Система (сборник) Покровский Александр
Ему предлагали должность старпома, но на Дальнем Востоке. В те года подобным образом вежливо напоминали о том, что структура в вас больше не нуждается.
Северяне не шли на Дальний Восток.
Радинский отказался и очутился в училище.
Уже после выпуска я узнал, в чем там было дело. Радинского не пропускал особый отдел. У него мама была полячка, и она до пятидесятых годов не меняла подданства.
Полячка с Западной Украины.
В училище он учился на тройки. Я видел его училищные фотографии. Со снимков того времени в наше время смотрела настоящая шельма. Нахальный, насмешливый взгляд.
Я научился у него этому взгляду, и как только я это сделал, меня лишили Менделеевской стипендии.
Была такая стипендия – тридцать семь рублей – дикие деньги. Я ее получал месяца три, как круглый отличник.
Потом сняли.
Чем-то я не понравился заместителю начальника факультета по политической части, капитану первого ранга Ибрагимову.
Может, ляпнул что-то – это я мог.
Может, подбежал не так подобострастно – это я тоже мог.
А может, я над ним посмеялся при свидетелях – это у нас запросто.
Капитан первого ранга Ибрагимов, произнося все равно что вслух, всегда про себя добавлял «еби его мать», что угадывалось по губам. Так что в речи, посвященной великому празднику освобожденных женщин 8 марта, он на трибуне сказал это раз триста: «Дорогие женщины, еби его мать, сегодня, еби его мать, мы все празднуем ваш день, еби его мать.»
В зале были дамы. Я веселился от души.
Меня вызвал Радинский – четвертый курс, я – командир на младшем курсе и уважаю себя.
Я вошел, представился.
Он мне с порога, тоном, не терпящим возражений:
– Вы лишены Менделеевской стипендии.
Удар неожиданный и сильный, но я спокоен, чего мне это только стоило.
Наверное, он проверял меня на это спокойствие. В училище все время кто-то кого-то на что-то проверяет.
Я сказал: «Есть. Разрешите идти?»
– Официальная версия: поносил, дай другим поносить.
– Есть, товарищ командир, разрешите идти?
Он помолчал, потом говорит:
– Восточная месть.
Так он мне сказал, что стипендии меня лишил Ибрагимов.
Потом, при выпуске, когда выясниться, что мне не дают золотую медаль, хотя можно подсуетиться и пересдать курсовой по механике – там на самом-то деле «четыре», – и даже не пересдать, а просто сходить и попросить.
А еще надо попросить на кафедре тактики морской пехоты – «Вы там, юноша, тоже напачкали».
А еще на кафедре политэкономии – «Не любите вы социализм, плохо сдаете его экономику».
Все этого говорил мне Радинский, на что я ему сказал, что просить не пойду.
– Значит, медали не будет?
– Значит, не будет, товарищ командир.
– Хорошо, идите.
И я вышел.
С политэкономией социализма действительно когда-то произошел скандал. Я сдал ее на «три». Преподавала нам эту экономическую красоту педагог-женщина, и она мне что-то сказала о том, что я – запрограммированный отличник, на что я ей немедленно заявил прямо на экзамене, что она вправе ставить мне такую оценку, какую я заслуживаю.
Тогда командир Раенко ходил и просил для меня «пять», а потом он меня вызвал и наорал на меня, а в ответ я на него наорал – сам не знаю как это получилось, а Раенко вдруг стих и сказал: «Ладно, идите!» – и тут мне стало совестно, я понял, что ему эти унижения тоже поперек горла, и унижался он, в общем-то, из-за меня, а я тут стою перед ним и показываю какой я гордый, что глупо, конечно, потому что человеку все это, как нож в печень. Тогда я, уходя, сказал: «Извините меня, товарищ командир», – на что он мне сказал: «Ладно, давай!» – и махнул рукой.
Радинский при выпуске пробовал просить за меня начхима ВМФ – я отличник, может, в центральном аппарате найдется место.
Не нашлось – я отправился месить бетон на Северном флоте. Я не жалуюсь. Может, мне и надо было помесить бетон с полгодика.
Через полгода я попросился на лодки. На берегу я все равно бы не высидел. Не мое.
Радинский учил нас, как надо себя держать перед строем, что говорить, как двигаться, что надо сделать в первую очередь, придя на флот, как себя вести в разных ситуациях, что это за ситуации.
По-своему он предохранял нас от этой жизни. Мы ему многим обязаны. По сути, он в кубрике, под видом трепа, читал нам такие лекции, какие нам никто не мог прочитать. Он был свежий, с флота, это чувствовалось, это не отнять, он это нажил своим горбом, теперь вот делится.
Важно было его только слушать, потому что не все он говорил для идиотов. Он не разжевывал. Понял – твое счастье.
Это была наука выживания. Ее нам никто не преподавал.
Чем-то он напоминал Чаадаева, что ли. «Чаадаев, Чаадаев, ты гусарский офицер.»
Радинский подарил нам при выпуске несколько дней отпуска – оформил отпуск с понедельника, а отпустил с четверга. Он не жадничал.
Мы этими лишними днями наслаждались: море, солнце, женщины, горячий песок. В нем можно утонуть, зарыться, забыть все, пустив под веки солнечных зайчиков.
После купания я ложился на песок под тентом и сейчас же засыпал. Мне снилось нечто восхитительное, замечательное, ласковое, как дыхание девушки на щеке.
В один из своих отпусков я приехал к родным в Баку, пришел в училище и встретился с ним, с Радинским. Он уже преподавал на кафедре физической химии, а я был старшим лейтенантом.
Было жарко и дул ветер. В Баку он почти всегда дует три дня, потом наступает жара на столько же, и опять ветер – с пылью, с запахом сосен.
Мы выпили коньяка.
У Радинского квартира была там же на Зыхе, недалеко от училища на первом этаже.
Кажется, я сразу напился.
Мы говорили, говорили, ему надо было говорить. Признались друг другу, что любим тактику. Только я ее любил как бы вообще, а он – с картами.
– Вот карта сражения под Москвой. (Немедленно развернул.) Того самого, с «двадцатью восьмью героями панфиловцами». «Враг не пройдет, позади Москва». Что это? Это фальсификация. Не могут люди в таком количестве противостоять танкам. Знаешь, чем они были вооружены? «Коктейлем Молотова» – бутылками с зажигательной смесью. А что было написано на каждой бутылке? «Будь героем». И инструкция. По ней надо было танк подпустить на пять шагов.
И они подпускали танк на пять шагов, потом вставали и шли на него.
Какой танк позволит приблизиться к себе на пять шагов? Их же всех выкосят пулеметами!
И выкашивали!
Что это? Это психологическое оружие. Немцы должны были понимать, что они воюют с биороботами. И они понимали.
Я тоже понимал. Кивал. Хотя иногда возражал, не очень вразумительно.
– … Там полегло не двадцать восемь человек. Там их тысячи лежат. Сотни тысяч. Я считал. Танки шли по костям. Как в ужасном фантастическом фильме. Девять наших на одного немца. Это потери? Это идеология. Никого не жаль. НИКОГО! Русская армия непобедима, потому что никого не жаль. Это у нас с Чингисхана. Он гнал перед собой на стены пленных, а за их спинами штурмовал и так спасался от стрел. Чем тебе не штрафные батальоны? Наши это усвоили. Никого не жаль. Вот принцип. И это навсегда.
Радинский раскраснелся, глаза его горели. Он нашел того, кому он мог высказаться, и он высказывался.
– …Потому что, если есть танк Т-34, то он появляется только в сорок третьем. И если есть автомат ППШ – то в нужное время его не сыскать. У нас армии пропадали «без вести». Под Сталинградом сколько окружили и в плен взяли? В кино показывали – до горизонта. И это их «до горизонта» – триста тысяч. В самом начале войны наших в плен брали по миллиону за раз.
– … Надо, чтоб голыми руками. Им надо, чтоб мы брали врага голыми руками. Вот в чем дело.
Или к дате. Ко Дню Всеобщей Солидарности Трудящихся Берлин надо брать. Для этого нужен Жуков, а Рокоссовский не нужен. Жуков положит людей сколько потребуется. Чтоб все видели – мы до Англии дойдем. Мы до Америки дотащимся. Нам плевать. Голыми руками. А потом песню – «за ценой не постоим». Им нужна была песня…
– … Социализм отстает. Безнадежно. Ему не угнаться. Ему нечего противопоставить – у них всегда будет лучше техника. Тогда что же будет лучше у нас? Что у нас? У нас – «голыми руками». Этой красоте капитализму нечего противопоставить. У них все деньги, страховка, суды. Их по судам затаскают. А у нас суды – как надо. И всеобщее молчание во имя всеобщего блага. Мы идем к катастрофам. У нас будут гигантские потери, потому что все не впрок. У нас нет опыта. Он нам не нужен. Мы на пулеметы побежим и на амбразуры ляжем. У нас мертвый лучше живого. Живой с ним никогда не сравнится. Мертвый ценней.
