Устроители Святой Руси Коняев Николай

11

А в Бамут тогда Любовь Васильевна ездила еще раз.

Теперь – за головой сына…

– Не езди… – уговаривали ее. – Ну куда ты поедешь. Ну похорони то, что есть…

– А как похоронить без головы? – ответила Любовь Васильевна.

Потом она расскажет, что ей все эти дни снился сын. Снился подростком в солдатской шапке. Он бился в руках чеченских бандитов и не мог вырваться. «Мама! – кричал он в материнском сне. – Помоги мне, мама!»

И Любовь Васильевна снова поехала к убийцам сына, чтобы выкупить у них и его голову.

Случилось это 6 ноября, на празднование иконы «Всех скорбящих Радость».

После немыслимых мытарств, привезла Любовь Васильевна останки Евгения в родной подмосковный поселок…

Гроб стоял в комнате, и всю ночь мать просидела возле сына, который, как и обещал ей при последней встрече, вернулся домой на полгода раньше…

21 ноября, на день Архангела Михаила, тело Евгения Родионова было предано земле на поселковом кладбище.

Кладбище это невелико…

Но я прошел его насквозь несколько раз и так и не смог самостоятельно найти могилки нового мученика за Христа Евгения Родионова.

– Где могилка Евгения Родионова? – спросил я, вернувшись к церкви, возле которой возились строители.

– Это, который из Чечни?

– Да… Тот, который мученик…

– Оттуда все – мученики… Вам на ту сторону кладбища надо идти…

Только теперь и понял я, почему не нашел могилу сам.

Я высматривал «одиночную» могилу, а в этой оградке было две могилы…

На одной надпись – «Родионов Евгений Александрович – 23.V.1977—23.V.1996», а на другой – «Родионов Александр Константинович – 5.VII.1949—28.XI.1996».

Отец и сын…

Евгению было всего девятнадцать, а Александру Константиновичу – сорок семь лет. Он умер через неделю после похорон сына.

И поднимается отчаяние, когда понимаешь, что Александра Константиновича тоже убила чеченская нелюдь…

Но смотришь на даты на могилах и стихает душевная смута.

В день отдания праздника Рождества Христова был командирован в Ингушетию солдат Евгений Родионов, а в тот день, 28 ноября, когда остановилось сердце Александра Константиновича Родионова, начинался новый Рождественский пост…

И словно подтверждая это, встает на кладбище в подмосковном поселке крест между могилами сына и отца.

Один на двоих…

12

Через три года и три месяца после убийства Евгения Родионова в бандитской разборке был зарезан Руслан Хайхороев.

Статья в газете об этом происшествии называлась «Одним бандитом стало меньше»…

Любовь Васильевна тогда снова побывала в Бамуте, в пионерлагере, где чеченские выродки держали в подвале ее сына.

Прошло четыре года, как не стало Евгения, а на цементном полу все еще темнела запекшаяся кровь.

Любовь Васильевна посадила рябинки на том месте, где убили ребят.

Поставила изгородь…

Что еще могла сделать мать?

– Я точно знаю, что Женя меня любил… – говорит она. – Без этой его любви мне стало холодно, пусто и одиноко…

Слова о холоде, пустоте и одиночестве – не просто слова.

Помню, однажды, будучи в Петербурге, Любовь Васильевна заглянула к нам.

Мы пили чай и разговаривали, и то ли оттого, что Любовь Васильевна устала, то ли потому, что так много навалилось впечатлений, но разговор получался какой-то бессвязный.

Поговорили о ее поездках, потом Любовь Васильевна, задумавшись, рассказывала о девушке Евгения. О том, что она вышла замуж. Родился сын. Его назвали Иваном…

– По-английски, Иван это Джон… – задумчиво сказала Любовь Васильевна. – Почти Женя…

Я слушал ее и кивал…

Конечно, так…

Конечно, почти Женя. Почти…

– Если бы я пила, – сказала Любовь Васильевна, помолчав, – меня бы в нашем поселке жалели… А так… То, что я посылки для солдат собираю, в Чечню их вожу… Нет… Так, как я живу, у нас в поселке не понимают… Я шесть лет не улыбалась…

