Устроители Святой Руси Коняев Николай
Одиннадцать лет неуклонно росло и крепло православие среди коряков, чукчей и тунгусов под управлением епископа Иннокентия. Тысячи километров Камчатки и Восточной Сибири пройдены им в заботах об устройстве новых духовных миссий, о подготовке клира из местных жителей Аляски и Сибири.
В апреле 1850 года владыка Иннокентий был возведен в сан архиепископа, а через два года к его епархии присоединена обширная Якутская область.
В Якутске архиепископ Иннокентий не оставляет своих просветительских трудов, переводит на якутский и тунгусский языки книги Священного Писания, и в результате в апреле 1859 года в Троицком соборе города Якутска богослужения совершаются уже и на якутском языке.
С апреля 1865 года архиепископ Иннокентий становится членом Святейшего Правительствующего Синода, а по кончине Святителя Московского Филарета 5 января 1868 года назначается на кафедру древней Российской столицы…
«Господу угодно, – писал он, – чтобы и здесь, в центре России, в летах преклонных, я не оставался чуждым миссионерской деятельности, которой по воле Промысла Божия в отдаленных окраинах Отечества посвящена была моя жизнь с ранней молодости».
Сказаны эти слова по поводу учреждения Православного миссионерского общества, но применимы и ко всей деятельности митрополита Иннокентия на московской кафедре. Будучи священноархимандритом Троице-Сергиевой лавры, Митрополит Иннокентий организовал издание «Троицких листков», получивших широкую известность в верующем народе.
Почувствовав приближение своей кончины, Святитель Иннокентий 27 марта 1879 года, в Великий Вторник, попросил совершить над ним таинство Елеосвящения. 29 марта, в Великий Четверг, он приобщился Святых тайн, а 31 марта, в Великую Субботу, почил о Господе.
5 апреля 1879 года приснопамятный Митрополит Московский и Коломенский Иннокентий был погребен в Троице-Сергиевой лавре. На его гробнице были сделаны две надписи: «Архиерейство твое да помянет Господь Бог во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков».
9
Когда задумываешься о жизни и свершениях великого святителя, поражает прежде всего предельная документированность его столь схожего с древним эпическим сказанием жития.
Воистину ощущение Божиего чуда испытываешь, стоя в селе Ангинском возле крохотной, засмотревшейся на ясную даль ленской поймы ангинской избушки с набранным из бревен потолком, в которой вырос будущий апостол Сибири.
Удивительная евангельская простота и сосредоточенность сконцентрировались в этой бедной, неспособной вместить ничего лишнего тесноте жилища, в этой широко распахнувшейся ясной дали ленской поймы, в этих причудливых, похожих на загадочные письмена очертаниях, которые образует тайга, стекающая на поля и луга с вершин взгорков…
И, кажется, только здесь и мог разгореться светильник, осветивший восточную Сибирь и Якутию, Алеутские острова и Америку, и кажется, что, разгораясь, он вобрал в себя ленскую силу и ширь.
Действительно, ведь деятельность митрополита Иннокентия (Вениамина) своей безбрежностью и необозримостью только с рекой, на которой он вырос, и можно сравнить.
Создав алеутскую письменность – ученые всего мира восхищались его научными работами! – он продолжил в Якутии дело святых равноапостольных Кирилла и Мефодия…
Семь лет архиепископ Камчатский, Курильский и Алеутский Иннокентий (Вениаминов), трудами и усилиями которого были переведены на якутский язык многие богослужебные книги, был настоятелем Якутского Спасского мужского монастыря.
И конечно же совсем не случайно, выбирая после революции место для музея истории и культуры народов Севера, печально знаменитый безбожник Емельян Ярославский остановил свое внимание именно на зданиях Спасского монастыря.
И совсем не случайно, так по-хозяйски встал его памятник над поруганным монастырем Святителя.
Это было знаком.
Знаком отказа не только от православия, но и от национальной идеи.
Поразительно, но и сто восемьдесят лет спустя после рождения святителя Иннокентия, в семидесятые годы прошлого века, в этой избушке жили люди. Тогда еще и не надеялся никто на столь быстрое возрождение православия, тогда и близко к селу Ангинскому не было никакого действующего храма, но о том, что прежде жил в избушке святой, хозяйка избушки, как нам поведал экскурсовод, помнила.
