Преосвященный Зосима, епископ Якутский и Ленский. Книга памяти Малягин В.
КЛИРУ И ПАСТВЕ ЯКУТСКОЙ ЕПАРХИИ
Всечестные отцы, дорогие братья и сестры!
Примите сердечные соболезнования в связи со смертью управляющего Якутской епархией – епископа Якутского и Ленского Зосимы.
Почивший владыка за неполные шесть лет своего служения в Республике Саха немало потрудился на ниве проповеди Православия и благоустроения приходской жизни. Заботясь о просвещении людей светом истины и о приобщении их к благодати Христовой, особое внимание он уделял делу подготовки достойных совершителей богослужения и добрых пастырей, способных «дать ответ всякому вопрошающему с кротостию и благоговением» (см.: 1 Пет. 3, 15).
Ревностность и усердие архиерея Божия стяжали ему уважение среди собратьев архипастырей, любовь духовенства и простых верующих.
Молюсь Владыке жизни и смерти, Победителю ада, Господу и Богу нашему Иисусу Христу, дабы Он приял в вечных обителях душу Своего верного служителя.
Вечная память Преосвященному епископу Зосиме.КИРИЛЛ, Патриарх Московский и всея Руси
РЕКОМЕНДОВАНО К ПУБЛИКАЦИИ ИЗДАТЕЛЬСКИМ СОВЕТОМ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
Приступая к работе над этой книгой, мы хорошо сознавали всю сложность стоящей перед нами задачи. Не так-то просто передать в воспоминаниях, как бы многочисленны и подробны они ни были, бесконечную полноту и многогранность человеческой личности – тем более такой крупной и неординарной личности, как усопший владыка Зосима (Давыдов), епископ Якутский и Ленский (1963-2010).
В то же время именно память отличает человека подлинно культурного, подлинно благородного. Именно память создает между усопшими и живыми ту духовно-молитвенную связь, которая и является воплощением и выражением нашей христианской (да и обычной человеческой!) любви друг к другу.
«Поминайте наставников ваших, которые проповедовали вам слово Божие и, взирая на кончину их жизни, подражайте вере их», – заповедует всем верующим во Христа апостол Павел в Послании к Евреям. К жизни владыки Зосимы эти апостольские слова применимы в полной мере: действительно, всю свою недолгую жизнь он проповедовал среди людей слово Божие; несомненно, его кончина сразу после совершения Божественной литургии была истинно христианской и праведной; конечно же, его горячая и искренняя вера во Христа достойна всяческого подражания.
А кроме того – нам просто не хочется расставаться с этим светлым и замечательным человеком, и потому мы хотим сохранить память о нем как можно дольше и полнее.
Надеемся, что наше издание, с Божией помощью, будет духовно полезным для многих тысяч православных читателей.
ДУХОВНОЕ СТАНОВЛЕНИЕ 1963-1988
Будущий владыка Зосима Якутский и Ленский (в миру Игорь Васильевич Давыдов) родился в день памяти святых благоверных князей Александра Невского и Даниила Московского 12 сентября 1963 года в Красноярске. В 1968 году вместе с родителями переехал в Москву.
Василий Семенович Давыдов, отец владыки:
Когда в 1968 году мы переехали из Красноярска в Москву, Игорю было пять лет. Нам дали тогда двухкомнатную квартиру на Преображенке. Первое время на троих это было вроде бы нормально, но... потом у нас родилась Ира, потом – Андрей. Ну а уж когда в семьдесят четвертом году мы получили эту квартиру – вся семья, конечно, ликовала. Одну комнату занимали Игорь с Андреем, другую – Ира, третью – мы с женой, да еще и гостиная была для всех. Большая кухня, две лоджии, два туалета – детям было раздолье.
И еще: нам всегда везло на соседей. Вот и здесь мы попали на одну площадку с замечательными людьми. Жили с ними буквально одной семьей, двери в наши квартиры не закрывались, дети играли и у нас, и у них. До того все было общее, что дети (наш Андрей и их Саша) в детском саду рассказывали, что у нас огромная квартира, в которой шесть комнат, три лоджии, три туалета, две кухни, имея в виду обе наши квартиры вместе. А работники детсада удивлялись и не могли понять, откуда у нас такая роскошь...
И только одно было плохо: никого из родственников рядом не было – ни бабушек, ни дедушек. А я двести дней в году проводил в командировках, такая была работа. И потому все ложилось на плечи жены...
Красноярск. 1964 г.
Эмма Михайловна Давыдова, мама владыки:
Когда дети заболевали, я брала бюллетень у себя на работе. Но по уходу за ребенком бюллетень давали только на семь дней. И вот отсижу неделю дома и выхожу на работу. А дальше порядок был такой: полдня я с ними, а полдня – Игорь. Так мы с ним и растили детей вместе.
Когда переехали в Москву – естественно, старались изучить столицу ходили по музеям, на выставки, а однажды поехали в Загорск, в Троице-Сергиеву Лавру. И как только вошли в ворота, я его не могла оторвать: он на все смотрел так, будто не мог насмотреться. Вдруг увидел монаха – и пулей побежал за ним. Идет сзади и смотрит, смотрит, словно изучает... А когда подошли посмотреть, где учатся семинаристы, он вцепился в решетку, от которой мы его еле-еле оторвали. Потом поездка эта забылась, как все забывается. А уже когда он поступил в семинарию, он как-то напомнил: «Помнишь, мы ездили в Лавру? Я уже тогда решил, что обязательно буду здесь учиться. И рано или поздно стану таким, как этот монах...»Василий Семенович: Вообще-то он был ребенок как ребенок. Впрочем, у него с детства проявлялись такие черты, как доброта, заботливость, отзывчивость. Ему было лет двенадцать, когда «по обмену детьми» он поехал в Чехословакию. Я дал ему какую-то сумму денег на мороженое, конфеты... А он привозит всем нам подарки: мне галстук, маме духи, много подарков брату с сестрой. Я удивился: зачем все это, ведь там все очень дорого! А он отвечает, что не мог вернуться домой без подарков. Мне, маме, а главное – детям. Он всегда называл их детьми, подчеркивая этим, что он – старший и обязан о них заботиться.
Василий Семенович с первенцем Игорем
Эмма Михайловна:
Он всегда о них заботился. Следил за тем, чтобы их не обижали в школе, проверял, как они готовят домашние задания, смотрел дневники и тетради. Что такое ссоры или ревность между детьми – мы, к счастью, никогда не знали. Мы всегда заботились друг о друге, и дети все это впитывали с самого раннего детства.
Ирочка начала говорить очень рано, месяцев в девять. А когда ей был год или полтора, Игорь как-то серьезно заболел ангиной. Мы тогда жили на Преображенке, напротив рынка, и вот я с дочкой пошла что-нибудь купить. Смотрю, стоит очередь за курицей, и мы встали. Как вдруг этот ребенок, сидевший у меня на руках, громко и требовательно обращается к продавцу: «Дядя, дай кую, Гаги бо-бо» («Дядя, дай курицу, Игорь болеет!»). Тут все на нас обернулись, расступились, мы без очереди купили курицу и пошли домой. Варили бульон, и я говорю: «Вот, Игорек, сестренка тебе курицу купила...»Ирина Давыдова, родная сестра владыки: У нас была большая разница в возрасте, и потому он заботился о нас с Андрюшей. Очень любил нас и всегда покровительствовал. Чтобы порадовать нас, все время придумывал какие-то подарочки. В школе на переменах приходил проведать, все ли у нас в порядке.
Эмма Михайловна с детьми
При этом никогда не воспитывал. Посоветовать что-то мог, но решение надо было принимать самой. Вообще-то у нас в семье всегда так было: посоветовать – посоветуют, а решать тебе. Очень любил зимой катать меня на санках. Посадит на санки – и вокруг дома, с горы... Приходили все в снегу мокрые и счастливые...
Андрей Давыдов, родной брат владыки: Конечно, я помню старшего брата с тех лет, как помню себя самого. Но при этом общение наше было не постоянным. И разница в возрасте большая, и жизнь нас разводила: мы с семьей в Якутск – он в Москве, а потом в армии; мы возвращаемся в Москву – он поступает в Троице-Сергиеву Лавру; его переводят в Данилов – я женюсь и ухожу из родительского дома... Мы с ним постоянно были, если можно так сказать, «в противофазе».
