Ядовитая кровь Туров Тимур

Глава 1

Машину опять бросило к обочине. Олег Столяров руль снова удержал и в который раз выматерился. Ругаться он любил и умел, чем приводил в неописуемый восторг немецкого журналиста Курта Мюллера и переводчика из местных, отзывавшегося то ли на фамилию, то ли на имя — Джоко.

Влад Гетьман вообще полагал, что Джоко — это бандитская кличка, слишком уж ярко, даже для здешних колоритных мест, выглядел переводчик. Но немец выбрал его. Как, собственно, и Гетьмана со Столяровым себе в сопровождение.

В случае с Джоко выбор был понятен: семнадцатилетний пацан живо болтал на русском и достаточно уверенно — на немецком. А вот украинских полицейских Мюллер выбирал чисто из вредности, как сообщил утром Гетьману Столяров.

— Слышал, сволочь, как мы вчера после ужина разговаривали, — уверенно сказал Олежка. — И русский язык он, фашист немецкий, знает будь здоров. Все просек. И теперь решил отомстить. А у меня такие планы были на воскресенье...

Влад не стал возражать или пытаться разубедить напарника. Выезд в воскресенье — так в воскресенье. Все равно делать нечего, кроме как напиться или отправиться играть в карты к полякам. По девочкам ходить — себе дороже.

Мусульмане запросто могли отрезать если не голову, то чего пониже за своих, да и местные славяне, православные, уже который век жили по законам гор и не собирались смягчать свои нравы.

Влад вообще старался не спорить по мелочам. И когда немецкий корреспондент, загорелый жилистый мужик лет пятидесяти, стал рассказывать, как его папа, оберштурмфюрер СС в сорок первом — сорок втором развлекался в Харькове, Влад просто молча вышел из столовой.

Немец что-то спросил у Джоко. Тот ответил и засмеялся.

— Чего это он там? — поинтересовался Олежка.

— Спрашивает — опасная дорога или нет. Я сказал, что пока за рулем ты — опасная.

Машина снова вильнула, левое переднее колесо прошло в нескольких сантиметрах от обрыва, вниз полетели мелкие камни.

Немец произнес фразу, из которой Олежка смог выловить «Шумахер» и «нихт».

— Это он про меня? — спросил Олежка.

— Да, — подтвердил Джоко. — Не Шумахер ты, говорит.

— Ага, — кивнул Столяров. — Водитель из меня — не очень. А вот мой дед, тот — да! Тот был водителем от бога. Член команды, занявшей в европейском автопробеге Прохоровка — Берлин второе место. Первыми — да, первыми туда прибежали немцы вместе с папашей журналиста. Дед говорил, что не всегда даже догнать получалось.

Джоко хихикнул и быстро, захлебываясь от восторга и предвкушения ссоры, стал переводить.

Влад тяжело вздохнул — глупые разговоры с неумными иностранцами не могут привести ни к чему, кроме как к общему раздражению и желанию настучать в лицо собеседнику.

А может, и впрямь — вывести потомка оккупанта из машины и расстрелять к чертовой матери. Потом, правда, хлопот не оберешься, отчеты писать с рапортами, кто в спокойном районе мог их обстрелять, почему немца выцелили, а не их, в форме.

Ну, и от Джоко потом не отвяжешься, мешать расстрелу он не будет, но кровь по капле выпьет, до последнего евроцента.

— Олег, он говорит, что его отец, наверное, не встречался с твоим дедом, иначе ты бы не родился! — крикнул Джоко с заднего сиденья и хлопнул Столярова по плечу. — Я бы за такое в глаз дал. А ты?

Олег промолчал. Дорога стала еще хуже, машина правым бортом несколько раз царапнула скалу, слева открывался потрясающий вид на пропасть.

— Еще немного, — сообщил Джоко. — Вот по такой дороге еще два или, может, три километра, потом будет ровнее.

— Какого черта ее не ремонтируют? — пробормотал Столяров. — Это ж смертоубийство сюда ехать. Как они товары и еду возят?

— Еду — на осликах, товары — на осликах, сюда даже пушки на осликах возили, — охотно пояснил Джоко. — В ущелье никогда власть снизу не признавали. На этой вот дороге столько народу убили — тысячи. Турков убивали, австрийцев убивали, немцев — много убивали. Снайпер с той стороны или пулемет.

Немец снова что-то спросил.

— Спросил, нет ли тут снайперов сейчас, — пояснил Джоко, ответив журналисту на немецком. — Я сказал, что лучший снайпер в этих местах я, но я в машине, и стрелять со скал некому...

— Ты бы рот закрыл, — посоветовал Влад. — Муха влетит.

— Не влетит, я каждую муху вижу...

— Замолкни, мелкий! — повысил голос Гетьман. — Сейчас к свиньям собачьим высажу из машины.

— О! — закричал в восторге Джоко. — Владо — суеверный! Владо не любит это... сглазить.

Влад тяжело вздохнул и указал вперед:

— Олежек, вон там, где расширение, притормозишь, я осуществлю свою непосредственную угрозу.

— А немца? — оживился Олег.

— А немца с собой возьмем. Немецкая общественность жаждет узнать, как тут живут аборигены.

— Жаль...

Дорога, наконец, стала шире, справа открылся небольшой карман в скале.

— Вот тут? — уточнил Олег.

— Тут, — подтвердил Влад.

— Владо, я же пошутил! — голос Джоко стал неуверенным. — Я же не хотел тебя обидеть...

— Никто не хотел, — сказал Влад. — Но за все нужно платить.

Олег остановил машину в метре от скалы, так, чтобы дверцы справа можно было открыть.

— Приехали, — сказал Влад и вышел из машины. — Джоко, ты сам или тебе помочь?

Джоко что-то быстро заговорил по-немецки, сбиваясь, начиная заново. Немец слушал, потом усмехнулся и вылез из машины.

— Он говорить... что я не смогу без переводчик... — сказал Курт Мюллер. — Что он нужен... его не можно высаживать. Не можно?

Влад подошел к краю обрыва, закинул автомат за спину и потянулся.

— Русский вы знаете, я вижу, — задумчиво произнес он. — А сербский язык... Я украинец, поэтому польский, сербский, чешский, словацкий — пойму. Говорить, может, и не выйдет, но, полагаю, местные жители также разберутся. Я же разобрался, когда Джоко позавчера рассказывал своему приятелю, как накануне украл у француза деньги, а неделю назад продал мусульманам ящик патронов. Я не ошибся, Джоко?

Джоко потрясенно молчал.

— Так это он патроны спер? — Столяров обернулся с переднего сиденья к переводчику, недобро прищурился. — Мы, значит, тут все вместе корячимся, начальство уговариваем, чтобы дело замять, а это ты аферы проворачиваешь? И два автомата в прошлом месяце — твоя работа? И видуху в июне у Коляныча — тоже ты?

Джоко, зажмурившись, помотал головой.

— Не ври, — сказал Столяров и вылез из машины, хлопнув дверцей.

Автомат Олежек держал в правой руке, дулом книзу, палец лежал на спусковом крючке, а флажок предохранителя был сдвинут.

— Ты, значит, патроны на прошлой неделе продал, а меня обстреляли три дня назад, чуть не достали, блин! — Столяров открыл дверцу. — Выходи, мерзавец, сейчас я с тобой... Слышь, Мюллер, тебе фотография мертвого серба не нужна? Можно застреленного, а если нужно, то и задушенного? Почем у вас покойничек в журнале?

— Ножом... — сказал Мюллер. — Сильно и широко, чтобы... внутренние части, кровь...

Немец достал из машины свой кофр, извлек фотоаппарат с мощной оптикой.

— На фоне... камень... гросс камень... скала, — немец взвел затвор фотоаппарата. — Вы его режете... я платить... триста евро.

Джоко забился в угол машины и мелко дрожал.

— Триста евро, — разочарованно протянул Столяров. — Триста евро, я слышал, бабы в Германии за эпизод в порно получают. А тут — живого человека зарезать. Ладно, не человека, человечка, но ведь живого... И кровь, кишки, сам вымажусь в результате. Полторы штуки.

— Сколько? — переспросил немец.

— Одна тысяча и пятьсот евро, — Столяров показал вначале один палец, потом растопырил пятерню.

И палец и пятерня у двухметрового Олежки были внушительные, как раз на полторы штуки евро.

— Много... — покачал головой немец. — Восемьсот.

— Полторы, — Столяров не сводил взгляда с Джоко, словно не жуликоватый паренек сидел, скорчившись на заднем сиденье «уазика», а те самые полторы тысячи европейских денег.

— Тысяча, — сказал Курт Мюллер.

Столяров задумался, цыкнул зубом и снова мотнул головой. Немецкая прижимистость явно не вызывала одобрения у старшего прапорщика из Днепропетровска, прибывшего в Косово именно с целью заработать немного денег.

Столяров как раз набрал в грудь воздуха, чтобы еще раз повторить свои «полторы штуки», когда Влад что-то негромко сказал.

— Что? — переспросил, не оборачиваясь, Столяров.

— Что-то тихо, — Влад сказал это спокойно, но его правая рука легла на ствол автомата.

Столяров отвернулся от Джоко и прислушался — где-то вверху выл, заплутав в скалах, ветер. Снизу, из пропасти, доносилось еле слышное шуршание крохотного водопада.

— Ты о чем? — спросил Столяров. — Вроде нормально...

— Собак слышишь? — Влад оглянулся на Столярова. — Тут по прямой до деревни — метров пятьсот. Так?

По дороге, обходившей пропасть и петлявшей между скал, до деревни было еще километра четыре, но напрямую, через пропасть и сквозь расщелину, действительно выходило не больше полукилометра.

— Прошлый раз собак было слышно, — сказал Влад.

Прошлый раз — это месяц назад, когда они сопровождали в деревню и расположенный рядом монастырь какую-то комиссию из ЮНЕСКО. Тогда они тоже останавливались возле этого кармана и... да, вспомнил Столяров, собак было слышно. И все время, пока комиссия слонялась по деревне, собаки не прекращали концерта.

«Хотя, с другой стороны, ну не лают собаки», — подумал Столяров.

Спят. По такой жаре самое правильное — лечь в прохладном месте и поспать. Это куда полезнее для здоровья, чем ездочиться по горам с ненормальным немцем, который, кажется, поверил, что Столяров собирается пустить в расход несчастного Джоко.

Поучить — нужно, иначе парень вытащит из казарм все, что не привинчено или не прибито к полу.

Отдать бы мальчишку в приличные руки... Он же и писать не умеет. Последние годы он больше в стрельбе практиковался. Вот бы к монастырю его приспособить, там главный... как его?.. настоятель — мужик вроде серьезный. Чуть ли не с университетским образованием. Прошлый раз произвел очень сильное впечатление не только на Столярова, но даже и на комиссию.

Крикливая мужиковатая баба, руководившая комиссией, в присутствии батюшки сникла, понизила тон и даже чуть не поцеловала руку, протянутую на прощание.

Словно услышав мысли напарника о монастыре, Влад глянул на наручные часы:

— Колокола не слышно. Как бы — время, а колокола не слышно.

— Джоко, — позвал Столяров. — Джоко!

— Что?

— Сейчас должны звонить в монастыре?

Сам Столяров в церковных делах не разбирался и, собственно, разбираться особого желания не имел.

— Должны, — сказал Джоко. — Звонить нужно. Этот монастырь всегда звонит. Обычай такой. Чтобы люди слышали и в горах не заблудились. И чтобы Хозяин помнил свое место.

— Хозяин — это кто? — уточнил Столяров. — Медведь?

— Это Хозяин, — в голосе Джоко прозвучало уважение. — Он тут живет. У монахов с ним договор — пока звучит колокол, Хозяин за кровью не приходит.

— За чем?

— За кровью, — повторил Джоко. — Раньше — приходил, когда хотел. Мог человека досуха выпить. А двести лет назад с ним договорились.

— И приводят ему прекрасную девственницу каждый год... — подхватил Столяров с самым серьезным видом.

— Нет, — Джоко, сообразив, что резать его пока не будут, выбрался из машины и подошел к краю обрыва. — Вот деревня, над ней, дальше, монастырь. Вот там, — Джоко указал пальцем на восток, — живет Хозяин. Но где именно — никто не знает. Просто в ту сторону не нужно ходить. Это тоже часть договора.

— Трехстороннее соглашение между деревней, монахами и вампиром, — засмеялся Столяров, но сразу перестал — очень уж неуместным ему самому показался собственный смех.

И Влад, к мнению которого Столяров привык прислушиваться, тоже был слишком серьезным.

Вообще-то, остановка здесь была вызвана совершенно прозаическими, можно даже сказать, физиологическими причинами.

Гетьман всегда перед тем, как входить или въезжать в тутошние деревни и городки, и сам оправлялся, и остальным советовал.

Во-первых, пояснил он как-то, писающий в деревне полицейский неизбежно вызывает усмешки и подрывает собственный авторитет. Во-вторых, оружие в руках и свой орган одновременно удержать не получится. А схлопотать лопатой по затылку в самый неподходящий момент у него, старшего лейтенанта Влада Гетьмана, нет никакого желания.

И в этом с ним полностью был солидарен Олег Столяров.

Но теперь получалось — что-то не так, и нужно что-то предпринимать. Например, повернуть назад.

— Так это... может... домой? — предложил Столяров.

— Может, — кивнул Влад, не отводя взгляда от белых скал.

Тут заговорил немец, о существовании которого Столяров стал забывать.

— Герр корреспондент спрашивает, — перевел Джоко, — долго мы будем тут стоять? У него мало времени. В горах солнце садится быстро, он потеряет свет и деньги. И еще спрашивает, мы обратно хотим уехать при свете солнца или русского Шумахера больше привлекает ночная езда?

— Украинского Шумахера, — поправил Столяров. — И передай герру корреспонденту...

— Радио не работает? — Влад даже не спросил, а, скорее, уточнил.

В этих местах связь барахлила всегда.

Столяров вернулся к машине, пощелкал переключателем на рации:

— Не работает.

— Телефоны?..

— Аналогично. Может, у немца есть спутниковый? Слышь, герр корреспондент? Есть?

— Я не пользуюсь телефонами. Это вредно для здоровья, — ответил немец. — Нам нужно ехать.

— Вот ведь, смотрит, — пробормотал Влад. — Смотрит же, сволочь, оттуда, глаз не сводит.

Столяров почувствовал, как по спине пробежала струйка холода. Когда Гетьман говорит такое — лучше быть настороже. В июне он так же вот остановился перед крохотным мусульманским поселком. Своих-то не пустил, а поляк, полицейский из Остшешува, прислушиваться не стал, решил, что украинец просто испугался.

И наехал на фугас через пятьдесят метров.

— Господа украинские полицейские боятся? — осведомился немец, и вопрос этот прозвучал совершенно без акцента. — Вы есть трусы?

Столяров не ответил. «На слабо» его последний раз поймали в семилетнем возрасте. А Гетьмана, наверное, не смогли поймать ни разу, с самого рождения. Его вообще обмануть очень трудно. В карты с ним играть уже давно никто не садился.

Сейчас он пошлет немца подальше и отдаст приказ ехать домой, в расположение.

— Но в деревню идти нужно, — сказал Влад. — Все равно ведь придется разбираться, пошлют тех, кто эти места хоть как-то знает. То есть нас с тобой. Нет?

Столяров не ответил — и так все было понятно.

— С другой стороны, пялиться на нас уже перестали. И если бы хотели стрелять, то мы уже лежали бы здесь все четверо. Как полагаешь, Джоко? — Влад даже позволил себе повернуться спиной к пропасти.

— Я бы — перестрелял. Одной очередью. Даже из автомата. Тут всего сто метров...

— Сто двадцать, — поправил Влад.

— Сто двадцать, — согласился Джоко. — Стрелял бы сверху вниз, нужно взять поправку...

— Давайте, я схожу в деревню один, — Курт Мюллер умудрился вложить в простую фразу безграничный сарказм и бесконечную брезгливость. — А вы подождете меня здесь. В безопасности.

— А знаете, это идея, — оживился Влад. — Вы идите, а мы действительно подождем. У нас тут есть консервы, бутылочка вина и фрукты. Вам пары часов ведь хватит?

На горле немца дернулся кадык. Мюллер молча подошел к машине, взял куртку и, ничего больше не сказав, широким пружинистым шагом, с кофром в руке, двинулся по дороге вдоль пропасти.

— Монокль не потеряй! — крикнул ему вдогонку Столяров.

Мюллер не оглянулся. Он еще услышал, как Влад сказал: «Хорошо идет, минут через сорок будет в деревне», и хруст гравия под ногами заглушил все звуки.

Дорога обогнула ущелье, вывела корреспондента к тем самым белым скалам, которые так внимательно рассматривал Гетьман. Глянув искоса, Мюллер увидел, что двое полицейских и переводчик сидят в машине и о чем-то оживленно разговаривают.

Метров через триста дорога свернула, и машину скрыла скала.

Через пятнадцать минут Мюллер услышал сзади звук мотора. Мюллер не оглянулся, а продолжал идти, ровным, уверенным шагом. Так его отец, наверное, шел в свое время по Украине.

— Садитесь в машину, — сказал Гетьман.

— Мне нужно в деревню, — бросил через плечо Мюллер.

— В деревню, — сказал Гетьман. — Я отвезу вас в деревню.

Мюллер отошел в сторону, пропуская машину. В «уазике» сидел один Гетьман.

— А ваш приятель оказался осторожнее вас? — спросил немец.

— Его Джоко отговорил. — Влад открыл переднюю дверцу. — Очень живо рассказал о Хозяине и о привычке местных жителей вначале стрелять, а потом уж разбираться. И наши голубые повязки и прочая дребедень может и не помочь. Иногда бандиты работают в такой же форме. Были прецеденты.

Мюллер молча сел в машину и захлопнул дверцу.

— И хлопать не нужно, — ворчливо заметил Влад. — Не знаю, как там «мерседесы», но наша техника требует к себе нежного отношения.

Немец открыл дверцу и снова резко захлопнул.

— А вот это — уже истерика. — Влад вежливо улыбнулся. — Ваш покойный папочка, как я полагаю, был бы не в восторге от таких, в общем-то, мелких проявлений слабости характера. Не нордический, совсем не нордический.

— Мы будем стоять или мне пойти пешком? — акцент у немца улетучился совсем, словно и не коверкал он язык полчаса назад. — Я могу послушать ваши гадости по дороге?

— Можете, — легко согласился Влад. — Вы, я смотрю, человек бывалый. Бронежилет с негодованием отвергли, каску не носите. Пешком поперлись в одиночку и без оружия. Бывалый человек?

— Да. Я бывал в разных местах...

— Тогда, как человек бывалый, вы потерпите минут пятнадцать, пока я долью бензобак и гляну мотор. Бензобак лучше иметь полным, при обстреле так безопаснее... — Не переставая говорить, Влад выпрыгнул из машины, вытащил канистру и открутил пробку на бензобаке. — Канистру я лучше оставлю здесь, возле дороги. Взрывается ведь обычно не бензин, а пары, знаете ли... На обратном пути, если все будет нормально, мы ее подберем.

Немец не стал ни возражать, ни демонстрировать свое восхищение предусмотрительностью полицейского. Он замер на переднем сиденье, держа кофр на коленях и глядя перед собой.

Только когда из второй канистры Гетьман стал доливать воду в радиатор, Мюллер с сарказмом поинтересовался, не взрываются ли пары воды при попадании пули.

— А как же! — весело воскликнул Влад. — И вода взрывается, и консервы. А голова как взрывается от попадания пули, если б вы видели.

— Я видел.

— Тем более. Вы напрасно каску не надели. Попадет пуля в голову — и мозги в разные стороны. А в каске... Дырочка на входе, дырочка на выходе, и все мозги в каске. Удобно ведь. И машину не нужно отмывать. — Влад сел за руль, демонстративно почти бесшумно закрыл дверцу. — И не нужно смотреть на меня, как на врага. Я ведь почти немец.

— Фольксдойч? — немец прищурился, словно увидел что-то неприличное. — Мечтаете вернуться на историческую родину?

— Боже упаси! По крови — чистый украинец, даже больше — козак. Из запорожских. — Мотор завелся с пол-оборота, машина тронулась с места осторожно, словно Влад боялся опрокинуть что-то хрупкое. — Фамилия моя — Гетьман. Это у козаков было звание такое...

— Я знаю.

— Тем более. А вот звание произошло от немецкого «гауптман». Так что...

— Мы будем ползти или ехать?

— Так вам нужно с ветерком? — совершенно искренне удивился Гетьман. — Так чего ж вы сразу не сказали?

Влад надавил на педаль, машина рванулась вперед.

— Цепь у вас на шее классная! — крикнул он. — Золото?

— Золото.

— Граммов двести, небось. У нас такие носят только очень конкретные пацаны. Там, случаем, не гимнаст на цепи?

— Там медальон. Старинный, передается у нас из поколения в поколение.

— Понял, — снова крикнул Влад. — А говорите, человек бывалый. За такую цепуру могут и в Берлине на улице горло перерезать. Вы ведь из Берлина?

— Я из Мюнхена.

— А в Мюнхене, значит, не могут?

Мелкие камни тарахтели по днищу машины, хрустели под колесами. И кричать для поддержания разговора приходилось все громче.

— Могут! — крикнул Мюллер. — Там тоже полно русских и турок.

— Что вы говорите? В такой приличной стране? А в местах, где вы бывали по делам, никто не пытался?

— Пытались. Как там говорят у вас? «Царство им небесное!»

— Вы, кстати, удивительно хорошо заговорили по-русски, герр Мюллер. Что значит — языковое погружение. И, наверное, талант. И спецшкола какая-нибудь. Нет?

Мюллер не ответил.

Машина проскочила поворот, чуть не зацепив скалу левым передним крылом, и остановилась.

Деревня была совсем рядом, метрах в ста.

— Приехали, — сказал Влад. — Отсюда можно и пешком.

— Подождете меня здесь?

— Зачем? Я за вас отвечаю. Ну, и вместо переводчика. — Влад взял с заднего сиденья ранец, надел его, потом передернул затвор автомата. — Переводчики — они разные бывают.

На голову Влад надел бейсболку, тень от козырька скрыла половину его лица.

— Вы бы еще лицо разрисовали, — посоветовал корреспондент. — В Афганистане ваши были попроще, без этих понтов. И посмелее. Помню, мне моджахеды разрешили расстрелять одного сержанта. Так он даже в лицо плюнуть попытался. Но не получилось, во рту у него пересохло.

— Я могу вместо него плюнуть, — предложил бесцветным голосом Гетьман. — И в рыло дать.

— Вы будете делать все, что я скажу, — усмехнулся Мюллер. — Иначе у вас будут проблемы. Или вас даже раньше времени вышвырнут к вам на родину, в нищету. Вам, наверное, было трудно сюда попасть, в командировку?

Влад аккуратно прикрыл дверцу машины. Мюллер дверцей громко хлопнул.

Солнце стояло высоко, камни нагрелись, и воздух над ними дрожал. Марево окутывало всю деревню, смазывая подробности. Белые стены домов дрожали на фоне белых скал.

— И дымом не пахнет, — сказал Влад.

— И что это значит?

— Обед должны готовить, — пояснил Влад. — И собаки уже должны были нас встретить и облаять. Тут такие собаки — ужас. Прошлый раз чуть не порвали ооновца.

Мюллер поправил ремень кофра на плече и решительно направился к крайнему дому.

— Стой! — негромко сказал Влад.

Немец не остановился.

— Стоять!

Немец недовольно оглянулся.

— Мухи, — тихо сказал Влад и указал пальцем.

Мух было много. Черные, крупные, они клубились возле сложенной из плоских камней ограды.

Немец снял крышку с фотообъектива. Гетьман прошел мимо него, осторожно приблизился к ограде.

Черное пятно на камне. Мухи ползали по нему, взлетали, делали круг и снова возвращались.

— Дерьма не видели? — осведомился подошедший корреспондент.

— Это кровь, — тихо сказал Влад. — Часа три-четыре как натекло.

Ветер сюда не залетал — деревня была окружена горами. Зимой он не мог выхолаживать дома, а сейчас, летом, не мог развеять трупный запах.

Влад прошел вдоль сарая к дому и осмотрел дверь. Не обнаружив сюрприза в виде растяжки, толкнул ее, отойдя в сторону, чтобы не маячить на фоне дверного проема. Прислушался.

Тишина. Только что-то поскрипывало в глубине дома. Тихо, протяжно.

И пахло из дома смертью.

Немец попытался войти туда, но Влад оттолкнул его в сторону, показал кулак.