Слёзы Шороша Братья Бри

Глава вторая

Белая комната

Озуард стоял у окна. Взгляд его был устремлён к выступу скалы, напоминавшему голову и клюв ферлинга: он ждал вестей. Все последние дни он ждал вестей. Стража пропустила трёх палерардцев. Двое из них были обременены ношей: на носилках лежал раненый, покрытый гнейсовой накидкой. Семь дней назад так же доставили в Палерард израненного Эфриарда. Озуард, подстрекаемый неясным предчувствием, спустился вниз и скорым шагом двинулся навстречу прибывшим воинам.

Поравнявшись с ним, те остановились.

– Приветствуем тебя, Озуард. Кажется, всё кончено, – сказал один из них.

– Приветствую вас, друзья. Кто этот несчастный?

– Он не из наших, но и не из сельчан, хотя назвался Дэнэдом, – ответил второй и запнулся: – Он…

– Продолжай, Гонтеар.

– Похоже, отец этого парня корявырь.

– Дэнэда, что из Дорлифа, я знаю. Снимите с него накидку, – попросил Озуард, и через мгновение взор его смутило изуродованное лицо, глаз, будто намотавший на себя слой за слоем тьму Миров, и обожжённое окровавленное тело. – Это не Дэнэд. Почему он не предан смерти и теперь здесь?

– Правитель, мы были готовы прикончить корявыря: он ранил Гонтеара. Но в последний момент уста его прошептали «Палерард», и Эвнар велел доставить его сюда.

– Раз так, я сам проведу расследование. Отнесите его в лекарскую.

Эстеан поджидала отца у входа во дворец.

– Кто на этот раз? – спросила она с трепетом в голосе. – Я знаю его?

– Чужой… и, сдаётся мне, не человек, не совсем человек. Ты понимаешь, дочка, о чём я. Это заключает в себе опасность.

– Да, отец. Но почему его принесли сюда? – недоумевая, спросила Эстеан: каждый палерардец усвоил с детства, что для чужих, кем бы они ни были, Палерарда не существует.

– Слово, сказанное им, заставило Эвнара усомниться.

– Палерард? Он сказал: Палерард?

– Ты догадлива, Эстеан, – с улыбкой сказал Озуард и добавил к пояснению: – К тому же он назвался именем человека.

– Он с Выпитого Озера, да?

– Да.

– Как он мог назваться именем человека?! Каким же именем, отец?

– Дэнэд.

– Дэнэд?! – не скрывая волнения, произнесла она знакомое имя (она знала, что Дэнэд погиб, будучи в Нет-Мире. Это была их с Лэоэли тайна). – Можно мне взглянуть на него?

– Это ранит тебя.

– Ты же знаешь, я не из пугливых: много раз видела, как Эфриард помогал Фелтрауру оперировать раненых.

– Прошу, потерпи до завтра. И должен предупредить тебя: если это враг, а скорее всего, так оно и есть, его казнят.

– Знаю, отец.

На следующее утро Эстеан отправилась в лекарскую, двухэтажное здание по соседству с жилищем главного палерардского целителя. С позволения Фелтраура её пропустили в комнату, где находился вчерашний пленник. Увидев его лицо, она пришла в замешательство и, словно испугавшись собственных слов или волнительных звуков, которые могли бы безотчётно сорваться с её уст и потревожить это существо, поднесла руку ко рту. Голова и плечи его были перевязаны, вероятно, как и всё тело, которое покоилось под лёгким покрывалом. Он открыл правый глаз, взгляд его остановился на Эстеан, и ей показалось, что за эти короткие мгновения место болезненной тоски в нём заняла приветность. Она приблизилась к нему и спросила:

– Ты Дэнэд?

В ответ он едва заметно кивнул.

– Но ты не Дэнэд.

Он снова подтвердил её слова, на этот раз помотав головой из стороны в сторону.

– Ты забавный, пусть и… – она чуть было не назвала его корявырем, но поморщившись, передумала, – пусть на твоём лице и лежит печать Выпитого Озера.

Пленник не отрывал от неё взгляда. Это смутило её.

– Ты умеешь только мотать головой и выказывать чувства глазом?

Веко его опустилось.

– Что ж, как пожелаешь, – сказала она с досадой, резко повернулась и направилась к двери.

– Э…

Ей показалось, что он хотел произнести её имя, но она тут же опомнилась и решила, что это лишь её выдумка (по-другому и быть не могло). Тем не менее она обернулась.

– Так ты умеешь говорить?.. или «э» – это всё, на что ты способен?

– Я говорящий корявырь. Но я боюсь своих слов.

Эстеан вздрогнула, так неожиданно было услышать его речь. Она поймала себя на том, что обрадовалась этому, но побоялась выдать своё чувство.

– В твоём положении следует опасаться слов, – сказала она. – Они на весах жизни и смерти… Ладно, я пойду: мне позволили побыть у тебя совсем недолго.

Эстеан вышла и затем поднялась на второй этаж – повидаться с братом. Узнав, что через два дня он сможет вернуться во дворец, она побежала с этой доброй весточкой к родителям.

На другой день Эстеан снова открыла дверь, за которой коротал часы неразрешимых раздумий странный пленник. Её притягивало, будоражило её любопытство то, что живой глаз этого существа из Выпитого Озера, не замутнённый тенью второго, мёртвого глаза, был слишком человеческим. А те немногие слова, которые были произнесены им, не звучали однозначно и пугающе и словно прикасались к какой-то тайне, его тайне.

– Ты скучал по мне, пленник?

Он кивнул.

– Ты и сегодня будешь бояться слов?

– Как тебя зовут? – спросил он ещё слабым голосом.

– Мне показалось вчера, что ты знаешь, как меня зовут. Но так и быть: моё имя Эстеан.

– Эстеан, – повторил он… и его глаз увлажнился.

Эстеан заметила волнение его души.

– Моё имя такое горькое? – нарочно спросила она.

– Да.

– Отчего же?

Пленник закрыл глаз, помолчал и, не открывая его, ответил:

– Я закрываю глаз, говорю: Эстеан, слышу: Эстеан… и вижу камни, разноцветные камни, и слёзы просятся наружу.

Эстеан побледнела, мурашки побежали по её телу. И она спросила, с дрожью в голосе:

– Разве в камнях горечь?

– Горечь в воспоминаниях, связанных с камнями, к которым когда-то прикасались пальцы, взор, слова.

– Замолчи, пленник! – воскликнула Эстеан и выбежала вон.

Минуло ещё три дня. Силы мало-помалу возвращались к пленнику. Раны подживали, затягивались. Ожоги, нехотя, показывая характер, поддались-таки целительной силе мазей Фелтраура и медленно уступали место клеточкам живой плоти. Настои из трав напоили его энергией, заставив ощутить жизнь в себе и вокруг. Он уже дважды поднимался с койки и ходил по комнате.

Вскоре после завтрака за ним явился порученец Озуарда. Ему было приказано доставить пленника во дворец, в белую комнату (она находилась на первом этаже в левом крыле дворца).

Подойдя к двери, сопровождающий открыл её и сказал что-то на языке палерардцев тому, кто находился внутри. Затем обратился к пленнику:

– Проходи, тебя ждут.

Белая комната оправдывала своё название: стены – из белого камня, под ногами – белый ковёр. Посреди комнаты – узкий дугообразный белый стол, возле него (по внешней, выпуклой дуге) – четыре белых плетёных стула, на столе – четыре листа белой бумаги и четыре чёрных карандаша из эйриля. Внутри полукруга, образованного столом, ещё один белый стул. Вдоль левой и правой стен – белые скамейки. Подле стульев по ту сторону стола стояли четверо палерардцев, облачённых в белые накидки.

– Дэнэд, займи этот стул, – сказал Озуард и указал на тот, что стоял в центре полукруга спинкой к двери. – Друзья, прошу вас, садитесь.

Когда все уселись, он продолжил:

– Я Озуард, Правитель Палерарда. По правую руку от меня – Эвнар, командир отряда воинов, пленивших тебя, рядом с ним – Фелтраур, наш лекарь (ты знаешь его), по левую руку – Ретовал, наставник молодых воинов Палерарда. Мы собрались здесь, чтобы выяснить, кто ты, против кого были направлены твои помыслы и действия до того мгновения, как тебя пленили. Ты можешь отвечать на вопросы либо отмалчиваться, можешь отвечать правдиво либо прятаться за ложью, можешь задавать вопросы и обращаться с просьбами, можешь призывать свидетелей. Мы соберём воедино факты, слова и мысли и вынесем решения, главное из которых – отнять у тебя жизнь или сохранить её тебе. Дэнэд, уяснил ли ты сказанное мною?

– Да, уяснил.

– Во время расследования ты не должен покидать Палерард. Ты будешь жить в комнате, соседствующей с белой. Пищу тебе будут приносить четыре раза в день. Ты можешь свободно перемещаться по городу и общаться с палерардцами, если они не воспротивятся этому. Каждый, кто увидит тебя, будет знать, что ты находишься под расследованием. Об этом им скажет белая повязка, которую ты должен носить на правой руке. Понятно ли тебе это?

– Да, понятно.

Озуард поднялся со стула, подошёл к пленнику, попросил его встать и надел ему на правую руку повыше локтя белую повязку, застегнув её на две белые пуговицы, выточенные из камня. Затем вернулся на своё место.

– Сядь, Дэнэд. Теперь приступим к расследованию. Итак, ты назвался именем человека – Дэнэдом. Я знал Дэнэда из Дорлифа. Что скажешь на это? (Речь Озуарда была ровной и спокойной. В тоне его не слышалось намерения подавить волю пленника. В глазах его и в движении черт лица не было надменности победителя.)

– Я человек. Я тоже знал Дэнэда и взял его имя в память о нём, – ответил Дэниел.

– Дэнэд погиб? – спросил Фелтраур. – Как это случилось?

– Он погиб… но не в бою. Несчастный случай.

– Как именно он погиб? Дай точный ответ, – вступил в разговор Эвнар (в голосе его звучали нотки недоверия). – И где в это время был ты?

– Я был рядом с Дэнэдом. Это всё, что я могу сказать, отвечая на этот вопрос. (Вдруг в Дэниеле появилось чувство, что он попал в замкнутый круг, из которого будто нет выхода, хотя стол перед ним был широко разомкнут и… разрознен настроем глаз, устремлённых на него.)

– До нас дошли слухи о полукорявыре, по имени Круда, что назвался Семимесом, сыном Малама. Он тоже оказался рядом с настоящим Семимесом… чтобы вонзить кинжал в его грудь, – с ухмылкой сказал Ретовал, раздражённый тем, что пленник не открывает правды.

– Я не убивал Дэнэда, я был его другом.

– И всё же назови своё подлинное имя, – попросил Озуард, давая пленнику возможность выказать откровенность.

– Мартин.

Палерардцы переглянулись.

– Так ты и не из сельчан? – спросил Фелтраур.

Как хотелось Дэниелу ответить ему: «Я такой же дорлифянин, как вы – лесовики». Но он помнил: будучи ещё тем Дэнэдом, он дал слово Озуарду – никому не рассказывать о Палерарде.

– Я из Нет-Мира, – ответил он.

– Полукорявырю из Выпитого Озера на твоём месте выгоднее всего было бы выдавать себя за пришлого из Нет-Мира, – сказал Эвнар.

В голове у Дэниела промелькнула мысль: «Нельзя ничего утаивать, чтобы не загнать себя в ловушку. Это не игра. Лишь одно должно оставаться под замком – что я Дэниел. Даже если открыться, никто не поверит. И помни: Лэоэли не должна знать! Но стоит ли им сказать, что Дэнэд из Нет-Мира?»

– Мартин, тебя терзают сомнения? – спросил Фелтраур.

– Я прошу каждого из вас называть меня Дэнэдом. Я уже объяснил почему.

– Будь по-твоему, – решил Озуард.

– Только что я задавался вопросом, могу ли я сказать, что Дэнэд тоже из Нет-Мира.

– Хорошо, что ты сообщил это, – удовлетворился ответом на свой вопрос Фелтраур. – Но что заставило Дэнэда вернуться в Нет-Мир?

– Насколько мне известно, у него остались друзья и дела в Дорлифе, – подхватил мысль Озуард.

– Так случилось, что Дэнэда пленил корявырь. Чтобы не угодить в Выпитое Озеро, он воспользовался Слезой Шороша, и оба они оказались в Нет-Мире. Корявырь убил бы его, но поблизости случайно оказался я. Я погнался за ней и настиг её. Мы дрались.

– За ней? Я не ослышался? Ты сказал, что погнался за ней? – всполошился Эвнар.

– Да, но я не сразу понял, что это была женщина-корявырь. Я вообще ничего не знал о корявырях, пока Дэнэд не растолковал мне, что к чему.

– Остановись, пленник, – снова перебил его Эвнар. – Уж не та ли это женщина-корявырь, что была сражена стрелой одного из нас?

– Это она.

– Но ты, защищая её, едва не убил моего воина. Ты дрался с ней в Нет-Мире, чтобы защищать её у Выпитого Озера? Ты запутался, пленник. (В душе Эвнар ликовал. С тех пор как корявыри убили его брата, Лавуана, он жаждал смерти каждого из них.) Может быть, ты просто вошёл с ней в тайный сговор? – спросил он, но это больше походило не на вопрос, а на предположение, в котором не слышалось ни капли сомнения.

– Там, у Выпитого Озера, я защищал себя, как и защищал себя от неё в Нет-Мире, – возразил Дэниел и мысленно посетовал: «Зачем такая правда, которая вредит тебе».

– Ты вернулся из Нет-Мира вместе с ней? – спросил Ретовал.

– Нет.

– Мало ли, что он скажет! – отрезал Эвнар. – Он был с ней в Нет-Мире (он сам проговорился об этом), был с ней в Выпитом Озере (и этого он не отрицает). Странное совпадение. И можем ли мы считать это совпадением?

– Есть свидетель, что я вернулся не с ней.

– Назови его имя, – сказал Озуард.

– Мэтэм.

– Мэтэм? Лучший друг Дэнэда?

– Да. Они дружили с раннего детства, – подтвердил Дэниел и тут же пожалел о том, что сболтнул лишнее.

– Как хорошо ты осведомлён, – заметил Эвнар. – Должно быть, ты задал много вопросов Дэнэду и Мэтэму. Первого ты убил, когда насытился знанием, которое дало тебе возможность выдавать себя за его друга. Что ты сотворил со вторым? Где он? Ответь прямо: зачем ты явился в незнакомый тебе Мир из своего Мира?

– Это ложь! Я не убивал Дэнэда. Я стал его другом и другом его друзей. Я пришёл завершить то, что не успел сделать Дэнэд.

– Ты говоришь о неудачном походе? – спросил Озуард, пытаясь уяснить для себя, так ли хорошо осведомлён пленник, как показалось Эвнару.

– И о неудачном походе тоже.

Получив столь однозначный ответ, он сказал себе: «Он и в самом деле или друг Дэнэда, или приспешник Повелителя Выпитого Озера, сумевший втереться в доверие к Дэнэду и его друзьям.

– Кто ещё может подтвердить, что ты друг, а не враг? – спросил он.

– Малам, Семимес, Гройорг, Савасард.

– Савасард? – переспросил Ретовал.

– Савасард.

– Друзья мои и ты, Дэнэд, думаю, нам следует прервать расследование. Мы должны выслушать свидетелей. Дэнэд, мы вызовем тебя, когда ты нам понадобишься. И помни: ты не вправе покидать Палерард.

Дэниел вошёл в комнату, назначенную для человека с белой повязкой на руке и… замер на месте, словно не зная, куда ступить. Так – неожиданно, безотчётно – проявилось в нём непонимание, охватившее его разум и чувства. Какой шаг он должен сделать?.. в какую сторону?.. чтобы одержать победу всего лишь над одним корявырем, над корявырем, которого видят в нём эти четверо? От кого можно ждать помощи?.. На помощь мог бы рассчитывать Дэнэд, тот Дэнэд, у которого глаза цвета нынешнего неба над Дорлифом. Но этот Дэнэд, глаз которого заволокла тьма…

Синева, окутанная дымкой, приятно влекла взор. Она будто окружала пространство комнаты. И в этой синеве прямо напротив двери словно застыло округлое зеркальное полотно. Пол был застлан сочно-зелёным ковром. У стены слева – кровать. У правой стены под окном – столик, покрашенный в голубой в дымке, и два плетёных густо-зелёных кресла. На столе – белый кувшин с водой и белая кружка. Слева от двери – небольшой шкаф синего цвета в дымке, как и внутренняя сторона двери.

Дэниел подошёл к зеркалу… извлёк изнутри себя взор, ту волну взора, что связана с мыслью и чувством, и направил его внутрь отражающего полотна… увидел лицо Мартина (оно уже смазалось в его памяти) и вспомнил… и подумал: „Если бы только можно было воспользоваться бирюзовой точкой в твоём корявом глазу (сейчас я назвал бы её бирюзовой Слезинкой Шороша). Я верю, Слезинка, Ты помогла бы мне. Но чтобы принять от Тебя помощь, надо быть в Дорлифе, а клюв ферлинга – под надёжной охраной. Как бы мне хотелось сейчас оставить в дураках этих… премудрых лесовиков и удрать отсюда. Я бы поселился у Сэмюеля и бродил, бродил, бродил по лесу, пока бы не прошла боль воспоминаний…

В дверь постучались… и вслед за безответным стуком в комнату вошли Лэоэли и Эстеан.

– Лэоэли! – чувство переполнило звуки, произнесённые Дэниелом.

– Здравствуй, Мартин, – сказала Лэоэли (спокойной радостью было овеяно её приветствие).

– Так это он? – спросила её Эстеан.

– Да, это Мартин.

– Ты, оказывается, у нас Мартин из Нет-Мира? – с усмешкой сказала Эстеан и, оставшись без ответа (Дэниел, казалось, не слышал этих слов), поддела его: – А смотришь на Лэоэли своим человечьим глазом так, словно ты тот, кем назвался мне.

– Эстеан, стыдись своих слов.

Только теперь Дэниел опомнился и смекнул, что его взыгравшее чувство выдаёт Дэниела в нём.

– Эстеан, Лэоэли, садитесь в кресла. Я немного не в себе, простите.

– Мы видим, – заметила Эстеан не без ехидства.

– Я хотел сказать, что нахожусь под расследованием, и это отнимает меня у яви, – сказал он, оправдываясь.

– Это и есть явь, – возразила Эстеан. – Не будь расследования, тебя не было бы в этой комнате.

– В чём тебя обвиняют, Мартин? – спросила Лэоэли.

– В чём обвиняют? Похоже, они принимают меня за кого-то вроде того парня, что „помнил, да забыл“, – сказал Дэниел и вдруг повернулся к гостям спиной и закрыл лицо руками. „Идиот! Проболтался! – подумал он. – Спокойно, спокойно. О нём мне мог сказать кто угодно, тот же Семимес.“

– С тобой что-то не так, Мартин? – заволновалась Лэоэли, поднялась со стула и коснулась его плеча рукой.

„Кажется, она ничего не заметила“, – мысленно успокоил себя Дэниел и соврал:

– Пустяки, глаз побаливает.

– Тебе надо показаться Фэлэфи.

– Для начала мне бы выбраться из гостеприимного Палерарда.

– Не забывай, что я палерардка, или ты забыл, что я здесь, любезный Мартин? Или Дэнэд? Как прикажешь тебя называть?

– Как хочешь.

– Я ухожу отсюда, Лэоэли, – порывисто сказала Эстеан и шагнула к двери: обида наполнила её до краёв.

– Я тоже иду. Увидимся, Мартин.

– Счастлив снова видеть тебя, – прошептал он тихо-тихо… потому что хотел, очень хотел, чтобы она услышала его, и надеялся, что не услышит.

Лэоэли остановилась.

– Что ты сказал… Мартин? Ты что-то прошептал сейчас.

– Это не я прошептал.

– Кто же тогда?

– Не знаю.

– Не надо так шутить, – сказала Лэоэли и вышла. И оставила после себя тень тихой грусти.

Эстеан быстрым шагом направилась к озеру… села на скамейку. Щёки её горели, грудь вздымалась, не от ходьбы – от прилива чувств. Подошла Лэоэли и присела рядом.

– Эстеан, дорогая, зачем ты поддеваешь его? Он и так страдает… из-за своей наружности. К чему эти нелепые намёки: Мартин или Дэнэд?

– Ты согласна называть его Дэнэдом?

Лэоэли потупила взор. Затем ответила:

– Для меня существует лишь один Дэнэд, и я с ним не рассталась, и не знаю, расстанусь ли когда-нибудь.

– Прости, Лэоэли… Ты не поверишь, но, когда я рядом с ним, с этим парнем, у меня такое чувство, что это Дэнэд. Я понимаю несуразность своих слов, своих чувств, но ничего не могу поделать с собой.

– Эстеан, ты просто была неравнодушна к Дэнэду. Прости.

– Дэнэд предпочёл тебя… и этот… Ты заметила, как он смотрит на тебя?

– Глупости, – сказала Лэоэли… и припомнила его шёпот: „Счастлив снова видеть тебя“, и добавила: – Мне всё равно, как он смотрит.

– Знаешь, что он сказал про камни?

– Про камни?

– Про воспоминания, связанные с камнями.

– Все когда-нибудь видели камни, и у всех свои воспоминания.