Багдадская встреча. Смерть приходит в конце (сборник) Кристи Агата
– Там никого не было, – подтвердил Хори.
– А потом она крикнула… – Теперь Яхмос говорил тихим, исполненным ужаса шепотом.
– Что именно? – нетерпеливо спросила Ренисенб.
– Она крикнула… она крикнула… – Его голос дрожал. – Нофрет…
Глава 11
Первый месяц лета, 12й день
– Значит, вот что ты имел в виду?
Эти слова Ренисенб, обращенные к Хори, больше походили на утверждение, чем на вопрос.
– Это Сатипи убила Нофрет, – тихо прибавила она с растущим пониманием и ужасом.
Ренисенб сидела у входа в маленькую каморку Хори рядом с гробницей, опираясь подбородком на руки, и смотрела на долину внизу.
Она подумала, насколько справедливы слова, произнесенные ею вчера (неужели прошло так мало времени?). Отсюда дом и копошащиеся вокруг него фигурки казались такими же незначительными и бессмысленными, как муравейник.
Яркое солнце над головой, величественное и могущественное… тонкая полоска серебра, которой кажется Нил в утреннем свете… только они вечны, только они бессмертны. Хей умер, Нофрет и Сатипи тоже… а когда-нибудь умрут и они с Хори. Но Ра по-прежнему будет господствовать в небесах, а ночью плыть по своей барке по Загробному миру, пока не наступит рассвет следующего дня. А Река будет нести свои воды – из-за Элефантины, мимо Фив, мимо их деревни, в Нижний Египет, где жила Нофрет, где она была весела и счастлива, и дальше к большой воде, далеко от Египта.
Сатипи и Нофрет…
Хори не ответил ей, и Ренисенб стала размышлять вслух:
– Понимаешь, я была уверена, что это Себек… – Она не договорила.
– Ты заранее себя убедила.
– И это было глупо. Хенет сказала мне, вернее намекнула, что Сатипи пошла в ту сторону и что Нофрет поднялась к гробнице. Я должна была понять очевидное… Сатипи последовала за Нофрет… они встретились на тропе… и Сатипи столкнула ее. Незадолго до этого она заявила, что больше похожа на мужчину, чем любой из моих братьев.
Вздрогнув, Ренисенб умолкла.
– И встретив ее, – продолжила она после паузы, – я должна была догадаться. Оа была совсем другой – испуганной. Пыталась убедить меня повернуть назад, пойти домой вместе с нею. Она не хотела, чтобы я нашла тело Нофрет. Только слепой мог не увидеть истины. Но я так боялась за Себека…
– Знаю. Ты видела, как он убил змею.
Ренисенб кивнула:
– Да, именно поэтому. И еще я видела сон… Бедный Себек, как я была к нему несправедлива! Ты верно заметил, что угроза и поступок – не одно и то же. Себек вечно хвастался. А Сатипи всегда была смелой, безжалостной и не боялась действовать. А потом… она стала похожей на призрак… это всех нас озадачило… Почему мы не догадались об истинной причине? – Она бросила на него быстрый взгляд. – Но ведь ты догадался?
– Какое-то время, – ответил Хори, – я считал, что ключ к разгадке смерти Нофрет можно найти в неожиданной перемене, которая произошла с характером Сатипи. Такая заметная перемена не могла не иметь причины.
– И ты ничего не сказал?
– Как я мог, Ренисенб? Без доказательств?
– Нет, конечно, нет.
– Доказательства должны быть подобны прочным стенам из кирпичей фактов.
– Но ты как-то сказал, – возразила Ренисенб, – что люди не меняются. А теперь признаешь, что Сатипи изменилась.
Хори улыбнулся:
– Тебе бы выступать в суде номарха… Нет, Ренисенб, я не отказываюсь от своих слов – люди всегда остаются сами собой. Сатипи, подобно Себеку, была храброй только на словах. Да, она могла перейти от слов к действиям… но мне кажется, что она была из тех людей, которые не наделены воображением и не видят дальше своего носа. До того самого дня ей было нечего бояться. А когда пришел страх, то он застал ее врасплох. Она узнала, что мужество – это способность противостоять непредвиденному… и что этого мужества у нее нет.
– Когда пришел страх… – прошептала Ренисенб. – Да, именно страх – вот что поселилось среди нас после смерти Нофрет. Он проступил на лице Сатипи, чтобы все видели. И он смотрел на меня из ее глаз, когда Сатипи умирала… когда произнесла «Нофрет»… Как будто увидела…
Ренисенб умолкла и повернулась к Хори; в ее широко раскрытых глазах застыл вопрос.
– Хори, что она увидела? Там, на тропе? Мы ничего не видели. Там ничего не было.
– Для нас – не было.
– А для нее? Может, она увидела Нофрет… Нофрет, которая пришла отомстить? Но ведь та мертва и замурована в гробнице. Тогда что она видела?
– Картину, которую нарисовало ей воображение.
– Ты уверен? Потому что, если…
– Что, Ренисенб?
– Хори… – Женщина протянула руку. – Теперь все закончилось? Когда Сатипи мертва? Все правда закончилось?
Он сжал ее ладонь обеими руками, успокаивая.
– Да-да, Ренисенб, конечно. По крайней мере, тебе не нужно бояться.
– Но Иса говорит, что Нофрет меня ненавидела… – прошептала Ренисенб.
– Нофрет ненавидела тебя?
– Так говорит Иса.
– Нофрет умела ненавидеть. Иногда мне кажется, что она ненавидела всех в этом доме. Но ведь ты не сделала ей ничего плохого.
– Нет… нет, не сделала.
– И поэтому, Ренисенб, у тебя в мыслях нет ничего такого, от чего может помрачиться твой разум.
– Ты хочешь сказать, Хори, что если б я шла по этой тропе одна… на закате… в тот же час, когда умерла Нофрет… и повернула бы голову… то ничего бы не увидела? Мне ничего не угрожало бы?
– Ты была бы в безопасности, Ренисенб, потому что, если б ты пошла по тропе, я шел бы рядом и охранял тебя.
Но Ренисенб нахмурилась и покачала головой:
– Нет, Хори, я пойду одна.
– Но зачем, моя маленькая Ренисенб? Разве ты не будешь бояться?
– Да, – кивнула она. – Наверное, мне будет страшно. Но это все равно нужно сделать. В доме все дрожат и трясутся, бегают в храмы, чтобы купить амулеты, и кричат, что нельзя ходить по этой тропе на закате солнца. Но потерять равновесие и упасть Сатипи заставила вовсе не магия… это был страх… и причина страха – зло, которое она причинила. Потому что нельзя отнимать жизнь у того, кто молод и силен, у того, кто радуется жизни. Но я не сделала ничего дурного, и даже если Нофрет меня ненавидела, ее ненависть не может мне навредить. Я в это верю. Кроме того, лучше умереть, чем жить в вечном страхе… поэтому я преодолею страх.
– Храбрые слова, Ренисенб.
– Возможно, они гораздо храбрее моих чувств, Хори. – Она улыбнулась и встала. – Но говорить их было приятно.
Управляющий тоже встал и шагнул к ней.
– Я запомню эти твои слова, Ренисенб. И то, как ты гордо вскидывала голову, когда произносила их. Они говорят о храбрости и искренности, которые – я всегда знал – живут в твоем сердце.
Он взял ее за руку:
– Смотри, Ренисенб. Взгляни отсюда через долину на Реку и земли за ней. Это Египет, наша земля. Разоренная многолетней войной и раздорами, разделенная на мелкие царства, но теперь… очень скоро… она объединится и станет одной страной… Верхний и Нижний Египет снова сольются и… я надеюсь и верю, что возродится былое величие! И тогда Египту понадобятся отважные и искренние мужчины и женщины – вроде тебя, Ренисенб. Не такие мужчины, как Имхотеп, которых заботит только личная выгода; не такие, как Себек, ленивые и хвастливые; не такие мальчишки, как Ипи, который думает только о себе; и даже не такие добросовестные и честные сыновья, как Яхмос. Сидя здесь среди – в буквальном смысле – мертвых, подсчитывая прибыли и убытки, составляя счета, я стал понимать, что прибыль не всегда можно исчислить богатством, а убыток может быть серьезнее, чем гибель урожая… Я смотрю на Реку и вижу источник жизненной силы Египта, который существовал до нас и будет существовать после нашей смерти… Жизнь и смерть, Ренисенб, не имеют такого уж большого значения. Я – всего лишь Хори, управляющий имением Имхотепа, но когда я смотрю на Египет, меня охватывает покой… да, и еще радость. И я не согласился бы поменяться местами даже с наместником. Ты понимаешь, что я хочу сказать, Ренисенб?
