Азартная игра Фрэнсис Дик

Что принесет нам завтрашний день?..

Я заказал такси на семь вечера, машина приехала, и мы отправились в больницу.

– Не понимаю, какая надобность ехать в больницу за ночь до операции? – спросил я Клаудию, пока мы пробирались через запруженную автомобилями Финчли-роуд.

– Хотят понаблюдать за мной до операции, чтоб сравнить затем результаты анализов до и после.

– А на сколько она назначена? – спросил я.

– Хирург сказал, что займется мной сразу же после утреннего обхода.

«Стало быть, это может состояться в любое время», – подумал я.

По своему опыту – набрался его достаточно еще в бытность мою жокеем – я знал: врачи и хирурги соблюдали расписание не лучше водителей лондонских автобусов в час пик.

– Что ж, по крайней мере, не придется ждать весь день, – с улыбкой заметил я.

Клаудия одарила меня взглядом, говорящим, что она готова ждать хоть целый год.

– Лучше уж пройти через все это, а там будем знать, с чем придется иметь дело.

– Понимаю, – кивнула она. – Но все равно страшно.

Мне тоже было страшно. Просто я старался этого не показывать.

– Все будет хорошо, – как можно убедительнее произнес я. – Ты же сама говорила, что рак обнаружен на ранней стадии, и я посмотрел данные в Интернете. Ты обязательно поправишься. Вот увидишь.

– О, Ник, – пробормотала она и крепко сжала мою руку. В глазах ее стояли слезы.

Я притянул ее к себе, и какое-то время мы сидели в полном молчании, пока машина проезжала через Риджент-парк, а затем свернула на Юстон-роуд.

Клаудию провели в приемный покой, сотрудники которого с удручающей торопливостью проделали все положенные при поступлении пациента процедуры. Они не то что были к нам холодны или невнимательны, но несколько раз заставили нас почувствовать себя неловко и даже глупо.

Меня попросили подождать в коридоре, пока медсестры и прочий персонал производили свои действия. Изо рта и носа Клаудии были взяты соскобы, затем то же самое проделали и с более интимными частями тела. Взяли кровь и мочу на анализ.

Примерно через пару часов они наконец объявили, что она готова для утренней операции, и оставили нас в покое. Я вошел в палату, выключил верхний свет, оставил лишь лапочку для чтения в изголовье кровати. И в помещении сразу стало уютнее.

Затем придвинул к постели стул, сел, взял ее за руку.

– Поезжай домой, – сказала Клаудия. – Со мной все будет в порядке.

– Меня можно вывести отсюда только силой, – ответил я. – Никуда не уйду.

Клаудия откинула голову на подушку и улыбнулась.

– Ладно, – сказала она.

До сих пор не верилось, что я столь превратно истолковал происходящее с ней. Вел себя как полный дурак. А могу оказаться в еще более печальном положении. При одной только мысли о том, что с ней может случиться худшее, меня прошибал холодный пот.

– Ты должна поспать, милая, – сказал я Клаудии. – Завтра тебе понадобятся все твои силы.

– Эта чертова постель такая жесткая. Спина просто разламывается от боли.

Еще несколько минут я возился с панелью управления кроватью, приподнимая то изголовье, то изножье, чтобы ей было удобнее. Не получилось.

– Неужели нельзя было сделать эти чертовы кровати такими, чтоб на них можно было лежать? – пожаловалась Клаудия. – Первое, о чем им следовало бы подумать.

Я понимал, что происходит. Ее раздражала каждая мелочь. Верный признак того, что она сильно нервничает. И мне оставалось лишь нежно улыбаться и соглашаться с ней во всем.

– Да, дорогая, – сказал я. – А теперь закрой глазки и попробуй уснуть.

– Ага, уснешь тут на этом долбаном ложе, – пробормотала она и повернулась ко мне спиной.

Но вот наконец воркотня стихла, и вскоре по тихому посапыванию я понял, что она спит. Я пересел в кресло и закрыл глаза.

В палату заглянула медсестра, включила верхний свет.

– Время справить естественные нужды, – громко объявила она.

