел русским языком и собирал портреты поэта) и дочь Элизабет.

«Восхитительный Бонн», город Бетховена.

2007 г. Фотография автора

В годы Второй мировой из-за своего русского происхождения правнук поэта не был послан на Восточный фронт, но в боях участвовал. В конце войны генерал-майор вермахта фон Бессель был назначен начальником лагерей для военнопленных во Франции, сам попал в плен к французам, где и погиб летом 1945 года.

Его сестра Элизабет, так и не испытавшая супружеского счастья, в одиночестве старела в родительском доме.

…Нет уже дома на Томасштрассе, 16, некогда принадлежавшего семейству фон Бессель, – современный Бонн заявляет свои права на заурядные городские кварталы. Свидетелями той былой жизни остались лишь величественная столетняя кирха из красного кирпича, служащая ныне пристанищем для обездоленных, да старое кладбище, где, верно, и похоронена Натали-младшая.

«Богу было угодно послать мне, как громадное счастье, любовь к Вам…»

Знал ли Куприн о дальнейшей судьбе внучки Пушкина, прототипа своей героини, или то гениальное писательское предвидение? Ведь Бонн – город Бетховена! Время сохранило старинный дом, где появился на свет младенец Людвиг. А в середине девятнадцатого столетия благодарные горожане воздвигли прекрасный памятник композитору. В двадцать первом же имя Бетховена увековечили весьма необычно: в брусчатку, помнящую шаги немецкого гения, «вкраплены» его светящиеся портреты…

Не странно ли, что княгиню Веру влюбленный «телеграфист» Желтков чаще всего встречал. на «бетховенских квартетах»? И в предсмертной записке он просит ее помнить, что у «Бетховена самое лучшее произведение. L. van Beethoven. Son. № 2. op. 2. Largo Appassionato».

Необъяснимые параллели.

Бонн стал еще одним пушкинским городом в Германии. Необычное сочетание: в Бонне родился великий Бетховен – в Бонне появились на свет и правнуки Пушкина! В пушкинском наследии есть единственное упоминание о «музыкальном Бетговене», – так непривычно звучала в те времена славная фамилия. Бетховен и Пушкин. Прихотливо распорядилась судьба: в городе, освященном рождением немецкого гения, угасла жизнь внучки его русского собрата.

«Вот сейчас я Вам покажу в нежных звуках жизнь, которая покорно и радостно обрекла себя на мучения, страдания и смерть. Ни жалобы, ни упрека, ни боли самолюбия я не знал. Я перед тобою – одна молитва: “Да святится имя Твоё!”»

И как знать, не вдохновенная ли бетховенская соната, возродившая к жизни героиню «Гранатового браслета», звучала и в доме на Томас-штрассе в декабре 1926-го? Последним в жизни Натали фон Бессель.

Дорога через войну

Есть в том некая закономерность, что именно в Бонне, в памятном 1987-м, в год стопятидесятилетия со дня кончины поэта, возникло Пушкинское немецкое общество. Его создатель – доктор Рольф-Дитрих Кайль.

У него удивительная судьба. Как ни странно, но благодаря минувшей Второй мировой он обрел для себя Пушкина. Стал поклонником русского гения и его переводчиком. И случилось это в России, с которой воевала его страна.

В конце 1930-х произошло первое знакомство юного Кайля с русским поэтом, в памяти еще хранится имя его учительницы русского языка Елены Моравской. Помнит, как она читала «Сказку о царе Салтане…». Но время наступало совсем не сказочное: грянула война, и восемнадцатилетнего новобранца, призванного в действующую армию, отправили в Россию на Северный фронт.