– Думаю, да, Хори. Хотя и не совсем. Ты не такой, как те люди, внизу… я давно это поняла. Иногда тут, рядом с тобою, мне кажется, что я чувствую то же самое… но смутно… не очень отчетливо. Однако я понимаю, что ты имеешь в виду. Когда я здесь, все происходящее там, внизу, – она махнула рукой в сторону дома, – больше не имеет значения. Ссоры, ненависть, непрестанный шум и суета… Сюда я убегаю от всего этого.
Она умолкла, наморщив лоб, потом продолжила, слегка запинаясь:
– Иногда я… я радуюсь, что сбежала. И все же… не знаю… внизу есть что-то… что зовет меня назад.
Хори выпустил ее руку и отступил на шаг.
– Понимаю тебя, – мягко произнес он. – Пение Камени во дворе…
– Что ты имеешь в виду, Хори? Я не думала о Камени.
– Возможно, ты о нем не думала. Но мне все равно кажется, Ренисенб, что ты слышишь его песни, сама не сознавая этого.
Ренисенб, нахмурившись, пристально смотрела на него.
– Какие странные речи ты ведешь, Хори… Отсюда его невозможно услышать. Слишком далеко.
Управляющий тихонько вздохнул и покачал головой. Веселый огонек в его глазах озадачил Ренисенб. Она даже немного рассердилась и растерялась, потому что не могла понять его.
Глава 12
Первый месяц лета, 23й день
– Можно поговорить с тобою, Иса?
Старуха внимательно посмотрела на Хенет, замершую на пороге комнаты, и ее губы растянулись в раздраженной усмешке.
– В чем дело? – резко спросила она.
– Ничего особенного… по крайней мере, я так не думаю… но мне хотелось бы просто спросить…
– Тогда входи, – оборвала ее Иса. – Входи. А ты, – она похлопала палкой по плечу девочки-рабыни, которая нанизывала бусы на нитку, – ступай на кухню. Принеси оливок… и приготовь мне напиток из гранатового сока.
Девочка убежала, и Иса нетерпеливо махнула рукой Хенет.
– Посмотри на это, Иса.
Старуха перевела взгляд на предмет, который ей протягивала Хенет. Это была маленькая шкатулка для драгоценностей со скользящей крышкой и двумя застежками.
– И что?
– Это ее. Я нашла это только что… в ее комнате.
– О ком ты ведешь речь? О Сатипи?
другой.
– Ты имеешь в виду Нофрет? И в чем же дело?
– Все ее драгоценности, все сосуды с благовониями и притираниями… все… были погребены вместе с нею.
Иса размотала шнурок на застежках и открыла шкатулку. В ней лежала нитка бус из мелких камешков сердолика и половинка амулета с зеленой эмалью.
– Уф, – сказала Иса. – Ничего особенного. Наверное, не заметили.
– Слуги бальзамировщиков забрали всё.
– Слуги бальзамировщиков ничем не отличаются от других слуг – им нельзя доверять. Они просто забыли.
– Говорю тебе, Иса: шкатулки не было в комнате, когда я в последний раз туда заглядывала.
Иса пристально посмотрела на Хенет:
– Что ты пытаешься мне сказать? Что Нофрет вернулась из Загробного мира и теперь здесь, в доме? Ты же не дура, Хенет, хотя иногда тебе нравится притворяться. Тебе что, доставляет удовольствие распространять эти глупые байки?
Хенет с важным видом покачала головой:
– Всем известно, что случилось с Сатипи – и почему.
– Возможно, – согласилась Иса. – А возможно, кое-кто знал об этом еще раньше… А, Хенет? Мне всегда казалось, что ты больше других знаешь о том, как встретила свою смерть Нофрет.
– О Иса, неужели ты могла подумать…
– О чем это мне не следует думать? – перебила ее Иса. – Я не боюсь думать, Хенет. Я видела, как последние два месяца Сатипи бродила по дому, словно тень, напуганная до смерти… И вчера мне пришло в голову, что она что-то знала… возможно, угрожала рассказать Яхмосу… или самому Имхотепу…
Хенет разразилась потоком визгливых протестов и восклицаний. Иса закрыла глаза и откинулась на подушки.
– Я ни секунды не тешила себя мыслью, что ты можешь признаться в таком поступке. И не жду от тебя признания.