– … Флот еще увидит гибель своих кораблей. Увидит. Лодки, лодки… эти будут тонуть, гореть, опять тонуть. Нам ничего не служит уроком.
Потом нас прервали. Через лоджию в комнату влез его сын – первокурсник. Он пришел к папе в самоход, покушать.
– Ваше? – спросил Радинского я.
– Мое, – сказал он.
В его голосе слышалась немножко гордость, немножко любовь.
Сын его разговаривал так, что сразу становилось ясно – не дотягивает до отца.
Но может, со временем.
А может, я слишком строг.
На следующий день все были трезвые. Я подошел к Радинскому:
– Олег Михайлович, желаю вам здравствовать.
Он посмотрел на меня внимательно и сказал:
«Надеюсь».
В первый раз после выпуска я виделся с ним на севере года через полтора.
Он привозил курсантов на практику и жил на нашем ПКЗ (сокращенное от плавказармы).
Я на этом ПКЗ жил где-то год. У меня там из каюты все вещи постепенно украли.
Приходишь с моря – и нет у тебя ничего.
Его каюта была рядом с моей.
С ним жил еще один капдва.
Странно видеть своего командира, который теперь привозит на практику других.
Это, наверное, выглядит так, как если бы подросшие кутята с удивлением смотрели на свою мать, у которой теперь почему-то новый выводок.
Они сидели в каюте на диване в кремовых рубашках без галстука, абсолютно трезвые, и пели в два голоса: «Я ха-чу, чтоб жи-ли ле-бе-ди!..» – а иллюминаторы было видно море.
Море, море, с белыми барашками. Иллюминатор закроешь (для чего надо опустить стекло в массивном железном ободе, поднятое, оно крепится сверху), накинешь на него такие специальные штуки, их тоже называли барашками, закрутишь их, затянешь-задраишь если обожмешь слегка, ветер не дает спать, свистит в щели. Просто надо сильней обжимать. А зимой под этим стеклом намерзает лед.
Он умер, не дожив до пятидесяти.
Сперва он развелся с женой и перевелся из училища обратно на север.
Там он служил на огромном химическом складе, начальником.
Потом умер. Неизвестно от чего.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Ветер, сосны над головой. Они часто мне снятся. Я даже чувствую их запах.
Густой, как аптечная настойка.
В училище множество сосен в два обхвата.
Запрокинешь голову и – небо цвета ультрамарин виднеется сквозь ветки.
Северный ветер – бакинский норд. Так его здесь называют. Он трое суток гонит пыль, от него на зубах песок.
– Равняйсь! Смирна!..
Я командую взводом. Это третий взвод, бывшие радиохимики. Теперь нет радиохимиков.
На младшем курсе только общие химики.
Сперва я у них был командиром отделения, потом стал замкомвзвода.
Это были хорошие ребята. Как потом через много лет мне скажут: «У вас на флоте был хороший человеческий материал».
Михалев, Васильев, Ерохин поступали из суворовского училища.
Васильев потом отчислился. Не устраивал его флот. Не соответствовал его идеалам.
А Михалев с Ерохиным доучились.
Мы у них на курсе были младшими командирами вместе с Толиком Денисенко. Потом Толю сделали старшиной роты. Толя стал выпивать, люди это видели. Что-то в Толе сломалось, не выдержал он. Я пытался с ним говорить.
У меня во взводе был Серов. Сынок. «Сынками» назвали тех, у кого папа был капитан такого-то ранга и мог попросить за сына.
Может, я был к этому парню слишком строг, не знаю, сынков мы не любили – все служат как люди, а этих ластят. Я даю ему «неделю без берега», а папа приходит, и его отпускают в увольнение.
Тогда я даю ему еще одну «неделю без берега».
«Месяц без берега» давать было нельзя.
Интересно, где он теперь – этот Серов?
Самым лучшим был Серега Ветров – исполнительный, добрый парень.
Он дружил с Керимовым – закадычные были друзья.
Серега попал служить на склады в Северодвинск. Там он спился. И друг его бросил. Я встречался с ним в Северодвинске. Приходил к нему в гости.
Он тогда очень быстренько набрался, а потом плакал у меня на плече, все вспоминал про училище, говорил, что они нас очень любили.
Я гладил его, как маленького, по головке и говорил, что все у него будет хорошо.
Серегу потом убрали, уволили в запас «за дискредитацию высокого офицерского звания».
– Курсант Харчиладзе!
– Я!
Этот – невероятный балбес и болтун.
Как-то он мне нахамил, я схватил его за грудь в коридоре, приподнял и долго бил его о стену спиной.
Потом я пошел к командиру роты капитану третьего ранга Паровенко и сказал, что я не могу быть командиром на младшем курсе, потому что я ударил подчиненного.
Паровенко мы все считали недотепой, но он выслушал меня очень серьезно и сказал: «Я буду ходатайствовать о вашей замене».
Через день меня заменили.
Я попал снова в свою роту – там уже командовал Буба.
Дело в том, что обе наши роты на пятом курсе объединили, и командиром объединенных рот у нас стал Радинский, а он немедленно сделал старшиной роты не нашего Колю Видасова, а «варяга» из дозиметристов – Бубу.
Я с Бубой сейчас же сцепился, но до драки не дошло. На стороне Бубы выступили дозиметристы, по-нашему, «дозики», которых мы всегда считали недоумками.
На моей стороне не выступил никто – конфликт погас, Буба так Буба.
Потом я встретил его в том же Северодвинске, куда все приходили на отстой.
Буба был жалок, от пьянства у него плохо работали почки.
Во мне он сочувствия не нашел.
На пятом курсе писали дипломы. У меня была работа по сорбции радиоизотопов на фосфатцеллюлозе.
По тем временам наши лаборатории были неплохо оборудованы.
Помню, как мне давал консультацию начальник кафедры радиохимии.
– Николай Николаич! Цезий не садится.
Тот, думая о чем-то своем, загадочно:
– Дол-же-н сесть!
Вот и вся консультация.
Раз должен, значит сядет.
Цезий у меня сел.
Тогда входил в моду метод математической оптимизации. Мне его поручили, и я им моментально овладел.
Сначала планировалось, что с использованием этого метода будет только мой диплом, потом куда-то позвонили, и оттуда дали указание, чтоб подобный метод использовался при защите диплома во всем классе радиохимии. То есть, беда, то есть, у всех.
Я скоренько прочитал своим собратьям лекцию, рассказал о методе, но времени оставалось мало, и тогда я сделал эту несчастную оптимизацию для каждого диплома.
За банку сгущенки.
Ох, и поел я сгущенки напоследок, ох и поел!
А с Камнем мы договорились не на сгущенку, а на плакаты.
Ему ничего не стоило плакатным пером навалять лишний десяток демонстрационных схем.
Камень у нас в роте все время писал стенгазеты, лозунги и плакаты.
А Стукалов мне банку сгущенки зажал, и я с ним последние полгода не разговаривал.
Договорились же: я сделаю, а за тобой банка!
Был еще государственный экзамен по научному коммунизму. Там меня спросили, что такое «советский патриотизм». Я ответил, что это любовь к родине. Тогда меня спросили: чем отличается советский патриотизм от патриотизма американского. Я сказал, что ничем. Оказывается, отличается. «Советский» предполагает еще и любовь к коммунистической партии.
На выпуске мы в классе написали мелом на доске: «До пенсии двадцать лет!»
Было жарко. Мы в белых лейтенантских тужурках только что произведены в офицеры.
Нас собрали в столовой пятого курса.
Ее только выстроили и в ней только-только начали давать на завтрак дополнительное яйцо.
На выпуск приехал первый заместитель главкома адмирал Касатонов.
Свита его держалась почтительно, училищные клерки порхали, а мы, застегнутые в горло, изнемогали от палящего зноя.
Желтые пятна от пота остались на той моей лейтенантской тужурке навсегда.
Нам позволено было выпить по бокалу шампанского. К нему полагался «свадебный обед» с мясом.
Распаренный красноликий Касатонов романтически смотрел вдаль.
В разгар обеда прозвучала команда: «Заместитель главкома разрешает вам. (мы застыли в надежде на снятие галстука) расстегнуть (галстук?) верхнюю пуговицу.» – блядь! Это он о рубашке.
Мы расстегнули не только верхнюю пуговицу. Мы расстегнули все пуговицы снизу и все равно чуть не сдохли.
Вечером у нас был свой банкет. С песнями и пьянством.
Мы получили по две лейтенантские получки, а это четыреста рублей, я столько денег сразу в руках никогда не держал. Я вручил их бабушке – она тоже не знала, что с ними делать. Все ходила по квартире, зажав в руке.
Мы купили на них одежду для моих младших братьев, а на дорогу на север и на какое-то время там я заработал тем, что месяц отпуска подрабатывал грузчиком.
Читать бесплатно другие книги:
