Преосвященный Зосима, епископ Якутский и Ленский. Книга памяти Малягин В.

Александр Сперкач: Семинарист Игорь Давыдов стал моим крестным. Я тогда уже сам пришел к мысли, что нужно креститься, но как-то не мог сообразить, к кому обратиться по данному ответственному делу. Только подобная мысль утвердилась в моей голове, Игорь при первой же встрече спросил, крещеный ли я? И тут же предложил себя в крестные.

Тихон, епископ Подольский:

Господь меня привел в духовную школу в 1987 году, а через год я имел радость познакомиться с Игорем Давыдовым. Студентами-семинаристами мы жили очень дружно. В нашей среде очень быстро проявились люди с устремлением к монашескому деланию. И Игорь, и я, и многие другие ходили на братский молебен, на братскую трапезу как бы примеряясь к будущей монашеской жизни.

Он отличался необычайным добросердечием, скромностью, кротостью, то есть таким добротолюбием, которое никогда не встретишь в среде мирской, да которое нечасто бывает и в среде семинарской. Он был не лишен и чувства юмора, но даже и юмор его был кротким. И несмотря на то, что учились мы с ним в разных классах, мы были очень дружны.

К нему всегда тянулись люди, которые находили в нем то, чего не могли найти у других. Именно духовное устроение привлекало к нему.

Монашеский постриг он принял раньше меня. Спустя некоторое время и я смог осуществить ту мечту, которую имел с детства – стать монахом. И как бы дальше ни разбрасывала нас жизнь, те первые годы, семинарские годы, стали основой наших будущих отношений и фундаментом, на котором каждый из нас с помощью Божией старался строить свою судьбу...

Игумен Иов (Талац):

В монастыре мы с владыкой, конечно, общались много. Очень любили говорить об Иисусовой молитве, советовались, делились прочитанным, говорили о том, как бороться со страстями, которые молитве мешают. И хотя у нас было полное равенство в отношениях, я считал, что он больше меня знает и любил с ним советоваться, задавать вопросы. Я помню, он говорил, что Иисусова молитва – это труд, упорный труд, но успех ее зависит только от милости Божией. И благодать Свою Господь дает только при условии, если ты ни словом, ни делом не обидишь своего ближнего.

Он мне рассказывал, что однажды Господь даровал ему благодатную молитву и она шла долгое время, но... но в конце концов потерялась именно потому что он проявил какое-то невнимание к брату. Причем, поскольку молитва есть дело внутреннее, то и проявление этого невнимания тоже было не внешним. Внешне владыка никогда и никого не мог обидеть. Но иногда достаточно даже подумать о ближнем с неудовольствием, чтобы благодать Божия отступила от тебя, а молитва потеряла свои крылья...

На беседы к батюшке Алексию мы ходили два-три раза в неделю, и он принимал нас для подробного разговора. Проблемы мы обсуждали вместе, сразу вдвоем. Батюшка сидел посередине, мы по бокам, и мы задавали ему свои вопросы. Батюшка или сразу давал нам ответ, или советовал, какую книгу надо прочесть, кто из святых отцов говорит на эту тему.

В монашество нас постригали вместе, под великомученицу Варвару. Первым полз владыка Зосима, вторым я, третьим – отец Антоний. Но постригали нас в обратном порядке и получилось, что старшим стал отец Антоний, вторым я, а третьим – владыка Зосима. Таким образом, монашеский день рождения у нас троих общий. А потом по лаврской традиции мы три дня находились в алтаре храма. В это время мы старались не спать, читали Евангелие и Псалтирь всю ночь напролет, по очереди. И помню, в какой-то момент я очень устал и уже не мог читать. И тогда владыка взял на себя мою очередь и читал Псалтирь за меня...

Очень он любил собирать мощи святых. И это было не коллекционирование, а проявление любви к святому. Он сам делал мощевики для этих мощей – и для Данилова монастыря, где он тогда был насельником, и для своих друзей, и для себя. Как-то раз он заказал для меня серебряный мощевик и практически сам оплатил его изготовление. А это было очень недешево, да и денег-то у нас, как у монахов, никогда не было.

Весной 1992 года нас рукополагали в иеродиаконы. Меня на неделю раньше, его позже, но сорокоуст мы служили практически вместе. И во время этого сорокоуста был случай, которым владыка Зосима поделился со мной, но запретил кому-то еще открывать. И делаю я это только теперь, после того, как он ушел. Вот что было.

Однажды, когда мы служили Литургию, он видел как во время Евхаристического канона внезапно разошелся потолок, с неба упал луч (если не ошибаюсь, розового цвета), и луч этот осветил престол, Дары, всех стоящих в алтаре, а потом разлетелся по всему храму, по всем, кто в нем был...

Похожий случай с ним произошел и когда его рукополагали во священника. Когда Святейший Патриарх читал над ним молитву, сильный луч пронизал все его тело – и слезы потекли градом. Слезы какого-то великого покаяния, осознания своей худости и величайшей милости Божией к тебе, грешному...

Владыка Зосима: Наступило время, принесшее немалые смущения. Когда я подал прошение в Лавру, оно больше года лежало без движения. Из академии и семинарии никого не брали в число монахов, был такой сложный период. А в то же самое время меня настоятельно звали в Данилов монастырь. Я написал батюшке Иоанну (Крестьянкину) письмо о своих душевных сомнениях. И получил ответ: «Не волнуйся, молись, Господь, Матерь Божия и Преподобный Сергий сами все устроят». После этого письма прошло недели две – меня вызвали на собор и определили в число послушников Троице-Сергиевой Лавры...

Инокиня Евфросиния (Миронова):

Владыка любил общение с пожилыми монахами и священнослужителями. Он впитывал, вбирал от них церковные традиции.

Когда Игоря приняли послушником в Лавру ему дали послушание келейника у схиигумена Селафиила. До схимы отец Селафиил был Зосимой. И владыка впоследствии говорил, что свое монашеское имя он получил за молитвы схимника. Батюшка очень радовался, когда постригли его келейника и говорил: «Мы с тобой теперь два Зосимы».

Игумен Иов (Талац): Вспоминается один случай, который сейчас уже можно рассказать, называя имена действующих лиц. Случился он с владыкой Зосимой, когда он еще был послушником Игорем. Как-то его послали с поручением к отцу Крониду, позже ставшему епископом на Украине (он скончался через два года служения на епископской кафедре). А батюшка Кирилл очень строго учил нас, как нужно входить в монашескую келью. Постучать один раз, два, три – и если брат не открывает и не отзывается – смиренно уйти. Ведь мы не знаем, что в это время происходит за дверью кельи.

Схиигумен Селафиил. ТСЛ. 1988 г.

Епископ Кронид (Мищенко)

Послушник Игорь так и сделал: постучал раз, другой, третий. Никто не отозвался, но оказалось, что дверь открыта, и Игорь ее чуть-чуть приоткрыл. И увидел, как архимандрит Кронид молится перед иконами, но молится, стоя не на полу, а оторвавшись от земли... Игорь тут же ушел, а чуть позже пришел к отцу Кириллу и все ему рассказал. И батюшка велел ему молчать до поры до времени. И об этом знали только владыка Зосима, батюшка Кирилл и я – и все молчали, пока были живы участники этого события. Но сейчас, я думаю, уже можно об этом сказать. Ведь это хоть немного, но приоткрывает смысл монашеской жизни. Кто-то из преподобных говорил, что в последние времена явных чудес не будет, но в сердцах людей до конца мира будут совершаться великие чудеса...

Александр Сперкач: В первой половине 90-х у меня с ним, по одному случаю, был разговор о левитации. Зосима сказал, что его данное явление нисколько не удивляет, – он сам его видел у одного монаха во время молитвы. В подробности не входил.

Игумен Евграф (Меметов):

Мы познакомились в 1988 году. После пожара в Академии (в сентябре 1986 года) прошло около двух лет. Мы, молодые монахи, студенты Академии, ходили молиться в Смоленский храм. Обстановка самого храма и его алтаря была довольно скудной и случайной. И потому назрела проблема: для этого маленького и тесного храма надо было изготовить своими силами удобную и практичную мебель. А начать надо было с профессионального эскиза.

И вот нам прислали в помощь семинариста Игоря Давыдова. По профессии он был краснодеревщиком. Начал он, действительно, с эскиза – и сразу было видно, что человек понимает проблему и видит пути ее решения. Он сделал очень интересный проект и с помощью своих товарищей воплотил его в жизнь.