– Великий святой жил здесь… – рассказывала она.
– А вы в книгах читали, что он святой, или от родителей слышали?!
– Так и от родителей слышала, и сама знаю… – отвечала старушка. – Как же не святой, если до сих пор никакие продукты никогда в этой избе не портятся…
Под эти истории и возвращались мы из Ангинского в Иркутск.
И можно сказать, что прямо на наших глазах река Лена снова становится рекою православия.
Уже поставлена часовня во имя святителя Иннокентия (Вениаминова) в ее истоке. Появилась такая часовня и здесь, в Якутске, возле Якутского государственного музея истории и культуры народов Севера.
И вот ведь просто построили часовню в память святителя, и как-то потерялся в соседстве с ее белыми стенами темный памятник главному безбожнику нашей страны.
Как будто ссутулился, съежился этот гонитель православия.
Как будто пытается уйти, исчезнуть…
Сейчас, как говорит директор музея Егор Спиридонович Шишигин, обсуждается вопрос о переносе памятника поближе к своему мемориальному дому. Наверное, там, где отбывал Ярославский ссылку, и уместно стоять ему.
И снова – Качуг… Харбатово… Манзурка… Половинка… Баяндай… – проносятся мимо русские и бурятские городки и села, вставшие на водоразделе бассейнов великих русских рек Лены и Енисея…
Святитель Иннокентий тоже стоит как бы на водоразделе духовности Святой Руси и русской святости, возрожденной преподобным Серафимом Саровским, святителем Игнатием Брянчаниновым, святым праведным Иоанном Кронштадтским, сонмом мучеников, просиявших в страшные годы революции…
И вспоминая ангинскую, по-евангельски простую и чистую избу, в которой родился он, как-то особенно остро ощущалось, что такие святители, как Иннокентий, и соединяют своим трудом историю прежней допетровской Руси с православной историей России, уходящей в третье тысячелетие…
Память святителя Иннокентия (Вениаминова) – 31 марта (13 апреля) и 23 сентября (6 октября).
Всероссийский батюшка…
Чем ближе подходила Россия к роковому рубежу 1917 года, тем более грандиозные фигуры великих молитвенников являлись миру.
Святитель Феофан Затворник, преподобный Амвросий и Варсонофий Оптинские, преподобный Варнава Гефсиманский, Радонежский, святитель Николай Японский…
Одним из таких святых был святой праведный Иоанн Кронштадтский.
Он родился в 1829 году в селе Сурском Архангельской губернии в семье причетника местной церкви Ильи Сергиева.
Родился совсем слабеньким, и родители, опасаясь, что он не доживет и до утра, в ту же ночь его окрестили. После святого Крещения Иоанн окреп. Рос он тихим и любвеобильным мальчиком, любящим богослужения – чистое сердце его всегда стремилось к Богу.
Как и великим русским святым преподобным Сергию Радонежскому и Александру Свирскому, грамота туго давалась Иоанну Сергиеву, и в десять лет он с трудом читал по складам.
И точно так же, как с Сергием Радонежским и Александром Свирским, происходило это не из-за недостатка умственных способностей, а из-за глубинного осознания того, что все знания должны постигаться посредством молитвы, ибо только молитва и очищает их…
«Не малая скорбь была у меня по поводу моей непонятливости… – рассказывал Иоанн Кронштадтский в своей автобиографии. – Скорбя о неуспехах учения, я горячо молился Богу, чтобы Он дал мне разум, – и я помню, как вдруг спала точно завеса с моего ума, и я стал хорошо понимать учение».
Семинарию Иоанн Кронштадтский закончил лучше всех своих сокурсников, и как первый студент был послан за казенный счет учиться в Петербургской духовной академии.
Окончив в 1855 году курс, кандидатом богословия, он приехал в Кронштадт.
1
Сокровенною тайной окружено появление Иоанна Кронштадтского на острове Котлине…
Нет-нет…
Все известно тут по часам и минутам.
Благочинный Гдовского уезда Константин Петрович Несвицкий, переведенный ключарем Андреевского собора в Кронштадт, по слабости здоровья не смог занимать это место и передал его священнику Иоанну Ильичу Сергиеву, женившемуся на его дочери – Елизавете Константиновне.
Казалось бы, все просто, обыденно и отчасти даже расчетливо… О какой сокровенной тайне может идти тут речь?
