Слёзы Шороша Братья Бри

Глава пятая

«Отломи кусочек»

Рука Джеймса стала не нужна Дэниелу, как только он почувствовал себя частицей черноты, и он отпустил её. «У нас с тобой разные участи, – подумал он. – Ты вернёшься, а я…» Он не договорил. Мысль словно растворилась в какой-то благодатной волне, которая нахлынула на него и погрузила его в себя. Дэниел был счастлив слиться с ней – он глубоко вдохнул и… в нём открылось какое-то новое восприятие – восприятие утерянного пространства и времени и того, что произошло с ним в том пространстве и в том времени. Он вспомнил… вспомнил всё так, словно прожил это заново.

…В сон прокрались постукивания, частые, негромкие. Они не прекращались и, казалось, несли в себе тревогу. Дэниел вдруг уловил, что они сторонние, что они не принадлежат сну, и, поймав себя на этой мысли, пробудился… Стучали по раме окна. Он приподнялся. Ещё не ослабевшая темень скрывала того, кто вложил в эти звуки и привнёс в спокойствие ночи тревожность. Дэниелу показалось, что это похоже на зов, который кто-то хочет сохранить в тайне. «Лэоэли!» – промелькнуло у него в голове. Он быстро встал с кровати, натянул джинсы и приблизился к окну. Стук оборвался, и спустя мгновение из темноты его поманила чья-то рука, и голос, едва слышный, позвал его:

– Дэнэд, Дэнэд.

– Лэоэли, – прошептал Дэниел и распахнул окно – ему открылся лиловый полумрак…

Он вылез наружу и прикрыл окно. Рядом с домом уже никого не было.

– Дэнэд! – позвал его хорошо слышный в ночи шёпот.

Лэоэли удалялась в сторону озера Верент. Он быстрым шагом пошёл вслед за ней… Она остановилась, позвала его взмахом руки и снова засеменила. Он усмехнулся, это движение руки показалось ему игривым: она словно загребла воздух, схватила его и бросила в направлении Дэниела… Через какое-то время Лэоэли свернула с тропинки, подошла к раскидистой иве и, прислонясь спиной к стволу, стала поджидать его. Когда расстояние между ними сократилось до пяти шагов, она приподняла руку перед собой и поводила ею в воздухе так, как если бы хотела тёплой ладонью сделать проталину на покрывшемся инеем стекле окна.

– Лэоэли! – удивлённо произнёс он.

И тут пелена перед его глазами, которую он принимал за утренний туман, повинуясь руке, исчезла, вместе с призраком Лэоэли. Дэниел отпрянул назад: перед ним стояла обитательница Выпитого Озера, женщина-корявырь. От вида этого нечеловеческого лица, напоминавшего человеческое, которое вселенский ужас преобразил для своей цели – наводить жуть, от её пещерных глаз (хранивших тайну пещеры Руш) его взяла оторопь.

– Ты нужен Повелителю Трозузорту – полетишь со мной, – сказала она приглушённым, натужным голосом, и слова её прозвучали так, словно она сдавила их перед тем, как выпустить наружу.

Дэниел попятился.

– Шуш! – прошипела она, порывисто и страшно дёрнув головой вверх (покривлённое лицо её при этом движении ещё больше исказилось).

Крона ивы бурно и шумливо задрожала. Отделившись от неё, на землю прямо перед Дэниелом с ветвей спрыгнул горхун. Ноздрями он заставил воздух слышно трепетать и, учуяв запах человека, обратил на него свой слепой взор. Дэниел узнал его. Это было то самое чудовище, которое пронеслось над головами трёх спутников, державших не так давно путь в Дорлиф. Глаза, которые будто смотрели бельмом, без живого взгляда, но проникали в самую душу, чтобы зародить в ней страх, запечатлелись в нём навсегда. В любое мгновение Шуш готов был пустить в ход свою оскаленную рдеющую пасть. Сафа подошла к нему, села на спину и приказала человеку:

– Садись, ежели хочешь ещё немного пожить.

Беспорядочно гоняя мысль в поиске выхода из безвыходной ситуации, Дэниел вдруг вспомнил о Слезе… о Слове… и решил рискнуть. Он приблизился к горхуну.

– Сядь позади и ухватись за бечеву, что опоясывает меня.

Дэниел сел на упругую спину крылатого зверя, левой рукой крепко сжал пояс, правую – оставил свободной для осуществления своего дерзкого плана. Как только горхун начал разгон, и всё тело его заходило ходуном, делая движения седоков незаметными друг для друга, он открыл свой поясной кошель и достал из него Слезу, очень осторожно, чтобы не обронить Её в этой бешеной тряске. Через мгновения горхун оторвался от земли и стал набирать высоту. У Дэниела перехватило дыхание, и невольно ему припомнились качели Буштунца. И душе его захотелось бы воскликнуть: «Круто!», если бы он не был пленником. Вскоре полёт выровнялся. Дэниел посмотрел вниз: под ним был дом Малама и Семимеса. «Пора», – подумал он и, поднеся Слезу к глазу, стал всматриваться в Неё, держа направление вперёд и немного вниз. Вдруг он услышал крик – обернулся на него.

– Дэнэд! Дэнэд!.. Дэнэд! – орал на бегу, надрывая глотку, Семимес. За ним бежали Мэтью, Савасард, Гройорг.

Сафа подала левую руку назад, сдавила ею руку Дэниела (сжимавшую пояс на ней) и просипела:

– Сиди смирно, не то глаза выцарапаю.

«Ещё посмотрим, тварь, чья возьмёт, – подумал он. – Только бы Слеза помогла».

Они подлетали к лесу Шивун. Дэниел, вперив глаза в Слезу, повторял, как заклинание, мольбу, обращённую к Перекрёстку Дорог: «Перекрёсток, прими меня. Перекрёсток, прими меня…» И как ни ждал он мгновения, когда увидит, наконец, вход на Путь, он вздрогнул и отшатнулся при виде зияющей щели и, прежде чем разжать руку, невольно потянул на себя верёвочный пояс Сафы. Она оглянулась и тут же ринулась вслед за пленником, спрыгнувшим с горхуна. Звериная прыть позволила ей поймать его за ногу, но, влекомая весом его устремившегося вниз тела, она сползла с горхуна и провалилась вместе с человеком в черноту… которой не было видно в небе над Дорлифом.

Чувства вернулись к Сафе быстрее, чем очнулась душа Дэниела, которая вдохнула благостности Мира Духов и оттого пребывала в сомнении, покинуть его или найти в нём пристанище. Сафа вскочила на ноги, огляделась и, рыкнув, резко отвернулась от огненного шара: он стегнул её по глазам своими слепящими плетьми. Жадно отведала ноздрями нового духа и, учуяв среди обилия запахов тот, что был нужен ей, ринулась, подминая папоротник, в сторону, откуда он исходил… Остановилась и замерла: Дэниел неподвижно лежал в траве в нескольких шагах от неё. Гнев взыграл в Сафе: пленнику удалось-таки перехитрить её, и теперь сама она виделась себе зверем в ловушке. Одним яростным прыжком она сократила расстояние между ними и, навалившись на него, обхватила его шею руками. Вдруг… Она приподнялась и прислушалась, чтобы убедиться, не показалось ли ей… и ясно услышала голоса людей. В следующее мгновение она стремглав бросилась в гущу леса. Отдалившись, спряталась за деревом и стала следить. Ей во что бы то ни стало нужно было вернуться домой, в башню, и порадовать хозяина вестью о том, что человек, который являет собой угрозу Выпитому Озеру, больше никогда не ступит на их землю. Она подосадовала на себя за то, что не успела забрать у человека глаз, что углядела в его руке, когда они падали. Она смекнула, что этот тайный глаз указал ему вход в чёрный тоннель, который вывел их на чужую сторону, и что лишь он укажет ей обратный путь.

