Грехи волка Перри Энн

Ее слова были встречены молчанием. Эстер взглянула на Монка. Не потому, что искала у него утешения. Скорее, наоборот: на его лице она могла прочесть худшее, что ее ожидало: горькую, мучительную правду.

Он тоже посмотрел на девушку, и лицо его при этом пылало таким гневом, что на мгновение ей стало страшно. Даже во время суда над Персивалем по делу Мюидора она не видела этого человека в состоянии столь плохо сдерживаемой ярости.

– Я предпочел бы не говорить этого, – очень мягко продолжал младший Рэтбоун, – но дело завершилось весьма неприятно и неубедительно.

Калландра и Уильям заговорили одновременно, но сказанного леди так никто и не услышал, поскольку ее слова были заглушены голосом сыщика – куда более резким и гневным:

– Оно еще не завершилось! Боже милосердный, да что с вами?! – Он обвел собеседников взглядом, слегка задержав его на Оливере и Эстер. – Мы же так и не знаем, кто убил Мэри Фэррелайн. Нам необходимо это выяснить!

– Монк… – начал Рэтбоун-младший, то тот опять с пренебрежительным жестом перебил его:

– Это кто-то из членов семьи.

– Байярд Макайвор? – предположила Дэвьет.

– Сомневаюсь, – вступил в разговор Генри Рэтбоун. – Это выглядит…

– Неубедительно? – с сарказмом произнес сыщик, подражая интонации адвоката. – Весьма. Без сомнения, о нем точно так же скажут «не доказано», если, конечно, дело дойдет до суда. Я, по крайней мере, надеюсь на такой вердикт. Мне-то думается, что виноват этот сопливый щенок Кеннет. Он растратил деньги, подчистил счета, а мать его накрыла.

– Если он сумел упрятать концы, – возразил Оливер, – а, судя по его нахальному поведению, так оно и есть, – мы никогда ничего не докажем.

– Конечно, не докажете, если сбежите в Лондон, оставив Макайвора под угрозой суда… а может быть, и виселицы! – рявкнул на него Монк. – Ведь так вы намерены поступить?

Юрист, внезапно смутившись, посмотрел на него с откровенной неприязнью.

– Должны ли мы, мистер Монк, заключить из ваших слов, что вы собираетесь остаться? – серьезным тоном спросил Генри. – По-видимому, вы рассчитываете добиться чего-то такого, чего не сумели сделать до сих пор?

Худые щеки детектива тронул сердитый румянец.

– У нас теперь гораздо больше оснований надеяться на успех, чем даже вчера. Я намерен оставаться здесь до тех пор, пока не увижу конца этой истории. – Он бросил на Эстер взгляд, смысл которого понять было трудно. – Не бойтесь! Так или иначе, им придется выдвинуть обвинение против кого-то другого, даже если это обвинение не удастся доказать. – Голос его все еще звучал сердито.

Лэттерли внезапно ощутила нелепую, беспричинную боль. Со стороны Уильяма это было некрасиво. Он словно упрекал ее за то, что дело осталось нерешенным. Она была напугана, и ей стоило невероятных усилий сдерживать слезы. Теперь, когда худшая опасность осталась позади, смешанное чувство облегчения, растерянности и не прошедшего еще возбуждения было для девушки почти непереносимым. Ей хотелось остаться одной, чтобы иметь возможность наконец перестать притворяться и совершенно не заботиться о том, что подумают о ней люди. И в то же время она испытывала потребность в общении, мечтала о том, чтобы кто-нибудь крепко обнял ее, прижал к себе и долго не отпускал. Ей было необходимо ощущать чье-то тепло, слышать чье-то дыхание и биение сердца, чувствовать человеческую ласку. Она вовсе не собиралась ссориться, тем более с Монком.

Но именно собственная беззащитность заставила Эстер разозлиться на него.

– Не понимаю, чем вы так огорчены! – огрызнулась она. – Никто вас ни в чем не упрекает, разве что в некомпетентности! Но за это вас не повесят! – Она обернулась к Калландре. – Я тоже собираюсь остаться. Ради самой себя и ради других я должна выяснить, кто убил Мэри Фэррелайн. В сущности…

– Не говорите ерунды! – перебил ее детектив. – Вы здесь ничем не поможете, зато легко можете стать помехой.

– Кому? – поинтересовалась медсестра. Злость заглушала терзавшее ее чувство страха и одиночества. – Вам? Судя по вашим собственным признаниям, вы будете рады любой помощи, какая только подвернется. Вы же только что сказали, что не знаете, кто это сделал – Байярд Макайвор или Кеннет. Я была хотя бы знакома с Мэри, а вы – нет.

Монк вскинул брови:

– А чем это может помочь? Разве она сказала что-то важное, о чем вы до сих пор мне не говорили, дожидаясь этой минуты?

– Что за глупости! – вспыхнула Эстер. – Разуме-ется…

– От этих разговоров наше дело не сдвинется, – прервал ее старший Рэтбоун. – Мы, если можно так выразиться, слегка поупражнялись в логике и дали выход эмоциям. Вполне естественно, что после столь тяжелых испытаний мы несколько снисходительны к самим себе, но это не поможет нам выяснить, кто же виноват в смерти миссис Фэррелайн. Может быть, отправимся спать, отложив продолжение споров до утра?

– Прекрасная мысль. – Калландра встала. – Все мы слишком устали, чтобы что-то обсуждать.

– Здесь нечего обсуждать, – раздраженно возразил Уильям. – Я вернусь в дом Фэррелайнов и продолжу свои поиски.

– И как вы это объясните? – скривился Оливер. – Вряд ли они сочтут простительным любопытство частного лица.

Детектив посмотрел на него с отвращением.

– Они в данный момент в очень уязвимом положении, – медленно и нарочито терпеливо заговорил он. – Теперь все понимают, что один из членов этой семьи виновен. Они начнут показывать друг на друга пальцем. Мне будет нетрудно убедить хотя бы одного из них, что он заинтересован в моем содействии.

Брови Оливера взметнулись:

– Хотя бы одного? А вы рассчитываете работать на нескольких? Любопытная сложится ситуация, мягко говоря!

– Ну, ладно, пусть одного, – неохотно уступил Монк. – Я убежден, что Айлиш невиновна, а она будет счастлива доказать, что и Макайвор ни при чем, поскольку влюблена в него. Не исключаю, что она предпочтет его своему брату, если будет поставлена перед выбором.

– Предварительно вами подготовленным? – прищурился адвокат.

– Как вы проницательны!

– Не особенно. Просто ваши намерения слишком очевидны.

Сыщик открыл было рот для ответного выпада.

– Уильям! – вмешалась в их спор леди Дэвьет. – Я буду вам очень признательна, если вы уйдете. Отправитесь ли вы в свою комнату на Грассмаркет или куда-то еще – это ваше дело, но нет сомнений, что вам необходимо как следует выспаться. – Она бросила выразительный взгляд на Генри. – Уверена, что вы хотите отдохнуть, как и я. Доброй ночи, мистер Рэтбоун. В эти трудные дни вы были для меня прекрасной поддержкой, и я вам бесконечно признательна. Надеюсь, мы и в Лондоне останемся друзьями.

– Всегда к вашим услугам, мэм, – отозвался тот с улыбкой, от которой его лицо сразу потеплело. – Доброй ночи. Пойдем, Оливер. Мы слишком засиделись.

– Доброй ночи, леди Калландра, – вежливо попрощался Рэтбоун-младший. Не взглянув на Монка, он повернулся к Эстер, и глаза его вдруг подобрели. Гнев угас, уступив место откровенной нежности. – Доброй ночи, дорогая. Главное, что вы теперь свободны, а какой-нибудь выход мы найдем. Больше вас никто не обидит.

– Спасибо, – ответила девушка, и голос ее дрогнул от внезапно нахлынувших чувств. – Я знаю, сколько вы уже для меня сделали, и глубоко вам признательна. Не могу выразить…

– И не нужно, – перебил юрист. – Отдыхайте. О том, что делать дальше, мы успеем подумать завтра.

Эстер глубоко вздохнула:

– Доброй ночи.

Оливер улыбнулся и направился к дверям. За ним, тоже улыбнувшись мисс Лэттерли, молча последовал его отец.

Детектив, нахмурившись, некоторое время стоял в нерешительности, но потом, словно найдя наиболее уместные слова, произнес:

– Доброй ночи, Эстер, доброй ночи, леди Калландра.

Только когда за ним уже закрылась дверь, медсестра сообразила, что это – первый случай на ее памяти, когда Уильям назвал ее по имени. В его устах оно прозвучало совсем непривычно, и теперь девушка разрывалась между чувством облегчения от его ухода и желанием, чтобы он остался. Смешно! Она сейчас слишком устала и измучена, чтобы что-нибудь чувствовать.

– Если не возражаете, я пойду спать, – обратилась она к своей подруге. – Наверное, я действительно…

– Вымоталась, – мягко закончила леди Дэвьет. – Разумеется, дорогая. Я распоряжусь, чтобы хозяйка прислала нам обеим горячего молока и немного бренди. Похоже, я нуждаюсь в нем не меньше тебя. Теперь могу признаться: я смертельно боялась потерять лучшего друга и сейчас испытываю ни с чем не сравнимое чувство облегчения. Я совершенно засыпаю. – Она протянула Эстер руку, и та, не раздумывая, бросилась ей на шею. Так они и стояли, прижавшись друг к другу, пока в дверь не постучала хозяйка.

На следующее утро всем было слегка неловко за проявленную накануне несдержанность. О случившемся предпочли не вспоминать. Генри Рэтбоун отправился обратно в Лондон, перед отъездом на минуту заглянув к Эстер, хотя ему было трудно подобрать подходящие слова для разговора с ней. Впрочем, это не имело никакого значения: все было понятно и без слов.

Калландра тоже уехала, предварительно убедившись, что больше ничем не может быть полезна.

Оливер Рэтбоун заявил, что ему необходимо еще раз посоветоваться с Аргайлом и что он, без сомнения, успеет повидаться с Монком и Лэттерли до своего отъезда в Лондон, где его, естественно, уже ждали другие дела. Он ни слова не сказал Уильяму о его намерениях, касающихся обитателей Эйнслай-плейс, и улучил всего лишь минуту для беседы с Эстер, достаточно, впрочем, формальной. Та еще раз поблагодарила адвоката за участие в ее судьбе, но Рэтбоун в ответ так посмотрел на нее, что она не стала развивать эту тему.

К девяти часам мисс Лэттерли и Монк остались одни, поскольку все остальные уехали утренним поездом. День был ветреный, но не пасмурный, и все вокруг сверкало в солнечных лучах, создавая резкий контраст с мрачным настроением обоих. Они стояли рядом на Принсес-стрит, и перед ними открывался прекрасный вид улицы, поднимающейся к новому городу, в сторону Эйнслай-плейс.

– Не представляю, где вы намерены поселиться, – нахмурившись, заговорил сыщик. – Грассмаркет совершенно не годится, а отель, в котором жила Калландра, вам не по средствам.

– А чем плох Грассмаркет? – возразила сиделка.

– Это не место для одинокой женщины, – раздраженно ответил Уильям. – Господи, я надеялся, что у вас хватит здравого смысла понять это самой! Народ там грубый и не слишком чистый.

Девушка смерила его уничтожающим взглядом:

– Хуже, чем в Ньюгейте?

– А вы что, приобрели вкус к подобным местам? – скривился детектив.

– Позвольте мне самой решать, что мне подходит, а что нет, – отрезала Эстер. – Давайте лучше отправимся на Эйнслай-плейс.

– Что значит «отправимся»? Я не собираюсь брать вас с собой!

– Никто вас об этом и не просит. Я вполне в состоянии добраться туда сама. Пожалуй, пройдусь пешком. Погода сегодня неплохая, а мне не мешает размяться. Последнее время это удавалось нечасто.

Сыщик пожал плечами и быстро зашагал по улице – с такой скоростью, что Лэттерли пришлось чуть ли не бежать, чтобы поспевать за ним. Для продолжения спора у нее теперь не хватало дыхания.

В начале одиннадцатого часа они были на месте. У Эстер к этому времени ужасно болели ноги, ей было слишком жарко, и настроение у нее снова изменилось к худшему. Проклятый Монк!

Сам он зато, похоже, был очень доволен собой.

Дверь дома номер семнадцать открыл Мактир, чье всегда скорбное лицо при виде Уильяма стало еще мрачнее. Однако когда он заметил стоящую у того за спиной девушку, его угнетенность вообще перешла все мыслимые пределы.

– Кого же вы желали бы видеть? – неторопливо осведомился он, выговаривая слова так округло, словно изрекал пророчество о конце света. – Вы пришли за мистером Макайвором?

– Нет, конечно! – бросил детектив. – Мы не облечены правом приходить за кем-либо.

– Я полагал, что, быть может, вы пришли с полиц-цией… – пропыхтел дворецкий.

При этих словах Монка лишний раз уколола мысль, что он больше не полицейский и не имеет никакой власти. Его нынешний статус обеспечивал ему свободу, но зато лишал доброй половины возможностей успешно ею пользоваться.

– Значит, вам, без сомнения, нужна миссис Макайвор, – как бы про себя заключил Мактир. – Мистера Элестера в эти часы нет дома.

– Естественно, – согласился Уильям. – Буду признателен, если кто-нибудь сможет меня принять.

– Хорошо, я узнаю. Входите, пожалуйста. – И домоправитель неохотно приоткрыл дверь – ровно настолько, чтобы незваные гости могли войти в холл, где над всем царил огромный портрет Хэмиша Фэрре-лайна.

Когда дворецкий вышел, Эстер стала с интересом рассматривать портрет. Монк в нетерпении вышагивал по комнате.

– Что вы намерены сказать? – обратилась к нему мисс Лэттерли.

– Не знаю, – буркнул он. – Тут нет точных предписаний: это не лекарство.

– Лекарство тоже дают не точно по рецепту, – возразила девушка. – Вы следите за состоянием больного и поступаете так, как считаете наиболее полезным.

– Не придирайтесь!

– Если не знаете, решайте побыстрее, – заметила Эстер. – Уна будет здесь через минуту, если только не предпочтет передать, что не может вас принять.

Сыщик повернулся к ней спиной, но никуда не ушел. Больше всего его злило, что сиделка была права. Сильные переживания нескольких последних недель выбили его из колеи. Уильяма бесило, что он перестал управлять своими чувствами. Гнев пробудил в его уме яркие мучительные воспоминания о пережитых растерянности и страхе. Предпочел бы он не будить и другое, еще свежее, воспоминание – о том, насколько реальной была возможность их поражения. Мысль, что Эстер была всего на волосок от смерти, приводила Монка в смятение, которое он старался побороть. Если бы этого удалось на какое-то время добиться, он мог бы воскресить другие – давно утраченные – воспоминания.

Медсестра больше не прерывала его размышлений до возвращения Мактира, сообщившего, что их примут в библиотеке. Кто именно, он не уточнил.

Когда, отворив дверь библиотеки, дворецкий доложил об их приходе, там уже находились все три оби-тательницы дома: бледная, как привидение, Айлиш с потемневшими от страха глазами, напряженная и несчастная и время от времени бросающая на миссис Файф тревожные взгляды Дейрдра и Уна – собранная, серьезная и как бы за что-то извиняющаяся. Именно она, шагнув навстречу гостям, первой поздоровалась сначала с Эстер, а потом с Уильямом. Как всегда, она не стала тратить слов даром:

– Мисс Лэттерли, никакие выражения раскаяния не достойны того, что вам пришлось выдержать, но поверьте, мы искренне сожалеем о случившемся и в той мере, в какой повинны в нем, приносим вам глубочайшие извинения.

Это прозвучало благородно, особенно если принять во внимание, что отныне обвинения явно падало на мужа миссис Макайвор.

Лицо Эстер сделалось несчастным, а Монк почувствовал, что его обдала волна непривычной жалости к Уне. Поступок Квинлена сулил ей впереди много трудностей.

Что бы ни чувствовала сиделка в эту минуту, она повела себя великодушно:

– У вас нет причин извиняться, миссис Макайвор. Вы находились под впечатлением от недавней потери, случившейся при таких страшных обстоятельствах. На мой взгляд, вы вели себя достойно и сдержанно. Я бы, наверное, так не смогла.

Губы Уны тронула слабая улыбка:

– Вы очень добры, мисс Лэттерли, добрее, чем, вероятно, была бы я… – ее улыбка на мгновение сделалась чуть шире, – … случись нам поменяться местами.

У Айлиш вырвался сдавленный возглас. Дейрдра обернулась к ней, но старшая из дам, словно ничего не заметив, продолжала, обращаясь теперь к сыщику:

– Здравствуйте, мистер Монк. Мактир ничего не сказал о цели вашего прихода. Или вы просто привели мисс Лэттерли, чтобы мы могли перед ней извиниться?

– Я пришла не ради извинений, – вмешалась Эстер прежде, чем ее спутник успел ответить, – а чтобы сказать, что очень полюбила вашу мать и что, несмотря на все случившееся после нашей последней встречи, ее кончина – для меня большое горе.

– Очень любезно с вашей стороны, мисс Лэттерли, – отозвалась миссис Макайвор. – Да, мама была замечательным человеком. Нам всем будет очень недоставать ее – и не только в семье.

Казалось, пришло время прощаться, а детектив так ничего и не спросил.

– Свои соболезнования я уже выражал. Давно, – отрывисто заговорил он. – Я пришел спросить, не могу ли я теперь помочь вам в связи с этим делом. Оно еще далеко не закончено, и полиция это так не оставит. Не может оставить.

– Помочь в расследовании в качестве сыщика? – Уна с любопытством подняла брови. – Помочь нам добиться еще одного вердикта с формулировкой «преступление не доказано»?

– А вы считаете мистера Макайвора виновным?

Задавать такой вопрос было рискованно. Наступило тяжелое молчание. Даже Эстер вздрогнула и прикусила губу. Было слышно только, как потрескивают угли в камине и где-то за окном лает собака.

– Нет! – наконец с рыданием в голосе проговорила Айлиш. – Конечно же, нет!

Но Уильям остался безжалостным:

– В таком случае вам придется доказать, что это сделал кто-то другой, или он займет место мисс Лэттерли на виселице.

– Монк! – не выдержала медсестра. – Ради всего святого…

– Вам не нравится правда? – усмехнулся тот. – Мне казалось, что вы сейчас меньше кого бы то ни было склонны прятать голову в песок.

Девушка не ответила. Сыщик почти физически ощущал то омерзение, которое вызывал у нее, но это его нисколько не трогало.

Бледный луч солнца, пробившись сквозь облака, упал на одну из книжных полок.

– Боюсь, вы правы, мистер Монк, – нехотя согласилась Уна, – хотя и выразились, быть может, чересчур откровенно. Власти не могут допустить, чтобы это дело осталось незавершенным. Никто из них еще не появлялся здесь, но, без сомнения, это всего лишь вопрос времени. Не сегодня, так завтра. Я не знаю больше никого, к кому мы могли бы обратиться за помощью в поисках истины. Конечно, в случае необходимости мы найдем адвокатов. Что бы вы считали нужным предпринять? – Она ни словом не обмолвилась о деньгах: это было бы вульгарно, а ее достаток позволял ей не тревожиться, что он запросит чересчур много.

Ответить на ее вопрос Уильям не мог. Ему истина была нужна лишь для того, чтобы раз и навсегда доказать всем, что виновна не Эстер, а единственной мыслимой альтернативой были члены семейства Фэррелайнов. Встретив взгляд хозяйки дома и увидев в нем глубоко скрытую усмешку, он осознал, что она понимает это не хуже него.

Айлиш беспокойно пошевелилась. Дейрдра бросила на нее быстрый взгляд.

– Выяснить, кто из вас это сделал, миссис Макайвор, – спокойно ответил детектив. – Давайте, по крайней мере, повесим виновного – или виновную. Или вы предпочитаете повесить того, кого удобнее вам?

У сиделки вырвался сдавленный негодующий стон.

Уна же осталась совершенно спокойной:

– Вас нельзя обвинить в том, что вы слишком взвешиваете свои слова, мистер Монк. Но вы правы: я предпочла бы, чтобы повесили виновного, даже если это мой муж или один из братьев. Как вы намерены действовать? Вам, вероятно, уже очень многое известно, и все же вы так и не пришли к какому-то заключению, иначе, без сомнения, давно бы об этом объявили – в интересах мисс Лэттерли.

У сыщика возникло ощущение, что его публично отшлепали. В который раз он почувствовал, как растет его уважение к этой даме. Она была не похожа на всех тех женщин, которых он встречал прежде. Да и из известных ему мужчин мало кто мог похвастаться таким холодным мужеством и спокойной находчивостью.

– Я теперь знаю гораздо больше, чем тогда, миссис Макайвор. Как, полагаю, и все мы, – ответил он сухо.

– И вы этому верите! – Миссис Файф была не в силах больше сдерживаться. – Верите всему, что Квинлен сказал, только потому, что это касается…

– Айлиш! – Суровый голос Уны заставил ее сестру судорожно умолкнуть, но взгляд ее ослепительных глаз по-прежнему был устремлен на Уильяма.

Миссис Макайвор тоже обернулась к нему:

– Если бы вы считали это дело закрытым, то не пришли бы сюда. Вызвано ли ваше объяснение этого визита тактическими соображениями или вежливостью, но, полагаю, ваша истинная цель – снять пятно с имени мисс Лэттерли. Нет, не нужно отвечать. И, пожалуйста, не возражайте, это недостойно нас всех!

– А я и не собираюсь возражать! – отрезал ее гость. – На мой взгляд, имеющиеся свидетельства – как прежние, так и самые последние – открывают перед нами два направления поисков.

– Мамино имение в Россшире, – отозвалась Уна. – А второе?

– Бриллиантовая брошь, которую вы, судя по всему, так и не нашли.

Дама взглянула на Монка с легким удивлением:

– Вы думаете, это имеет отношение к делу?

– Не знаю, но выясню. Кто ваш семейный ювелир?

– Фирма «Арнотт и Данбар», на Фредерик-стрит.

– Благодарю, – кивнул детектив и после короткого колебания спросил: – Нельзя ли узнать поподробнее об имении вашей матери в…

– В Россшире, – договорила его собеседница, устремив на него внимательный взгляд. – Если вас это интересует. Квинлен уже, конечно, представил полиции документы. Его вызывали вчера вечером. Но сам факт неопровержим. Мама унаследовала небольшую ферму в Восточном Россе. Сдать ее в аренду она доверила Байярду, но вроде бы деньги за нее вообще не поступали…

– Этому должно быть какое-то объяснение! – с отчаянием воскликнула Айлиш. – Не мог Байярд просто украсть их!

– Каким бы оно ни было, вряд ли оно будет простым, – сухо заметила Уна. – Но разумеется, милая, все мы надеемся, что это недоразумение. А я – больше всех!

Миссис Файф на мгновение вспыхнула, но бледность тут же вновь залила ее лицо.

– Где это – Восточный Росс? – Монк не помнил этого графства, даже если когда-то и слышал о нем. Ясно, что оно находится на востоке, но на востоке чего?

– Думаю, где-то за Инвернессом, – рассеянно отозвалась миссис Макайвор. – Где-то очень далеко на севере. Вообще все это сущая чепуха, речь может идти всего о нескольких фунтах в год. Стоит ли это чьей-то жизни?

– Случалось, что людей убивали и за колоду карт, – с горечью возразил Уильям и вдруг, поймав на себе взгляд Эстер, сам удивился, откуда ему это известно. Он произнес эти слова не задумываясь, но с полной уверенностью. То был один из тех скачков сознания, которые случались у него все чаще, обычно совершенно неожиданно, и не сопровождались какими-то конкретными воспоминаниями.

– Наверное, вы правы, – очень тихо, почти шепотом, проговорила Уна, отвернувшись к окну. – Если хотите, я найду вам точный адрес. Приходите сегодня к нам обедать, а я к тому времени узнаю его.

– Спасибо. – Уже согласившись, сыщик вдруг засомневался, относится ли это приглашение и к Эстер.

Но та отозвалась прежде, чем этот вопрос как-то прояснился:

– Спасибо. Это очень любезно с вашей стороны, особенно в нынешних обстоятельствах.

Миссис Макайвор хотела было ответить, но предпочла ограничиться улыбкой.

Монк с Эстер уже вышли в холл и стояли в ожидании унылого Мактира, который должен был выпустить их, когда выбежавшая следом Айлиш схватила Уильяма за руку, казалось, не замечая присутствия Эстер:

– Мистер Монк! Это не Байярд! Что бы люди ни думали, он не мог причинить маме зла. Деньги его вообще не волнуют. Всему этому должно быть какое-то другое объяснение!

Сыщику стало по-настоящему жаль ее. Он слишком хорошо знал горечь разочарования, когда вдруг понимаешь, что безумно любимый тобой человек на самом деле не просто далек от идеала, но отвратителен, мелок и совершенно тебе чужд, что он не просто оступился и заслуживает прощения, а вообще не таков, каким тебе казался. Все, что вас связывало, оказывается миражом, ложью – пусть невольной, но ложью.

– Вы говорили с ним? – мягко спросил Уильям.

Женщина побледнела:

– Да. Он просто сказал, что ничего не крал, но обсуждать эту тему не имеет права. Я… я ему верю, но что делать, не знаю. Как это он не может обсуждать, если Квинлен бросил ему такое чудовищное обвинение? Какие могут быть тайны, когда… – она запнулась… – когда речь идет о его жизни?

У Монка мелькнула мысль, что тайна может оказаться еще страшнее прозвучавшего обвинения или подтвердить его. Но сказать этого Айлиш он не посмел.

– Я ничего не знаю, но обещаю вам сделать все возможное, чтобы все выяснить, – пообещал он ей. – И если Байярд невиновен, мы это докажем.

– Но тогда – это Кеннет? – прошептала миссис Файф. – Но в это я тоже не могу поверить!

Сыщик видел, что Эстер очень хотелось утешить ее, но она стояла молча, возможно, потому, что не находила подходящих слов и боялась только навредить своим вмешательством.

Появился Мактир с выражением безысходной скорби на лице, и Айлиш тут же, отступив на шаг, стала официально прощаться.

Монк, уловив причину этой перемены в ее поведении, повернулся, чтобы уходить, но обнаружил, что мисс Лэттерли что-то говорит миссис Файф, не обращая на дворецкого никакого внимания. Он не расслышал ее слов, но успел заметить исполненный горячей признательности взгляд Айлиш. Спустя мгновение дверь за ними закрылась.

– Что вы ей сказали? – поинтересовался детектив. – Нельзя вселять в нее надежду! Вполне вероятно, что это сделал Макайвор.

– С какой целью? – горячо возразила медсестра, упрямо вскинув подбородок. – Чего ради стал бы он совершать подобный поступок? Мэри ему нравилась, а деньги за аренду какой-то фермы – не причина для убийства.

Разозлившись, Уильям не стал продолжать спор и быстро зашагал в сторону Принсес-стрит, по направлению к лавке ювелира. Эстер слишком наивна, чтобы понять его, и чересчур упряма, чтобы стоило ее убеждать.

В тот вечер Монк явился на обед, одетый, как всегда, безукоризненно. Лэттерли, на его взгляд, выглядела сущим пугалом в своем сером платье – том самом, в котором была на суде. Они теперь располагали сведениями, основательно меняющими положение Байярда Макайвора и Кеннета. В ювелирной фирме им сообщили, что бриллиантовую брошь заказывала вовсе не Мэри, хотя плату записали на ее счет. Сделал это Кеннет. Ювелир решил тогда, что тот выполняет данное ему поручение, и не стал задавать никаких вопросов, о чем очень пожалел впоследствии – когда узнал от самой миссис Фэррелайн, что та не заказывала такую брошку и даже никогда ее не видела. Конечно, с ним все было улажено, а что произошло между Кеннетом Фэррелайном и его матерью, специалист по украшениям не имел никакого представления.

Как обычно, гостей встречал Мактир, проводивший Эстер и Монка в гостиную, где уже собралось все семейство, словно предчувствуя, какую новость им предстоит услышать. Впрочем, в сложившейся ситуации в этом не было ничего странного. Эстер теперь освободили, хотя она и не была полностью оправдана, а Квинлен открыто обвинил в преступлении Байярда Макайвора. Оставить все в таком состоянии было немыслимо. Даже если бы полиция решила закрыть дело, невозможно было представить, чтобы сами Фэррелайны примирились с таким положением.

Первой, как всегда, гостей заметила Уна, всего на мгновение, впрочем, опередившая бледного, мрачного Элестера.

– Добрый вечер, мисс Лэттерли, – подчеркнуто вежливо заговорила она. – Очень мило, что вы согласились прийти. Женщины, как правило, так злопамятны…

У Монка мелькнула мысль, что в этих словах звучит скрытый вопрос. Элестер же выглядел затравленным, что было неудивительно, если допустить, что он знает об убийстве, совершенном его братом или мужем его любимой сестры, да притом убийстве его собственной матери. Такому не позавидуешь! Стоя в этой изящной гостиной, где высокие окна были украшены пышными шторами, в камине играл огонь и вся атмосфера пронизана гордостью за многие поколения предков, детектив ощутил острый приступ жалости к старшему из братьев Фэррелайнов. Что, если виноват Байярд? Элестер и Уна вместе росли, их как никого другого связывали общие мечты и страхи… Если обвинение падет на мужа Уны, для ее брата это будет почти таким же ударом, как для нее самой. И только от Элестера она не станет скрывать своих страданий, разочарования и стыда. Неудивительно, что он не отходит от сестры, словно испытывает постоянную потребность прикасаться к ней, и только нежелание проявлять свою боль на людях сдерживает его.

Эстер что-то ответила миссис Макайвор, постаравшись превратить разговор в обычный обмен приветствиями. Им с Уильямом предложили вина. Айлиш перехватила взгляд сыщика. Вид у нее был расстроенный: она понимала, что кое-кто будет связывать с ней брошенные ее мужем обвинения. Досадно, что именно им, похоже, мисс Лэттерли обязана свободой, хотя подвел Файфа к этому своими вопросами адвокат Аргайл.

Квинлен стоял в дальнем конце комнаты в глубокой задумчивости, устремив на Эстер насмешливый взгляд. Возможно, ему было любопытно, как она поведет себя с ним. Монк ощутил приступ отвращения к этому человеку. Не из-за Лэттерли – та сама сумеет себя защитить, а не сумеет, так тем хуже для нее! – а из-за Айлиш, не имеющей возможности избежать общения с мужем.

Байярд стоял у камина, стараясь держаться подальше от свояка. Он был бледен, словно после бессонной ночи, и имел затравленный вид, как человек, приготовившийся к безнадежной борьбе.

Кеннет, присев на ручку одного из кресел, с нескрываемым интересом наблюдал за Эстер.

Началась вежливая беседа обо всяких пустяках, но казалось, что в комнате царит напряженное молчание в ожидании, чтобы кто-нибудь затронул единственную волнующую всех тему. Первым не выдержал Элестер:

– Уна говорила, что вы интересовались той второй брошкой, которую никто не видел. Не понимаю, зачем вам это понадобилось. – На его лице читалась любопытная смесь сомнения, недоверия и надежды. – Не думаете же вы, что ее мог взять кто-то из слуг?.. Или она просто потерялась? Мама была человеком аккуратным… – Наступившее внезапно молчание заставило его прервать фразу: до сих пор невыясненной оставалась судьба жемчужной броши, и поднимать этот вопрос сейчас, в присутствии Эстер, было достаточно бестактно.

– Нет, не думаю, – мрачно ответил Монк. – Мне очень жаль, мистер Фэррелайн, но все объясняется очень просто. У вашей матери никогда не было бриллиантовой броши. Ее заказал ваш брат Кеннет, вероятно, для того, чтобы подарить своей подружке, очень озабоченной тем, чтобы снова не оказаться в бедности. Вполне понятное стремление – если не для вас, то для человека, которому приходилось проводить ночи напролет без сна от голода и холода.

Скорчив гримасу отвращения, Элестер медленно повернулся к брату. Тот вспыхнул и с вызовом посмотрел вокруг.

Уильям взглянул на Айлиш. Ее лицо выражало одно-временно страдание и надежду, как будто она не ожидала, что вина Кеннета настолько огорчит ее. Теперь, почти доказанное, это обвинение застало ее врасплох, вызвав чувство боли и стыда. Молодая дама бросила взгляд на Байярда, но тот был погружен в собственные переживания.

Уна вопросительно обернулась к младшему брату.

– Ну? – потребовал Элестер. – Нечего смотреть на всех волком, Кеннет. Все это очень похоже на правду! Ты посмел купить эту вещь на мамины деньги? И не вздумай отпираться, доказательства налицо!

– Посмел! – ответил Фэррелайн-младший чужим голосом, в котором было, впрочем, больше гнева, чем страха. – Если бы ты приличнее платил нам, мне бы не пришлось…

– Тебе платят столько, сколько ты заслуживаешь! – взорвался глава семейства, покраснев. – Но даже если бы получаемых тобой денег хватало только на пропитание, это не давало тебе права делать подарки своей любовнице за мамин счет. Боже правый, что еще ты натворил?! Может быть, дядя Гектор прав и ты растратил деньги компании?

Кровь отхлынула от лица Кеннета, но он продолжал держаться не столько испуганно, сколько вызывающе, и в нем не было заметно ни следа раскаяния.

Но, как ни странно, на вопрос Элестера ответил не он. Вперед шагнул Квинлен:

– Да, он это сделал, причем очень давно, уже больше года назад, и матушка тогда же узнала об этом. Она все возместила.

– Что ты говоришь, Квин! – недоверчиво воскликнул Элестер. – Я не могу в это поверить! Мне известно, как ты относишься к Байярду, но сейчас ты несешь вздор! Чего ради мама стала бы покрывать растрату Кеннета или даже просто возмещать ее? Ведь речь, полагаю, идет не о нескольких пенсах! Их не хватит, чтобы вести ту жизнь, какая ему нравится, и одевать свою пристукнутую бедностью девицу в бриллианты, так ею любимые.

– Конечно, нет, – с усмешкой согласился Файф. – Если ты заглянешь в завещание матушки, то обнаружишь, что Кеннету не причитается ничего. Его доля пошла на оплату его долгов – и растраты, и, вероятно, стоимости той броши. О ней матушка тоже знала. – Квинлен смотрел на Элестера с таким спокойствием, что Монк не решился бы определить, истинно или лживо последнее утверждение.

Старший из братьев молчал.

Файф улыбнулся:

– Брось, Элестер! Матушка именно так и должна была поступить, и ты прекрасно это понимаешь! Она ни за что не допустила бы скандала, в котором повинен ее собственный сын. Все мы это знали – даже Кеннет! Особенно если скандал так просто замять! – Он едва заметно пожал плечами. – Разумеется, она наказала его. Но одновременно и погасила его долги. Если бы он опять что-то натворил, платить ему пришлось бы собственной шкурой – мать заставила бы его работать день и ночь, пока все не отработает. Вполне допускаю, что в один прекрасный день она могла получить небольшой подарочек…

– Как ты смеешь?.. – гневно начал Элестер, но Уна перебила его.

– Полагаю, поверенные в курсе дела? – спокойно спросила она.

– Без сомнения, – подтвердил Квинлен. – В завещании причина не объясняется в расчете на то, что Кеннет сам поймет, почему его лишили наследства, и не станет протестовать.

– Почему из всех членов семьи об этом знаете только вы? – обратился к нему Уильям.

Файф вскинул брови:

– Я? Потому что, как я уже говорил, мне приходилось вести почти все ее дела. Я кое-что смыслю в деловых вопросах, особенно денежных, и матушка это знала. К тому же Элестер слишком занят, Байярд в этом ничего не смыслит, а что касается Кеннета, то она была не настолько глупа, чтобы доверять ему!

– Если ты так хорошо разбираешься в делах, – сдавленным голосом начала Айлиш, – как могло случиться, что тебе ничего не было известно о землях на севере и о том, что мама не получает плату за их аренду?

О Кеннете все тут же, казалось, забыли, во всяком случае, на время. Все взоры устремились на миссис Файф, а затем на Байярда. На Монка и Эстер никто больше не обращал ни малейшего внимания.

Макайвор поднял на собравшихся несчастный взгляд.

– Мэри была в курсе всего, что я делал, и я действовал с ее разрешения, – тихо проговорил он. – Больше я вам ничего не скажу.

– Нет, этого мало! – с отчаянием обернулся к нему Элестер. – Господи, как ты не понимаешь?! Мама умерла – ее отравили. И полицию твое объяснение не устроит. Если мисс Лэттерли не виновата, значит, это сделал один из нас!

– Но не я, – почти прошептал Байярд, едва шевеля губами. – Я любил Мэри больше любого из вас, кроме… – Он умолк. Почти все присутствующие не сомневались, что он хотел сказать «Айлиш». Одна только Уна думала иначе.

Она была бледна, но вполне владела собой. Какие бы чувства ни терзали эту женщину, она научилась не выдавать их.

– Конечно, – с горечью проговорил Элестер, – мы надеялись что-то от тебя услышать. Но слова сейчас не имеют значения. Важны факты.

– Фактов не знает никто! – раздраженно заявил Квинлен. – Нам известно только, о чем свидетельствуют бумаги Мэри, что говорят банкиры и какие объяснения приводит Байярд. Не понимаю, о каких еще фактах может идти речь!

– Допускаю, что полиция сочтет их достаточными, – заметил детектив. – По крайней мере, для передачи дела в суд. Что еще они найдут или постараются найти – это уже их забота.

– Так вот что вы собираетесь делать? – Айлиш была в отчаянии – это было ясно по ее страдальческому лицу и звенящему голосу. – Бросить обвинение и предоставить остальное полиции? Байярд – член нашей семьи! Мы жили с ним под одной крышей, знали его на протяжении многих лет, у нас были общие мечты и надежды. Вы не имеете права так поступать… решить, что он виновен… И бросить его на произвол судьбы! – Она обвела диким взглядом всех присутствующих, избегая смотреть лишь на своего мужа, и остановила его на Уне, чьей помощи, очевидно, привыкла искать в трудные минуты.

– Мы его не бросаем, дорогая, – спокойно отозвалась та. – Но нужно смотреть правде в глаза, как бы ужасна она ни была. Один из нас убил маму.

Миссис Файф непроизвольно взглянула на Эстер и тут же мучительно покраснела.

– Тут ничего не выйдет, моя радость, – кисло отозвался Квинлен. – Конечно, это по-прежнему не исключено. Вердикт «не доказано» – штука скверная. Но судить ее опять нельзя, что бы люди ни думали. И давайте признаем: ее мотивы вряд ли весомее мотивов Байярда! Сунуть брошку себе в сумку она могла… но растратить матушкины деньги, причитающиеся за аренду!..