Уже в этом деле проявилось качество, которое было присуще ему всю жизнь – творческий подход к любому делу. И хотя это, конечно, был коллективный труд – во многом благодаря именно его вкладу все закончилось успешно и мебель до сих пор сохранилась и исправно служит всем нам.

Если же говорить об особенностях того времени – то было много энтузиазма, много христианской ревности, много любви к Божьему храму и бескорыстия. Не во имя наград мы работали, а во славу Божию. В 80-е годы был очевиден в обществе духовный подъем, поэтому и в семинарию приходили люди горячие, люди одухотворенные, которые ощутили призвание и прекрасно понимали, куда и зачем идут. Да и преподаватели у нас в то время были еще старой школы, старого благочестия, поэтому общаться всем нам было легко и естественно.

Когда мы заканчивали академию, на нашем курсе было 22 монаха! И большинство из них – священники. Сейчас на выпускных курсах – 2-3 монашествующих. Я говорю это не в обиду – я вспоминаю, какое было время. Время духовного подъема. Сама атмосфера подталкивала людей к подвигу. И в такой атмосфере духовно формировался будущий владыка Зосима.

Игумен Иов (Талац):

И еще один случай, который с ним произошел. Однажды он приехал домой, а у папы собрались гости, и один человек был офицером КГБ. Когда он узнал, что отец Зосима – монах из Лавры, то очень заинтересовался. И говорит: «Что вы там ерундой занимаетесь, что вы можете? Вот мы можем. Хочешь, я на тебя посмотрю и заставлю делать, что я хочу?»

Он посадил его напротив себя и начал гипнотизировать. Это была действительно какая-то сила влияния, давление, смущение помыслов. И тогда отец Зосима начал читать Иисусову молитву. Вначале она шла с трудом, но постепенно он собрался, начал молиться сердечно – и не только за себя, но и за этого бедного раба Божия. А офицер напрягался, краснел, а потом опустил руки и сказал, что сегодня у него что-то не получается...

Инокиня Евфросиния (Миронова):

Однажды в Лавре Игорь очень сильно заболел воспалением легких и несколько дней лежал один – ни еды, ни питья некому было подать. Только дня через два или три спохватились, что его нигде нет и зашли к нему. А он уже готовился к смерти.

Владыка часто говорил, что тяжело болеть он начал именно в Лавре после пострига и что монахи, особенно молодые, всегда болеют, и болезни эти служат умерщвлению плоти. Надо заметить, что из-за сильного бронхита его даже не сразу смогли рукоположить в диакона.

Протоиерей Сергий Николаев:

Мы познакомились в Троице-Сергиевой Лавре, когда Игорь Давыдов еще был послушником. Этот светлый, улыбающийся человек сразу запоминался и располагал к себе. Он никогда не пытался выпятить напоказ себя, свое «Я», зато всегда был настроен на собеседника, всегда внимание свое искренне отдавал другому человеку. На первом месте у него всегда был ближний, а он сам – всегда на втором, даже на последнем...

Кажется, все это такие простые истины, что тут сложного? Но кто хоть изредка пробовал «возлюбить ближнего как самого себя» – тот прекрасно знает, что эти «простые истины» даются очень часто неимоверным духовным трудом и кровью сердца. Вот и у него за этой светлой улыбкой стояла огромная внутренняя работа и высокая человеческая культура...

Инокиня Елисавета (Соломахо): Мы встретились в 1991 году в Троице-Сергиевой Лавре, куда группой в восемь человек приехали на какие-то курсы по христианской психологии. На курсы не попали, потому что в храме за стоечкой познакомились с послушником Игорем. И своим деликатным разговором, улыбкой, доброжелательностью он так расположил нас к себе (не всю группу а меня и мою близкую подругу), что, оставив эти курсы, мы приехали в Лавру «набраться ума-разума».

А немного позже, вернувшись домой, я написала ему первое письмо. И что меня

подкупило – он ответил мне сразу. Я была вообще требовательна – к себе, к людям, всю жизнь искала Истину, но искала ее в людях, а потому чаще всего натыкалась на «нарисованный очаг». И потому его искренность, открытость, готовность помочь так сразу меня привлекли.

Так началась наша переписка... [2]

Время первоначального воцерковления – прекрасное, но по-своему очень сложное. Мучают такие проблемы, которые потом выглядят смешными. Например – как обращаться к собеседнику. И самое удивительное: по его письмам я чувствовала, что он ощущает и понимает даже эти проблемы. И это было для меня удивительно, походило на чудо Божие.

Вскоре мне удалось снова вырваться в Лавру. На этот раз я привезла с собой двух своих сыновей, рассчитывая, что и они обратятся к Богу также быстро, как это получилось у меня. Мой расчет не оправдался, у сыновей был свой путь...

Поездка состоялась осенью, а вскоре послушник Игорь был пострижен в иноческий образ. Но еще до пострига я получила его письмо, в котором он утешал меня в ответ на мои жалобы: «Если с ребятами твоими сразу не получилось – это ничего, не все получается, как нам хочется. Ведь и для взлета нужен разбег, а в духовной жизни все еще сложнее. И здесь молитва матери может очень многое. Проси Господа и Пречистую Его Матерь – Она наша Заступница, может Сама "взыскать и спасти погибшее"».

После его пострига на Рождество я приехала в Лавру, к своему духовному отцу, но увидеться с монахом Зосимой не смогла – он был в затворе, они это называли «перебаливает после пострига»...

Тогда у меня по мирским меркам было все: родители, семья и дети, замечательная работа (я преподавала в техникуме, меня очень любили мои студенты). Но после первых поездок в Лавру и его писем я вдруг ощутила, что здесь, в Лавре, я наконец нашла свой настоящий дом и настоящих родных...

И у меня было желание бросить все и улететь в этот новый духовный дом. Человеком я всегда была целеустремленным, послевоенное поколение (мы все готовили себя к подвигу!), а потому я даже не умела плакать. Но когда он меня провожал – вынес большую сумку с продуктами, а потом долго смотрел вслед – у меня непрерывно текли слезы. Но эти слезы были не слезами скорби, а слезами радости и внутреннего очищения.

Поэтому я могу сказать, что именно он научил меня плакать обычными человеческими слезами...

Ирина Клиндухова: Мы познакомились в 1988-м, когда они поступали в семинарию. Тогда я еще не думала, что выйду замуж за Виктора Клиндухова, относилась в суженому просто как к одному из знакомых. Друзья его относились ко мне так же, не без любопытства, конечно. Игорь же со мной разговаривал очень серьезно и уважительно, как с будущей женой своего друга, чем меня сильно смущал. Но вскоре все встало на свои места.

В гостях у семьи Клиндуховых

Мы поженились, и близкие мужу люди стали друзьями и мне. Прежде всего это были будущие владыка

Зосима и иеромонах Никон, тогда еще Костя Пашков. Была интересная закономерность: у всех троих дни рождения следовали друг за другом с интервалом в две недели.

Ребята учились в семинарии, у нас рождались дети. Общения были частые, радостные и содержательные. Беседовали, рассуждали, делились мыслями.

Потом друзья стали послушниками, монахами, ушли с батюшкой Алексием в Данилов монастырь. Видеться стали редко, но внутренне остались рядом, как и сейчас, когда они оба уже отошли ко Господу.

Отец Зосима уже тогда выделялся своей цельностью и масштабностью, надмирностью какой-то – даже в частностях, в мелочах. Никаких обид, претензий, тени высокомерия не было.

Но знала я его грозным и непримиримым, когда речь шла о людях, предавших Бога ради своей выгоды, относящихся пренебрежительно к святыням. Наше же общение с ним было спокойным, теплым, поднимающим...

У схимонахини Анны (Тепляковой). 1995 г.

Игумен Евграф (Меметов):

Люди того времени отличались цельностью. Они понимали, что делают и зачем. У нас говорят, что даже стены лаврские исправляют и направляют человека. Сама среда, сама близость к Преподобному Сергию «переплавляет» личность, и из сердца уходит постепенно мирская шелуха.

У Игоря Давыдова этот процесс очищения (для многих весьма болезненный) проходил легко еще и потому, что сам он был человеком мягким и искренним.

Его влекли святыни, он перед ними благоговел. Интересовался старчеством, много читал об этом и часто говорил. Он легко впитывал знания и, в то же время, усваивал их творчески.

Почему я говорю о творчестве? Да потому, что и вся христианская жизнь по сути своей есть творчество. Нельзя ведь воспринимать христианство только как учение, набор правил. То есть, можно, конечно – но ничего хорошего из этого не получается. Чтобы христианство стало твоей жизнью, именно твоей – ты должен творчески пережить, переварить все полученные знания. И тогда у тебя появляется возможность войти в иную жизнь...

Даже сама молитва является творчеством. У епископа Феофана Затворника есть удивительное замечание о том, что к молитве надо подходить творчески. Что это значит? А это значит, что любая, самая простая наша мысль о Боге – уже является молитвой...

Духовное творчество – это не просто писать иконы или духовные стихи. Духовное творчество – это особое видение мира. И такое редкое видение было у владыки Зосимы.

Владыка Зосима:

Я приезжал в Псково-Печерский монастырь, когда уже стал насельником Троице-Сергиевой Лавры. Отец Иоанн, конечно, был уже старенький, но еще бодрый. И никогда не забыть ту любовь, которая из него сквозила.

Я был тогда молодым человеком, совсем недавно прочитал житие преподобного батюшки Серафима, а тут – вот он, живой старец перед тобой. И постепенно в моем сознании образ отца Иоанна как-то слился, переплелся с образом преподобного Серафима Саровского. Та же теплота, та же сердечность, та же любовь. И я понял, что именно таким должен быть настоящий монах...

Есть такое выражение: человек никогда не станет верующим, пока не увидит отблеск веры в глазах другого человека. Для меня этот «отблеск веры» в глазах батюшки Иоанна значил очень много. Именно наши встречи с батюшкой побудили меня в выборе жизненного пути, укрепили меня на этом пути, привели по-настоящему в Церковь. Ведь желаний-то у нас в голове и в сердцах бывает немало, особенно когда мы молоды. Но для того чтобы доброе желание стало жизнью, нужна поддержка. И такой поддержкой стало для меня общение с батюшкой Иоанном.

Успенская площадь Псково-Печерского монастыря

Даже внешний образ Батюшки привлекал к нему – образ мудрого и доброго старца, убеленного сединами, его внимательный и любящий взгляд через очки, его мягкая улыбка. Приходя к нему, ты знал, что этот человек может утешить тебя, может поддержать, может принять на себя твою душевную боль...

ОБИТЕЛЬ КНЯЗЯ ДАНИИЛА 1992-1998

Марк, архиепископ Вятский и Слободской:

В 1992 году будущий владыка Зосима, а тогда еще иеродиакон, перешел, вслед за своим духовником отцом Алексием, из Троице-Сергиевой Лавры в Данилов монастырь. Конечно, мы, монахи двух монастырей и друзья, общались часто.

Как-то, будучи у него, я попечаловался о своих школьных друзьях, которые в то лихое время лишились работы и жили буквально впроголодь. И он сразу сказал: «Приезжай ко мне, я буду помогать, чем смогу». И в течение полугода он передавал для моих друзей продукты, я вез их на Третьяковскую, и семья эта – с двумя детьми, родителями и бабушкой – жила благодаря этой помощи.

Кажется, не очень-то масштабные добрые дела. Но именно такие незаметные, скрытые благодеяния свидетельствуют, что этот человек всем сердцем переживает боль и жизненные трагедии своих ближних. Даже тех, кого он никогда не видел.

Светлана Луганская, переводчик сербской духовной литературы: ...Мое воцерковление было долгим и непростым. Поиски духовника продолжались три года. После очередной потери работы верующие друзья посоветовали поработать в Даниловом монастыре экскурсоводом, сказали, когда прийти, чтобы найти иеромонаха Зосиму, который тогда, помимо прочего, нес послушание в экскурсионном бюро. Пришла раньше, чтобы успеть помолиться.

Иеродиакон Зосима. На колокольне Данилова монастыря. 1992 г.

Служба закончилась, из алтаря вышел светловолосый молодой священник, в выражении его лица, во взгляде удивительно сочетались серьезность, озабоченность, ласковость и радость. Мы молча пересекли монастырскую площадь, поднялись в офис. За эти несколько минут в душе родилась уверенность – «нашла»! («Не сердце ли наше горело в нас...») Разговор был недолгим, батюшка заботливо спрашивал об обстоятельствах жизни, предложил работать под его началом в экскурсбюро Данилова монастыря.

С этого дня посещение храма и исповедь стали для меня регулярными, а спустя два-три месяца я отважилась спросить – могу ли я стать его духовным чадом. Он с удивлением поднял глаза – а разве ты не чадо?.. Это было моим воскресением. С тех пор прошло пятнадцать с небольшим лет. Благодаря ему воцерковилась моя весьма категорично настроенная против Церкви семья.

На исповеди он был немногословен, даже молчалив, сначала это вызывало недоумение, ведь так хотелось получить готовый ответ на сложный вопрос или просто «душевно поговорить». Он учил не столько словом, сколько самим собой, своим образом жизни, чистотой, преданностью Богу, любовью. Часто ответ читался в его взгляде. Советовал, укорял с любовью, обличая в грехе, ободрял, шутил, давая силы бороться и не впадать в уныние, и всегда оставлял место свободе выбора и ответственности за свои поступки. Огорчался, когда не слушалась, говорил – «ведь страдать будешь»...

Он очень близко к сердцу принимал беды и невзгоды своих чад, радовался радостям. Иногда мог, резко прервав исповедь, подойти к одному из прихожан, взять за руку и увести из храма – кормить, зная его недуг, чувствуя, что если тот сейчас не поест, то упадет в обморок. Возвращался, продолжал исповедовать до поздней ночи, уходил последний... Он не успевал отдыхать, спать, нес множество послушаний, а люди шли к нему с утра до вечера. Батюшка стал самым родным человеком, а монастырь – вторым домом.

Архимандрит Алексий (Поликарпов), наместник Данилова монастыря:

Мне хочется сказать о нем именно как о брате Даниловой обители. Владыка любил Данилов монастырь, говорил, что обитель дала ему очень много, что он считает этот монастырь своим, и братию – своей родной братией. Еще в юности, в начале 1980-х годов, владыка участвовал в восстановлении Даниловой обители, в ремонтно-восстановительных работах, когда монастырь еще только был передан Церкви. И, конечно, для владыки Зосимы был дорог здесь каждый камень. Много потрудился он впоследствии и в братстве Данилова монастыря.

Владыка учился в Московской духовной семинарии, затем в академии, принял постриг в Троице-Сергиевой Лавре и потом был переведен на послушание в Данилов монастырь. И здесь он внес большой вклад в дело созидания обители – как внешнее, так и духовное. Он исполнял послушания ризничего и духовника, многие приходили к нему за духовным окормлением, получали от него советы. Люди пользовались его любовью и можно сказать, что имя Христово через его доброе житие прославлялось. И вот затем – епископская кафедра в Якутии. Но и будучи епископом, владыка Зосима не забывал Даниловой обители, бывая в Москве, всегда приходил сюда. Он хорошо знал историю монастыря, знал лично тех немногих иноков и прихожан, которые подвизались здесь до закрытия обители (в 1930 году) и дожили до наших дней. Он написал книгу об архиепископе Феодоре (Поздеевском) – последнем настоятеле Данилова монастыря. И он вложил в эту работу душу и сердце.

Иеромонах Зосима. 1993 г.

Игумен Иннокентий (Ольховой), эконом Данилова монастыря: Познакомились мы с отцом Зосимой в 1992 году, я тогда работал на приходе у известного московского священника протоиерея Геннадия Огрызкова, который знал будущего владыку. А отец Зосима как раз в это время перешел в Данилов монастырь. Его тогда только рукоположили в иеромонахи, я еще был мирянином. У нас установились хорошие, близкие отношения. Через два года я сам поступил в этот монастырь, где владыка (тогда иеромонах) подвизался. И мы укрепили нашу дружбу. С тех пор он был одним из самых близких моих друзей.

В гостях у о. Геннадия Огрызкова

Я в Даниловом монастыре так и нахожусь, а владыка Зосима какое-то время нес послушание в Русской духовной миссии в Иерусалиме. Я к нему часто приезжал. Потом он вернулся обратно в Данилов монастырь, стал ризничим, я был экономом: мы оба выполняли ответственное монастырское послушание. Последние годы жизни его в монастыре мы очень сдружились. Когда отца Зосиму рукоположили во епископы, близкая связь потерялась, потому что и у меня много хлопот по монастырю, и он в Якутии в епископском сане очень был занят делами Епархии, но мы до конца пронесли хорошее дружеское чувство. Перезванивались, вместе паломнические поездки совершали.

С о. Геннадием Огрызковым (в центре) и о. Алексием Грачевым

Хоть владыка и постарше, раньше меня в Церкви, более опытен, но я никогда не чувствовал разницы в положении (как бывает, когда старшие по сану, по возрасту невольно ставят себя на более высокую ступень). Он имел редкое качество – всегда старался смиряться. И у него настолько естественно это выходило, что со всеми он общался на равных – и с послушниками монастырскими, и с братией, которая младше его по постригу и по сану. Он был для меня духовным другом. Родного по духу узнаешь сердцем. Мне в нем многое нравилось: человек доброй души, хотя об этом могут сказать многие – все его духовные чада, его друзья. Ко всем он относился с большой любовью. Но меня еще всегда покоряло, что владыка с большим трепетом, благоговением и интересом относился к святыне. Мы, православные христиане, конечно, все испытываем благоговение, но у него это всегда особенно проявлялось. Когда он служил ризничим в Даниловом монастыре – это было его место. Ризничий – хлопотное послушание: постоянная смена облачений, перестановка икон, чистота в храме. Ризничий крутится, как белка в колесе, но отец Зосима этим совершенно не тяготился, более того – радовался, говорил, что это самое лучшее послушание, потому что оно в церкви, ближе всего к Богу Мне очень это нравилось, потому что мы, бывает, привыкаем, теряем остроту в нашей ревности, а в нем был всегда живой интерес к святыне.

Панихида на могиле о. Алексия Грачева. 1998 г.

Владыка любил молиться. Есть такая икона Божией Матери «Трех радостей», и он шутливо говорил, что у монаха тоже три радости – поесть, поспать и помолиться. Монах часто не высыпается, не может себе позволить наесться, и ему всегда должно хотеться помолиться. Иначе непонятно, зачем жить в монастыре. И он любил молиться, но у него во всем была мера – человека живого, всем интересующегося, которому нравится свое дело, свой сан, свое состояние монаха. Ему нравилось быть монахом! Для него это было абсолютно естественное, нормальное состояние души, нашедшей свое в жизни, почувствовавшей, как в стихотворении Владимира Соловьева:

Что одно на целом свете —

Только то, что сердце к сердцу

Говорит в немом привете.

Мы с ним попутешествовали немало по свету были в разных странах: и на Святой Земле, и в Греции, и в Египте, и в Италии, и в разных уголках России. На море ездили, в Бердянск, где у покойного отца Геннадия Огрызкова на самом берегу стояла небольшая хибарка, домом не назовешь – сарайчик. Там не было абсолютно ничего. Только электричество с перебоями. Но мы любили жить в этом полудиком месте – Бердянская коса в начале 1990-х годов пустовала, и можно было погулять в одиночестве вдоль берега, почитать правило монашеское, порадоваться морю, солнцу, общению друг с другом.

Молебен в храме св. Иоанна Предтечи. Данилов монастырь

Иеромонах Зосима (запись 1993 года). В наше время монах живет далеко не в комфортабельных условиях – среди мира, среди людской суеты. Многие из нас хотели бы лучше подвизаться где-нибудь в одиноких келиях. Но сегодняшняя жизнь обязывает нас именно среди мира свидетельствовать о нашей вере и этим свидетельством помогать другим людям. Ведь как сказал Тертуллиан: «Душа человеческая по природе – христианка», в том числе и душа сегодняшнего мирского человека. Поэтому, пока она не найдет Христа, она мятется и страдает, но зато, когда эта встреча наконец произойдет, можно сказать, что человек вновь обретает потерянный Рай...

В Бердянске, в домике о. Геннадия

Матушка Елена, вдова протоиерея Геннадия Огрызкова:

Несколько эпизодов из жизни отцов во время их отдыха на Бердянской косе.

...Машина бердянского батюшки Александра Мусиенко остановилась возле сарайчика на дальней косе. Из машины вышли четверо: отец Геннадий с женой, отец Зосима и иеродиакон Иннокентий (сейчас – игумен Данилова монастыря). Отец Александр вручил путешественникам торт, испеченный его матушкой Галиной. На торте надпись: «Москве – многая лета». Он попрощался, сел в машину и уехал.

Начался кратковременный отпуск. Стоял конец мая, вода в море не нагрелась, приезжих на косе почти не было. Дул свежий ветер, цвели пионы, акация. Жизнь в хижине шла размеренно: скромные трапезы, небольшие дела, прогулки, освящение рыбацких жилищ (на косе все жители – рыбаки), а главное – беседы, беседы... Время здесь текло медленно, южные звезды светили ярко. Вечерние молитвы читались во время прогулок по берегу моря, и всегда отец Зосима заканчивал их стихирами Кресту: «Иже крестом ограждаеми, врагу проявляемся...» «Под сенью струй» (выражение отца Геннадия) всем было тепло, спокойно и радостно...

Отец Зосима всегда любил молодежь. В одно жаркое лето Ваня Ермилов, Сережа и Паша Огрызковы решили отправиться на Бердянскую косу. Отец Зосима согласился сопровождать их как старший. Приключений тогда случилось немало, но главное, что вспоминали ребята по возвращении – рассказы и поучения отца Зосимы. Он знал так много, что позже между собой они называли его «отец интернет»... Сейчас все уже взрослые люди: иерей Иоанн, иеродиакон Роман и диакон Павел. А дружба их продолжается...

Как-то, во время пребывания в Бердянске, произошел такой случай. Отец Геннадий позвонил домой и узнал, что его племянника Женю укусила крыса. Она бежала по улице, а мальчик встал у нее на пути, чтобы защитить двух малышей, которые в это время играли в песке. Крыса взобралась по одежде и укусила Женю за руку. К вечеру у него начался жар, в бреду он видел открытый гроб. Врачи не знали, что предпринять, и родственники были в отчаянии. Отцы стали советоваться. Отец Зосима предложил: «У меня есть очень хороший канон за болящего, давайте, прочтем, а уж там – положимся на волю Божию...» Так и сделали. Назавтра отец Геннадий пошел на почту звонить родителям и узнал, что Женя пошел на поправку...

Закончить хочется одним воспоминанием. Перед вкушением трапезы, после молитвы, священник должен благословить стол. Здесь-то и начиналась главная трудность: отец Геннадий и отец Зосима по многу раз предлагали друг другу благословить стол, но по смирению ни один не решался сделать это первым.

Скромность, искренность, смирение, верность, терпение, любовь, мужество – вот что двигало этими людьми до последней минуты их жизни. Мы все знаем о былинных богатырях. Как радостно, что русские богатыри духа до сих пор живут среди нас...

Крестный ход в скиту прп. Сергия Радонежского

Иеромонах Михей (Гулевский):

Вместе с нашим духовником архимандритом Алексием (Поликарповым), который в Лавре был игуменом, помощником архимандрита Кирилла (Павлова), мы перешли в Данилов монастырь. Батюшка Кирилл благословил нас поехать с нашим духовником, чтобы посильно помогать ему Тогда братия была еще не очень устроена, почти все были новоначальные... Пока монастырь устоится, лет десять должно пройти.

Иеродиакону Зосиме дали послушание заведовать офисом – прием гостей, организация экскурсий... Помогал он отцу наместнику и во многих других вопросах. А когда он стал священником, особенно проявился его дар любви и утешения. И народ к нему потянулся. Ведь самое главное качество пастыря – молиться за своих чад и передавать любовь Христову в сердца ближних. У нас в монастыре я не знаю ни одного человека, который бы его не любил.

Жизнь монашеская тонкая, искушений в ней немало, а он все близко к сердцу принимал, иногда даже слишком. Мы были друзьями, и друг друга поддерживали. Я тогда иконной лавкой заведовал, помогал ему украшать офис иконами, а он мне давал мудрые советы и по жизни, и по хозяйству, которым я занимался. Даже название лавке придумал: «Медовый Спас»...

Инокиня Евфросиния (Миронова):

Он был хорошим духовником и оставался им до конца, даже став епископом. У него окормлялись и миряне, и монашествующие. Но особое попечение владыка имел о женском монашестве – бывал во многих женских монастырях, окормлял сестер. Сам постригал многих. Он говорил, что подвижницы-монахини, если живут свято, часто достигают больших духовных высот, чем монахи в мужских монастырях.

Когда я стала насельницей Полоцкого Спасо-Евфросиниевского монастыря в Белоруссии, владыка тоже туда приезжал, передал много святынь, помог сделать несколько мощевиков, своими руками вложив туда мощи святых. Помню, какой это был праздник для нас! Иеромонах Зосима вкладывал мощи, а мы молились, читали акафисты, помогали варить воскомастику. И хотя закончили только под утро, никто не чувствовал усталости. Владыку и при жизни ежедневно там поминали, и сейчас молятся об упокоении его души.

Игумен Иона (Займовский): В Данилов монастырь отец Зосима пришел иеродиаконом. Послушание первое ему дали – стоять за свечным ящиком. А я тогда был старшим по свечному ящику, поэтому мы работали бок о бок. Запомнилось, что он сразу повел себя очень смиренно и доброжелательно. А надо сказать, что на его месте другой вполне мог бы повести себя, что называется, с достоинством: ведь он пришел к нам из Лавры, а Данилов, особенно в те годы, во многом старался брать пример именно с Лавры Преподобного Сергия. Но он был смиренным, это бросалось в глаза и всех нас к нему располагало...

Он был человеком разносторонним, и нас связывало очень многое: вместе мы могли и почитать молитвенное правило, и святых отцов почитать с последующим обсуждением, и просто отдохнуть.

Нина Леусенко:

Господь любит всех, но разными путями приводит нас к Себе. Гордых и самоуверенных – через скорби, как это было со мной...

Когда я дозрела до того, что осознала необходимость духовного окормления – я начала искать духовника. Путь этих поисков был непростым, полным заблуждений и ошибок.

Многое было непонятным и в церковной жизни, и в Священном Писании. Меня это задевало: как, имея высшее образование; я не могу понять, казалось бы, простых вещей? Сначала посещала воскресную школу при одном храме, а чуть позже попала в Данилов монастырь. Появилось благоговение к монашествующим, я ощущала, что это не обычные люди, а ангелы земные. Особенно радовалась, когда видела молодых монахов: как рано они пришли к Богу!..

Однажды стояла в исповедальне монастыря и не могла решить, к кому пойти на исповедь. Вижу: к одному молодому батюшке стоит большая очередь, а от него отходит после исповеди женщина моего возраста с абсолютно умиротворенным лицом. Я спросила, что это за священник, а она в ответ: «Это священник от Бога...»

И я встала в длинную очередь к иеромонаху Зосиме. Меня удивило, что, видя меня в первый раз, он говорил со мной так, будто я ходила к нему постоянно, давал советы, принял искреннее участие в моих трудностях. Конечно, мне захотелось ходить к нему всегда...

Архимандрит Даниил (Воронин): Отец Зосима относился к той категории духовников, которым от Бога дана именно эта благодать духовничества. Его сердце было любвеобильно. И поскольку мир горний живет по закону любви, то связь между духовником и его чадом в этом мире не прерывается никогда. Я думаю, владыка Зосима своей молитвой эту связь со своими духовными чадами никогда не прерывает. И тот, кто обращается к нему за помощью, обязательно получает его молитвенную поддержку. Он был человеком необычным, любвеобильным, а просьбы таких людей, я верю, Господь слышит...

С иеромонахом Никоном (Пашковым). 2004 г

Игумен Иннокентий (Ольховой): Для иеромонаха в монастыре, который плотно занят на послушаниях, который постоянно исповедует, любая просьба о совершении дополнительных треб – допустим, кого-то пособоровать, причастить, исповедовать – это дополнительная нагрузка. Тяжело бывает, просто физически тяжело. А отец Зосима откликался с такой готовностью, как будто только и ждал этого. К нему подойдешь (он еще не был владыкой), скажешь: «Отец, надо поисповедовать, а то все заняты...» – «Конечно, – отвечает, – пусть приходят, всегда рад». И видишь, что он действительно рад. Вот это неформальное – не по привычке, не по долгу – отношение к своим священническим обязанностям совершенно драгоценно.

Игумен Иов (Талац):

Вспоминается один нерядовой случай, произошедший с отцом Зосимой. Как-то, уже будучи насельником Данилова, он возвращался в Москву из Сергиева Посада вечером на электричке. Надо сказать, что он регулярно приезжал в Лавру – по делам, помолиться, увидеться с друзьями. И вот в вагоне подходит к нему женщина и начинает раздеваться. Ясно, что она была одержимая, и враг искушал. Люди вокруг в ужасе: что делать?.. Вдруг он ей говорит: «Именем Господа Иисуса Христа тебе говорю: сесть!» И тут она садится и перестает раздеваться. Но враг ее крутит, и она говорит: «Я не могу...» Но он велит ей сидеть. – А мне нужно сейчас выходить! – Я тебе скажу, когда надо выходить, а сейчас будем молиться! И вот они подъезжают к станции, а он начинает:

– Господи!..

– Господи...

– Иисусе Христе!..

– Иисусе Христе...

– Сыне Божий!..

– Сыне Божий..

– Помилуй мя грешную!..

– Помилуй мя грешную...

– А теперь: беги!..

Она пробкой вылетает из вагона, и тут же закрываются двери... После этого случая он не раз говорил, что нам, монахам, надо быть вдвойне осторожными и стараться избегать ситуаций, в которых можно подвергнуться такому вот искушению...

Протоиерей Димитрий Иванов: После его перевода в Данилов монастырь у нас вновь появилась возможность видеться и общаться чаще. Я регулярно навещал его в его монастырской келье. Ярко проявилось в это время его гостеприимство: он всегда искренне радовался встрече и никогда не отпускал гостя от себя без какого-нибудь подарка. Это могла быть редкая книга, монастырский мед (в меде он разбирался как профессионал!), какая-нибудь интересная вещь. Порой, заходя к нему, я с неловкостью представлял себе, как он сейчас начнет перерывать всю келью в поисках какого-нибудь подарка...

Престольный праздник в храме свт. Димитрия Ростовского в Очакове. 1997 г.

Инокиня Евфросиния (Миронова):

Решение поступить в монастырь, стать монахиней у меня появилось не сразу В то время (1980-е гг.) я обращалась за советом к отцу Иоанну (Крестьянкину), и он не спешил с определением моего жизненного пути, молился, советовал не торопиться, ждал, когда моя душа сама откликнется на Божие призвание. Владыка к тому времени стал монахом и все время старался и меня определить в монастырь. Он часто вспоминал один случай. Мы паломничали в Жировицкий монастырь и один из священников – архимандрит (ныне покойный) сказал, что мне нужно в монастырь к прп. Евфросинии Полоцкой.

Отец Зосима часто предлагал мне съездить то в один из открывшихся монастырей, то в другой, присмотреться к монашеской жизни. Я спорила, говорила, что у меня пока нет благословения, и однажды спросила, почему он так настойчиво желает мне стать монахиней?

Он ответил: «В монашестве я обрел некую полноту общения с Богом, обрел себя, и для своих друзей и близких я желаю лучшего, хочу, чтобы и они получили то же, что и я. И я молюсь об этом». В декабре 1996 года по благословению отца Иоанна я поступила послушницей в Полоцкий Спасо-Евфросиниевский монастырь.

Когда я уезжала в монастырь, отец Зосима благословил меня иконой с частичками мощей трех святых (свт. Тихона Задонского, блгв. кн. Даниила Московского и прмч. кн. Елисаветы), которым он как бы вручил меня, и дал мне такое наставление:

– Надо выполнять свое послушание и не вмешиваться в чужие, и не желать чужого послушания, не засматриваться (не смотреть, не вникать, как исполняют другие, чтобы не осуждать).

– Если придется начальствовать – потребно смирения вдвое больше: надо смиряться и перед сестрами, и перед Богом. И важно не впасть в суетность. Надо стараться не гнаться за внешним, а сохранять внутреннее.

– Надо всегда помнить, с каким настроением и благоговением ты пришла в монастырь, чтобы не впасть в разленение и не потерять страх Божий и почтительность перед ближними (особенно начальствующими).

– Спасаемся мы везде, в любом месте, но если наше желание и местонахождение соответствует воле Божией, Божьему Промыслу, тогда нам легче, удобнее спасаться. Если же мы нарушаем волю Божию своеволием, Господь все равно нас спасает, но тогда нам бывает тяжело и трудно.

Анастасия Алексейчук (Ларионова):

Вспоминаю обстоятельства его первого инфаркта, случившегося 12 июля 1997 года, на праздник первоверховных апостолов Петра и Павла. Владыка был главным редактором «Даниловского благовестника», я только что начала работать там же секретарем. Для меня было счастье, что он наконец благословил меня уйти из Международного банка, да еще взял к себе.

В издательстве Данилова монастыря. 1996 г.

И вот он поехал на несколько дней на дачу а по приезде начались сильные боли в желудке, поднялась температура. Его отвезли домой, думали, что отравление, мама делала промывания желудка. На третий день она позвонила в издательство и сказала, что у него сильные сердечные боли, надо сделать ЭКГ. Мы отвезли его в 33-ю больницу в Сокольниках, где работал близкий ему человек, врач-хирург Сергей Ларин. У батюшки был уже третий день инфаркта, а он еще мне показывал дорогу, переживал, что заблудились где-то в Измайловском парке. Почему-то запомнилось, как в приемной больницы он по-детски доверчиво спрашивал: «Ну что, мне ложиться?» Он всегда в любой ситуации искал поступить не по своей воле, а кроме меня спросить тогда было некого. После ЭКГ поднялся переполох, срочно положили на каталку и повезли в реанимацию... Мне как-то удалось туда пробраться и попасть к заведующему реанимационным отделением врачу Свиридову. Он оказался верующим человеком, стена кабинета была в иконах. Благодаря ему в реанимацию пустили пособоровать батюшку монахов из монастыря, и потом он был помещен в отдельную палату. Его все очень любили, везде и всегда. Когда я спросила Свиридова, есть ли опасность для жизни, он сказал, что опасность была, когда батюшка первые три критические дня инфаркта был дома, да еще в таком состоянии ему делали промывания желудка. Это, конечно, удивительное терпение и мужество.

В больнице. 1997 г.

Когда его перевели в обычную палату, унылая и грустная обстановка больницы преобразилась. Палата стала местом радостных встреч, в ней всегда были цветы, соки, фрукты, другие угощения. В конце пребывания там батюшки в коридоре бывала очередь из желающих к нему попасть. Приходили как в гости, как и в его всегда гостеприимный, открытый для всех родительский дом.

Александр Сперкач:

Мне довелось навещать отца Зосиму в больнице, куда он попал с инфарктом. Ни разу не получилось попасть к нему в палату в одиночку. Хоть кто-нибудь из незнакомых людей составлял компанию. А порой у его дверей толпилась небольшая очередь. Помню, четыре или пять служителей Церкви в черных рясах сидят вокруг кровати Зосимы, о чем-то с ним беседуют и еще три-четыре человека с авоськами и передачами переминаются у входа... становишься к ним четвертым-пятым, ждешь, когда до тебя очередь дойдет. Порой, чтобы со всеми успеть пообщаться, отец Зосима принимал посетителей партиями по несколько человек. А передачи, принесенные одной «партией», получала в подарок следующая.

Анастасия Алексейчук (Ларионова):

Как-то, когда я сидела у батюшки в палате, он сказал, что в ту ночь, в тот самый час, когда умирал отец Геннадий (прот. Геннадий Огрызков, настоятель храма Малое Вознесение в Москве, они знали и любили друг друга), у него начался сердечный приступ. Отец Зосима сказал: «Тогда я должен был умереть, отец Геннадий меня "прикрыл"». Я подробнее не расспрашивала, но это точные его слова. Батюшка попросил тогда никому об этом не говорить.

После больницы его отвезли в реабилитационный санаторий в бывшую усадьбу Михайловское по Калужской дороге. И хотя без машины туда было добираться непросто, спустя короткое время чада и знакомые стали приезжать и туда, так что отец Наместник распорядился, чтоб ездили только с его благословения, боясь, что батюшке не дадут отдохнуть и восстановить силы. Мы не раз туда приезжали – привозили кого-то из братии его причастить, да батюшка и просто так приглашал в гости. Были даже со своими родителями, он нам провел интереснейшую экскурсию по усадьбе. У батюшки был очень живой ум и любовь к знаниям – он все узнал об истории усадьбы. Помню, как на месте разрушенной церкви служил молебен, из благоговения не разрешал ходить по той части, где был алтарь. Еще вспоминается радостный солнечный день на Преображение, и как на лужайке все мы ели дыни с арбузами.

Батюшке так понравились те места, он так много гулял и молился, что уже по возвращении в Данилов монастырь несколько раз просил его туда отвезти, чтоб отдохнуть на природе. Как-то в мае следующего года, после поездки в Михайловское, мы возвратились в монастырь, попрощались, я собралась отъезжать. Вдруг батюшка глубоко задумался, помолчал, а через какое-то время неожиданно начал мне говорить об одном брате Данилова монастыря, который тогда занимал высокое начальственное положение. У меня были с ним, как мне тогда казалось, серьезные искушения, из-за чего я много переживала. И батюшка мне говорил, что у него тоже непростые отношения с этим человеком, но он простыми словами так все объяснил, все примирил, что я почувствовала совершенную легкость на сердце. А буквально через час мы узнали, что этот брат в это самое время скончался. Удивительно, что как бы до его ухода в иной мир батюшка и меня с ним примирил, и сам сердечно простил его...

С протоиереем Геннадием Огрызковым и протоиереем Василием Строгановым в храме Малое Вознесение

Мне запомнилось, как я, еще работая в банке, очень себя плохо чувствовала, мне прописали лечение серьезными таблетками. Пришла к батюшке в издательство посоветоваться – лечиться или положиться на Бога? Батюшка говорит: «Во всем положиться на Бога... и лечиться». А потом, так хитренько улыбаясь, говорит: «А хочешь лечиться по моему рецепту?» Я с воодушевлением говорю: «Конечно, хочу». Батюшка: «Тогда открывай рот». И дает мне две зефирины, банан (я в то время так нервничала, что почти ничего не ела). Потом он достает чашечки, наливает чуть коньячку и, довольный как ребенок, говорит: «Вот так и лечись по моему рецепту!»

С архидиаконом Романом (Тамбергом) на подводной лодке

Александр Блохин, зав. офисом Данилова монастыря: В середине девяностых иеромонах Зосима находился на послушании в должности заведующего офисом Данилова монастыря, а я был его заместителем. Нас связывали не только служебные, но и дружеские отношения. Отец Зосима был радушным и веселым человеком, как принято говорить – душой компании. Он любил шутку, ценил чувство юмора, мог рассказать хороший анекдот. Он был центром притяжения, и к офису тянулось «на огонек» много людей – совершенно разных по своему общественному статусу и положению. Здесь пили чай, говорили и об общественном, и о личном, – наболевшем, и всех он принимал, для всех находил время. Собственно, такие чаепития удивительным образом сочетались с его непосредственной работой. Приходившие к батюшке люди, видевшие его доброе и искреннее отношение, понимая монастырские нужды, были рады помочь ему чем могли. Зачастую батюшке даже не приходилось просить о чем-то – он просто рассказывал о проблеме, и люди сами предлагали свою помощь монастырю. Но, несмотря на такую простоту и снисходительность к немощам других, он был очень строг к самому себе. Когда батюшка сильно заболел (у него в тридцать с небольшим лет случился обширный инфаркт), я приехал к нему в больницу и привез с собой фрукты и рыбку. Фрукты отец Зосима с благодарностью принял, а рыбку со вздохом протянул мне обратно (это было время строгого поста) со словами: «Отдай тому, кто не постится». Я возразил, сказав, что пост для него сейчас вряд ли важен – в такой ситуации нужно укреплять здоровье. Но отец Зосима возразил: «Если я, монах и священник, не буду держать пост, то кто это будет делать?..»

С Александром Блохиным С иеромонахом Иоасафом (Полуяновым)

С о. Алексием Грачевым и папой

Отец Зосима был очень ответственным, и изо всех сил старался соответствовать монашескому чину и выбранному жизненному пути. Как настоящий патриот России он переживал и за общественные и нравственные проблемы в стране. Как-то он посетовал, что сейчас наше общество значительно утратило духовность по сравнению с дореволюционным временем. Тут я позволил себе шутливо возразить: «Как же, батюшка, раньше из семей священников выходили революционеры, а сейчас священники получаются из семей комсомольских начальников». (Папа владыки Зосимы Василий Семенович при советской власти занимал руководящую должность в Центральном аппарате ВЛКСМ). Отец Зосима изумленно на меня посмотрел, а потом замахал руками и рассмеялся...

Башня Данилова монастыря. Карандашный рисунок. «Батюшке, о. Зосиме, с благодарностью за добро и ласку к рабе Божией Марии. 14 декабря 1997 г.»

Екатерина Ткачук (Ларионова):

Кто-то из святых сказал, что человек не уверует, пока не увидит в глазах другого отблеска Вечной жизни. Владыка Зосима был человеком, в глазах которого можно было увидеть этот свет.

На первую свою исповедь в монастыре я пришла со множеством вопросов, в ответ на которые мне требовались весомые «удостоверения» и «уверения». Духовник, к которому я подошла, милостью Божией был иеромонах Зосима, тогда насельник Данилова монастыря. На мой первый непростой вопрос он сказал совсем простые слова: «Ну-у жизнь-то вечная есть...». Но сказал он их так, что я ясно поняла: стоящий рядом со мной священник действительно опытно знает Бога. В его глазах я увидела тогда тот самый отблеск Вечности...

На послушании в скиту с о. Гермогеном

Игумен Гермоген (Ананьев):

Помню наше знакомство. Это было в 1992 году, я только что поступил в Данилов послушником. Первые дни в монастыре очень трудны: обстановка новая, братию знаешь плохо, к тебе тоже относятся настороженно, как к любому новичку. И вот как-то вечером, возвращаясь с послушания, вижу: бодрой походкой идет какой-то батюшка. Подошел ко мне, спросил, как зовут. Был он настолько приветлив, что у меня сразу потеплело на душе.

– Меня зовут иеродиакон Зосима, – сказал он. – Приходи ко мне чай пить!

Так мы познакомились. К нему можно было зайти в любое время и всегда встретить радушный прием, услышать слова утешения и поддержки. Его очень трудно было застать одного: на улице его окружали прихожане и сотрудники обители, в келье всегда сидел кто-нибудь из братии. Он был непосредственным как ребенок: мог обидеться на что-то, но тут же все и всем простить. Поссориться с ним было практически невозможно. Он очень любил пошутить, губы почти всегда были тронуты улыбкой. Но заходила речь о серьезных вещах – он тут же преображался, и было видно, что в любом состоянии он старается держать свой ум в Боге...

Бывает часто, что люди, ставшие архиереями, приобретают важность и степенность, но владыка Зосима оставался таким же простым и доступным как и раньше, только времени для общения у него теперь было значительно меньше.

Монашеская жизнь полна скорбей. Иногда монахи впадают от этого в уныние. Но владыка никогда не унывал, любовь давала ему духовные силы...

Марина Юрченко, фотограф:

В далеком 1994 году я отправилась в паломническую поездку на Святую Землю, в которой повстречалась с отцом Иовом, мы стали общаться. Такие путешествия всегда помогают приобрести новое качество отношений, меняют мышление. Позже мне надо было освятить дом, а отец Иов не мог и посоветовал обратиться к своему близкому другу – отцу Зосиме из Данилова. Много возникало препятствий в деле освящения дома: долго не могли встретиться, ломалась машина, перед самым домом в наш автомобиль въехал грузовик... Когда же, наконец, дом был освящен, отец Зосима воскликнул: «Ну, теперь все: злоключения закончились!»

Игумен Петр (Мещеринов):

Монашеский постриг будущий архипастырь принял в Троице-Сергиевой Лавре в декабре 1991 года, а в 1992 году перешел в Данилов. Отец Зосима проходил в нашем монастыре весьма ответственные послушания: он был руководителем монастырского офиса, затем – главным редактором «Даниловского благовестника» (на этой нелегкой должности его постиг первый инфаркт), позже стал ризничим обители.

Отец Зосима обладал безупречным церковным вкусом; он очень гармонично обустраивал храмовое пространство, заботился о красоте облачений и церковной утвари. И эта красота была именно церковной: благолепной, но без излишней пышности и аляповатости. Больше всего будущий владыка любил сидеть в келье: он много читал, писал академическую диссертацию, для отдохновения резал иногда по дереву. Отец Зосима строго относился к своим иноческим обязанностям, к чтению правила, к внешнему монашескому виду; но эта строгость к себе никогда не переходила у него в поучательство и осуждение других. Его очень любили прихожане нашего монастыря, для многих он стал любвеобильным духовным отцом.

Для меня общение с отцом Зосимой было всегда радостным и плодотворным. К нему в келью можно было прийти в любое время. Не раз я исповедовался ему; в каких-то тяжелых обстоятельствах владыка всегда старался утешить и подбодрить – было видно, как он сочувствует и сопереживает тебе.

Инокиня Елисавета (Соломахо):

Прошло время, я переехала в Златоуст. В жизни моей случилось много всяких переворотов, в том числе – семейных. В Златоусте я занималась Воскресными школами. Будучи достаточно активной, выпросила у администрации города немалую сумму денег на коллективную поездку в Москву. Дело в том, что, собрав пятнадцать учителей общеобразовательных школ, я решила повезти их в Данилов монастырь, чтобы они прослушали курсы лекций и получили право преподавать в Воскресных школах Златоуста. В Данилове нас принимал в том числе и отец Зосима.

Поездка получилась непростой. Учителя – народ гордый, у меня характер тоже не мед. В результате, съездив на 15 дней в Москву абсолютно бесплатно, получив пищу, кров, обучение, эти люди вместо благодарности написали на меня кучу жалоб, так что благословлявшему нас на поездку священнику даже пришлось собирать общее собрание и устраивать нечто вроде «школы для всех»...

И хоть я знала, что закон духовной жизни совсем не всегда предполагает благодарность за добрые дела, – все равно мне было очень тяжело. И оттуда, из Златоуста, я написала отцу Зосиме. Во-первых, конечно, благодарила его за сердечный и заботливый прием, а во-вторых – жаловалась на свои жизненные перипетии. И вскоре получила ответ:

«Дорогая раба Божия Тамара, получил твое письмо и расстроился – чего ты унываешь? Разве не читала у святых отцов, что всякому доброму делу или предшествует, или последствует искушение? Значит, дело-то доброе было, вот враг и восстал. Но ведь добрыми делами в Царствие Небесное входим, а это-то не рядовое было. Радоваться надо, что Господь его принял, а ты унываешь.

Не думай, я узнавал, все устроится и наладится, так как у Бога милостей много. Надо терпеть и молиться, и за все Бога благодарить, ведь Он скорбями нас спасет. Слава Богу за все!..»

...В том же году случилось тяжелое событие: 4 мая погибли отец Роман и отец Алексий, друзья отца Зосимы. Я узнала об этом в Златоусте, на другой день после случившегося, в автобусе от случайной женщины, совершенно мне незнакомой...

В скиту прп. Сергия Радонежского. Рязанская область

Вообще, когда между людьми существует духовная связь – они, наверное, знают все друг про друга без всяких телевизоров и телефонов. Может быть, раньше так и было – до того, как совершилось грехопадение...

Анастасия Алексейчук (Ларионова): С самого начала он имел очень здравое суждение по вопросу присвоения ИНН. Еще до принятия соборного решения Церкви по этому вопросу он говорил, что присвоение номера налогоплательщика никак не может автоматически отлучить человека от Бога, это может быть только актом сознательного отречения самого человека. Была свидетелем, как один уважаемый им протоиерей доказывал, показывал публикации газеты «Сербский крест», приводил слова старца Кирилла, но батюшка, который во всем старался чтить и слушаться старших, в этом вопросе кротко, но убежденно отстаивал свою точку зрения. Говорил, что да, это лишь один из шагов на пути установления тотального контроля, подготовки к пришествию антихриста.

У монахини Антонии

Нам с сестрой была такая милость Божия, что в первые годы нашего прихода к батюшке мы несколько раз вместе ездили в Святую Землю. Я вспоминаю эти поездки как поток какого-то солнечного Иерусалимского счастья – чистые и сильные духовные впечатления человека, наконец-то нашедшего драгоценную жемчужину веры. Для меня было важно видеть, как батюшка с огромным благоговением относился к святыням, чувствовал святые места трепетно и тонко, рассказывал о Евангельских событиях, там происходивших, с какой-то простотой и несомненностью очевидца. Я понимала значимость и святыню тех мест, и поначалу не выпускала из рук молитвослова, находилась в большом внутреннем душевном напряжении. А батюшка, усердно помолившись, потом с детским интересом и азартом ходил по арабским лавочкам, рассматривал товары, которых тогда в таком изобилии в Москве еще не было; для нашей мамы выбрал в подарок смешную игрушку-утку которая крякала арабские песенки. У владыки все было как-то органично. Это для меня было важным тогда, чтоб не удариться в неофитские крайности. Владыка всегда говорил, что не надо быть максималистом, даже и в религиозном вопросе, а идти средним, Царским путем.

Игумен Иов (Талац):

Когда я говорю: он был смиренным – это не значит, что он был всегда и во всем «белым и пушистым». Он был солдат, воин Христов и там, где нужно было проявить твердость, он эту твердость проявлял. Как-то он мне сказал, что подлинное смирение – не значит всем и всегда говорить «да», – иногда оно заключается в том, чтобы сказать «нет». Но истинно духовный человек даже «нет» говорит с любовью – именно так поступал и он.

По характеру он был очень терпеливым человеком и никого не любил осуждать. Иногда, когда против него допускались явные несправедливости (а такое, конечно, бывало), я возмущался, но он старался меня успокоить и молился за того, кто его обидел.

Я думаю, именно это терпение и было первоосновой всей его духовной жизни. Ведь подлинное монашеское делание требует прежде всего терпения. Впрочем, жизнь вообще основана на терпении. Недаром в Священном Писании сказано: претерпевый до конца, той спасен будет. До конца, вот что важно. А тот, кто претерпевает до конца, получает особые благодатные дары от Бога...

СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ 1998-2000

Климент, митрополит Калужский и Боровский, Председатель Издательского Совета Русской Православной Церкви:

С владыкой Зосимой я познакомился в конце 90-х годов, когда нес послушание в Отделе внешних церковных связей. Тогда возник вопрос о направлении на послушание в Хеврон (Русская духовная миссия в Иерусалиме) образованного и благочестивого священнослужителя. До этого я много слышал от моего секретаря Екатерины и монахини Феодоры, что в монастыре есть хороший молодой духовник иеромонах Зосима (Давыдов), который в то время возглавлял издательскую деятельность обители. Тогда я пригласил его к себе. Мы очень долго разговаривали, он рассказал о своей жизни, об интересе к периоду новомучеников нашей церковной истории.

В той беседе с ним я почувствовал глубину его веры и доверия Промыслу Божию. Серьезная, но не кичливая, образованность, прекрасное знание церковного Предания и учения святых отцов, смирение, внутренняя тишина души, молитвенность и, самое главное, способность к нелицемерной любви – все эти замечательные качества уже тогда привлекали к нему людей. Народ Божий нельзя обмануть, ибо люди сердцем чувствуют духовность настоящую и отличают ее от показной духовности, которую называют «лжедуховностью». И вот в этом молодом тогда иеромонахе я увидел настоящего пастыря глубокой веры, любящего Бога и народ, и с полной отдачей всех своих сил совершавшего служение. Он по призванию был и монах, и священнослужитель. Несмотря на молодость, он был любимым и почитаемым духовником Данилова монастыря. Многие по сей день свидетельствуют, что главной заботой их пастыря было стремление поддержать и укрепить веру людей.

Анастасия Алексейчук (Ларионова):

В 1997 году перед Рождеством, отца Зосиму благословили ехать на несколько дней на Святую Землю с кинорежиссером, который снимал фильм о крестном пути Царской семьи. Так сложилось, что меня тоже взяли в ту поездку. К Рождеству надо было вернуться, а в Иерусалимском Горненском монастыре все, конечно, стали уговаривать остаться на такой большой праздник. Батюшке очень хотелось остаться, но он так старался все в жизни делать по послушанию, что никак не решался просить сам, а только надеялся – может, съемки фильма затянутся?.. И вот съемки действительно потребовали остаться еще на несколько дней, и мы пошли звонить из автомата отцу Наместнику (мобильников еще не было). Помню, что батюшка переживал как школьник и горячо молился. После разговора оборачивается – весь сияет, все стало ясно без слов. Обратную дорогу в монастырь летел как на крыльях. А незадолго до этого он мне с грустью говорил, что из-за послушания в офисе уже несколько лет не был на ночных Рождественских службах. И вот Господь его утешил! Я наблюдала на службе в Вифлееме, как отец Зосима среди огромной толпы людей, арабов с барабанами и прочей суматохи сохранял молитвенную тишину и ощущение святости места. Признаюсь, мне самой это никак не удавалось...

Его любовь к святыне была не внешней, показной, а глубоко внутренним переживанием. В одну из первых поездок мы молились в Темнице Господней, и это место произвело на него глубокое молитвенное впечатление. Там над камнем уз Господних была старая, поврежденная от сырости икона. И вот батюшка возгорелся желанием сделать туда мозаичную икону – чтоб ей не страшна была сырость, и чтоб место было украшено достойно. Он нашел хорошего мастера по мозаике – Евгения Ключарева – и заказал ему икону. Я помню, мы много раз ездили к нему в мастерскую, и батюшка с особой заботой и тщательностью следил за всеми этапами работы, сам, будучи художником, советовал, подправлял. Заказывал где-то специально качественную смальту, искал деньги, частями отдавал, так как работа была дорогостоящая. На завершающем этапе его начинание переросло в мероприятие от Данилова монастыря. Я даже как-то со своей мирской меркой рассуждала: «Ну вот, вы столько сил вложили, а теперь готовую икону повезут другие?» Батюшка искренне, огорченно возмутился на мои слова – для него это, конечно, не имело значения. За его любовь к святым местам Иерусалима и город этот возлюбил его. Когда мозаику привезли в Иерусалим, батюшка встречал ее уже там, будучи на послушании в Русской духовной миссии.

С сестрами Горненского монастыря у входа в Казанский храм. 2000 г.

С Мариной Юрченко

В темничке Господней у мозаичной иконы с иеромонахом Иннокентием (Ольховым) и Евгением Ключаревым

Как-то он нашел в миссии старое Евангелие, буквально разобранное на отдельные листочки, сильно поврежденные. Все благоговейно собрал и велел мне найти в Москве переплетчика, чтобы реставрировать книгу. Говорил: «Кто-то ее читал в годы гонений в России» – главы о событиях последних времен были там особо помечены. Теперь это Евангелие – драгоценная память о владыке.

Монахиня Августа (Крашанина), насельница Горненского монастыря:

Познакомилась я с владыкой Зосимой (в то время иеромонахом) на Святой Земле – в Иерихоне в 1999 году. Меня прислали на послушание из Горнего монастыря помогать в трапезной. Я была расстроена, в унынии – не хотелось уезжать из родной обители, которую я очень люблю, но послушание есть послушание. Отец Зосима к этому времени был в Иерихоне уже недели полторы-две. Встретил он меня очень приветливо, повел по участку, все показал. Помню, что была страшная жара, а самое главное – нельзя было выходить за территорию. Время было очень сложное, не стоит рассказывать обо всех трудностях. Но случилось так, что через несколько дней после моего приезда положение изменилось: начались дожди, которые подмыли стену, отделявшую нашу часть участка, и кончился вынужденный затвор. Отец Зосима шутил: «Ну вот, Августа приехала – и стены рухнули».

Постепенно все у нас как-то наладилось, каждый занимался своим послушанием – рабочие дом строили, у нас свои заботы. Но по вечерам мы собирались в одной из комнат, и отец Зосима нам что-то рассказывал. Мы сильно уставали, но с нетерпением ждали этих встреч, которые затягивались иногда до полуночи, а в три часа ночи он уже садился за работу. В то время батюшка работал над книгой о владыке Феодоре (Поздеевском) и много нам рассказывал о нем. Помню поездки в Иерусалим ко Гробу Господню. Он соберет нас всех – человек десять вместе с рабочими – и мы в машине едем на службу в Храм Воскресения Христова, отец Зосима сам за рулем. Часто служил он в часовне Иоанна Предтечи на нашем участке в Иерихоне.

В цитрусовом саду на участке в Иерихоне. 2000 г.