Устроители Святой Руси Коняев Николай
Прощаясь с ним, преподобный Кирилл сказал:
– Хотя мы имеем с братом Александром большое желание увидеть друг друга, но по Божиему изволению, в нынешнем веке сего не сподобимся, и увидимся, когда от тела разлучимся, а твои труды, честный отче, не будут забыты пред Богом.
И только после этого Александр Свирский благословил своего ученика и на паломничество в Киево-Печерский монастырь…
В чем же смысл «урока», преподанного Никифору его великим учителем? Почему он отпустил его в Киев только после путешествия в Новоозерский монастырь, а не прежде того?
Нам кажется, что святой Александр хотел укрепить своего ученика, хотел помочь ему прозреть свое предназначение.
Как бы то ни было, возвратившись из Киева, преподобный Никифор едет в родное село Важины и оттуда уходит на Важское озеро, где уже упокоился в жизнь вечную преподобный Геннадий. Никифор приходит сюда, чтобы продолжить здесь начатое своим великим предшественником молитвенное делание.
Местное предание свидетельствует, что, покидая село, Никифор испил воду у ключа в Усть-Боярском, и стала вода в источнике целебною. Многие болезни излечивала она, и в память об этом чуде была поставлена у источника Никифоро-Геннадиевская часовня.
3
Не сохранилось сведений, как строился Никифоро-Геннадиевский Важеозерский монастырь, известно только, что уже в 1530 году отшельническая пустынька на берегу Важского озера становится процветающей обителью.
Тогда на берегу озера поднялась деревянная церковь во имя Преображения Господня, а вокруг выросло десять келий для братии.
Известно, что заботился преподобный Никифор и о том, чтобы возрожденная им обитель преподобного Геннадия не распалась после его кончины. Для этого и хлопотал он, испрашивая для монастыря царскую грамоту на владение землей.
Он так и не увидел долгожданной царской грамоты.
9 февраля 1557 года преподобный Никифор завершил свой земной путь, а грамоту на его имя, в которой указывалось владеть землею вокруг монастыря «на все четыре стороны по версте, опричь мхов и болот и глыб», Государь подписал только 9 марта 7065 (1557) года.
Вот и получается, что грамоту эту важеозерскому игумену удалось выхлопотать, только представ рядом со своим предшественником перед Престолом Божиим.
Стоящими рядом, видим мы преподобных и на иконах…
Погребли преподобного Никифора рядом с преподобным Геннадием, и святые мощи их и сейчас почивают под спудом в устроенном ими Важеозерском монастыре…
Вместе являются они и к людям, с верою призывающим их.
В списке чудес преподобных – исцеления, избавление от погибели путешествующих.
Вот только один из случаев исцеления…
К крестьянину, которого мучили непрекращающиеся головные боли и который без пользы обращался к разным знахарям и уже не чаял ниоткуда помощи, явились преподобные Геннадий и Никифор и сказали так:
– Ты человек умный, зачем же ищешь помощи у людей, у которых, кроме вреда, ничего не получишь? Приходи лучше к нам! У нас лекарство без денег. Отслужи молебен и попей святой воды и станешь здоров.
– Кто вы, святые отцы? – вопросил их больной. – Я вас не знаю!
Преподобные сказали, кто они и откуда. Крестьянин исполнил повеление и стал здоров.
4
И вот, что поразительно…
Большевики закрывали храмы и монастыри, оскверняли святые мощи, но самих святых запретить не могли…
С детства запомнился мне похожий на сказку рассказ, как осенью, едва только выпадет первый снег, мимо еще не сбросивших багряных уборов деревьев проходят святые Геннадий и Никифор Важеозерские, Корнилий Паданский, Иоасаф Машеозерский, Кассиан Соломенский, Ферапонт Вознесенский, старцы Игнатий, Леонид, Федор. Проезжает на своей лошадке, нагруженной кожаными переметными сумами, преподобный Иона Яшеозерский…
– А ты… Ты сама их видела, бабушка?
– Не… Сама не видела, Миколя. Откуль мне было видеть…
– А кто же видел их?
– Дак ведь видели… Были люди… Чай, не теперешние…
Потом, много лет спустя, уже в воспоминаниях очевидцев, в архивных документах доведется мне прочитать продолжение этой чудесной сказки…
Тогда и узнаю я об Исайе (схимонахе Игнатии), возобновившем Задне-Никифоровскую пустынь после петровского разорения…
Исайя долго жил на Афоне, но совершенного смиренномудрия достиг в обители, основанной преподобными Геннадием и Никифором…
– Я, да свинья, да третий сатана… – говаривал он. – Свинья по безумству, сатана по гордости – вот товарищи гордых…
Дивное смирение доставляло отцу Исайе духовные даре и видения…
Он поведал однажды, что душа его увидела невещественный свет и в то же время увидела самое себя, как бы составленное из света, а тело мертвым, словно душа уже вышла из этого света…
Тогда и прочитаю о последнем иноке монастыря – блаженном Владимире…
Впрочем, об этом разговор впереди…
5
История Никифорово-Важеозерской обители тесно связана с именем другого великого русского святого – отца Иоанна Кронштадтского…
В 1885 году в обители произошел пожар. Уцелели лишь каменная Всесвятская церковь, где под спудом почивали мощи основателей, небольшой каменный дом да часовня. Пришлось монастырской братии разбрестись по другим обителям.
Чтобы спасти пустынь, иеромонах Геннадий приступил к сбору пожертвований.
Собрать ему удалось немалую сумму. Только деньгами она составила 9887 рублей 75 копеек, а материалами и утварью еще 11 126 рублей 78 копеек.
Но все же главным в этом деле стало знакомство иеромонаха Геннадия с протоиереем Кронштадтского Андреевского собора отцом Иоанном Ильичом Сергиевым.
Иеромонах Геннадий обратил на себя внимание Всероссийского батюшки нелицемерным смирением, кротостью и энергией в сборе пожертвований.
В 1890 году по просьбе иеромонаха Геннадия и при непосредственном содействии святого Иоанна Кронштадтского мещанка Екатерина Гайлевич пожертвовала в Задне-Никифоровскую пустынь каменный дом с участком земли, чтобы там было устроено подворье…
С молитвенной и практической поддержкой святого Задне-Никифоровскую пустынь удалось возродить буквально в считаные годы. Причем возрождена она была в большем великолепии, нежели была до пожара.
В 1892 году достроили каменную церковь Преображения Господня, и 19 июля ее освятил сам Иоанн Кронштадтский.
И какие могут быть сомнения в молитвенном общении отца Иоанна Кронштадтского с присвирскими святыми? Молился отец Иоанн Кронштадтский во время своего пребывания в монастыре и перед образом основателей обители, и перед иконою девяти важеозерских чудотворцев – преподобных Никифора, Геннадия, Даниила, Игнатия, Леонида, Федора, Феропонта, Афанасия, Корнилия…
Быстро строилось при содействии святого праведного Иоанна Кронштадтского и монастырское подворье в Санкт-Петербурге:
«23 сентября 1894 года о. Иоанн Кронштадтский отслужил молебен в честь закладки трехпрестольного храма, а уже 23 мая 1901 года был освящен главный придел в честь Пророка Осии. Освящение совершил преосвященный Вениамин, а сослужил ему отец Иоанн Кронштадтский вместе с игуменом Митрофаном.
После литургии священнослужителям, почетным гостям, благотворителям и всем споспешникам создания храма была предложена трапеза, оконченная “здравицами”, особо Иоанну Кронштадтскому, главному виновнику возникновения Подворья и при нем храма и настоятелю Подворья игумену Митрофану, виновнику настоящего торжества.
На следующий день, 24 мая, был освящен второй придел храма в честь Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова и Преподобного Иоанна Рыльского – небесного покровителя о. Иоанна Кронштадтского»…
Так, при молитвенном и практическом участии святого праведного отца Иоанна Кронштадтского и была восстановлена обитель святых учеников преподобного Александра Свирского.
Тогда и встала на Петербургском почтовом тракте (нынешнее Мурманское шоссе) в ста верстах от Петрозаводска, в пятидесяти от Олонца, на седьмой версте Кескозерской станции, у самой окраины леса деревянная часовня, указывающая путь к монастырю.
Проедешь одиннадцать верст по лесу, и вот уже и монастырская мельница у истока реки Важинки, а на южном, холмистом берегу озера открывается и сам монастырь: высокая колокольня, две пятиглавые церкви, три башни по лицевому западному фасаду каменной ограды…
Все это отражается в тихой воде озера, словно там – еще один монастырь…
6
Туда, в этот отраженный вместе с небом в озерной воде монастырь, и уходили важеозерские иноки, когда захлестнула обитель большевистская тьма.
Всю братию расстреляли здесь, на берегу светлого озера, а опустевшую обитель переименовали в Интерпоселок и населили лесорубами.
Во Всесвятском храме, где обретаются под спудом мощи преподобных Геннадия и Никифора, устроили кинотеатр. Лесорубы-интернационалисты смотрели там кино. Потом в монастыре была тюрьма для малолеток, потом республиканская психбольница…
Из монастырской братии уцелел только блаженный инок Владимир, его в этот день не было в монастыре.
Дивные истории рассказывают про этого последнего инока Важеозерского монастыря. Говорят, что, несмотря на многочисленные злоключения, на частые насмешки и несправедливую брань, инок Владимир всегда сохранял спокойствие, был всем доволен и взор его всегда светился радостью.
«Духовный мир исходил от всего его существа, – вспоминают знавшие инока Владимира, – и кто соприкасался с ним, ощущал веяние этого мира на себе».
Обладая даром прозорливости, не раз удерживал инок Владимир своих знакомых от гибельных поступков, много исцелений и помощи получали люди по его молитвам, еще больше чудотворений совершается по молитвам к нему после его кончины.
Духовный свет обители, который хранил в себе этот последний важеозерский инок, порою разгорался в нем с такой силой, что становился видим для других.
Несколько таких случаев помещено в «Жизнеописании блаженного инока Владимира».
«В одно из своих посещений нашей квартиры, – пишет В.В. Орловский, рождение которого его родителям блаженный инок и предсказал, – летним вечером, сидел инок Владимир на террасе с одним благочестивым человеком, простым мужичком. Терраса не была освещена, огня не было, сидели в темноте… Вдруг в одно мгновение лицо инока Владимира осветилось необычным светом, и он весь был в сиянии. Все помещение террасы было в свете необычном. Это длилось некоторое время, потом опять стало темно».
Или вот другой случай…
«Однажды парголовские женщины, работавшие на полях в стороне Левашова, увидели необычайное явление. По полотну железной дороги недалеко от будочки стрелочника кто-то идет, весь озаренный светлым сиянием. Когда шедший во свете приблизился на такое расстояние, что его можно было разглядеть, все узнали инока Владимира»…
В конце жизни инок Владимир предсказал, что тело его будет несколько раз перезахоронено, пока, наконец, его не перенесут в Важеозерскую обитель, ясный свет которой переполнял все его существо.
Так и случилось.
Когда возродилась Важеозерская пустынь, тело блаженного инока Владимира перенесли в монастырь и похоронили между тремя березами прямо на берегу светлого озера…
7
В чем-то со светоносным блаженным Владимиром, последним иноком Важеозерского монастыря, схожа и судьба Воскресенской церкви в Важинах, последней действующей церкви в огромном Подпорожском районе Ленинградской области.
Три с половиной столетия – немалый срок для любого здания, тем более срубленного из бревен. И когда входишь в десятигранный летний храм, насквозь пронизанный светом, первое ощущение здесь – ощущение чуда…
В общем-то понятно, почему с таким остервенением вытаптывали большевики-ленинцы православную веру на Руси. Труднее понять, почему, закрывая одни храмы, другие они пощадили…
Впрочем, слово «пощада» здесь неуместно.
Все эти Троцкие и Луначарские, Бухарины и Хрущевы готовы были закрыть все храмы, расстрелять или, по крайней мере, пасадить за колючую проволоку всех православных. Просто не получилось, не удалось их черной сатанинской силе загасить все светильники, затопить темнотою всю Россию.
И Воскресенская церковь в селе Важины оказалась спасена не по милости большевистской власти, опутавшей все Присвирье проволокой Свирьлага, а, может быть, как раз заступничеством преподобного Никифора Важеозерского, родившегося здесь, в Важинах…
Помню, когда я первый раз побывал в Воскресенской церкви в Важинах, тогдашний настоятель, отец Михаил, показал мне описание часовен, принадлежавших церкви в 1910 году.
В этом списке: Успенская часовня в деревне Скуратове, Рождества Богородицы – в Погре, Покровская в Еконде, Казанская – в Верхнем Пичине, Тихвинская – в Киновичах, Вознесенская – в Кезаручье, Воздвиженская – в Верхней-Купецкой, Ильинская – в Деготной горе, Никольская – в Ильине, Никитинская – в Юрьевщине, Кирикко-Иуллиинская – в Терехове, Космо-Дамиановская – в Нисельге, Александро-Свирская – в Свином Наволоке, Никольская – в Мелехове, Никольско-Александровская – у пристани в Лаптевщине, Георгиевская – в Немецком, Косьмы и Дамиана в Нисельге, Никифора-Геннадиевская – возле Устья Боярского…
Я читал этот список, и возникало ощущение, словно лучи расходятся от церкви Воскресения Христова, озаряя округу ясным светом православия.
И разглядывая опоясывающую церковное крыльцо надпись: «Храм построен по благотворению Великого князя Михаила Федоровича и царевича Алексея Михайловича при патриархе Филарете радением прихожан Важинского погоста», понимал я, что взаимосвязь важинской церкви с преподобным Никифором осуществляется не только через часовенку, поставленную в его имя возле Устья Боярского, а прежде всего через его молитвенное предстательство…
По предстательству преподобного и встала на мыске, омываемом прихотливо изгибающейся Важинкой, Воскресенская церковь. Казалось, сюда, на родину основателя, и перетек закрытый большевиками Важеозерский монастырь…
Вот уже три с половиной столетия идут богослужения в этой, одной из самых старых церквей в нашей области и непоколебимо прочно стоят стены, и, кажется, никакая адская сила не способна сокрушить их…
– Это верно… – согласился со мною отец Михаил. – У нас ведь как… Каждый год на Пасху, во время литургии после крестного хода из подвала раздаются сотрясающие все здание удары…
– Хулиганы? – спросил я.
– Нет… – отец Михаил покачал головой. – Много раз проверяли, смотрели в подвалах. Людей там нет. Я у старцев потом спрашивал, они говорят – демоны… Чуют, что последние времена наступают.
Мы разговаривали с отцом Михаилом, стоя в Воскресенской церкви перед огромным пятиярусным иконостасом, с которого из сумерек столетий смотрели на нас лики присвирских святых. И как-то особенно проникновенно звучал здесь рассказ отца Михаила о том, что, приходя в эту церковь, так легко остаться в ней.
– Много здесь выросло батюшек… – говорил он. – Я и сам из таких. Тоже здесь вырос.
И святой Александр Свирский смотрел с иконы, как, должно быть, смотрел он некогда на преподобного Никифора Важеозерского, когда пришел тот к нему, чтобы научиться стяжать Святой дух…
8
Еще в детстве, в поселке Вознесенье, мне доводилось слышать, что отраженный в Важском озере монастырь опять видели в Интерпоселке…
Шопотом рассказывали истории, что пациенты разместившейся здесь психиатрической больницы замечают иноков, слышат звон колоколов…
Может быть, это выдумка, а может быть, и действительно так…
Во всяком случае, когда приезжаешь в Важеозерский монастырь, когда выходишь на берег озера, что-то светлое и пронзительное входит в тебя в этом нестеровском пейзаже, и когда смотришь на отражения храмов в воде, не веришь, что их могло не быть в этой спокойной воде…
Помню, когда я первый раз приехал в Важеозерский монастырь, снова возникло странное ощущение незыблемости того монастыря, о котором услышал я еще в детстве, в Вознесенье, того монастыря, который прозирали здесь насельники дома скорби.
Казалось, что об этом и разговаривали мы в трапезной с тогдашним экономом монастыря иеромонахом Тарасием, который сам, кстати сказать, происходит из поселка Вознесенье, на Свири.
Удивительно, но получалось, что иеромонах Тарасий связан с учениками преподобного Александра Свирского, как и сами основатели обители… Еще будучи священником на приходе, он восстановил на берегу реки Обоженки, где убили первого ученика Александра Свирского преподобного Андриана Ондрусовского, часовню. А после этого его перевели в монастырь, основанный двумя другими учениками Александра Свирского.
Нет-нет…
Разговор наш с отцом Тарасием был самым обычным.
Отец Тарасий рассказывал об игумене Илларионе, который уехал по делам в Петрозаводск, о диаконе Никифоре, который между службами кладет каменные ворота в монастырь.
Вот и все…
А рядом лежал на диване, вытянувшись во всю длину, монастырский кот Важик, и прозрачными, как озерная вода, глазами внимательно наблюдал за отцом Тарасием, так что весь наш разговор, наверное, отражался в его глазах.
– А чем занимаются сейчас в поселке? – спросил я.
– Не знаю… – поглаживая Важика, сказал отец Тарасий.
– Не знаете? – удивился я. – Ну а кто живет там? Лесорубы?
– Почему лесорубы… – отец Тарасий пожал плечами. – Врачи.
Я подумал, что он оговорился, но оказалось, что нет…
Когда закрыли в Интерпоселке сумасшедший дом, пациентов увезли, а врачи не все сумели выехать… Так и живут, только теперь уже не при сумасшедшем доме, а возле монастыря, основанном великими целителями Геннадием и Никифором Важеозерскими…
Такое вот странное отражение получилось.
И кажется, только тем и отличается оно от отражения, которое прозирали на Важском озере насельники дома печали в глухие атеистические десятилетия, что больше было тут наваждения, хотя это отражение и было вполне материальным.
И не нужно было и говорить, а и так само собою разумелось, что это наваждение тогда и рассеется, когда снова в прежнем величии отразятся в спокойной воде Важского озера древние стены монастырских храмов…
9
Сейчас Важеозерский монастырь молитвами к отцам основателям его, трудами игумена Илариона с братией возродился…
Великими трудами – и нападения были, и церкви горели – удалось вырвать обитель из интерпоселковской трясины.
На берегу светлого Важского озера, где стоит между тремя березами крест на могиле блаженного инока Владимира, снова зазвучали в храмах молитвы.
Благодатны церковные службы.
Прекрасны они и в пышноукрашенных столичных храмах, и в скромных сельских церквушках.
Но, пожалуй, нигде не видел я столько светлости, как во время вечерней службы в Преображенском, построенном Иоанном Кронштадтским храме… За высокими окнами, совсем рядом, плескалось наполненное, казалось, не водой, а светом Важское озеро, и тихий свет его, мешаясь со светом белой ночи, как бы омывал каждое слово молитвы – пронзительно ясно и отчетливо, прямо из души, как стихи Рубцова, звучали они…
Все, с кем бы я не разговаривал здесь, говорили об особой благодатности этого места, хотя многое приходится строить заново. И не только здания, но и самих себя. И – такое уж, видно, свойство у Важеозерской обители – словесному наполнению нетрудно найти здесь и соответствующее материальное воплощение.
Три года назад меня заинтересовала затейливая башенка, что возвышалась на границе монастыря с Интерпоселком.
– А это отец дьякон между службами кладкой занимается… – объяснили мне.
И вот теперь, приехав в монастырь, я обнаружил, что башенка превратилась в величественные, очень красивые ворота монастыря.
– Это отец дьякон так трудится… – полувопросительно, полуутвердительно сказал я, но мой собеседник, новый эконом монастыря отец Михей, отрицательно покачал головой.
– Нет! – сказал он. – Отец Никифор у нас уже иеромонах давно…
Тайна русской истории
Глава первая. Праведный отрок
На Русском Севере, меж крутых берегов, поросших то темным ельником, то светлыми, выстланными беломошником сосновыми борами, течет река Пинега. На правом берегу этой реки, в старинном русском селе Верколе, и родился крестьянский мальчик Артемий.
В этом же 1532 году закончилась земная жизнь великого русского святого Александра Свирского.
Еще в этом году преставился, простудившись на охоте, царь Василий III Иоаннович. Правительницей страны стала Елена Глинская – мать трехлетнего наследника престола, будущего царя Иоанна Грозного.
1
Сами по себе столь значимые в истории России события непосредственного отношения к будущей короткой жизни Артемия не имели…
Он родился в крестьянской семье, и родители его – отец Косьма по прозвищу Малый и мать Аполлинария – как занимались землепашеством, так и продолжали заниматься.
Небогата северная земля.
Коротко – всего три месяца! – здешнее лето. Много трудов надобно приложить, чтобы вырастить на этой земле хлеб…
Некогда внимать дальним слухам, некогда думать о пустом…
Схватили в Москве при попытке побега в Литву дядю царицы – Михаила Глинского… Казнили за попытку поднять восстание дядю наследника престола – князя Андрея Старицкого… Необыкновенно возвысился любимец Елены Глинской – боярин Иван Овчина-Телепнев-Оболенский…
Вести об этом, может быть, даже и не доходили до затерянной в лесных чащобах Верколы…
Когда умерла правительница страны Елена Глинская, ее любимца – князя Ивана Овчину-Телепнева-Оболенского бросили в тюрьму и заморили голодом. Началась борьба в окружении восьмилетнего наследника престола. Выходцы из Литвы Бельские боролись с природными Рюриковичами – Шуйскими.
Победили Шуйские…
«Князь Шуйский поселился на дворе нашего дяди, князя Андрея… – вспоминал потом сам Иоанн Грозный. – Нас же с единородным братом моим начали воспитывать, как чужеземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений и в одежде, и в пище. Ни в чем воли не было, но все делали не по своей воле и не так, как обычно поступают дети. Припомню одно: бывало, мы играем в детские игры, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, опершись локтем о постель нашего отца и положив ногу на стул, а на нас не взглянет – ни как родитель, ни как опекун… Кто же может перенести такую кичливость? Как исчислить многочисленные страдания, перенесенные мною в юности?»
2
Повторим, что об этих происходящих в далекой Москве событиях ничего не знали и не могли знать в Верколе.
Артемий рос…
Как и принято было на Руси, родители воспитывали его в страхе Божием и христианском благочестии.
Артемий вырос кротким и послушным мальчиком. Может быть, даже более тихим, чем хотелось его родителям.
Известно, что уже с пяти лет – в тот год умерла в далекой Москве правительница Елена Глинская и начали морить голодом в тюрьме ее любимца, боярина Овчину-Телепнева-Оболенского – разлюбил Артемий детские игры, стал чуждаться общества сверстников.
Холодны и долги зимы на Пинеге.
Коротко и жарко здешнее лето.
Коротко и детство у здешних ребят.
Как и все веркольские дети, Артемий рано начал помогать отцу в нелегкой крестьянской работе.
Смолянисто-душно пахнут густые ельники, на лесных пожнях тучами налетают на косцов комары, горит лицо от них. И манят, манят в такую жару берега Пинеги, где раскалены солнцем прибрежные камни, где обжигает ноги чистый речной песок, где, прохладная и светлая струится сама Пинега. Но некогда отлучиться с пожни – коротко северное лето…
Шуйские недолго торжествовали победу.
Хотя и был увезен в Белоозеро и там задушен Иван Бельский, но скоро скончался и князь Иван Васильевич Шуйский.
По приказу тринадцатилетнего царя псари затравили Андрея Шуйского.
Федора Шуйского отправили в ссылку – власть снова вернулась в руки Глинских.
И подрастал, подрастал грозный царь.
Говорят, что, когда родился он, по русской земле прокатился гром, молния блеснула, земля поколебалась…
И чем старше он становился – все смутнее и страшнее становилось на Руси.
Когда он в семнадцать лет венчался на царство, страшные забушевали в Москве пожары… Падали колокола, а по улицам ходили прозванные «сердечниками» чародеи и вынимали сердца из людей…
Но еще до этих пожаров, еще до венчания шапкою Мономаха грозного царя, при рождении которого гром гремел, молния блистала и дрожала поколебленная земля, в далекой северной Верколе 6 июля 1544 года прогремела своя гроза.
Артемий был на пашне, когда из-за черного ельника встала огромная, во все небо, туча. Тугой порыв ветра налетел из-за кустов, вихрем взметнуло пыль и сухую траву, раздался оглушительный треск, и молния ударила в дерево, под которым, укрываясь от дождя, молился двенадцатилетний отрок Артемий.
С молитвою и взошел он на небеса.
Когда подбежали к мальчику взрослые, тело его было уже бездыханным, а в изумленно распахнутые глаза заливалась дождевая вода.
3
Неисповедимы пути Господни.
Непостижим для ума человеческого Божий Промысел.
Неведомо было веркольцам, что милосердный и премудрый Господь восприял в Свои небесные обители душу праведного раба Своего, отрока Артемия, чтобы стал он там перед Его Престолом молитвенником и заступником небесным за грешных людей…
Не поняли этого односельчане Артемия.
Так тихо, так молитвенно, в таком послушании жил отрок, что и не разглядели его веркольцы, не успели рассмотреть за своими заботами и трудами…
Долго стояли они над бездыханным телом, крестились испуганно. По суеверию своему считали они неожиданную кончину блаженного отрока – судом Божиим, наказавшим мальчика за какие-то тайные согрешения.
Плакала Аполлинария, мать Артемия, тяжело вздыхал отец Косьма, прозванный Малым…
Неумолимы были односельчане.
– Нельзя, – говорили они, – хоронить отрока. Великий грешник, видать, был, коли постигла его такая небесная кара.
Отнесли тело в глухой лес, положили там на землю, покрытую белым мхом. Сверху прикрыли хворостом и берестою и поставили изгородь…
И ушли. И скоро забыли об Артемии.
На тридцать два года забыли…
4
Эти тридцать два года – годы правления царя Иоанна Грозного.
Большие дела творил государь.
Слухи о них теперь и до далекой Верколы доходили.
В 1553 году Казань покорена была. Потом Астрахань. Потом в Ливонии государь воевал.
Потом совсем уж дивные появились слухи. Будто бы, осерчав на москвичей, забрал семью государь и переехал в Александровскую слободу. Началась на Руси опричнина.
Опричники казнили на Москве без суда, убивали людей прямо на улицах. Не пощадили даже святителя, митрополита Филиппа. Выволокли из Успенского собора и увезли в Тверской Отрочь монастырь. Там и задушил страдальца, исповедника правды страшный Малюта Скуратов.
А потом грозный царь уже не людей казнил – целые города. Когда казнили Новгород, монахов забивали палками, а простых новгородцев привязывали к саням и сбрасывали в Волхов.
Об этих казнях в Верколе услышали от прибежавшего из Новгорода монаха.
Рассказывал инок, что и в Пскове не принял Иоанн Грозный хлеба-соли от горожан… И тогда подошел к нему псковский юродивый Никола и сказал:
– Покушай, Иванушка, хлеба-соли. Одной человеческой кровью сыт не будешь…
Крестился Агафоник, дьячок церкви Николая Чудотворца, вспоминая рассказы монаха…
Сегодня пошел в лес по ягоды, а все одно страхи московские из головы не идут. Снова и снова осенял себя крестным знамением Агафоник.
И вот перекрестился еще раз и узрел свет посреди сосновой чащи!
Сморгнул дьячок, но не пропал свет.
Ближе подошел Агафоник…
Под вековыми соснами покосилась прогнившая оградка, а в ограде – над кучей лесного мусора свет сияет. Стоит над землей и никуда не уходит.
Помолился Агафоник и только тогда вступил за полусгнившую оградку. Разрыл ветки, приподнял потемневшую бересту и увидел, что на земле отрок лежит, будто только что и заснул…
И еще раз осенил себя Агафоник крестным знамением, узнавая в отроке сверстника своего Артемия, убитого грозою тридцать с лишним лет назад. Только состарился за эти годы Агафоник – морщинистым лицо стало, выпали зубы, волосы на висках побелели от седины, а Артемий таким же юным, как тогда, тридцать два года назад, остался…
Весть о находке дьячка быстро по Верколе разнеслась. Отправились веркольские мужики в лес.
Читать бесплатно другие книги:
