Украденная дочь Санчес Клара

Анхель спросил, хочу ли я, чтобы он постелил мне на диване и я смогла отдохнуть, однако мне от одной только мысли о сне становилось тошно. Я сказала, что предпочитаю пойти погулять с Доном и что я могла бы для этого надеть какой-нибудь его, Анхеля, старый свитер. Мы выбрали свитер, который ему купили года три назад, когда Анхель был намного ниже ростом. Еще он дал мне куртку с капюшоном. Он пошел со мной гулять с Доном и спросил, что я хотела бы съесть на ужин. Однако он не поинтересовался ни тем, что со мной произошло, ни тем, как я нашла его отца, ни чем-либо подобным. Причина, по-видимому, заключалась не в том, что он не был любопытен, и не в том, что я не вызывала у него вообще никакого интереса, а в том, что он все это уже знал или же хотя бы в общих чертах обо всем догадывался.

— Меня радует, что ты поступила так смело, — сказал мне Анхель, бросая палку Дону.

Парк, по которому мы гуляли, был большим, с широкими газонами и высокими деревьями. В нем, наверное, было очень весело летом. Зимой же здесь, как сейчас, было очень грустно и тоскливо. Я чувствовала себя призраком в этом парке моей другой жизни. Я шла рядом с братом из этой моей другой жизни.

В течение всей прогулки мы с Анхелем разговаривали в основном о баскетболе — то есть на тему, которая интересовала его больше всего.

Позади дома Вероники находился маленький — и не особенно ухоженный — сад. Было заметно, что обитатели этого дома проводят в нем не очень много времени. Кухня была большая, и мне понравился в ней массивный деревянный стол, хотя он и был довольно замызганным. Если бы я жила здесь, то завтракала бы за этим столом перед тем, как пойти в школу, и не переживала бы, что могу пролить на него молоко, потому что на столе и так было полно пятен. Гостиная была обставлена в классическом стиле, но в ней стоял стол из красного дерева, чем-то напомнивший мне мебель Лили. Для Дона было постелено одеяло на полу возле стеклянных дверей, выходивших в сад. На этом одеяле валялись резиновая кость и мячик. На стене в рамке висела большая фотография, на которой была запечатлена какая-то женщина — по-видимому, мать Вероники, потому что она была очень сильно на нее похожа. Я чувствовала себя в этом семейном очаге абсолютно чужой. Здесь не было ничего моего — даже фотографии. Но если бы я и притащила сюда свой письменный стол из резного дерева, кресла с обивкой из розового бархата, тапочки в виде собачьих мордочек, все свои туфли, сумки и всю свою одежду, моего прошлого здесь все равно бы не было. Тем не менее я не хотела, чтобы Анхель счел меня неблагодарной, а потому попыталась казаться бодрой и веселой. Еще я попросила его не беспокоиться обо мне и заниматься своими делами.

Меня уже не пугало то, что Лили станет меня искать. Она, наверное, больше не будет изображать из себя инвалида. Я легла на диван и занялась тем, что принялась записывать в тетрадь номера телефонов, которые я знала на память, фамилии и адреса. Я также составила список своих учениц, потому что мне хотелось снова давать уроки балета после того, как сложившаяся ситуация как-то разрешится.

Впрочем, данная ситуация не могла разрешиться — она могла только проясниться. Как только она прояснится, я снова начну давать уроки балета, причем попытаюсь набрать побольше учеников, а на заработанные деньги смогу снимать совместно с кем-нибудь квартиру. С помощью Вероники я обзаведусь небольшим гардеробом и позабуду о супермодных — и супердорогих — туфлях. Я стану такой, как все другие люди моего возраста, и все, что у меня будет, будет по-настоящему моим, а не бабушки Лили. Меня радовало то, что я ушла, как принято говорить, не оглядываясь.

Анхель включил в своей комнате музыку. Дон время от времени поднимал голову и смотрел на меня. Уже стемнело. Все вокруг казалось мне абсолютно чужим.

46

Вероника ищет Лауру

Я не могла позволить себе действовать наугад — мне нужно было поступать обдуманно. Если бы я оказалась на месте Лауры, я попросила бы помощи у какой-нибудь подруги. Однако у нас с ней не было времени рассказать друг другу о своих подругах — мы разговаривали только о близких родственниках, хотя для людей нашего с ней возраста гораздо большее значение уже имеют друзья и знакомые. Из всех своих родственников, о которых мне рассказывала Лаура, самой «удаленной» от ее мамы и бабушки была двоюродная сестра Кэрол — известная актриса, которой Лаура, похоже, восхищалась. Возможно, когда Кэрол приходила к Лауре, они выработали вдвоем план ее освобождения, и затем Кэрол, наверное, подъехала к дому на автомобиле, подождала, пока Лаура выбежит, и отвезла ее к какой-нибудь подруге или в отель. Кэрол, должно быть, зарабатывает много денег.

Я решила попытаться разыскать Кэрол на телевидении и позвонила из кафе на канал, по которому показывали сериал, где играла Кэрол. Я представилась журналисткой и сказала, что мне необходимо связаться с Кэрол, чтобы договориться о встрече. Мне велели подождать и некоторое время спустя продиктовали номер телефона ее агента. Его звали Начо. Когда я позвонила ему и наврала еще с три короба, он сказал, что примерно через час будет перерыв в съемках и тогда Кэрол сможет уделить мне внимание.

Я приехала заранее по адресу, который он мне дал, и стала ждать в неказистом зале, где на столе лежали совсем не привлекательные бутерброды, к которым Кэрол, чтобы поддерживать стройность своей фигуры, наверняка даже не прикасалась. На этом же столе стояли большие термосы с кофе. Я налила себе немножко в пластиковый стаканчик, который, похоже, кто-то уже использовал. Время текло ужасно медленно. Я сидела как на иголках и даже не стала снимать шубу. Рюкзак я поставила у ног, чтобы со стороны можно было подумать, что в нем находится магнитофон или большой фотоаппарат. Поэтому, если кто-нибудь спрашивал, что я здесь делаю, я отвечала, что я — журналист, и тогда любопытствующие бросали взгляд на мой рюкзак и улыбались. Точно так же отреагировала и Кэрол, когда наконец появилась в обычной одежде, а не в такой, как в сериале, то есть относящейся примерно к периоду от конца восемнадцатого века и до начала двадцатого.

Кэрол подошла ко мне, обворожительно улыбаясь, и сообщила, что только что сняли удивительно хорошую часть сериала.

— Она была невероятно трогательная, — сказала Кэрол, покосившись на мой рюкзак. — Я не стала снимать макияж — на случай, если вы захотите меня сфотографировать.

Она, по всей видимости, думала, что, кроме меня, придет кто-то еще. А может, говоря «вы», она имела в виду редакцию журнала, где я якобы работала.

— Прежде чем мы начнем, я хочу, чтобы вы знали, что этот телесериал — не просто какой-то сериал. Он рассчитан на зрительскую аудиторию выше среднего уровня…

Мне пришлось ее остановить: я подумала, что нехорошо, если она будет долго распинаться, а потом выяснится, что все это впустую. В Кэрол чувствовалась усталость, хотя она и пыталась казаться бодрой и смотреть веселыми глазами.

— Ты знаешь, где сейчас находится твоя двоюродная сестра Лаура? — сказала я, жестом заставив ее замолчать.

И тут обычная усталость в ее глазах сменилась выражением изможденности. Улыбка с лица исчезла, Кэрол помрачнела и сразу стала казаться лет на пять взрослее. Она, без всякого сомнения, была старше Лауры, причем во всех отношениях, потому что ей наверняка пришлось пройти черт знает через что, прежде чем она стала знаменитой актрисой, тогда как ее двоюродная сестра всегда жила на всем готовеньком. Кэрол посмотрела на меня с таким видом, как будто ей хотелось меня убить.

— Я ее подруга Вероника, — добавила я.

Кэрол, с силой сжав губы, ничего не ответила. Она — видимо, почувствовав сильное разочарование, — вытащила из лежащей на столе коробки влажную салфетку и принялась стирать макияж. Мне не хотелось бы оказаться на ее месте и испытать подобное разочарование — когда над тобой насмехаются такие шаромыжницы, как я.

— Лаура исчезла. Она ушла сегодня утром из дому. Мне подумалось, что она, возможно, у тебя. Я не придумала никакого другого способа добиться встречи с тобой. Прости меня. Я никакая не журналистка.

Ее взгляд вообще потух, а выражение лица стало еще более мрачным. Она встала и зашагала своими длинными ногами к столу, на котором стояли бутерброды и напитки. Продолжая вытирать лицо, она налила стакан воды, сделала глоток и вернулась ко мне, после чего бросила влажные салфетки в мусорное ведро. К этому моменту она успела прийти в себя и поразмыслить.

— А почему она куда-то исчезла?

Я рассказала ей обо всем, что знала, и обо всем, что видела, не упуская ни единой детали. Она пила воду и слушала меня. Я никогда раньше не видела таких блестящих волос, как у нее. Они казались сделанными из шелка.

— Это внутрисемейные дела, — сказала Кэрол. — Ты не должна в них вмешиваться.

— Я чувствую себя виновной в том, что сейчас происходит.

И тут вдруг до нее дошло.

— Слушай, а ты не та ли девушка, которая утверждает, что она — сестра Лауры?

— Лаура тебе рассказывала обо мне?

Кэрол недовольно поморщилась.

— То, что ты сделала, — очень плохо. Ты запутала ее и вывела из душевного равновесия. Она и сама не знает, что делает. Надеюсь, что с ней не произойдет ничего плохого. В противном случае тебе это будет отнюдь не на пользу.

Кэрол была права. Реалии были таковы, что до моего появления в жизни Лауры ее существование было вполне нормальным и ей ничего не угрожало. Сейчас же — как раз наоборот. И мама на определенном этапе и остановилась потому, что для нее самым важным было благополучие Лауры. Я же шла напролом, как бы срывая зло за то, что в течение почти всей сознательной жизни мне приходилось мириться с присутствием рядом призрака Лауры.

Я подняла рюкзак с пола. Только теперь я почувствовала, какой он тяжелый. Удивительно, как это я сумела с такой тяжестью на спине подняться бегом по лестнице в доме Лауры. Я хотела было извиниться еще раз, но передумала: что толку извиняться, если исправить уже все равно ничего нельзя? Вот если бы сейчас можно было вернуться во времени назад, я, возможно, оставила бы все так, как оно было.

И тут вдруг Кэрол совершенно неожиданно совершила поступок, разогнавший сомнения, которые уже начали меня одолевать: она налила кофе в стаканчик и протянула этот стаканчик мне. Я взяла его, хотя кофе мне не хотелось: я уже выпила один стакан.

— Сахар?

Нет, сахара мне не хотелось, но я чувствовала радость от того, что у меня, возможно, появится союзник в противоборствующем лагере.

— Как только выяснишь что-нибудь, позвони мне. Вот мой номер телефона, — сказала Кэрол, написав какие-то цифры на клочке бумаги. — Я очень переживаю.

Она проводила меня до выхода, отвечая на приветствия людей, которые попадались нам навстречу. Ее здесь очень хорошо знали и уважали, и она отвечала всем с удивительной жизнерадостностью, которая, видимо, имелась у нее про запас как раз для таких случаев. Я еще никогда не находилась так долго рядом с кем-нибудь столь же знаменитым, как Кэрол, если не считать того раза, когда к нам в школу приезжал известный писатель, который нам что-то рассказывал и затем подписал мне свою книгу.

Выяснив, что Лаура находится не у Кэрол, я серьезно задумалась — мне никак не приходило в голову, у кого из тех людей, которых я знала, Лаура могла попросить помощи. Я не знала, к кому следует обратиться, а ведь она наверняка срочно нуждалась в поддержке. «Роковая женщина» еще раньше предупреждала меня, что Лауре уже давно угрожает скрытая опасность. Нужно было только, чтобы кто-то заставил эту опасность выйти из пещеры, в которой она дремала, и этим кем-то стала я. Кусочки пазла перестали занимать свои места… А который сейчас час? Может, еще открыт офис детектива Мартуниса? Мне не оставалось ничего другого, кроме как поймать свободное такси. Я сказала таксисту, что мой отец — тоже таксист и что речь идет о жизни и смерти. Этот таксист, как оказалось, знал моего отца и взял с меня очень мало денег. Четверть часа спустя я уже вошла в офис детектива Мартуниса и увидела, что Мария сидит за своим столом и разговаривает по телефону, но так тихо, что даже стоящие рядом с ней люди ничего бы не услышали.

Она указала мне рукой на серые стулья.

Теперь я находилась в месте, где царили тишина и спокойствие. Я здесь почти никогда не сталкивалась с другими клиентами — как будто в этом офисе имелись потайные двери, через которые можно было незаметно войти и так же незаметно выйти. А еще Мартуниса за его столом за перегородкой тоже никогда не было. Светильник на столе Марии был включен, светильник над стульями — тоже, а светильник на столе Мартуниса — нет. Я взяла с низенького столика один из журналов и принялась листать, не вникая в то, что вижу на страницах. Мария сегодня не теребила волосы — они были собраны в очень красивую прическу, которая показалась мне едва ли не произведением искусства. А вот туфли на серебристых каблуках-шпильках на ней были все те же.

— Привет! — сказала она, подходя ко мне.

Мария не смогла бы остаться незамеченной ни в одном уголке планеты. Она села на второй стул и, повернувшись в мою сторону, слегка наклонилась вперед, чтобы было удобнее со мной разговаривать. Сквозь ее одежду проглядывал лифчик с наполнителем, причем наполнителя в нем, похоже, было немало. Широкая спина, небольшая грудь, огромные руки, решительный взгляд. Рядом с ней я чувствовала себя в полной безопасности.

— Я нашла Лауру, свою предполагаемую сестру, и теперь она удрала из дому. Думаю, ей угрожает опасность. Ты говорила мне, что нужно обращать внимание на детали и что кусочки пазла сами будут занимать свои места, но теперь все полетело вверх тормашками.

Мария на несколько секунд с задумчивым видом уставилась в потолок, как будто что-то вспоминая, а затем снова посмотрела на меня.

— Я только что вернулась со свадьбы и соображаю сейчас хуже, чем обычно.

Я уже собиралась освежить ей память, но она жестом меня остановила.

— Если кусочки пазла не занимают свои места, то это потому, что ты через что-то перескочила, что-то упустила из виду, пошла по ложному следу. — Она провела ладонью мне по лицу, заставляя закрыть глаза. От ее руки исходил очень приятный запах. — Расслабься, не думай ни о чем, не забивай себе ничем голову. Ты наверняка форсируешь события, сама толком не зная, что же следует делать. Попробуй положиться на свою интуицию.

Попробовать положиться на интуицию? Могу ли я воспринимать такой совет всерьез? Я открыла глаза. Мария убрала руку и прислонилась своей широкой спиной к спинке стула.

— Как-то раз, когда я начала управлять своим легким самолетом, его подхватил и понес очень сильный ветер. И если бы интуиция не подсказала мне тогда, что, чтобы лететь в нужном направлении, не следует ничего предпринимать и не нужно оказывать сопротивления, я бы сейчас, наверное, не сидела здесь и не рассказывала тебе об этом.

— Я виновата во всем, что сейчас происходит. Мне остается только надеяться, что Лауре кто-то поможет. И что мать, бабушка, доктор Монтальво, босниец и Анна ее не нашли.

У меня не было необходимости рассказывать Марии все подробности для того, чтобы у нее сложилось представление о ситуации в целом. Когда она совала свой нос в жизнь других людей, это происходило потому, что в их жизни случались какие-то ужасные, ненормальные, странные события, и ее уже ничто не удивляло.

— Лаура удрала, и те люди ищут ее, чтобы заткнуть ей рот. Ты ищешь ее, чтобы ей помочь. В этом нет ничего удивительного.

Я открыла рюкзак и достала из него баночку с кремом из лепестков роз.

— Он тебе прекрасно подойдет, — сказала я, разглядывая кожу на ее лице — суховатую и с глубокими ямочками от прыщей, выскакивавших в юности. — Когда я не ищу Лауру, я продаю кремы.

— Не переживай. Опыт подсказывает мне, что ты вот-вот выяснишь нечто очень важное.

Мария не заслуживала такого подарка, потому что она мне никак не помогла. Неудивительно, что мама решила продолжать затеянные ею поиски самостоятельно. На что годится такое детективное агентство? Мартуниса на месте никогда нет, клиентов в этом агентстве тоже что-то не видно, а Мария дает советы, какие звучали бы уместно разве что из уст буддийского монаха. Я решила отправиться домой, чтобы оставить там рюкзак с товарами, принять душ, перекусить, возможно, рассказать отцу о последних событиях и уговорить его повезти меня на такси разыскивать Лауру (хотя я и сама еще не знала куда). Какие у Лауры были друзья? Взяла ли она с собой денег? Наш дом находился недалеко от офиса Мартуниса, и я пошла пешком, стараясь не забивать себе ничем голову, как и посоветовала Мария. В глубине души я все же прислушалась к ее словам — сама не знаю почему.

Уже включили наружное освещение. В последнее время каждый раз, когда я, идя по улице, приближалась к нашему дому, к нашей калитке и видела тусклые лампочки на веранде, у меня к горлу подступал комок. Иногда мне казалось, что в окне кухни мелькает какая-то тень, и я поспешно сворачивала в парк и начинала прогуливаться по нему. Хорошо еще, что Дон своим лаем то и дело возвращал меня к действительности. Как только я подошла близко, его лай стал надрывным. Ему не нужно было видеть меня, чтобы знать, что я подхожу к дому.

Я открыла дверь ключом, и Дон едва не свалил меня с ног.

— Анхель! — крикнула я.

В гостиной горел светильник с желтым абажуром, который давал очень приятный свет. В саду тоже было включено освещение, и через окна можно было разглядеть деревья и кусты. Не знаю почему, но мне казалось, что сейчас я смотрю на наш дом совсем другими глазами. Из комнаты для гостей, в которой жил Анхель, доносилась музыка. Я сунула в шкаф в прихожей рюкзак с товарами, повесила шубу и постучала в дверь комнаты, в которой находился Анхель.

— Что такое? — спросил Анхель, сдвигая наушники.

— Помоги мне снять сапожки.

Я зашла и присела на край кровати. Анхель начал стаскивать с меня обувь.

— Что она тебе сказала? — спросил он.

Я с непонимающим видом посмотрела на брата.

— Что она тебе сказала? — повторил он.

Он уставился на меня, а я — на него. Я ничего не понимала. Он снял наушники и пошел в гостиную. Я последовала за ним. Он зажег свет, и вот тут-то я увидела, что на диване лежит Лаура. Она поднялась. На ней была какая-то одежда Анхеля, а какая-то — моя. Я с разинутым ртом смотрела на нее.

— Понимаешь, — сказала Лаура, — мне не пришло в голову, куда я еще могу пойти.

Я присела на один из стульев, стоявших вокруг стола из красного дерева.

Кусочки пазла наконец-то заняли свои места. Я упустила из виду то, что Лаура может обратиться за помощью к нам. Мне не хотелось даже думать о том, что готова была бы отдать ради этого момента мама. Именно ради нее — ради моей мамы — я и нашла Лауру. Она была мамой Лауры, и моей мамой, и мамой Анхеля, а потому видела главную задачу своей жизни, конечно же, в том, чтобы нас всех объединить.

— Не знаю, сестра я вам или нет, — сказала Лаура. — Откровенно говоря, я не испытываю никаких особенных чувств в этом доме, однако мне кажется, что не может быть, чтобы Лили и Грета любили меня так, как надлежит любить своих детей и внуков.

Анхель взглядом спросил меня, кто такие Лили и Грета.

— Здесь ты в безопасности, — сказала я, подумав, что когда-нибудь она должна будет рассказать мне о том, как попала в наш дом.

Лаура была своего рода метеоритом, упавшим из другого мира и из другой жизни. Наконец-то эта детективная история подошла к концу, и мне уже не придется разыскивать Лауру по всему городу. Я спросила, хочет ли она помочь мне приготовить ужин. Мы зашли в кухню, и Лаура, проведя ладонью по массивному дубовому столу, сказала, что он ей очень нравится. Мне осталось только выполнить обещание, которое я дала Кэрол. Я достала из кармана бумажку и набрала номер на телефоне, висевшем на стене. Не успела я сказать, что хочу поговорить с Кэрол, как Лаура положила руку на рычаг и прервала разговор. Затем, глядя на меня, покачала головой из стороны в сторону. Было видно, что она очень разволновалась, — впрочем, основания для такого волнения у нее были.

— Не переживай, — сказала я. — Никто не знает, что ты здесь.

— Возможно, я слегка погорячилась… — начала в ответ Лаура.

— Ладно, давай пока приготовим ужин, а завтра ты обдумаешь все на свежую голову.

47

Лаура, расстанься со своей прежней жизнью

Пока мы готовили спагетти с соусом, буквально кишащим калориями, и салат, я с большой тревогой размышляла о том, что произойдет, когда приедет мой предполагаемый отец. Мне казалось, что такого напряженного момента я не выдержу. Я чувствовала себя довольно легко в общении с Вероникой и Анхелем, а вот таксист сильно меня смущал. Я не знала, о чем с ним разговаривать. Один из моих больших недостатков заключается в том, что я не умею вести себя естественно и непринужденно. Мне приходилось заранее обдумывать, что я буду говорить, и всё новое действовало на меня парализующе. Когда я была маленькой, Лили приходилось заставлять меня первой здороваться с людьми и рассказывать им, как идут дела у меня в школе, но при этом она постоянно твердила мне, чтобы я ничего никому не рассказывала о нашей семье и о том, что происходит у нас дома. Сейчас я с болью об этом вспоминала. В глубине души я всегда знала, что моя жизнь может стать довольно горькой, если я не буду поступать так, как хочет Лили.

Вероника ни о чем меня не спросила. Она, включив музыку, что-то мурлыкала себе под нос. Она сказала, чтобы я приправила салат так, как мне самой хочется. Потом она поставила в холодильник несколько банок пива и нарезала буханку хлеба ломтиками. Окинув взглядом хлеб и пиво, она сказала, что мне не нужно пытаться отучиться от своих привычек и предпочтений.

— Ешь то, что тебе нравится, — сказала она. — Мы вообще-то немного примитивные.

Их и меня разделяли миллионы километров жизни. Хотя у нас, возможно, были одинаковые гены, наши вкусы и наше прошлое были разными.

— Через некоторое время после того, как ты убежала из дому, они все — все те, которых я знаю, — поехали тебя искать, — сказала Вероника.

Мне очень хотелось бы узнать, вернулись ли они уже домой и что сейчас делает Лили. Представить себе, что сейчас делает мама — наверное, правильнее было бы называть ее Гретой, — было намного проще: она, видимо, сейчас зажигает свечи в своих «владениях», чтобы прилечь на подушки и расслабиться. А может, расслабляется с Ларри. Грета жила сегодняшним днем и никогда не планировала далеко наперед — кроме тех случаев, когда собиралась поехать в Таиланд.

— Не знаю, все ли у меня в порядке с головой.

Вероника прекратила вытирать стол тряпкой и уставилась на меня.

— Если ты — сумасшедшая, то тогда и я тоже сумасшедшая, и мама, наверное, такой была. Но мы, по крайней мере, не буйные и не представляем ни для кого опасности. Мы не держим никого взаперти и не заставляем глотать таблетки.

— Я не уверена в том, что они по своей воле держали меня взаперти, — сказала я. — Это было требование психиатра.

— Хм! — усмехнулась Вероника. — Чертов психиатр! Я его знаю — доктор Монтальво. Он говорил, что если я буду тебя искать, то не выйду из состояния улитки.

Мне доктор Монтальво тоже говорил что-то насчет состояния улитки, но я об этом умолчала. Меня больше заинтересовало то, что Вероника говорила о своей матери в прошедшем времени. Все свидетельствовало о том, что она уже умерла и что искать меня начала именно она. Я не стала спрашивать об этом Веронику, потому это наверняка было связано с тягостными воспоминаниями.

— Сейчас будем ужинать, — сказала Вероника. — Папа сегодня придет поздно. Пожалуйста, позови Анхеля. Он в комнате, что в конце коридора.

Я почувствовала облегчение, узнав, что не придется встречаться со своим предполагаемым отцом прямо сейчас и, соответственно, не придется прямо сейчас разговаривать с ним о том, что я, возможно, его дочь. Я предпочла бы, чтобы все это оказалось ошибкой, чтобы мы с Вероникой стали лучшими в мире подругами, чтобы Лили больше не давала мне никаких таблеток и чтобы Грета продолжала считаться моей матерью. Лили и Грета, конечно, не были идеальными как бабушка и как мама, но такие уж они мне достались и именно такими я их любила. Кроме того, я не знала, как мне вести себя по отношению к отцу, потому что у меня никогда не было отца.

Мне сейчас было тяжело даже просто ходить: я еще никогда не чувствовала себя такой усталой. Меня заинтересовало в доме Вероники то, что здесь повсюду были цветы, причем не только живые. В ванной с одной из полочек свисал искусственный плющ, а в углу тянулось вверх какое-то вьющееся растение, сделанное из пластмассы. В кухне стояло много горшков с цветами, а в гостиной жили фикусы, комнатные драцены и другие, неизвестные мне растения. В коридоре стоял на полке в вазе разноцветный букет. Проходя по коридору, я увидела через приоткрытую дверь комнату, которая, наверное, принадлежала Веронике. Стены в этой комнате были бледно-фиолетовыми. В ней и на кровати, и на полу валялась одежда. Дверь в еще одну комнату была закрыта. Я, поддавшись любопытству, заглянула в нее. Из нее повеяло холодом — так, как будто я заглянула в холодильник. В этой комнате стояла идеально заправленная двуспальная кровать, на которую, похоже, уже давно никто не ложился. Я, прекратив разглядывать помещения, позвала Анхеля, но, чтобы он меня увидел, пришлось сначала открыть дверь его комнаты. Мне показалось, что он, взглянув на меня, в первую секунду удивился: о моем появлении в этом доме он, видимо, уже забыл.

За ужином мы разговаривали о кино. Вероника и Анхель отдавали предпочтение спагетти, я больше налегала на салат. Вероника выпила пива, Анхель — кока-колы, а я — воды. Они имели лишь самое отдаленное представление о классической музыке и о балете, поэтому я старалась говорить о том, что им было интересно. Вероника собиралась изучать медицину, Анхель — астрономию, а еще ему хотелось пойти по стопам отца и стать таксистом.

Вероника сказала, что чистить апельсины должен Анхель, потому что он не принимал абсолютно никакого участия в приготовлении ужина. Анхель возражать не стал — у них тут, по-видимому, так было заведено. Пальцы у него были очень длинными, и апельсин возле их кончиков напоминал земной шар. Волосы Анхеля были похожи на мои, да и кожа у него была такой же светлой, как у меня. Внешнее сходство с ним слегка пугало меня. Его, похоже, тоже. Когда он уже почистил апельсины, Вероника спросила, мыл ли он руки. «А не поздновато ли ты об этом спрашиваешь?» — усмехнулся Анхель, вытирая руки бумажной салфеткой. Вероника и Анхель пытались вести себя так, как будто ничего не произошло, как будто мы каждый вечер ужинаем втроем и как будто мне понятны их шутки. У меня не было ни братьев, ни сестер, ни, конечно же, настоящей семьи. Глядя на Веронику и Анхеля, я чувствовала себя обделенной.

Остатки еды они не выбрасывали, а отдавали Дону: они предпочитали кормить его объедками со стола, а не какой-нибудь гадостью, которую продают в супермаркетах в качестве корма для собак. Вероника заставила Анхеля убрать посуду со стола, а потом мы с ней вымыли тарелки. Здесь это было несложно: клади тарелки в посудомоечную машину, а после вынимай их из нее. Мы уже заканчивали, когда раздался звук отпираемого дверного замка. Мое сердце екнуло: отец Вероники и Анхеля — а возможно, и мой! — наконец-то пришел. Вероника сделала вид, что ничего не услышала, а я, хотя мы еще не закончили мытье посуды, вытерла руки, потому что подумала, что придется сейчас снова здороваться и, возможно, пожимать ему руку.

— Привет, — сказал Даниэль, заглядывая в кухню.

— Привет, — сказала в ответ Вероника.

Я промолчала.

— Вы, я вижу, времени зря не теряли, — сказал отец и поставил на стол коробку, перевязанную тонкой хлопковой ленточкой, какие используют в кондитерских. — Я принес десерт.

Его голос был спокойным и приятным. Сам он был атлетического телосложения и носил очки. Волосы у него были светлыми — как у меня и у Анхеля, а глаза голубыми — как у меня.

— Посмотрим, — сказала Вероника, развязывая ленточку. — Кремовые пирожные. Мы будем их есть и смотреть телевизор. Мы оставили тебе спагетти.

Он сказал, что не хочет есть, только выпьет пива. Он достал банку из холодильника и стал пить прямо из нее.

Я не испытывала большого желания смотреть с ними телевизор и не могла позволить себе есть сладости — если хотела вернуться в хореографическое училище. Я не привыкла ни к тому, ни к другому.

— Я устала, — сказала я.

— Понятно, — ответила Вероника. — Завтра нас ждет новый день.

Отец с банкой пива в руке присел на диван и проводил нас взглядом, когда мы направились в сторону коридора. Вероника открыла комнату с бледно-фиолетовыми обоями, в которую я уже заглядывала, и в этот момент я сообразила, что мне придется спать на диване в гостиной и что из-за этого они не смогут посмотреть вместе телевизор.

— Похоже, я дала маху, — сказала я.

— Ты будешь спать здесь. Пора уже использовать все наши комнаты.

Она убрала одежду, лежавшую на одеяле, и достала из шкафа чистые простыни. Но я не стала перестилать постель. Не захотела. Сегодня вечером я была избавлена от необходимости помогать Лили раздеваться, натягивать на нее ночную рубашку, расчесывать ей волосы и разговаривать с ней, лежащей в постели, пока ее не одолеет сон. Мне это занятие казалось приятным — казалось до тех пор, пока я не увидела, как она поднялась со своего инвалидного кресла и стала ходить. В этот момент приятное стало отвратительным. Ей не нужно было обманывать меня ради того, чтобы я стала делать то, что делала для нее.

Утром погода была пасмурная, и сквозь тучи лишь время от времени пробивались лучи солнца. Меня разбудил лай Дона. Затем я услышала, как Вероника ругает его, заставляя замолчать. Пахло кофе. Окно выходило в небольшой сад, и прямо перед ним я увидела скрюченную герань и розовые кусты, которые весной покроются цветами. На письменном столе лежали книги, тетради и большая записная книжка в кожаной обложке. Она была вся исписана какими-то адресами, цифрами и множеством комментариев. Если бы в этой комнате немного навести порядок, она стала бы очень уютной. Я пошла в ванную и заглянула по пути в супружескую спальню. Кровать там была расстелена, на ней лежали штаны отца, и холодом из этой комнаты уже не веяло. Ванная была свободна. Я быстренько приняла душ, чтобы не занимать ее долго. Мне не было известно, который сейчас час. Наверное, между восемью и девятью часами. Я воспользовалась шампунем Вероники и ее гелем, а вот намазать ее кремом тело не решилась и ограничилась лицом. Потом я вытерлась самым сухим из всех имеющихся здесь полотенец, завернулась в него же и, надеясь ни на кого не натолкнуться, прошмыгнула по коридору в свою комнату. Мне вспомнилась моя ванная с выстроенными на стеклянной полочке в длинный ряд флаконами духов и всевозможными диффузорами для фена. Вероника использовала фен всего лишь с одним диффузором, возможности которого были весьма ограничены.

Я надела ту же самую одежду. Придется сказать Веронике, что мне не удалось прихватить с собой ни одного евро. Мне было стыдно, что я стану для нее обузой.

Душ придал мне бодрости. Как ни странно, хотя на душе у меня лежал тяжелый камень, ночью я спала как убитая. Я всю жизнь переживала за свое будущее, вкалывала в магазине, который должен был стать моим будущим, и вот теперь, когда это мое будущее было безвозвратно потеряно, я чувствовала себя хорошо.

Я пошла в кухню, надеясь, что там не окажется отца. К счастью, в кухне была только Вероника. Она с радостным видом пожелала мне доброго утра и показала, где находятся чашки, где — чурро, где — пирожные, а где — кофе с молоком. Еще она спросила, хорошо ли я спала. Я ответила, что чувствую себя очень хорошо — без единого евро в кармане и без будущего, но все же очень хорошо.

— Ты все еще думаешь, что ты сумасшедшая? — спросила Вероника.

48

Вероника и ее большая душа

Пути назад уже не было. Мы все теперь стали причастны к этому делу. А вдруг я ошиблась? Вдруг мама решила остановиться, потому что поняла, что пошла не той дорогой? Впрочем, Лаура уже была совершеннолетней и сама могла решать, как ей поступить, а я всего лишь раскрыла ей глаза на кое-какие неувязочки, имеющиеся в ее жизни. Кроме того, когда мы добудем соответствующие доказательства, все наши сомнения развеются.

Отец меня приятно удивил. Мама вполне могла бы им гордиться. Он привез Лауру к нам домой и тем самым спас от когтей Лили и Греты, а к тому же специально работал в тот день допоздна, чтобы не смущать ее своим присутствием. Еще он принес пирожные, а на следующее утро — все с той же целью — ушел на работу очень рано. Когда же мы остались вечером перед телевизором втроем, он обнял нас с Анхелем и сказал, что не может понять, почему такому заурядному человеку, как он, столь сильно повезло и судьба даровала ему детей с такой огромной душой. Он сказал, что всегда с нетерпением ждал момента, когда можно будет вернуться с работы домой и увидеться с нами. Ему пришлось снять свои очки и протереть их краешком рубашки, потому что они затуманились. Он сказал, что иногда подводил Бетти и что она его иногда не понимала, однако она всегда была и будет для него самой лучшей в мире женщиной. Он сказал, что был очень глуп. Ни мне, ни Анхелю не хотелось слушать подобные откровения, и мы собрались было встать и пойти спать, но он удержал нас и сказал, что никому не позволит относиться к Лауре без должного уважения.

На наше счастье, отца прервал зазвонивший телефон. Мы переглянулись, засомневавшись, нужно ли снимать трубку. Стрелки часов показывали одиннадцать вечера, и нам отнюдь не хотелось столкнуться сегодня еще с какими-то проблемами. Трубку снял отец.

— Привет, Анна. Да, все хорошо. Да, конечно, время идет быстро… Уже очень поздно, а завтра мне рано вставать. Я тебе очень благодарен, но лучше в другой день.

Наглость Анны, похоже, не имела границ. Мне стало очень интересно, что скажет по поводу ее звонка отец.

— Это звонила Анна. Она сейчас неподалеку и предложила мне прогуляться с собаками в парке.

— Она не знает, здесь ли Лаура, и хочет это выяснить, — сказала я. — Они там все пытаются разыскать Лауру.

— Давайте не будем впадать в паранойю, — покачал головой отец.

— Вероника права, — вмешался в разговор Анхель. — Папа, тебе нужно что-то предпринять. Анна замешана во всем этом по самые уши, и она уже много лет назад потеряла всякое уважение и к Лауре, и к нам.

Мы с отцом молча уставились на Анхеля: он еще никогда не становился так открыто на чью-то сторону.

— Два плюс два равно четыре, папа. Этим людям есть что скрывать, причем скрывают они нечто чрезвычайное, — сказал Анхель, стараясь показать, что уже вполне может считаться взрослым.

Начали ли кусочки пазла занимать свои места в голове нашего отца? Ему, наверное, стало не по себе от осознания того, что он ошибался, полагая, что данной проблемы не существует. Мария опять оказалась права: двигаться против ветра нельзя.

Отец поднялся, чтобы пойти лечь спать. Я тут же сказала ему, что свою комнату предоставила Лауре, Анхель расположится в комнате для гостей, отец — в комнате Анхеля, а родительская спальня останется незанятой. Мне придется спать в гостиной на диване.

— Анхель может вернуться в свою комнату, — сказал отец. — Я буду спать в спальне.

Если бы Лаура не удрала из дому и не пришла к нам, отец никогда бы не решился вернуться в свою спальню. Мамы уже не было на свете, и она не могла приложить руку к тому, чтобы это произошло, но я, тем не менее, верила в то, что она еще при жизни, сама того не ведая, сделала все для того, чтобы этот момент рано или поздно наступил. Я почувствовала себя такой счастливой, какой чувствовать себя после смерти мамы уже даже не надеялась.

Когда я увидела Лауру в кухне, то сказала, чтобы она взяла из моих вещей в шкафу те, которые ей хоть как-то подойдут: она, похоже, носила одежду на два размера меньше, чем я. Я добавила, что первое, что мы сделаем, — это пойдем в магазин и купим ей нижнее белье и какие-нибудь джинсы, поскольку именно в этом она сейчас больше всего нуждалась. Лаура поблагодарила меня и, выпив чашечку кофе и съев грушу, пошла в сад, чтобы заняться там какими-то физическими упражнениями и, как она сама выразилась, «поздороваться с солнцем». Я заметила, что, когда она проходила через гостиную, ее взгляд задержался на фотографии мамы.

Глядя на Лауру, одетую в мои штаны и куртку, я подумала, что ей, наверное, здорово недостает модной одежды, сшитой на заказ, и тех фантастических туфлей, в которых она ходила в обувном магазине. Я вытащила одну купюру из того миллиона песет, которые накопила мама для организации моей гипотетической клиники.

Мне оставалось только жалеть о том, что Лаура не успела взять свою сумку в доме Лили, потому что в этой сумке лежали ее водительские права, и если бы они у нее сейчас были, мы могли бы поехать с ней на автомобиле мамы. Мама обрадовалась бы, если бы увидела, что две ее дочери поехали за покупками на ее машине. Я встряхнула головой, чтобы заставить себя думать о чем-нибудь другом: например, как добраться на автобусе до торгового центра. Мы три часа ходили по магазинам и примеряли одежду. Лаура хорошо разбиралась в тканях и торговых марках. Она сказала, что мне идет красное, зеленое и коричневое. И что мне, наверное, подошла бы более короткая стрижка.

— Вчера вечером звонила Анна, — сообщила я, когда мы искали в магазине «H&M» товары, продаваемые с максимальной скидкой. — Наверное, тебе следовало бы позвонить им и сказать, что с тобой все в порядке и чтобы они оставили тебя в покое.

— Нужно над этим поразмыслить, — ответила Лаура.

— Поразмыслить относительно того, не сумасшедшая ли ты и не правы ли они?

— Я вообще-то приняла все твои заявления относительно моего происхождения на веру, разве не так?

— Поэтому чем быстрее мы узнаем правду, тем лучше. Думаю, нам необходимо найти доказательства.

Одних лишь доказательств Лауре, по ее словам, было мало. Ей хотелось узнать, что произошло. Ей нужно было кое-что понять. Взять и сразу же проникнуться родственными чувствами друг к другу было не так-то просто и для нее, и для нас, даже если будут найдены доказательства, подтверждающие мою правоту. Лаура не могла сразу начать жить с нами. Она не могла за каких-нибудь пять минут стать дочерью и сестрой. Она просто хотела знать, правильно ли поступила и действительно ли люди, которых она считала своими ближайшими родственниками, отнюдь не являются для нее родными. Она хотела знать, в самом ли деле ее псевдородственники и некоторые ее знакомые сговорились ради того, чтобы не позволить ей узнать правду, и с этой целью пытались ее убедить, что у нее начались психические отклонения.

Лаура отказывалась пойти по самому короткому пути, а потому мы — я, отец и брат — не могли даже после всего того, что произошло, считать, что проблема решена. Я почувствовала растерянность.

— А ты не должна сейчас быть на занятиях? — вдруг спросила Лаура.

— Я не успела подать документы на поступление в университет. А мама до самой своей смерти думала, что я каждый день хожу туда на занятия.

— Извини.

— Хватит уже извиняться, толку от этого все равно никакого нет.

Накупив кучу одежды, мы присели в торговом центре на лавочку, стоящую на площадке, имитирующей небольшую площадь посреди деревни. Иногда у Лауры выскакивали фразы типа «Лили говорит…» и «Маме нравится…». Должно, наверное, пройти немало времени, прежде чем она почувствует к ним неприязнь из-за того, как они с ней поступили. Она чувствовала в душе боль, но эта боль была еще не совсем осознанной. Мы сидели под навесом, который изображал домик с садиком и всем таким прочим.

— Со временем ты будешь рада тому, что все произошло именно так, я в этом уверена. Лично я очень рада, что нашла тебя. Выходит, мама была права и не зря потратила лучшие годы жизни на поиски.

Как ни странно, Лаура не очень-то интересовалась моей мамой, хотя та, вполне возможно, была и ее мамой. Она не спрашивала меня ни о том, что с ней произошло, ни о том, какой она была. Лауре, видимо, было тяжело заменить в своей жизни Грету женщиной, с которой она уже даже не могла увидеться.

Я заказала себе капучино, а Лаура — зеленый чай.

— А теперь давай встретимся с человеком, который посоветует, что нам дальше делать, — сказала я.

К счастью, Мария только что вернулась откуда-то в офис. Ей, похоже, хватило одного лишь взгляда на нас, чтобы все понять. Она сняла лисью шубу, повесила ее во встроенный шкаф и надела свитер, который очень плотно — как бинтовая повязка — обтянул ее широкую спину и грудь. Потом она принялась причесываться, разглядывая нас.

— Вы абсолютно не похожи, — сказала она.

Эти слова вызвали у меня улыбку, потому что они были своего рода признанием моего триумфа.

— Она больше похожа на моего отца и мою маму, — сказала я.

Мария предложила нам присесть на серые стульчики, а сама села на низенький столик — прямо на лежащие на нем журналы. Она оперлась на отставленные назад руки и слегка откинула голову — так, будто собралась принимать солнечные ванны. Лаура смотрела на нее широко открытыми глазами: она еще никогда не видела детектива.

— Лаура сбежала из дому, и теперь ее ищут. Мы не знаем, на что они способны.

Лаура с удивленным видом посмотрела на меня. По мере того, как час за часом текло время, она постепенно избавлялась от страха, завладевшего ею, и, наверное, воспринимала Лили и Грету такими, какими они были раньше.

— А у вас есть какие-нибудь доказательства…

— Лауру интересует не столько то, сестра я ей или нет, сколько то, каким образом ее присвоили мама и бабушка. Она не верит, что ее им принес аист.

Мария, как обычно, ничему не удивилась: она и здесь нашла свою логику.

— Мне это кажется очень даже разумным. Лучше всего первым делом разобраться с подозрениями по поводу присвоения ребенка, а потом уже решать, что делать дальше. Вы можете начать с того, что запросите сведения о рождении в бюро записи актов гражданского состояния. В нем должна фигурировать информация о роддоме, в котором она родилась. Обратитесь туда и попросите разрешить вам взглянуть на запись этих актов. Каждая новая зацепка будет давать еще одну. И никому не доверяйте.

Лаура смотрела на Марию с таким видом, как будто хотела сказать: я не стану этим заниматься, я возвращаюсь к своей устоявшейся жизни, это единственная реалия, которая мне известна, вы для меня — абсолютно чужие люди. Поэтому необходимо было ее ошеломить, не дать ей возможности подумать. Если она не хотела докопаться до правды, то я еще как хотела!

Я посмотрела на часы.

— Если мы поторопимся, то успеем, — сказала я, поднимаясь и направляясь к двери. Лаура, подхватив пакеты с покупками, последовала за мной.

И тут вдруг нас остановил голос Марии:

— Спасибо за крем. То, что делала Бетти, не пропало даром.

49

Лаура, пути назад уже нет

Мать Вероники и Анхеля, супругу таксиста, звали Бетти, и она была одержима идеей найти свою дочь, считавшуюся умершей при родах. Она считала, что эта дочь — я. Вероника, можно сказать, подхватила эстафету, когда ее мать умерла. Отец относился к этой идее прохладно, хотя и помогал кое в чем, а Анхель старался держаться в стороне. Теперь уже все мы были вовлечены в эту затею, и никто из нас не мог сказать, что он тут ни при чем. Лично я не знала, что думать и какие чувства мне следует испытывать. Я вроде бы должна была хотеть узнать правду, однако пытаться ее узнать мне было страшновато. Если бы только я могла снова стать обычным человеком — таким, каким себя до недавнего времени считала! В глубине души я даже не завидовала Кэрол. Веронике было психологически очень легко доискиваться правды обо мне, поскольку о себе она все знала. Правда была своего рода ядом, который потихоньку проникал в меня.

Я не нуждалась ни в каких официальных сведениях о рождении, чтобы выяснить, где я родилась. Я всегда знала, что родилась в родильном доме «Лос-Милагрос». Мама поступила туда в четыре часа утра, а в одиннадцать утра на свет появилась я. Маме не нравилось вспоминать роды, и как только о них заходила речь, она тут же меняла тему разговора. Кто мне рассказывал обо всем подробно, так это Лили, которая была во время родов рядом с мамой от первого момента и до последнего. Ей нравилось рассказывать об этом, хотя она при повторных рассказах иногда сообщала совсем другие подробности, но я списывала это на ее преклонный возраст, в котором память у людей уже начинает сдавать. Я никогда не придавала этим «неувязочкам» большого значения.

Именно родильный дом «Лос-Милагрос» и был тем роддомом, который фигурировал в метрической записи о моем рождении. «Ну что, видишь?» — сказала я Веронике. Она ответила мне, что сначала надо сравнить данные, взятые из разных источников, а потом уже делать выводы.

Я не возражала против того, чтобы съездить в родильный дом: у меня еще раньше не раз возникало желание взглянуть на то место, где я впервые открыла глаза. В этом роддоме возле некоторых дверей было много цветов в горшках и ходили монахини с младенцами в люльках. Мне подумалось, что, чтобы дорасти от беспомощного младенца до взрослого человека, нужна забота со стороны других взрослых людей. Много заботы. Когда мы попросили в приемной дать нам возможность заглянуть в журнале регистрации на список новорожденных от 12 июля 1975 года, монахиня спросила, зачем нам это нужно. Я уже хотела было ответить правду, но Вероника опередила меня и сказала, что в службе записи актов гражданского состояния проводится реорганизация архивов и что там куда-то подевалась метрическая запись о моем рождении, а потому нам нужна соответствующая справка из родильного дома. Монахиня, отвечающая за выдачу подобных справок, пояснила, что нам необходимо направить письменный запрос. Я уже повернулась, чтобы уйти, но тут услышала, как Вероника говорит, что хочет побеседовать с заведующей родильным домом. Монахиня ответила, что с заведующей невозможно вот так вот запросто встретиться, что они здесь, в родильном доме, выполняют очень важную работу и не могут тратить время попусту из-за какой-то там бюрократической возни. Вероника начала настаивать и заявила, что не уйдет до тех пор, пока ее просьба не будет рассмотрена кем-нибудь из местного начальства.

— Вы обязаны показать по моей просьбе журнал регистрации новорожденных, я это точно знаю.

В школе, где я училась, ученицам никогда даже в голову бы не пришло разговаривать подобным образом с монахиней. Большинство монахинь вели себя любезно — если понимать, в каком мире они пребывают, и не заставлять их покидать его пределы. Некоторые мои одноклассницы считали, что в монахинях форма должна соответствовать содержанию, а так ведь бывает далеко не всегда. Вероника как раз впадала в подобное заблуждение относительно соответствия формы содержанию и, как сказал бы доктор Монтальво, оказывалась в состоянии улитки. Мне пришлось одернуть ее, чтобы мы могли спокойно отсюда уйти.

— Простите ее, сестра, — сказала я. — У нее тяжелый характер.

Мы отправились к выходу, а затем прошли по коридору и поднялись на второй этаж. Из-за пакетов с покупками, которые мы с собой тащили, со стороны казалось, что мы пришли сюда с множеством подарков.

— Никто не покажет нам этот журнал регистрации, — сказала Вероника.

— Сейчас увидим, — возразила я.

Я принялась искать взглядом свою жертву. Вероника уже приходила в отчаяние, потому что все монахини казались ей одинаковыми и она готова была приставать со своей просьбой буквально к любой из них. «Не торопись, — сказала я. — Если мы будем суетиться, это вызовет негативную реакцию». И тут далеко впереди я увидела нужную мне монахиню. Она была молодой, тихой, с глуповатым лицом и принадлежала, по-видимому, к числу тех, к кому в нашей школе относились так пренебрежительно, что они либо переводились в какое-нибудь другое место, либо так и оставались на уровне прислуги, открывающей и закрывающей двери. Эта монахиня толкала перед собой тележку с едой и, подходя к очередной палате, изображала на лице радостную улыбку. Я сказала Веронике, чтобы она меня подождала.

Я подошла к монахине и сказала, что училась в школе, персонал которой состоит из монахинь той же конгрегации, к какой принадлежит она, — что, кстати, было правдой. Я также сказала, что заведует этой школой сестра Эсперанса — что тоже было правдой (хотя я и не знала, знакома ли эта монахиня с сестрой Эсперансой) — и что она поручила мне попросить кое о чем ответственную за журнал регистрации новорожденных, однако та все никак не может найти этот журнал, а я очень спешу, и меня очень огорчает то, что я не могу выполнить это поручение, потому что оно — очень важное. Я сказала, что ответственная за журнал регистрации новорожденных попыталась объяснить мне, как попасть в приемную, чтобы мне там помогли, однако у меня нет времени на хождение туда-сюда, потому что я совсем недавно устроилась на новую работу и если опоздаю, то меня уволят.

Монахиню, как выяснилось, звали сестра Хустина, и ей надо было закончить разносить еду. Я изобразила на лице безутешное горе, и тогда она сказала, чтобы я подождала несколько минут. Вероника, прислонившись к стене, наблюдала за моими действиями издалека. Я ждала, стоя в коридоре, и воспользовалась этим ожиданием для того, чтобы написать на клочке бумаги свое имя, фамилию и дату рождения. Сестра Хустина улыбалась мне каждый раз, когда входила в очередную палату и выходила из нее. Когда на тележке уже не осталось подносов с едой, она радостно сказала, чтобы я шла за ней. Вероника, держа в руках пакеты с покупками, последовала на некотором отдалении за нами.

Мы спустились на этаж ниже, и сестра Хустина постучала в дверь помещения, в котором хранились журналы регистрации. Ей никто не открыл, тогда она разыскала человека, ответственного за это помещение. Им оказалась то ли мирянка, то ли монахиня, одетая в обычную мирскую одежду.

— Ну ладно, я вас оставляю, у меня много работы, — сказала сестра Хустина.

— Извините, что беспокою вас. Меня прислала директор школы «Санта-Марта» сестра Эсперанса. Она поручила мне передать вам привет и обратиться к вам с просьбой.

— Ой, а как она поживает? Давненько уже она здесь не бывала.

Я от удивления замолкла на несколько секунд: она была знакома с сестрой Эсперансой! Впрочем, это было не очень-то удивительно — они ведь принадлежали к одной конгрегации. Теперь все становилось намного проще — если, конечно, эта женщина не вздумает сейчас же позвонить сестре Эсперансе.

— Она в отъезде и поручила мне проверить кое-какие данные в журнале регистрации. Мне кажется, это для нее очень важно.

Увидев по выражению лица и позе этой женщины, что она настроена позитивно, я достала подготовленный клочок бумаги. Я едва не упала в обморок от волнения, когда она встала и пошла искать соответствующий журнал. У нее были густые русые — не выкрашенные, а натуральные — волосы, сильно выпученные голубые глаза, толстые икры и разделенные большими щелями передние зубы. Одета она была в туфли на низких каблуках, чулки из лайкры, желтый шерстяной свитер — связанный, наверное, ею самой. Из-под свитера выглядывала белая кофта с вышитым воротником (его она тоже, наверное, вышила сама). Я не могла оторвать от нее глаз, и она буквально врезалась мне в память. Где-то за дверью стояла Вероника, ожидая сигнала с моей стороны.

Женщина открыла журнал регистрации новорожденных и принялась водить по страницам пальцем. Дойдя до указанной даты, она нахмурилась и с удивленным видом посмотрела на меня. На моем лице в этот момент, наверное, появилось выражение тревоги: я уже больше не могла изображать спокойствие.

— Что там такое? — спросила я.

Она закрыла книгу.

— Здесь какая-то ошибка. Я не могу найти эти данные.

Я потянулась — лишь слегка — к журналу регистрации новорожденных.

— А может, я попробую их найти? Я не могу уйти ни с чем.

— Я поговорю с сестрой Эсперансой, не переживай.

Страницы: «« ... 1011121314151617 »»

Читать бесплатно другие книги:

Занимаясь детективными расследованиями, Кира и Леся совсем забыли про свое туристическое агентство! ...
Сыщица-любительница Леся получила предложение, о котором мечтают многие девушки, но только не она са...
Если в кровь мужчины проник волшебный яд любви, он способен на любые безумства! Один богач так воспы...
Леся и Кира давно собирались в Альпы на горнолыжный курорт, и вот они – долгожданные зимние каникулы...
Сокровища средневекового пирата Балтазара Коссы, предположительно спрятанные в Бухте Дьявола в Итали...
В мире высокой моды переполох. Кто-то похищает самых успешных моделей. Прелестные девушки исчезают в...