Но ведь было и другое…
Было мистическое прозрение молодого священника Иоанна Сергиева, узнавшего в Андреевском соборе Храм, который он видел в тонком благодатном сне, как храм, в котором назначено служить ему…
С самых первых дней священнослужения отец Иоанн совершал Божественную литургию в высоком молитвенном настроении, что возбуждало во многих зависть, порождая клевету и доносы.
Было – и тут уже нет никакой мистики! – пятьдесят три года совместной жизни с матушкой Елизаветой, каждый день из которых они прожили, подобно брату с сестрой.
Говорят, что отец Иоанн сказал своей невесте:
– На свете много счастливых семей. Поживем с тобою, матушка, для Господа…
Мы не знаем, была ли внутренне готова двадцатипятилетняя девушка к отказу от семьи, от детей… Понятно, что подвиг монахини в миру был тяжел для нее, хотя бы уже неожиданностью. Но ничем не выразила матушка Елизавета разочарования, подчинилась воле своего великого супруга-молитвенника. И всю жизнь, как свидетельствуют очевидцы, относилась к нему с благоговейной любовью и почтительностью.
За несколько дней до своей кончины, 17 декабря 1908 года, отец Иоанн Кронштадтский попросил передать матушке Елизавете: «Скажите жене, что она всегда со мной, и я всегда с нею».
Менее полугода жила Елизавета Константиновна вдовою.
21 мая 1909 года она причастилась последний раз, а на следующий день, утром, тихо отошла ко Господу.
Рассказывают, что все эти месяцы Елизавета Константиновна продолжала думать о почившем супруге, как о живом.
– Мне все кажется, – говорила она, – будто Иван Ильич куда-то уехал, как бывало в Москву, и опять приедет.
Похоронили матушку в Кронштадте, возле Андреевского собора, где служил всю свою жизнь праведный отец Иоанн Кронштадтский, в левой стороне соборного садика 24 мая.
2
Помню, как приехали мы в Кронштадт на торжественную панихиду по матушке Елизавете, ставшей в супружестве сестрою святому праведному Иоанну Кронштадтскому…
До революции в Кронштадте было больше сорока храмов.
Сейчас действует только собор Владимирской иконы Божией Матери, построенный в 1882 году. Семь лет строился он, семьдесят лет его пытались и не могли разрушить…
Говорят, что истратили тонны взрывчатки, но стены крепостной церкви остались непоколебимыми. Удалось обрушить только центральную маковку. Изуродованный, словно искусанный зубами злобствовавших здесь сил преисподней, храм продолжал стоять, вознося ввысь скелеты боковых восстанавливаемых маковок…
Собор был похож на израненного, искалеченного в сражениях воина, и два креста, белеющие на кирпичной кладке фронтона, так легко было уподобить боевым наградам на груди ветерана…
Таким был собор Владимирской иконы Божией Матери, когда его возвратили Православной Церкви. Поначалу обустроили – если можно назвать это обустройством! – лишь часть нижнего храма «Утоли моя печали»…
Это вытянутое в длину, низкое – кажется, рукой можно дотянуться до ламп дневного света на потолке! – помещение с затянутыми мешковиной стенами было похожее на полуподвал…
До этого служили в переоборудованной под церковь «Всех святых» квартире, рядом с собором… В принципе, места хватало и там, но отец Святослав, назначенный на Кронштадтский приход, сказал, что надо начинать служить в храме, а иначе неизвестно, когда удастся приступить к восстановлению его.
– Будем служить, – сказал он. – А там Бог поможет… Будем надеяться на Божию помощь и на заступничество святого праведного отца нашего Иоанна Кронштадтского. Это он ведь и освящал в свое время наш храм…
И действительно…
Только первые мгновения ощущалась некая подавленность от вида окружающей нищеты и разора. Но началась литургия, зазвучали слова молитв и словно бы начал расти храм, вздымая вверх купола, в немыслимую вышину, туда, где предстоит Престолу Божию молящийся за нас святой праведный отец Иоанн Кронштадтский…
Ощущения, пережитые во время литургии в церкви «Утоли моя печали», в чем-то были сходными с теми, что описаны в воспоминаниях митрополита Вениамина (Федченкова).
«Мне однажды лишь пришлось сослужить о. Иоанну литургию в Андреевском соборе. И когда она началась, я взглянул на него? и вдруг меня пронизала мысль, или точнее, видение, созерцание, ощущение, которое мгновенно сформулировалось в уме моем следующими словами: “Какой ты гигант духовный!”
Не могу объяснить и сейчас, как и почему это узналось мною. Но только мне было совершенно очевидно, ясно и неотразимо, насколько он, несоизмеримо с нами, высок, совершен, свят.
Страх смущения проник в меня. И я, как бы защищаясь от силы духа его, невольно прикрыл нижнюю часть своего лица служебником, продолжая созерцать страшную высоту батюшки.
И вдруг он протягивает левую руку свою к моей книжке и с силою говорит: “Не думай! Молись!”».
Об этом же, только другими словами, говорил в своей проповеди в церкви «Утоли мои печали» и благочинный округа, в который входит сейчас и Кронштадт, протоиерей Валерий Швецов.
– Мы молились, и они были рядом с нами – матушка Елизавета и батюшка – Иоанн Кронштадтский. Наш батюшка был благочинным города Кронштадта. Он и остался им, и ему ведомо, когда будут восстановлены наши разрушенные храмы, когда будет восстановлен и этот храм, в котором не раз совершал он службу. Будем ему сомолитвенниками, сопечальниками…
3
Тот, кто бывал на службе у отца Иоанна Кронштадтского, уже никогда более не мог забыть этого…
«Всех поражали прежде всего его возгласы… – вспоминал архиепископ Евдоким (Мещерский), посещавший о. Иоанна еще студентом. – Он произносил их отрывисто, резко, громко, подчеркивая известные слова и придавая каждому из них особенный смысл и значение. Это не обыкновенное наше произношение – монотонное, певучее, мертвенное, а живое, глубокое, полное смысла и одушевления. Видно по всему, что слово льется из глубины чистой, глубоко верующей души, полно непоколебимой уверенности, силы и внутренней мощи. Это слово – плоть, слово – жизнь, слово – действие. И молился он также необыкновенно… Однажды во время утрени он подошел к жертвеннику, стал перед ним на колени, руки сложил крестообразно на жертвеннике, голову склонил на них. Под руками у него были, кажется, всевозможные записки с просьбой помянуть больных, умерших. Я смотрел на него из-за колонн. Волосы прядями ниспадали на плечи; весь он был освещен слабым утренним светом, едва-едва пробивающимся сквозь толщу утреннего северного тумана. Он находился в таком положении около десяти минут… Казалось со стороны, что он как бы умер, и перед нами было только его тело, оставленное, сброшенное его душой, как бы некая одежда» (выделено нами. – Н.К.)
А вот другие воспоминания…
«Пришел я с отцом к Андреевскому собору еще до звона… Было темно: только половина пятого утра. Собор был заперт, а народу стояло около него уже порядочно. Нам удалось накануне достать от старосты билеты в алтарь. Алтарь в соборе был большой и туда впускали до 100 человек. Полчаса пришлось простоять на улице, и мы прошли через особый вход прямо в алтарь. Скоро приехал батюшка и начал служить утреню. К его приезду собор был уже полон. А он вмещал в себя несколько тысяч человек. Около амвона стояла довольно высокая решетка, чтобы сдерживать напор. В соборе уже была давка. Во время утрени канон батюшка читал сам. После утрени началась общая исповедь. Сначала батюшка прочел молитвы перед исповедью. Затем сказал несколько слов о покаянии и громко на весь собор крикнул: “Кайтесь!” Тут стало твориться что-то невероятное. Вопли, крики, устное исповедание тайных грехов. Некоторые, особенно женщины, стремились кричать, как можно громче, чтобы батюшка услышал и помолился за них. А батюшка в это время преклонил колени перед престолом, положил голову на престол и молился. Постепенно крики превратились в плач и рыдания. Продолжалось так минут пятнадцать. Потом батюшка поднялся, пот катился по его лицу; он вышел на амвон»…
Эти воспоминания очевидцев показывают, кем был тогда для России святой праведный Иоанн Кронштадтский, чем был Андреевский собор, в котором служил он…
– Наверное, не было тогда более посещаемого места в России, чем это… – говорит священник Геннадий Беловолов. – Здесь мистический центр нашего Отечества. Столько было произнесено здесь молитв, столько пролито слез покаяния…
И понятно, что этот собор сатанинские силы постарались уничтожить так, чтобы выкорчевать и саму память о нем.
Собор снесли в 1932 году, еще во времена безраздельного господства «ленинской гвардии», а в 1954 м, через год после смерти Сталина, на месте амвона, с которого говорил свои проповеди «всероссийский батюшка», поставили памятник вождю мирового пролетариата.
Мы обращаем внимание на даты, потому что это не просто осквернение, здесь зримо видно, как недобро сцеплено в нашей стране прошлое и будущее…
Посудите сами…
Убрать памятник сейчас требуют православные. Те, кого Ленин со своими приспешниками расстреливал и продолжал бы расстреливать и сейчас.
А защищают памятник точно такие же русские люди, для которых, после десяти лет правления нынешних ненавистников России и православия, Ленин сделался символом свершений и достижений нашего народа, которые вопреки всему все-таки достигались и совершались и при советской власти.
Самое страшное, что этих людей, которые сейчас защищают его памятник, сам В.И. Ленин непременно бы расстрелял при своем владычестве, хотя бы уже за то, что они слишком много думают о России, за то, что они не согласны, чтобы Россия была полигоном для отработки западных идей, хворостом для мировых пожаров…
И глумливо потирают руки нынешние прислужники сатаны: не объясниться, не договориться русским между собою, хоть и общий язык, но не услышат они друг друга, не дадут им друг друга услышать.
Воистину, заколдованный круг, и по нему – уже который раз! – гонят и не дают вырваться нашей стране.
Но пятьдесят три года молился на этом месте святой праведный Иоанн Кронштадтский…
Присыпанный песком полукруг за памятником – бывший алтарь…
Здесь стоял престол Божий. Здесь приносилась бескровная жертва…
Иоанн Кронштадтский обладал особым – недаром на иконах изображают его с Чашей в руках – литургическим видом святости.
Пятьдесят три года совершалась здесь батюшкой Всея Руси литургия… Всего – 19 345 литургий.
Пятьдесят три года ежедневно предстоял он перед Богом, так же как предстоит и сейчас…
Очевидцы вспоминают, как после возгласа «возлюбим друг друга», лобызая сослужащих священнослужителей в оба плеча, отец Иоанн говорил:
– Христос посреде нас живый и действуяй.
– Где Престол находился? – раздался невдалеке от меня голос.
– Вот там, в полукруге, где голубок сел… – ответил другой голос.
Я оглянулся, но не понять было, кто говорил. Лица у всех сосредоточенные, ясные… Только по присыпанному песком полукругу за памятником медленно шел голубь.
Начиналась панихида…
И как-то сразу стихла поднявшаяся в душе смута…
4
Воистину, на этом месте нет стен, но тут осталась великая благодать.
Никуда не ушла она, и потому так пронзительно ясно и звучали здесь привычные слова молитв.
И снова казалось, что от осознания – «несть человек, иже жив будет и не согрешит», так легко перейти к заповеди «возлюбим друг друга», и тогда и встанет посреди нас Спаситель «живый и действуяй»…
И так ясно виделось тут, что не ожесточение нужно, чтобы убрать воздвигнутый на месте великой православной святыни кумир, а молитвенная мудрость и сосредоточенный покой. И самое важное, не только освободить от кумира святыню, но и самим освободиться от вражды, столь искусно разжигаемой между нами… Только тогда просветлеет духовное зрение, только тогда восторжествует не вражда, а мир, который созидал своими молитвами праведный отец наш, святой Иоанн Кронштадтский.
Как удивительно здесь молиться!
Еще минуту назад вокруг был обычный сквер, шли мимо какие-то люди, прогуливались мамаши с колясками, старушки сидели на скамеечках, но вот начался молебен, и исчезло все… Словно бы невидимые поднялись стены разрушенного собора…
И только молитва звучала внутри этого храма.
Пятьдесят три года молился здесь святой праведный Иоанн Кронштадтский за Россию.
Его называли «святым батюшкой», тысячи и десятки тысяч богомольцев стремились к нему со всей России для молитвы и за его молитвой.
Желающих исповедаться иногда бывало до двух тысяч, и отец Иоанн ввел для них свою знаменитую общую исповедь. Сила ее была настолько велика, что даже люди, попавшие в храм случайно, ради простого любопытства, выходили оттуда глубоковерующими.