До сих пор доктор Кайль счастлив тем, что ему не довелось сделать ни единого выстрела: он занимался радиоперехватом. В 1945-м попал в советский плен и долгие пять лет провел в лагерях для военнопленных: на Кольском полуострове, на Украине. Наступил год 1949-й, странным образом совместивший два юбилея: исполнялось сто пятьдесят лет со дня рождения Пушкина и двести лет – Гёте. Лагерное начальство (это был режимный лагерь на Украине близ районного центра с весьма подходящим названием Полонное), дабы не отстать от культурных веяний, предложило пленному Кайлю организовать вечер поэзии для его «соузников». Пушкинские томики без труда доставили в лагерь, а вот стихов Гёте не нашлось. Положение спасло то, что Кайль знал многие гётевские творения наизусть. Он помнит, как изумленно внимали его слушатели и пушкинским стихам, звучавшим на немецком.

Доктор Рольф-Дитрих Кайль, переводчик Пушкина. Бонн. 2007 г.

Фотография автора

Потом наступило долгожданное освобождение. Преподавал в Гамбургском университете, в Гамбургском университете, где защитил диссертацию о лирике Фета. Вступил в переписку с Борисом Пастернаком, послал ему несколько своих переводов и получил в ответ слова ободрения мастера и его собственную фотографию с дарственной надписью. В 1955-м бывший военнопленный посетил Москву с дипломатической миссией – как личный переводчик канцлера Аденауэра! И имел возможность лично познакомиться с высшим советским руководством: Булганиным, Молотовым, Хрущевым.

И все же дипломатическая стезя не стала главной в его жизни, все свободное время поглощал перевод пушкинских стихов и самого любимого творения поэта – романа «Евгений Онегин». Ныне признанного совершенным по точности, образности и тембру звучания. Поистине доктор Кайль – немецкий соавтор Пушкина!

Невозможно перевести на немецкий этот роман, сидя в кабинете. Доктор Кайль знает Россию изнутри, чувствует поистине загадочную (а уж тем более для немца!) русскую душу. Для точности и образности перевода, да и просто для души необходимо было ему видеть те уголки земли, где создавались божественные творения: простым паломником исходил он все тропы в окрестностях Москвы и Михайловского, Петербурга и Болдина, Яропольца и Гурзуфа, Бахчисарая и Пскова. В тиши российских усадеб и музеев постигал быт и атмосферу пушкинской эпохи.

Некогда Пушкин вывел четкую и образную формулу: «Переводчики – почтовые лошади просвещения». Доктор Кайль – ее ярый приверженец и последователь.

На книжных стеллажах в его рабочем кабинете соседствуют пушкинские томики (многие из них в переводе доктора Кайля!) с фолиантами немецких классиков, а гостиную украшают бронзовые бюсты Пушкина, Гёте и Гейне.

Он помнит наизусть давнюю просьбу любимого поэта: «Мне было бы весьма необходимо иметь книгу о Германии этого повесы Гейне».

«Я просто правнук»

Доктор Кайль любит вспоминать, как в гостях у него побывал академик Дмитрий Лихачев, – здесь же, в Бонне российский ученый отметил и свое восьмидесятипятилетие. Добрые отношения сложились и с праправнучкой поэта Клотильдой фон Ринтелен, она не раз приезжала к нему из Висбадена погостить.

Осенью 1993 года состоялось знакомство и с правнуком поэта: Григорий Григорьевич Пушкин был приглашен в Геттинген как участник международного пушкинского научного симпозиума. Доктор Кайль, сделав многозначительную паузу, торжественно объявил делегатам симпозиума, собравшимся на факультете славистики: «К нам приехал живой Пушкин!» Что тут началось! Зал стоя приветствовал Григория Пушкина.

Доктор Кайль за работой. Бонн. 2007 г.

Фотография автора. Публикуется впервые

Григорий Григорьевич обстоятельно поведал ученым об истории своей семьи, ее глубоких исторических корнях, о родственных связях с Германией. Кто-то из зала задал вопрос:

– А сами Вы пишите стихи?

– Нет, никогда. Мой прадед всем своим потомкам строго-настрого запретил баловаться стихотворчеством! Но однажды не удержался и написал.

– Прочтите! Прочтите! – послышалось со всех мест.