И так продолжалось всю ночь – с интервалами часа в два приходили то мерить температуру, то давление, то брать кровь на анализ. И всякий раз палату при этом заливал ослепительный свет. Больницы явно не предназначены для релаксации и отдохновения.

Домой меня никто не прогонял. И я остался, хотя, должен признаться, провел не самую лучшую и спокойную в жизни ночь.

Завтрак Клаудия есть не стала, да ей и не предлагали – на крючке возле двери висела табличка с надписью «ЕСТЬ ПЕРЕД ОПЕРАЦИЕЙ ЗАПРЕЩЕНО». А потому я примерно в шесть утра спустился в вестибюль в поисках местечка, где можно было бы выпить чашку кофе и съесть булочку, пока пациентка принимает душ.

Примерно в восемь тридцать появился мистер Томик, хирург. На нем была голубая пластиковая туника и светло-голубые брюки – специальный костюм для операционной. Он принес с собой какие-то бумаги и толстую ручку-маркер, с помощью которой нарисовал большую черную стрелку на левой стороне живота Клаудии, чуть ниже пупка.

– Мы же не хотим выбрать неверное направление, правильно? – заметил он.

Не слишком ободряющее начало.

– Что именно вы собираетесь делать? – спросил я.

– Сделаем два маленьких надреза, вот здесь и здесь. – И он показал, где именно. – Затем с помощью лапароскопа как следует рассмотрим, что там творится внутри. Ну и потом полностью удалим левый яичник, – ответил он. – Я также планирую взять клиновидную биопсию с правого яичника.

– А что это такое, клиновидная биопсия? – спросил я.

– Крохотный кусочек ткани, его отщипывают, а затем подвергают анализу с целью проверить, все ли там чисто, – сказал он. – Потом зашью все дырочки, и Клаудия вернется в палату, вы и опомниться не успеете. В целом вся процедура занимает около часа, ну, может, чуточку больше.

– А если биопсия покажет, что не все чисто? – спросила Клаудия.

– Если я определю это сразу, просто на глаз, – ответил он, – тогда мне придется удалить и второй яичник. Если нет, ткань отправят в лабораторию на анализы. Есть шанс, правда, совсем мизерный, что мне придется провести полную гистероктомию, если обнаружу раковые клетки, прикрепленные к матке. Но, судя по результатам сканирования, это маловероятно.

Клаудия смотрела на меня расширенными от страха глазами.

Мистер Томик заметил это.

– Вот что, Клаудия, – сказал он, – обещаю минимальное хирургическое вмешательство. Но если придется сделать это, то сделаю. Ведь опухоль и метастазы сами собой не рассосутся. И я должен сказать вам все прямо и честно, поскольку мне нужно ваше согласие на дальнейшие действия. И вы прекрасно понимаете, что я не стану будить вас посреди операции и спрашивать разрешения удалить матку, если это потребуется для спасения вашей жизни. – Он улыбнулся ей. – Но, честное слово, не думаю, что дойдет до этого.

– А нельзя ли просто удалить опухоль? – спросил я. – И не трогать при этом яичник?

– Раковые клетки, скорее всего, распространились по всему яичнику, и это единственный способ остановить заболевание.

– Но если второй яичник в порядке, его ведь не обязательно удалять?

– Давайте преодолевать проблемы по мере их поступления, – сказал он. – Обсудим будущее после операции.

Из этого я понял, что и второй яичник, скорее всего, «не чист».

И желание мамы заиметь наконец внуков вряд ли сбудется.

– Ну, ладно, – сказал мистер Томик. – Мне нужна ваша подпись, вот здесь. – Он показал. – И здесь. И вот тут тоже, пожалуйста.

Клаудия взглянула на меня, в глазах ее читалось отчаяние. Я стиснул зубы и кивнул. Она подписала бумаги. У нас не было выбора.

– Прекрасно, – сказал хирург и забрал у нее бумаги. – Увидимся в операционной, минут через двадцать. За вами придут.

Мне хотелось сказать ему, чтоб осторожней обращался с моей девочкой. Но я не стал. Конечно, он будет осторожен. Иначе какой из него врач?..

Если вечер выдался трудным, то следующие двадцать минут ожидания показались просто невыносимыми.

Уходя, мистер Томик оставил дверь в палату открытой, и мы с Клаудией всякий раз вздрагивали, когда кто-то проходил мимо по коридору.

Что тут можно было сказать? Ничего. И мы молчали. И не сводили глаз с настенных часов, стрелки которых неумолимо переползли с без десяти минут девять до девяти, затем показали пять минут десятого и десять минут десятого.

Клаудия так крепко держала меня за руку, словно от этого зависела вся ее жизнь.

– Все будет хорошо, – сказал я. – Ты же сама слышала, что он сказал. Вернешься сюда и заметить не успеешь, что все уже позади.

– О, Ник, – несчастным голосом простонала она, – если у меня останется хотя бы крохотный кусочек яичника, давай постараемся заиметь детишек.

– Обязательно, – сказал я. – Ловлю тебя на слове.

– А ты сначала женишься на мне? – спросила она.

– Можешь не сомневаться.

Необычное предложение руки и сердца. Но ведь и находились мы в необычной ситуации.

Пятнадцать минут десятого в палату вошел санитар в таком же, как у хирурга, голубом одеянии и плотной матерчатой шапочке на голове.

– Пожалуйста, поаккуратней там с моей невестой, – сказал я, когда он начал выкатывать кровать из палаты в коридор. – Она очень мне дорога.

Я проводил Клаудию до лифта, там меня остановили и сказали, что дальше нельзя. Я последний раз взглянул на испуганное лицо любимой, затем двери лифта закрылись, и она скрылась из виду. Как-то слишком, на мой взгляд, быстро.

Я вернулся в палату и уселся в кресло.

Никогда прежде не чувствовал я себя таким несчастным, беспомощным и одиноким.

Честно говоря, не слишком удачное начало помолвки.

Клаудия отсутствовала почти три часа. К этому времени я чуть ли не бился головой об стенку от отчаяния и тревоги.

Просидеть три часа в больничной палате в ожидании оказалось куда как страшней и хуже, чем провести втрое больше времени в камере полицейского участка в Паддингтон-Грин.

Какое-то время я размышлял над тем, что именно происходит наверху, в операционной, мысленно поделив циферблат часов на сегменты. Сперва попробовал сообразить, сколько времени уйдет на то, чтоб усыпить Клаудию; затем – как долго хирург будет делать эти самые свои надрезы. Потом: сколько времени ему понадобится, чтоб вырезать яичник, ну и так далее. Я понятия не имел о том, верны ли эти мои исчисления – скорее всего, нет, – но занятие немного успокаивало.

Согласно этим исчислениям Клаудия должна была вернуться в палату через два часа, и когда этого не произошло, воображение начало подсказывать самые ужасные варианты развития событий. Часы на стене продолжали неумолимо тикать, словно смеясь надо мной. А Клаудии все не было.

Ко времени, когда я наконец услышал, как ее везут по коридору, я уже полностью был уверен в том, что все прошло ужасно, что Клаудия умерла на операционном столе.

Но она не умерла. Ей было холодно, все тело сотрясала дрожь.

Я страшно обрадовался, увидев ее, и не сразу заметил, что состояние ее хорошим никак было нельзя назвать. Она испытывала боль, ее тошнило от анестезии. И еще ей никак не удавалось сдержать эту противную дрожь.

– Вполне нормальное явление, – сказала медсестра, когда я спросил, почему она так дрожит. – Скоро будет в полном порядке.

– А нельзя ли принести еще одно одеяло? – спросил я.

Медсестра нехотя согласилась, и вскоре дрожь прекратилась, Клаудия немного расслабилась. А потом уснула.

Мистер Томик пришел проведать нас часа в два, когда Клаудия еще спала.

– У меня есть новости, хорошие и не очень, – тихо сказал он мне. – Начнем с хороших. Я удалил только один яичник, второй выглядит вполне здоровым. Но я все равно отщипнул кусочек для биопсии, его уже передали в лабораторию для проведения анализов.

– Ну а не очень хорошие? – спросил я.

– Рак проник не только в яичник, как мы полагали, метастазы вышли на поверхность. С помощью сканирования точно определить не всегда удается.

– И что это означает? – спросил я.

– Это означает: есть вероятность того, что раковые клетки яичника могут оказаться в жидкости внутри брюшной полости. Сказать наверняка можно только по завершении лабораторных анализов.

– И?..

– Чтоб убедиться, что все раковые клетки уничтожены полностью, Клаудии, возможно, придется пройти один или два курса химиотерапии.

– Химиотерапии?

– Боюсь, что да, – ответил он. – Ну, просто чтоб окончательно убедиться.

– Это значит, что я потеряю волосы? Совсем облысею? – спросила Клаудия. Она лежала с закрытыми глазами, но, оказывается, не спала и все слышала.

– Возможно, – ответил врач, – хотя сегодня у нас появились новые препараты, значительно лучше прежних. – Я воспринял этот его ответ как «да», она облысеет. – Но волосы очень быстро отрастут.

Длинные, гладкие, черные, как вороново крыло, волосы Клаудии всегда были предметом ее гордости.

– Так, значит, прямо сейчас надо начинать химиотерапию? – спросил я.

– Нет, только через несколько недель, – ответил он. – Сперва дадим Клаудии время оправиться после операции.

– А это может как-то повлиять на второй яичник? – не унимался я. – Читал в Интернете, что некоторые лекарства от рака приводят к бесплодию.

– Мы используем очень мощные средства, – сказал он. – Они атакуют те клетки, которые быстро размножаются делением, к примеру, раковые. Но также могут до какой-то степени повлиять и на другие клетки и органы. Насколько я понимаю, сохранение способности к деторождению является для вас приоритетом?

– Да, – тут же выпалила Клаудия, не открывая глаз.

– В таком случае мы будем очень и очень осторожны, – сказал он. – Правильно?

В половине четвертого я оставил Клаудию в больнице и поехал домой, переодеться и принять душ. Я воспользовался Северной линией метрополитена, сел на «Уоррен-стрит» и доехал до «Финчли Сентрал».

– Я ненадолго, – сказал я Клаудии. – Часика на полтора, не больше. Тебе что-нибудь принести?

– Новое тело, – с несчастным видом пробормотала она.

– Меня вполне устраивает это, – с вымученной улыбкой сказал ей я.

Врач сказал, что она должна провести в больнице еще одну ночь, обещал выписать на следующий день или самое позднее – в четверг.

Перед станцией «Ист Финчли» поезд вырвался из темного туннеля, в глаза ударил яркий солнечный свет. Добрый знак. Он означал, что я почти уже дома.

Я шел по Личфилд-гроув и вдруг увидел, что у двери моего дома стоит какой-то мужчина и жмет пальцем на кнопку звонка. Я уже хотел окликнуть его, но тут он слегка повернул голову, словно оглядываясь через плечо.

Несмотря на то что я сказал полиции, что толком не разглядел убийцу Геба в Эйнтри, я тут же узнал его. Убийца стоял у двери моего дома на Финчли, и было ясно: он навестил меня вовсе не для того, чтоб осведомиться о моем здоровье.

Сердце екнуло и заколотилось, как бешеное, я с трудом подавил крик. И уже начал было заворачивать назад, но тут глаза наши встретились, и я увидел в правой его руке продолговатый черный предмет: пистолет с глушителем.

«Вот гадина», – подумал я.

Развернулся и помчался прочь по Личфилд-гроув по направлению к Риджент-Парк-роуд.

Нашу улицу в часы пик иногда использовали для объезда, и машин тут бывало полно, но сейчас, в четыре часа дня, она выглядела сонной и пустынной, не было видно даже детишек, спешащих из школы домой.

«Безопасно там, где много людей, – подумал я. – Ясно, что он не станет убивать меня на глазах свидетелей. Но с другой стороны, он убил Геба на ипподроме, где собралось около шестидесяти тысяч зрителей».

Я оглянулся через плечо – для этого пришлось развернуться чуть ли не всем корпусом из-за поврежденных шейных позвонков. Это было ошибкой.

Пуля просвистела слева от меня.

Я припустился бежать еще быстрей и закричал.

– Помогите! Помогите! – во все горло завопил я. – Звоните в полицию!

Но никто не откликнулся, а дыхание нужно было беречь для бега. И находился я не в лучшей спортивной форме.

Показалось, что мимо просвистела еще одна пуля, со звоном срикошетила от тротуарного бордюра, но оглядываться и проверять, так ли это, я не стал.

Целым и невредимым я добежал до Риджент-Парк-роуд и свернул влево, за угол. И, не сбавляя скорости, ворвался в магазинчик мистера Пателя, где покупал газеты, промчался мимо ошарашенного владельца, забежал за прилавок, пригнулся и спрятался там, с трудом переводя дух.

– Мистер Патель, – задыхаясь, пробормотал я, – за мной гонятся. Пожалуйста, вызовите полицию.

Не знаю почему, возможно, благодаря своему происхождению, мистер Патель не рассердился и не стал спрашивать, почему я спрятался у него за прилавком. Просто стоял и молча смотрел на меня сверху вниз, слегка приподняв брови, точно был немного удивлен столь странным поведением англичанина.

– Мистер Патель, – настойчиво повторил я. – За мной гонится очень опасный человек. Пожалуйста, не смотрите на меня, иначе он сразу поймет, где я спрятался. И прошу вас, вызовите полицию.

– Какой человек? – спросил он, продолжая смотреть на меня сверху вниз.

– Мужчина, за окном, – сказал я. Мистер Патель посмотрел.

И тут я вспомнил, что в кармане у меня мобильник. Уже набирая номер 999, я услышал, как дверь в лавку отворилась, звякнул колокольчик.

Я затаил дыхание. Слышал лишь громкое биение сердца в груди.

– Служба спасения, с кем вас соединить? – раздался в трубке мобильника голос.

Я сунул телефон под мышку в надежде, что вошедший не услышит этого голоса.

– Да? – произнес мистер Патель. – Чем могу служить, сэр?

Пришелец не ответил, я старался не дышать, казалось, грудная клетка вот-вот разорвется.

– Что вам угодно, сэр? – уже громче спросил мистер Патель.

И снова остался без ответа. Я слышал лишь приглушенные шаги.

Как-то дышать все же надо, и я неслышно выпустил воздух из груди и так же осторожно набрал глоток свежего.

Все же хотелось видеть, что происходит в лавке. И вот через несколько секунд я услышал, как снова звякнул колокольчик и дверь затворилась. Все равно непонятно, где теперь убийца, вышел на улицу или остался в лавке?

Мистер Патель продолжал стоять совершенно неподвижно. Поза его мне ничего не говорила.

– Он вышел, – вымолвил он наконец.

– И что делает? – спросил я.

– Стоит на улице и оглядывается, – ответил мистер Патель. – Кто он такой и почему вас преследует? Вы что, преступник?

– Нет, – ответил я. – Я не преступник.

И тут вспомнил про телефон, зажатый под мышкой. Оператор, очевидно, отчаялся ждать и повесил трубку. Я снова набрал 999.

– Служба спасения, с кем вас соединить? – произнес тот же голос.

– С полицией, – сказал я.

– Полиция, говорите, – прозвучал через секунду уже другой голос.

– Тут человек, он вооружен. На углу улицы Риджент-Парк-роуд в Финчли, – торопливо произнес я.

Мистер Патель глянул на меня сверху вниз.

– Мистер Патель, – раздраженно произнес я, – пожалуйста, не надо на меня смотреть. Тот тип может увидеть и снова войдет в магазин.

– Номер дома на Риджент-Парк-роуд? – спросил голос в телефоне.

– На углу с Личфилд-гроув, – ответил я. – Пожалуйста, приезжайте побыстрей!

– Ваше имя, сэр?

– Фокстон, – бросил я в трубку. – Мистер Патель, что сейчас делает этот тип?

– Уходит. Нет… Остановился. Оглядывается назад. О, господи боже, он возвращается! Идет прямо сюда!

Мистер Патель наклонился, снял с крючка под прилавком связку ключей и исчез из виду.

– Куда? Что вы делаете? – крикнул я.

– Иду запереть дверь, – ответил он.

У меня не было времени поразмыслить над тем, хорошая это идея или плохая, – я услышал, как мистер Патель повернул ключ в замке. Теперь убийца знает наверняка, где я спрятался. В следующую секунду я услышал, как он трясет и дергает дверь.

– Мистер Патель, – крикнул я, – отойдите от двери! У этого человека пистолет!

– Все в порядке, мистер Фокстон, – усмехнувшись, сказал он. – Это не он трясет дверь, это я. А тот человек ушел. Я его больше не вижу.

Что вовсе не означало, что убийца не затаился где-то поблизости. А потому я предпочел остаться под прилавком. Сердцебиение немного унялось, но мне по-прежнему было не до смеха.

– А теперь скажите, мистер Фокстон, почему этот человек гоняется за вами? Это было прямо как в кино!

– Нет, – ответил я. – Никакое не кино, все по-настоящему. Он хотел убить меня.

– Но за что? Почему?

Хороший вопрос. Очень даже хороший.

Я оставался сидеть на полу за прилавком, когда прибыла полиция. На то, чтоб добраться до магазина мистера Пателя, у них ушло минут сорок, а мне пришлось еще два раза набирать 999. И вот наконец у дверей появились два вооруженных до зубов парня в бронежилетах. Мистер Патель впустил их.

– Как раз вовремя, – иронично заметил я, вылезая из-под прилавка.

– Мистер Фокстон? – осведомился один из полицейских, держа пистолет-автомат наготове, с пальцем на спусковом крючке.

– Да, он самый, – ответил я.

– Вы вооружены, сэр?

– Нет.

– Пожалуйста, руки за голову, – скомандовал один из них и прицелился в меня из автомата.

– Но это не я бегал тут с пистолетом! – раздраженно воскликнул я. – Тот человек меня преследовал!

– Руки за голову, кому говорят! – повторил полицейский, и в голосе его звучала угроза. – И вы тоже, сэр, – и он повел стволом автомата в сторону мистера Пателя.

И вот мы оба встали, заложив руки за головы. Мистер Патель улыбался во весь рот – наверное, думал, что это какой-то розыгрыш.

Подошел второй офицер, обыскал меня, предварительно убедившись, что не стоит на линии огня между мной и своим коллегой с автоматом. Затем проделал то же самое с мистером Пателем. Потом прошел через весь магазин и скрылся за пластиковой шторкой, отделявшей основное помещение от подсобки. Вскоре возник снова и отрицательно помотал головой. Лишь после этого полицейские немного расслабились.

– Прошу прощения, сэр, – сказал первый полицейский и перекинул автомат через плечо. – Но излишняя предосторожность никогда не помешает.

Я медленно опустил руки.

– Что так долго ехали?

– Пришлось перекрывать весь район, – ответил он. – Стандартная практика, когда поступает сообщение о вооруженном человеке на улице. – Он прижал палец к уху, очевидно слушая кого-то по рации, вмонтированной в шлем. – А теперь, сэр, – обратился он ко мне, – мой начальник хотел бы знать, можете вы описать того человека с пистолетом? – Сам тон предполагал, что он не очень-то верит в то, что средь бела дня по улицам Финчли разгуливает вооруженный мужчина.

– Думаю, могу предложить вам нечто лучшее, – ответил я. – Скажите, мистер Патель, у вашей охранной системы есть записывающее устройство? – И я выждал какое-то время, чтоб полицейские наконец-то обратили внимание на небольшую белую видеокамеру, закрепленную над полками с сигаретами.

– Ну, конечно, – ответил Патель. – Пришлось повесить одну, чтоб ловить юнцов-хулиганов, которые только и норовят стащить что-нибудь из магазина.

– В таком случае, офицер, – сказал я, – будьте так любезны, проинформируйте старшего инспектора Томлинсона из Мерсесайд-Парк, что у нас есть изображение убийцы Геба Ковака на видео.

И все же как он узнал, где меня искать? И почему хотел убить?