Ты самая любимая Тополь Эдуард

— Растешь, Витюша! — И Карпатому: — Ну что? Выбрал? А давай мы Сорокину от нас двоих купим. — Он взял с полки коллекционную водку в роскошной подарочной коробке с хрустальными рюмками. — Например, эту «Царскую».

Но Карпатый язвительно усмехнулся:

— Ага, счас! Ты Царицын и водка «Царская». Получается твой подарок за наши бабки.

Царицын поставил водку на место.

— Извини, не подумал. Тогда действительно вы свой подарок покупайте, а я куплю что-нибудь другое, не алкогольное. Пока! До завтра. Встретимся в «Речном».

И Царицын ушел.

— Па, по-моему, он обиделся, — сказал 13-летний Витюша.

— Он? — улыбнулся Карпатый. — Да нет! Мы с ним и Сорокой неразлейвода! В таких заворотах бывали!

Он поставил в тележку большую коробку с подарочным виски и направился к кассе. Федя и Ивана двинулись следом.

— В каких? — спросил на ходу Витюша у отца.

— Мал еще, — ответил Карпатый. — Вырастешь, расскажу.

— А я и сам знаю, — ухмыльнулся Витюша.

— Что ты знаешь?

— А я у бабушки одну газету видел, старую…

Карпатый разом остановился, дал сыну подзатыльник.

— Заткнись! — И, оглянувшись по сторонам, понизил голос: — Ты чё при людях? Я ж депутат!

Тут за окном магазина громыхнул гром, это в городе начиналась весенняя гроза.

Весенняя гроза секла окна библиотеки и стучала по ним ветками уличных деревьев.

В пустом библиотечном зале Ивана листала подшивки старых, тринадцатилетней давности, газет. Эти пожелтевшие страницы пестрели броскими заголовками тех сумасшедших времен:

«БАНДЫ ЗАКАЕВА И ГЕЛАЕВА ЗАХВАТИЛИ УРУС-МАРТАН»

«Теракт в токийском метро! Погибли 11, пострадали 5000!»

«ЕЩЕ ОДИН МАНЬЯК В НАШЕЙ ОБЛАСТИ!»

Наконец Ивана находит то, что ищет, — заметку с хлестким заголовком:

СВАДЬБА ИЛИ СРОК!

17-ЛЕТНИЙ СЫН ГЕНЕРАЛА СОРОКИНА ЖЕНИТСЯ, ЧТОБЫ ИЗБЕЖАТЬ СРОКА ЗА ИЗНАСИЛОВАНИЕ

Ивана, помертвев, стала читать эту заметку, но тут к ней подошла старушка библиотекарша:

— Девушка, восемь часов, мы закрываем.

— Еще минутку, — попросила Ивана. — Пожалуйста!

Библиотекарша заглянула на газетную страницу и сказала печально:

— Да, вот мы в какое время живем. Эти мерзавцы втроем девочек портили, а генерал их отмазал. Только тебе-то это зачем?

— Нет, это я случайно… — ответила Ивана.

— Все, заканчивай.

Библиотекарша ушла в книгохранилище и стала щелкать там выключателями, выключая свет.

А за окнами продолжалась гроза, и при очередном раскате грома Ивана решительно вырвала из газеты кусок страницы с роковой заметкой.

В пустом парке было темно, мокро и мусорно после грозы.

Ветер скрипел железяками мертвых аттракционов, раскачивал люльки чертова колеса и редкие фонари в темных аллеях.

Стоя под вышкой для прыжков с резиновым канатом, Ивана достала из-за пазухи фломастер и кусок газеты с роковой заметкой, написала на этом куске:«Все, мама! Я улетела! Ивана…», спрятала газету за пазуху и решительно полезла вверх по мокрым перекладинам металлической лестницы. Порой ее руки соскальзывали с этих перекладин и казалось, что она сорвется. Но она продолжала взбираться все выше.

С высоты ей открылся темный, в редких огнях ночной город над рекой.

В голове гремела музыка группы «Дважды два».

Наконец Ивана достигла верхней площадки — крохотной, два на два метра. Вылезла на эту площадку, легла на ней, отдышалась, а затем встала в полный рост и распахнула руки, как для полета.

Ветер тут же надул ее кофту и рукава.

Ивана наклонилась навстречу ветру и сделала шаг вперед.

Теперь она стояла на самом краю площадки, в последний раз посмотрела на город, на дальний пароходик на реке и вниз, на черную землю.

— Ну! — громко сказала она самой себе. — Прыгай же, дура! Прыгай! — и расплакалась. — Я не могу… — и тут же озлобилась: — Можешь! Давай! Ты никто! Ты выблядок! Прыгай!