Григорий Григорьевич согласился:

И вновь зал разразился овациями, – очень уж понравился ученой публике немногословный остроумный человек, так похожий на своего великого прадеда!

Историческая справедливость восторжествовала: с кафедры прославленного Геттингенского университета, название которого обратилось всего лишь одной поэтической строкой в «Евгении Онегине», выступил правнук поэта, по праву родства носящий светозарную фамилию.

Жизнь после жизни

Доктору Кайлю не дает покоя тот же вопрос, что пушкинский Мефистофель задавал Фаусту:

Да, Пушкин в жизни был и необычайно счастлив, убежден доктор Кайль, и одновременно глубоко несчастлив.

Для его полного счастья и душевного спокойствия не хватало, пожалуй, одного – он никогда не бывал заграницей.

Я думаю, как обогатилась бы русская культура, и немецкая тоже, если бы Пушкину дарована была милость увидеть неведомые ему края! Как странно: его мечта осуществилась после жизни.

У памятного обелиска на месте дуэли Пушкина. Черная Речка, Санкт-Петербург. 2011 г. Фотография автора. Публикуется впервые

Некогда Орест Кипренский хотел представить портрет поэта в галереях самых известных европейских столиц. Но передвижная выставка, им задуманная, так и не состоялась.

А пушкинское посвящение художнику стало хрестоматийно известным.

Не перечесть всех городов в мире, где ныне «известен вид» поэта. А вот из немецких Пушкиным упомянут лишь Дрезден. Список можно продолжить: это Веймар и Дюссельдорф, где воздвигнуты памятники поэту, это Бонн, где живет блестящий переводчик и создатель Немецкого Пушкинского общества доктор Рольф-Дитрих Кайль, и, конечно, Берлин.

И все же самый пушкинский город в Германии – Висбаден. Вот уже третье столетие соединен он с русским гением кровными узами родства. Немецкий город земли Гессен с «пушкинской кровью».

Русский некрополь в Висбадене

Эта немецкая земля давно уже стала русской в самом прямом смысле: и фактически, и духовно. Сколь много русских голов сложено здесь в земле Гессен на юге Германии, в знаменитом курортном городке Висбадене. У каждого, кто покоится на холме Нероберг, свой скорбный путь на эту вершину.

Близ пятиглавого храма Святой Елизаветы, словно вознесшегося над городом, на русском погосте покоятся друзья и знакомцы Пушкина: Никита Всеволожский, княгиня Голицына, Николай Корф, брат лицеиста Модеста Корфа, Варвара Петровна, княгиня ди Бутера. Есть здесь надгробие тезки поэта генерал-майора Александра Сергеевича Пужинского, родом из 1799-го, пушкинского, года!

Никита Всеволожский – баловень судьбы, «счастливый сын пиров» и «лучший из минутных друзей» Пушкина. Под плитой серого гранита навеки упокоился тот, кто унес с собой в небытие образ живого Пушкина. Это к нему, к его памяти взывал поэт: «Не могу поверить, чтоб ты забыл меня, милый Всеволожский – ты помнишь Пушкина, проведшего с тобой столько веселых часов – Пушкина, которого ты видал и пьяного и влюбленного, не всегда верного твоим субботам, но неизменного твоего товарища в театре, наперсника твоих шалостей…»

Церковь во имя Св. Елизаветы в Висбадене. Фотография

Знакомство поэта с Всеволожским началось в Коллегии иностранных дел, где они оба начинали службу (Пушкин сразу же после выпуска из Лицея), продолжилось и в особняке Всеволожских на Екатерингофском проспекте, куда на свет «Зеленой лампы» «слетались» лучшие умы Петербурга, и в салонах петербургских «любителей кулис». А весной 1820-го Пушкин то ли «полу-продал», то ли «полу-проиграл» рукопись своих стихов Никите, ставшему законным владельцем заветной тетрадки на долгие пять лет.

Надгробие великой герцогини Елизаветы Нассауской в церкви Св. Елизаветы. Висбаден. 2007 г. Фотография автора

«Я проиграл потом рукопись мою Никите Всеволожскому (разумеется, с известным условием), – сообщает Пушкин приятелю Петру Вяземскому. – Между тем принужден был бежать из Мекки в Медину, мой Коран пошел по рукам – и доныне правоверные ожидают его. Теперь поручил я брату отыскать и перекупить мою рукопись, и тогда приступим к изданию элегий, посланий и смеси».

Пушкин через брата Левушку проигранную рукопись все-таки выкупил, но она так и вошла в историю русской литературы как «тетрадь Всеволожского». И в том, что она не канула в вечность, не была потеряна, подарена или выброшена, а хранится ныне в Петербурге в Пушкинском Доме, есть бесспорная заслуга и самого Никиты Всеволодовича.

Как весело начиналась его жизнь! Сколько блаженных минут праздности и вдохновенья отпущено было свыше счастливцу Никите Всеволожскому! И как печально завершились его дни в немецком Бонне. От бесчестья (за долги Никите Всеволодовичу грозила долговая яма) его спас… сердечный приступ, завершившийся освободительницей-смертью. Но вместо главы семейства, в одночасье разрешившего для себя финансовые проблемы, в долговую яму отправили его вдову. Из житейской пропасти несчастную высвободил ее сын, тот самый «крошка Всеволодчик», которого Пушкин просил обнять в письме к другу, вместе с матерью бежавший в Россию. А вечным заложником на висбаденском кладбище остался его отец.

Черная бузина и мох в многолетнем противостоянии с гранитом одержали верх: надпись на надгробной плите почти исчезла. А вместе с ней и память о церемониймейстере, камергере, действительном статском советнике, знатоке французских водевилей, театрале, основателе «Зеленой лампы» Никите Всеволожском. «Лампа» его памяти вот-вот готова была погаснуть, если бы не одна странная женщина по имени Светлана, увлекшаяся историей Висбадена. Точнее, историей русского некрополя, старейшего в Европе. На ощупь, пальцами, как по системе Брайля, она сумела прочесть съеденные годами буквы: «Всеволожский».

Если бы только мог Никита Всеволодович, с каким чувством он поцеловал бы ей ручки!

Светлана Арро – хранительница русского некрополя, и словно в благодарность незримые собеседники раскрывают ей свои тайны.

Вот одна из самых удивительных историй. Есть на висбаденском погосте великолепная усыпальница, мимо которой невозможно пройти равнодушно. Под золотым мозаичным надгробием лежит русская аристократка, известная как «Графиня Любовь».

Графиня Шувалова

Урожденная княжна Варенька Шаховская. Она же – графиня Шувалова, графиня Полье и княгиня ди Бутера. Три судьбы, три ипостаси одной русской женщины. Так уж распорядилась судьба, что свыше ей был дарован божественный дар любви.

Да, она умела любить страстно, самозабвенно, жертвенно. Любовь и стала той спасительной силой, что смогла уберечь от забвения ее, одну из русских аристократок девятнадцатого столетия, ничем более не прославившую своего имени и не свершившую ровным счетом ничего для блага Отечества.

Трижды Варвара Петровна представала перед алтарем в подвенечном платье и трижды сменяла его на черный вдовий наряд.

Первым супругом юной княжны стал граф Павел Шувалов, отличившийся недюжинной храбростью на ратных полях войны 1812 года и в знаменитой «Битве народов» под Лейпцигом. Боевой генерал-адъютант скончался скоропостижно в декабре 1823-го, как считали, от следствий полученных ранений, оставив вдову с малолетними сыновьями. И Варвара Шувалова приняла на себя управление богатейшими имениями и несметными капиталами, проявив неожиданную для молодой светской дамы хозяйственную сметку.

Недолго она жила в Швейцарии. К этому времени относится воспоминание одного из ее соотечественников: «Милая эта женщина, чрезвычайно робкая и застенчивая, вменяла себе в общественную обязанность быть для всех гостеприимной…» Вдовство графини длилось ровно три года, и уже на исходе 1826-го она венчалась с новым избранником – швейцарцем Адольфом Полье.

Графиня Полье

На русский манер его величали Адольфом Антоновичем, был он французом, родом из швейцарской Лозанны, и перебрался в Россию после войны с Наполеоном. Графский титул даровал ему французский король Карл X, а в России граф Полье был пожалован в камергеры, а затем – в церемониймейстеры. Любимейшим занятием Адольфа Антоновича стало благоустройство парка в Парголово, роскошной усадьбе жены близ Петербурга.

Счастливое супружество длилось недолго: в марте 1830-го граф Полье неожиданно умер. Горю вдовы поистине не было предела. Лишь только спускались легкие петербургские сумерки, Варвара Петровна спешила в прекрасный парк, облагороженный неустанными трудами ее супруга, к гроту-усыпальнице, где отныне покоился ее незабвенный Адольф, и ночь напролет молилась там, призывая покойного мужа.

Вот как воспоминала о том Мария Каменская, урожденная графиня Толстая: «Весь грот, снаружи и внутри, был уставлен тропическими растениями. Плиту над телом покойного мужа графиня всякий вечер убирала своими руками богатейшими цветами. Но ей этого было мало; так как половину ночи она проводила в гроте, где было темно, то ей захотелось украсить так могилу своего Адольфа, чтобы и ночью она поражала своею красотою. И вот графиня придумала для этого такой способ: она стала приказывать деревенским девчонкам и мальчишкам собирать для нее светящихся червячков и, говорят, платила за них по пятиалтынному за штуку… И поползет живая иллюминация, переливаясь фосфорическим светом, по пальмам, розам и лилиям! А графиня сидит в гроте далеко за полночь, любуется этой картиной, обливается горючими слезами и со своим Адольфом разговаривает. Наконец, видно, ей спать захочется; пойдет домой отдохнуть, а мальчишки и девчонки караулят ее, и как только она уйдет, все шасть в грот! И давай опять собирать своих червячков. и опять продадут графине».

Не одни ребятишки подсмеивались над неутешной вдовой. Развлекалась и студенческая братия: «Приходит графиня; как всегда плачет, рыдает и упрекает обожаемого супруга за то, что он покинул ее одну на белом свете… И вдруг из недр земли страшный замогильный голос отвечает:

– Я здесь, я жду тебя, приди ко мне!..

Быстрее молнии улепетнула вдова из грота, студенты с громким хохотом убежали восвояси по Адольфовой аллее…»

Так ли то было в действительности либо высокие чувства графини, недоступные обывателям, стали причиной их же недоброжелательности?

Столь необычная скорбь вдовы-графини вызывала у петербуржцев не только благородные чувства сострадания и благоговения, но и. насмешки.

И все-таки история вынесла свой вердикт – скорбь и слезы экзальтированной вдовы не были рассчитаны ни на внешний эффект, ни на сочувствие общества. Спустя много лет, умирая, Варвара Петровна завещала сыновьям перенести прах графа Полье на место своего будущего упокоения.

Впервые Пушкин упоминает о графине в письме к невесте в июле 1830-го: «Завтра начну делать визиты вашим родным. Катерина Ивановна в Парголово (чухонской деревушке, где живет графиня Полье)».

Через несколько дней из Петербурга в Москву к невесте летит еще одно письмо: «Я еще не видел Катерины Ивановны, она в Парголове у графини Полье, которая почти сумасшедшая – спит до 6 часов вечера и никого не принимает».

Великое благо, что будущее неведомо смертным, – не дано было знать жениху-поэту, что кавалерственной даме и фрейлине императрицы Екатерине Ивановне Загряжской вновь выпадет схожая печальная миссия: утешать любимую племянницу, вдову Наталию Пушкину.