Забытый полководец. Генерал армии Попов Смыслов Олег

Только вместо Испании за его плечами была советско-финская война, где он участвовал в подготовке и осуществлении артиллерийского обеспечения при прорыве «линии Маннергейма».

В межвоенный период Говоров проходил службу на должностях: начальника артиллерии стрелковой дивизии (1923), начальника артиллерии Рыбницкого укрепрайона (1931), начальника артиллерии стрелкового корпуса (1934), начальника 1-го отделения артиллерийского отдела Киевского военного округа (1936), старшего преподавателя (1937) и доцента (1938) кафедры тактики артиллерии Военной академии им. Дзержинского.

С марта 1940-го Л. А. Говоров – заместитель генерал-инспектора артиллерии Главного артиллерийского управления Красной армии, а с мая 1941-го – начальник Военной академии им. Дзержинского.

В годы войны Л. А. Говоров (с августа 1941 г. генерал-лейтенант артиллерии) – начальник артиллерии войск Западного направления. Затем – начальник артиллерии войск Западного направления, начальник артиллерии Резервного фронта, заместитель командующего войсками Можайской линии обороны, начальник артиллерии Западного фронта. С октября 1941-го командовал 5-й армией этого фронта на можайском направлении, войска которой в январе 1942-го освободили города Можайск и Гжатск. С апреля командовал Ленинградской группой войск Ленинградского фронта, а с июня 1942 г. Ленинградским фронтом.

15 января 1943 г. Л. А. Говорову присвоено звание генерал-полковника, а 17 ноября – генерала армии. Маршалом Советского Союза он станет 18 июня 1944 г.

В семье Говоровых до сих пор хранится миниатюрная модель танка-чернильницы Т-34 из латуни с надписью «Маршалу Советского Союза Сталину от гвардейцев 5-й танковой армии». По словам В. Малышева, история ее такова: «В разгар подготовки операции по прорыву блокады Ленинграда Сталин вызвал Говорова и спросил, нет ли у него каких-либо просьб к Ставке. Видя хорошее расположение вождя, тот заявил, что накануне наступления хотелось бы иметь побольше танков.

Сталин нахмурился, потом сказал: "Нет у меня сейчас для вас танков". А затем устало добавил: "Возьмите, товарищ Говоров, хоть этот". И показал на стоящий у него на столе танк-чернильницу.

Говоров принял это за шутку, поблагодарил и ушел. А потом с удивлением увидел на сиденье своего автомобиля сверток. Там был танк со стола Сталина. А настоящие боевые машины все-таки поступили в распоряжение Ленинградского фронта к началу наступления»…

Выслушав короткий рапорт нового начальника штаба, Леонид Александрович сразу же предупредил о необходимости немедленно включиться в работу и просил начать ее с тщательного изучения директивы Ставки о наступательной операции по разгрому финнов на Карельском перешейке, которая была получена накануне. Затем командующий попросил не затягивать с приемом дел. Генерал Д. Н. Гусев, бывший до Попова начальником штаба, был уже назначен командующим 21-й армией, и ему требовалось как можно скорее приступить к исполнению своих новых обязанностей.

«С Д. Н. Гусевым, – вспоминал Маркиан Михайлович, – мы были знакомы еще с довоенных времен, и поэтому никаких процедур взаимного представления и знакомства не потребовалось. Мы смогли сразу же перейти к делу.

Ровно в 18 часов мы с Гусевым были у Говорова. В его кабинете уже находились члены Военного совета фронта А. А. Жданов и А. А. Кузнецов.

По принятому порядку, Гусев четко отрапортовал о сдаче штаба, а я следом за ним – о приеме, и тут же положили на стол Говорову наши рапорты и проект приказа по фронту. Командующий их внимательно прочитал, расписался на рапортах и подписал приказ. После этого Говоров и члены Военного совета пожали нам руки. Комфронта жестом пригласил нас сесть и спросил, что нам удалось сделать за сегодняшний день.

Мы кратко доложили. После этого мы коснулись состава и задач 21-й армии, которая дислоцировалась в районе Ропши. Оказывается, данная дислокация армии указана была Ставкой. Противник должен был так рассуждать: раз Ленинградский фронт в условиях полной блокады сумел организовать и успешно провести большое зимнее наступление, то уже летом он, конечно, бездействовать не будет. Однако враг не знал, куда Ленфронт нанесет свой удар – по направлению на Эстонию или на Финляндию. Поэтому, чем дольше наша 21-я армия будет находиться в районе Ропши, тем дольше фашистское командование будут раздирать сомнения. Таким образом, эта дислокация была одним из звеньев нашей оперативной маскировки, но только одним. Общий план оперативной маскировки надлежало разрабатывать уже мне вместе со всеми начальниками родов войск и служб.

В 20 часов наше заседание закончилось».

Немного отдохнув, Маркиан Михайлович приступил к изучению директивы Ставки. На часах было ровно 23.00: «Директива, как всегда, была составлена в исключительно лаконичном стиле. Мы знали, что ее писал первый заместитель начальника Генерального штаба А. И. Антонов – очень эрудированный и высокой культуры человек, с большим опытом штабной службы. Нам было известно, и как создавался этот документ.

Задолго до его написания Л. А. Говоров вместе с начальником разведуправления фронта П. П. Евстигнеевым тщательно обсуждал все накопившиеся у нас данные о финнах и их обороне. Так же тщательно была изучена по крупномасштабным картам местность на всем Карельском перешейке и особенно перед передним краем его оборонительных полос. После личных указаний Верховного Главнокомандующего о задачах фронта и средствах, выделяемых на его усиление, Говоров уже конкретно, на основе имевшихся у него данных, принял решение на проведение операции и доложил его И. В. Сталину. Затем комфронта принял участие в разработке директивы Ставки фронту.

В директиве указывалось, что Ленинградский фронт во взаимодействии с Краснознаменным Балтийским флотом должен подготовить и не позже первой половины июня с. г. провести Выборгскую операцию с нанесением главного удара вдоль побережья Финского залива в общем направлении Старый Белоостров – Выборг – Лаппенранта. Задачей этой операции являлось уничтожение основных сил финских войск на Карельском перешейке, а также выход наших войск северо-западнее и западнее Выборга, с тем чтобы создать реальную угрозу важнейшим жизненным центрам Финляндии на юге страны.

Карельский фронт, находившийся справа от Ленинградского, войсками своего левого крыла должен был наступать вдоль побережья Ладожского озера с целью разгромить основные силы финской группировки "Олонец", очистить от противника Южную Карелию и создать условия для вторжения в глубь Финляндии.

Далее следовали указания о сроках овладения некоторыми рубежами и, я бы сказал, самые интересные и ценные параграфы – о выделении фронту средств усиления из резервов Ставки. Директива также предусматривала выделение фронту пополнений рядового состава, офицеров и всевозможной техники для полного укомплектования соединений и частей фронта».

Только в 4 часа Маркиан Михайлович отпустил своего помощника, чтобы поспать до 8-ми, а уже в 9 часов к нему в кабинет входили начальники разведывательного и оперативного управлений.

Первым докладывал разведчик генерал-майор П. П. Евстигнеев: «К концу апреля 1944 г. на Карельском перешейке финны создали четыре оборонительные полосы с промежуточными и отсечными позициями, которые наряду с полевыми сооружениями были достаточно насыщены железобетонными, броневыми и дерево-земляными сооружениями и всевозможными препятствиями (противотанковые рвы, гранитные надолбы, завалы, минные поля, проволочные заграждения и др.). Здесь противник сосредоточил 5 пехотных дивизий, одну танковую и 4 бригады (в том числе одну кавалерийскую, одну пехотную и две береговой обороны)». Следующим докладывал начопер генерал-майор А. В. Гвоздков: «На р. Нарве держали оборону 8-я, 2-я ударная и 59-я армии с далеко не полными дивизиями. За ними – 8-й эстонский корпус с полнокровными дивизиями. В резерве комфронта юго-западнее Ленинграда были 30-й гвардейский и 109-й стрелковые корпуса.

На Карельском перешейке оборонялась 23-я армия.

Решение командующего на прорыв обороны финнов на Карельском перешейке сводилось к следующему: привлечь к прорыву 21-ю, 23-ю общевойсковые и 13-ю воздушную армии, а также Краснознаменный Балтийский флот и Ладожскую военную флотилию. Кроме того, на этом же направлении сосредоточить сильные резервы фронта – 2 стрелковых корпуса и 4 отдельные стрелковые дивизии. Главный удар нанести из района северо-восточнее Сестрорецка в общем направлении на Выборг частями 21-й армии (3 стрелковых корпуса) с задачей прорвать оборону финнов в полосе примерно 20 км (левым флангом вдоль Финского залива), уничтожить противостоящие силы противника и, развивая наступление, к исходу 9—11-го дня операции овладеть Выборгом».

Следующими посетителями стали начальники родов войск. Когда они собрались, Маркиан Михайлович оглядел всех и с присущим только ему юмором сказал:

– Что ж, товарищи, знакомые все вижу лица!

Генералы заулыбались…

«Заслушав доклады… я убедился, что многие из них ничего не знают о предстоящей операции, – зафиксировал в своей рабочей тетради М. М. Попов. – Тем лучше. Однако некоторые из начальников по существу уже приступили к непосредственной работе по ее подготовке, отнюдь о ней не догадываясь. Так, например, отдел укомплектования подсчитывал распределение пополнения, прибывшего на фронт, а начальник топографического отдела готовил справку начальнику штаба фронта об обеспечении картами по перешейку, по Финляндии в целом, а также и по всей Эстонии. Б. В. Бычевский, начальник инженерных войск, ознакомил меня с предварительными наметками плана инженерного обеспечения операции.

Очень большая работа предстояла еще до начала операции. Между передовыми траншеями противника и нашими расстояние достигло местами 500–600 м и более. Это ставило в очень невыгодное положение наш исходный для наступления плацдарм. Необходимо было вырыть новые траншеи на удалении 150–200 м от переднего края противника, ходы сообщения, оборудовать огневые площадки, наблюдательные пункты и хотя бы подбрустверные блиндажи. Все эти работы следовало выполнять силами 23-й армии при максимальной маскировке, на которую трудно было рассчитывать в условиях белых ночей. Надлежало разработать и провести ряд больших мероприятий, чтобы убедить финнов, что мы здесь просто усиливаем свою оборону.

Я согласился с этим предложением Бычевского, после чего у нас завязалась длительная, но очень интересная и содержательная беседа по поводу предстоящей операции. Подготовка ее только в самом зародыше, а у Бычевского уже возникало много вопросов и предложений. Я давно знал его пытливый и очень изобретательный ум, поэтому многое взял на заметку и внес в свою рабочую тетрадь. Расстались мы поздно, довольные этой встречей.

Вскоре позвонил В. Ф. Трибуц. Договорились встретиться завтра, и 1 мая я провел с Владимиром Филипповичем. Встреча была очень приятной и полезной, так как мы обстоятельно поговорили об участии флота в предстоящей операции.

На другой день, 2 мая, мы с Гвоздковым составили проект директивы фронта.

Мы "считывали" каждый ее параграф, делая заметки на полях, а затем обсуждали их, еще и еще раз возвращаясь к картам, чтобы предусмотреть все могущие возникнуть у исполнителей неясности и вопросы.

Затем мы разошлись по своим кабинетам, чтобы еще раз уже совершенно самостоятельно и без всяких помех вчитаться в подготовленный проект директивы. Поздно вечером ко мне собрались все операторы и начальники родов войск и служб, которым был роздан окончательный проект директивы с предложением изучить его и подготовить свои замечания. К счастью, замечаний было немного, и часть из них была принята.

3 мая около 11 часов утра мы были у А. А. Говорова с картами и проектом директивы. Мне уже было известно, что командующий исключительно придирчив ко всем оперативным документам, ко всем формулировкам и не терпит неясностей, недомолвок. Л. А. Говоров очень внимательно читал директиву, возвращаясь к некоторым параграфам по нескольку раз и делая какие-то пометки. После внесения некоторых поправок директива была подписана. Теперь предстояло в самые кратчайшие сроки направить ее в войска.

Под вечер я был приглашен к командующему, у которого находились уже А. А. Жданов и А. А. Кузнецов. Без всяких предисловий Л. А. Говоров изложил основные пункты подготовленной директивы.

Далее Леонид Александрович указал на необходимость проведения оперативно-тактических игр с руководством 21-й и 23-й армий на крупномасштабных макетах местности и боевой тренировки войск. Особое внимание было обращено на последнее».

И вот командующий и начальник штаба остаются наедине. Первым заговорил Говоров:

– Скажите как участник операций под Москвой, под Сталинградом, на орловско-брянском направлении и в Прибалтике. Только со всей искренностью скажите. Верите ли вы в успех предстоящей операции?

– Да, Леонид Александрович, лично я в это верю, – немного подумав, ответил Попов.

Всю серьезность слов начальника штаба фронта подтверждает и Б. В. Бычевский: «За разработку плана операции на Карельском перешейке М. М. Попов взялся с увлечением.

– Красивая будет операция, – заметил он как-то при обсуждении общего замысла».

К ней и готовились по всем правилам, как никогда красиво! И если план фронтовой операции был отработан в установленные сроки, то с планом оперативной маскировки пришлось повозиться. В особенности с конкретными мероприятиями для войск нарвского направления. Начальник штаба фронта, как свидетельствует генерал Б. В. Бычевский, «решил использовать нарвский участок одновременно и для оперативной маскировки наступления на Карельском перешейке.

– Не сокращать перевозок туда переправочных средств, – приказал Попов. – Все равно и лодки, и понтоны там скоро понадобятся. Надо думать, Маннергейм пристально следит за тем, что у нас делается. Пусть думает, что мы и сейчас поглощены Нарвой и Эстонией.

Начальник штаба много внимания уделял и плану скрытой переброски армии Гусева на Карельский перешеек. Шутка ли, перевезти "втихую" десять дивизий, около трех тысяч орудий, танковые части, тылы! Задача тем более хитроумная, что почти все переброски надо делать именно с нарвского направления, в том числе и через Финский залив от Ораниенбаума на Лисий Нос. Как раз обратно тому, что делалось полгода назад. А теперь – белые ночи.

Попов немедленно повесил "замок молчания" на все телефонные и радиосредства частей 21-й армии. Запрещены полеты над Карельским перешейком новых авиационных частей, стрельба прибывших артиллерийских полков и дивизионов. А на нарвском участке ведутся непрерывно разведывательные бои. Саперы делают пятьсот деревянных лодок, ведут их к самой реке, прячут там. Ни во Второй ударной, ни в 8-й и 59-й армиях не знают, что пока все это ложная подготовка».

Начало предстоящей операции было назначено Ставкой на первую половину июня. И поэтому, как отметит генерал Бычевский, «переброски частей 21-й армии Д. Н. Гусева на Карельский перешеек шли без особой спешки почти три недели.

Первыми тихо пришли и разместились в подготовленных районах тыловые части, штабы корпусов, саперы. Все боевые запасы сосредоточивались на складах 23-й армии по распоряжению начальника тыла фронта генерал-майора Г. М. Савоненкова. Снабженцам армии не приходилось много разъезжать. На дорогах, ведущих к фронту, выросли шлагбаумы – проезд туда находился под строгим контролем. Молчали телефоны, радиостанции.

Внешне прифронтовая полоса выглядела так мирно, что командиры и солдаты, прибывающие на Карельский перешеек с нарвского и псковского участков, вначале удивленно переглядывались. Жители днем спокойно работали на огородах. Вечерами не ухали снаряды, слышны были гармонь и топот плясунов. Девушки из строительных отрядов пели такие задорные частушки, что так и подмывало солдат одернуть гимнастерку, заломить набекрень пилотку и пуститься в пляс.

Через неделю под ночным покровом пошла тяжелая артиллерия корпуса Н. Н. Жданова. Шла разными маршрутами в обход Ленинграда на заранее разведанные позиции и растворялась, пряталась в лесных массивах. Потом двинулась легкая артиллерия, за ней автотранспорт и танки. Наконец настала очередь и пехоты занимать ближние позиции. Вот когда сыграли свою роль огромные оборонительные работы, проделанные 23-й армией за годы ее вынужденного сидения.

Особенно четко соблюдался график при перевозке шести дивизий 30-го гвардейского и 109-го стрелковых корпусов из Ораниенбаума на Лисий Нос через Финский залив. Эти корпуса должны были наступать на главном направлении, примыкающем к заливу. Белые ночи оставляли лишь два-три часа легких сумерек. Но балтийские моряки очень аккуратно провели свою операцию. Небольшие дымовые завесы создавали впечатление тумана. Натренированные роты и батальоны быстро выгружались из трюмов самоходных барж, тендеров и скрывались среди сосен, жавшихся к пирсам. Когда солнце, чуть окунувшись за горизонт, снова поднималось, на берегу уже было пустынно.

Разведотдел очень внимательно следил за поведением финнов, но там ничего не изменилось. А один из взятых пленных показал, что солдаты ждут приказа Маннергейма о разрешении увольнять до десяти человек из роты в отпуск на сельскохозяйственные работы. Составляются уже списки.

М. М. Попов был доволен таким наглядным свидетельством скрытности сосредоточения нашей ударной группировки.

В последние дни перед операцией были проведены весьма значительные организационные мероприятия в инженерных частях».

Генерал Е. Е. Мальцев тогда был членом Военного совета 21-й армии и очень хорошо запомнил Маркиана Михайловича: «Общительный, мягкий, тонкого юмора человек, М. М. Попов быстро сходился с людьми, находил с ними общий язык.

– Проведем, Дмитрий Николаевич, операцию по перегруппировке красиво, – начал Маркиан Михайлович. – Сделаем так: в масштабе фронта начнем демонстрировать подготовку первоначального удара на Нарву, по немецкой группировке. Сосредоточим там переправочные средства, повысим авиационную и артиллерийскую активность.

Все равно ведь рано или поздно, но придется нам прорваться через Нарву. А здесь между тем будем осуществлять подготовку наступления так, чтобы и в наших частях не знали истинного замысла.

Операция по перегруппировке была не только задумана, как выразился М. М. Попов, красиво, но и проведена в жизнь последовательно, четко. Под носом у Маннергейма колоссальное перемещение войск удалось осуществить совершенно скрытно».

Правда, даже самый тщательный поиск дополнительных обходных путей восточнее Ленинграда не давал никаких результатов. Как отметит сам начальник штаба фронта: «Их просто не существовало. Вот тогда и возникло намерение провезти 4 стрелковых дивизии (напомним, что 5 перевозились морем) прямо через город, мелкими подразделениями, по максимально большому числу маршрутов, определявшемуся наличием мостов через Неву. Оживленная жизнь в городе, непрерывное движение трамваев, троллейбусов, автобусов, большое движение автотранспорта всех видов, систематическое передвижение во всех направлениях войсковых частей и подразделений местного гарнизона привели нас к твердому убеждению, что вариант проведения через город 4 дивизий мелкими подразделениями при твердом графике и строгой дисциплине гарантирует нам полную маскировку подобной перегруппировки. При этом следует отметить, что в связи с белыми ночами мы были вынуждены дневные передвижения планировать более интенсивными, чем ночные, когда в городе замирала жизнь и движение войск как бы "обнажалось".

Забегая несколько вперед, скажем, что вся эта очень сложная перегруппировка войск осталась скрытой от противника, и он ничего не предполагал о готовящемся наступлении на перешейке вплоть до дня прорыва».

Последние три дня и три ночи перед началом операции были особенно напряженными. В условиях белых ночей на исходные для наступления позиции выдвигались части, сменяющие находившиеся в обороне войска. И тем не менее противник ничего не заметил.

Находившийся на командном пункте начальник штаба фронта задумчиво сидел перед стратегической картой европейского театра войны и подсчитывал количество немецких дивизий во Франции, которые будут скованы союзниками в начавшемся наступлении.

– К Берлину они, естественно, теперь поторопятся, – уверенно сказал он. – А крупных событий надо ждать скоро и на наших центральных направлениях…

Выборгская операция при содействии Балтийского флота и Ладожской военной флотилии началась точно по намеченному плану в 8 часов 9 июня 1944 года. Как свидетельствует Б. В. Бычевский, «утром 9 июня не было привычной за два с половиной года вялой перестрелки. Внезапно на передний край обороны финнов обрушился ливень пулеметного огня. За несколько минут он сбрил перед окопами и амбразурами траву и кустарники.

Расчет оправдался: в траншеи быстро прибежали солдаты и офицеры противника. И вот тогда поднялся настоящий ураган. Плотность артиллерийского и минометного огня – до ста стволов на каждый километр!

Этот внезапный пятиминутный налет был лишь краткой увертюрой. А затем началось методическое разрушение инженерных сооружений огнем тяжелой артиллерии. Каждая батарея, каждый орудийный расчет знали свои собственные одну-две цели. Если дым и пыль мешали наблюдателям, то солдаты у орудий терпеливо ждали лучшей видимости, и неумолимый расстрел продолжался до тех пор, пока не взлетали обломки бревен.

Рыбальченко выпустил с утра около трехсот бомбардировщиков и штурмовиков. Одинцов считал, что у нас четырехкратное превосходство в артиллерии, а авиация вообще безраздельно господствовала на Карельском перешейке.

Сейчас финские солдаты, вжав головы в плечи, сидели в щелях и ждали конца этого ада. Но он все не наступал. Никто из них не знал, что уничтожение траншей, дотов и дзотов, минных полей и колючей проволоки будет продолжаться весь день, вечер и белую ночь. Прорыв будет завтра».

9-го Маркиан Михайлович вместе с командующим 23-й армией генералом А. И. Черепановым побывал на наблюдательных пунктах некоторых командиров дивизий, откуда они наблюдали за огнем: «День был солнечный, видимость хорошая, и артиллеристы вели достаточно меткий, прицельный огонь.

В 18 часов, после короткой артиллерийской подготовки, войска начали разведку боем. А. И. Черепанов и я наблюдали за ходом боевых действий одного батальона, который после артподготовки дружно поднялся в атаку и, поддерживаемый несколькими танками, ворвался в первую траншею противника. Там были захвачены несколько пленных 2-й пехотной дивизии финнов. Батальону было приказано закрепляться на захваченном рубеже, а я решил дождаться доставки пленных на НП, с которого мы наблюдали ход боя.

Допрошенные по отдельности пленные показали, что им о нашем наступлении ничего не известно, что, наоборот, "русские ожидают нашего наступления".

На этом я расстался с командармом и поспешил к себе на КП. Сразу же по приезде я направился к командующему, где застал членов Военного совета и генералов Одинцова и Рыбальченко. По картам и схемам, лежавшим на столе, было похоже, что идет подведение итогов разрушениям и разведки на участке 21-й армии и что сами они только недавно вернулись из своей поездки. Заслушав мои очень краткие сообщения о ходе дел у Черепанова (дела эти были только подсобными), особо поинтересовавшись показаниями захваченных пленных, они продолжали свою работу.

Из всего мною услышанного я мог понять, что в полосе 21-й армии удалось разрушить более 200 целей (хотя намечалось немного больше), в результате разведки боем уточнена огневая система противника, а на ряде участков войска улучшили свое положение. Как и на участке 23-й армии, противник "огрызался" очень слабо. Через некоторое время разговор был закончен и в комнату были приглашены ожидавшие в приемной синоптики. Развернув перед командующим все свои сводки и бланки прогнозов, они заверили присутствующих, что на завтра ожидается ясная, безоблачная и солнечная погода с очень слабым ветром.

К 4 часам утра 10 июня 21-я армия заняла исходное положение, авиация и флот также были готовы к боевым действиям. Противник никакой активности, нервозности не проявлял. Из этого мы могли заключить, что он и не подозревает о начале нашего наступления. В 5 часов Говоров вместе с оперативной группой выехал на специальный наблюдательный пункт, а я был оставлен на КП для поддержания связи со штабами армий и с Москвой.

Ровно в 6 часов началась наша артиллерийская и минометная подготовка, причем началась она 5-минутным огневым налетом всех артиллерийских и минометных батарей. Творилось что-то неописуемое. Впереди буквально все ревело и грохотало, а через наши головы пролетали тяжелые снаряды корабельной артиллерии. Через 5 минут огонь как бы ослаб. На самом же деле теперь начался методический прицельный огонь на разрушение всей системы первой полосы обороны финнов. В зависимости от предназначения артиллерийские группы разрушали все три траншеи, вели контрартиллерийскую и контрминометную борьбу, группа реактивной артиллерии обстреливала опорные пункты в некотором удалении от переднего края, а артиллерия КБФ вела огонь по узлам связи, перекресткам дорог и некоторым железнодорожным станциям.

После 7 час. над нашими головами прошли штурмовики и бомбардировщики, спешившие на поле боя.

При плотности 200 и больше стволов на километр фронта на направлениях главных ударов длившаяся 2 ч. 20 м. артиллерийско-авиационная подготовка закончилась мощным огневым налетом, после чего пехота с танками перешла в атаку, а артиллерия и авиация – к ее поддержке.

Вскоре Гвоздков, сопровождавший Говорова, доложил мне, что артподготовка прошла очень результативно и что сейчас пехота, поддержанная танками, дружно поднялась в атаку и уверенно продвигается вперед, несмотря на сопротивление финских войск. Об этом свидетельствовали и доклады штаба 21-й армии. Около 13 час. я позвонил командиру 30-го ск генералу Н. П. Симоняку, моему старому другу, действовавшему на главном направлении армии вдоль Выборгского шоссе. Он доложил, что 45-я дивизия уже прорвала первую полосу, остальные дивизии корпуса также пошли вперед.

Бои продолжались весь день. В результате к его исходу первая полоса обороны была прорвана на всем 20-километровом фронте и наши войска продвинулись на 10–15 км. Несколько хуже обстояли дела у правофлангового 97-го ск, который хотя и прорвал оборону врага, но продвинулся за день всего на 5 км. В целом же этот прорыв обороны противника и глубокое вклинение наших войск являлось уже большим оперативным успехом и создавало выгодные предпосылки для развития дальнейшего наступления на Выборг.

Стремительное наступление советских войск сорвало попытки финнов ликвидировать прорыв и вынудило их командование уже в середине дня 10 июня принять решение на отход на вторую полосу.

11 июня, на второй день нашего наступления, войска выполнили поставленные перед ними задачи, увеличив глубину продвижения до 23–26 км и значительно расширив фронт наступления.

Вечером 11 июня, после очередного доклада Л. А. Говорова Верховному Главнокомандующему, была получена директива Ставки, в которой давалась положительная оценка действиям войск фронта и указывалось на необходимость продолжать наступление и преследование противника и не позднее 18–20 июня овладеть Выборгом.

Командующий фронтом лично отдал соответствующие распоряжения командармам, и 12 июня войска продолжали вести наступление, встречая возрастающее сопротивление врага. К исходу дня 21-я армия по всему фронту своего наступления вплотную подошла к переднему краю второй (главной) полосы обороны финнов, но нигде преодолеть ее с ходу не смогла. 23-я армия, наступавшая в северо-восточном направлении, продвинулась на отдельных участках всего на 2–6 км.

Три дня упорных и тяжелых боев на Карельском перешейке продемонстрировали все возрастающее мастерство советских воинов и ознаменовались массовым героизмом.

К вечеру 12 июня я получил приказание прибыть на НП к Говорову с группой офицеров и генералов. На мой вопрос к Гвоздкову, чем вызвано это приказание, он ответил, что командующий принимает, кажется, новое решение, так как на НП вызваны командарм 21-й и командир 3-го артиллерийского корпуса прорыва генерал Н. Н. Жданов.

Действительно, командующий ознакомил нас со своим решением перенести главный удар с Выборгского шоссе на левый фланг 21-й армии – в полосу Приморского шоссе. Такое решение диктовалось усилением сопротивления финнов вдоль Выборгского шоссе и сулило больше шансов на успех».

Генерал Б. В. Бычевский рассказывает: «В ночь на 12 июня командующий фронтом принял решение о резком маневре – массовой рокировке тяжелой артиллерии из района центрального Выборгского шоссе на приморский фланг 21-й армии. Перекантовывался весь 3-й артиллерийский корпус прорыва генерала Н. Н. Жданова. Такое решение возникло после получения из Москвы директивы Ставки.

В первоначальном плане предусматривалось трое-четверо суток подготовки для прорыва долговременной полосы обороны. Но теперь Ставка, основываясь на крупном успехе первых двух дней наступления, потребовала, чтобы Выборг был взят не позднее как через шесть-семь суток.

А до него и по прямой линии птичьего полета еще около девяноста километров!

Информируя нас о директиве и о решении командующего на маневр главных сил прорыва из центра к левому флангу, М. М. Попов рассказал некоторые детали. После получения директивы Л. А. Говоров позвонил в Москву и доложил, что собой представляет вторая оборонительная полоса финнов. Тогда ему было предоставлено право самому решить, прорывать ли ее с ходу или проводить основательную подготовку, то есть делать паузу.

Ставка в своих первых указаниях о сроках овладения Выборгом назвала даже конкретные дни – 18–20 июня. Почему именно эти дни? Говоров и Жданов полагали, что это не плод механического подсчета темпа операции. Видимо, учитываются и военно-политические соображения. Это, может быть, связано с исполняющейся 22 июня третьей годовщиной начала войны, с ходом развернувшихся операций союзников во Франции. Готовятся крупные операции и на других наших фронтах. Командование фронта не могло не считаться со всем этим, хотя ему и было дано право решать самому.

После напряженных раздумий и анализа обстановки на Карельском перешейке Говоров решил не делать оперативной паузы, а осуществить максимально быструю переброску главных сил на приморское направление.

Какие для этого были основания, в чем смысл такого маневра?

Маркиан Михайлович Попов делится с нами некоторыми соображениями, как бы приоткрывая дверь в лабораторию, где анализируется обстановка, рождается новый оперативный план…

Маннергейм уже знает, что в центре у нас наступают самые сильные части – гвардейские дивизии корпуса Симоняка. Слава о них далеко пошла. Видит он и то, что здесь же нами создана наиболее мощная артиллерийская группировка. Следовательно, у него есть все основания считать, что и при прорыве второй оборонительной полосы направление нашего главного удара остается в центре. Уже заметно, как он собирает к центру свои резервы. В районе Кивеннаппа против Симоняка вышла 18-я пехотная дивизия – резерв Маннергейма. Части танковой дивизии "Лагус" тоже здесь появились. Генерал Евстигнеев получил сведения о 4-й пехотной дивизии, переброшенной с медвежьегорского направления тоже в район центрального Выборгского шоссе.

А что если снова использовать фактор внезапности, изменив для этого направление нашего главного удара, – перебросить тяжелую артиллерию на приморский фланг и ввести в бой резервы фронта – 108-й и 110-й стрелковые корпуса? Здесь можно в полной мере использовать и Балтийский флот для ударов по островам Койвисто, парализуя резервы противника на приморском направлении…

М. М. Попов, так же как и Л. А. Говоров, был за такой решительный и быстрый маневр. Адмирал В. Ф. Трибуц и его помощники тоже уже давно вынашивали планы боевых операций на островах.

Так рождалось новое решение.

Как только оно было окончательно принято, немедленно заработали все механизмы управления войсками в штабе фронта, армиях, корпусах, дивизиях.

На перегруппировку артиллерийского корпуса прорыва Н. Н. Жданова командующий фронтом дал одни сутки».

И в ночь с 12-го на 13-е в лесах севернее Приморской железной дороги все вокруг загудело. Это двигался поток орудий на прицепах с мощными тягачами и за автомашинами. В полосе маневра работали 24 инженерных батальона, восстанавливая мосты, прокладывая колонные пути, делая объезды.

Генерал Говоров находился на своем командном пункте, а генерал Попов отправился в 30-й гвардейский корпус. По свидетельству генерала Б. В. Бычевского, «предстоящий прорыв долговременного укрепленного района с ходу и стремительный удар на Выборг создали атмосферу особого накала, быстроту в решении проблем: в штабах – своих и в войсках – своих.

Где-то родился новый термин: вожаки атаки. Он сразу облетел 21-ю и 23-ю армию. Даже в спешных заявках на нехитрое штурмовое оснащение для пехоты появились пометки: "кошек" с веревками и дымовых гранат столько-то для вожаков атак».

Борис Владимирович лично видел, как «Маркиан Михайлович Попов изучал и решал проблемы обеспечения быстроты удара.

– У Маннергейма сейчас шесть дивизий на второй полосе. Что будет через двое суток? – спрашивал он у Евстигнеева.

– Еще одна, а может быть, и две.

– Откуда?

– Думаю, что быстрее перебросить их из северной части Финляндии…

– А еще через двое суток? И перед Выборгом?

– Могут со свирского участка подать, если Карельский фронт не начнет наступления.

– Начнет. Но тогда, когда мы к Выборгу подойдем, не раньше. Значит, смогут перебросить и оттуда.

– Ну, а сколько суток надо финнам, чтобы создать зону оперативных заграждений перед Выборгом? – задал он мне вопрос.

– Суток двое. Между первой и второй полосой они ничего не успели сделать, только несколько мостов взорвали.

– Двое суток… Двое суток… – Маркиан Михайлович ходит по комнате, курит, отмечает на карте задачи первого и второго дней операции…»

Позднее он запишет в рабочую тетрадь: «В назначенное время 14 июня началась артподготовка, а за ней и атака пехоты и танков. Финны всемерно стремились не допустить прорыва своей второй полосы и встречали наши войска организованным огнем и сильными контратаками. Однако и в этих упорных боях, носивших исключительно ожесточенный характер, 109-му и 108-му стрелковым корпусам удалось овладеть тремя сильными опорными пунктами противника и этим по существу начать взлом второй полосы обороны. Атаки остальных опорных пунктов вначале успеха не имели.

Командующий фронтом неоднократно предупреждал командармов, а иногда и командиров корпусов, что каждый потерянный час дает финнам возможность усиливать свою оборону. Он лично ставил командующему 13-й воздушной армией вновь возникавшие в ходе боя задачи. Так, например, в ходе боев 109-го ск за опорный пункт Кутерселькя по нему были сосредоточены действия всей штурмовой авиации фронта, что дало возможность частям корпуса быстро им овладеть. Введенная в бой 1-я танковая бригада 109-го ск перехватила Приморское шоссе и тем самым перерезала пути отхода противника перед 108-м ск, что облегчило ему прорыв второй полосы с утра 15 июня».

14-го командующий вместе с начальником штаба выехали в 21-ю армию к генералу Д. Н. Гусеву. Так как, со слов Бычевского, «и эта ночь оставалась такой же кризисной, как и весь день.

А на рассвете 15 июня стали поступать вести, что противник еще до утра начал отход из Мятсякюля. Прорыв стал фактом.

1-я танковая бригада перерезала Приморское шоссе в десяти километрах в тылу за Мятсякюля. Танки разгромили колонну противника, отходившую в сторону Выборга. Затем сведения о резком переломе обстановки на всем приморском участке прорыва посыпались как из рога изобилия. Дивизии корпуса М. И. Тихонова утром пересекли рубеж на речках Ваммелсун-йоки и Райволан-йоки. Ерундовые речонки, всего 15–20 метров ширины, а сколько крови приняли в свои воды… Днем Гуляницкий сообщил, что построил три тяжелых моста. Артиллерия, самоходки, машины идут потоками. Петр Петрович Евстигнеев сделал вывод, что Маннергейм решил оттянуть весь 4-й армейский корпус к Выборгу для его обороны.

– На нее теперь он делает ставку, – сказал Маркиан Михайлович, показывая на Вуоксу – голубую ленту широкой реки, разрезавшей шестидесятикилометровый перешеек от Ладожского озера в сторону Выборга. – До Яюряпя Маннергейм может в два-три раза сократить плотность войск. А на остальных тридцати километрах сожмет отходящий сейчас 4-й корпус. У нас все будет зависеть от быстроты преследования. Кстати, – добавил он, – 30-й гвардейский корпус выводится в резерв фронта.

– Для новой задачи? Опять будет где-то таран?

– Разве мало старых? Сейчас трудно сказать, как обернется дальше дело с Финляндией. Речь идет ведь о полном выводе ее из войны. Может быть, придется с нарвского направления еще подбрасывать дивизии.

Судьба Выборга решилась на четвертые сутки после прорыва второй оборонительной полосы.

До него оставалось 70 километров, но борьба носила уже характер преследования противника, отходившего с арьергардными боями».

В своих воспоминаниях о последующих днях операции Маркиан Михайлович скажет кратко: «Упорные бои продолжались и весь день 15 июня, когда противник пытался сильными контратаками остановить продвижение 109-го ск. И все же, несмотря на эти контратаки и упорное сопротивление, войска 21-й армии к исходу этого дня прорвали вторую полосу на 12-километровом участке и продвинулись от ее переднего края на 13–15 км. Войска 23-й армии вышли ко второй полосе на всем ее протяжении.

В последующие дни наши войска на Карельском перешейке продолжали наступление и добились значительных успехов.

18 июня, когда прорыв третьей полосы обороны финнов уже резко обозначился, по радио были объявлены Указ Президиума Верховного Совета СССР и постановление Советского правительства о присвоении звания Маршала Советского Союза Л. А. Говорову и звания генерал-полковника А. А. Жданову и Д. Н. Гусеву. Тем самым было высоко оценено полководческое искусство военачальников, руководивших разгромом финских войск на Карельском перешейке.

К концу дня 19 июня 21-я армия завершила прорыв третьей полосы обороны на 70 км фронта и продвинулась в сторону Выборга до 14 км.

Если за все предшествующие 10 дней упорных и тяжелых боев воины Ленинградского фронта продемонстрировали массовый героизм, то в боях за Выборг они, казалось, сделали просто невозможное. Финские войска, понимая все значение важнейшего опорного пункта на Карельском перешейке – Выборга, подхлестываемые призывами Маннергейма и своих начальников, оборонялись особо упорно и яростно, пытаясь удержать чуть ли не каждый дом и перекресток улиц этого города, не говоря уже о борьбе на обводах. Несмотря на это, советские воины, советское военное искусство победили и здесь. К 19 часам 20 июня Выборг был полностью освобожден нашими войсками.

На следующий день своим приказом Верховный Главнокомандующий объявил благодарность войскам, участвовавшим в боях за Выборг, а столица нашей родины Москва торжественно им салютовала. Тогда же Ставка приказала Ленинградскому фронту продолжать наступление на перешейке для вторжения в глубь Финляндии: создание угрозы жизненно важным центрам страны должно было вынудить финское правительство выйти из войны против Советского Союза.

Эта задача, как известно, в основном была выполнена. Под мощными ударами наступавшей Красной армии система финской обороны была сломлена. Тем самым был сломлен боевой дух финских войск. Результаты этого скоро сказались».

24 июля началась Нарвская наступательная операция войск Ленинградского фронта, которую осуществляли 2-я ударная и 8-я армии при поддержке 13-й воздушной армии и при содействии Балтийского флота. В книге «Маршал Говоров» В. Л. Телицын пишет: «Марш и переправу 2-й Ударной армии Федюнинского на западный берег Чудского озера Говоров взял под свой личный контроль, придавая исключительное значение скрытности.

План дезинформации был прост, но в этой простоте заключался успех замысла. Предполагалось часть автотранспорта и тыловые части направить на юг до Пскова, и через Псков в район 3-го Прибалтийского фронта. Эти колонны должны были пройти мимо переправ. Воздушная разведка противника, естественно, увидит машины и сделает вывод, что осуществляется переброска частей и соединений от Нарвы на 3-й Прибалтийский фронт через Псков. На самом деле главные силы 2-й армии (три стрелковых корпуса с боевой техникой, артиллерийская дивизия, гвардейские минометные соединения и две танковые бригады) пройдут к Теплому озеру – к переправам – по четко определенному и выверенному графику и переправляться будут только ночью, а затем – "растворяться" на местности. Ударную группировку армии Федюнинского составили 30-й гвардейский стрелковый корпус генерала Н. П. Симоняка, 108-й стрелковый корпус генерала М. И. Тихонова, 23-я артиллерийская дивизия, 1-я и 152-я танковые бригады и еще ряд артиллерийско-минометных соединений. В ударную группировку вошел и 8-й Эстонский стрелковый корпус генерал-лейтенанта Л. А. Пэрна, сформированный еще в 1942 г.

26 июля войска Ленинградского фронта освободили Нарву. (Сталин требовал от Говорова занять Нарву еще 17 февраля, однако маршал не выполнил указания Верховного, но сберег людей, так как в феврале противник был силен, не отступал на всех направлениях, что отмечалось летом 1944-го.)

К 30 июля войска Ленинградского фронта вышли на рубеж Муммассааре, Кирикукюла, Сиргала, Мустайыэ, расширили плацдарм на левом берегу Нарвы, нанесли поражение нарвской группировке противника. 8 августа войска 2-го Прибалтийского фронта освободили город Крустпилс. Через день завершилась и Выборгско-Петрозаводская наступательная операция».

4 сентября 1944 г. правительство Финляндии заявило о разрыве отношений с Германией и прекращении военных действий. А 5-го по приказу Ставки ВГК войска Ленинградского и Карельского фронтов, Балтийский и Северный флоты с 8 часов утра прекратили военные действия против Финляндии.

К слову сказать, в результате Выборгско-Петрозаводской стратегической наступательной операции (10 июня– 9 августа 1944 г.) войска правого крыла Ленинградского и левого крыла Карельского фронтов при содействии Балтийского флота, Ладожской и Онежской военных флотилий освободили территорию Карело-Финской ССР, северные районы Ленинградской области и нанесли сокрушительное поражение финской армии. Успешные действия наших войск существенно изменили обстановку на северном участке советско-германского фронта, предопределили выход Финляндии из войны, создали условия для освобождения советского Заполярья и северных районов Норвегии.

22 июня 1944 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР генерал-полковника М. М. Попова за Выборгскую операцию наградят орденом Кутузова 1-й степени…

Как раз в это время Антонин Александрович Попов после второго тяжелого ранения демобилизовался и вернулся в Ленинград.

Его брат Леонид, прокурор железнодорожных войск фронта, по служебным делам собирался к Нарве и предложил ему поехать вместе, рассчитывая на встречу с Маркианом Михайловичем. И он не ошибся. «Когда мы приехали в Нарву, – вспоминает троюродный брат М. М. Попова, – она еще горела. Кругом вместо домов торчали бесформенные каменные коробки без крыш. Все население угнали или оно разбежалось. Пусто. Только солдаты. Справив свои дела, брат поинтересовался у командира железнодорожной бригады, восстанавливающей мост через реку Нарву, где сейчас находится штаб фронта. Тот назвал какое-то местечко, выразив опасение, что штаб уже на колесах.

Леонид, посмотрев на карту, приказал шоферу вовсю гнать машину, несмотря на объезды, воронки, и мы успели. Маркиан Михайлович встретил нас радушно, особенно меня после стольких лет разлуки».

По словам Антонина Александровича, «он заметно постарел, казался порядком замотанным…»

Но быстро подсуетился адъютант, и родственники сели за наскоро сооруженный стол.

Говорили долго, но больше слушали Маркиана Михайловича: «Помолчав, он предложил выпить за нашу общую победу над врагом. И с одобрением отозвался о моем вступлении в партию еще в тяжелейший 1943 год, когда я, тогда дивизионный разведчик, как и многие, верил в светлое будущее социализма и коммунизма. И вдруг поинтересовался здоровьем нашего отца: "Скажите ему, что собор разбил я". А узнав, что он вышел в заштат, как-то неопределенно улыбнулся и отреагировал так: "И в наши дни вера на большие дела поднимает людей, – продолжал. – Командовал я 5-й ударной армией. Дивизия, которая вела бои в направлении главного удара, встретила упорное сопротивление в одном населенном пункте на господствующей высоте с церквушкой. Я поехал в низы и во избежание излишних жертв принял решение: специальной группой попытался ночной атакой взять село, но для этого требовался инициативный, энергичный командир. Комдив доложил – есть у меня такой боевой капитан. Только, – тут он подзамялся, – набожный очень, перед каждым боем крестится.

Вызвали. Поставили задачу – бесшумно, без огневой поддержки, в бронежилетах захватить село. Сказав при этом: насколько мне известно, человек вы верующий, ваша задача освободить и храм, превращенный черт знает во что. От бронежилетов он отказался, попросил лишь после броска открыть огонь по путям отхода противника.

Группу отобрал он сам, подготовил ее и ночью повел в атаку с возгласом "С богом, за Родину".

Путь был открыт. Я распорядился наградить этого капитана. Как-то после доклада начальник-особист возмущенно говорит мне:

– Товарищ командующий, известно ли вам, что в некоторых частях офицеры поднимают солдат в атаку с криком не «За Сталина», а с "Богом", как вам это нравится?

Я догадался, о ком идет речь и осадил: "А мне хоть с чертом, только бы задача была выполнена!"

Потом эту фразу, там… наверху, мне как-то припомнили… – доставив ему, надо полагать, немало горьких минут. Вот почему он быстро переключил разговор.

Справился у меня, как обстоят дела с ногой.

– Цела, и, пожалуй, благодаря тебе.

– При чем здесь я? – удивился он, предлагая выпить по последней.

– А вот при чем. Начальник Разведотдела 5-го Гвардейского стрелкового корпуса, у которого я был помощником, отправляя меня с письмом в госпиталь, просил врачей оказать внимание "брату" командующего Брянским фронтом. И бумажка эта подействовала, ногу сохранили. Маркиан Михайлович улыбнулся.

– Получилось, как с комвзвода Моисеевым, помнишь, и то ладно… Прощаясь, спросил у нас: как в Ленинграде? Будучи новичком, я ответил: "Разрушений многовато".

– Не то слово, жертв много. Когда в начале 41-го года Сталин назначил меня в Ленинградский округ, то пообещал голова с плеч, если хоть один волос упадет с головы ленинградцев, а вот как все обернулось… Не этим ли объясняется его "особое отношение" ко мне? Это как зарубка на сердце…

С улыбкой очень уставшего человека он простился с нами, крепко пожав руки. Я попросил через Леонида передать мне фотоснимки уничтоженного Новоржева. Он пообещал».

Уже уходя, Антонин Александрович посмотрел на рабочий стол начальника штаба фронта в блиндаже: аккуратно сложенные карты, папки, стопки газет «На страже Родины», фотография сына Саши и… томик Эриха Марии Ремарка «Возвращение» (1931) в русском переводе.

К слову сказать, в этом романе рассказывается о жизни простых немецких солдат, вчерашних школьников, вернувшихся с войны. Из-за душевных травм они не могут найти себе места в мирной жизни и вынуждены искать свое новое предназначение. Кто-то из них возвращается обратно в армию, другие уходят в революцию, некоторые кончают жизнь самоубийством…