…Дэниел открыл глаза: «Похоже, я жив, – зашевелилось в его голове… – Какие-то люди… Кто они?.. Высокий, до самого неба. Ты, часом, не Бог? Сдвинул щётки бровей. Чем же я тебя рассердил? Или ты просто суровый рейнджер, каким и полагается быть рейнджеру?.. Второй… О, Боже!»

Чувства, которые, казалось, уже затеплились в Дэниеле, вновь отступили: их напугала представшая перед его взором кривизна, небывалая кривизна, словно два лица, словно две половины разных лиц. Одного – настоящего, живого, отвечающего миру. И другого… о котором, вторя своим чувствам, скажешь: зачем?!. такого не должно быть… такое не должно рождаться, потому что рождается (всё рождается) для встречи с жизнью, а не затем, чтобы отринуть жизнь, закрыться от неё, напугать её, не затем, чтобы она отринула рождённое; о котором скажешь: на нём – печать антисмысла жизни. И тайна другого лица пряталась внутри того «нечто», что покоилось на месте левого глаза, вместо него. И это «нечто» выглядывало из глазницы клубком чёрных нитей, который заставлял содрогнуться всякого взглянувшего на него.

– Дядя Сэмюель, он снова вырубился.

– Нет, сынок, он испугался. Что-то сильно напугало его в этой жизни, вот он и боится возвращаться.

– Испугался? Хм… Испугался, что остался жив? – усмехнулся Мартин, затем наклонился и потряс незнакомца за плечо. – Пора вставать, друг. Хватит бояться, теперь ты с нами. Слышишь?

– Слышу, – тихим голосом, не открывая глаз, ответил Дэниел. – Кто вы? Скажите своему новому другу.

– Дядя Сэмюель, у нашего друга голос прорезался. Может, и глаза снова прорежутся?

– Думаю, так оно и будет, если он узнает, кто мы с тобой. Мы, парень, лесники. Ты, так сказать, разлёгся на нашей траве и, коли это случилось, можешь считать себя нашим гостем и, надеемся (слово сказано), другом.

– Теперь твой ход, – добавил Мартин.

– А тебя как зовут, друг? – по-прежнему не открывая глаз, спросил Дэниел.

– Мартин я.

Дэниел открыл глаза и сказал, с трепетом в голосе:

– Мартин и Сэмюель… вы представить себе не можете, как я рад видеть вас. Я Дэниел… Дэн. Как заметил один мой друг: «Для родных и для друзей – очень подходяще», – сказал Дэниел, приподнялся, опершись на локти, и стал осматривать траву подле себя.

– Что-то потерял, Дэн? – спросил Мартин.

– Да, вещицу… небольшую. Похоже, обронил, когда приземлился не очень-то удачно.

Мартин вынул из кармана штанов бирюзовый шарик и повертел его в руке (Сэмюель с удивлением глянул на напарника).

– Странная вещица. Она?

– Она.

– Странная, – повторил Мартин (по правой стороне лица его пробежала волна радости). – В камне твердь ощущаешь, а шарик этот… хм, словно поток воздуха в руке держишь. Возьми, Дэн.

– Спасибо, Мартин… Носилки для меня разложили?

– Ты вроде как в полной отключке был, вот дядя Сэмюель и расстарался.

– Я уже в норме.

– Ну, рискни – встань, если в норме, – Мартин протянул Дэниелу руку. – Давай помогу.

– Дэн, скажу честно, – начал Сэмюель, – нам как лесникам не помешало бы знать, какой у вас с приятелем, с тем, что убегает да прячется от нас, интерес в наших владениях.

Приветливость на лице Дэниела сменилась заметной тревогой.

– Вы видели её? Где она?

– Она? – Сэмюель вопросительно посмотрел на Мартина.

– Она, дядя Сэмюель.

– Ну и дела, – сказал Сэмюель, отнеся свои слова то ли к тому, что второй незнакомец неожиданно превратился в женщину, то ли к тому, что племянник скрыл это от него.

– Я сомневался, дядя Сэмюель. Она… – Мартин замялся.

– Она так выглядит, что легко усомниться, – продолжил за него Дэниел.

– И что же вы с ней не поделили, Дэн? Не ту ли безделушку, которую Мартин нашёл?

– Можно и так сказать, – отговорился Дэниел и спрятал глаза. И, вспомнив ещё об одной «безделушке», проверил задний карман джинсов.

Сэмюель, как и Мартин, не мог не заметить, что их гость увильнул от ответа.

– Мартин, вы с Дэном идите домой, а я ещё поброжу, – сказал он и согнулся над носилками.

– Давайте я их понесу. Они же мне предназначались.

– Спасибо, Дэн, не стоит: раскладуха к моей спине притёрлась и наоборот, – ответил Сэмюель, и в том, как он ответил, слышалось: «Не хочешь быть другом, не надо».

– Сэмюель, Мартин, я просто врать не хочу. А правды всей открыть не могу: она не только моя. Не обижайтесь… Об одном должен предупредить: ей нужна Слеза… – Дэниел поймал себя на том, что проговорился, но выкручиваться не стал: зачем же давать им ещё один повод отдалиться от него, и вообще – неприглядно. К тому же оплошность вышла пустяковая. Он пояснил: – Мы, я и мои друзья, так называем этот шарик.

– Слеза – это клёво, – сказал Мартин. – Она будто проливала себя на ладонь, когда я держал Её.

– Дэн, извини, но в одном я должен быть уверен на все сто и спрошу без обиняков: ты как-то связан с наркотиками?

– Нет, Сэмюель, я не имею никакого отношения ни к наркотикам, ни к преступникам. И женщина, которую вы видели, не преступница. Это совсем другое. Но она опасна. Без Слезы она отсюда не уйдёт и попытается забрать Её. И прошу: будьте осторожны.

– И на том спасибо, – сказал Сэмюель и добавил: – Мартина держись.

– Дядя Сэмюель, к обеду ждать тебя будем. Пойдём, Дэн.

Мартин и Дэниел отдалились от злополучного и в то же время счастливого места ярдов на триста. Шли по знакомой Мартину тропинке: он впереди, за ним Дэниел. Там, на папоротниковой поляне, Дэниел ни разу не задержал взгляда на лице этого парня. Если бы это был просто шрам или другой более или менее привычный глазу знак увечья, он не стал бы любопытствовать, но…

– Извини, Мартин…

– Ты про глаз? – обернулся на ходу тот.

– Да, проводник, – сказал Дэниел, сказал не случайно: мысль уже успела перенести его на другую лесную тропинку, по которой вёл его другой проводник, тоже по-особому отмеченный судьбой, и это зародило в нём неясное предчувствие.

– Это, видишь ли, тайна, – с усмешкой сказал Мартин. – В отличие от твоей, которая не только твоя, моя только моя, но всё-таки тайна. Меняю свою на твою. Можно кусочками.

«Такой же хитрец, как Семимес», – подумал Дэниел.

– Она за нами идёт, – сказал Мартин (Дэниел заметил, что в его голосе не было и доли тревожности). – Я слышу её шаги. Хотел спросить тебя: она оборотень?

– Думаешь, они существуют?

– До сегодняшнего дня не верил в эти сказки. Мы стояли в двух ярдах друг от друга и поедали друг друга глазами. Она не зверь, но и не человек.

– Она не человек, Мартин. Но и не оборотень. Один мой друг, по имени Семимес, придумал точное название для этих существ – корявыри.

– Существ?

– Просто я принял твоё деловое предложение и сказал два слова: существа и корявыри.

– Этот твой друг и меня бы корявырем обозвал… и был бы прав.

– Нет, Мартин. Я же сказал, он называет, и мы, его друзья, называем корявырями этих существ, а не людей. И ты не называй себя корявырем.

– Ты откуда взялся в моём лесу, умник? – спросил Мартин. – Слеза, корявыри… Это, часом, не игра какая-то продвинутая? Просвети, а то я тут порядком отстал от жизни.

– Отломи кусочек, – как бы невзначай и некстати сказал Дэниел.

– Что?..

– Отломи кусочек.

– А, дошло. Моя очередь от своей тайны отламывать… Она готова была убить меня. Ты когда-нибудь видел зверя, который приготовился убить?

– Я видел корявырей, готовых убивать. И это была не игра. И теперь не игра.

– Ну ты даёшь! В каком же это уголке земного шарика? Ты что, такой лихой путешественник? Не похоже что-то.

– Не нарушай договорённости, Мартин.

– Прям дипломат, – Мартин покачал головой.

Ещё вчера он не стал бы поддерживать разговор, хотя бы вскользь затронувший его уродство. Он, скорее всего, вообще отринул бы этого человека. Но сегодня… после встречи с корявырем, после откровений дяди Сэмюеля, овеянных загадкой, он чувствовал свою причастность к чему-то такому, что было за гранью понимания, и это будоражило и затягивало его… и вытаскивало наружу другого Мартина, который прятался глубоко-глубоко в его душе.

– Ты остановился на том, что она хотела тебя убить, – подталкивал его Дэниел.

– Что во мне помешало ей сделать это?.. Я видел, как ярость сошла с её лица. И она отпустила меня. Почему? Ответь, если ты такой дипломат.

– Похоже, причина в твоём глазе.

– Это я и без тебя понял. Но что она высмотрела в нём?

– Думаю, в нём есть то, чего как бы не существует…

– А для неё существует? Странно, что…

– Подожди, Мартин. Ты сейчас сказал очень важную вещь. Я почувствовал это в ту секунду, когда ты говорил. Я не знаю точно, но мне показалось, что это связано с жизнью там.

– Где там?.. Колись, Дэн.

– Я не могу, Мартин.

– Ты хороший парень, я хороший парень. Что нас разделяет, дипломат? Почему не можешь?

– Дай подумать, – ответил Дэниел, а через минуту спросил: – Мартин, как это случилось? Ты же не родился с этим? Только не обижайся.

– Родился. Молния убила мою мать перед тем, как я родился.

– А доктора что говорят?

– Всё, Дэн. Помолчим и подумаем.

Это «помолчим и подумаем» не дало ни Дэниелу, ни Мартину вернуться к разговору до вечера…

…Мартин сидел на террасе. Поджидал Дэниела. О всякой ерунде все они: он, дядя Сэмюель и их гость – болтали весь вечер, и это порядком надоело ему. И, когда Дэниел вышел из дома, он начал сам:

– Если ты не возьмёшь меня с собой туда, где водятся корявыри, я, как и все эти деревья вокруг, простою в лесу всю жизнь, а потом сгнию. Согласен?

– Я думал над твоими словами… насчёт того, что нас разделяет. Ничто нас не разделяет, Мартин. Если бы не ты и не Сэмюель, не сидел бы я сегодня с вами за столом и не поедал бы эти чудесные гренки с земляничным вареньем. И теперь нас связывает совместное поедание гренков с земляничным вареньем, в придачу с бесконечными байками (ты понимаешь, о чём я) бывалого лесника. И теперь это наша с тобой тайна. Хочешь ещё кусочек нашей с тобой тайны? Сэмюель показал мне мою комнату и спросил: «Как тебе твоё новое жильё, сынок?» Я ответил ему: «Шикарно, дядя Сэмюель» и добавил, но уже про себя: «С видом на лес досталась».

– Я думал, ты хороший парень, а ты порядочный циник, если не сказать гад.

– Я же дипломат.

Мартин и Дэниел рассмеялись.

– У моего покойного деда…

– Ты опять за своё?

– Я же не циник. Слушай, а то передумаю. У моего деда было два имени. Одно – Дэнби Буштунц. Так его называли здесь. Другое – Нэтэн. Это имя дали ему при рождении в местечке под названием Дорлиф. Дорлифа нет на планете, на которой мы с тобой сейчас сидим, подсунув под задницы террасу со скамейкой.

– Параллельный мир?

– Какой же ещё.

– Сегодня ты пришёл оттуда, да?

– Моё путешествие называется «туда и обратно», если ты понимаешь, о чём я.

– В лесу, Дэн, читается запоем. Техношумы, видишь ли, не мешают. Ну, гони дальше.

Дэниел достал из кошеля Слезу.

– Попасть в те края можно с помощью Слезы. Дед оставил мне Её… Вру, он велел мне закопать Её и забыть об этом. И я честно забыл. А через восемь лет мы с другом откопали Её. И оказались в Дорлифе. Мэт и сейчас там, и я должен быть там. Завтра пойду.

– Ты хотел сказать: пойдём. После того, что ты поведал мне, я не смогу остаться здесь.

– Знаю, Мартин.

– Только давай пойдём послезавтра. С утра с Сэмюелем лес посмотрим, а потом я тебя на Верхнее озеро свожу.

– Так и сделаем. Да, ночью подумай над своим новым именем. Оно должно быть… зеркальным. В Дорлифе я Дэнэд. Ты, допустим, Мартинитрам.

Мартин засмеялся.

– А покороче нельзя?.. Марам, например.

– Пусть будет Марам. Отец Семимеса – Малам, а ты Марам.

– Отпад… А что если Мартрам?

– Так даже лучше.

…В доме никого не было: Мартин и Сэмюель делали обход леса. Дэниел решил прогуляться и заодно поискать место – пора. Ещё один день подарить ему – видно же, как он рад этому знакомству – и возвращаться. Он вышел на террасу и, ощутив лицом свежесть воздушной волны, а душой – новость надежды, побежал. Бег горячил его чувства и мысли. Они были уже далеко-далеко. И это «далеко» началось для них где-то здесь. Сейчас он узнает где… Отдалившись от дома ярдов на четыреста, Дэниел остановился, поднял перед собой руку и разжал ладонь. Набежавшая сзади быстрая тень потревожила свет подле его растянутого силуэта на земле – внезапная боль и вместе с ней – внезапная тьма.

Сафа отбросила деревяшку в сторону и первым делом подняла тайный глаз, выпавший из руки Дэниела, и прибрала его в карман кофты. Затем перевернула Дэниела на спину, оглядела его и резко дунула ему в лицо. Приметив блестящую цепочку на шее, потянула её и, высвободив из-под ворота рукодельное пёрышко, что покоилось у него на груди, сорвала. Напоследок выдернула у него из головы волос и, озираясь по сторонам, скорой поступью направилась к папоротниковой поляне, той самой, на которую она и её пленник попали с неба над Дорлифом, пройдя через чёрный тоннель. Нынче она отняла бы у него жизнь, но смекнула, что он ещё может пригодиться ей, если она сама не совладает с тайным глазом…

Сафа узнала место: оно выдавало себя примятой травой и оставшимся человечьим духом. Не мешкая, она приподняла перед собой руку, раскрыла ладонь и принялась творить наговор:

– Откусок, откусок, зацепись за ветер, закружись в вихре, спутай мысли, что в голове роятся, в коей корень твой сидит, дай яви обернуться грёзами, дай памяти начало без выхода и дай ей забыть ту, что тебя силой одарит и на волю отпустит.

Пять раз кряду повторила она слова заклинания, обволакивая ими волос. Затем подула на ладонь, помогая ему зацепиться за ветер.

Дэниела будто кто-то толкнул – он очнулся. «Где я? Трава. Почему трава?» Поднялся на ноги. Голова гудела. Осмотрелся. «Что за чёрт! Похоже, я в лесу… Я в лесу. Откуда взялся этот чёртов лес?! Я откуда в нём взялся?! Доконал меня этот Торнтон. Может, я спрятался здесь от его „видов изнутри“? Не до шуточек – надо выбираться. Живёшь себе, живёшь и вдруг находишь себя в лесу. Чертовщина какая-то. Или торнтовщина?» Дэниел прислушался, ему показалось… «Где?.. где жужжит? Если не в голове, то там. Там надо и оказаться. Ноги идут – значит, окажусь… Голова трещит. А это что значит? Может, чёртово снотворное? Может, здесь я из-за этих пилюль? Забылся и пошёл бродить, как лунатик?.. Утро? Похоже, я бродил всю ночь, а потом свалился».

Около полутора часов Дэниел плутал, задаваясь вопросами, на которые ответов не находилось. Наконец, выбрался из леса. Прямо перед ним стелилась широкая серая лента, убегавшая влево и вправо…

Глава шестая

Микроскопическая бирюзовая точка

Дэниел ощутил себя в пространстве и времени. Он был на Пути, и он был во времени, которое шло вместе с его сердцем. Перекрёсток Дорог вернул ему утерянное памятью, и он вспомнил всё, начиная с утреннего звонка Кристин. Перекрёсток Дорог не погрузил его в забытьё и не дал душе его обрести пристанище в Мире Духов. Перекрёсток Дорог оставил его с болью в сердце с женским именем Лэоэли. Дэниел знал, почему он сейчас на Пути: судьбой ему назначено было доставить Слово в Дорлиф.

– Дэниел… Дэниел, очнись, – позвал незнакомый голос.

Дэниел приподнял отяжелевшие веки: перед ним торчало лицо.

– Как здорово, что ты вернулся. Я тебя всю ночь ждал. Несколько раз засыпал и просыпался, а тебя всё нет и нет, я уже беспокоиться начал: что если не выйдешь? – говорило лицо… падкое до вырисовывания жизни чувств, и в нём среди этих чувств сразу угадывалась доброта, словно оно было приговорено от рождения до смерти быть добрым.

Дэниел узнал этот подвал. Правда, теперь он освещался ярким светом лампочки под потолком и не казался сумрачным закутком, предназначенным для того, чтобы прятать в одной из его щелей запуганную душу. Говорящее лицо тоже светилось… светилось радушием.

– Привет, Джеймс! – вставил в вереницу слов своё слово Дэниел. – Теперь я знаю тебя не только со спины.

– О, да! Хорошо, что ты поймал меня за руку. Я ждал тебя, но больше уже не мог терпеть. Ты слышал? Это невыносимо, правда?

– Твой отец?

– Да.

– Что с ним? Чего он хочет от тебя?

– Не от меня – от матери. По ночам он ищет её, хочет, чтобы она вернулась.

– Она ушла от вас?

– Умерла, и он не может смириться с этим. Знаешь, днём он нормальный человек: приходит после работы – всегда разговаривает со мной, шутит, вместе смотрим телек… А потом, с приближением ночи, напивается. Он боится ночи… из-за матери. Ходит по комнатам, словно сумасшедший, зовёт её, ищет, умоляет вернуться. Это продолжается до утра.

– Боязнь несуществующего дня, – сказал Дэниел машинально вполголоса.

– Что?

– Это я о своём, извини. Сейчас отец на работе?

– Да, ушёл.

– Джеймс, хочу спросить тебя. Ты когда-нибудь пытался идти дальше, в глубь черноты?

– Я не могу, Дэниел: отца жалко. Я не могу покинуть его… предать его, ведь он останется совсем один. Понимаешь, мне кажется, что, если я пойду вглубь, я больше не вернусь. И поэтому я делаю один шаг. И там забываюсь. Если пойду дальше, забудусь навсегда. Я чувствую это… и мне хочется этого… Пойдём наверх – позавтракаем.

– Извини, Джеймс, я должен ехать. Но от кружки кофе не откажусь.

К вечеру Дэниел добрался до места, к которому душа его тянулась больше всего. Он был уже в двадцати ярдах от дома, обласканного лесом, когда на террасу вышел Мартин.

– Гостей сегодня не ждёте?! – выкрикнул Дэниел, и от слов, которые вырвались на волю, ему стало хорошо: дорога была дальней и монотонной, и словам, сказанным самому себе, стало тесно и душно.

Мартин махнул через все ступеньки и побежал ему навстречу, как будто не было этих долгих дней обиды и неприятия. Приблизившись, протянул руку.