Инкуб Горъ Василий
– Себе возьми.
– Зови тогда, если что. Я отработаю.
Кобяков только смачно плюнул в ответ на любезное предложение и в раздражении покинул чужое, довольно прилично обставленное жилище. Чибирева он не судил, этот небольшого роста парнишка пережил к своим восемнадцати годам столько невзгод, что их хватило бы другому человеку на всю жизнь. И если бы не Маргарита, вытащившая его из подвала, то он давно бы уже гнил где-нибудь в канаве, никому не нужный ни в мире этом, ни в мире том. Именно от нее четырнадцатилетний Саша узнал, что у него есть душа. И что эту душу можно с выгодой продать. Обретя тем самым в лице красивой властной дамы надежную защитницу, способную дать отпор даже Кривенко, полновластному хозяину городского дна.
Женщина, выходящая из подъезда дома, где обитал профессор Попеляев, показалась Кобякову знакомой. Впрочем, Эдуард, занятый решением сложных проблем, не придал этому факту значения. В конце концов, он уже без малого тридцать лет живет в родном городе, стоит ли удивляться, что ему всюду попадаются узнаваемые лица. Лифт в девятиэтажном доме почему-то не работал. Кобяков долго жал на вожделенную кнопку, взывая к отзывчивости коммунальных служб, но без всякого успеха, а потому вынужден был воспользоваться лестницей, исшарканной сотнями ног за долгие годы эксплуатации. Эдуарду до сих пор казалось, что наши профессора живут в хоромах поприличнее, к сожалению, губернский чиновник ошибся на их счет. И этот непростительный промах сейчас обильно проступал капельками пота на его лбу. Подъем на седьмой этаж отнял у Кобякова остатки сил, которые очень пригодились бы ему для серьезного разговора с хорошо законспирировавшимся инквизитором. Если верить Чибиреву, то именно Попеляев стал организатором вакханалии почти губернского масштаба, повлекшей за собой многочисленные жертвы. Эдуард рассчитывал не только припугнуть расходившегося профессора, но и выпытать у него кое-какие важные сведения. Кобяков давно уже сообразил, что вокруг ЗАО «Осирис» скоро развернется нешуточная борьба и готовился встретить своих оппонентов во всеоружии. Он по-прежнему не верил в инкуба и прочую чертовщину, но в последнее время его скептицизм сильно выдохся. А в душе поселилось чувство, очень похожее на страх. Странный паучок на заднице Чибирева не выходил из головы Эдуарда, более того, он вдруг припомнил, что видел точно такую же родинку на попке у Светланы. Кобяков не исключал, что и в одном, и другом случае речь шла всего лишь о татуировке, которой нынешняя молодежь очень любила украшать самые интимные места. Точнее, когда-то интимные, а ныне откровенно выставляемые напоказ без стыда и совести.
Дверь в квартиру профессора оказалось приоткрытой. Тем не менее, Кобяков счел нужным предупредить хозяина о своем приходе. Предупреждение отзвучало по чужой квартире веселой призывной мелодией, но позитивного отклика Эдуард от Попеляева так и не получил. Возможно, Семен Александрович задремал перед телевизором, не исключено, что он увлекся работой в своем кабинете, но в любом случае его следовало поставить в известность о допущенной оплошности. В наше время крайне опасно держать двери квартиры открытыми, тем более что профессор, насколько помнил Кобяков, жил один, не имея не только жены, но и прислуги.
Эдуард без стеснения вошел в квартиру, заставленную антикварной мебелью. Говорили, что Попеляев помешан на старине, и Эдуард наконец-то получил возможность, убедиться в этом собственными глазами. Его короткая экскурсия по частному музею завершилась у распахнутых дверей кабинета. Семен Александрович сидел к кресле, повернутом к выходу, его птичья, с седым хохолком голова была опущена на грудь, очки он держал в руках, словно собирался протереть стекла безукоризненно белым платком, когда сон внезапно сморил его. Эту мирную почти идиллическую картину сильно портила рукоять ножа, торчавшая из узкой цыплячьей груди, как раз в том месте, где у человека находится сердце. Эдуард издал горлом звук, у которого имелась возможность стать полноценным воплем ужаса, если бы не предусмотрительность молодого чиновника, во время сообразившего, как опасно шуметь в чужой квартире. И все-таки у Кобякова достало смелости приблизиться к хозяину, дабы проверить его пульс. Увы, Попеляев был мертв. Эдуард понял этот в тот самый момент, когда прикоснулся к его шее. Кобяков опознал рукоять ножа. Васенин назвал это орудие убийства скифским, но тогда же дал понять горожанину, что изготовлено оно во вверенном его заботам поселке. В этой связи Эдуарду вдруг припомнилась женщина, выходящая из подъезда. Он действительно видел ее совсем недавно, сначала на крыльце дома Михаила Сабурова, а потом при куда более драматических обстоятельствах.
Кобяков почти скатился по лестнице. Спуск его оказался столь стремительным, что он буквально пулей вылетел из подъезда и опомнился только за рулем своего автомобиля. Какое-то время Кобяков приходил в себя после пережитого потрясения. Однако в этот раз страх покинул его раньше, чем он успел тронуть машину с места. Похоже, Эдуард стал потихоньку осваиваться в ситуации, предложенной ему пока что не до конца понятными силами. Даже убийства более не производили на него сильного впечатления, и очередное из них, свидетелем которого он только что стал, отозвалось в нем всего лишь дрожью в пальцах, лежащих на руле. До дома Кобяков добрался без приключений. Несмотря на довольно позднее время, Светлана до сих пор не вернулась, но это прискорбное обстоятельство Эдуарда не слишком встревожило. Он вдруг поймал себя на мысли, что должность начальника управления департамента имущественных и земельных отношений, уплывающая из рук, волнует его куда больше, чем измена жены. В последнее время Петр Петрович Мокшин сильно охладел к своему зятю, и крючок, закинутый Кобяковым на удачу в кабинет видного чиновника, так и остался болтаться в воздухе. Видимо, червячок оказался слишком мал для губернской акулы. Да и что, собственно, мог предложить Эдуард всесильному вице-губернатору в обмен на одну из самых престижных и хлебных должностей – только верность. Но вокруг Петра Петровича и без Кобякова хватало холуев. К тому же Эдуард не исключал, осведомленности Мокшина в неприятностях, приключившихся в недавно еще дружной семье Кобяковых. Возможно, именно в силу этой причины тесть не торопится облагодетельствовать зятя, который очень скоро станет для него абсолютно чужим человеком. Эдуард слишком хорошо знал Мокшина, чтобы питать хоть какие-то иллюзии на его счет. Хлебную должность следует считать уже потерянной. Остаются деньги, тот самый пакет акций ЗАО «Осирис», который может ускользнуть из рук Кобякова в любую минуту, достаточно только Светлане подать на развод. Этой дурехе, похоже, даже в голову не приходит, что ее красавчик Кирилл прилип к ней исключительно из меркантильных соображений. Как только он выманит из ее рук вожделенный пакет, неважно каким способом, он тут же сделает разочарованной даме ручкой. Конечно, для Светланы это будет большой потерей, но для самого Кобякова чужая интрига может обернуться полным крахом. Эдуард почти швырнул на остывающую плиту сковородку с недоеденной глазуньей, и залпом осушил стакан, наполненный французским коньяком. Прихватив недопитую бутылку, он отправился в спальню, где продолжали работать телевизор и компьютер, любимые игрушки скучающей стервы.
Телевизор Кобяков выключил, а над компьютером неожиданно завис нахохленным вороном. Видимо, Светлана от души развлекалась, прежде чем внезапно покинуть квартиру. Эдуарда поразило количество порнухи, которую его жена выкачала из безразмерного Интернета. А он до сих пор воображал, что Светлана часами болтается на форумах, общаясь с такими же патлатыми идиотками, как и она сама. Однако Кобяков ошибся. Оказывается, у дочки влиятельного папы имелись куда более утонченные интересы. Секс анальный. Секс оральный. Просто секс, зато в самых причудливых позах. Секс вдвоем. Секс втроем. Групповой секс. Лесбиянки. Гомосексуалисты. Эти-то ей зачем понадобились, прости господи! Если судить по датам, то увлечение студентки продолжалось, по меньшей мере, лет пять. Немудрено, что она не проявляла должного интереса к семейным забавам. Ибо все, что мог предложить ей Кобяков, если и поражало Светлану, то только скудостью ассортимента. Выходит, она была вконец испорченной особой еще до того, как на ее горизонте появился Кирилл. Знай Эдуард об этом ее увлечении раньше, их семейная жизнь могла бы повернуться по-другому.
– Нравится? – неожиданно услышал он за спиной голос жены.
Кобяков вздрогнул и обернулся. Светлана переодевалась перед зеркалом, не обращая внимания на опешившего мужа. Паскудный паучок прыгал по ее заднице взад и вперед, смущая захмелевшего от коньяка и впечатлений Эдуарда своей неуместной игривостью.
– Я слышала, что твой начальник уходит? – спросила Светлана, не оборачиваясь.
– Да, – с трудом выдавил из себя Кобяков.
– Ты говорил о новой должности с отцом?
Светлана едва ли не впервые проявила интерес к проблемам Кобякова, и это его озадачило настолько, что он допил остатки коньяка из бутылки, дабы вернуть себе утерянное равновесие.
– Петр Петрович проигнорировал мою просьбу, – почти с ненавистью выдохнул Эдуард.
– У папы появилась новая пассия – догадываешься кто она?
– Неужели Дятлов? – ахнул Кобяков.
– Дятлова, – поправила мужа Светочка. – У Ирочки с головой все в порядке. Она точно знает, где нужно повилять попкой.
– В отличие от тебя, – не удержался от ядовитого замечания сильно опьяневший Эдуард.
– Ошибаешься, любимый, все это время я думала только о тебе.
– В объятиях Кирилла?
– А хоть бы и так, – сказала Светлана, склоняясь к мужу и заглядывая ему в глаза. – Чтобы всплыть наверх, надо стать дерьмом – для тебя это тайна?
– Чего ты хочешь от меня?
– Любви. А взамен ты получишь все, о чем мечтаешь. Кирилл нам поможет.
– Твой любовник самый обыкновенный мальчишка и не более того, – прорычал Эдуард, глядя почти безумными глазами на голую жену.
– Видишь эти акции, – помахала она бумажками перед его носом. – Здесь три миллиона долларов. Они будут твоими, если Кирилл не сумеет помочь тебе стать начальником управления. Клянусь.
– Что я должен сделать? – прохрипел Кобяков, теряющий остатки разума.
– Ничего особенного, – ласково потрепала его по щеке Светлана. – Сейчас придет мой друг, и мы побудем немного втроем.
– Втроем? – отшатнулся Кобяков.
– Да. А что в этом такого? Я не потребую от тебя подвигов, Эдик, мне вполне будет достаточно твоего послушания.
Кобяков проснулся в сквернейшем расположении духа. Голова буквально раскалывалась от боли. Что, собственно, и следовало ожидать, после вчерашнего загула. Эдуард попробовал отыскать в квартире хотя бы каплю спиртного, но его старания так ни к чему и не привели. Пришлось ограничиться рассолом, который заботливая Светлана предусмотрительно выставила на стол. Старинное лекарство неожиданно сработало, Кобяков почувствовал не только облегчение, но и прилив сил. Заглянув в спальню, Эдуард обнаружил там спящую жену и привычно поморщился. Разочарование в Петре Петровиче Мокшине имело, что там ни говори, одну хорошую сторону, Эдуард мог теперь с легким сердцем вернуть коварному папе его сокровище, пусть и понесшее некоторый ущерб, но не потерявшего природного оптимизма. Интересно было бы узнать, где супруга несостоявшегося начальника управления провела сегодняшнюю ночь. Впрочем, это было далеко не самой главной заботой Кобякова в похмельное утро. Эдуарду срочно нужны были деньги, много денег, так чтобы без проблем устроиться на новом месте. Потеря высокого покровителя, лишала чиновника перспективы карьерного роста. В лучшем случае, он так и останется заместителем, в худшем его либо понизят в должности, либо уволят. Кому, собственно, нужен бывший зять влиятельного лица. Кобяков достал из секретера пачку фотографий и погрузился в глубокую задумчивость. Соблазн был велик, но и о риске забывать не следовало. Если Завадский узнает, кто его шантажирует, то Эдуарду не поздоровится. У опального чиновника появится очень хороший шанс получить пулю вместо денег. Куда более перспективным Кобякову показался вариант с Верещагиным. Наверняка Анатолий Викторович не откажется купить компромат на своего партнера по бизнесу, однако здесь имелся один маленький нюанс, который мог поломать сделку. Очень может быть, что клиентом Маргариты Мартыновой был не только финансовый директор ЗАО «Осирис», но и видный городской чиновник. В этом случае, компаньоны почти наверняка свернут Кобякову шею, объединив усилия для столь приятного времяпрепровождения. Взвесив шансы, Эдуард пришел к выводу, что первый вариант с шантажом выглядит все-таки предпочтительней.
– Завтракал? – спросила Светлана, заглядывая в кабинет мужа.
– Спасибо, не хочу, – машинально отозвался Кобяков.
– Зато я хочу, – обиделась не выспавшаяся супруга. – Вчера ты обещал быть послушным мальчиком.
– Ты это о чем? – удивился Эдуард.
– Я пошутила, – ласково улыбнулась Светлана. – Ты новость слышал?
– Какую еще новость? – досадливо поморщился Кобяков.
– Завадский уличил супругу в измене и подал на развод. Мне только что звонила Зойка Верещагина – она просто в ужасе.
– Ей-то с чего ужасаться? – удивился Эдуард.
– Все-таки Аркадий Савельевич большая свинья. Ну, поймал и поймал. Зачем же распространять сведения, порочащие жену среди знакомых.
– Какие еще сведения?
– Диск с записями активного отдыха Елены Семеновны с одним нашим общим другом. Зойка в шоке от всего увиденного. У нее даже голос дрожал, когда она мне об этом рассказывала. Впрочем, чего ждать от тихони.
Светлана продолжала распространяться по поводу неприятностей, свалившихся на голову хорошей знакомой, но Кобяков ее уже не слушал. Он, наконец, нашел выход из создавшегося положения. Именно Елена Семеновна, столь неосторожно угодившая в расставленную для нее ловушку, могла оказаться союзником Эдуарда. Кроме того у Кобякова имелся к этой даме свой счет. Супруга Аркадия Завадского имела неосторожность выразить презрение рогатому мужу распутной Светланы весьма фривольным жестом, и у оскорбленного мужчины появился шанс отомстить ей за это. В конце концов, чем Эдуард Кобяков хуже Кирилла Мартынова, без стеснения пользующегося расположением чужих жен. В создавшейся ситуации у Кобякова появляется отличная возможность, получить не только материальную выгоду, но и моральное удовлетворение. Эдуард покинул супругу в приподнятом настроении, прихватив с собой пачку фотографий. Чего бы там ни натворила Елена Семеновна, но вряд ли ее грех сумеет перевесить проказы видного финансиста на сексуальном поприще. Кобяков позвонил озабоченной проблемами даме из салона своего автомобиля. Завадская откликнулась на вызов почти сразу, видимо держала мобильник под рукой. Надо полагать, в это утро у нее отбоя не было от звонков как сочувственных, так и откровенно злорадных. Эдуард обратился к расстроенной женщине с деловым предложением, а потому был выслушан с особым вниманием. Голос Елены Семеновны звучал достаточно ровно, если она и была огорчена поведением мужа, то очень искусно это скрывала.
– Хорошо, Эдуард, приезжайте. Я вас жду.
Аркадий Савельевич, судя по всему, уже отправился в офис. Возможно, он вообще не ночевал дома, возмущенный изменой жены. Почему-то самые отчаянные грешники свято верят в порядочность своих половин. Им до поры и в голову не приходит, что страсти обуревают не только мужчин, но и женщин. Тем более, женщин забытых неверными мужьями. Эдуард очень надеялся, что Елена не станет разыгрывать из себя скромницу, а отнесется к его предложению с известной долей цинизма, вполне уместного для пожившей и много чего повидавшей дамы.
Завадская встретила гостя по-домашнему, в халате и шлепанцах. Похоже, Елена совсем недавно принимала душ, и ее длинные черные волосы, распущенные по плечам, еще не успели высохнуть. Эдуард при виде роскошных форм чужой жены неожиданно даже себя пришел в сильное волнение, а потому начал довольно путано и неумело выражать сочувствие хозяйке дома, которой, впрочем, очень скоро предстояло поменять свой статус.
– Кофе хотите, Эдуард? – прервала излияния чиновника Елена, жестом приглашая его в гостиную.
– Конечно, – кивнул Кобяков, слегка сбитый с толку спокойствием хозяйки.
Завадская прошла на кухню, а Эдуард тупо уставился на работающий телевизор. Он далеко не сразу сообразил, что Елена перед его приходом просматривала ту самую скандальную запись, которая стала, а точнее могла стать причиной ее развода с мужем. Кобякову оставалось только гадать, почему она оставила видеомагнитофон включенным, то ли просто забыла о нем, то ли не находила нужным скрывать свои похождения от хорошего знакомого. После двух минут просмотра Эдуард пришел к выводу, что более похотливой самки, чем Елена Семеновна Завадская мир еще не знал. То о чем юная Светлана только грезила, сидя перед монитором компьютера, зрелая женщина претворяла в жизнь с поразившим Кобякова бесстыдством.
Хозяйка вновь появилась в гостиной как раз в тот момент, когда показ ее предосудительных похождений завершился, но потрясенный Эдуард еще не успел отвести глаза от телевизора. Кобяков покраснел от неловкости, зато хозяйка хранила полную невозмутимость на лице. Хотя она, конечно, не могла не видеть своего застывшего изображения на экране. Изображения столь непристойного, что у Эдуарда появилось горячее желание сорвать скатерть со стола и набросить ее на телевизор.
– Вы, кажется, обещали мне помочь? – спросила Завадская, присаживаясь в кресло напротив гостя.
– Мне нужны деньги, Елена Семеновна, – начал Кобяков с главного. – И не только.
– Вы хотите взять их у меня взаймы? – удивилась хозяйка.
– Я хочу продать вам компромат на Аркадия Савельевича, – смущенно пролепетал гость. – Я никогда бы не стал этого делать, если бы не обстоятельства…
– Вас обошел Дятлов, ведь так Эдуард? – проявила осведомленность Завадская. – Он очень вовремя подсунул свою жену в постель влиятельного человека. Теперь вы в смятении. Все ваши надежды рухнули в грязь. А брак с нелюбимой женщиной не принес вам ничего, кроме разочарований. Узнав о моих неприятностях, вы пришли ко мне не только за деньгами, но и за утешением.
– В общем, да, – побурел от напряжения Кобяков. – Я предлагаю вам сделку. Сто тысяч долларов наличными меня устроили бы.
– У меня нет таких денег.
– Но у вас есть машина и драгоценности, – напомнил хозяйке Эдуард. – Вы могли бы все это продать. Я подожду.
– А в залог вы хотите взять мое тело? – усмехнулась Елена Семеновна, пристально глядя на смутившегося чиновника.
– Да, – выдавил наконец из себя Кобяков. – Можете считать это компенсацией за пережитое унижение. А товар я вам предлагаю качественный. Поверьте, он не уступит по своей откровенности диску, который вы только что просматривали. Увидев фотографии, Аркадий Савельевич сделает все возможное, чтобы не допустить скандала.
– Покажите мне их.
Снимки Елена Семеновна рассматривала с интересом, чем вселила в Кобякова большие надежды. Он почти без стеснения ощупывал глазами хозяйку, вызывавшую в нем столько эмоций и чувств.
– Среди партнеров вашего мужа есть и несовершеннолетние, а это, как вы понимаете, подсудное дело.
– Я вижу, Эдик, – ласково улыбнулась Елена. – Не переживай.
– Мы перешли на «ты»? – слегка растерялся Кобяков.
– Это одно из условий нашей сделки, не так ли? Или ты передумал?
– Нет, – быстро ответил Эдуард. – Конечно, нет.
– Я покупаю у тебя эти фотографии, – спокойно произнесла Елена. – И готова сейчас же внести залог. Мы будем развлекаться здесь, Эдик, или поднимемся в спальню?
– Лучше в спальне, – отозвался Кобяков осипшим от переживаний голосом.
Елена поднималась по лестнице первой, и Эдуард мог вволю налюбоваться ее широкими бедрами. Кобяков испытывал сейчас очень сложные чувства. С одной стороны – торжество, с другой – почти юношеский страх перед опытной и распутной матроной. К сожалению, с каждой новой ступенькой этот страх нарастал, грозя привести Кобякова если не к катастрофе, то, во всяком случае, к конфузу. К сожалению, предчувствие не обмануло Эдуарда, он слишком опрометчиво ринулся на штурм высоты, не рассчитав сил и дыхания. Обнаженная Елена спокойно лежала на семейном ложе, изредка кося глазом на суетящегося рядом гостя.
– Боюсь, Эдуард, что тебе даже «Виагра» не поможет.
– Ведьма! – процедил сквозь зубы расстроенный неудачей Кобяков.
– Ты почти угадал, мой несостоявшийся любовник, – усмехнулась Елена. – Но причина твоего бессилия не во мне.
– А в ком?
– В Светлане. Она не простила тебе насилия.
– Но ведь это она во всем виновата? – взвыл потрясенный Кобяков.
– Даже в том, что ты женился на ней без любви, рассчитывая использовать ее для собственного возвышения?
– Положим, это не такой уж страшный грех, – обиделся Эдуард. – Так многие поступают.
– Наверное, – пожала плечами Елена. – Но не повезло именно тебе. А может быть повезло. Ты ведь уже прошел положенный обряд и заслужил расположение инкуба.
– Какой еще обряд? – спросил испуганно Кобяков.
Ему вдруг припомнился сон, виденный сегодня ночью. Голая Светлана приближалась к ложу, с явным намерением приласкать мужа, а он, объятый непонятным ужасом, отползал назад, не желая даже прикасаться к ее огромному белому животу, заполненному чем-то страшным. Светлана не была беременной, это он понимал и тогда во сне и сейчас наяву. И все-таки она настигла его, почти парализованного жутким видением. Уродливая женщина не просто обняла, но и подмяла под себя Кобякова, потерявшего в непродолжительной борьбе остатки мужества. Он подчинился Светлане, а точнее тому, кто был в ней и рядом с ней, и эти двое вдоволь поглумились над его телом, забрав за одно и душу.
– Но это ведь был сон! – вскричал Кобяков, подхватываясь с постели. – Слышишь, старая ведьма – сон!
– Не такая уж я старая, – усмехнулась Елена, поворачиваясь к гостю задом. – А для многих так и просто желанная.
Шустрый паучок вновь запрыгал перед глазами потрясенного Эдуарда. Кобяков вдруг с ужасом осознал, что угодил в ловушку, устроенную для него инкубом, а расплатой за допущенную ошибку будет его душа.
– А зачем тебе душа, Кобяков? – ласково улыбнулась Елена. – Еще недавно ты даже не знал о ее существовании. Ты просто угождал сильным мира сего, в надежде на их снисхождение и участие. Так почему ты не хочешь подчиниться тому, кто неизмеримо выше этих надутых бюрократов, возомнивших себя хозяевами мира. Он даст тебе все, чего ты пожелаешь, Эдуард. Женщин, золото, власть. Все эти жирные индюки будут пресмыкаться перед тобой, искать твоей защиты и внимания.
Кобяков с ужасом смотрел на обнаженную женщину, ползущую на четвереньках за его душой, на ее большие груди, бесстыдно болтающиеся между рук, на огромный зад, виляющий из стороны в сторону при каждом движении крупного тела. Елена и притягивала его и отталкивала одновременно. А он метался между ней и стеной в поисках спасения и повторял словно безумный:
– Это был сон, это был только сон!
– И он им останется, – прошипела Елена. – Слышишь, Эдуард! Ты можешь гордо отказаться от места начальника управления, но тогда доживать свою жизнь ты будешь ничтожеством и импотентом. Позвони в департамент и спроси, чья фамилия значится в приказе о назначении, подписанном самим губернатором – Дятлова или Кобякова?
Эдуард на лету поймал мобильник, брошенный ведьмой, и трясущимися руками набрал нужный номер. Голос секретарши Машеньки, звучавший поначалу сухо и казнено, враз потеплел, когда она опознала звонившего:
– Ну конечно вы, Эдуард Константинович, кто бы в этом сомневался.
Кобяков испуганно икнул, но отступить назад ему помешала стена. Живот, стоящей перед Эдуардом Елены, рос прямо на глазах, безобразно отвисая книзу. И вся она словно бы увеличивалась в объеме, превращаясь в жуткую бабищу, не способную вызвать в мужчине никаких иных чувств кроме отвращения.
– Никто ведь не узнает, Эдуард, о твоем падении, – сказала Елена, ласково беря Кобякова за подбородок. – Кроме хозяина и нас, его ведьм. Всего лишь несколько минут унижения, а взамен безграничная власть. Возможность попирать других, как я попираю тебя сейчас.
– Мне нужны гарантии! – взвизгнул Кобяков.
– Твои гарантии на моей попе, Эдик. Там же расположена печать. Поцелуй ее, раб, и ты обретешь то, о чем мечтают миллионы. Какое неслыханное везение, какая завидная судьба!
Аркадий Савельевич был потрясен случившимся до такой степени, что не сразу подыскал ругательства, способные если не оскорбить, то хотя бы задеть особу, спокойно сидящую на стуле в его служебном кабинете и невозмутимо взирающую на потерявшего дар речи финансиста. Елена Семеновна была в черном элегантном костюме, подчеркивающем все достоинства ее фигуры и намекающем на некие скорбные обстоятельства, приведшие ее в офис солидной фирмы. Похоже, она надела траур по браку, который им предстояло расторгнуть в ближайшие дни.
– Дом я оставляю за собой, – спокойно произнесла Елена. – Не возвращать же тебе свадебный подарок.
– Это когда же я тебе его подарил? – взревел Завадский словно бык, загнанный в угол искусным матадором.
– Дарственная перед тобой, – равнодушно повела плечом Елена. – Все необходимые подписи на месте. Твоя в том числе. Не понимаю, зачем ты устраиваешь этот спектакль? И вообще твое поведение в последнее время многим кажется не джентльменским. Зачем ты показываешь своим знакомым диск, где я развлекаюсь с мальчиком? Мне, положим, все равно, но Кириллу это может не понравиться. Он юноша застенчивый, не привыкший к публичным скандалам. Поэтому у меня к тебе небольшая просьба, Аркадий, – собери все диски, которые ты успел раздать, и уничтожь их. А я в свою очередь обещаю никому не показывать фотографии, порочащие тебя.
– Какие еще фотографии?!
– Вот эти, – швырнула Елена на стол увесистую пачку. – Не торопись их рвать, у меня имеются копии. Надеюсь, они убедят тебя, что скандал не в твоих интересах. И еще, Аркадий, – тебе не следует появляться в моем доме. Я собираюсь поселить у себя Кирилла, мальчику нужен свежий воздух.
– Я тебя в тюрьме сгною, аферистка! – взревел Завадский, потрясая бумагами. – Вместе с твоим хахалем.
– Тоже аферистом, – вежливо подсказала мужу Елена Семеновна. – Всего хорошего, Аркадий. Тебе следует остыть и хорошенько подумать над своим будущим. Сдается мне, что оно окажется невеселым.
Завадский долго ловил воздух открытым ртом, глядя безумными глазами на дверь, за которой скрылась его супруга. В себя он пришел только после того, как почти залпом осушил бутылку с минералкой. Он ожидал от жены чего угодно, истерик, слез, попыток к примирению, но только не столь откровенно наглого демарша. Обретя потерянное равновесие, Аркадий вернулся к бумагам, принесенным Еленой. Фотографии он тут же порвал с отвращением и даже попытался сжечь их остатки в пепельнице, что едва не привело к пожару. Пришлось срочно вызывать секретаршу с графином воды, дабы избежать больших неприятностей.
Дарственную, точнее ее копию, Завадский изучал с особым тщанием, но ничего подозрительного в бумаге не заметил. Оригинал предусмотрительная Елена Семеновна оставила у себя, заявив, что с удовольствием предъявит его суду, если в этом возникнет необходимость. Аркадий Савельевич очень хорошо помнил, что ничего супруге не дарил, за исключением автомобиля и золотых украшений. А потому, делая звонок нотариусу, не сомневался в позитивном для себя ответе. Увы, действительность опровергла радужные надежды Завадского устами квалифицированного юриста. Тот не только подтвердил акт дарения, но даже назвал сумму, выплаченную Аркадием Савельевичем в качестве налога родному государству, не обошедшему вниманием щедрость благородного человека. Но самым страшным разочарованием Завадского стал брачный договор, составленный им много лет тому назад и с тех пор неоднократно читанный. Оказалось, что в случае развода Елене Семеновне Завадской отходит две трети всего нажитого в совместном браке имущества, включая акции любимого детища Аркадия Савельевича ЗАО «Осирис». Обманутый муж собрал целую кучу юристов, пытаясь разоблачить аферу, затеянную женой, но, увы, бумаги были оформлены с завидным тщанием и никаких оплошностей или неточностей крючкотворы в них не нашли.
– Ты о чем думал, Аркадий, когда подписывал брачный договор, – зло дохнул в сторону Завадского вызванный для консультации Верещагин. – Это же удавка на твоей шее.
– Не подписывал я его! – грохнул кулаком по служебному столу финансовый директор. – Что я, по-твоему, идиот?!
– Если судить по этим бумагам, то – да, – вздохнул Анатолий Викторович. – Ты вспомни, Аркадий. Ну, молодой был, влюбленный… Мало ли… Поддался на ласки жены. Охмурила она тебя, окрутила и подсунула договор.
– Не было этого, Анатолий, – почти простонал Завадский. – Все отходило мне. Я ведь хотел ее голой выставить за порог. И прежде чем нанять Смагина с его ребятами, тщательно проверил все бумаги. В том числе и брачный договор. С тех пор, между прочим, еще и года не прошло.
– Этого не может быть, Аркадий, – опешил Верещагин. – У твоей жены не хватило бы денег, чтобы совершить столь грандиозный подлог.
– У нее не хватило бы, – согласился Завадский. – Но ты забыл об инкубе и тех людях, которые за ним стоят. Их возможностей мы с тобой не знаем.
– Мне Страхов звонил только что, – задумчиво почесал подбородок вице-мэр. – Попеляева убили.
– Быть того не может! – ахнул Завадский. – Я же вчера виделся с ним.
– О твоем визите к Семену Александровичу следователь знает. К счастью для тебя, Попеляев был убит через четыре часа после вашей встречи и его в этот промежуток времени видели соседи. Он обычно гулял перед сном.
– Похвальная привычка, – вздохнул с облегчением Аркадий Савельевич.
– Страхов полагает, что это ритуальное убийство, – понизил голос Верещагин. – В деле фигурирует нож, очень похожий на орудия преступлений, совершенных в Дубосеково. Точно такими же ножами были убиты егерь Михеев и тракторист Сабуров.
– Инкуб не стесняется в средствах, – сделал вывод Завадский.
– Увы, следствие не может доказать причастность Кирилла Мартынова к этим убийствам. У молодого человека железное алиби. Он никуда не выезжал из города в течение последнего месяца. А в ночь убийства Попеляева он развлекался в клубе с твоей женой на глазах десятков людей.
– И что ты обо всем этом думаешь? – прямо спросил Аркадий.
– Боюсь, что с сектантами нам с тобой не совладать, – нахмурился Верещагин. – Нужны союзники.
– Кого ты имеешь в виду?
– Мокшина Петра Петровича.
– С какой стати вице-губернатор станет нам помогать? – развел руками Завадский. – Да он пальцем даром не пошевелит.
– А придется, – процедил сквозь зубы Верещагин. – Его любимого зятя Кобякова видели в ночь убийства возле дома Попеляева. Кроме того, Эдик встречался с Сабуровым за несколько часов до его смерти. Правда, вечером он покинул Дубосеково, но ведь мог и затаиться где-нибудь в кустах. Следователь Страхов всерьез подозревает нашего друга. А ведь Кобяков как раз сегодня вступил в новую должность.
– Какую должность?
– Начальника управления земельных ресурсов департамента имущественных и земельных отношений. Это тебе, Аркадий, не фунт изюму.
– А как же Дятлов?
– Видимо, его супруга сильно разочаровала Петра Петровича, и он сделал свой выбор в пользу зятя, – криво усмехнулся Верещагин. – Теперь ты понимаешь, чем для Мокшина может обернуться это назначение, если вдруг выяснится, что Кобяков убийца.
К вице-губернатору Анатолий Викторович Завадского не взял. Аркадий до того расстроился по поводу метаморфоз, произошедших с его бумагами, что вряд ли способен был оказать поддержку компаньону в столь важном разговоре. Мокшин считался очень крутым человеком, способным к тому же на быстрые и эффективные выпады в сторону своих недругов. Его влияние на главу области было столь велико, что многие предпочитали договариваться именно с Мокшиным, игнорируя умного, но не всегда твердого в разговорах с сильными мира сего Ильина. К тому же у Петра Петровича имелись большие связи в столице, как в политических, так и финансовых кругах. Такой человек в сложившихся обстоятельствах мог оказаться очень ценным союзником. К сожалению, Мокшин был человеком подозрительным от природы, а Верещагина он и вовсе недолюбливал, видя в нем конкурента в грядущей борьбе за власть. Дабы усилить свои позиции, Анатолий Викторович прихватил на встречу с видным губернским чиновником следователя Страхова, человека еще молодого, но уже успевшего приобрести заметный вес в правоохранительных структурах.
Мокшина удивил визит муниципала, что, однако, не помешало ему встретить гостей вежливым наклоном головы и широким взмахом руки, приглашающим садиться. Петр Петрович в губернских кругах слыл консерватором, и это проявлялось не только в его внешнем облике, но и в окружающей обстановке. Кроме тяжелого дубового стола, за которым восседал чугунной статуей сам хозяин, в обширном кабинете имелось всего несколько стульев и небольшой столик в углу у окна, заваленный свежими газетами. Секретарша поставила перед гостями две чашечки кофе и этим ограничилась.
– Ты, конечно, слышал Петр Петрович о смерти Брагинского? – начал с главного Верещагин.
На мясистом лице вице-губернатора появилась выражение не то огорчения, не то осуждения – в общем, Мокшин был в курсе подробностей нелепой смерти далеко не последнего в городе предпринимателя. Конечно, Валентин Васильевич, не к тому будь помянут, мог бы выбрать смерть поприличнее. Для видного бизнесмена смерть от укуса бешеного пса нетипична. Не бродяга же он, в конце концов, промышляющий на помойке.
– Это ваша вина, – упрекнул муниципала областной чиновник. – Развели, понимаешь, собак.
– На Брагинского напал волк, натренированный кем-то на убийство, – печально вздохнул Верещагин. – Причем смерть Валентина Васильевича стала первой в целой череде ритуальных убийств, совершенных на территории, как города, так и области.
– Ритуальных?! – удивился Мокшин до такой степени, что его заплывшие жирком маленькие глазки увеличились до почти нормальных размеров.
– Увы, – развел руками Страхов и выложил перед ошеломленным вице-губернатором нож с причудливой рукояткой. – Это орудие преступления. Точно такими же ножами убиты еще три человека. Изготовлены они в наше время, но в скифском стиле, весьма популярном две тысячи лет назад.
– Я бы не стал отнимать у тебя время, Петр Петрович, если бы не одно прискорбное обстоятельство, – вновь вступил в разговор Верещагин. – Дело в том, что под подозрение попал твой зять, начальник управления департамента имущества и земельных отношений, Эдуард Константинович Кобяков.
– Заместитель начальника, – машинально поправил Мокшин гостя.
– Но ведь приказ подписан губернатором, и Кобяков уже вступил в должность.
Удивление проступило на лице хозяина кабинета столь яркими красками, что Страхов с Верещагиным невольно переглянулись. Реакция Петра Петровича на новость, известную всему городу, показалась обоим более чем странной. Неужели столь важное назначение состоялось без согласования с видным, а главное заинтересованным в этом деле чиновником? Верещагин с изумлением наблюдал, как Мокшин глыбой поднимается из-за стола и покидает свой кабинет, тяжело печатая шаг толстыми негнущимися в коленях ногами.
– Прямо каменный гость, – не удержался от ехидной реплики Страхов.
Верещагина подобное сравнение позабавило, но он все-таки приложил палец к губам, призывая следователя к осторожности. Версии по поводу назначения Кобякова можно было строить разные, вплоть до самых фантастических. Но Анатолий Викторович остановился на самой выгодной для себя – кто-то явно копает против Мокшина, а потому и продвигает по карьерной лестнице его зятя, замешанного в неблаговидных делах. Падение Кобякова неизбежно ударит по авторитету Петра Петровича, не только пригревшего уголовного преступника, возможно опасного маньяка, но и вознесшего его на вершину власти.
Мокшин, покидавший кабинет разъяренным вепрем, вернулся к своим гостям смирным кабанчиком, из чего Верещагин заключил, что разговор с губернатором по поводу нового назначения зятя получился для него непростым. Петр Петрович потерпел одно из самых сокрушительных поражений в своей жизни и теперь мучительно пытался вновь обрести себя в предложенных жизнью и хитроумными врагами обстоятельствах. Верещагин воспользовался случаем и поспешил представить свое видение ситуации, сложившейся вокруг видного губернского деятеля.
– Я этого Эдика в порошок сотру, – зловеще прошипел Петр Петрович.
– У Кобякова появились очень влиятельные покровители, – продолжал спокойно Верещагин. – К сожалению, нам не удалось установить их имена. Речь, скорее всего, идет о религиозной секте, решившей обосноваться в наших местах. Эти люди устранили Брагинского, дабы через его наследника получить приличную долю в ЗАО «Осирис».
– Какого еще наследника? – рыкнул раненным зверем Мокшин.
– Кирилла Валентиновича Мартынова, – пояснил Верещагин. – Его матерью была известная в нашем городе целительница, некая Маргарита. Женщина с темным прошлым, убитая в поселке Дубосеково при весьма загадочных обстоятельствах. Ее могила стала местом паломничества многих людей, что, конечно, не может не вызывать разного рода слухов сомнительного свойства.
– А какое мне дело до какой-то Маргариты? – возмутился Мокшин.
– Ты извини, Петр Петрович, что я вмешиваюсь в твои семейные дела, но дело слишком серьезное, а его последствия могут быть губительными и для нас, и для тебя. Речь идет о могущественной организации, обладающей обширными связями, как в столице, так и в нашем городе. Эти негодяи не брезгуют ничем. Убийства, подделка документов, соблазнение чужих жен – вот чем они занимаются сейчас. А во что это выльется в конечном итоге, не знает никто. По городу ползут слухи, что Кирилл Мартынов не совсем человек. Начало слухам положил сам Брагинский, переживавший, видимо, перед смертью душевный кризис.
– Он что, чокнулся?
– Можно сказать и так, – поморщился Верещагин. – Валентин Васильевич утверждал в предсмертном послании, что его жена зачала своего сына то ли от демона, то ли даже от самого Люцифера.
– Издеваешься, Анатолий? – ласково улыбнулся гостю хозяин.
– Увы, Петр Петрович, все это слишком серьезно. Я тоже не верю в инкуба, но в данном случае куда важнее мнение на его счет твоей дочери Светланы и ее мужа Эдуарда. Эти двое уже угодили в сети сектантов, а следовательно, у последних появилась возможность шантажировать тебя.
– Меня?!
– Они вполне способны впутать Светлану в уголовно-наказуемые деяния, что уже случилось с твоим зятем и тем самым заставить тебя плясать под свою дудку.
– Это невозможно, – прохрипел Мокшин.
– Я знаю твою твердость, Петр Петрович, но ведь губернатор Ильин тоже не размазня. Тем не менее, он вопреки твоему мнению назначает Кобякова начальником управления. А ведь Эдуарду, между нами говоря, до этой должности еще расти и расти. Кто посоветовал губернатору возвысить человека, замешанного в уголовном преступлении? И главное, какие цели преследуют советчики? Не собираются ли они шантажировать не только тебя, но и оплошавшего губернатора?
– Что ты мне предлагаешь, Анатолий? – нахмурился Анатолий.
– Разобраться в этой мутной истории, Петр Петрович. Ты человек авторитетный в области и твоего слова будет вполне достаточно, чтобы приструнить расшалившихся сектантов и выдворить их области, пока они не натворили бед. А мы тебе поможем. В конце концов, это в наших общих интересах.
– Я подумаю, – подвел итог разговору хозяин.
Петр Петрович Мокшин считал себя человеком умным и проницательным. Опять же огромный опыт, приобретенный в коридорах власти за тридцать лет служения Отечеству, тоже так просто не спишешь со счетов. И вдруг такой обидный афронт. Мокшина обошли в деле, которое он уже считал решенным. А самое обидное, он даже не знал, с кого спрашивать за едва ли не самое глупое в жизни поражение. Верещагин намекал на нечистую силу, якобы появившуюся в городе, что Мокшин принял за насмешку. Анатолий Викторович бесспорно человек способный, но тем, что называется, и опасен. Таскать для муниципала каштаны из огня Петр Петрович не собирался. Сектанты, понимаешь! Скорее всего, солидным людям жаль делится капиталами с наследником Брагинского, каким-то мальчишкой, не достигшим еще восемнадцати лет. Вот они и наводят тень на плетень, пытаясь ввести в смущение влиятельного чиновника. Где они видели сектантов, способных бросить вызов государственной власти? Это же совсем без головы надо быть. Видите ли, Кирилл Мартынов соблазняет чужих жен. А Петр Мокшин не соблазняет? И что же он после этого инкуб? Бред собачий. Последние слова вице-губернатор произнес вслух, сильно озадачив шофера. Семен, ражий детина лет тридцати, выполнял при хозяине еще и роль охранника. Мокшин до того привык к нему, что порой не замечал его присутствия. Вот и сейчас он махнул в сторону водителя рукой и процедил сквозь зубы:
– К Ирине.
Ирина была женой помощника вице-губернатора, старательного и уже не молодого человека, не обделенного способностями, но лишенного едва ли не самого главного ресурса для карьерного роста – покровительства сильных мира сего. Зато Николай Васильевич Дятлов имел пробивную жену, хорошо понимавшую, чем именно можно заслужить расположение непосредственного начальника. Мокшин старания красивой молодой женщины оценил и снизошел для интрижки с нею. К сожалению, Петр Петрович увлекся, интрижка превратилась в роман, грозивший уважаемому человеку осложнениями. Любовь в пятидесяти пятилетнем возрасте, увы, не делает мужчину сильнее, зато очень быстро высасывает из него все соки. Одним словом, Петр Петрович испугался своего слишком глубокого чувства к женщине, а потому решил порвать с ней отношения. Должность начальника управления для Николая Дятлова должна была стать последним подарком честолюбивой красавице, слишком рьяно вцепившейся не только в сердце вице-губернатора, но и в его кошелек. Квартиру, предназначенную для интимных встреч, купил, конечно, Мокшин, но записана она была на имя его любовницы. К сожалению, Ирина не оценила щедрости партнера по развлечениям и завела речь о загородном особняке. Петр Петрович решил, что это уже слишком. Таких подарков он не делал не только случайным подругам, но и родной дочери, в которой, к слову, души не чаял.
Ирина уже знала о несчастливом для мужа повороте судьбы, а потому встретила любовника с большой прохладцей, равнодушно скользнув губами по его морщинистой щеке. Мокшин, ждавший громкого скандала по поводу брошенных на ветер слов, почувствовал облегчение и даже благодарность к женщине, не ставшей его строго судить за допущенный промах.
– Старому коню трудно соперничать с молодым жеребцом, – спокойно произнесла Ирина, присаживаясь в кресло напротив Петра Петровича.
Удар пришелся, что называется, под ложечку. Мокшин побагровел от обиды и нарастающего гнева. Ссоры между любовниками случались и прежде, но умненькая Ирина обычно не выходила за рамки дозволенного. Сегодня она почему-то решила, что может не церемонится с уважаемым человеком.
– Это, между прочим, не я сказала, а твоя дочь, в присутствии многих наших общих знакомых. Сказала мне прямо в глаза, а ее кобели стояли рядом и ухмылялись.
– Какие еще кобели? – нахмурился Мокшин.
– Я тебя умоляю, Петр! – взвизгнула Ирина. – Неужели ты не знаешь, что твоя дочь живет открыто с двумя мужчинами как последняя стерва.
– Ты тоже живешь с двумя мужчинами, но я же тебя не оскорбляю, – запыхтел от возмущения Мокшин.
– Но ты ведь не инкуб, надеюсь, ты не таскаешь своих потаскух на шабаш, и не танцуешь вместе с ними голым при луне на Лысой горе!
– Какая Лысая гора? – ошалело уставился на расходившуюся любовницу Петр Петрович.
Ирина была натуральной блондинкой с тонкими чертами лица и безупречной фигурой, лишь слегка раздавшейся к двадцати семи годами. Артистическое образование, полученное в юные годы, позволяло ей с достоинством вести себя в любой ситуации, даже самой драматической. Она с блеском могла сыграть кого угодно – оскорбленную похотливым сатиром девственность, гордую неприступность богини Дианы, благородную женщину, уступающую домогательствам самца, но Мокшин впервые сегодня увидел ее в роли фурии. И нашел, что в этой своей ипостаси она наиболее органична.
– Поразительная у нас власть, – всплеснула руками Ирина. – Весь город буквально гудит от слухов, полных жутких предчувствий. Люди млеют от ужаса, увидев черную собаку. А вице-губернатор, оказывается, не в курсе. Говорят, что Он то ли уже восстал из гроба, то ли вот-вот восстанет. Сотни людей дежурят на ее могиле. Ибо только Она, его избранница, способна пробудить в нем жизнь и мужскую силу.
– Кто такие он и она? – спросил потрясенный Мокшин.
– Откуда мне знать, – тряхнула густой гривой Ирина. – Спроси у своей дочери, это ведь Светка спит с инкубом, а не я.
– С каким еще инкубом?
– С Кириллом Мартыновым, писанным красавцем восемнадцати лет, на котором помещались все наши сановные бабы. Ты бы видел, что он вытворял с Ленкой Завадской, говорят, что ее муж Аркадий поседел после просмотра.
– Да какое мне дело до этого юного развратника и его потаскух, – взревел Мокшин.
– Удивил, Петр, – усмехнулась Ирина, не убоявшаяся царского гнева. – Так ведь это Кирилл сделал Кобякова начальником управления.
– То есть, как это сделал? Уговорил губернатора?
– Просто приказал, – пожала плечами Ирина. – Он сын непознаваемого Бога, а твой Ильин, если мне память не изменяет, пролетарского происхождения.
– Ты что, выпила сегодня? – мягко спросил зарапортовавшуюся подругу Петр Петрович. – Думай, о чем говоришь.
– Мне твоя Светка уши прожужжала об этом Кирилле, – обиделась Ирина. – Даже сатанинскую печать показывала на заднице. Якобы у Кобякова такая же. Соблазняла меня, переспать с нею.
– Ты в своем уме, Ирина?! – возопил потрясенный Мокшин. – Это же черт знает что.
– Так ведь она ведьма, Петр, что с нее теперь взять. А я, честно говоря, боюсь. Хотя и соблазн велик…
У Мокшина просто не достало сил для продолжения дурацкого разговора. Он покинул квартиру любовницы в полном смятении, чтобы не сказать больше. У Петра Петровича была почти полная уверенность, что Ирина либо сошла с ума, либо обкурилась. Садясь в машину, он спросил у Семена:
– Ты ничего странного за Ириной не примечал?
– Вроде нет, – пожал плечами водитель. – Попивает она, правда. Артистка, чего ж вы хотите, Петр Петрович.
– А наркотики?
– Разве что марихуану. Почудился мне как-то запашок в квартире.
– А со Светланой у нее какие отношения?
– Кто этих баб поймет, – вздохнул Семен. – То они воркуют меж собой как голубицы, а то друг другу в волосы готовы вцепиться. Не мое это дело, Петр Петрович, но я бы на вашем месте поговорил с дочерью. Болтают о ней всякое. Завела любовника, так молчи. А она его в семейную постель притащила.
– То есть, в каком смысле притащила?
– В прямом, – вздохнул Семен. – Живут они втроем, Петр Петрович. Конечно, нравы теперь свободные, и будь Эдуард Константинович видным шоуменом, так и черт с ними. А ведь он начальник управления. Власть! А власть просто обязана если не быть, то хотя бы казаться приличной.
Петра Петровича после слов Семена бросила в пот. Прав оказался Верещагин, будь он неладен, – копают. Против Мокшина копают! Против столпа, на котором держится государственная власть в области. Но какой, однако, размах интриги. Целую секту создали. Втянули в нее родных и близких вице-губернатору людей, изваляли их в грязи и явили миру. По поводу умственных способностей дочери Петр Петрович иллюзий не строил. Дура первостатейная. Но Эдуарда он всегда считал разумным и очень расчетливым человеком. Куда интересно его понесло? Неужели до такой степени обиделся на тестя, что решил отомстить ему самым гнусным образом? Но ведь это глупо! Через два-три года он получил бы управление, не это, так другое. Ведь вся жизнь у него впереди. А что теперь? Долго он просидит в своем кресле с подмоченной репутацией? Выкинут в два счета. И не, потому что в губернской администрации сплошные моралисты, а просто надо меру знать. Прав Семен – власть обязана казаться приличной. Странно, что простой водитель это понимает, а вот начальник управления – нет. Может, их просто поменять местами, для пользы дела. Собственная шутка показалась Петру Петровичу остроумной и на какое-то время вернула ему хорошее настроение.
– Домой? – спросил, не оборачиваясь, Семен.
– К дочери, – неожиданно даже для себя распорядился Мокшин.
Впрочем, очень скоро Петр Петрович сообразил, что принял единственно правильное в сложившихся обстоятельствах решение. Светке следовало вправить мозги, а Эдуарду указать его место. В конце концов, Мокшин не для того взял в свою семью нищего студента, чтобы тот строил против него козни. Интриган паршивый. Сегодня ты начальник управления, а завтра тебя в порошок сотрут, без помощи нечистой силы. Система, она, брат, пострашнее черта будет. И никакой инкуб ей не указ.
– Слышишь, Семен, ты ведь книжки читаешь. Кто такой инкуб?
– Демон в мужском обличье, вводящий людей в соблазн, – охотно откликнулся водитель. – А бывают еще демоны в женском обличье, их суккубами зовут. Сучками, по-нашему.