Азартная игра Фрэнсис Дик
– В целом да, – ответил я.
– А он говорил, кто этот человек?
– Нет. Но было ясно: он его очень боится. Почему бы вам не спросить самого Билли?
– Мистер Серл находится в критическом состоянии, – ответил один из них. – У него тяжелейшие ранения головы, в сознание пока не пришел, и неизвестно, придет ли вообще.
«Нет, это просто ужасно, – подумал я. – За все эти годы скачек Билли перенес столько падений, а тут вдруг какой-то мерзавец сбивает его автомобилем с велосипеда и наносит тяжелейшие ранения головы. Несправедливо».
– Не думаю, что сбить кого-то с велосипеда – самый надежный способ прикончить человека, – заметил я. – Откуда было знать этому типу, что Билли будет ехать на велосипеде именно в это время?
– Мистер Серл ездил на велосипеде в Лэмбурн каждый день в одно и то же время. Очевидно, то было своего рода тренировкой, и все кругом это знали. К тому же машина летела на огромной скорости.
– Пусть даже и так, но все равно менее надежный способ, нежели, к примеру, стрельба. – В этот момент я подумал о Гебе и о том, что с ним случилось в прошлую субботу. – Так вы абсолютно уверены, что это покушение на убийство?
– Да, мы расцениваем это происшествие как попытку убийства, – довольно неуверенно ответил один из них.
«Но это вовсе не означает, что так оно и есть на самом деле», – подумал я.
– Давайте вернемся к человеку, которому задолжал мистер Серл. Вы абсолютно уверены, что он даже не намекнул, кто бы это мог быть?
– Абсолютно, – ответил я. – Билли только и сказал, что должен денег одному парню.
Но зачем убивать того, кто должен тебе деньги? Ведь тогда нет никаких шансов вернуть долг. Возможно, нападение служило своего рода предупреждением. Или же напоминанием, что надо заплатить, и этот тип просто зашел слишком далеко. Или то было какое-то послание другим? Дескать, заплати, иначе с тобой случится то же, что и с Билли?
– «Рейсинг пост» намекала на то, что это как-то связано с букмекерством.
– Досужие домыслы, – сказал я. – Лично мне Билли ничего такого не говорил. Даже подчеркнул, что не может сказать мне, кому и почему должен эти деньги.
– Так почему он все-таки кричал, что вы его убиваете?
– Теперь я понимаю, должно быть, он поверил, что его точно убьют, если я не смогу собрать деньги к среде. И потому это будет моя вина, если его прикончат. Но в то время, конечно, мне это в голову не приходило.
Двое полицейских задавали мне одни и те же вопросы снова и снова, в разных вариациях, и я всякий раз отвечал одно и то же, терпеливо и вежливо.
В конце концов, продержав меня больше часа, они убедились, что мне нечего им больше сказать, и отпустили на все четыре стороны. Но перед тем как сделать это, поехали и осмотрели мою машину – нет ли на ней вмятин или царапин, указывающих на столкновение с велосипедом Билли. Их не оказалось.
Как только они уехали, я выехал из дома и помчался по дороге, чтобы успеть в Сэндаун к первому забегу. Уже на ипподроме я заметил несколько косых взглядов в мою сторону, услышал несколько нелестных и нелепых комментариев, но все равно был рад оказаться в привычной обстановке, свободным и на свежем воздухе.
Вот если бы еще я мог принять участие в скачках!..
– Из твоих сегодня кто-нибудь бежит? – спросил я Джен. Хотел, по крайней мере, убедиться, что она сегодня здесь не из-за меня.
– Один в большом стипль-чезе. Боевой Конь Эда. Шансов у него немного, но владелец очень настаивал. – Она выразительно закатила глаза, и я рассмеялся. – Смотрю, чувство юмора ты еще не потерял?
– А с чего бы это мне его терять? – спросил я.
– Похоже, каждый, с кем ты говорил, или убит, или подвергся нападению. Надеюсь, со мной этого не случится.
Я тоже очень на это надеялся. По возрасту она годилась мне в матери, но все еще была весьма привлекательной женщиной. Может, я поторопился, отвергнув ее предложение?
Джен пошла в весовую поговорить с жокеем, который будет скакать на ее лошади, я же облокотился на перила паддока и стал искать в списке участников Боевого Коня Эда. Отметил, что скакать на нем будет Марк Викерс, мой клиент и к тому же вполне реальный претендент на лидерство, особенно теперь, когда Билли Серл в прямом и переносном смысле выбит из седла.
Покушение на убийство Билли пришлось для Марка как нельзя более кстати, он давно мечтал стать чемпионом, но мне не слишком верилось, что нападение в Бейдоне затеяли с этой целью. Да, был один прискорбный инцидент на зимних Олимпийских играх, когда один конькобежец подстроил все так, чтоб его соперник сломал ногу, и увеличил тем самым свои шансы на выигрыш. Но покушение на убийство – это, пожалуй, уже слишком. Особенно если учесть эту непонятную историю с долгом в сто тысяч долларов. Ведь так до сих пор и неясно, кому задолжал Билли и почему.
– Привет, Фокси! О чем задумался? – раздался голос за спиной, и сердце у меня упало. Меньше всего на свете мне хотелось видеть сейчас Мартина Гиффорда.
Я обернулся и выдавил улыбку.
– Да вот как раз замышляю новое убийство, – ответил я. – Как насчет того, чтоб стать следующей жертвой?
Мартин на секунду испугался, причем не на шутку, лишь потом до него дошло, что это юмор у меня такой.
– Очень смешно, – заметил он, придя в себя. – Ну, давай рассказывай, на что это похоже, когда тебя арестовывают?
– Смейся, смейся, – сказал я. – Ты ведь этому поспособствовал, наплел ребятам из «Пост», будто я знаю больше об убийстве в Эйнтри, чем говорю. И зачем тебе понадобилось говорить, что Геб Ковак – мой лучший друг, если я сам подчеркнул, что он лишь коллега по работе?
– Сказал потому, что поверил, это правда, – с видом оскорбленной невинности заметил он.
– Сволочь, – бросил я. – Ты заварил всю эту кашу.
– Ну, перестань, Фокси, – заскулил он. – Ты же не был до конца со мной честен. Запомни: правда, только правда, и ничего, кроме правды.
– Да пошел ты куда подальше! – прикрикнул на него я. – Мы не в суде, и вообще с чего ты взял, что имеешь право знать все и обо всех? Ты самый гнусный сплетник на ипподроме! Не умеешь хранить тайну, тут же выбалтываешь, точно от этого зависит сама твоя жизнь!
Едва слова эти слетели с моих губ, я понял, какую ошибку совершил. Все мои слова о Мартине Гиффорде были справедливы, но он принадлежал к тому типу людей, которые твердо держатся на чьей-то определенной стороне, и теперь я навеки потерял в нем союзника. Впрочем, мне было плевать. За все эти годы он просто достал меня, и если теперь, завидев меня, не будет всякий раз подбегать и спрашивать, о чем это я задумался, – тем лучше.
– Что ж, раз ты и впрямь такого обо мне мнения, – злобно начал он, – сам пошел к чертовой бабушке! – И он резко развернулся и зашагал прочь с высоко поднятой головой. Слабый ответный удар, но он пришелся в цель.
Из весовой вышла Джен, направилась ко мне. Я смотрел, как она вышагивает по траве, с каким-то новым особым интересом. Она заметила мой взгляд и насмешливо скривила губы.
– Ну, что, передумал, любовничек? – тихо спросила она, подойдя почти вплотную.
– Нет, – ответил я. Но разве это было правдой?
– Жаль, – заметила она. – Так ты уверен, что не хочешь приехать ко мне в гости, поскакать на лошадках?
– Я же говорил тебе, не могу. Рисковать с такой шеей нельзя.
– Да не в этом смысле, глупенький! – Она улыбнулась. – Я устрою тебе скачки, где с твоей шейкой ничего не случится. – И она облокотилась на перила, и теперь ее бедро терлось о мою ногу.
– Веди себя прилично, Джен! – одернул ее я.
– С какой такой стати? – хихикнула она. – Я свободна, разведена и богата, или ты забыл? Такие женщины по определению не могут вести себя прилично. Давай трахнемся?
– Джен! Пожалуйста, прекрати!
– Боже, – протянула она и резко выпрямилась. – Да ты и в самом деле смутился. Надо же! Думала, такие странные старомодные мальчики давно перевелись.
Я наверняка старомоден. Но странный?..
Может, и так. Но значит ли это, что я хочу стать любовником Джен?
Нет, решил я. Не хочу. Она мне не нужна.
Мне нужна только Клаудия.
Истинной целью приезда в Сэндаун было желание повидаться с Джолионом Робертсом.
В утренней газете сообщалось, что одна из лошадей, участвующая в третьем забеге, принадлежит виконту Шеннингтону, вполне вероятно, та самая, которой Робертс владеет совместно с братом.
Во время первого и второго забегов я высматривал полковника Робертса на трибунах, но, к моему удивлению, видно его нигде не было. Прекрасная погода привлекла в Сэндаун целые толпы зрителей, к тому же и соревнования обещали быть интересными – просто скачки на скорость и разные варианты стипль-чеза, и все это вперемешку. Как было указано в программке, всего должно состояться восемь забегов. Первым заездом дня стала гонка на одну милю, где жокеи из обеих групп соревновались друг с другом только на скорость.
Перед третьим забегом я спустился к парадному кругу. И конечно, он был тут как тут. Джолион Робертс стоял на траве в центре группы из трех мужчин и двух женщин – никого из них я не знал.
Я пробрался к тому месту в ограждении, откуда должен был выйти Робертс со своей компанией, и стал ждать.
Он увидел меня, находясь всего в пяти шагах, и если и был шокирован или удивлен, то никак этого не показал. Однако от внимания моего не укрылось, как он слегка покачал головой, многозначительно глядя мне в глаза.
И, как истинный джентльмен, отошел в сторону и пропустил вперед своих знакомых.
– Бар «Чейзерс», после шести, – тихо, но отчетливо бросил Джолион Робертс, проходя мимо меня гвардейским своим шагом. Я стоял и наблюдал за тем, как он взял под руку одну из дам. Он ушел и не обернулся. Смысл его слов, произнесенных так тихо, был абсолютно ясен: «Не останавливайте меня сейчас. Поговорим позже, с глазу на глаз».
Я пришел в бар «Чейзерс» раньше его. И наблюдал за шестым забегом на экране большого телевизора, вмонтированного в стену, предварительно заняв столик в самом дальнем от двери углу и как можно дальше от барной стойки.
Я сидел и поглядывал на дверь. На столике передо мной стояли два бокала вина – красного и белого.
Вот в дверях появился Джолион Робертс, остановился на секунду, оглядел зал, затем направился прямо ко мне и уселся напротив.
– Вы уж извините, сэр, – сказал я. – Просто не было другого способа связаться с вами.
– У вас есть для меня новости? – спросил он.
– Хотите выпить? – Я кивком указал на бокалы с вином.
– Нет, спасибо, – ответил он. – Не хочу.
– Тогда, может, безалкогольный напиток? – спросил я.
– Нет, спасибо. Ничего.
– Жаль, что так получилось с вашей лошадью, – сказал я.
Она упала на втором препятствии и сломала ногу.
– Такие вещи случаются, – сказал он. – Жена огорчилась больше, чем я. Если честно, этот случай помог разрешить проблему, что делать дальше с этой никчемной тварью. Да она не выиграла бы скачки, даже если б стартовала еще вчера. – Он громко усмехнулся собственной шутке – привычка, которая меня всегда раздражала. – Ладно. Выкладывайте, что раскопали.
– Боюсь, что немного, – ответил я и отпил большой глоток белого вина. – За тем разве что исключением, что если это действительно мошенничество, то в куда больших масштабах, чем мы с вами предполагали.
– Это в каком смысле? – спросил он.
– Проект со строительством завода был только ключом к куда более грандиозному предприятию, – начал я. – Строительство завода должно было обойтись в двадцать миллионов евро, причем вклад вашего трастового фонда составлял чуть больше шести миллионов, а остальные средства должен был выделить Евросоюз, в соотношении два евро за каждый ваш.
Он кивнул.
– Все верно. Это составляет примерно пять миллионов фунтов.
– Да, – сказал я. – И привести в движение этот механизм с выделением гранта на строительство домов должен был именно ваш вклад в создание завода. На жилищное строительство предполагалось выделить около восьми миллионов евро, и необходимости в участии частного капитала тут не было. Так что ваша инвестиция дала старт всей этой затее. – Я сделал паузу. – Откуда вы вообще узнали о перспективах этой инвестиции?
– Сейчас точно не помню, – ответил он. – Но вроде бы от Грегори Блэка. Почти все инвестиции нашего трастового фонда проводились через «Лайал энд Блэк».
– И название завода было идеей Грегори?
– О, совершенно не помню, – сказал он. – Да и какое это имеет значение? Главное – это выяснить, существует завод или нет. Вот что заботит меня прежде всего.
– Пока что мне не удалось этого выяснить. Скажите, а я могу поговорить с вашим племянником?
Мистер Робертс явно колебался.
– Просто хотелось бы спросить его, куда он ездил, что именно видел. Или же не видел.
– Он сейчас в Оксфорде, – сказал Робертс.
– В Оксфордском университете? – спросил я.
Джолион Робертс кивнул.
– В Кебл. Слушает курс лекций по ФПЭ. Думает, что может изменить мир. Довольно наивно с его стороны, если хотите знать мое мнение.
ФПЭ – философия, политика и экономика. Одно время я и сам подумывал поступить на это отделение, но затем все же решил получить диплом НФК.
Факультет ФПЭ в Оксфорде часто расценивался как первая ступень в успешной политической карьере, причем не только в Британии, но и в других странах. Среди выпускников были три премьер-министра Соединенного Королевства, в том числе Дэвид Камерон, лауреат Нобелевской премии мира – 1991, бирманская демократка Аун Сан Су Чжи, медиамагнат Руперт Мердок и приговоренная к девяти годам заключения бомбистка Роуз Дагдейл из ИРА. Даже Билл Клинтон закончил курс ФПЭ, будучи стипендиатом Родса[8].
Если племянник Робертса хотел изменить мир, он выбрал для начала правильное место.
– У вас ведь есть номер его телефона? – спросил я.
Джолион Робертс все еще колебался.
– Послушайте, – сказал он. – Мне бы очень не хотелось вовлекать его в это дело.
– Но, сэр, – возразил я, – он уже вовлечен. Вы же сами говорили мне, именно он почувствовал неладное, даже съездил в Болгарию.
– Да, – кивнул он. – Но мой брат, его отец, велел ему забыть об этом раз и навсегда.
– А ваш брат знает, что вы говорили со мной?
– Господи, нет, конечно, – ответил мистер Робертс. – Он пришел бы в бешенство.
– Вот что, сэр, – сухо заметил я. – Думаю, будет лучше, если я предоставлю вам возможность решать все дальнейшие вопросы с самим Грегори. Я старался, как мог, выяснил, конечно, не так много, но считаю, должен на этом остановиться. В данном случае семейный трастовый фонд Робертсов является нашим клиентом. И ваш брат главный его распорядитель. Так что мне не пристало действовать у него за спиной. – «И уж тем более – за спиной Грегори», – добавил про себя я.
– Нет, – сказал он. – Все правильно. Я это понимаю. – И мистер Робертс заметил после паузы: – Извините. Я сразу должен был понять, что мне следует позвонить Грегори Блэку прямо с утра в понедельник. – Он снова ненадолго умолк. – Так что вопрос закрыт в том, что касается вас. Не буду вас больше беспокоить. – Он поднялся, коротко кивнул мне и вышел из бара.
Я же сидел там еще довольно долго и перешел от белого вина к красному.
Правильно ли я поступил?
Определенно, что да.
Ведь я финансовый консультант, а не сыщик, расследующий мошенничество.
Но что, если там действительно некие умельцы затеяли мошенничество на сотню миллионов евро? Разве я, как человек ответственный, не должен доложить об этом куда следует? Но кому именно? Может, стоит отправить e-mail Юрию Джораму в Комиссию Евросоюза? Да какое мне дело, в конце-то концов!..
Я допил красное вино и решил, что теперь самое время отправиться домой.
При мысли о том, что я еду домой к Клаудии, меня всегда охватывало возбуждение, сердце начинало биться чаще, просыпалось желание. Но сейчас я колебался, даже боялся возвращаться к ней, боялся того, что могу обнаружить, увидеть или услышать там.
Когда я вернулся, Клаудия была дома. Она плакала.
Пыталась скрыть это от меня, но я-то заметил. Глаза покраснели, тушь размазалась и стекала темными полосками.
– Мог бы и позвонить ради приличия, – сердито бросила она, когда я направился в кухню. – Предупредить, что едешь, а не врываться вот так.
«Ничего себе, – подумал я. – Это мой дом, и я вернулся в него после субботних скачек в шесть тридцать вечера».
– Я же не мог позвонить из метро.
– Мог бы позвонить из поезда, когда выехал из Сэндауна.
Это верно, конечно, но мне уже надоело звонить ей и всякий раз нарываться на голос автоответчика. Уже от одного этого болезненно разыгрывалось воображение. И теперь я предпочитал не знать, отключила телефон Клаудия или нет.
– А что, собственно, случилось, дорогая? – спросил я. Подошел и обнял ее за плечи.
– Ничего, – ответила она и оттолкнула меня. – Просто спина разболелась. Пойду приму ванну.
И она быстро вышла из кухни, оставив меня одного. Последнее время Клаудия часто жаловалась на боли в спине. «Возможно, потому, – не без злобного ехидства подумал я, – что слишком часто на ней лежит».
Я смешал себе коктейль – большую порцию джина с тоником. Не слишком хорошая идея после выпитых в Сэндауне двух бокалов вина, но неважно. Мне же не надо готовиться к завтрашним скачкам, проходить взвешивание и прочие процедуры. А жаль.
Я слышал, как она запустила воду в ванну наверху, и внезапно страшно разозлился. Она что, держит меня за полного идиота? В доме явно творится что-то неладное, и я должен знать, что именно. Я готов к самому худшему.
Надо подняться наверх и спросить ее, прямо в ванной. Но я боялся. Мне так не хотелось терять ее. Я просто не вынесу, если она скажет, что променяла меня на кого-то другого.
И вот вместо этого я прошел в гостиную и включил телевизор, но смотреть не стал. Сидел в кресле, пил джин с тоником и чувствовал себя совершенно несчастным.
Но вот шум воды стих, и через некоторое время Клаудия спустилась вниз. Прошла на кухню и затворила за собой дверь.
Я не знал, что делать. «Хочет она, чтоб я зашел туда к ней, или нет? Нет, – решил я, – иначе бы она оставила дверь открытой».
И я остался в гостиной и благополучно допил весь джин. Каминные часы подсказали: двадцать минут восьмого.
Ложиться в постель, наверное, еще слишком рано?
Я сидел в кресле, смотрел на экран, где кривлялось в шоу «Ищем таланты» какое-то юное существо, страшно тощее и похожее на богомола. Смотрел и все время прокручивал в голове варианты того, что должен сказать Клаудии. Не делать вовсе ничего – нет, это не выход. Так дальше нельзя.
Если отношения между нами кончены, что ж, так тому и быть. Поплачу и перестану. Все лучше, чем пребывать в ступоре, пока воображение подсказывает самые мерзкие сцены и эмоции просто зашкаливают. Я любил Клаудию, я это точно знал. Но теперь сердился и ненавидел ее за то, что она обманывает меня, наверняка спит с кем-то другим. Пришла пора узнать правду.
Войдя в кухню, я увидел, что она рыдает уже во весь голос, без всякого притворства. Она сидела за кухонным столом, в синем махровом халате, в одной руке бокал белого вина, другой подпирает голову. Она даже глаз не подняла, когда я вошел.
«По крайней мере, – подумал я, – она уходит от меня, не отмахнувшись, как от назойливой мухи. Разрыв, очевидно, болезнен для нас обоих».
Я подошел к столику у холодильника, налил себе еще джина с тоником. Мне просто необходимо было выпить.
– Что случилось, дорогая? – не оборачиваясь, глухо спросил я.
Возможно, ей будет легче рассказать, не видя моего лица.
– О, Ник, – простонала она дрожащим голосом. – Я должна тебе кое-что сказать. – Она судорожно сглотнула. – И тебе это не понравится.
Я резко развернулся, взглянул на нее. С какой такой стати я должен облегчать ей эту задачу?..
Она смотрела мне прямо в глаза.
– Мне так жаль, – пролепетала она.
Я почувствовал, что вот-вот заплачу. На глаза наворачивались слезы. И еще мне почему-то страшно захотелось обнять ее.
– Мне страшно жаль, – повторила она. – У меня рак.
Глава 10
Как мог я так ошибаться? Быть таким слепым, бесчувственным идиотом?
– Что?
– Рак, – повторила она. – У меня рак яичников.
– Как это? – глупо спросил я. – То есть… когда?
– Я подозревала недели две. Но все точно выяснилось. В четверг.
– Так почему же ты мне не сказала? – спросил я.
– Я собиралась, но ты был так занят на работе. Потом собиралась сказать тебе тем вечером, после «Гранд нэшнл», но тут убили Геба Ковака. И я подумала – неприятностей у тебя и так хватает. А потом, в четверг… – она вздохнула. – Четверг – это был просто ужасный день. Я вышла из больницы, доктор все подтвердил. Я словно онемела, вообще ничего не чувствовала, не понимала даже, куда иду. – Она умолкла, вытерла слезы со щеки рукавом халата. – И брела по Тоттенхем-Корт-роуд, когда Розмари мне позвонила и сказала, что ты арестован. Все было просто ужасно. А потом… ты так страшно рассердился за то, что твое имя напечатали в газетах, что я как-то не решилась сказать в ту ночь. Ну а вчера… обстановка в доме была такая напряженная, что я решила – лучше отложить этот разговор. Когда на тебя столько всего навалилось…
– Глупенькая моя девочка, – пробормотал я. – Для меня нет ничего в жизни важнее тебя.
Я зашел ей за спину, обнял за плечи, стал нежно растирать спину.
– Что будем делать? – спросил я.
– У меня операция. Во вторник.
– О, – сказал я. Внезапно все обратилось в самую жесткую и неприглядную реальность. – И что они собираются делать?
– Отрежут левый яичник, – ответила она, глотая слезы. – Но сказали, что могут удалить и оба. И тогда… у меня уже никогда не будет ребенка.
«Вот как, – подумал я. – Слишком реально и слишком жестоко».
– А я знаю, как ты хотел детей, – сказала Клаудия. – И мне страшно жаль…
Слезы потекли просто ручьем.
– Ну, будет тебе, будет, – прошептал я, продолжая поглаживать ей спину. – Твое здоровье важнее каких-то там будущих детей. Ведь ты всегда говорила – с этими детьми одни только хлопоты.
– Я так переживала, – сказала она. – Думала, ты рассердишься.
– Что за глупости! Я сержусь лишь только потому, что ты мне сразу не сказала. Как, наверное, это ужасно, носить эту боль в себе и ни с кем не поделиться.
– У меня очень хороший врач, просто замечательный, – сказала она. – Он рекомендовал мне консультанта по этому заболеванию. – Она достала из кармана халата визитку. – Совершенно потрясающая женщина. Я уже столько раз звонила ей, что знаю телефон наизусть.
Я взглянул на визитку. Тот самый номер, который я скопировал из распечатки ее телефонных звонков.
И я снова задал себе тот же вопрос: как мог я так ошибаться?
– Знаешь, лучше расскажи-ка поподробнее, что сказал тебе этот твой врач.
– Ну, сначала я пошла в женскую консультацию, как-то неважно себя чувствовала, и еще казалось, что живот распух. – Она улыбнулась. – Подумала, может, я беременна? Но ведь я сидела на таблетках, и потом у меня недавно были месячные.
– И?..
– Он сразу спросил, не болит ли у меня спина. И я сказала, да, побаливает, и тогда он направил меня к специалисту, который сделал сканирование, взял разные анализы, и все они дали положительный результат.
Боли в спине…
Я проклинал себя за все свои глупые подозрения.
– И что же случилось с твоими яичниками? – спросил я.
– На левом обнаружили опухоль, – ответила она.
– Злокачественную? – спросил я, заранее страшась ответа.
– Да, боюсь, что так, – сказала Клаудия. – Но она совсем маленькая, размером с арахис.
На мой взгляд – не такая уж и маленькая. Опухоли на яичниках не могут быть больше.
– Онколог надеется, что метастазы еще не успели распространиться. Но все точно выяснится во вторник, во время операции.
– А где будут делать операцию? – спросил я.
– В университетском госпитале, – ответила она. – Всю последнюю неделю ходила туда на осмотр к онкологу и сдавала анализы. Вчера провела там почти весь день, опять делали сканирование, чтобы до миллиметра знать, где раковая опухоль, насколько велика. Готовились к операции.
Поэтому и телефон у нее был выключен.
– Вообще-то, мне повезло, что ее достаточно рано обнаружили. Это очень важно, ведь такие опухоли часто замечают слишком поздно, путают недомогание с какими-то другими симптомами.
– Чем я могу помочь? – спросил я.
– Да ничем, – ответила она. – Просто будь рядом. – И Клаудия улыбнулась. – Я тебя очень люблю.
«Дурак, идиот, слепец!» – не уставал я корить себя.
– А я тебя – еще больше, – сказал я и поцеловал ее в макушку. – Тебе, наверное, лучше лечь в постель?
– Но я не чувствую себя больной, – возразила она. Подняла голову, взглянула на меня с улыбкой. – Или ты думаешь о чем-то еще?
Я покраснел. Наверное, сказалось воздействие выпитого.
– Да нет, – ответил я. – Хотя… меня можно убедить. Просто я имел в виду… это для тебя не вредно?
– Секс? – спросила она. Я кивнул. – Совершенно нет. Онколог еще в четверг сказал, что это значения не имеет.
А вот для меня имело.
Я лежал в темноте без сна и ломал голову над новой проблемой.
Я так боялся потерять Клаудию, подозревая, что у нее есть другой, что, услышав новость о раке, даже испытал своего рода облегчение. Но теперь предстояла битва с куда более грозным соперником. И сама мысль о том, что я могу потерять ее уже совсем, если эта битва будет проиграна, наполняла меня отчаянием.
Клаудия уснула где-то около десяти, ко мне сон не шел. И несколько следующих часов я провел за компьютером, выясняя, что же это на напасть такая, рак яичников?
Первоначальные результаты изысканий оказались неутешительны.
Приводилась статистика за последние пять лет, выживаемость заболевших этим раком составляла пятьдесят процентов.
«Ничего хорошего, – мрачно подумал я. – Все равно что бросать монетку. Чтобы жить дальше, надо правильно угадать, орел или решка».
Впрочем, Клаудия сказала, что онколог считает – метастазы не успели распространиться. У заболевших раком яичников на первой стадии опухоль сосредотачивалась лишь в пораженном органе, и процент выживаемости составлял девяносто два.
Уже гораздо лучше.
Бросьте две кости. При счете одиннадцать и двенадцать вы умрете. При любом другом останетесь жить.
Немного хуже, чем статистика выживания тех, кто летает на космических «шатлах» (девяносто восемь процентов), но гораздо лучше, чем у пациентов, перенесших трансплантацию сердца, – семьдесят один процент за пять лет наблюдений.
Я слышал ритмичное дыхание Клаудии, лежавшей рядом.
«Все же странно, – подумал я, – как часто кризис помогает выявить истинные чувства». Вернувшись домой со скачек, я прошел через целую гамму чувств, начиная от отвращения и гнева и заканчивая радостью, которая тут же сменилась тревогой, страхом и всепоглощающей взаимной любовью.