Украденная дочь Санчес Клара

— Вероника! — крикнула я.

Вероника тут же ворвалась в комнату и подбежала ко мне, громко топая каблуками сапожек из кожи питона и шурша пакетами с покупками.

— Вот журнал регистрации, — сказала я, указывая на толстенную книгу в картонной обложке под мрамор, которую держала в руках ответственная за журналы регистрации.

Появление Вероники в норковой шубе стало для этой женщины полной неожиданностью, и нам удалось обратить это себе на пользу: Вероника бросила пакеты с покупками на пол, подскочила к ней и выхватила журнал.

— Ищи, — велела она, передавая мне журнал и вставая между мной и этой женщиной.

Та подняла было телефонную трубку, но Вероника не дала ей позвонить.

— Даже не вздумай закричать, не то я расквашу тебе физиономию, — сказала она хрипловатым голосом.

У меня дрожали пальцы, а перед глазами все плыло, и я никак не могла найти дату своего рождения, свою фамилию и имя. Ответственная за журналы регистрации попыталась было выйти из комнаты, но Вероника оттолкнула ее.

— Мы вызовем полицию, — сказала женщина, обуреваемая одновременно и негодованием, и страхом.

— Вызывайте. Полицейским, возможно, будет интересно взглянуть на этот журнал. Кстати, не надо в нем ничего искать — мы забираем журнал с собой.

Произнеся эти слова, Вероника сделала то, что я уже тысячу раз видела в кинофильмах: она вырвала с корнем телефонный провод, чтобы у ответственной за журналы регистрации ушло больше времени на то, чтобы поднять тревогу.

Я положила журнал в один из пакетов, и мы бросились бежать. Было понятно, что, когда мы добежим до входной двери, нас там уже будут ждать, однако у нас не было ни времени на раздумья, ни другого выбора. Нам навстречу попалась сестра Хустина, и я спросила:

— А где тут ближайший выход? Я уже опаздываю на работу!

— Вон там выход для экстренных случаев, — показала она.

Выскочив на улицу, мы продолжали бежать, а потом, чтобы не рисковать, поехали на такси. В машине мы проверили, не забыли ли какой-нибудь из своих пакетов, — все были на месте. Мы назвали таксисту адрес Вероники, а сами открыли журнал регистрации новорожденных. Я еще никогда ни в одном списке с таким волнением не искала свою фамилию и имя. Мы на всякий случай просмотрели нужный раздел несколько раз, понимая, что очень нервничаем и можем ошибиться. Судя по записи в журнале, девочка, родившаяся в тот день и в тот час, когда родилась я, и с таким же именем, во время родов умерла. Вероника обхватила меня рукой за плечи.

— Ну и что, что здесь написано, что ты умерла? Ты сидишь сейчас живая и здоровая, и это — самое главное.

Я, можно сказать, собственноручно прикоснулась к правде.

— Уж обман так обман! — хмыкнула Вероника.

— Это само по себе уже и есть доказательство, да? — спросила я.

— Ты переоденешься, мы перекусим, чтобы успокоиться, а после подумаем, на кого и на что нам охотиться дальше.

Вероника, похоже, твердо вознамерилась разрушить мой маленький мир. Меня раздражали ее кудрявые волосы, которые то и дело касались моего лица, запах кожи, исходящий от ее сапог, ее перстень с изображением кобры, ее норковая шуба, доставшаяся ей от матери, и ее голос, от звучания которого, если бы она крикнула, остановился бы как вкопанный даже лев. Она хотела добраться до самых укромных уголков моей жизни, и у меня уже начинала появляться неприязнь к ней и к ее дому, в котором было полно пластмассовых цветов. Я покосилась на нее и подумала, что уже ее не выношу.

— Когда мы закончим все это? — спросила я.

Вероника ничего не ответила. Она, видимо, размышляла над тем, какой бы еще удар нанести по моей прежней жизни.

50

Вероника движется против ветра

Я не смогла открыть дверь, и это означало, что кто-то вставил ключ с обратной стороны и закрыл замок на два оборота. Мне не оставалось ничего другого, кроме как надавить на звонок.

Я заметила, что в дверной глазок кто-то посмотрел. Затем раздались звуки открываемых замков — сначала основного, а затем второго, дополнительного, который родители использовали только тогда, когда оставляли меня и Анхеля в детстве дома одних.

— Что случилось? — спросила я у Анхеля, вытирая сапожки тряпочкой.

— И сам не знаю. Приходил какой-то очень крепкий парень. Он говорил со странным акцентом и спросил меня о Лауре.

Анхель снова закрыл дверь на оба замка. Мне не понравилось, что он становится таким трусливым, потому что трусость наверняка существенно снизит его привлекательность в глазах девушек.

Мы положили пакеты с покупками на диван.

— А мне вы что-нибудь купили? — спросил Анхель.

Я ответила вопросом на вопрос:

— Этот парень подстрижен очень коротко?

— Да.

— Лицо у него круглое?

— Да.

— Одет он очень легко?

— Да.

— Он немного выше меня и ниже тебя?

— Да.

— Значит, это был Петре, — вмешалась в разговор Лаура. — Не знаю, зачем он нужен Лили, если она прекрасно может ходить.

Наконец-то Лаура начала видеть реальность такой, какая она есть. Анхель с непонимающим видом переводил взгляд с меня на Лауру.

— Я видела его в обувном магазине, когда тебя держали взаперти, — сказала я.

— Когда я болела, — поправила меня Лаура.

Сейчас ее лучше не переубеждать, потому что это было бы все равно, что двигаться против ветра. Она должна сама осознать, что представляла собой ее жизнь.

— Я спросил его, кто он такой, — сказал Анхель. — Он ничего не ответил и снова спросил насчет Лауры. Он сказал, что у него есть для нее очень срочное известие. Я сказал, что никакая Лаура здесь не живет, — я подумал, что лучше будет ответить именно так. Он толкнул меня кулаком в грудь — так, что я отлетел назад. У него на безымянном пальце золотое кольцо с печаткой. Он зашел и закрыл дверь. Я был уверен, что сейчас он достанет пистолет. Дон, бедняга, заливался лаем на веранде, за стеклянной дверью. Думаю, если он смог бы ее открыть, этот головорез наложил бы в штаны.

— Так он достал пистолет или нет? — встревоженно спросила Лаура.

Анхель отрицательно покачал головой.

— Он осмотрел дом, заглянул во все комнаты. Хорошо еще, что я идеально застелил свою кровать, — хоть кто-то в этом доме любит порядок! — и этот парень увидел, что три кровати используются, а одна — нет. Но он все равно мне не поверил. Когда он уже уходил, то сказал, чтобы я передал Лауре, что ее бабушка очень серьезно заболела и ей необходимо ее увидеть.

У Лауры дрогнуло лицо. Она, видимо, подумала, что это может оказаться не враньем, что после ее побега бабушке и в самом деле стало плохо. Мне не оставалось ничего другого, кроме как прикрикнуть на нее, чтобы она пришла в себя:

— Ты сбежала, потому что тебе было очень страшно!

— Я погорячилась, — сказала Лаура, уставившись в никуда.

— Ты что, не понимаешь, что они — сообщники? Только Анне известно об этом доме и только она могла дать им наш адрес. По-твоему, когда врываются в дом и начинают угрожать, это нормально?

— Лили, наверное, в отчаянии, — прошептала Лаура, о чем-то напряженно размышляя.

— А твоя мать? Твоей матери что, все равно?

— Она и сильнее, и моложе.

— Не такая уж она и молодая, — сказала я, вспомнив о разнице в возрасте между Гретой и моей мамой.

— Я не знаю, как поступить, — сказала Лаура. — Может, позвонить им, чтобы выяснить, действительно ли она заболела?

— Поступай, как хочешь, — сказала я, изо всех сил стараясь не выйти из себя, — но сначала давай еще раз заглянем в документы родильного дома «Лос-Милагрос».

Лучшего аргумента и не придумаешь.

Лаура не стала возражать, села на диван и, положив журнал регистрации новорожденных себе на колени, открыла его. На ней были мои джинсы, в которых ее ноги казались еще более худыми. Я зажгла светильники на стене. Сад за окном постепенно погружался в сумерки, смешивавшие в единое целое время и пространство, а еще правду и ложь.

Анхель сел рядом с Лаурой и с любопытством уставился на журнал. Свет настенных светильников падал на их макушки, лбы, уши, носы, ладони. Лаура и Анхель были очень похожи, и это не могло быть случайностью. «Мама, ты была права, твоя первая дочь жива, и зовут ее Лаура».

— Такую запись могли сделать по ошибке, — сказала Лаура. — Ты придаешь ей слишком большое значение.

— А ты стараешься верить в то, во что тебе хочется верить.

Едва я произнесла эти слова, как тут же пожалела об этом. Я не могла требовать от Лауры, чтобы она была такой же, как я. Ко мне в дверь никто не звонил и не говорил: «Послушай, твои родственники тебе никто, потому что твои настоящие родственники — это мы». Мама наверняка никогда бы так не поступила с Лаурой.

— Прости, у меня вырвалось, — сказала я.

Анхель аккуратно взял у Лауры журнал регистрации новорожденных и принялся его рассматривать.

— Как много смертельных случаев среди новорожденных! — сказал он. — Прямо эпидемия какая-то.

Мы положили журнал на стол из красного дерева, уселись и начали его перелистывать, но уже гораздо спокойнее, чем раньше.

— Ты не была одной, — сказала я. Лаура не ответила. Она не хотела конфронтации со мной. — Тут пахнет грязными делами. Очень странно, что в этом роддоме умирало так много младенцев.

— Да уж, тут пахнет большой сенсацией, — добавил Анхель. — Одной из тех сенсаций, с которых начинаются телевизионные выпуски новостей.

— Ну хорошо, иди делай домашние задания, — сказала я. — И когда будешь сидеть дома один и кто-то позвонит в дверь, не открывай. У папы есть ключи. Еще давай запустим Дона в дом.

— И забыть обо всем? — спросил Анхель, явно не горя желанием делать домашнее задание.

— Да. Ты ведь и так каждый день забываешь о том, о чем забывать не должен: например, выгуливать Дона в парке. Поэтому забудь обо всем этом до тех пор… до тех пор, пока я не велю тебе вспомнить.

— Мне нравится вас слушать, — с меланхолическим видом заметила Лаура, глядя вслед Анхелю, который нехотя пошел по коридору. — У меня дома не было никого, с кем можно было бы поспорить.

— Если хочешь, можешь поспорить с Анхелем — он к этому привык. Он выходит из себя, если начинаешь ругать его за что-то, или приказывать что-то сделать, или делать вид, что не слышишь, что он говорит, как будто ты оглохла.

Лаура улыбнулась горестной улыбкой. Теперь любое выражение ее лица имело двоякий смысл, да и жизнь ее теперь стала как бы двойственной.

Я все больше восхищалась мамой: восхищалась тем, что она решила остановиться и не ломать жизнь Лауре, что она подавила в себе желание обратиться в правоохранительные органы. Она знала, что, если переступит черту, которую нельзя переступать — и которую мы все-таки переступили! — может произойти что угодно. Петре ворвался в наш дом, поднял руку на моего брата и заглянул без разрешения в наши комнаты. Мне становилось жутко при мысли о том, на что Лили и ее приспешники могут решиться. Лаура продолжала листать журнал регистрации новорожденных. Она взяла лист бумаги и шариковую ручку и начала что-то чертить. Она была жертвой, но до недавнего времени не знала об этом. Мы тоже были жертвами. Анхель не далее как сегодня попал в неприятную ситуацию. Сейчас нам было уже не до вежливости — мы должны были действовать решительно и, если потребуется, грубо.

— Лаура! — громко сказала я, выводя ее из тягостной задумчивости. — Мы с тобой навестим одну хорошо известную тебе актрису.

51

Лаура, мы идем к ней

Всем известно, что такое кошмарный сон, и всем он хотя бы раз в жизни снился, ибо даже самые счастливые и веселые люди иногда видят во сне что-то странное и ужасное. Поэтому то, что происходило со мной, не было чем-то особенным.

Вероника подошла сзади, закрыла находившийся у меня в руках журнал регистрации новорожденных и забрала его — видимо, чтобы спрятать, потому что в данной ситуации всем было понятно, что мы забрали его из родильного дома абсолютно незаконно. Она сказала, что мы поедем поговорить с Кэрол. У меня от волнения участился пульс. Мне нужно было отдохнуть и поразмыслить над недавними событиями. А еще я нуждалась в том, чтобы обдумать, как же я предстану перед Кэрол. Кэрол была моей двоюродной сестрой, которую я обожала, которой я восхищалась. Она, конечно, повела себя не очень хорошо, когда я была дома и болела, но от этого я не перестала обожать ее и восхищаться ею. Я боялась, как бы по моей вине не была сломана жизнь других людей.

Я спросила у Вероники, есть ли у нас какой-нибудь план. Она ответила, что нам уже некогда составлять какие-то планы и что мы будем двигаться туда, куда понесет ветер. Мне это показалось несерьезным и напомнило мои попытки проводить занятия по балету экспромтом, без заранее разработанного плана, и как эти попытки закончились провалом.

Пока она прятала журнал регистрации новорожденных, я погрузилась в раздумья, из которых меня вскоре вывел громкий голос:

— Да переодевайся же ты! Мы ведь для того и ходили за покупками, чтобы ты могла надеть новую одежду.

В последнее время она разговаривала со мной очень громко, почти кричала: я ее, видимо, раздражала. Она меня — тоже. Но, как бы там ни было, никаких альтернативных предложений у меня не имелось. Я достала одни из пяти купленных нами трусиков и надела их. А также надела бюстгальтер, джинсы и свитер с отложным воротником. Вероника настояла на том, чтобы я надела ее норковую шубу: она сказала, что эта шуба идет мне больше, чем ей. Я причесала волосы щеткой и сказала, что готова.

Я ждала ее, разглядывая фотографию Бетти. Женщина на фотографии улыбалась, но взгляд ее был печальным. Грета почти никогда не улыбалась — она либо была серьезной, либо смеялась. А еще я никогда не видела ее печальной. В Бетти чувствовалась большая внутренняя сила, мощная энергия, хотя, возможно, это и не было заметно в среде, в которой она находилась. Она, по всей видимости, была человеком, преисполненным искренних чувств и страсти, любила делать что-то хорошее и обладала неплохим вкусом по части создания уютной обстановки в доме. Мне оставалось только сожалеть о том, что я не успела с ней познакомиться.

— Она красивая, правда? — сказала Вероника, подходя ко мне.

Я не ответила. Я была поражена тем, что не испытываю чувств, которые вроде бы должна испытывать. Меня начинало угнетать то, что я не чувствую ничего по отношению к своей настоящей матери.

— Прежде чем пойдем, нам нужно немного перекусить. Мама всегда говорила, что не нужно выходить на улицу с пустым желудком. Я сделаю кофе.

Вероника выпила кофе с молоком и съела небольшой кекс. Мне пришлось убеждать ее, что я обойдусь и чашкой чая. Достаточно и того, что меняется окружающая меня обстановка, самой мне превращаться в другого человека совсем не обязательно.

Мы поехали дожидаться Кэрол возле ее квартиры. На гонорары от съемок в сериале она купила себе квартиру, окна которой выходили на проспект Пасео-де-ла-Кастельяна. Белая мебель, серое ковровое покрытие, огромное окно. При входе нужно было снимать обувь. Шкафов здесь не было, но имелась комната, оборудованная под раздевалку и обшитая деревом, выкрашенным в белый цвет. Кэрол никогда не принимала душ — она принимала ванны с различными лечебными солями и с зажженными свечами. У себя она обычно не готовила: ограничивалась лишь чаем.

Консьерж узнал меня и сказал, что Кэрол еще не пришла, но уже вот-вот появится.

— Сегодня после съемок у нее репетиция, — сказал он о Кэрол с гордостью, как говорили все, кто был с ней знаком.

Мы сели на диванчик в вестибюле и принялись листать журналы. Судя по времени, в которое Веронике удалось переговорить с ней на телевидении, она и в самом деле должна была скоро приехать. Так что консьерж сказал правду. Кэрол наверняка давала ему хорошие чаевые, чтобы он воспринимал ее как свою хозяйку. В этом она была похожа на Лили, которая тоже баловала дорогими подарками — а то и деньгами в конверте — консьержа в своем доме.

Кэрол всегда хотела быть знаменитой и важной особой, она тяжело переживала свои неудачи и провалы. Ее, по ее же мнению, всегда недооценивали, и она один раз даже пыталась покончить с собой, наглотавшись каких-то таблеток, — я так и не узнала, каких именно. Однако еще до того, как они подействовали, она позвонила мне, и я тут же примчалась. Она была уже не в состоянии подойти к двери, и дверь ее квартиры открыл консьерж. Я сказала, что у Кэрол жар, и быстренько его выпроводила. Я увидела Кэрол в таком жутком состоянии, что решила вызвать «скорую помощь», однако для начала засунула Кэрол два пальца в рот, и она начала отрыгивать все то, что проглотила. Я проделала эту процедуру несколько раз, пока ее желудок полностью не очистился, а затем заставила выпить воду и — при помощи все тех же двух пальцев — ее отрыгнуть. Потом она уснула и проспала много часов. Я каждые полчаса приподнимала ей голову и заставляла выпить воды, чтобы у нее не случилось обезвоживания. Я не знала, правильно ли действую в подобной ситуации, но было очевидно, что Кэрол уже не умирает и что нам удалось избежать огласки и скандала (а именно это больше всего волновало бы Кэрол после того, как она придет в себя). Пока она спала, я убрала с серого коврового покрытия ее комнаты блевотину, большей частью представлявшую собой потоки зеленой слизи. Я использовала для этого огромное количество туалетной бумаги, а поскольку резиновых перчаток не нашла, то старалась хотя бы поменьше смотреть на то, что я вытираю. Запах был таким жутким, что меня едва не стошнило. Кэрол наконец проснулась и сказала, что чувствует себя хорошо. Никаких следов этого неприятного события на полу уже не было. Я сделала ей чай: других продуктов у нее в кухне не имелось. Кэрол спросила, а не заподозрил ли что-нибудь консьерж, и я ответила, что никто ничего не узнал. «Какая ты хорошая!» — сказала она и попросила меня остаться ночевать. Она сама позвонила Лили и сказала, что я буду ночевать у нее. Моей бабушке всё, что делала Кэрол, казалось правильным. Кроме того, она надеялась, что при общении с Кэрол ко мне перейдет часть ее таланта, и тогда она, Лили, сможет мною гордиться.

В общем, квартира Кэрол ассоциировалась у меня с не очень хорошими воспоминаниями: когда я в нее входила, мне всегда казалось, что в ней слегка пахнет рвотой, причем даже в прихожей.

Зная, что консьерж всегда рад услужить Кэрол и что он может позвонить ей и сообщить о нашем приходе, я подошла к нему и попросила не звонить Кэрол, потому что мы хотим сделать сюрприз, который ей наверняка очень понравится. Я сказала, что мы хотим повести ее в ресторан и устроить там настоящий пир.

Мы уселись так, чтобы Кэрол, войдя в вестибюль, заметила нас не сразу. Она появилась через сорок пять минут. Она, безусловно, неутомимо работала над собой и своей внешностью, и никто, глядя на нее, не смог бы усомниться в том, что дела у нее как у актрисы идут в высшей степени прекрасно.

Когда она дошла до того места, откуда уже не смогла бы сбежать от нас так, чтобы этого не заметил консьерж, мы поднялись с диванчика и пошли ей навстречу.

— Ну и как тебе сюрприз? — поинтересовалась Вероника.

Кэрол бросила взгляд на консьержа, недоумевая, как это он ее не предупредил. Я пошла в сторону лифта.

— Мы не отнимем у тебя много времени, — сказала Вероника.

— Мы можем пойти и выпить чего-нибудь тут неподалеку, — предложила Кэрол.

— Мне очень хотелось бы посмотреть, как живут знаменитые актрисы, — улыбнулась Вероника. — Единственной знаменитой личностью, с которой я до сих пор общалась, был писатель, который приходил к нам в школу и подписал мне свою книгу.

Я уже вызвала лифт и вошла в него. Кэрол не оставалось ничего другого, кроме как пригласить нас к себе.

— Мне нечем вас угостить, — сказала она. — Я скажу Герману, чтобы он нам что-нибудь принес.

Германом звали консьержа. Он, ни о чем не догадываясь, смотрел на нас с доброжелательной улыбкой.

Кэрол отперла дверь своей квартиры. Мне подумалось, что на Веронику наверняка произведет впечатление огромное окно в комнате Кэрол, из которого открывается вид едва ли не на пол-Мадрида. Было удивительно, что такая молодая девушка, как Кэрол, могла позволить себе жить в столь роскошных условиях.

Вероника, не снимая куртки, плюхнулась на один из диванов, покрытых белой телячьей кожей. Я же, понимая, что если останусь в норковой шубе, то через пять минут уже буду обливаться птом, сняла ее и перекинула через левую руку, а потом присела на диван.

Кэрол осталась стоять, вперившись в нас выжидающим взглядом. Судя по лицу, на сегодняшней репетиции ей пришлось в соответствии со сценарием заставлять себя плакать.

— Я устала, — сказала она.

— Думаю, тебе стоит пойти взглянуть на гардеробную, — сказала я Веронике, опасаясь каких-нибудь резкостей с ее стороны.

— Мы хотим кое-что прояснить, — не слушая меня, заявила Вероника, обращаясь к Кэрол. — Скажи Лауре, что Грета не является ее биологической матерью, а Лили, соответственно, ей не бабушка.

— Не смеши меня! Да кто ты такая, чтобы что-то от меня требовать?

Вероника не знала, что Кэрол ежедневно приходится сталкиваться на телевидении с настоящими проходимцами и негодяями, по сравнению с которыми она, Вероника, представляет собой лишь наивную, безобидную овечку.

— Лаура тебя боготворит. И она заслуживает того, чтобы знать правду, — не сдавалась Вероника.

Она не знала, что человек с такой ясной целью в жизни, как Кэрол, не станет поддаваться сентиментальности и даже не подумает марать себе руки вмешательством в драматические события, которые начали происходить в моей жизни.

— Я ее тоже люблю, поэтому прошу тебя не совать свой нос в нашу жизнь. Исчезни и больше никогда не появляйся!

Я переводила взгляд с Кэрол на Веронику и обратно. Я была знакома с Кэрол всю свою жизнь. Мы вместе играли в детстве, я помогала ей сделать аборт, я спасала ее во время попытки совершить самоубийство, я беспокоилась о том, что она не сможет пережить какую-нибудь из неудач, которые то и дело случались в ее жизни. Она была для меня почти как сестра. С Вероникой же я познакомилась совсем недавно, она не имела для меня вообще никакого значения, я по-прежнему воспринимала ее как абсолютно чужого для себя человека. Она, правда, утверждала, что она моя сестра, но во всей моей прежней жизни не было абсолютно ничего, хоть как-то связанного с ней.

— Кэрол, почему ты не хочешь мне помочь? — сказала я. — Мне в глубине душе не нравится, что я пришла к тебе с таким вопросом, но я все же пришла. Ты ведь для меня как сестра.

— Я тебе уже говорила, что скандалы мне не нужны. Мне только этого еще не хватало!

Я поднялась с дивана и надела норковую шубу. Не знаю почему, но эта шуба придавала мне сил и заставляла чувствовать себя увереннее — как будто она предоставляла мне защиту, которую никто и ничто не сможет преодолеть.

— Если не хочешь, чтобы все узнали о том, о чем известно только нам двоим и о чем не знают ни твои родители, ни, конечно же, Лили, то лучше начинай рассказывать.

— И ты еще говоришь, что любишь меня?

Вероника встала с дивана.

— А где здесь, ты говоришь, гардеробная?

Мы с Кэрол одновременно указали ей на комнату в глубине квартиры.

— Тебе не жарко? — спросила у меня Кэрол, стараясь говорить самым любезным тоном из своего репертуара.

— Это не имеет значения, — ответила я, снова опускаясь на диван.

Кэрол осталась стоять: это позволяло ей не сидеть со мной лицом к лицу и не смотреть мне прямо в глаза.

— Тебя удочерили. Тебе об этом никогда не говорили, чтобы ты не чувствовала себя чужой. Я узнала об этом лет десять назад. Для меня это, как ты, надеюсь, и сама понимаешь, ничего не меняло. Какая вообще разница? Удочеренная ты или нет, мы все тебя любили, и твоя мама была для тебя мамой, а бабушка — бабушкой. В трудные моменты своей жизни я всегда обращалась за помощью именно к тебе.

Я почувствовала слабость в ногах и обрадовалась тому, что не стою сейчас, а сижу. Мне впервые сказали правду о моей жизни прямо в лицо, причем услышала я ее от одной из своих близких родственниц. Выходит, меня и в самом деле удочерили. Вероника была права.

— И когда мне собирались об этом рассказать?

Кэрол пожала плечами.

— Это не имеет значения. Они, наверное, переживали по поводу того, как ты отреагируешь.

— Не имеет значения то, что я должна знать, кто я вообще такая?

— О господи! Не делай из этого трагедию. Ты получила мать, которая тебя любит, вместо той бедняжки, которая, я думаю, не сумела бы тебя должным образом вырастить и воспитать.

Гардеробная актрисы, по-видимому, не очень-то заворожила Веронику, потому что она вдруг снова появилась в комнате, где были мы с Кэрол, причем зашла туда такими шагами, что, хотя по ковровому покрытию невозможно топать, ее сапоги топали, причем довольно громко. Она остановилась прямо перед Кэрол. Я в этот момент не смогла бы подняться на ноги: казалось, руки и ноги попросту отказываются меня слушаться.

— Но это ведь еще не все, да, Кэрол? Каким образом они ее удочерили? Где? У них есть документы, подтверждающие факт удочерения?

— Я больше ничего не знаю. А еще я надеюсь, Лаура, что моя откровенность не станет причиной твоих страданий.

Я подумала, что еще как станет, но при этом я никогда не буду страдать так, как суждено страдать ей.

Я жестом показала Веронике, что мы уходим.

— Береги себя, — сказала я Кэрол, — и не делай глупостей. А если вдруг все-таки наделаешь, то мне больше не звони.

Мы спускались в лифте, и я чувствовала себя очень несчастной. Впрочем, мне не следовало жалеть Кэрол. Я должна была навсегда порвать с ней: она не заслуживала того, чтобы я с ней дружила.

Вероника не смотрела на меня и ничего не говорила — в общем, дала мне возможность побыть немного наедине с собой. Когда мы проходили мимо консьержа, он спросил, а как же насчет нашего сюрприза для Кэрол.

52

Вероника возвращается

Лаура была уже взрослой девушкой, и ее страдания были отнюдь не детскими. После общения с Кэрол я не стала донимать ее разговорами. Она пребывала в состоянии, похожем на транс. Кроме того, я не могла добавлять к ее страданиям свои, напоминая о том, что совсем недавно умерла мама, которая была и ее мамой. Я вообще-то собиралась надавить на актрису и заставить ее рассказать нам все, однако Лаура не дала мне возможности этого сделать, потому что была уже не в состоянии услышать что-то еще. Когда подтвердилось самое главное, а именно то, что она не является для своей матери родной дочерью, все остальные предположения наверняка показались ей вполне правдоподобными. Ее обманывали, с ней лицемерили… Все ее родственники знали о ней намного больше, чем знала о себе она сама. Трудно было даже предположить, какие мысли сейчас роились в ее голове.

Мне не хотелось приводить Лауру в наш дом такой грустной. Мне следовало попытаться отвлечь ее, помочь развеяться, и я, ничего не говоря, повела ее в клуб, где репетировал Матео. Лаура, погруженная в размышления, позволяла вести себя чтобы не сказать тащить — по метрополитену и по улицам.

Я возвращалась к Матео, потеряв мать, но приобретя когда-то утраченную сестру. Мне подумалось, что круг замкнулся. Впрочем, это все глупости: круг никогда не замыкается.

Из помещения клуба доносилась музыка. Лаура, услышав ее, как бы очнулась и принялась оглядываться, пытаясь понять, где находится. Она таращилась на все, что нас окружало, с таким видом, как будто никогда раньше не видела ни фонарных столбов, ни домов, ни людей на улицах.

— Где мы?

Я не ответила. Среди стоящих неподалеку мотоциклов я увидела мотоцикл Матео, а это означало, что он еще не начал жить новой жизнью в доме, расположенном в сельской местности. Лаура зашла в клуб вслед за мной. Я заказала две банки пива. Одну из них я дала Лауре, и она настороженно посмотрела на банку. Лаура не пила алкогольных напитков, не ела жирного и сладкого. Уже из-за одного только подобного самопожертвования она заслуживала того, чтобы добиться больших успехов в балете. Зазвучала песня, которую написал Матео и которая была мелодичной и немножко — всего лишь немножко! — грустной. Лаура, все еще не выйдя окончательно из глубокой задумчивости, начала слегка двигать головой в такт музыке. Свет в помещении клуба был более тусклым, чем обычно, — а может, мне это всего лишь казалось. Жердь подошел и дал мне джойнт, на кончике которого осталась его слюна. Я с отвращением сделала одну затяжку и передала джойнт Лауре.

— Давай, ты ведь ничем не хуже Греты, — сказала я.

Она осторожно сделала затяжку.

— Кто она? — поинтересовался Жердь.

— Моя подруга. Ее зовут Лаура.

— Ну что, нравится? — спросил Жердь у Лауры, кивая на группу музыкантов на сцене.

Я дала им возможность поговорить. Такой человек, как Жердь, прекрасно подходил для того, чтобы вывести Лауру из оцепенения. От стойки бара за мной наблюдала Принцесска. Я решила подойти к ней.

— Снова сюда пришла? — сказала она.

— Я пришла вас поздравить. Я не смогу прийти на свадьбу.

— А мы тебя приглашали?

— Я уже сказала, что не собираюсь приходить.

Ее кожа, глаза и волосы уже не казались мне такими блестящими, как раньше. В полумраке клуба они почти не блестели.

— А это кто в меховой шубе?

Я решила ответить вопросом на вопрос:

— Ну как там ваше ранчо? Вы уже готовы к удивительной совместной жизни?

Принцесска обиженно поджала губы, решив, что я над ней насмехаюсь. Мне подумалось, что она должна была бы относиться к этому равнодушно, потому что уже добилась того, чего хотела: получила Матео вместе с его настоящим и будущим.

Пару секунд поразмыслив, Принцесска выплеснула остававшуюся в стакане кока-колу прямо мне в лицо. К счастью, колы было немного, но она все же забрызгала мне куртку. Лаура, тут же подбежав, принялась подавать мне одну бумажную салфетку за другой, чтобы я могла вытереться.

Принцесска, стоя напротив, ожидала моей реакции, мне же не хотелось на нее даже смотреть. Жердь спросил ее, почему она это сделала. Музыка стихла, и к нам подошли Матео и все те, кто ожидал, что мы с Принцесской сейчас вцепимся друг другу в волосы.

Матео поздоровался со мной, но поцеловать не решился, да и вообще выражение глаз у него было каким-то испуганным. С тех пор как я с ним познакомилась, он все чаще и чаще смотрел таким взглядом, словно ему казалось, что кто-то вот-вот собирается его убить. Сейчас, возможно, Матео пугало то, что его невеста может узнать, что мы с ним пару раз встречались.

— Я просто пришла вас поздравить, — сказала я ему. — Я не смогу прийти на свадьбу. А теперь я ухожу.

Лаура заметила на пальце Матео перстень с изображением кобры и впилась в него взглядом.

Принцесска прильнула к Матео.

— Прости ее, — сказал он мне. — Она очень нервничает из-за напряженных приготовлений к свадьбе.

Освещение стало чуть-чуть ярче, и мне показалось, что кожа на лице и на веках у Принцесски ноздреватая.

Я пошла в туалет (который правильнее было бы назвать в данном случае сортиром), чтобы вымыть лицо под краном. Пятен от кока-колы, когда они высохнут, на куртке и так не будет видно. У входа меня ждали Лаура и Жердь, уже подготовивший еще один джойнт. Мы попросили дать нам сделать пару затяжек, а потом сказали, что нам пора идти. Он проводил нас до метро.

— Матео будет жалеть о том, что собирается сделать, всю оставшуюся жизнь, — сказал Жердь, чтобы снискать расположение Лауры.

За всю не очень-то короткую дорогу домой мы с Лаурой обменялись лишь парой реплик.

— У него такой же перстень, как у тебя, — сказала Лаура, указывая взглядом на мою руку. — Это он тебе его подарил?

— Да, но уже давно.

Принцесска не могла себе даже представить, насколько я была ей благодарна и какую огромную пользу она принесла нам в этот вечер. Она стала прямо-таки ангелом-спасителем, хотя сама этого и не знала.

Теперь у Лауры появилось много другой пищи для размышлений, и выражение ее лица уже не было горестным. На тыльной стороне ладони у нее виднелись какие-то написанные шариковой ручкой цифры — наверное, телефон Жерди.

Второй парой реплик мы обменялись, когда выходили из метро.

— Зря та девушка так с тобой поступила.

— Да нет, это даже хорошо, что она поступила именно так. Я срочно нуждалась в том, чтобы кто-то плеснул мне кока-колой в лицо.

Мы тихонько засмеялись, сдерживаемые воспоминаниями об общей для нас большой трагедии.

Выйдя из метро на улицу, Лаура запахнула норковую шубу: она чувствовала себя в ней хорошо. Я подумала, что мамину шубку следует отдать ей насовсем. Я же буду всегда помнить о своей маме и без этой шубы.

В окнах нашего дома горел свет: отец и Анхель спать еще не легли.

53

Лаура среди цветов

Когда мы пришли в «дом цветов» — как я мысленно называла для самой себя дом Вероники, — отец, дожидаясь нас, смотрел телевизор. Навстречу нам выбежал Дон: его, видимо, все-таки решили держать в гостиной. Я до этого момента старалась вообще никак не называть Даниэля, но теперь мне предстояло общаться с ним все ближе и ближе, а потому я, поразмыслив, решила, что, раз уж никуда не деться, буду звать его по имени — Даниэль. Вероника и Даниэль, здороваясь в моем присутствии, старались не целоваться, чтобы не ставить меня в неловкое положение.

Увидев нас с Вероникой, Даниэль поднялся и подошел к нам. От него пахло пивом.

Анхель уже сообщил ему о том, что приходил Петре. Вероника — за что я ей потом была благодарна — не стала рассказывать в моем присутствии о нашем разговоре с Кэрол, потому что, если меня удочерили, вполне могло оказаться, что Даниэль и в самом деле мой отец, а для меня вдруг оказаться лицом к лицу с отцом, который одновременно является и отцом Вероники, было примерно то же, что быстренько — в течение нескольких часов — слетать за чем-нибудь на Марс. Я сказала Веронике и Даниэлю, что, если они не возражают, я прямо сейчас пойду спать.

Я сняла норковую шубу, которую, наверное, много раз надевала Бетти, и тихонько попросила у Вероники дать мне что-нибудь такое, от чего я быстрее бы заснула. Мне нужно было отдохнуть, забыться, вернуться на землю и настроиться на то, что мне теперь предстоит самостоятельно решать свои жизненные проблемы, потому что после того, как я много-много лет полностью зависела от Лили и Греты и не делала даже шага без их одобрения, я вдруг оказалась совершенно свободной и предоставленной самой себе. С другой стороны, всё, что делали Вероника и ее ближайшие родственники, они делали не ради меня, а ради самих себя. Нам всем необходимо было успокоить свою совесть и свою душу. Мне подумалось, что, наверное, единственное, чего хотят сейчас Лили и Грета, — это быть уверенными в том, что им ничего не грозит. Я сомневалась, что Кэрол расскажет им, что раскрыла мне тайну удочерения. Что они станут делать дальше? Будут продолжать меня искать? Наверное, правильно будет увидеться с ними и попросить их оставить меня в покое. Я заберу у них свои вещи, и мы распрощаемся. Ну вот, теперь я, по крайней мере, знаю, чем заняться, когда проснусь завтра утром. Я потребую от Лили и Греты, чтобы они оставили эту семью в покое и чтобы даже не думали снова присылать какого-то боснийца, который запугивает юношу, не причинившего никому вреда. Я закрыла глаза и стала думать о том, что долговязый приятель Вероники — Валентин — пригласил меня на свадьбу Матео и девушки, плеснувшей в лицо Веронике кока-колой. Я сомневалась, не будет ли это предательством по отношению к Веронике, если я туда пойду.

Когда я проснулась утром, в доме пахло кофе. Я быстро приняла душ и уложила волосы при помощи фена с диффузором: мне не хотелось заставлять Веронику ждать. Я надела ту же одежду, в которой ходила вчера, и зашла в кухню.

Даниэль и Анхель уже куда-то ушли.

Страницы: «« ... 1112131415161718 »»

Читать бесплатно другие книги:

Занимаясь детективными расследованиями, Кира и Леся совсем забыли про свое туристическое агентство! ...
Сыщица-любительница Леся получила предложение, о котором мечтают многие девушки, но только не она са...
Если в кровь мужчины проник волшебный яд любви, он способен на любые безумства! Один богач так воспы...
Леся и Кира давно собирались в Альпы на горнолыжный курорт, и вот они – долгожданные зимние каникулы...
Сокровища средневекового пирата Балтазара Коссы, предположительно спрятанные в Бухте Дьявола в Итали...
В мире высокой моды переполох. Кто-то похищает самых успешных моделей. Прелестные девушки исчезают в...