– Зачем мне это? Позволь тебя спросить: зачем мне это?
– Не имею ни малейшего представления, – ответила Иса. – Для многих твоих поступков, Хенет, я не могла найти удовлетворительного объяснения.
– Наверное, ты думаешь, что я пыталась купить ее молчание. Клянусь девятью богами Эннеады…
– Оставь богов в покое. Ты достаточно честна, Хенет… до известного предела. И, вполне возможно, ничего не знаешь о смерти Нофрет. Но тебе известно почти все, что происходит в доме. И если бы я хотела в чем-то поклясться, то поклялась бы, что ты сама положила эту шкатулку в комнату Нофрет… хотя и не представляю зачем. Однако у тебя должна быть какая-то цель… Твои уловки могут обмануть Имхотепа, но не меня. И не хнычь! Я старуха и не выношу, когда люди хнычут. Иди и жалуйся Имхотепу. Похоже, ему это нравится, хотя один лишь Ра знает почему.
– Я отнесу шкатулку к Имхотепу и расскажу ему…
– Шкатулка останется у меня. Ступай, Хенет, и перестань распространять эти глупые предрассудки. Без Сатипи в доме стало гораздо спокойнее. Мертвая Нофрет принесла нам больше пользы, чем живая. Но теперь, когда долг уплачен, все должны вернуться к своим повседневным обязанностям.
– В чем дело? – спросил Имхотеп, величественно входя в комнату Исы несколько минут спустя. – Хенет очень расстроена. Пришла ко мне вся в слезах… Почему никто в этом доме не может проявить к этой преданной женщине хоть капельку доброты?..
В ответ Иса рассмеялась своим скрипучим смехом.
– Насколько я понимаю, – продолжал Имхотеп, – ты обвинила ее в краже шкатулки… шкатулки с драгоценностями.
– Это она тебе сказала? Ничего подобного. Вот шкатулка. Похоже, ее нашли в комнате Нофрет.
Имхотеп взял шкатулку.
– Ну да, это я подарил. – Он сдвинул крышку. – Ха, почти пустая. Бальзамировщики допустили небрежность, не положив ее к остальным вещам Нофрет. За такую цену, которую заламывают Ипи и Монту, небрежности от них никак не ждешь. Сдается мне, что тут много шума из ничего…
– Совершенно верно.
– Я отдам шкатулку Кайт… Нет, лучше Ренисенб. Она всегда вежливо обходилась с Нофрет… – Он вздохнул: – Никакого покоя. Эти женщины… бесконечные слезы, ссоры и упреки…
– По крайней мере, теперь, Имхотеп, в доме стало одной женщиной меньше.
– Да, действительно… Мой бедный Яхмос! И все равно, Иса… мне кажется, что… ээ… может, все это и к лучшему. Конечно, Сатипи рожала здоровых детей, но во многих отношениях она была плохой женой. И Яхмос слишком много ей позволял. Теперь всё в прошлом. Должен сказать, что в последнее время я доволен поведением Яхмоса. Он стал более уверенным… не таким робким… и некоторые его решения превосходны… просто превосходны…
– Он всегда был хорошим, послушным мальчиком.
– Да-да… но склонным к медлительности и боявшимся ответственности.
– Ты сам не позволял ему даже мечтать об ответственности, – сухо заметила Иса.
– Да, но теперь все изменилось. Я готовлю договор о совладении. Мы подпишем его через несколько дней. Совладельцами станут все три моих сына.
– Неужели и Ипи?
– Он бы очень обиделся, если б его обошли. Такой добрый, милый мальчик…
– Вот уж кого не обвинишь в медлительности, – усмехнулась Иса.
– Верно. И Себек тоже… Раньше я был им недоволен, но в последнее время он действительно изменился к лучшему. Больше не бездельничает, прислушивается к моим пожеланиям – и к пожеланиям Яхмоса тоже…
– Прямо-таки хвалебный гимн, – фыркнула Иса. – Знаешь, Имхотеп, я должна признаться: мне кажется, ты поступаешь правильно. Плохо, когда твои сыновья недовольны. Но я думаю, Ипи слишком молод для того, что ты задумал. Глупо давать мальчику в его возрасте такую власть. Как ты его сможешь приструнить?
– Да, в этом определенно что-то есть, – задумчиво произнес Имхотеп.
Потом он встал.
– Мне пора идти. У меня тысяча дел. Пришли бальзамировщики… Нужно все приготовить для погребения Сатипи. Эти смерти дорого мне обходятся… очень дорого. И сразу одна за другой!
– Ну, ну, – попыталась утешить его Иса, – будем надеяться, что это последняя… пока не придет мой срок.
– Надеюсь, ты проживешь еще много лет, моя дорогая мать…
– В том, что ты надеешься на это, я не сомневаюсь, – усмехнулась Иса. – Только, пожалуйста, не экономь на мне! Это будет выглядеть неприлично. В Загробном мире мне потребуется много вещей. Много еды и питья, много фигурок рабов… богато украшенная игральная доска, духи, мази и притирания… И я настаиваю на самых дорогих канопах – алебастровых.
– Да-да, конечно. – Имхотеп нервно переминался с ноги на ногу. – Естественно, тебе будет оказано должное уважение, когда настанут печальные дни. Но должен признаться, что к Сатипи у меня совсем другие чувства. Скандал никому не нужен, однако в таких обстоятельствах…
Не закончив фразы, он поспешно вышел из комнаты.
Иса язвительно улыбнулась, осознав, что слова «в таких обстоятельствах» – самое большее, что мог себе позволить Имхотеп, признавая сомнения в том, что причиной смерти его любимой наложницы был не несчастный случай.
Глава 13
Первый месяц лета, 25й день
После возвращения мужчин от номарха, где был должным образом утвержден договор о совместном владении, в доме воцарилась атмосфера радости. Не радовался только Ипи, которого в последний момент исключили из договора по причине молодости. Обидевшись, он намеренно ушел из дома.
Имхотеп, пребывавший в прекрасном настроении, приказал вынести на галерею кувшин вина, где его поместили на подставку.
– Ты должен выпить, друг мой, – объявил он, похлопав Яхмоса по плечу. – Забудь ненадолго о горе и скорби. Будем думать только о хороших временах, что ждут нас впереди.
Имхотеп, Яхмос, Себек и Хори выпили. Затем пришло известие о краже вола, и четверо мужчин поспешно удалились, чтобы выяснить обстоятельства дела.
Час спустя Яхмос вернулся во двор, усталый и разгоряченный. Он подошел к подставке с кувшином вина, зачерпнул из него бронзовой чашей и сел на галерее, неспешно прихлебывая. Немного погодя к нему присоединился Себек.
– Ха! – радостно воскликнул он. – Выпьем еще вина. Давай выпьем за наше будущее – наконец за него можно не беспокоиться. Это радостный день для нас, Яхмос!
– Да – согласился старший брат. – Жизнь станет легче, во всех отношениях.
– Ты всегда такой сдержанный, Яхмос…
Себек рассмеялся, зачерпнул себе вина, выпил, облизнул губы и отставил чашу.
– Теперь посмотрим, будет ли отец так же противиться всему новому или мне удастся убедить его.
– На твоем месте я бы не торопился, – посоветовал Яхмос. – Вечно ты спешишь.
Себек ласково улыбнулся брату. Он пребывал в добродушном настроении.
– А ты, как всегда, предпочитаешь медленно, но верно, – насмешливо парировал он.
Яхмос улыбнулся, нисколько не обидевшись.
– В конце концов этот путь оказывается самым верным. Кроме того, отец был очень добр к нам. Не стоит его волновать.
Себек с удивлением посмотрел на него:
– Ты и вправду любишь отца? У тебя доброе сердце, Яхмос! А мне теперь… ни до кого нет дела… то есть ни до кого, кроме Себека – долгой ему жизни!
Он снова зачерпнул вина.
– Осторожнее! – предупредил Яхмос. – Ты сегодня почти не ел. Иногда, если выпить вина…
Он умолк, и губы его исказила гримаса.
– Что с тобой, Яхмос?
– Ничего… вдруг стало больно… я… нет, ничего.
Он поднял руку и вытер внезапно вспотевший лоб.
– Ты неважно выглядишь.
– Уже всё в порядке.
– Если только никто не отравил вино. – Себек рассмеялся собственным словам и протянул руку к кувшину. Но рука его замерла на полпути, а тело вдруг выгнулось в мучительной судороге…
– Яхмос, – захрипел он. – Яхмос… Я… тоже…
Старший брат согнулся пополам. С его губ слетел сдавленный стон.
Себек корчился от боли.
– Помогите! – вскрикнул он. – Пошлите за лекарем… за лекарем…
Из дома выбежала Хенет:
– Ты звал меня? Что ты сказал? Что случилось?
На ее крики сбежались остальные.
Братья стонали от боли.
– Вино… отравлено… – еле слышно прошептал Яхмос. – Пошлите за лекарем…
– Опять беда, – пронзительным голосом запричитала Хенет. – Этот дом и вправду проклят… Быстрее! Торопитесь! Бегите в храм к жрецу Мерсу – он искусный и опытный лекарь.
Имхотеп в волнении расхаживал по центральной комнате дома. Его тонкие льняные одежды были грязными и мятыми; он не принял ванну и не переоделся. Лицо его осунулось от страха и тревоги.
Из глубины дома доносились тихие причитания и плач – реакция женщин на катастрофу, обрушившуюся на дом. Отчетливее других звучал голос Хенет.
Из боковой комнаты доносился голос лекаря и жреца Мерсу, который хлопотал над неподвижным телом Яхмоса. Этот звук привлек Ренисенб, и она незаметно выскользнула с женской половины. Ноги сами принесли ее к порогу комнаты, где лежал Яхмос, и она остановилась, вслушиваясь в успокаивающие слова молитвы, которую нараспев читал жрец:
– О Исида, великая чарами, защити меня, укрой от всего дурного, злого и черного, от удара бога и удара богини, от мертвого мужчины или мертвой женщины, от живого мужчины или живой женщины, которые могут желать мне зла…
С губ Яхмоса сорвался тихий стон.
Ренисенб зашептала, обращаясь к богине:
– О Исида… великая Исида… спаси его… спаси моего брата Яхмоса… Ты, великая чарами…
В голове ее теснились мысли, пробужденные словами молитвы.
– От всего дурного, злого и черного… Вот что случилось с нами в этом доме… да, черные мысли, злые мысли… гнев мертвой женщины…
Ренисенб мысленно обратилась к той, которая не выходила у нее из головы:
«Яхмос не сделал тебе ничего дурного, Нофрет… и хотя Сатипи была ему женой, ты не можешь винить его в ее поступках… он никогда не имел над нею власти… никто не имел. Убившая тебя Сатипи мертва. Разве этого недостаточно? Себек тоже мертв – Себек, который только угрожал, но тоже не сделал тебе ничего дурного… О Исида, не позволь Яхмосу умереть… спаси его от черной ненависти Нофрет!»
Не находивший себе места Имхотеп поднял голову, и при виде дочери его лицо осветилось нежностью.
– Иди ко мне, Ренисенб, дитя мое.
Она подбежала к отцу и крепко обняла.
– Отец, что говорят лекари?
– Они говорят, что с Яхмосом есть надежда, – печально ответил он. – А Себек… Ты уже знаешь?
– Да-да. Разве ты не слышал наш плач?
– Он умер на рассвете, – сказал Имхотеп. – Себек, мой сильный и красивый сын… – Голос его задрожал и сорвался.
– Как это ужасно, как жестоко… и ничего нельзя было сделать?
– Были испробованы все средства. Отвары, вызывающие рвоту. Соки целебных трав. Священные амулеты и могущественные заклинания. Но все тщетно. Мерсу – искусный лекарь. Если он не смог спасти моего сына… значит, этого не хотели боги.
Голос жреца стал громче, и, произнеся завершающие слова молитвы, он вышел из комнаты; лоб у него был мокрым от пота.
– Что? – с надеждой спросил его Имхотеп.
– Милостью Исиды, – торжественно ответил лекарь, – твой сын будет жить. Он слаб, но действие яда прошло. Силы зла побеждены.
Помолчав, он продолжил уже обычным тоном:
– Яхмосу повезло, что он выпил гораздо меньше отравленного вина. Он просто прихлебывал из чаши, тогда как твой сын Себек осушил свою до дна.
Яхмос застонал.
– Вот она, разница между ними… Яхмос робок, осторожен и никогда не торопится. Даже в еде и питье. Себек всегда несдержан, великодушен, щедр и… увы, неосмотрителен, – печально сказал хозяин дома и вдруг встрепенулся: – А вино на самом деле было отравлено?
– В этом нет никаких сомнений, Имхотеп. Остатки вина испытали мои молодые помощники – умерли все животные, которым его дали, причем довольно быстро.
– Но ни я, ни другие, кто пил это вино часом раньше, не пострадали.