Являясь великим прозорливцем и пророком, грозно пророчествовал здесь святой Иоанн Кронштадтский о грядущих судьбах России в то время, когда большая часть русской интеллигенции постепенно отходила от веры и Православной Церкви, стремясь при этом повести за собой и весь русский народ.
«Чего только он же перенес! – писал о нем священномученик Серафим (Чичагов). – Поэтому воздвигнутый ему позор в печати, позор в театрах, позор между людьми, даже им облагодетельствованными, во время безумной революции, это было оскорблением не ему, конечно, великому всероссийскому молитвеннику, догоравшему еще яркой свечой за святую Русь пред небесным алтарем Всемогущего Бога, но невыносимым оскорблением нам, православным русским людям, всей России… Православие – вот о чем он говорил больше в последний год и при изнеможении шептал, как бы завещая нам защиту этого великого сокровища русского и вознося еще последние мольбы за всех нас, оставшихся для продолжения его святого дела».
И как, должно быть, важна была ему поддержка семьи!
Матушка Елизавета Константиновна была верной опорой своему брату-мужу – молитвеннику за Россию.
«Когда он, усталый, приезжал домой с треб или из храма Божия, – пишет в своих воспоминаниях воспитанница отца Иоанна, Р. Шемякина, – она торопилась снять с него сапоги, помочь раздеться и заботливо укрывала его, укладывая отдохнуть в постель. Тогда мертвая тишина водворялась в квартире: так ревниво оберегала тетя кратковременный отдых труженика-пастыря.
Могилка матушки Елизаветы Константиновны находилась в левой стороне бывшего соборного садика…
Сейчас здесь поднялись три клена.
Между ними и поставили мы тогда, на девяностую годовщину памяти Елизаветы Константиновны, деревянный крест.
Сюда, к могилке матушки, памятник Ленину был повернут спиной…
И вот, звучали молитвы, и такое ощущение было, словно уходил Владимир Ильич, сам уходил, хоть это было и непохоже на него.
Но с другой стороны, сказано же в молитве: «Боже духов и всякия плоти, смерть поправый и диавола упразднивый»…
Не выдерживают молитвы бесы…
Забегая вперед, скажем, что памятник Ленину ушел все-таки с Соборной площади.
Ушел тихо и покорно.
Встал, сделавшись на полметра ниже, в соседнем сквере, не оскорбляя более собою того места, где служил перед Престолом святой праведный Иоанн Кронштадтский, где возносилась его молитва за нашу страну…
Отче наш. Иже еси на небесех!
Да святится Имя Твое в России!
Да приидет Царствие Твое в России!
Да будет воля Твоя в России!
Ты насади в ней веру истинную, животворную!..
5
Закончилась панихида, и мы понесли большой деревянный крест к Дому трудолюбия, основанному отцом Иоанном Кронштадтским.
Несли крест штатские люди и морские офицеры, старики и дети. Детей было особенно много.
Тянулись руками к кресту, путались под ногами, но как-то очень нужны, совершенно необходимы были они в группе – несущих крест…
Словно самим Батюшкой и были посланы.
В самом начале пастырского служения, спускаясь в подвалы и поднимаясь на чердаки, где ютились отверженные люди, отец Иоанн Кронштадтский встречался в первые месяцы с грубостью, его выгоняли, ожесточившиеся в глухой нужде сердца людей не желали раскрываться для Слова Божия.
Через детей пробивался к этим сердцам отец Иоанн.
Известен рассказ одного кронштадтского ремесленника…
«Мне было тогда только еще годов двадцать два, двадцать три. У меня была семья, двое детишек, старшему года три. Рано женился. Работал и пьянствовал. Семья голодала. Жена потихоньку по миру сбирала. Жили в дрянной конуре – на конце города… И вот прихожу раз не очень пьяный. Вижу, какой-то молодой батюшка сидит и на руках сынишку держит и что-то ему говорит – ласково. И ребенок серьезно слушает. Может быть грех, но мне все кажется, батюшка был как Христос на картине “благословение детей”. Я было ругаться хотел: вот мол, шляются, да глаза батюшки, и ласковые и серьезные в одно время, меня остановили. Стыдно стало… Опустил я глаза, а он смотрит, прямо в душу смотрит»…
Взгляд ласковых и в то же время серьезных глаз отца Иоанна проник в самую душу опустившегося человека, вызывая в нем стыд. Потом Иоанн Кронштадтский начал говорить о том, что там, где дети, – там всегда тепло и хорошо, там рай, и не нужно менять этот рай на кабацкий чад.
Он не обвинял, а, напротив, словно оправдывал, и слова его сотворили чудо.
Как сказано в составленной Н.И. Большаковым книге «Источник живой воды», отец Иоанн «не хотел действовать через детей, делая их средством. Нет, дети просто сблизили душу родителей грубую, но любящую по отношению к ним детям, и душу пастыря полного любви и к детям, и к родителям…»
«Вдоль решетки соборного сада, по обеим сторонам от входа в собор чинными рядами стоят оборванцы обоего пола и всех возрастов… – писал еще в 1891 году Александр Зыбин в очерке “Иоанн Ильич Сергиев. Протоиерей, ключарь Кронштадтского Андреевского собора”, – числом обыкновенно от пятисот до семисот человек. Это “армия о. Иоанна”, как в шутку называют этих оборванцев кронштадтские жители. Это те самые бедняки – “посадские”, среди которых с первых дней священства и начал свою благотворительную деятельность уважаемый пастырь.
Начинается раздача милостыни, отец Иоанн разделяет собравшихся на десятки, и каждому десятскому вручает известную сумму для дележки между его десятком; причем обыкновенно на долю каждого оборванца приходится от 5 до 10 копеек».
Желая помочь обездоленным, Иоанн Кронштадтский создал для них в Кронштадте «Дом трудолюбия», в котором, помимо собственной церкви, школы, детского сада и приюта, были мастерские, бесплатная амбулатория, ночлежный приют и дешевая столовая, где по праздникам бесплатно выдавалось до 800 обедов.
Число жертвователей у отца Иоанна было так велико, что, как считают многие, он мог бы стать самым богатым человеком в России, но все эти гигантские деньги наш всероссийский батюшка направлял на строительство монастырей и храмов, на помощь сиротам.
Отдавая беднякам все, что в изобилии приносилось ему, он сам нередко испытывал нужду.
6
«На углу Андреевской и Посадской улиц стоит двухэтажный каменный старинной архитектуры дом, принадлежащий Андреевскому собору, во втором этаже этого дома помещается скромная квартира уважаемого священника, квартира эта поражает необыкновенною простотой своей обстановки, несмотря на то, что через руки ее хозяина в последнее время проходят сотни тысяч рублей…
С раннего утра, когда Кронштадт еще погружен в глубокий сон и улицы его пусты, перед этим домом толпится уже масса народа, ожидающего выхода отца Иоанна».
Это опять из книги «Иоанн Ильич Сергиев. Протоиерей, ключарь Кронштадтского Андреевского собора», выходившей в 1891 году…
Многие в России знали этот ничем внешне не примечательный дом на углу Посадской и Андреевской улиц!
Перед домом был разбит небольшой садик, в котором, по воспоминаниям, росли кусты жасмина и несколько фруктовых деревьев.
Вход, которым пользовался сам Иоанн Кронштадский, находился во дворе дома.
Лестница вела на второй этаж.
На двери там была укреплена медная табличка с надписью: «Протоиерей Иоанн Ильич Сергиев».
Сразу за дверью с лестницы была небольшая площадка, где было еще две двери, одна из которых вела в переднюю, а другая – в кухню.
Первая дверь – в переднюю – считалась парадной. Она открывалась, когда отец Иоанн встречал гостей: архиереев и других высокопоставленных лиц, а сам батюшка ходил к себе через кухню.
Квартира состояла из шести комнат и делилась на две половины: батюшки – из трех комнат и матушки Елизаветы Константиновны – из двух. Соединяла их большая зала в угловой комнате с балконом…
«Отец Иоанн всю долголетнюю священническую службу при Андреевском соборе провел в маленькой скромной квартире, отличающейся только тем, что во всех углах всех комнат были киоты с иконами, поднесенными ему со всей России, – писал Д. Озеров, посетивший отца Иоанна в 1900 году. – На шкафах – клетки с воркующими голубями, а перед окнами – канарейки, без устали выводящие свои трели».
После кончины Елизаветы Константиновны (22 мая 1908 г.) возник вопрос, как использовать квартиру в дальнейшем. Уже тогда возникла мысль, что она должна стать мемориальным музеем.
Кабинет, где преставился святой праведный Иоанн Кронштадтский, опечатали и открывали его только два раза в год – на день рождения и день преставления отца Иоанна. В эти дни служили здесь панихиды.
В другие дни молебны совершались в угловой зале, соединявшей комнаты отца Иоанна с комнатами матушки Елизаветы Константиновны. Здесь в большой зале был устроен храм, освященный в честь Святой Живоначальной Троицы.
И вот…
Сто лет прошло с тех пор, но проходишь от Дома Трудолюбия к дому, где жил святой праведный Иоанн Кронштадтский и происходит чудо, кажется, что ничего не изменилось о тех пор.
Дом, правда, надстроен, но поднимаешься на второй этаж и попадаешь в квартиру батюшки…
И принадлежит эта квартира по-прежнему Андреевскому собору, ибо как же можно иначе назвать сообщество морских офицеров, священнослужителей и мирян, которые для того и объединились между собою, чтобы воссоздать великую святыню – квартиру «всероссийского батюшки».
Священник Геннадий Беловолов – душа этого сообщества, так сказать ключарь этого «Андреевского собора», рассказывал, как удалось выкупить часть принадлежавшей отцу Иоанну Кронштадтскому квартиры, сделать ремонт в комнатах и устроить здесь мемориальный музей святого.
– Эта скромная по представлениям того времени квартира, – говорит отец Геннадий, – освящена более чем полувеком жизни великого праведника, она облагоуханна святыми молитвами и сокровенными духовными подвигами угодника Божия, осиянна его тайнозрениями, запечатленными в дневнике и духовных писаниях… Эта квартира уже при жизни Батюшки почиталась как место святое, сюда стремились многие паломники, приезжавшие в Кронштадт со всей России…
Сейчас угловая комната почти пуста.
Из мебели только диван, подаренный родственниками матушки Елизаветы Константиновны, да еще канунный столик со свечами, горящими на нем. Самый главный и самый подлинный экспонат – балкончик, расположенный как раз на углу улиц Андреевской и Посадской.
На этот балкончик выходил батюшка Иоанн, благословляя православный народ…
Такие же подлинные – и дома за окнами.
Большинство из них дореволюционной постройки, эти дома видел святой праведный Иоанн Кронштадтский…
Сюда 5 декабря 1908 года, за две недели до кончины Иоанна Кронштадтского, приходили митрополит Московский Владимир (Богоявленский) и епископы: Серафим (Чичагов), занимавший в то время Орловскую кафедру, и Гермоген (Долганов) Саратовский (впоследствии – Тобольский), а с ними и протоиерей Иоанн Восторгов…
Им, будущим священномученикам, и дал отец Иоанн последнее свое благословение, благословил их хранить веру православную.
– Если есть такие епископы, как Гермоген, – сказал потом Иоанн Кронштадтский, – я спокоен за Россию, за православие…
7
Я слушал этот рассказ, смотрел на раздувшуюся, словно готовый лопнуть пузырь, вывеску «Урицкого, 26»[58], и думал, что как странно преследуют здешнее благочиние имена Володарского[59] и Урицкого.
Храм преподобномученика Андрея Критского, построенный по благословению отца Иоанна Кронштадтского и восстановленный отцом Валерием Швецовым (он является и настоятелем его и благочинным), находится в поселке Володарский.
И храм Андрея Критского и богадельня размещаются в здании, которое было выстроено специально для этого Обществом ревнителей веры и милосердия. Вместе с Домом культуры Володарский…
Недавно открыта Покровская церковь – в городской больнице №15 имени М.С. Урицкого.
Созданная трудами священника Геннадия Беловолова мемориальная квартира святого праведного Иоанна Кронштадтского в Кронштадте тоже оказалась на углу улицы Урицкого.
Совпадения неприятные.
Эти люди – один заведовал пропагандой в Петербурге, другой возглавлял Петроградскую ЧК – попытались в 1918 году перетряхнуть на предмет антисемитизма все население города и ликвидировать подозрительных петербуржцев.
Почему им не удалось раскрутить инспирированное дело Каморры народной расправы, почему вместо десятков тысяч подручные Урицкого успели расстрелять только несколько десятков петербуржцев, я рассказал в документальной повести «Гибель красных Моисеев».[60]
Читать бесплатно другие книги:
