Дело о стройной тени Гарднер Эрл

— Прошу садиться. Приступаем к слушанию дела по обвинению Дженис Вайнрайт. Обвиняемая в Суде, присяжные присутствуют. Начинайте, господин прокурор.

— Вызываю лейтенанта Софию, офицера Управления полиции Лас-Вегаса, — объявил Раскин.

Лейтенант София принесла присягу, и Раскин спросил ее, делала ли обвиняемая какие-либо заявления после того, как была арестована в Лас-Вегасе, штат Невада.

— Да, делала.

— Добровольно?

— Да.

— Ей не угрожали?

— Нет.

— На нее оказывали давление?

— Нет, никакого давления, никаких обещаний, а также угроз. Ей сообщили о ее правах. Более того, ее адвокат рекомендовал ей не делать никаких заявлений.

— И все-таки она сделала заявление?

— Она сделала заявление лейтенанту Трэггу и мне.

— Очень хорошо. Вы можете сообщить Суду и присяжным, что она сказала? — спросил помощник прокурора.

— Вы хотите сделать какие-то заявления, господин защитник? — обратился судья Сеймур к Мейсону.

— Нет, Ваша Честь. Послушаем, что сказала обвиняемая.

— Продолжайте, — повернулся Раскин к свидетелю.

— Она сообщила, что ее хозяин, мистер Тейлман, велел ей не вскрывать писем от А. Б. Видала. Письмо от Видала пришло, она не вскрыла его, но позже заметила, что мистер Тейлман разорвал листок и бросил в корзину для бумаг. Она увидела это письмо, достала и сложила куски вместе. В письме содержалось требование под угрозой смерти отдать деньги. Она также заявила, что Тейлман послал ее купить чемодан. Чемодан она отдала Тейлману с одним ключом, а второй оставила у себя. Мистер Тейлман, очевидно, даже не подумал о втором ключе и не спросил о нем, он отнес чемодан к себе в кабинет на несколько минут и вскоре снова вынес его. Теперь чемодан весил уже около двадцати пяти — тридцати фунтов и был заперт. Тейлман велел ей отвезти чемодан в камеру хранения на вокзал и положить в секцию «FO82». Обвиняемая должна была отправить ключ от секции на имя А. Б. Видала, до востребования. В случае, если эта ячейка будет занята, она должна была воспользоваться любой из ближайших четырех слева от нее.

— Она рассказала, что сделала?

— Она сказала, что взяла чемодан, поймала такси и направилась к адвокату Перри Мейсону. Она сказала ему, что подозревает, что ее хозяина шантажируют и достала второй ключ от чемодана. Мистер Мейсон открыл чемодан в ее присутствии и в присутствии мисс Стрит. Чемодан был набит двадцатидолларовыми купюрами. Несколько минут они записывали номера на диктофон и магнитофон, затем закрыли и заперли чемодан, ключ мистер Мейсон оставил у себя. Обвиняемая вместе с Деллой Стрит отправилась в камеры хранения, положила чемодан в ячейку, и Делла Стрит сама отправила письмо с ключом А. Б. Видалу. После этого обвиняемая вернулась в контору, и сразу после обеденного перерыва мистер Тейлман сказал, что идет домой. Немного позднее он позвонил и сообщил, что в контору не вернется. Обвиняемая также сказала, что это был последний раз, когда она видела мистера Тейлмана живым. Утром четвертого числа, в восемь сорок, она позвонила мистеру Мейсону и рассказала, что в конторе была полиция и расспрашивала о мистере Тейлмане, поскольку его жена заявила об исчезновении мужа. Мистер Мейсон велел ей не лгать полиции, но и не рассказывать слишком много, только отвечать на вопросы. Она сказала, что сразу после разговора с мистером Мейсоном ей позвонил мистер Тейлман.

— Извините, — перебил свидетельницу Раскин. — Давайте уточним. Обвиняемая сказала, что мистер Тейлман позвонил ей по телефону?

— Да.

— В какое время?

— Сразу после ее разговора с мистером Мейсоном — примерно без двадцати девять.

— Что же сказал ей мистер Тейлман?

— Мистер Тейлман велел ей взять в сейфе двести пятьдесят долларов, купить билет на вечерний самолет в Лас-Вегас и встретить там в двадцать три двадцать поезд из Лос-Анджелеса, которым должна приехать его первая жена, Карлотта Тейлман. Обвиняемая должна была отправить мистеру Тейлману телеграмму и сообщить, где они остановились, а затем находиться в обществе Карлотты Тейлман до тех пор, пока не получит новые инструкции. Обвиняемая также сообщила, что мистер Тейлман, по его словам, хотел заключить сделку со своей бывшей женой — либо купить ее акции, либо получить право распоряжаться ими от ее имени.

— Это все?

— Да. Можно сказать, да.

— Защита может приступать к перекрестному допросу свидетеля, — объявил Раскин.

Мейсон со скучающим видом посмотрел на часы.

— У меня нет вопросов, — сообщил он.

— Очень хорошо, — согласился Раскин. — А теперь, поскольку я не могу просить адвоката давать показания по делу, в котором он является защитником обвиняемой, я сообщу, что мистер Мейсон и его секретарь мисс Стрит записали номера некоторых банкнот, которые обвиняемая принесла в контору мистера Мейсона в чемодане. Им были вручены повестки, предписывающие представить Большому Жюри эти записи. Диктофонная и магнитофонная записи представлены. Я сообщаю, что у нас имеется список номеров двадцатидолларовых купюр. Заверяю адвоката, что это тонный список, и прошу его согласия приобщить список к вещественным доказательствам.

— Мы понимаем ситуацию и благодарим за любезность, — ответил Мейсон. — Если обвинение гарантирует, что список точно соответствует нашим записям, представленным Большому Жюри, мы не возражаем.

— Я это свидетельствую, — заявил Раскин.

— Список может быть приобщен к вещественным доказательствам, — согласился Мейсон.

— Пригласите вашего следующего свидетеля, господин прокурор, — сказал судья Сеймур.

— Вызываю Дадли Робертса! — провозгласил Раскин, не скрывая триумфальной радости.

Мистера Робертса привели к присяге.

— Где вы проживаете? — спросил Раскин.

— Лас-Вегас, штат Невада.

— Вы знакомы с Перри Мейсоном?

— Да.

— А с его секретаршей, Деллой Стрит? Я попрошу мисс Стрит встать.

Делла Стрит встала.

— Да, я знаю обоих, — подтвердил Робертс.

— Когда вы впервые увидели их?

— В среду, четвертого числа.

— Где?

— В Лас-Вегасе. Они сели ко мне в машину.

— А теперь, — с триумфом провозгласил Раскин, — я покажу вам двадцатидолларовую купюру с номером «G78342831A» и спрошу, видели ли вы ее раньше?

— Видел. На ней в уголке мои инициалы.

— Где вы взяли эту купюру?

— Мне дал ее мистер Мейсон в уплату за проезд, — ответил Робертс.

— Приступайте к допросу, — повернулся Раскин и Мейсону.

Мейсон встал, подошел и свидетелю и долго его рассматривал.

— Мистер Робертс, — начал он, — сколько раз я ездил с вами четвертого вечером, после того как мы с мисс Стрит отправились в аэропорт?

— Вы с мисс Стрит доехали со мной от казино до полицейского участка. Сначала вы хотели ехать в аэропорт, потом передумали и решили поехать к полицейскому участку.

— Вот именно. Когда я был вашим пассажиром в следующий раз?

— Мы подождали возле участка, взяли там женщину, и, когда полицейские попытались нас остановить, вы велели мне ехать быстрей.

— Куда мы направились?

— Вы велели остановиться у первого же отеля, где будут свободные места.

— И просил подождать?

— Да.

— И вы стали ждать?

— Я позвонил.

— Кому?

— Я позвонил в полицию и сообщил, что человек, которого они пытались остановить, велел мне ехать в этот отель и теперь находится там. Я живу в Лас-Вегасе и не собираюсь ссориться с полицией.

— Поэтому вы решили сообщить, где я нахожусь?

— Я решил, что так будет лучше.

— И что же было дальше?

— Приехала полицейская машина и отвезла вас обоих в аэропорт.

— А что сделали вы?

— Я отвез женщину, которая была с вами, обратно в казино.

— Я оплатил вам поездку, не так ли?

— Так.

— Разве вы не помните, что я платил серебряными долларами? Я еще спросил, не возражаете ли вы против серебряных долларов, а вы ответили, что возражаете только против долговых расписок.

— Точно. Но это было, когда вы ехали и полицейскому участку. А когда я вез вас из аэропорта на вокзал, вы дали мне двадцатидолларовую купюру.

— Когда же вы узнали, что я дал вам именно эту купюру?

— На следующий день полиция попросила меня проверить выручку за предыдущий день, и точно — в ней оказалась эта двадцатидолларовая бумажка, та самая, которую они искали.

— Ее определили по номеру?

— Да.

— Но вы не посмотрели на номер купюры, которую я вам дал?

— Это должна быть она.

— Что вы имеете в виду?

— Это была двадцатидолларовая бумажка.

— Что в ней было особенного, почему вы могли ее запомнить?

— Я помню, что получил ее от вас.

— Но как вы отличаете ее от всех прочих двадцатидолларовых купюр?

— На следующее утро у меня была только одна.

— Вы хотите сказать, что я был единственным, кто в тот вечер дал вам двадцатидолларовую купюру?

— Вот именно.

— Подумайте хорошенько, может, еще кто-нибудь дал вам такую же бумажку?

— Нет. Она была одна.

— Теперь давайте уточним. Когда я расплатился с вами двадцатидолларовой купюрой, вы не обратили на нее особого внимания.

— Как бы не так! Это были двадцать долларов, и вы не взяли сдачу. Когда пассажир не берет сдачу с двадцати долларов, я такое не забываю.

— Я говорю не про это, — сказал Мейсон, — меня интересует другое: вы не посмотрели на номер купюры, когда я вам ее дал?

— Нет, на номер я не глядел, просто сунул в карман.

— Так откуда же вы знаете, что я дал вам именно эту купюру?

— Потому что на следующее утро, когда полиция попросила меня проверить, это была единственная двадцатидолларовая бумажка у меня в кармане.

— Второй раз, — сказал Мейсон, — я платил серебряными долларами.

— Ну да. Об этом никто не спорит. Вы поехали к полицейскому участку. Сначала в аэропорт, а потом передумали и сказали, чтобы я вез вас к участку. Дали мне серебряные доллары и велели подождать. Потом из участка вышла женщина, вот эта. — Свидетель указал на Карлотту Тейлман. — Она сначала подумала, что машина свободна. Вы посадили ее в машину и велели мне ехать быстрее. Полицейский подбежал и попытался остановить машину, но вы велели ехать.

— И что же вы сделали?

— Ехал, пока вы не велели остановиться у отеля, где были свободные места. Вы все прошли туда, а я отправился звонить в полицию.

— И в результате этого звонка к отелю подъехала полицейская машина?

— Наверно. Они забрали вас и сказали, что сами отвезут вас в аэропорт.

— Значит, двадцать долларов вы получили за первую нашу поездку?

— Я вам все время об этом твержу.

— И это были единственные двадцать долларов в вашем кармане на следующее утро?

— Ну да!

— А теперь хорошенько подумайте. Не тратили ли вы деньги вечером четвертого?

— Нет, — покачал головой Робертс.

— Вспомните как следует, — настаивал Мейсон.

— Я… я хорошо поужинал. Вечер оказался удачным, и я решил, что могу позволить себе хороший бифштекс. Заплатил, по-моему, десятидолларовой бумажкой.

— Что вы сделали, когда я уехал в аэропорт?

— Я стоял у отеля, там была эта дама, которую вы привезли от полицейского участка. Она хотела, чтобы я отвез ее в казино, и я отвез.

— Она заплатила?

— Конечно, у меня же такси.

— Как она вам заплатила?

— Деньгами, — сердито ответил шофер.

— Она дала вам нужную сумму, или вам пришлось давать ей сдачу?

— Она дала… Я не помню. Может, и всю сумму. Кажется, она дала долларовые бумажки. Не помню.

— Не могла ли она дать вам двадцатидолларовую банкноту?

— Я же сказал: у меня в кармане была только одна двадцатидолларовая бумажка. Я помню, что вы дали мне двадцать долларов, На следующее утро полиция попросила меня посмотреть по карманам, нет ли там двадцатидолларовых бумажек, и дать их номера. У меня оказалось двадцать долларов, я дал им номер, они попросили меня написать на банкноте мои инициалы, забрали ее и дали вместо нее две по десять.

— Если женщина из отеля, кстати, ее зовут миссис Карлотта Тейлман, дала вам двадцатидолларовую купюру, когда вы везли ее в казино, и вы дали ей сдачи, то вы могли заплатить этой купюрой за свой бифштекс, не так ли?

— Конечно, так. А если бы Рокфеллер подарил мне миллион долларов, я был бы миллионером.

В зале раздался смех.

— Это не повод для веселья, — постучал карандашом по столу судья Сеймур.

— Прошу Суд проявить снисхождение, — сказал Мейсон. — Я полагаю, с точки зрения этики адвокат не должен давать показания в качестве свидетеля по делу, а если будет вынужден, то не должен выступать перед присяжными. Я хотел бы избежать этого и пытаюсь прояснить ситуацию с помощью детального допроса.

— Продолжайте, мистер Мейсон, — кивнул судья Сеймур. — Суд понимает ваше положение.

— Я хотел бы получить ответ на свой вопрос, — сказал Мейсон. — Если ваша пассажирка дала вам двадцатидолларовую бумажку, могли ли вы заплатить ею за бифштекс?

— Нет, не думаю.

— Вы считаете, что это невозможно?

— Да, я считаю, что невозможно. Она не давала мне двадцатидолларовой бумажки. На следующее утро это были единственные двадцать долларов.

— Может, на следующее утро это и были единственные двадцать долларов, но вы ведь не можете поклясться, что не потратили двадцатидолларовую купюру, когда платили за бифштекс?

— Не думаю, что я это сделал.

— Вы можете поклясться?

— Поклясться не могу. Но думаю, что не тратил. Я в этом уверен.

— Это все, — объявил Мейсон.

— Если вы уверены, то можете поклясться, — вкрадчиво сказал Раскин, — не так ли, мистер Робертс?

— Вношу протест, — вмешался Мейсон. — Это наводящий вопрос.

— Вопрос действительно наводящий, — признал судья Сеймур.

— Но это же свидетель с нашей стороны, — возразил Раскин.

— Не имеет значения. Вы не должны вкладывать свои слова в его уста.

— Сформулирую вопрос по другому. Она дала вам двадцатидолларовую купюру, а вы ей — сдачу?

— Нет, не думаю.

— Вы уверены?

— Да, уверен.

— У меня все, — сказал Раскин.

— Вы можете поклясться, что не давала? — улыбнулся Мейсон.

— Ну хорошо! — крикнул свидетель. — Клянусь, что не давала!

— Только что вы сказали, что не можете поклясться. Вы передумали? Почему? Не потому ли, что так хочет прокурор?

— Протестую! — закричал Раскин. — Так нельзя вести допрос!

— Протест отклоняется, — сказал судья Сеймур. — Отвечайте, мистер Робертс.

— Я готов поклясться, потому что она не давала мне двадцать долларов. Чем больше я об этом думаю, тем больше уверен.

Раскин ухмыльнулся, глядя на Мейсона.

— Вы думаете об этом с четвертого числа? — спросил Мейсон.

— Ну да, время от времени.

— И несколько минут назад вы не захотели поклясться…

— А теперь готов!

— Потому что я вас рассердил?

— Просто клянусь.

— У меня все, — объявил Мейсон.

— Вызываю Луизу Пикенс, — объявил Раскин.

Луиза Пикенс оказалась молодой, привлекательной женщиной, излучающей приветливость и добродушие. Как только она принесла присягу и улыбнулась присяжным, те заулыбались в ответ.

— Чем вы занимаетесь? — начал Раскин.

— Я работаю в полиции.

— Знакомы ли вы с текстом письма, которое миссис Тейлман нашла в кармане своего мужа?

— Да.

— Вы пытались составить такое же?

— Да.

— И что же?

— Я купила «Лос-Анджелес Таймс» и «Лос-Анджелес Экзаминер» за вторник, третьего числа, и обнаружила, что письмо можно составить из заголовков этих газет.

— Вы составили такое письмо?

— Да.

— Оно при вас?

— Да.

— Могу я взглянуть на него?

— Извините, — вмешался Мейсон. — Это не относится и делу. То, что письмо могло быть составлено таким образом, ни в коем случае не является уликой против обвиняемой.

— Я намерен доказать обратное, — ответил Раскин.

— Я думаю, что должен это разрешить, — сказал судья Сеймур. — Это входит в сферу деятельности обвинения. Конечно, присяжные понимают, что оно не обязательно было составлено именно таким образом. Возражение отклоняется.

Луиза Пикенс достала письмо.

— Прошу приобщить его к делу в качестве вещественного доказательства, — сказал Раскин.

— Прошу отметить, что защита вносит протест, — отозвался Мейсон.

— Протест защиты отклоняется, — сказал судья Сеймур. — Письмо будет приобщено к делу.

— Перекрестный допрос, пожалуйста, — повернулся Раскин к Мейсону.

— У меня нет вопросов, — отозвался тот.

Раскин взглянул на часы и пошептался с окружным прокурором Гамильтоном Бергером. Потом он обратился к судье:

— Вы позволите нам посовещаться?

Судья Сеймур утвердительно кивнул.

Раскин и Гамильтон Бергер долго шептались, время от времени поглядывая на часы.

Наконец Бергер встал.

— Обвинение уже почти закончило свое выступление, но мы хотели бы еще кое-что обсудить. Не могли бы мы попросить Суд объявить перерыв до двух часов?

Судья Сеймур покачал головой:

— Еще нет одиннадцати, господа. У нас множество нерассмотренных дел. Суды и так стали начинать работу на полчаса раньше, чтобы побольше успеть, и я считаю, что мы не можем откладывать это дело. Предлагаю вызвать еще одного свидетеля.

Бергер и Раскин снова зашептались. Потом Бергер объявил:

— Вызывается Вилбур Кенней.

Когда Вилбур Кенней вышел вперед и поднял руку, чтобы принести присягу, Дженис Вайнрайт шепнула Перри Мейсону:

— Этот человек продает газеты на углу возле нашего офиса.

— Чем вы занимаетесь? — спросил свидетеля окружной прокурор Гамильтон Бергер.

— Я торгую газетами и журналами. У меня собственный киоск.

— Вы знакомы с обвиняемой?