Но не так-то просто кончить жизнь самоубийством!

Сникнув, она отступила от края площадки, снова легла на нее и, разозлившись, принялась сдирать с себя одежду и швырять ее вниз — кофту, майку, юбку, кроссовки…

Катившая по темным аллеям парка патрульная ментовская машина проезжала мимо вышки, и одна из кроссовок Иваны шлепнулась ей на лобовое стекло.

Менты остановились, вышли из машины, задрали головы вверх и в изумлении открыли рты — на вышке, на ее самой верхней площадке сидела голая Ивана, болтала ногами и в полный голос горланила какой-то новый шлягер группы «Дважды два».

— Эй! — крикнул ей один из ментов.

— Тихо! — одернул его второй. — Ты чё? Напугаешь — свалится к чертям! Она ж пьяная в жопу!

— А чё делать?

— Не знаю. Я не полезу.

— Ладно, ну ее на хрен…

Менты сели в машину и укатили.

Ивана посмотрела, как милицейская машина удалилась в черной аллее, вздохнула и попробовала сама спуститься с вышки. Но это оказалось трудней и страшней, чем подниматься, — она не видела нижних перекладин, руки и ноги скользили…

Зависнув на высоте, Ивана стала скулить и плакать от страха:

— Спасите!.. Эй!.. Люди!.. Ну пожалуйста! Эй!..

Но никто не отвечал, только вдали прогудел и проклацал по рельсам скорый поезд.

Так, скуля и дрожа от холода, Ивана все-таки спустилась с вышки на землю, стала собирать свою одежду…

Ночью мать Иваны, стоя на коленях пред иконой Пресвятой Ксении великомученицы, беззвучно благодарила ее за спасение дочери.

Лежа в своей кровати и отрешенно глядя в потолок, Ивана спросила:

— Ма! Почему ты не сделала аборт?

— Какой аборт? — испугалась мать.

— Обыкновенный. Они тебя изнасиловали втроем.

— Кто меня изнасиловал?? С чего ты взя…

— Молчи. Я все знаю. Карпатый, Царицын и Сорокин. Ты с ними в одной школе училась.

— Откуда… Кто тебе сказал? — спросила мать помертвевшим голосом.

Ивана достала газетную заметку, прочла вслух:

— «Сын генерала Сорокина и дети новых русских Олег Карпатый и Евгений Царицын совращали или насиловали своих одноклассниц и избежали тюремных сроков только ценой свадьбы…» Ну? Какой ты у них была по счету?

Мать молчала.

Но Ивана не унималась:

— Почему ты не сделала аборт?

Мать продолжала молчать.

Ивана села в кровати и крикнула:

— Отвечай!!!

Но мать молчала.

— Как мне с этим жить, мама? — негромко произнесла Ивана.

Мать не ответила и на это.

— Почему ты их не судила? — спросила Ивана.

Мать все молчала.

— Да отвечай же! — снова крикнула Ивана. — Я имею право знать! Почему ты не сделала аборт?

Мать кивком головы показала ей на икону:

— Она мне не разрешила.

Тут в дверь заглянула сонная бабушка:

— Что тут за крик?

— Мама, уйди, — сказала ей мать Иваны.

— Ты опять скандалишь? — спросила бабушка у Иваны.

— Ма, она все знает, — сообщила ей мать.

Бабушка изменилась в лице.

В ресторане «Речной» гремела музыка. Но теперь на веранде за столиками под навесом была взрослая публика. Впрочем, были и подростки — дети этих взрослых. И среди них — та самая Лена, чей день рождения здесь отмечали почти год назад. Она сидела за центральным столом с матерью и отцом-подполковником ВВС. Здесь же, за этим столом, — Карпатый с женой и 14-летним сыном, Царицын с женой и двумя сыновьями-погодками, еще кто-то…

Неожиданно музыка оборвалась, массовик взбежал на сцену.

— Внимание! — сказал он в микрофон. — А сейчас еще одна фишка нашего вечера — белый танец! Но — особенный! Дочери приглашают отцов! Маэстро, врубай!

Подросток-диджей включил вальс.

Лена поднялась, церемонно пригласила отца.

А перед Карпатым вдруг возникла Ивана. Она была в материнском, в крупный горошек, платье времен 90-х годов. Но если несколько месяцев назад, когда она надевала его дома перед зеркалом, оно было ей великовато, то теперь — в самый раз.

Церемонным книксеном Ивана пригласила Карпатого на танец. Карпатый удивленно переглянулся с женой, однако встал и повел Ивану на танцплощадку. Там Ивана положила ему руку на плечо, и они стали танцевать.

— Тебе сколько лет? — спросил Карпатый с усмешкой самоуверенного жуира.

— А вы сами посчитайте, — улыбнулась Ивана.

— Ну как я могу? Наверно, пятнадцать, шестнадцать…

— Моя фамилия Малышкина. Мария Малышкина — помните такую?

Карпатый остановился как громом пораженный.

— Нет, вы танцуйте, танцуйте, — сказала Ивана. — Иначе я вам счас по морде дам! При всех! Ну, танцуйте!

Карпатый принужденно продолжил танец.

Издали за ними наблюдали жена и сын Карпатого, а также Царицын с женой и сыновьями-погодками. При этом Царицын озадаченно тер свой лоб, пытаясь что-то вспомнить.

А с края танцплощадки за танцем Иваны с Карпатым следил Федя.

Танцуя с Карпатым, Ивана остановилась у центрального столика, подошла к Царицыну и сделала книксен перед ним.

Царицын, озабоченно переглянувшись с Карпатым, встал и пошел танцевать с Иваной.

— Мне кажется, я вас где-то видел, — сказал он в танце. — Вы были у меня на приеме?

— И не раз, — усмехнулась Ивана.

— Правда?

— Ага. Первый раз это было пятнадцать лет назад. У вас дома. Тогда вы меня принимали втроем — вы, ваш дружок Карпатый и вот этот подонок, — Ивана кивнула на Сорокина, отца Лены, танцующего с дочкой. — Ну? Теперь узнаете? Я дочка Маши Малышкиной из десятого «А». И вас троих. Вы танцуйте, не останавливайтесь! А то я вас всех могу засудить. Потому что срок давности за изнасилование — пятнадцать лет. А мне только четырнадцать, даже меньше. Так что я еще год могу вас иметь по 47-й статье.

Ивана остановилась перед вальсирующими Леной и ее отцом-именинником, тронула Лену за плечо:

— Махнемся, Ленок…

— Зачем? — сказала та. — Я с папой танцую.

— Ничё, я тебя старше на месяц. Иди потанцуй с дядей Женей.

И Ивана властно взяла именинника за плечо и за руку и увела в вальсе.

— А ты мне нравишься, — сказал ей именинник. — Решительная девушка!

— Еще бы! Я же старшая дочь. Вся в родителей.

— Интересно, — игриво сказал именинник. — И кто же родители?

— А у меня их трое!

— Иди ты! Как это?

— А так. Мою маму три подонка изнасиловали. Вы, Царицын и Карпатый. Я Малышкина. Ты помнишь Малышкину из десятого «А»? Она в этом платье в школу ходила. Вспомнил? Ты танцуй, папаня, не останавливайся! А то я вас всех могу по 47-й упечь. Хоть завтра… Но ты знаешь, что я думаю? Что ятвоядочь. И знаешь почему? Ты спроси, не стесняйся.

— Ну… — принужденно спросил именинник. — Почему?

— Во-первых, ваша троица не только мою маму… Ленкину тоже. Но Ленкина мать именно тебя заставила на ней жениться. Почему? Наверно, ты был тогда самый главный и решительный — и с ней, и с другими. Вот и выходит — если Ленка твоя дочь, то и я тоже. Только я старше. А еще… Знаешь, когда я вижу во сне отца, он на тебя похож. То есть это на уровне генетической памяти. Ну и последний аргумент — я метко стреляю. Это у меня тоже от тебя, наследственное… Но ты расслабься, папаня! Я вас не разведу на бабки. Просто я всегда мечтала с отцом потанцевать.

Издали Федя напряженно смотрел на Ивану, вальсирующую с отцом.

Тут ведущий опять выскочил на сцену, схватил микрофон и объявил:

— А теперь — внимание! Главный сюрприз нашего вечера: друзья именинника дарят ему на день рождения группу «Дважды два»!!!

И грянула музыка этой группы, и под восторженный визг подростков на сцену ураганом вылетели кумиры Иваны и ее сверстников — подростковая группа «Дважды два». Они пели песню о том, что рано или поздно все взрослеют — даже маленькие дети рано или поздно становятся взрослыми…

Продолжительный звонок в дверь разбудил Ивану, ее мать и бабушку.

Поскольку бабушка спала на диване в гостиной, она, набросив халат, заспанно подошла к двери.

— Кто там?

— Малышкины тут живут? — спросил из-за двери мужской голос.

— Тут… тут… — проворчала бабушка, отпирая и открывая дверь.

К ее изумлению, за дверью на лестничной площадке стоял доктор Царицын.

— Доброе утро. А Мария дома?

Но бабушка не успела ответить, поскольку мать Иваны уже вышла из спальни, и Царицын сам увидел ее.

— Здравствуй, Маша, — сказал он. — Я пришел поговорить. Можно войти?

Но вместо матери ответила бабушка:

— Нет! С подонками нам не о чем разговаривать! Вон отсюда!

И резко захлопнула дверь.

Однако Царицын успел вставить ботинок в дверной проем.

— Подождите, — сказал он через щель. — Мы открыли счет…

— Вон отсюда! — перебила бабушка и с такой силой саданула дверью по ноге Царицына, что он выпростал ее из дверного проема, и дверь захлопнулась.

Прихрамывая, Царицын вышел из подъезда, подошел к своей красной «Ладе», открыл ее и сел за руль.

— Ну? — сказал с заднего сиденья Карпатый.

— Вытурили, — сообщил Царицын, заводя машину. — Слова не дали сказать.

Машина тронулась и выехала со двора.

Сверху, из окна третьего этажа, за ней смотрели Ивана и ее мать Мария.

Издали доносился утренний перезвон церковных колоколов.

В этот ранний час в пивном баре было не накурено и почти пусто.

Царицын, Сорокин и Карпатый стояли за столиком, пили пиво из кружек.

— Чё будем делать? — сказал Карпатый.

Царицын и Сорокин хмуро молчали.

— Они нас будут теперь кошмарить, как захотят!..

Тут к ним подошел один из первых посетителей, обратился к Карпатому:

— Олег Кириллович, я к вам как к депутату…

— Слушай, отвали, а! — сорвался Карпатый. — У меня сегодня выходной, понимаешь?

— Но я к вам как к депутату…

— А депутаты тоже люди, — объяснил Сорокин. — Может он спокойно пива выпить?

Мужик неохотно отошел.

— Вот что! — решительно сказал Карпатый Сорокину. — Ты был зачинщиком, ты и решай вопрос. И срочно, понял? Пока до суда не дошло.

— А может, ты? Все-таки депутат…

— Вот я тебе, как депутат, и поручаю.

Сорокин тяжело вздохнул, повернулся к Царицыну:

— Ладно, давай сберкнижку.

Царицын полез в карман.

Выйдя с потоком школьников из школы, Ивана и Федя направились домой. Весна уже полностью вошла в свои права, и город дышал расцветающей сиренью, липовым и яблоневым цветом.

Ивана сняла с уха один наушник и дала Феде послушать новый хит группы «Дважды два».

Под эту музыку они и шагали, когда Федя обратил внимание на серую «тойоту», которая медленно катила за ними.

— По-моему, это за нами… — сказал Федя.

Они остановились, выжидающе развернулись к машине.

«Тойота» тоже остановилась. Солнце отражалось в лобовом стекле, и потому ни Феде, ни Иване не было видно водителя.

Ивана и Федя пожали плечами и пошли дальше.

Но и «тойота» двинулась следом.

Федя круто развернулся и пошел к «тойоте».

Но машина вдруг резко рванула вперед и умчалась.

Затененные боковые стекла так и не позволили им разглядеть водителя.

Но когда — уже к вечеру — Ивана подошла к своему дому, «тойота» стояла там, при въезде во двор. И, увидев Ивану в боковом зеркале, Сорокин предупредительно открыл правую дверь.

Ивана, поколебавшись, села в машину.

— Здравствуй, дочка, — сказал Сорокин.

Ивана не ответила, а, не глядя на Сорокина, смотрела прямо перед собой.

— Я хочу поговорить с тобой… — произнес он и замолчал выжидающе.

— Вы уже говорите, — ответила она после паузы.

— Да, действительно… Не знаю, с чего начать…

— Начните с того, что вы боитесь суда.

— И это тоже… — согласился он. — Но если ты нас посадишь, кто выиграет?

Ивана наконец повернулась к нему:

— Справедливость.

Глядя ей в глаза, он пожал плечами:

— Может быть… Но будут разбиты еще три семьи и пять детей останутся без отцов. Как ты себя будешь чувствовать после этого?

— Замечательно. Они будут знать, как я себя чувствовала четырнадцать лет!

— Но они же перед тобой не виноваты.

— А кто? Кто ответит за то, что я выблядок? — сорвалась Ивана. — Кто?!

— Я отвечу, — сказал Сорокин, достал пистолет и положил на сиденье между собой и Иваной. — Можешь меня убить.

Ивана с оторопью посмотрела сначала на пистолет, потом на Сорокина, потом снова на пистолет.

Затем вдруг усмехнулась, с любопытством взяла пистолет. На его ручке было выгравировано: «Лейтенанту А. Сорокину за храбрость. Генерал Романов. Чечня, 1993 год».

Прочитав надпись, Ивана посмотрела на Сорокина.

— Он заряжен, — сказал тот и показал: — Вот здесь снимается с предохранителя.

Ивана усмехнулась:

— А ты не боишься, что я действительно…