И снова замолчала, и слова эти как-то выпали из беседы, не пристроить было к ним никакого разговора, так одиноко и остались они в памяти…

А когда шли на вокзал, впереди, в толпе прохожих, промелькнул паренек в солдатской форме, и Любовь Васильевна вздрогнула. Потом поняла, что мы это заметили, и пояснила:

– Каждый раз, когда молодых ребят в форме вижу, кажется, первое мгновение, что это Женя…

Так вот и пристроилось к той одинокой фразе продолжение…

Сейчас Любовь Васильевна работает сторожем, перешла в сторожа, поскольку эта работа дает возможность накопить дней для поездок…

Как-то так получилось, что поездки эти стали ее основным занятием.

Неделями, день за днем, собирает Любовь Васильевна подарки для ребят, воюющих в Чечне, а потом везет их на далекие пограничные заставы…

«Я возвращаюсь никакая… Сборы эти… Особенно в последние дни нервотрепка… Потом погрузка. Самолет три часа… А дальше в вертолет все перегружаешь. Летишь в горы.

А эти ужасные горы. Высоко… Ущелья без дна…

Потом прилетаешь на заставу. И дальше, то ли это будет “КАМАЗ”, то ли бэтээр, то ли танк через перевал… Но все это проходит, когда я вижу, как радуются солдаты, как они рады мне. Я чувствую себя моложе рядом с ними…

Господь дал мне тяжелый крест, но и награду дал… Награду делать то, что другим не дано… Тепло людское возить… Да, это тяжело… Но ведь ты знаешь, что тебя ждут, тебе и слова благодарности достаются…

Когда приезжаешь туда и там говорят, что встречайте вертолет, мама Женина едет, подарки везет… Меня там никто и не знает по имени и по отчеству… Меня все в армии знают, как маму Жени Родионова…

Николай Михайлович, что может быть выше? А представьте себе, что я лежу на диване и только плачу.

Мне говорят, что я – мать святого… А я была матерью солдата… Мне хочется жить, чтобы Жене за меня не было стыдно… Мне хочется, чтобы, когда попаду туда, Женя меня встретил…

А для этого что надо делать?

Надо делать, а не знать. Надо любить, а не рассуждать о любви…

Я хочу, чтобы все поняли, что эта война происходит не в Америке… И двенадцать тысяч искалеченных ребятишек – они тоже не в Америке… Они тоже здесь, по госпиталям… И им помогать надо…

Я к чудесам, Николай Михайлович, отношусь очень осторожно…

У меня своеобразное общение с Женей…

Накануне его дня рождения я просила, дай мне знать, как тебе там…

И вот 23 мая этот знак… Такие кресты белые встали на небе… Их даже фотографировали… И все почему-то так возрадовались… А я не знаю… Я и радоваться-то уже давно не умею… И эту радугу триста человек у нас на кладбище наблюдало… Сорок минут… И когда Жене было двадцать лет, такая же радуга была…

Я вот что заметила…

Он сейчас столько людей соединяет…

Вот мне написали, что на Бойконуре создали православную общину Евгения Родионова, на Алтае на погранзаставе в поселке Окташ освятили Свято-Евгеньевский храм в честь его Небесного покровителя…

У меня такое ощущение, что там, где людям трудно, там и Женя…

И какие люди встречаются хорошие… Я когда с отцом Евстафием у вас, в Петербурге, познакомилась, подумала, что бывает ощущение – родной по крови… А это еще роднее. Он родной по духу»…

Это не монолог…

Это списанные с магнитофонной ленты реплики Любови Васильевны, которые почему-то совершенно не хочется разбавлять никакими пояснениями.

Да и трудно добавить сюда что-то, чтобы пояснить.

Это говорит мать Евгения Родионова.

Это не звание и не должность. Это – судьба.

Уже прощаясь, я спросил у Любови Васильевны про крестики, о которых писали в журнале «Русский дом».

– Тысячами крестики везу туда … – сказала Любовь Васильевна.

– И что, столько солдат крестится…

– Ну, я ведь не крещу… Мы просто раздаем крестики. Спрашиваешь, может, кто-то крещен, но потерял крестик, или вообще не носит почему-то… Вот таким и даем… Но солдаты, – Любовь Васильевна улыбнулась, – почему-то хотят, чтобы я сама им крестики на шею надела…

– И много вы крестов надели?

– Я же говорю, тысячи…

13

Об этом тяжело говорить, но не говорить еще тяжелее.

16 февраля 1996 года Любовь Васильевна Родионова получила телеграмму полковника Буланичева, извещавшую о дезертирстве ее сына, захваченного чеченцами в плен…

Прошло восемь лет, и вот, день в день, «Церковный вестник» (№1—2 (278—279) за 2004 год) вышел с подзаголовком на всю полосу: «Синодальная комиссия не нашла оснований для прославления в лике святых солдата Евгения Родионова».

Далее шло обстоятельное, ироничное, порою дышащее фельетонным сарказмом интервью с секретарем синодальной Комиссии по канонизации священником Максимом Максимовым…

«Канонизация – это не раздача награждений всем пострадавшим»…

«Было принято решение о встрече с Любовью Васильевной Родионовой… Нашей задачей было узнать, что она за человек… К сожалению, в данном случае говорить о церковности не приходится. Я связывался со священником, который служит в храме рядом с домом Родионовых. Любовь Васильевна в храм не ходит, а люди, которые приезжают на могилу Евгения, сами служат панихиды и в храм к священнику никогда не обращаются. Что кроме сектантства можно в этом увидеть?»

«В нашем разговоре с Любовью Васильевной выяснилось, что ее встреча с Хайхороевым продолжалась не более семи минут, и он ничего не говорил ей о конкретных обстоятельствах гибели Евгения… Любовь Васильевна честно призналась нам, что доказать ничего нельзя».

«Пленок с казнями и издевательствами над пленными воинами у нее много, и на одной из них, как она считает, снят ее сын. Но и это доказать невозможно, потому что убиваемый солдат снят со спины, и у нее самой нет полной уверенности в том, что это ее сын».

Можно было бы рассказать тут отцу Максиму Максимову, как, заложив свою квартиру, выкупила Любовь Васильевна у чеченцев тело Евгения и привезла в Курилово, а здешний священник о. Александр Филиппов отказался отпевать его без оплаты.

Деньги о. Александр требовал не такие уж и большие, и, как свидетельствует Любовь Васильевна, «соседи сжалились над нами (денег у меня после Чечни совсем не было), заплатили ему 300 рублей, и только тогда он совершил обряд отпевания».

Такая вот история…

Осуждать о. Александра Филиппова за то, что он потребовал оплаты за свой труд, нельзя, но понять, почему Любовь Васильевна не хочет приглашать его для совершения панихид на могиле сына, можно.

А потом, с каких это пор служение панихид на могилах священниками других приходов стало сектантством?

И вообще, какое отношение конфликт (если это можно назвать конфликтом!) Любови Васильевны Родионовой с приходским священником о. Александром Филипповым имеет к канонизации воина Евгения?

Мы уже говорили, что рожденный для земной жизни на четвертый день празднования Вознесения Господня 23 мая 1977 года мученик за Христа Евгений родился для вечной жизни в сам этот великий для христиан день… Добавим сейчас, что и старинная церковь на кладбище, где погребен воин Евгений, освящена в честь Вознесения Господня.

Думается, что этот факт, если уж говорить о канонизации воина Евгения, гораздо важнее личностей священников, совершающих панихиды на его могиле…

Можно было бы сказать тут, что и фраза священника Максима Максимова о встрече Любови Васильевны с Хайхороевым, которая «продолжалась не более семи минут» и во время которой Хайхороев «ничего не говорил ей о конкретных обстоятельствах гибели Евгения», не совсем точно отражает сам смысл этой встречи. Чеченский бандит ведь не воспоминаниями с Любовью Васильевной делился, а продавал матери тело ее сына, убитого им.

Все эти просчеты о. Максима Максимова, наверное, можно объяснить душевной глуховатостью, но вот с высказыванием, дескать, «надо определенно заявить, что эпоха новомучеников и исповедников российских, как бы мы ее не растягивали, уже закончилась» – сложнее.

Очень рискованное это заявление…

Кто может знать, когда заканчивается эпоха мучеников и исповедников? И как это вообще, пока стоит Церковь, она может закончиться?

Ну а выражение священника Максима Максимова «когда Евгения Родионова причисляют к новомученикам и исповедникам российским, происходит очевидный подлог» напрямую перекликается с телеграммой полковника Буланичева.

Полковник спешил сообщить матери, что ее сын дезертир.

Священник Максим Максимов спешит связать имя воина Евгения с подлогом.

Между тем из интервью видно, что подлогом-то, в котором он упрекает сторонников воина Евгения, по сути дела, занимается он сам…

«В заключение подчеркну, – говорит секретарь синодальной Комиссии по канонизации, – Православная Церковь никогда не причисляла к лику святых тех, кто был убит на войне. Известен исторический факт: когда в Х веке император Никифор Фока потребовал от Константинопольского Патриарха канонизации убиенных воинов, Церковь ему отказала. А мотивация у него, кстати, была практически такой же, как сегодня: воодушевить армию, поднять боевой дух».

Не будем обращать внимания на утверждение, что «Православная Церковь никогда не причисляла к лику святых тех, кто был убит на войне»… Тут о. Максима Максимова память подвела.

Причисляла… Чтобы убедиться в этом, достаточно в святцы заглянуть. Например, воина Александра Пересвета там можно найти, а он ведь как раз на войне, во время Куликовской битвы и погиб…

Но подлог тут в другом.

Очень хороший пример привел священник Максим Максимов насчет императора Никифора Фока. Только позабыл добавить, что канонизации убиенного воина Евгения не президент Владимир Владимирович Путин требует… И не партия «Единая Россия» проводит это решение в жизнь.

О почитании воина-мученика Евгения народ православный говорит.

А между народом и правителями народа – большая разница.

Правитель может руководствоваться сиюминутной политической выгодой, народ – никогда.

И не для того, чтобы «воодушевить армию, поднять боевой дух» почитает он память воина-мученика Евгения, а для того, чтобы поднять православный дух всей нашей страны. Ведь не священники же, которые подобно о. Александру Филиппову отказываются отпевать без оплаты убитых в Чечне защитников Отечества, поднимают его. И не Максимы Максимовы, что спешат известить нас, будто ни исповедников, ни мучеников не осталось в нашей Церкви…

Еще и десяти лет не прошло со дня убиения чеченскими бандитами воина Евгения Родионова, а уже одиннадцать детских и подростковых организаций названы его именем. Иконы воину-мученику Евгению появились в 26 храмах, и многие из них мироточат. На Алтае в поселке Окташ вырос Свято-Евгеньевский храм, в котором во время недавнего землетрясения укрывались жители, поскольку другие здания оказались разрушенными.

Разумеется, эти факты ни в коей мере не противостоят авторитету синодальной Комиссии по канонизации. Но ведь, если материалов для канонизации воина Евгения пока недостаточно, надо заняться сбором и изучением их, независимо от того, сколько времени и сил потребует эта работа. Ну а все скоропалительные и категоричные выводы, которыми пытаются подменить эту работу, следует считать, как представляется нам, сугубо личным мнением.

14

«Меня на земле не держит ничто, кроме сознания, что я нужна людям – солдатам, офицерам, отстаивающим жизни верующих и неверующих в России, – отвечая на оскорбления Максима Максимова, сказала в интервью “Русскому вестнику” Любовь Васильевна Родионова. – Если бы не было наших воинов в Чечне, если бы они не расплачивались своими бесценными жизнями и искалеченными телами за преступления политиков, то теракты, подобные на Дубровке или последнему взрыву в московском метро, давно стали бы обыденным делом. Наша армия нужна нам. Но и мы ей нужны, необходимы, как воздух. Не перчатки и тельняшки нужны ребятам в Чечне, а знание того, что народ с ними, а они для народа; что они делают правое, богоугодное дело. А перчатки – лишь один из многих способов этого выражения нашей любви и благодарности им. И не столько мандарины или яблоки нужны в госпиталях раненым, сколько любовь, духовное утешение, признание в том, что искалечили парнишку не за нефтяную трубу или грязные доллары, а за Вас, за меня, за всех нас, за Россию-матушку; что не бесцельна его жертва, его личная трагедия, она высока, полна смысла и нужна людям. Мы, которых Христос учил: “возлюби ближнего, как самого себя”, должны помочь безногому, безрукому инвалиду не потеряться в такой безжалостной к нему жизни.

– Кто, по Вашему мнению, боится прославления воина Евгения? – спросил корреспондент газеты.

– Я никогда не добивалась его прославления, больше всего на свете он нужен мне живой, – ответила Любовь Васильевна. – Но если бы он был канонизован, в его лице были бы признаны святыми и все погибшие воины во всех войнах за Отечество свое… Как бы подняло это русский дух, как воодушевило бы армию на подвиги, да и просто на добросовестную воинскую службу! Есть силы, которые боятся этого как огня. Это и внешние, и, к сожалению, внутренние силы. Они не препятствуют показному возрождению Православия, но намертво стоят там, где появляются ростки возрождения внутреннего, где проявляется дух, патриотизм и крепость в отстаивании отеческой веры. Борьба за души человеческие идет невероятная. Кто-то считает, что в России нет уже нормальных людей, все наркоманы или извращенцы, и у власти доллар. Слава Богу, это не так. У нас замечательных людей еще очень и очень много. Я всегда готова рассказать людям ту правду о войне в Чечне, которую знаю я, рассказать о нашей армии, о ее тяготах и радостях, об удивительных солдатах и офицерах, которые в наше время, страшное время, когда в обычной-то жизни остаться порядочным человеком почти невозможно, в условиях войны сохранили и честь, и совесть, и веру».

Достойный ответ…

И этот ответ не только священнику Максиму Максимову, но и тем, кто, не отрицая мученичества воина Евгения, говорит, что были ведь и другие мученики за Христа на этой войне, которые не отреклись от своей веры и перед лицом немыслимых страданий.

Конечно, были…

И говоря о Евгении Родионове, уходившем в армию в Неделю Всех Святых, в земле Российской просиявших, мы об этих мучениках и говорим.

Более того, нам представляется промыслительным, что так не богата личностными событиями предвоенная биография Евгения Родионова. Так получается, что она практически неразличимо сливается с биографией любого из новомучеников, имена которых знает пока только Господь…

Ну и самое главное.

Когда всматриваешься в такую простую и такую короткую биографию Евгения Родионова, возникает ощущение, что это Евгений Родионов и был предназначен не только для совершения подвига исповедничества, но и для того, чтобы быть прославленным в этом подвиге, во вразумление и поучение нам…

Одиннадцатилетний Евгений возвращается с каникул у бабушки с крестом и отказывается снять его. Что произошло с ним на каникулах, не известно. Он не стал воцерковленным, он вообще ничем не отличался от одноклассников, он только отказывался снять крест.

Но самое поразительное то, что с этого времени все события жизни Евгения как-то удивительно совпадают с церковными праздниками. В дивном сопряжении с Господними праздниками дат жизни русского солдата Евгения и скрыт ответ на вопрос, почему избран для церковной молитвы он, а не кто-то другой из мучеников чеченской войны…

Да потому, что он был избран, и избран не нами…

Поэтому русская душа и узнала сразу Евгения Родионова среди героев и мучеников этой войны.

15

В десятках храмов в различных городах России довелось мне видеть портреты мученика за Христа воина Евгения…

И вот этот иконописный образ его…

Облаченный в пятнистый камуфляж, в полный рост, встал мученик воин Евгений по левую сторону от Царских Врат. По правую сторону – царь-мученик Николай II.

И это соседство, и само появление мученика за Христа воина Евгения в храме Петра и Павла в Знаменке, имении, принадлежавшем главнокомандующему войсками гвардии и Петербургского военного округа, великому князю Николаю Николаевичу, не случайно.

Сохранилось письмо, которое прислал семилетнему Николаю Николаевичу император Николай I…

«Пишу тебе в первый еще раз… с благодарным к Богу сердцем вспоминая, что тобою наградил нас Господь в минуты самые тяжкие (великий князь родился 27 июля 1831 года, когда бушевала эпидемия холеры, и то там, то тут вспыхивали холерные бунты. – Н.К.) для нас, как утешение и как предвестник конца наших разнородных бедствий. Вот и семь лет тому протекло, и вместе с этим, по принятому у нас в семье обычаю, получил ты саблю!!! Великий для тебя и для нас день. Для нас, ибо сим знаком посвящаем третьего сына на службу будущую брату твоему и родине; для тебя же – тем, что получаешь первый знак твоей будущей службы. В сабле и мундире офицера ты должен чувствовать, что с сей минуты вся будущая твоя жизнь – не твоя, а тому принадлежит, чьим именем получил ты сии знаки. С сей минуты ты постоянно должен не терять из мыслей, что ты беспрестанно стремиться должен постоянным послушанием и прилежанием быть достойным носить сии знаки, не по летам тебе данные, но в возбуждение в тебе благородных чувств и с тем, чтобы некогда достойным быть своего звания. Молись усердно Богу и проси Его помощи»…

Это письмо не просто из другого времени, оно из другой России, где просто немыслимыми были ставшие нынче обыденными предательства своего, предательства своих.

Тогда, полтора столетия назад, великий знаток русского языка В.И. Даль так объяснял слово «совесть»: «Нравственное сознание, нравственное чутье или чувство в человеке; внутреннее сознание добра и зла; тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее ото лжи и зла; невольная любовь к добру и к истине; прирожденная правда, в различной степени развития».

Пожалуй, никто сейчас так глубоко и точно не определит главную потерю, совершившуюся в нашем обществе. В этих словах В.И. Даля все то, что мы пытаемся и не можем или боимся говорить, то, о чем порою мы и забываем думать сегодня.

И как тут не вспомнить о других словах В.И. Даля…

Он печалился, что мы перестали понимать смысл народных пословиц, потому что сильные и краткие обороты речи оказались вытесненными из письменного языка, чтобы сблизить его, для большей сподручности переводов, с языками западными.

«Со времен Ломоносова, – писал великий знаток русского языка, – с первой растяжки и натяжки языка нашего по римской и германской колодке, продолжают труд этот с насилием и все более удаляются от истинного духа языка».

Мысль Даля, что русский язык стараниями классиков оказался более приспособленным для переводов с западных языков, чем для выражения собственных национальных мыслей, особенно важна в наши дни, ибо сейчас объем невыраженных национальных мыслей достиг той критической массы, которая может разрушить последние нравственные ориентиры.

Ситуация усугубляется тем, что вместо национальных мыслей обществу навязывается имитация их, предпринимаемая то в жанре генштабовской романтики, то на уровне неких абстрактно-гуманистических построений…

И конечно же эта путаница мешает уразуметь ту простую мысль, что, пока пиаровский слоган «мочить в сортире» будет оставаться популярным в народных массах, бессмысленно искать решение чеченской проблемы только в перевооружении или в обучении армии.

Нет! Если говорить о национальной мысли, осознание которой способно сделать Россию несокрушимой, надо говорить о Евгении Родионове, ибо он и является наиболее ярким выражением национальной мысли.

Встреча Любови Васильевны Родионовой с сыном, стоящим на северной двери иконостаса в храме Петра и Павла в Знаменке, и есть, наверное, та национальная мысль, которая совершается в каждом из нас по Божией воле и которая одна-единственная и способна преобразить нашу жизнь.

Я спрашивал позже у присутствовавших тогда в храме Петра и Павла, что почувствовали они в тот момент, и никто толком не мог описать пережитое ощущение. Словно отблеск преображенского света коснулся тогда прихожан…

Помню, однажды привезли в храм Петра и Павла молодых пограничников.

Крестообразно сложив на груди руки, двигались к причастию приехавшие в храм на автобусе бойцы погранотряда имени Юрия Андропова в Сосновом Бору. В пятнистой камуфляжной форме благоговейно подходили они к Чаше со Святыми Таинами, а с дьяконских дверей алтаря смотрел на них облаченный в такую же пятнистую камуфляжную форму новый мученик за Христа воин Евгений Родионов…

Вставший на дверях алтаря рядом с образом Божией Матери он – в этом году ему исполнилось бы всего двадцать четыре года! – мог бы стать сослуживцем этих подходящих к Святому Причастию пограничников, но Господь судил ему другой путь.

И дивно было, как чудесно призвал в церковь этих своих сверстников мученик за Христа воин Евгений.

На память святого Александра Невского была устроена паломническая поездка в Александро-Невскую лавру к мощам благоверного князя. Когда возвращались, остановились в Знаменке.

Здесь и увидели пограничники воина Евгения.

Настоятель храма игумен Евстафий рассказал им о его Пути, и ребята спросили, можно ли приехать в церковь и причаститься здесь…

И вот в пятнистой камуфляжной форме благоговейно подходили они к Чаше со Святыми Тайнами, и с дьяконской двери иконостаса смотрел на них Евгений Родионов.

Они почти сверстники, только эти ребята еще в начале Пути, который уже прошел до конца мученик за Христа воин Евгений…

Пути, по которому, как и тысячу лет назад, идет, не сворачивая, наша страна…

Смотришь на образ воина Евгения и думаешь, что бессильными перед ним оказались семьдесят лет советского атеизма и десятилетие демократического разврата, что хватило у него духовных сил, чтобы перешагнуть через разверзшуюся в истории Святой Руси пропасть и встать рядом с Царем-мучеником.

В одном ряду стоят они посреди не до конца отреставрированного храма Петра и Павла в Знаменке, и это соседство их с руинами тоже знаменательно. Для того и встали они здесь, чтобы помочь нам поднять до сих пор еще лежащие в руинах храмы наших душ.

2002—2008 гг.

Богатырь Святогор. Художник А.П. Рябушкин, 1895 г.

«Сильный и храбрый богатырь Илья Муромец». Лубок.

Рюрик, Синеус и Трувор.

Прием Ольги Константином Багрянородным. Миниатюра Радзивилловской летописи.

Святой князь Владимир. Икона.

Беседа Владимира с греческим философом о христианстве. Миниатюра Радзивилловской летописи.

Великий князь Владимир избирает религию. Художник И.Е. Эггинк.

Княгиня Ольга. Художник В.М. Васнецов.

Князь Владимир и Княгиня Ольга. Икона.

Софийский собор в Киеве. Художник А. ван Вестерфельд, 1651 г.

Троице-Сергиева лавра. Книжная иллюстрация, XIX в.

Храм Св. Софии в Новгороде. 1045—1050 гг. Южный фасад.

Богоматерь «Оранта». Мозаика. Храм Св. Софии в Киеве.

Успенский собор во Владимире, XII в.

София Премудрость Божия. Икона.

Владимирская икона Божией Матери.

Александр Невский поучает бояр. Миниатюра Лицевого летописного свода.

Александр Невский побеждает Ярла Биргера на реке Ижоре. Художник Ф.А. Моллер, 1866 г.

Святой благоверный князь Александр Невский, в схиме Алексий. Прорись иконы.

Святое видение отроку Варфоломею. Художник М.В. Нестеров, 1890 г.

Отпевание преподобного Сергия. Фрагмент иконы «Прп. Сергий Радонежский, с Житием». Первая треть XVI в.

Варлаам Хутынский. Икона.

Стефан Великопермский. Икона.

Стефан Пермский по дороге в Москву. Миниатюра XVI в.

Артемий Веркольский. Современная икона.

Геннадий и Никифор Важеозерские. Икона.

Чудо Александра Свирского. Икона XVI в.

Преподобный Александр Свирский, предстоящий Троице Ветхозаветной. Икона.

Патриарх Гермоген в темнице отказывается подписать грамоту поляков. Художник П.П. Чистяков, 1860 г.

Митрополит Филипп отказывается благословить царя Ивана Грозного. Гравюра по картине В.В. Пукирева, 1875 г.

Серафим Саровский, кормящий медведя.

Пустынька преподобного Серафима в Серафимо-Дивеевском монастыре. Фото 1900-х гг.

Митрополит Иннокентий.

Иоанн Кронштадтский.