Игорь, Ирина и Андрей. Дом отдыха «Елочка». Звенигород. 1974 г.
Конечно; что-то осталось и из детства: брат ведет меня 1 сентября в первый класс (Ирина шла в третий, а сам он – в десятый), разводит по классным комнатам, часто заглядывает к нам, проверяет, все ли в порядке. Однажды десятиклассники (в том числе и он) проводили уроки в первом классе, я был страшно доволен и горд: это мой старший брат, он уже большой!
С тетей Маргаритой Михайловной, братом Андреем, сестрой Ириной и двоюродным братом Женей. Красноярск. 1975 г.
Но и совместная учеба продолжалась всего один год, пока он не закончил школу.
Александр Сперкач:
С будущим епископом Зосимой я познакомился в 1977 году Мы учились в одном классе средней, впрочем, весьма неплохой, московской школы. Знакомство это вскоре переросло в дружбу, которая связывала нас до самой его кончины.
Игорь Давыдов представлял из себя фигуру, если не замечательную, то, безусловно, стоящую несколько особняком в общей школярской массе. Учился он кое-как, без всякого пиетета относясь к требованиям школьной программы. Но, конечно, не это, вполне заурядное обстоятельство, так его выделяло. Отличали Игоря необыкновенные, почти никакими внешними обстоятельствами не колеблемые, добродушие и доброжелательность.По природе ли своей, в силу ли воспитания, он был очень добр. Просто – очень добр, с самого детства.
Даже в те годы не было буквально ни одного случая, когда Игорь попытался самоутвердиться за чей-либо счет, проявил бы, пусть за глаза, хотя бы тень неуважения к кому-либо, будь-то преподаватель или школьник. О злости или подловатости, пусть мелкой, «детской», «естественной» и речи не шло.
При этом он отнюдь не был неким добродушным медлительным увальнем. Напротив, нрава он был весьма энергичного, веселого, бодрого и деятельного. В нашей школьной компании именно он являлся главным организатором и заводилой всевозможных совместных мероприятий: посиделок, прогулок, небольших походов. Уже в те поры проявлялось его широкое хлебосольство и почти совсем потерянное в нашей сегодняшней жизни русское искреннее гостеприимство.
Говоря о его прохладных отношениях со школьной программой, необходимо отметить, что он совсем не был ленив: с большим увлечением занимался рисованием, посещал музыкальную школу и достаточно рано проявил способность к кропотливой тщательной работе, требовавшей усидчивости, внимания и сосредоточенности. Впрочем, эта его черта в большей степени выявилась чуть позже, а в школьные годы я с немалым удовольствием получал дивиденды от художественных навыков моего приятеля: сидя с ним за одной партой, мы с увлечением разрисовывали тетради и учебники. Сюжет и рисунок, при этом, в основном, были моим вкладом в общее дело, а тени, штриховку и орнамент рукой профессионала добавлял будущий владыка. В результате школьные пособия были покрыты сплошной сетью причудливых арабесок, в которых мы, с позволительным авторским тщеславием, находили немалые художественные достоинства.Через несколько лет после окончания школы Игорь рассказал мне свою школьную тайну. С самого детства, по крайней мере, лет с десяти, его не покидало стойкое убеждение, что ему в жизни придется выступать с речами перед большими группами людей, в чем-то их убеждать. Поэтому он, по своему детскому разумению, чтобы придать голосу особенную солидность и убедительность, добавить ему некую мужественную хрипловатость, устраивал импровизированные выступления на холодном зимнем ветру. Местом подобных ораторских упражнений был, в частности, мост через железную дорогу, расположенный недалеко от его дома. Разумеется, все эти действа проходили без свидетелей, и, насколько помню, без мысли именно о церковной проповеди.
В старших классах Игоря отличал большой интерес к всевозможным необыкновенным явлениям. В том числе «модным», типа бермудского треугольника или НЛО. Тогда подобные увлечения были распространены среди продвинутых московских школьников, особенно среди тех, кто мог, тем или иным способом, получать переводы соответствующих статей из западных изданий. Уж не знаю, какими путями, но к Игорю подобные материалы попадали. Я продвинутым не был и к этим сюжетам относился скептически, что приводило к спорам, не очень, впрочем, горячим.
В этой связи, помню случай, очень нас повеселивший. Вместе с Игорем и еще одним мальчиком, нашим одноклассником, таким же адептом «паранормального», мы поздно вечером прогуливались по Кировской улице, как раз под очередной разговор про НЛО, вернее, под очередной коллективный разнос моей неконструктивной позиции в данном важном вопросе. Неожиданно мы заметили большой черный треугольник, неподвижно застывший прямо над нашими головами. На поставленный моими оппонентами вопрос, а что же это такое, я не очень уверенно начал ссылаться на «оптический обман», за что был вполне обоснованно высмеян. Через недельку мне довелось идти тем же маршрутом. При свете дня неопознанный предмет был легко опознан: им оказалась известная деталь женского туалета, неведомым образом занесенная на какие-то провода. В темноте провода видны не были, расстояние до пресловутого НЛО, висевшего, как нам представлялось, в вышине, над московскими крышами, оценить мы не могли, – в результате, черный треугольник казался просто огромным. Впрочем, модные увлечения Игоря «необыкновенным» прошли достаточно быстро...
Каждому, кто общался с епископом Зосимой, прекрасно знаком его мягкий, добрый, неподражаемый юмор, добрая улыбка. Игорь Давыдов тоже отличался немалым остроумием и всегда был готов пошутить. Как-то увидев меня бегущим, он сказал, что я бегаю как цирковая лошадь: очень красиво и очень медленно. Конечно, это высказывание, на мой вкус, – не самое удачное, напрочь лишенное прославленной «зосимовой» тонкости, да и случай сам по себе совершенно ничтожный, но в память он мне врезался...1 сентября 1979 г.
С мамой. 1980-е гг.
Василий Семенович: А в 1980-м он закончил школу, и встал вопрос о том, куда идти дальше. В нашей семье все любили рисовать. Братья мои прекрасно рисовали, один даже закончил художественный факультет. У меня тоже есть несколько полотен, они выставлялись даже на выставке в Якутске. И сын с детства очень увлекался рисованием. А еще он очень любил историю и даже хотел поступать в Историко-архивный институт. Но мне казалось, что художественное ремесло, да и архивные занятия как-то не очень основательны для жизни, особенно для жизни мужчины, и я настоял, чтобы он поступил в Железнодорожный институт. Дело в том, что отец Эммы Михайловны был начальником Управления железной дороги, дважды был награжден орденом Ленина, и получается – это была вроде как семейная профессия.
Эмма Михайловна:
Ему, видимо, не хотелось там учиться, но он не стал нам перечить, поступил, проучился часть первого семестра. Вот уже сессия приближается, а я что-то не вижу в нем никакого волнения. Спрашиваю: «А ты разве сессию не сдаешь?» Тут-то между нами и произошел серьезный разговор.
– Мама, хочу тебя поставить в известность – я бросил институт. Не хочу я здесь учиться, это не мое.
– Но что же ты делать собираешься?
– Я думаю...
Тогда я ему и предложила учебу в художественном училище, где готовили резчиков по дереву и художников по металлу. Оно находилось недалеко от нас. Он согласился. Мы созвонились с руководством, пошли знакомиться – и его взяли...Василий Семенович: Тут надо учесть еще одно обстоятельство. Значительно позже, вспоминая то время, владыка Зосима часто говорил: «Если бы я не бросил институт, я бы не смог поступить в семинарию». Ведь в советское время было правило: с высшим образованием в семинарию (которая тогда была средним учебным заведением) поступить было невозможно.
Ирина Давыдова: Когда он уже учился в училище, я училась в школе. Из того времени запомнилось: очень часто он приносил домой читать книги. С книгами тогда было плохо, особенно с какими-то редкими изданиями. Поэтому они обменивались с ребятами между собой, а какие-то книги были даже перепечатаны на машинке. И вот он приносил такую перепечатку и говорил: «Дали на один день, надо прочитать». Как-то раз принес книжку «Без семьи» всего на одну ночь. И мы сидели ночью и читали вслух по очереди, потому что все хотели прочитать, и другого выхода не было...
Ирина Давыдова
Выпускник. 1980 г.
Протоиерей Виктор Клиндухов, настоятель Никольской церкви с. Дерюзино:
С Игорем Давыдовым мы познакомились поздней осенью 1980 года в автобусе, когда ехали становиться на комсомольский учет. В тот год мы поступили в Художественно-техническое училище № 75 и учились в одной группе, где Игорь был профоргом, а я комсоргом. С этого времени началась наша дружба. Я стал бывать у Игоря дома, часто оставался ночевать. Он обладал глубокими знаниями по разным вопросам. Мы много беседовали, слушали грампластинки. Тогда были любимыми бардами Александр Дольский и Новелла Матвеева.
Мы были людьми нецерковными. Говорили о смысле жизни, о назначении человека и могли проговорить всю ночь. Однажды у нас состоялась духовная беседа и я предложил Игорю покреститься, при этом воскликнул: «Завтра или никогда!» Игорь сел на кровати, задумался и решительно сказал: «Да, завтра. Завтра будем креститься». На следующий день мы прогуляли учебу и пошли искать в Москве храм, где не регистрируют крещение, чтобы не навредить отцу Игоря, Василию Семеновичу, который был тогда большим начальником в милиции. Нашли Антиохийское подворье, где в храме Феодора Стратилата Игорь принял Святое Крещение от отца Вячеслава Винникова, а я стал его крестным.Владыка Зосима: Как и вся молодежь советского времени, в начале 80-х годов я начал ходить в церковь сознательно. Почему я пришел в храм? Наверное, повзрослел. Мне было 18 лет, я пытался найти свое место в жизни. Помню, у меня был разговор с другом, с которым мы вместе учились в художественном училище. Разговаривали всю ночь, обсуждали вопросы веры. И он спросил меня: «Ты так рассуждаешь, а сам-то ты верующий?» Я задумался и решил, что все-таки – верующий...
Протоиерей Виктор Клиндухов:
С этого дня мы начали жить жизнью Церкви. Учились и ходили на службы. Почувствовав, что в храме происходит нечто иное, чем в жизни, мы стали тянуться к Церкви, стараясь познавать духовное. С этого времени Игорь стал очень благоговейно относиться ко всему церковному всему Божественному что сохранилось у него на всю жизнь.
Надо сказать, что в училище я рисовал лучше Игоря, но в профессии он добился больших успехов, чем я. Потому что, чем бы владыка не занимался, в это дело он погружался полностью. Так было и в учебе, и в монашеском делании, и в епископском служении, и в общении с людьми. Он отдавал себя полностью и отдал себя Богу и людям.
По окончании училища я решил поступать в семинарию, а Игорь пошел работать по специальности, продолжая пономарить в храме. Через несколько лет и он поступил в семинарию.Александр Сперкач:
После школы, года за два, с Игорем произошли весьма серьезные перемены. Следует оговориться, что прекрасные черты его характера, которые я попытался описать выше, совершенно не менялись на протяжении жизни. Пожалуй, только усиливались. Здесь же речь идет о резком интеллектуальном росте, который обозначился в это время. На моих глазах славный, добрый, по-хорошему простой паренек вдруг начал выказывать признаки весьма разносторонней начитанности и не по годам развитого художественного вкуса. В частности, он не только хорошо знал поэзию, в том числе произведения «запрещенных» поэтов, но и сам писал весьма неплохие романтические стихи.
Интересы Игоря были очень широки, как и круг его чтения. В круг этот, где-то лет до семнадцати включительно, входила разнообразная мистическая (теософская и проч.) литература. Когда же Игорь пришел к выводу, что эти издания вредны, он сжег их в большом тазике для стирки белья. Среди прочего сожжены были достаточно редкие книги начала века. Я, помню, еще попенял: мол, лучше бы мне отдал почитать... Игорь ничего не ответил, но с этого времени начал мне передавать или дарить православную литературу. Первая такая книга, которую он мне принес, принадлежала перу о. Александра Меня. Впрочем, по творчеству этого автора он тогда сделал некоторые оговорки. Года за три до его кончины мы опять обсуждали взгляды и труды этого священника. Епископ Зосима повторил те же оговорки, хотя и несколько их смягчил.Помимо резкого интеллектуального роста и широты интересов, удивлял необычно широкий и интересный круг знакомств Игоря. Естественно, весь этот круг мне известен не был, скорее всего, не была представлена даже сколько-нибудь существенная его часть, но и то, с чем мне довелось сталкиваться, производило впечатление. Буквально в любом районе Москвы он мог в любое время найти квартиру, куда можно было бы зайти пообщаться с хозяевами и попить кофе. Так я с ним запросто зашел на чашку кофе в квартиру режиссера Тарковского. Сам хозяин находился уже в Италии. Не помню точно, было это до того, как он объявил себя невозвращенцем, или сразу после этого... В школьные годы Игорь был подвижным, активным, но не очень спортивным парнем. Я, во всяком случае, не помню, чтобы он чем-нибудь занимался «физическим». После школы он принялся усердно посещать секцию штанги (кажется, при МИИТ) и увлекся горным туризмом. В обоих случаях Игорь относился к делу весьма серьезно. Так, готовясь к горным походам, он вместе с группой ребят договаривался (естественно, неофициально) со знакомыми в метрополитене и по ночам, на одной из станций, они на включенном эскалаторе отрабатывали затяжные подъемы. Однажды Игорь по моей просьбе детально описал свои занятия тяжелой атлетикой. Нагрузки, которые он выдерживал, произвели на меня немалое впечатление. Впоследствии, когда монах Зосима, совсем еще молодым, перенес инфаркт, я вспомнил те спортивные «подвиги». Само собой, мое мнение в данном вопросе не авторитетно, но я думаю, что сердце свое он надорвал именно тогда. Для не очень спортивного паренька переход к таким специфическим нагрузкам был слишком резким.
В те поры все подростки, вне зависимости от того, из каких семей они происходили, так или иначе сталкивались с драками и волей-неволей в них участвовали. Не минула чаша сия и будущего епископа Якутского и Ленского. Хотя в самой школе я не помню ни единого случая, когда Игорю пришлось применять кулаки. Говоря честно, я не помню даже ничего похожего на конфликтную ситуацию, в которой он принимал участие. Само собой, возможно, я чего-то не видел, но при мне было именно так. Характер Игоря был настолько доброжелательный и бесконфликтный, поведение настолько тактичное и ровное, он так умел сглаживать ситуацию, что, совершенно не являясь по натуре своей «агрессором» (пусть и школьного масштаба), он не попадал в разряд «жертв».
Чтобы полностью оценить эту ситуацию, нужно учитывать ту социальную смесь, которую в наше время, в нашем районе представляла из себя школьная среда и которая совершенно невозможна сегодня. В одном классе учились дети «цековские», «телевизионные», сыновья и дочери крупных инженеров, дети рабочих и т. д. Был мальчик, мама которого мыла полы в местном продуктовом магазине. Школа, само собой, не имела никакой охраны, отгораживающей ее от «улицы». Да и наш район представлял причудливую смесь новых ведомственных домов (например, аппарата ЦК ВЛКСМ) и былинных бараков, остатков деревни Алексеевки и какого-то совхоза (бывшего имени Сталина). Символом этого вавилонского смешения была музыкальная школа, еще на моей памяти располагавшаяся метрах в четырехстах от ультрасовременной Останкинской телебашни в крестьянской бревенчатой избе. Так что в нашей детской жизни ничто не отгораживало шпану и даже прямо криминальные элементы от всех прочих. И даже в таких условиях всевозможные конфликты и столкновения, казалось, совершенно неизбежные, обходили Игоря стороной.
Но данное правило действовало в школе и во дворах, в компаниях, где его «знали». Когда «не знали», случалось по-разному. Случалось, на моей памяти, два раза.
Один раз, когда он гулял на ВДНХ, на него налетели «по ошибке», но, к счастью, быстро разобрались. Все обошлось «малой кровью».
Другая ситуация была куда серьезней. По словам Игоря, он чудом не лишился глаза. Произошло это где-то через год, не больше, после окончания школы.
К тому времени, как я уже говорил, Игорь усиленно занимался спортом и был далеко не слабым молодым человеком. На этот раз ему все-таки пришлось применить силу.
Тогда весьма многих охватило увлечение карате. И нашлись такие граждане, которые чередовали занятия в спортзале и на улице.
Подобный «специалист по восточным единоборствам» напал на Игоря и его приятеля. Надо сказать, что весь образ Игоря не таил в себе даже намека на какую-нибудь агрессивность, а после школы для него все больше становилась характерна глубокая задумчивость... В общем, вид был, говоря честно, вполне располагающий к тому, чтобы в конце-концов у него на улице потребовали денег. Приятель же Игоря оказался совсем маленький и сухонький молодой человек. Когда Игорь отказался платить, «каратист» сразу со всей силы ударил его в глаз фалангами пальцев. Игорь, к счастью, успел слегка отвести голову, и удар пришелся впритык к нижнему веку. Ситуация разрешилась тем, что его маленький сухонький спутник оказался очень хорошего уровня боксером (кажется, кандидатом в мастера). Тут как раз Игорю пришлось применить всю свою штангистскую силу, не позволяя боксеру добить распластавшегося без чувств грабителя.
Чтобы закрыть тему, упомяну, что еще, по крайней мере, один раз Игорю пришлось драться в армии.Инокиня Евфросиния (Миронова): С владыкой мы познакомились в середине 1980-х годов, а с 1987 года стали друзьями. Как выяснилось позже, крестил нас один и тот же священник, отец Вячеслав Винников, примерно в одно время, в храме великомученика Феодора Стратилата на Антиохийском подворье г. Москвы. В то время туда ходило много молодежи. Поскольку настоятель храма ливанец архимандрит Нифон (Сайкали, ныне епископ) находился в подчинении Антиохийской Церкви, власти не смели вмешиваться в жизнь прихода, и это был почти единственный храм в Москве, где при крещении у тебя не требовали документов. К тому же там давали возможность поучаствовать в службе в качестве чтецов, иподиаконов или алтарников, попеть на клиросе, а для молодых людей это было особенно важно.
Протоиерей Вячеслав Винников, клирик Антиохийского подворья в Москве:
К порядкам на подворье я привыкал медленно; и только через некоторое время почувствовал раскрепощенность: нет за тобой слежки – крести, венчай, совершай требы на дому, проповедуй. Никто ничего не регистрирует. Как-то раз меня спросили: «Сколько стоит причастить больную?» Я говорю: «Ничего не стоит, это ваше благое произволение: можете что-то дать, можете и ничего не давать». А в Измайлове требу на дому оплачивали в храме за ящиком и получали квитанцию, а потом еще хотели батюшку отблагодарить, и получалась двойная оплата. Очень жалко было людей, ведь написано: «Даром получили и даром давайте».
Венчающиеся в Измайлове боялись, что сообщат о них на работу или учебу, а на подворье благодать: батюшка молится, жених и невеста молятся, и никаких опасений. Ребята молодые прислуживают в алтаре и тоже ничего не боятся: читают, поют, многие хотят поступать в семинарию. В то время подворье было «островом свободы» в Москве. За его пределами все было по-другому.КРЕСТИНЫ
Пришел креститься юноша, а крестным у него его товарищ. Оба ничего не знают ни о Боге, ни о Церкви. В конце крещения говорю: «Ребята, а не поступить ли вам в духовную семинарию?» Стали приходить в храм, прислуживать в алтаре. Сейчас один – иеромонах отец Зосима, а другой – священник отец Виктор. Оба закончили Московскую духовную академию.
Перед поступлением в семинарию. 1988 г.
Владыка Зосима:
В 1982 году, на заре моей церковной жизни, я впервые попал к батюшке Иоанну. Меня привезла к нему Евдокия Игнатьевна (монахиня Евфросиния), которая уже давно к нему ездила. В то время я уже был охвачен желанием уйти в монастырь. В Москве тогда монастырей не было, да и по России их было совсем немного, и один из них был Псково-Печерский. С первого взгляда он мне очень понравился. Приехали мы в феврале, было довольно холодно, а поскольку поезд приходил ранним утром, полчаса или час мы ждали перед воротами, когда монастырь откроется. Потом первым делом пошли на братский молебен и затем уже отправились к батюшке Иоанну.
Незадолго до того в келье под ними случился пожар, келейница батюшкина наглоталась дыма, да и сам он тоже несколько пострадал, поэтому к нему почти никого не пускали. Но, благодаря моей провожатой, для нас двери его кельи открылись.
Батюшка сказал, что сможет уделить нам минут двадцать, но... в результате мы просидели у него два часа и о многом поговорили. Я привез ему гостинец – пакет апельсинов, которые тогда были дефицитом. Это было все, что я мог купить на свою стипендию в художественном училище.
И вот мы у него в келье... Он посадил нас с матушкой на свою кроватку, а сам встал перед нами. Я рассказал ему о своем желании прийти в Печоры, но он на это решительно возразил. В те годы попасть в Псково-Печерский монастырь было непросто. Надо было выписаться из Москвы, проработать три года на стройке, получить псковскую прописку, – и только после этого подавать прошение о зачислении в монастырь. «Но я слышал, – добавил батюшка, – что скоро должен открыться монастырь в самой Москве». Он имел в виду Даниловскую обитель.
А дальше батюшка в немногих словах рассказал всю мою будущую жизнь в ее последовательности... И когда он это мне рассказывал, я испытал чувство легкой горечи, потому что у меня в те минуты было одно желание: остаться здесь, возле него, в этом чудном и добром месте. Но он покропил меня святой водой, помазал маслом, а потом сказал своей келейнице: «Достань-ка фрукты». Она вытащила из-под кровати большой таз разных фруктов. Сверху лежал мой пакет апельсинов. Он взял его, взял еще один такой же, что лежал рядом, и дал мне. Я даже обиделся слегка: «Батюшка, да я же вам это привез!» А он отвечает: «Ты мне привез, а я даю тебе как благословение». И так получилось, что всю обратную дорогу мы питались только этими апельсинами, на большее просто не было денег. И я понял, что, помимо духовной заботы, он имел еще и заботу житейскую: чем мы будем питаться в дороге...Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)
Эмма Михайловна: Семья наша не была церковной, но Игоря молитвам обучила бабушка, еще в раннем детстве. А когда он учился в школе, я замечала, что перед экзаменами сын встает на колени и молится, хотя икон в квартире не было. Лет в шестнадцать-семнадцать он как-то, оставшись дома один, вырезал кусок обоев и нарисовал прямо на стене Лик Христа. Я увидела и говорю: «Вот сейчас отец придет с работы – и тебе попадет!» Мы с ним аккуратно прикололи «обоину» на прежнее место и закрыли картину. Этот рисунок остался на стене до сих пор. Только мы его давно уже не прячем...
Бабушка Наталья Степановна Давыдова
Василий Семенович:
Друзья его уважали за его миролюбие, за то, что ни в каких скандалах он никогда не участвовал. Но если надо было кому-то помочь, старался это сделать.
Был у него друг-одноклассник, Саша, под два метра ростом. И сразу после школы он ушел в армию. А оттуда написал Игорю и пожаловался, что его там, как москвича, сильно обижают. И Игорь сразу собрался: «Я поеду!» И вот они собрались с Сашиной мамой и отправились туда, где он служил. Приехали они в ту часть, встретились с командиром, с замполитом, поговорили... И отношение к Саше сразу изменилось в лучшую сторону. Он был очень за это благодарен и родителям, и другу Игорю.
А владыка всегда его называл «мой самый большой друг», имея в виду, что выше ростом у него никого не было среди друзей...Александр Сперкач: В армейские годы, его и мои, мы с ним переписывались. Многое бы я сейчас дал за то, чтобы перечитать эти письма. Но, к сожалению, писем я не хранил.
Врезался в память его визит ко мне в войсковую часть. Хотя служил я не так чтобы очень далеко от Москвы, путь к месту моей службы был не комфортным. Гостю, как правило, в одиночку приходилось проводить ночь в вокзальном помещении одного маленького городка – пустом, холодном и с периодически отключаемым электричеством. Пару раз за ночь эту крашенную бетонную коробку освещали фонарики милицейского патруля. Обстановка, прямо скажем, не самая приятная и далеко не безопасная. Но тем неожиданнее было его посещение, и тем радостнее.
Ирина Чайка, двоюродная сестра владыки:
Мы познакомились с Игорем, когда ему было восемнадцать. Я была аспиранткой в Ленинграде и приехала работать в Ленинскую библиотеку. И вот здесь, на кухне Давыдовых, у нас с ним определились, так сказать, взаимоотношения. В восемнадцать лет он был заинтересован историей Российского государства, именно в это время, я думаю, у него формировалась его гражданская позиция.
Его интерес к истории был настолько неподделен и силен, что каждый новый факт, о котором ему удавалось узнать (естественно, речь идет о фактах, которые не фигурировали в тогдашней пропаганде!), он хотел на ком-то проверить, с кем-то поделиться своими мыслями.
Естественно, я была заинтересованным слушателем, человеком с похожей гражданской позицией, поэтому, мне кажется, эти наши встречи, наши беседы были интересны не только для меня.
У него была удивительная черта (семейная черта Давыдовых!): он не просто терпел людей – он был заинтересован в людях! И вторая Давыдовская семейная черта: он очень любил дарить, отдавать. Для него самого большой радостью было – что-то подарить человеку...
Я довольно рано осознала, что русская история для него неразрывно связана с религией, с верой. И почему-то сразу воспринимала эту связь вполне естественно. Видимо, в подсознании я тоже считала, что история нашего государства есть, в то же время, история нашей веры, нашей религии. Ведь духовность русского человека, когда она есть, определена христианскими заповедями, – это ясно любому внимательному наблюдателю.
Каждый раз, встречаясь с ним на протяжении долгих лет, мы чувствовали, что как будто не расставались все это время и наш разговор, начатый в ту первую встречу, продолжается...Зинаида Иллюк:
Вот уже больше тридцати лет наша семья Иллюков, милостью Божией, живет по соседству с прекрасным благочестивым семейством Давыдовых. В этом семействе всегда умели дружить и любить, делать добро близким и совсем чужим, делить с другими их скорби. Эти замечательные люди счастливы оттого, что могут в ненастье поддержать ближнего и подать ему руку...
В атмосфере необыкновенного душевного тепла и доверия росли и учились дружить наши дети: Игорь, Иринка, Андрей, Александр и Екатерина. Центром общения был, конечно, старший – Игорь (будущий епископ Зосима). Он много читал, рисовал, пел, знал много необыкновенных исторических баек, был прирожденным рассказчиком. В то не самое простое время он имел мужество определиться в выборе жизненного пути и упрямо шел к заветной вершине, став монахом, а потом и священником.Мама. Карандашный рисунок Игоря Давыдова. 1984 г.
Он объединил нас, научил жить и быть счастливыми, дорожить самой малой радостью, научил прощать и молиться Богу. Отец Зосима привел в Церковь нас, наших детей, внуков. Он крестил, венчал, исповедовал, соборовал. Он дал нам ключи от духовного мира.
Владыка Зосима подарил нам Надежду и показал, какими бывают истинные Вера и Любовь...
Протоиерей Димитрий Иванов, настоятель храма святителя Димитрия Ростовского в Очакове:
Господь подарил мне знакомство с будущим владыкой в 1984 году. В декабре этого года я демобилизовался из армии и на праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы сразу поспешил в церковь, в которой до армии трудился алтарником. Войдя в алтарь, я увидел всех прежних своих знакомых. Но среди них обнаружилось и новое лицо – рыжеватый юноша с открытым и добрым взглядом. Взяв благословение у священника, поприветствовав диакона и алтарников, я подошел и к этому юноше. Он поздоровался со мной так, как будто мы были знакомы всю жизнь...Отец и сын. 1980-е гг.
Друзьями мы стали сразу. Всегда улыбчивый и доброжелательный, Игорь быстро стал мне близким и даже родным человеком. Нас интересовали одни и те же вопросы, мы читали одни и те же книги.
С этого дня мы стали видеться очень часто: ведь все наши интересы были направлены именно на церковную жизнь, которая нас объединяла. После службы в храме часто гуляли по московским улицам, делились впечатлениями о прочитанном и услышанном. Игорь рассказывал о поездках в Печоры, о монастырской жизни, о беседах со старцами. Иногда делился и внутренним. Однажды сказал: «Если наваливается уныние, я беру пасхальную пластинку отца Матфея и слушаю, пока не отпустит».
Вскоре его призвали в армию. Какое-то время мы переписывались. Но скоро у него начались проблемы с Особым отделом, который отслеживал всех верующих как «неблагонадежных». Так наша переписка прервалась.
Потом я поступил в семинарию, а позже, по благословению, уехал нести послушание келейника и иподиакона у митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия, будущего Патриарха...Инокиня Евфросиния (Миронова): После крещения Игорь подвижничал, уже спустя много лет рассказывал, как один Великий пост они с Виктором Клиндуховым (студенты художественного училища) провели полностью на хлебе и воде...
Василий Семенович: Когда я узнал, что сын верующий, у меня не было шока, но когда он объявил о своем желании идти в семинарию, тут уж я воспротивился: «Зачем это тебе?» К тому же он должен был идти в армию, а с армией в нашей семье особые отношения. Отец фронтовик, старший брат – майор, командир дивизиона, Герой Советского Союза, другой брат – офицер, летчик, 33 года отслужил, сам я при погонах... Но Игорь сказал: «Служить я обязательно пойду, а уже после армии буду поступать в семинарию». Считал, что православная вера и воинская служба дополняют друг друга.
Владыка Зосима: Я служил в железнодорожных войсках, в окрестностях Екатеринбурга (тогда Свердловска), в поселке Шабры. Во времена Сталина туда ссылали людей, они занимались добычей полезных ископаемых. Мой непосредственный начальник достаточно хорошо относился к вере и отпускал меня на богослужения в Екатеринбург, но тайно. Потом по городу разнесласьмолва, что какой-то солдатик ходит помолиться. Это было трудное время. Поэтому рядом с собором стал часто дежурить патруль, но меня Бог хранил, ни разу не поймали, так как верующие успевали предупредить...
Василий Семенович: Когда он служил под Свердловском, мы жили в Якутске. Я приехал его навестить, встретился с командиром части, с замполитом, спросил, как он служит. И услышал много похвал. Оказывается, будучи художником, он выложил торец пятиэтажного здания, в котором находился штаб, мозаикой по собственным эскизам. Воин, пушки, танки, знамена... Благодаря этому они еще много лет занимали первые места в конкурсах наглядной агитации. Для этого его отпускали в увольнения, он ходил по разным свалкам, находил осколки разноцветной керамики и этими плиточками выкладывал свою «картину»...
Эмма Михайловна: Когда из армии присылал нам письма, то всегда рисовал что-нибудь в конце. То солдат марширует, то сам Игорь чем-то занимается. А еще был случай с печатью...
Василий Семенович: Дело было так. Командир полка потерял печать и сильно расстроился: без наказания не обойдется! Вызвал Игоря: «Ты художник. Можешь вырезать мне печать?» – «Попробую. Только дайте мне хороший оттиск». Три или четыре ночи он ее вырезал, но сделал так, что ни отличишь! Все это было в секрете – все же особист (на то он и особист!) каким-то образом пронюхал. Вызывает его и спрашивает: «Ты что, сидел?» – «Нет, у меня даже приводов в милицию не было». – «А откуда у тебя такое мастерство?..» – «Я-художник; командир полка поручил – я и сделал».
Короче говоря, он так понравился особисту что тот рекомендовал его в войска КГБ. Приходит запрос оттуда: «Просим направить в наше распоряжение рядового Давыдова Игоря Васильевича».
Командир полка его вызывает, рассказывает.
– Я не хочу служить в КГБ!
– Да, но какой выход?
– Дайте мне отпуск!
Отпуск дали, а так как ехать надо было в Якутск, дали довольно много времени. Но когда он вернулся – звонки продолжались. Тогда комполка сказал, что он в госпитале... В общем, как-то удалось избежать...Эмма Михайловна: Когда ему давали увольнительную по воскресеньям – он пользовался этим, чтобы съездить в Свердловск, в кафедральный Собор. Был там какой-то удивительный священник, и Игорь к нему зачастил. Слух об этом дошел до комендатуры: какой-то солдатик каждое воскресенье допоздна в храме. И решили его поймать. И вот нагрянул в одно из воскресений патруль прямо в храм. А бабушки-прихожанки тут же всполошились, укрыли его, а священник вывел его через заднюю дверь. Не поймали...
Владыка Зосима:
У меня был однажды такой случай. В бытность в армии сложилась очень тяжелая ситуация. Понять можно: ведь в армии молодой человек попадает в новые, абсолютно непривычные условия.
Очень хотелось попасть в храм, на исповедь, но возможности такой не было долго, а особенно – первые полгода. И я в это время просто мечтал об исповеди. И однажды во сне мне явился священник, и я стал исповедовать ему свои грехи. Всю душу ему излил и почувствовал, наконец, облегчение. А когда священник читал разрешительную молитву, голосу него был – батюшки Иоанна (Крестьянкина). И это было для меня тогда огромным утешением...Василий Семенович: С друзьями Эдиком и Костей они ездили в какой-то храм, который был полностью залит водой. Не помню, где это было – может, на Селигере, может, где-то возле Рыбинска. И Эдик рассказывал, что он Игоря с Костей никак не мог остановить: они ныряли, доставали медные иконки, какую-то керамику...
Андрей Давыдов: Еще когда брат учился в Художественном училище, они с друзьями часто ездили по разрушенным храмам, монастырям. Их привлекала эта старина, а может, и не только старина. И однажды Игорь привез немецкую жестяную коробку времен войны (кажется, магазин), которая была полна фарфоровых осколков. Это были осколки красивой расписной вазы. И он сложил из них вазу и восстановил ее. А надо сказать, что большинство осколков были просто мизерными по размеру – 5x5 миллиметров! И как он это сумел – мне до сих пор трудно понять.
Инокиня Евфросиния (Миронова): В 1980-е годы, когда начали восстанавливать Данилов монастырь, Игорь Давыдов принимал в этом самое непосредственное участие. А потом устроился туда в столярные мастерские резчиком-краснодеревщиком. Я часто приезжала в эту обитель, где шли необыкновенные службы. Да и помощь всякая нужна была – то окна помыть, то отреставрированный храм помочь убрать. И каждый раз он меня опекал: и покушать отведет, и покажет, и расскажет все. Всегда утешал, дарил какие-то святыньки, книги. В нем это изначально было – утешать людей. И до конца дней он таким оставался. Старался каждого, пришедшего к нему, приласкать, что-то дать, чем-то благословить.
Эмма Михайловна:
После армии он стал готовиться в семинарию, а одновременно – ходил работать в Данилов монастырь, который тогда восстанавливали, готовили к тысячелетию Крещения Руси. Звал меня, но я собралась уже значительно позже. Он приезжал из Данилова всегда с горящими глазами, счастливый.
Однажды привез кусок какого-то резного карниза – все художники отказались от этой работы, так как она была очень трудоемкой, а стоила копейки. Он взялся, вырезал ночами, сделал все идеально. Его очень благодарили, хотели расплатиться, но денег он не взял...Протоиерей Димитрий Иванов:
Иногда он делился со мной и своими ошибками. Вспоминается такой рассказ. Во время работы в Даниловом монастыре он весь горел стремлением впитать в себя этот удивительный монастырский дух. И в какой-то момент стал проявлять чрезмерную ревность, то, что называют «ревность не по разуму». В то время у него еще не было опытного духовника и это свое духовное горение он стал воплощать в жизнь, ни с кем не советуясь. А это всегда чревато.
Жил он в то время по такому расписанию: подъем в 5:00, чтобы успеть к монастырской полунощнице, потом Утреня, потом Литургия, завтрак и работа до обеда. Потом – обед, снова работа, Всенощное богослужение, ужин, монашеское братское правило, возвращение домой, домашние дела, чтение. Засыпал около часа, а в пять – снова подъем. И так каждый день...
Как он говорил, его хватило на год или полтора. А потом наступил надлом. После того немыслимого множества молитв и трудов, которые он совершал раньше, теперь он едва находил в себе силы прочитать «Отче наш». Довольно долго он выходил из этого состояния опустошенности и уныния, но, конечно, с Божией помощью вышел. «Когда приходит уныние – молись святителю Тихону Задонскому, он обязательно поможет», – говорил он мне. Было видно, что он испытал эту помощь на опыте...Владыка Зосима:
Батюшка Иоанн (Крестьянкин) называл меня «Игорь Антиохийский», поскольку приезжал я с Антиохийского подворья, где пономарил и алтарничал. Именно батюшка посоветовал мне пойти после армии на работу в Данилов монастырь, который тогда восстанавливался.
Батюшка был первым духовным человеком, с которым я встретился в своей юности. Памятно его добросердечие, открытость, желание помочь. Мои проблемы, на первый взгляд, не должны были его очень волновать, но нет – он отнесся к ним вполне серьезно, и его наставления были для меня очень важны. Я как бы положил его советы основанием в фундамент жизни и по ним уже начал ее строить. И если впоследствии я и занял в Церкви какое-то место – то это благодаря батюшке Иоанну.
Когда я был трудником в Даниловом монастыре, помощник эконома отец Иосиф предложил мне писать прошение на имя наместника о приеме в послушники. Он обещал, что отношение к моему прошению будет самое благосклонное. Я поехал за благословением к батюшке Иоанну и он сказал: «Пока в Данилов тебе не нужно. Поступай в Троице-Сергиеву Лавру. Начинать надо с монастыря, в котором сильны монашеские традиции. А потом – Господь устроит...»Инокиня Евфросиния (Миронова): На Антиохийском подворье в то время служили и пожилые заштатные священники, а некоторые приходили просто помолиться в алтаре. С одним из них, протоиереем Михаилом (в монашестве – архимандрит Мефодий) Игорь общался очень тесно. Он часто провожал его после службы, бывал у него дома. У отца Михаила хранилось много святынь, большие частицы святых мощей. Церковные юноши – Игорь и его друзья – не раз просили его передать святыню в храм. Батюшка не соглашался. Он говорил: «Вот умру – тогда берите что хотите!»
Храм Феодора Стратилата (Антиохийское подворье). Гравюра О. Демидовой
Но вот он умер, и квартира досталась его неверующим родственникам. А они просто взяли и выбросили все его церковные вещи! Матушки-монахини пытались что-то спасти, но их просто не пустили на порог. И как-то раз мать Евфросиния (Евдокия Игнатьевна) видит сон: Стоит отец Михаил скорбный, понурый и жалуется: «Что делать, что делать!.. Вся моя святыня пропала!..»
Наверное, под впечатлением этого воспоминания владыка Зосима очень боялся, чтобы кто-нибудь после его смерти (пусть даже случайно) не повредил и не осквернил святыню. Он часто показывал нам с отцом Мелетием, где и что у него хранится. А многие мощевики и иконы с мощами завещал передать в храм.
Святыни стали «приходить» к владыке задолго до монашества. Помню, друзья-семинаристы шутили, что им в трудных ситуациях и в храм бежать не надо, можно просто «приложиться» к тумбочке Игоря Давыдова (в тумбочке у него хранились святыни).
Владыка любил святыню, а святыня любила его...Владыка Зосима:
Удивительные слова как-то однажды произнес батюшка Иоанн. Я тогда говорил ему о своих проблемах, о том, что окружение нецерковное, есть и внутренние препятствия и вообще – возможно, сначала придется завести семью, а уж потом, когда-нибудь, вырастив детей, задуматься о монашестве... И он, выслушав мои сомнения, сказал очень простую фразу: «Лучше принести Богу огонь молодости, чем хладный пепел старости...» И эти слова запомнились мне навсегда.
А еще, утешая меня, он говорил: «Годам к тридцати будешь монахом». Так и случилось...У ТРОИЦЫ 1988-1992
Инокиня Евфросиния (Миронова):
1988 год – год тысячелетия Крещения Руси – принес много перемен в жизнь Церкви, дышать стало свободнее. Владыка и несколько наших друзей подали прошения в семинарию, а меня подвигли попытаться поступить в регентский класс. Я тогда только окончила институт, защитила диплом и должна была отрабатывать по распределению в одной из московских школ. Официального открепления от министерства просвещения получить не удалось, и меня не приняли. Владыка же и его друзья поступили и стали семинаристами. Он был почти уверен, что его не примут из-за папы (бывший военный, комсомольский работник). Когда же друзья прибежали и сказали, что Игорь Давыдов есть в списках, был очень рад и сначала даже не поверил.
В тот период мы много общались, ходили на православные выставки, концерты, путешествовали по монастырям и святым местам и просто много гуляли по Москве – хотели посетить все (немногочисленные в то время) московские храмы с их святынями. Я тогда была малоцерковным человеком, а владыка – уже зрелым христианином. Он многое мне объяснял, помог воцерковиться и сыграл большую роль в дальнейшем выборе жизненного пути. Уже тогда, будучи еще мирянином, он обладал свойствами пастыря и духовника, утешителя. Ему легко можно было все рассказать, поделиться сомнениями, скорбями. И я твердо знала – если завтра его рукоположат и он наденет епитрахиль, я смогу сразу идти к нему на исповедь, хотя мы были почти ровесниками.Преподобный Сергий Радонежский. Икона XVII в.
Уже во время учебы в семинарии его друзья-семинаристы стали жениться, венчались, мы часто бывали на этих православных свадьбах, но владыка тяготел к монашеству, любил его, желал более всего. Но желание это смог осуществить не сразу.
Владыка Зосима: При поступлении в семинарию сейчас проверяют больше на знания, тогда больше проверяли на церковность: желание послужить Церкви Божией было гораздо важнее начитанности. Две недели поступающие жили в Троице-Сергиевой Лавре, трудились. Экзамены скорее были похожи на собеседование. Конечно, тянули билеты с вопросами. Но я помню, когда мы спросили преподавателя, какие мы получили оценки, он ответил: «А что вы переживаете? Оценки – это для нас. Главное – молитесь...»
Иеромонах Михей (Гулевский): С владыкой Зосимой мы познакомились в 1988 году когда поступали в семинарию, это был год тысячелетия Крещения Руси. Мы с ним одноклассники. Его тогда Игорем звали, а меня Александром. Жили в одной комнате, коечки рядом. Сдружились.
Еще в семинарии владыку Зосиму называли «старцем», потому что он имел дар любви к людям, всегда мог найти слово утешения, укрепить, незаметно направить на правую стезю. Его уже тогда все любили за кротость, любовь к ближним своим, мудрость. Игорь и мне помог укрепиться в намерении идти в монашество, определиться с духовником. А сам он в своем монашеском призвании не сомневался.
В семинарии мой друг понуждал меня к подвигам: «Давай целую ночь помолимся Господу!» – и мы до утра поклоны клали, молились. И забавные истории вспоминаются. На втором курсе готовились к Великому посту. А мне мама как раз прислала подарок (она рядом с фабрикой конфетной работала) – заготовку настоящего шоколада, из которой потом плитки льют. Он же постный! И мы, как великие «подвижники», первую седмицу ели только шоколад и запивали водой. Кусок съешь, и сыт весь день. Конечно, и с братией делились. Но шоколадный круг оказался здоровым, всем хватало.
Владыка всегда добродушный был, с шуткой говорил, а семинарская жизнь вообще веселая. Хоть и трудов много, но ведь молодые... Вечером один читает, другой поклоны кладет, третий поет, четвертый гири кидает (все же после армии – здоровые!). Кто-то свет выключит на минуту, и гиря – об пол! Грохот! Мы жили под царскими чертогами, паркет старый частично повылетал от наших шуток. Подушками кидались. Однажды вечером перед обходом после отбоя (в семинарии порядок строгий – полумонастырский, дежурный проверяет) один семинарист выскочил за дверь, а в этот момент вошел проверяющий, и вдруг в темноте его начинают лупить подушками... Он кричит: «Ребята, вы чего!», свет включил, а все «спят»...
Игорь был по профессии краснодеревщик, очень хорошо резал по дереву делал кресты, панагии, иконочки вырезал в свободное время, он ведь тогда еще служил иподиаконом у епископа Антиохийского Нифонта.
В семинарии рядом с нами сам Преподобный Сергий Радонежский находился, и братия Лавры благой пример являла – видели мы монашескую жизнь, общались с монахами. Все, кто близко сошлись (в том числе будущие епископ Зосима и архиепископ Вятский Марк), в монашество пошли.Марк, архиепископ Вятский и Слободской [1] :
С владыкой Зосимой мы вместе поступали в Московские духовные школы. Учились мы в разных классах, но общение было тесным: в те годы, первые годы церковного потепления, каждый поступавший в семинарию проходил очень непростой путь духовного выбора, и это сближало всех нас.
У каждого из нас на пути к служению у Престола Божия было немало препятствий. У меня, например, отец был военным, и я точно знал, что многие искушения были связаны с интересами и деятельностью различных неугомонных служб...
Если говорить о первых впечатлениях от нашего общения, то будущий владыка был открытым, простым, веселым и одновременно отличался особым благоговением к святыне. Господь одарил его любящим сердцем, у него был развитый художественный вкус, – и все эти замечательные качества воплотились в чувстве благоговения к Матери-Церкви, к святыне, ко всему церковному Эти качества он проявил на священническом служении, а в полной мере они раскрылись в Якутии, на епископской кафедре.Актовый зал МДАиС
В Священном Писании сказано, что Бог есть Любовь, что Он сотворил человека по Своему образу и подобию. К этому подобию владыка Зосима стремился всю свою жизнь. Сострадание к людям, соучастие в их жизни было для него естественным и необходимым.
Евгений, архиепископ Верейский, ректор МДАиС:
К тому времени как будущий владыка Зосима, а тогда – Игорь Давыдов, поступил в семинарию, я закончил академию и год или два преподавал в семинарии. Надо сказать, что он запомнился мне буквально с первых шагов. И связано это было вот с чем.
Мы в то время как раз решили, что для семинарского храма надо изготовить несколько скамей, чтобы пожилые люди могли отдохнуть, когда утомились. Решено было эти скамьи сделать прочными и красивыми. И вдруг в первом классе семинарии появляется учащийся, который закончил специальное художественное училище, владеет резьбой по дереву и чеканкой по металлу. Естественно, ему и поручается эта ответственная работа. И надо сказать, Игорь (с помощью других семинаристов) справился с этой работой отлично: резные дубовые скамьи до сих пор радуют глаз в нашем храме...Монах Зосима после пострига с одноклассником по семинарии Владимиром Копенкиным. ТСЛ. 1991 г.
Игумен Иов (Талац):
В семинарию я поступил в 1988 году. Духовником моим был отец Алексий (Поликарпов), теперешний наместник Данилова монастыря. Как-то раз он позвал меня к себе, в храм, где обычно исповедовал, и познакомил с Игорем Давыдовым – будущим владыкой Зосимой. Он нам сказал, что, во-первых, благословляет нас дружить, а во-вторых – ездить на могилы монахинь Магдалины и Михаилы, духовных чад старца епископа Варнавы (Беляева), и ухаживать за этими могилами. Вот так, на исповеди в храме Иоанна Предтечи, по благословению духовника, и началась наша дружба.
Вскоре, взяв краску, олифу, кисти, мы поехали на кладбище в первый раз. А очень скоро эти поездки стали постоянными. Мы уже бывали не только на могилах матушек-монахинь, но и старца Варнавы Гефсиманского (он тогда еще не был прославлен), и отца Алексия Зосимовского. Всего же на кладбище было похоронено тридцать-сорок православных подвижников. И на всех могилах в каждый наш приезд мы старались зажечь лампадки.
Бывали такие дни, когда мы сразу после занятий, часа в два-три, уезжали на кладбище – и часов до девяти вечера ходили по могилам, зажигали лампады, пели «Вечную память». И такая радость была на душе, такой мир и покой, что в темные осенние вечера совсем не было страшно.
Старца Варнаву Гефсиманского мы особенно просили, чтобы он помог нам стать монахами, чтобы упросил за нас Преподобного Сергия, чтобы утешил нас. Ведь у него и на могилке было написано: «Утешитель»...
И вот в ноябре, в день памяти Иоанна Златоуста, меня вызвали на Собор в монастырь. Прихожу – а там уже сидят будущий владыка Зосима и будущий отец Антоний. В тот же день нас троих взяли в монастырь и мы переехали с вещами. Мы ходили на службы, радовались, но получилось так, что нам почему-то долго не давали подрясников. Обычно приходящим подрясники благословляют уже через месяц, а у нас этот срок растянулся месяца на три. Мы уже было начали унывать, но скоро пришло и утешение: нам вручили подрясники, и не просто вручили – а у мощей Преподобного Сергия.
С владыкой мы жили в одной комнате. Был у нас один обычай, с которым связано некое искушение, сейчас уже немножко смешное. Каждую ночь, примерно за четверть часа до полуночи, мы вдвоем вставали перед иконами, делали поклоны и пели «Се Жених грядет в полунощи».
Так благочестиво все продолжалось недели две-три, а потом мы взяли и... поссорились. Приходим к батюшке Алексию, жалуемся друг на друга. А он отвечает: «Если не умеете жить мирно, значит, не готовы вы еще петь то, что поете». Пришлось нам смиряться, просить друг у друга прощенья, так как обычая своего мы оставлять не хотели.Вместе мы прожили месяца три или четыре, потом нас расселили по разным кельям, но дружба все равно осталась. Хотя по характеру мы были совсем разные: он – спокойный, выдержанный, я – более импульсивный. Тем не менее, это внутреннее единение было очень сильным. Отец Кирилл (Павлов), когда видел нас вместе, всегда вспоминал песню «Мы с Тамарой ходим парой». Бывали мы друг у друга дома, общались с родителями, вместе ездили в паломничества по России. Однажды, это было в 1990 году, он спросил, бывал ли я в Дивееве. И узнав, что я не был ни разу, предложил поехать. Надо сказать, что в это время, советское время, в Дивееве еще не было монастыря. Но жила там старица, матушка Маргарита (Лактионова), в свое время отсидевшая немалый срок в тюрьме и хранившая все вещи преподобного Серафима, которые мы сейчас знаем. И владыка Зосима был с ней знаком.
Архимандрит Кирилл (Павлов)
Матушка жила неподалеку от монастыря, километрах в трех, в маленьком домике в Дивееве. Мы нашли этот домик, стучимся, открывает келейница Людмила и впускает нас. А надо сказать, что в дорогу мы с собой взяли продуктов – консервы, шоколад – и по дороге рассуждали между собой о том, как поделим всю эту снедь: одну банку консервов матушке, другую – себе; одну шоколадку матушке, другую – себе...
И вот нас впустили, матушка накрыла на стол, стала нас угощать, стала рассказывать о преподобном Серафиме, надевала нам на головы чугунок Преподобного, который у нее хранился... А потом сказала келейнице: «Закрой дверь, сегодня у меня дорогие гости, я больше никого принимать не буду». И мы просидели у нее не меньше шести часов. Сейчас я думаю, что такой прием был во многом из-за владыки, из-за его чистой и праведной жизни. Наверное, она уже тогда в одном из молодых послушников прозревала Духом Святым будущего епископа.
За столом зашел разговор и о святости и прозорливости. И матушка очень своеобразно и ненавязчиво показала нам, что такое прозорливость. Она сказала: «Ох, да про меня тоже говорят, что прозорливая. А какая я прозорливая? Ну идут ко мне двое, да говорят меж собой, мол, одну консерву матушке, а другую – нам, одну шоколадку матушке, другую – нам...»
Потом мы пошли с ним по канавке, читали 150 раз «Богородице Дево, радуйся». На соборах тогда березы росли, все было разрушено. А в середине канавки – дискотека: пляски, вой, дикие крики. А мы шли и молились...Когда мы к матушке приехали в подрясниках, она на это обратила внимание. А ехать в подрясниках нас благословил батюшка Кирилл, и мы ей об этом сказали. Она говорит: «Это хорошо, это свидетельство, что монахи еще живы. Так и ходите всегда. Только надо будет пострадать за это...»
Я про себя подумал – а что страдать-то?.. В общем, усомнился. А через несколько дней уехал на Кавказ, помогать строить келью отцу Рафаилу. И там меня побили – именно за мою монашескую одежду. За бороду таскали, оскорбляли, – тут-то я и вспомнил матушкины слова...
Эмма Михайловна, мама владыки:
Он позвонил нам и сообщил о своем желании стать монахом. Я спрашиваю: «А ты подумал? Ведь это тяжелый крест», и он ответил: «Уже поздно. Я принял решение». Мы понимали и поддерживали сына. Часто ездили к нему в Загорск, в Троице-Сергиеву Лавру.Семинарист Игорь Давыдов с сестрой и отцом
Протоиерей Димитрий Иванов:
Мы вновь встретились с Игорем лет пять спустя, в самом конце восьмидесятых. Приехав к Преподобному Сергию, приложившись к святыням, я решил зайти и в Академический храм. А он в это время пел на клиросе. Так я снова его увидел. После службы тепло поговорили и таким образом вновь восстановили общение. Теперь, всякий раз бывая в Лавре, я старался заглянуть к нему и побеседовать.
Вскоре он был пострижен в монашество. Встречи наши опять стали реже. Лишь изредка я встречал его, идущего со службы или с послушаний. Все такой же светлый и радостный, хотя уже тогда его начали посещать немощи. Но он говорил, что так и должно быть: «Мы, современные христиане, несовершенны. И если уж кто-то встал на путь отречения от мира ради Христа, он должен потерпеть какие-то болезни и хотя бы таким образом восполнять свои недостатки»...С сестрой Ириной и братом Андреем. 1990-е гг.
Андрей Давыдов, родной брат владыки:
Когда мы жили в Москве, а он учился в Семинарии, мы несколько раз ездили к нему в Лавру – с родителями, с друзьями. И он устраивал для нас экскурсии в их знаменитый ЦАК (Церковно-археологический кабинет), и сам был нашим экскурсоводом. Экскурсии эти производили на нас большое впечатление.
Потом, когда его перевели насельником в Данилов, мы старались бывать у него несколько раз в месяц. Не знаю, возможно, наше семейное общение с его стороны и было в какой-то степени миссионерством, катехизацией, но... Для меня главная его черта как священника была мягкость. Деликатность. Не было насилия с его стороны, которое, чего греха таить, иногда встречается в батюшках, особенно – молодых. Он не толкал нас к вере, он к ней привлекал собственным примером.
И привлек. В 1989 году, когда я закончил 10-й класс, мы пошли креститься – я, сестра Ирина, несколько наших друзей. И пошли не потому что все идут, не потому что это модно, а потому что осознали: это нужно, это необходимо для души. А крестились мы (по совету отца Зосимы) в храме Воскресения Словущего у отца Геннадия Огрызкова. А потом родители повенчались...Венчание. 4 октября 1992 г.
Эмма Михайловна: Мы венчались в 1992 году после тридцати лет семейной жизни. Сын позвонил: «Мама, вам надо обвенчаться, я уже кольца заказал».
Василий Семенович, отец владыки: Обвенчать нас была его идея. Эмма говорит: «Я-то согласна, но как отец?» А мне незадолго до того рассказали, что это за Таинство, в чем его смысл. И я отвечаю: «Сейчас я с удовольствием». Единственное, просил, чтоб народу было поменьше – я в этом смысле стеснительный. Но все прошло отлично. Венчали нас на Юго-Западной, в храме Архистратига Михаила. Отец Виктор Клиндухов венчал, отец Зосима ему помогал. Я говорю: «Надо же, дети своих родителей венчают...»
Читать бесплатно другие книги:
