Краткая история тьмы Веркин Эдуард
– Я думал, вы работаете в лицее, – сказал Зимин и сел в кресло.
– В лицее? С какой стати? Нет, конечно, я не работаю в лицее. У меня мама в лицее работает. А с чего вы решили, что я учитель?
– У вас голос гнусный, – признался Зимин.
– Да? Не знал. Впрочем, вполне может быть.
– Да… Знаете, я… Никогда не встречался с людьми вашей профессии. Забавно. Чем обязан?
Евсеев промолчал. Опять загромыхало, и, наверное, минуту почти ничего нельзя было услышать.
– Вы что, хотите меня завербовать? – спросил Зимин.
Евсеев расхохотался. Искренне так, от души.
– Чушь какая, – сказал он. – Завербовать… Эх, маэстро, вербуют совсем по-другому. К тому же… Вас ведь, Зимин, не завербовать. Ну, то есть можно, конечно, но возни много, эффекта мало. Приличных людей вербовать сложно и неблагодарно, так что, Зимин, не обольщайтесь особо, Кимом Филби вам не стать.
– А я уж думал, – Зимин вздохнул. – Такая уютненькая резидентура где-нибудь на Рио-Гранде. Или это… готов развалить изнутри союз японских писателей. Хоть завтра. Как?
– Подумаем, – кивнул Евсеев. – Насчет японских писателей. Впрочем, я здесь выступаю… ну, как частное лицо.
– Как частное лицо… Непонятно все-таки, зачем? Частное лицо, но с удостоверением…
– Удостоверение у нас завсегда. Ладно, мы отвлеклись. Дело в том, что я кое-что обнаружил. Я вкратце, хорошо?
– Можно и не вкратце. Там, – Зимин указал пальцем вверх, – там, кажется, дождь собирается, спешить некуда.
– Все равно, лучше вкратце. Дело в том, что в последнее время я кое-что заметил.
Евсеев сделал паузу.
– Кое-что странное.
Зимин закашлялся, смеяться ему не хотелось, но Евсеев все равно услышал.
– А что смешного? – спросил он.
– Да так. Я просто слово «странное» в последние дни слышал чаще остальных.
– И это вам не кажется странным? – улыбнулся Евсеев.
– Не знаю. Я никогда в эту сторону не размышлял..
– Знаете, Зимин, впервые я задумался, прочитав ваши книги…
Зимин застонал.
– Вы хоть не начинайте, – попросил он. – Знаете, Евсеев, я с ума сойду скоро…
Зимин замолчал. Потому что по коридорам поплыл протяжный печальный звук, точно лопнула струна.
– Что это? – испуганно спросил Зимин.
– Не знаю, – Евсеев понюхал воздух. – Необычный звук. Наверное, трубы свистят. Очень похоже.
– Трубы?
Евсеев пожал плечами, сунул руку под пиджак, чем-то щелкнул.
– «Беретта», – пояснил он. – На всякий случай, мало ли.
– В библиотеку с пистолетом? – удивился Зимин.
– Ну да. В наши дни… К тому же мне всегда казалось, что библиотека место довольно инфернальное.
– От беса отбиться «береттой»? – ухмыльнулся Зимин.
Евсеев негромко похлопал в ладоши.
– Почему я бездарен, а? – спросил он с печалью. – Всё-таки писатели, художники… Это не наш клиент. А я устал, знаете ли, от барыг, хочется…
Евсеев пошевелил пальцами в воздухе, молния ударила в крышу, грохнуло прямо над ними, зазвенели стекла. Гроза пришла.
– Хочется настоящего, – закончил мысль Евсеев. – Ну, как у Жюля Верна, помните? Робур Завоеватель на своей крылатой машине пронзает пространство и карает негодяев и угнетателей магнетическими разрядами. Или Сайрус Смит на таинственном острове. А то все, знаете ли, какие-то расхитители, лес воруют, бюджеты пилят. И конца этому и края… К тому же…
Евсеев замолчал.
– Впрочем, мы все время отвлекаемся, вернусь к сути. В последние два года я занимаюсь в некотором роде информационной безопасностью. Анализ информационных потоков, на основе… не суть. Одним словом, я работал с онлайн-играми.
– Контора интересуется онлайн-играми?
– Она всем интересуется. А онлайн-игры… Это весьма сложная система мониторинга и управления…
Зимин зевнул.
– Понятно, – замялся Евсеев. – Излагаю проще. С помощью игр довольно легко собирать информацию о настроениях масс. А еще… Я наткнулся на победителя.
Зимин тоже вытянул ноги.
Евсеев достал из кармана блокнот.
– Вы, Виктор, за три последние года вступали в восемь онлайн-игр, в каждой из которых стремительно добились успеха.
Зимин слушал.
– Семь игр вы безвременно забросили. Я даже знаю почему. Неинтересно стало. Слишком легко. Восьмую, то есть «Пиратский берег», пока нет. За это надо сказать спасибо мне.
Евсеев подул в ладоши.
– В последние полгода вы, Виктор Валентинович, играете против трех системных операторов и вычислительного комплекса «Август». Слыхали про такой?
Зимин кивнул.
– В конце концов это стало настолько заметно, что мне пришлось немного… – Евсеев усмехнулся. – Подправить, так сказать, статистику. Ваше фиаско у Солт-Ривер это наши старания. Мои администраторы немного подогнули код и поработали с компаниями – и вуаля. Вам понравилось?
– Пожалуй. Скажем так – я испытал некоторое раздражение. Все-таки полгода… А зачем?
– Я же говорю, вы победитель. Не стратег, не эконом, не тактик – победитель. Это есть и в ваших книгах, я специально ознакомился. И вы меня заинтересовали. Можно эксперимент?
Зимин промолчал.
– Ничего страшного, никаких русских рулеток и прочих афтар выпей яду. Абсолютная безопасность.
Евсеев погрузил руку в пространство левого внутреннего кармана и достал игральные кости. Серебряные, с мелкими изумрудами точек.
– Согласен, пошловато, – кивнул он. – Но что поделать… Вот смотрите.
Он заключил кости в ладони и принялся трясти. Зимин слышал, как серебряные кубики позвякивают внутри рук, видел, как Евсеев что-то шепчет, то ли «шишел-мышел», то ли заговор. Евсеев встряхнул руки и выбросил кости на столик между креслами.
Кости запрыгали по стеклу, ударились о графин, отскочили, замерли.
– Один и три, – сказал Евсеев. – Примерно как всегда. Несколько хуже, обычно мой средний уровень пять. Пять из двенадцати – потолок обычного среднего человека. Конечно, программные комплексы позволяют определить потенциал более точно, но и старые методы достаточно действенны. Кости – древнейший тест на победителя, кстати. Как это работает – непонятно, но работает. Собственно, человечество до конца не понимает, как работает двигатель внутреннего сгорания – и ничего, до Луны уже долетели.
– А что означает пять? – спросил Зимин.
– Означает, что его уровень воздействия на реальность далек, скажем так, от терминальной стадии. Такой человек практически не может изменить суть событий, не разрушив себя, и нашей организации он малоинтересен. А теперь попробуйте вы. Киньте кости.
Зимин взял кости, подышал на них, положил на стол.
Евсеев сказал:
– Кстати, есть люди, которые выбрасывают двенадцать из двенадцати восемь раз подряд. Я их, разумеется, не видел, но по некоторым свидетельствам Наполеон, к примеру, был очень удачлив в азартных играх.
– Я, значит, Наполеон? – усмехнулся Зимин. – Интересно. И как мне с этим…
– Нет-нет, – перебил Евсеев. – Совсем необязательно. Наполеон – это один из возможных путей, и не самый, надо признаться, интересный. Хотя, собственно, судя по «Пиратскому берегу», вы были бы неплохим императором. Но меня интересует…
– Все-таки вас? – перебил Зимин. – Вас лично?
Евсеев кивнул.
– Видите ли, – сказал он. – Я позволил себе… скажем так, не ставить начальство в абсолютную известность относительно вас. Обычная проверка писателя…
– Проверка писателя?
Евсеев улыбнулся.
– Увы, такова данность. Проверяем-с. На предмет опасности для устоев.
– Чем талантливей – тем опасней? – спросил Зимин.
– Немного не так, – Евсеев продолжал лукаво улыбаться. – То есть совсем не так, знаете ли, это вульгарные представления, примитивные. Талантливых в нашем мире – не пересолить, нас интересует другое. Не талант, нет, талант явление в чем-то заурядное. Гораздо более интересна способность воздействовать на… Вот вы про точки бифуркации слышали?
– В общих чертах, – ответил Зимин. – Что-то из физики, кажется?
– В широком смысле этого слова. Видите ли, некоторые так называемые творческие личности предчувствуют эти точки и при желании могут на них воздействовать. Тем самым изменяя философию, историю и даже более глубокие материи. Поэтому наша задача предостерегать этих личностей от необдуманного шага…
– Ловцы во ржи, значит? – осведомился Зимин едко.
– Ну, если выражаться языком поэзии. Понимаете, человек может быть полным графоманом, но поразительно чувствовать время. Человек может быть удивительной бездарью, но при этом знать чаяния и стремления… Попробуйте – киньте кости.
Зимин вдруг заметил, что он собрал кости со стола и сжал в ладони.
– Успею. Вы же сами сказали – у нас вся ночь впереди. Просто я не ожидал, что у нас получится столь интересный разговор. Разговор в грозу…
Молнии продолжали сверкать, гроза запуталась в телевизионных мачтах города и теперь висела над ним, проливая на землю электричество. В месте удара молнии образуются длинные гвозди из небесного железа, если их найти и построить с помощью этих гвоздей дом, то будет в доме счастье. Или даже если один гвоздь вбить в конек, то тоже со счастьем будешь не обижен. Зимин подумал, что неплохо бы прикупить миноискатель и с утра выйти в поле, поискать счастья-то.
– И все-таки давайте вернемся ко мне, – попросил Зимин. – Там что-то про Наполеона было?
– Киньте кости, – кивнул Евсеев.
– А если выпадет двенадцать? Что делать мне? И вам?
– Ничего. То есть я пока не знаю. Давайте все-таки попробуем. Кости.
– Хорошо. Только…
Зимин зевнул.
– Бред? – спросил Евсеев. – Вы считаете это бредом?
– Ага, – Зимин вдруг почувствовал, что хочет спать. – То есть во всем этом есть разумные моменты. Что касается «Пиратского берега»… Я с десяти лет тренировался, вот и побеждаю. Так что, пожалуй, бредовые моменты в этом есть. Мне казалось… Одним словом, тут есть над чем поразмышлять, – сказал Зимин и с тоской понял, что поспать у него вряд ли получится. Разве что устроиться на диванчике в отделе медицины, под пластиковым скелетом, и увидеть сны про и чесотку и аппендицит.
– Вполне может быть, вы и правы, – неожиданно согласился Евсеев. – Но вы сами… Тоже человек довольно бредовый. Склонный к безумию. Иначе почему вы спрятались в туалете?
– А вы сами где спрятались?
– Я нигде не прятался, я прошел по удостоверению. Не хотите спуститься вниз?
– Зачем? – насторожился Зимин.
– Не знаю, – пожал плечами Евсеев. – Все равно до утра сидеть. Посмотрим, что там. Вдруг библиотека Ивана Грозного? Кстати, тут в библиотеке прекрасный этнографический зал. Кости кинуть не хотите?
Зимин почувствовал, что кости согрелись, тепло из рук проникло в серебро, он сложил ладони шаром и принялся трясти кубики. Он тряс их на разный манер – и так и сяк, точно маракасы, но почему-то никак не собирался их кинуть.
Евсеев поднялся из кресла. Он оказался гораздо выше, чем представлялось Зимину, настоящий богатырь. А вовсе не низкорослый, кривоногий, закомплексованный и прыщеватый, как представлялось раньше, Зимин снова подумал, что перестал разбираться в людях.
Евсеев сказал с печалью:
– Я всегда был лучше приспособлен к математике, хотя меня и тянуло к литературе. К истории, к музыке. Но я в этом совсем ничего не понимал. Знаете, это все равно что быть влюбленным в живопись и при этом быть слепым от рождения. Впрочем, отвлекся. Я хотел подойти после встречи с читателями, однако свет вырубили, пришлось разбираться… Тем не менее все это весьма кстати получилось, вы не находите?
– Не знаю… Посмотрим. Сейчас кости только кину. Раз, два, три, елочка зажгись.
Зимин вытянул ладонь над стеклом и разжал пальцы.
Кости упали, отскочили, стукнулись друг о друга и снова вернулись на стол и замерли.
– Так, – поморщился Евсеев. – Так-так…
– И что это означает? – поинтересовался Зимин.
Кости встали на ребра. Друг напротив друга.
– Трудно сказать, – Евсеев почесал подбородок. – Если честно, я такого никогда не видел.
Он ткнул кость, она упала на стол. Другая тоже. Евсеев взял кости, посмотрел, выбросил на стол. Кости исправно показали «три», Евсеев хмыкнул.
– Может, еще попробуете? – предложил он.
Зимин согласился. Ему стало интересно. В кости он не играл, и выпавший результат его заинтересовал, он взял кубики, хорошенько их потряс и выпустил на стол еще раз.
И во второй раз кости, отпрыгав положенное количество, встали на грани.
– Это шутка? – спросил Зимин. – Вы что-то сделали с кубиками?
– Нет… – Евсеев ошарашенно помотал головой. – Ничего я не делал… Как это вообще сделать?
– Ну, вы-то можете.
Зимин взял кубики. Кубики как кубики, совсем обычные, ну, только из серебра, ну, только с изумрудами.
– Конечно, не определить, – он задумчиво оглядел на кубики. – Вы, Евсеев, весельчак.
– Клянусь! – Евсеев заволновался. – Я вам клянусь, я к этому никакого… Ну, вы дома попробуйте, если хотите!
Правдиво, подумал Зимин. Или актер хороший, или на самом деле. Хотя человек такой профессии наверняка прекрасный актер.
– Попробую, попробую. Ну-ка…
Зимин размахнулся и швырнул кости подальше. Они прогремели по полу, ударились об стену, выскочили на лестницу и запрыгали по ступенькам.
– Широко, – кивнул Евсеев. – Давайте искать.
Зимин поспешил к лестнице, Евсеев за ним.
Лестница была старинная, железная, с широкими гулкими ступенями, ковров на ней не лежало уже лет сто, и теперь ступени стерлись и поблескивали, Зимин направился в правый рукав лестницы, Евсеев в левый.
Зимин почти сразу нашел кубики – их трудно было не заметить, они блестели лунным электрическим светом на фоне темной лестницы. Зимин наклонился, протянул руку и тут же ее отдернул.
Потому что увидел – кубики не лежали на ступенях, кубики висели над ними. На одинаковом уровне, примерно в трех сантиметрах от металла. Висели.
– Нашли? – спросил Евсеев.
– Да. Вроде бы…
Он смотрел на висящие кубики и не понимал. Пытался как-то это объяснить. Конечно, кости были не простые, Евсеев запихал в них что-то, то ли магнит, то ли намагниченную ртуть. И вероятно, эта ртуть вошла в какое-то взаимодействие с грозовым электричеством, в результате чего она теперь отражалась от железных ступеней лестницы. Благодаря чему кости и висели.
Кубики продолжали висеть.
Зимин протер глаза. На всякий случай, чтобы окончательно исключить возможность оптического эффекта.
Нет, все так и было.
– Что там? – спросил Евсеев. – Опять на ребра встали?
– Да…
Кубики висели над ступенями, нарушая все физические законы. Зимин попробовал вспомнить. Кажется, сие было возможно только при сверхнизких температурах. Или со сверхпроводниками. Одним словом, на лестнице областной библиотеки для детей и юношества игральные кости, пусть хоть и из серебра с изумрудами, висеть не могли никак.
– Я же говорил, – сказал Евсеев издали. – Все так и есть. Феномен.
Не видит, понял Зимин. Если бы видел…
Наверное, заинтересовался бы еще больше.
– И что дальше? – осторожно поинтересовался Зимин.
Он протянул палец к кубику.
Из острой грани выскочила острая белая молния, она клюнула Зимина между пальцев, причем достаточно болезненно, Зимин почувствовал, как электричество воткнулось в руку и пробежало практически до локтя. Он едва не вскрикнул, сжал зубы. Сам кубик упал на лестницу, а за ним упал и другой.
– Так что же дальше? – спросил Зимин.
– Пока не знаю, пока я в эту сторону не думал. Но мне кажется, нам стоит поддерживать отношения.
– Вы считаете?
Зимин взял кубики. Они были совершенно ледяными, точно их на секунду погрузили в жидкий азот. И тяжелыми.
– Безусловно, – кивнул Евсеев. – Кто знает, как все обернется. А потом…
Евсеев поглядел в потолок.
– А потом, мне кажется, что скоро что-то случится. Погода с каждым днем все хуже и хуже. Штормовое предупреждение, однако.
Дневник 3
Здравствуй, дорогой дневник!
А мы не умерли, так получилось, это удивительно.
Не убили друг друга арматурой, не сожрали, озверев от голода, не задохнулись, не перевешались от отчаянья, все, как ни странно, обошлось почти без потерь.
Даже Клык не умер. Остался жив, мы отнесли его Клаве, и та, ругаясь неприличными словами, заштопала Клыку бок в двух местах красными нитками. Сурово так получилось, стал Клык выглядеть совсем как разбойник, к шрамам добавились еще и швы.
Клава ему и капельницу еще поставила, и укол от столбняка, и антибиотики, и еще витамины какие-то, так что Клык почти сразу покрылся крупными аллергическими волдырями и стал храпеть.
Сама Клава несильно пострадала при ударе, на нее упал канделябр, который она сама же и вылепила из гипса. Удар канделябром лишил Клавдию последнего сознания, и пока мы там боролись за жизнь, она валялась на полу и храпела, наверняка храпела. На лбу у Клавы образовалась тройная шишка, которая, как ни странно, ей удивительно шла, с этой шишкой Клава выглядела солиднее.
А спас нас Дрюпин.
Молодец.
Я разбила кулаки почти до костей и немного успокоилась. Металл двери был перепачкан моей кровью, она засохла и выглядела безобразно и тошнотворно, я вернулась к Клыку, который валялся без сознания. Живой.
– Дрюпин, – позвала я. – Ты думаешь?
Дрюпин кивнул.
– Думай скорее.
Дрюпин зарычал, сорвал покрывало с дивана и стал обматывать голову. Обматывал, обматывал, так что в конце получился такой большой тюрбан, закрывающий и лицо. После чего Дрюпин улегся на пол и замер.
Я не знала, что делать. Разболелись руки, было ясно, что поступила я глупо, кулаки никогда ломать не стоит. А вдруг все это воспалится? Атмосфера у нас тут влажная, загноятся кулаки, ничего хорошего.
Дрюпин лежал на полу и дрыгал ногами. Не знаю, наверное, это у него так мыслительный процесс продвигался, смотреть неприятно, точно Дрюпина било электричеством. К тому же руки у Дрюпина в покое тоже не оставались, пальцы складывались в фигуры разной степени замысловатости, по большей части в яростные фиги.
Я тоже села на пол, в угол возле двери, вытянула ноги.
Потрогала волосы, дернула и снова вытянула почти горсть. Чуть не заплакала. Все-таки это безобразие, я не хочу быть лысой…
– Так, – сказал Дрюпин.
Он сел и некоторое время вертел головой, стараясь понять, где находится. Потом вспомнил про тюрбан и снял его.
– Придумал вроде, – Дрюпин потер нос. – Не знаю, получится ли…
Дюпин достал из кармана плоскогубцы.
– Это все, что есть? – спросила я. – Из инструментов?
– Да. Но, по идее, этого должно хватить.
Дрюпин пощелкал плоскогубцами.
– Придется разгромить ванную комнату, – сказал Дрюпин. – Ты как?
– Я к ней ужасно привязана.
Дрюпин уставился на меня.
– Нет, серьезно…
Дрюпин направился в ванную и сразу принялся греметь железом. Я заглянула. Дрюпин выламывал трубы.
Мне редко удавалось наблюдать Дрюпина за работой, и каждый раз я отмечала, что Дрюпин, конечно, мастер. Работа в его руках попросту горела. Вот и сейчас. Наверное, я эти трубы смогла разломать бы дня через два, Дрюпин справился за полчаса. Он знал, куда надо надавить, где согнуть и как дернуть. Первым делом он оторвал тонкую трубу, по которой подавалась холодная вода, и использовал ее вместо рычага. Этим рычагом он орудовал как ломом, быстро оторвал еще несколько труб и приступил к двум самым толстым, чугунным, сливным.
С этими трубами Дрюпин провозился дольше. Он отделил от ванны тяжелую железную ножку и принялся долбить ею по переходнику, нанося удары в одну точку, так что через несколько минут переходник раскололся надвое и верхний кусок трубы освободился. Дрюпин повис на нем и выворотил трубу окончательно.
– Чистая вроде, – Дрюпин заглянул внутрь. – Над нами никого, значит.
Дрюпин оттащил трубу в сторону и взялся курочить другую, ту, что потоньше. Это у него тоже быстро получилось – минут за пять. Талантище, ничего не скажешь. С другой стороны, ломать – не строить. Хотя и строить он тоже умеет.
Вывороченными трубами Дрюпин остался доволен, с удовольствием потер ладоши, крякнул.
– Теперь вода… – Дрюпин почесал лоб. – Мне нужно литров десять как минимум, а лучше больше.
Воду Дрюпин нашел почти сразу – просто снял крышку с унитаза.
– Почти двадцать литров, – сказал Дрюпин с удовлетворением. – Должно хватить. Есть какая емкость?
Нашлось ведро и несколько пустых бутылок под ванной, этого хватило, Дрюпин перелил воду из бачка и бережно отнес ее в дальний угол, чтобы не пролить.
– И как ты намерен сломать дверь? – спросила я.
У меня никаких идей, если честно, не находилось. То есть как сломать дверь, я не представляла совершенно. Наверное, чтобы представить это, надо было на самом деле являться техническим гением.
– Надо увеличить силу удара, – бормотал Дрюпин. – Примерно… Примерно, как у пушки, чтобы миллиметров семьдесят шесть… или хотя бы половину, ладно, посмотрим, возможно, тут лучше не удар, а давление…
Он продолжал работать. Стучал железом, гнул железо и как-то пилил железо. А еще размачивал кожаную обивку с дивана, и лупил ее ножкой от ванны, и топтал кожу ногами, прыгал на ней, пыхтя и обливаясь потом. Рвал книги, рвал кожу, мою кожаную куртку и то пустил в дело, разорвал, замочил в воде и избил ножкой от ванны. Жаль, хорошая была куртка, из кожи какого-то там буйвола африканского, почти что пуленепробиваемая.
Спросила, нужна ли моя помощь, Дрюпин ответил, что на этом этапе, пожалуй, нет, и так справится, а когда эта помощь понадобится, он сообщит дополнительно, пока же я могу отдыхать.
Стала отдыхать. Меня уже давно клонило в сон, и вот теперь, когда мне разрешили, я мгновенно уснула. То есть не совсем уснула, а стала проваливаться в зыбкое состояние, полусон-полубред, вероятно, это было вызвано стрессом, недостатком кислорода и общим угнетенным состоянием сознания, которое мерцало, подобно перегорающей лампочке. И посреди этих мерцаний я умудрялась еще видеть сны, и эти сны были неожиданно приятны, причем я видела их не внутри головы, а как бы за веками, которые стали внезапно прозрачны.
Я видела поля, залитые солнечным светом. Небо, с облаками, зависшими в неправдоподобной вышине. Лес, не мрачную буреломную и непролазную тайгу, в которой лишь комары и глухие безнадежные норы, а наоборот, весенние леса, наполненные светом и радостью. Тропы, крадущиеся вдоль деревьев, ландыши вокруг и подснежники, оставшиеся после весны, и другие цветы, ожидание воды, воздух, и кто-то, кого я, кажется, любила, встречал меня там, впереди, в глубине лесного распадка.
Голова моя опускалась, шея начинала болеть, и я просыпалась от этого и снова видела, как работает Дрюпин, и снова проваливалась в свои счастливые сияющие чащи, и снова просыпалась, ах, как мне не хотелось просыпаться, как хотелось остаться в объятиях своих чудесных видений!
Дрюпин гремел и грохотал, спасал нас с помощью плоскогубцев, был деловит и настоящ.
А он ничего. Я думала, он ныть станет, а он собрался. Стоит поручить человеку дело, в котором он сведущ, как человек раскрывается с самой лучшей стороны. Дрюпин мастер. Безымянный, помню, был убийца. Неважно, что он никого не убил, все равно убийца, это по нему с закрытыми глазами видно. А я…
Я не знаю, кто я. Стрелять умею неплохо, но особой радости от этого не испытываю. И все. Пусто. Точно нет у меня никакой души, вместо нее пустота, серое пятно. Одуванчики еще. Они вдруг оказались вокруг, и запахло горячей травой, и я догадалась, что я снова оказалась внутри сна, и снова оказалась на тропке, только в этот раз она тянулась через одуванчиковое поле. Я пошагала по тропке и увидела кого-то, он переходил дорожку, и его длинное тело все тянулось и тянулось поперек, и от этого мне сделалось грустно, и я решила заблудиться и свернула в одуванчики. Но скоро я вернулась на тропку и в то же самое место, хотя я шагала строго вперед и никак не могла свернуть, потому что следила за дорогой по солнцу. Тогда я попробовала заблудиться еще, и еще, и все пробовала и пробовала, и каждый раз возвращалась на тропу. На ноги налипли шары из белого одуванчикового меха, по ботинкам стекал горький сок, от жары превращавшийся в каучук, а я упорно возвращалась к тропе, а тварь с длинным телом все так же ее переходила, мы вертелись вокруг одной невидимой оси, вокруг которой, наверное, вертелся и весь остальной мир.
Дрюпин разбудил меня и сказал, что понадобится помощь, одному ему не справиться, я сказала, что помогу. Тогда Дрюпин сунул мне книгу, велел вырывать из нее страницы, рвать их пополам и жевать.
– Что? – не поняла я.
Читать бесплатно другие книги:
