Горные дороги бога Иванова Вероника

— Вы позволите?

Он думал недолго, прежде чем присоединиться ко мне. Наверное, окончательно все решил аромат пряной закуски.

— Как пожелаете.

Роалдо Лиени кивнул, опускаясь на лавку. Сначала дождался, пока и перед ним поставят выпивку, потом — пока трактирщица скроется из виду, пригубил вино, заел хлебцем и уставился на меня.

Он мог молчать долго, и я спросил, стараясь казаться немного рассеянным:

— Есть вопросы?

— Вопросы? О нет, что вы… Какие вопросы?

— О вчерашнем. Убийца уже найден?

Смотритель недовольно поморщился:

— Будет найден, уверяю вас.

— Что ж, это обнадеживает. А то, признаться, страшновато и сидеть в комнате, и выходить на улицу, когда повсюду такие люди.

— Люди? Разве он был не один?

— Вы же понимаете, — я понизил голос, словно старался уберечь нашу беседу от чужих ушей, — если мое смелое предположение верно и это кто-то из местных, у него есть сообщники. В конце концов, здесь же его родной дом.

Роалдо не обрадовали мои размышления, но он легко отмахнулся от угрозы, неважно, придуманной или настоящей, потому что его мысли были заняты совсем другими вещами:

— Бож с ними, этими душегубами! Им воздастся, не сейчас, так чуть позже. Поговорим лучше о вас!

— Обо мне? — Я изобразил удивление. — С чего бы вдруг?

— У вас такая замечательная супруга, — начал было Смотритель, но быстро сообразил, что эта тема заведет не туда, и исправился: — И вы, должно быть, человек тоже замечательный!

— Право, вы заблуждаетесь. Во мне нет ничего, что могло бы…

Он наклонился через стол и горячо предложил:

— Давайте поищем вместе. Уверен, обязательно что-нибудь найдем!

Внимание со стороны персоны, облеченной властью, всегда либо лестно, либо подозрительно, даже когда вам не дает проходу начальничек самого низкого пошиба. Смотритель бывшего ремесленного поселения не мог считаться большой шишкой нигде за его пределами, но, поскольку сейчас мы находились как раз в границах Ганна-Ди, следовало заметно насторожиться и одновременно притвориться, что испытываешь неловкость. А Роалдо, почувствовав преимущество, конечно же продолжил, еще больше усиливая напор:

— Простите, не знаю, чем вы живете. Торговлей? Или ремеслом?

Я ответил, гордо и сурово отметая нелепые версии своего собеседника:

— Нахожусь на дарственной службе.

— О, какое достойное занятие! И где служите, позвольте узнать?

— У меня скромная должность. Всего лишь дозвенник.

Это признание успокоило и воодушевило Смотрителя еще больше.

— Что за Цепь?

Вот мы и подошли к самому главному вопросу, ответ на который я придумывал все время, пока сидел на лестнице за окном. И надеюсь, не ошибся.

— Цепь градоустроения.

Роалдо расплылся в довольной улыбке:

— Какая замечательная служба!

И судя по всему, имеющая спрос в здешних краях, если держательница местной кумирни бредила преследованиями.

— А по мне — весьма скучная. Считать камни, существующие и давно исчезнувшие, а потом гадать, сколько они могли стоить, не самое веселое занятие.

— Вы проводите…

— Осмотр зданий и сооружений на предмет ремонта.

— Любых?

— Большой разницы нет. Возиться приходится лишь с теми, для которых не сохранились чертежи, но и это дело поправимое.

— Вы-то мне и нужны! — радостно заявил Роалдо.

— Зачем вдруг? — помрачнел я. — Мне нужно возвращаться на место службы. Отпускали-то ненадолго, по семейным надобностям.

— И совсем не можете задержаться?

Я сделал вид, будто глубоко задумался.

— Даже для оказания услуги представителю власти?

Я нахмурился еще мучительнее.

— Личной услуги?

Последний вопрос-уточнение прошелестел не громче сквозняка, но попал в цель вернее всех предыдущих.

Любая прослойка общества, живущая по определенным правилам, хочет выжить, и это понятно. Кому вдруг взбредет в голову добровольно умирать? Так и власть: есть законы и приказы, а есть еще и связи между людьми, которые порой держат крепче, чем цепи. Даже те, что состоят из разномастных Звеньев. И когда кто-то «с твоей стороны» просит о помощи, отказ потрясет самую основу существования мира. А что обычно случается потом? Правильно, буря, сметающая на своем пути всех, кто не успел убежать и спрятаться.

— Чем я могу вам помочь?

Напряжение ушло с лица Смотрителя быстрее, чем вода — в раскаленный песок.

— Совсем небольшое дело. Крохотное. И ваши труды будут оплачены, не сомневайтесь!

Я все же усомнился. Показательно. Поднял брови домиком.

— Здесь поблизости есть одно строение… Старое. Полуразрушенное. Сейчас в нем располагается кумирня, и держательница желает восстановить все, как было. Стены и все прочее, что полагается. Мне надо будет выставить счет поселению, но я и понятия не имею, сколько просить, чтобы не остаться внакладе.

— А среди местных разве нет каменщиков?

Роалдо Лиени отмахнулся:

— Бросьте! Они занизят цену, платить-то нужно будет им самим. Я и нанимать их не хочу, позову кого-то со стороны. Понимаете?

Если всех предыдущих свидетельств о злоупотреблениях властью было вполне достаточно для рассмотрения вопроса о смене Смотрителя в Ганна-Ди, то нынешнее заявление втаптывало провинившегося в землю по самые плечи. Впрочем, я поймал себя на мысли вовсе не о том, что в жажде наживы преступно пренебрегать служебными обязанностями.

Человек, которому доверили жизни людей и благополучие земель… Как он может поступать подобным образом? Мне никогда не приходило в голову намерение или желание обмануть дольинцев. Ни разу. С самого начала. А здесь все ровно наоборот. Почему?

Роалдо не приветили в поселении? Что ж, меня тоже встречали не с распростертыми объятиями. Считали скорее знаком, чем человеком? И я неоднократно чувствовал то же самое. Может, вообще все Смотрители всегда проходят одинаковый путь. Но вряд ли все ведут себя так же, как мой собеседник. Не думаю, что тому старику, мирно отошедшему ко смерти в Блаженном Доле, что-то было нужно сверх дома, очага, еды и одежды. А значит, все зависит…

От человека.

Раньше я не задумывался об этом. Что называется, Бож миловал, устраивая встречи с людьми нечистыми на руку, но не забывающими об исполнении долга. Тот же Атьен Ирриги. Он мог обогатиться, отпустив купца, и ничем не рисковал, но предпочел благо всех остальных своему личному. Хотя… И ему могло не посчастливиться уцелеть, если бы то животное и впрямь несло в себе заразу. А Керр? Вряд ли он испрашивал дозволения на все свои действия, но всегда держал в голове безопасность Дарствия. Про Натти уже и не говорю. Уверен, ради друзей или знакомых он мог бы вытворить что угодно, но, как только возник вопрос о том, будет наш мир жить или погибнет, рыжий ни на мгновение не мешкал с выбором.

Эти люди не были образцами для подражания, если присмотреться внимательнее. И все же я неосознанно старался быть похожим на них. И сейчас постараюсь, потому что знаю, как любой из них поступил бы на моем месте, а в собственных решениях должной уверенности нет.

— Да, никто не хочет платить за общее благо из своего кармана.

— Он совсем небольшой, тот замок. Много времени осмотр наверняка не займет.

— Ну если трудиться с утра до вечера… — протянул я, принимая озабоченный вид.

— Да, именно, с утра до вечера! И на службу вернетесь вовремя, и серебром разживетесь!

Он ерзал по лавке, чуть ли не приплясывая от нетерпения. И я не стал упираться:

— Считайте, уговорили. Ну рассказывайте, где тут у вас что.

В способностях демона справляться с напором разгоряченного обещаниями мужчины я все-таки сомневался, а потому попросил трактирщицу приглядывать за происходящим и время от времени ненароком появляться на виду у воркующей парочки, чтобы держать влюбленного в узде. Отправляться со мной Роалдо Лиени не пожелал. Отговорился тем, что у него есть неотложные дела и все прочее, требующее внимания. Зато отписал письмо держательнице, запечатал в футляр и торжественно вручил мне, несказанно довольный и счастливый, потом показал дорогу, что должна была привести меня к кумирне, и распрощался. Так быстро, что дверь захлопнулась на волосок от моей спины.

Я ухмыльнулся, представляя, сколько неприятностей доставят сегодня Смотрителю неожиданные явления трактирщицы, и зашагал к месту всученной мне службы, рассчитывая оказаться у развалин не позже обеда. Я вообще всегда неплохо рассчитывал временные отрезки для разного рода действий, но жизнь обычно норовит все устроить по собственному усмотрению.

Для вскрытия замка футляра понадобилось остановиться и присесть на придорожном камне, поскольку пружинный механизм требовал к себе внимательности и отсутствия качки. Впрочем, содержание письма оказалось не тем, ради чего требовалось идти на жертвы. Все как всегда: уверения в собственной старательности, туманное объяснение, почему именно я должен вести осмотр руин, зато красочное и убедительное описание замечательного будущего, которое непременно настанет, если меня беспрепятственно допустят к исполнению назначенной службы. Можно было не читать вовсе.

Я вернул письмо на место, приводя замок в прежнее положение, и отправился дальше по дороге, но опять же успел прошагать не больше полумили, как меня окликнули. Из-за спины, что заставило немного напрячься, потому что еще мгновение назад пройденное место выглядело совершенно пустым, а кусты на обочине дороги были безмятежно спокойны.

— Здесь поблизости ведь есть кумирня?

Местный житель не задал бы такого вопроса, значит, мы с незнакомцем на равных. Оба чужаки. Вот только вряд ли он об этом знает.

— Есть, как не быть, — ответил я, поворачиваясь лицом к вопрошающему.

Голос у него был вполне мужской. Вернее, юношеский. А вот внешность куда больше подошла бы девице. Хрупкое сложение, бледная до прозрачности кожа, огромные серо-синие глаза, расширенные словно от страха, но глядящие с надеждой, и… Уже хорошо знакомый мне покрой одежды, не мужской и не женский, а нечто среднее, годящееся к ношению и теми и другими. Правда, выглядел этот наряд не лучшим образом: местами тонкая ткань была усыпана пятнами, местами прорвана, а сверху густо припорошена дорожной пылью. Кем бы ни был этот человек, дорога на его долю явно выдалась не самая прямая. А когда он сделал несколько шагов ко мне, видимо ободренный моим ответом, стало понятно, что если незнакомец и собирался путешествовать, то вовсе не пешком, потому что подошва на его сапогах была совсем хлипкая, предназначенная для паркетных полов, а не для земли, ощетинившейся острыми камешками.

— Далеко отсюда?

Я посмотрел на то, как неловко он двигается, постоянно перенося вес то на одну, то на другую ногу, и пообещал:

— Доберетесь.

Он кивнул, сделал еще шаг и вдруг хлопнулся прямо на дорогу. Коленями по камням. Но, видно, телесные страдания занимали незнакомца намного меньше всего остального, потому что он всего лишь немного сморщился от боли, а глаза заблестели слезами совсем другого происхождения.

Так выглядит человек, который тратил все имеющиеся силы на какое-то важное дело и наконец добрался до его окончания. Счастливый человек.

— Поднимайся. — Я сдвинул сумку с письменными принадлежностями назад, за спину, подошел к страдальцу и протянул руку. — Обопрешься, идти будет легче.

Он поднял на меня полупустой взгляд:

— Вы…

— Доведу тебя до кумирни. Я и сам туда шел.

Незнакомец вцепился в мое запястье тонкими пальчиками, как куренок лапками. Несмотря на то что, поднимаясь на ноги, он повис на предложенной опоре всем телом, при большой надобности я смог бы даже нести этого задохлика достаточно долгое время. По крайней мере, чтобы добраться до места назначения. Слава Божу, странник не злоупотребил полученной помощью и именно оперся о мою руку. Правда, скорость передвижения сразу заметно снизилась: похоже, ступни незнакомца были уже сильно изранены.

— Не самая подходящая обувка для местных дорог, — продолжил я беседу.

— Да, не самая, — согласился он, заметно припадая на левую ногу.

— Зачем же такую выбрал?

— Я не выбирал. Другой… другой нам не давали.

Любопытно. Как мальчишка мог оказаться здесь? Допустим, воспользовался порталом, только не в Ганна-Ди, там ведь нет Наблюдательного дома и всех полагающихся к нему чудес. Ближайший городок расположен слишком далеко, чтобы идти оттуда сюда пешком, да и если бы незнакомец решился на это, то стер бы ноги по колено, а сейчас похоже, что он шел день, самое большее два. Значит, в здешних местах он оказался обычным способом. Посредством конной повозки, которая по каким-то причинам вдруг отказалась продолжать путь. Или не смогла это сделать из-за…

Странная внешность, испуганный вид, досмотр всех проезжающих. Неужели?

— Ты, часом, не из тех прибоженных, которых повсюду ищут?

Если бы он был беглым, то наверняка испугался бы такого вопроса, а произошло обратное: по звучанию голоса можно было бы решить, что незнакомец стал еще счастливее, чем раньше.

— Ищут? Нас ищут?

— Да. Везде где только могут.

— Значит, и их найдут… Должны найти! — Его пальцы сжали мое запястье еще крепче.

— Кого?

— Тех, кто был вместе со мной. Мы… Нас везли в кумирню, потому что время посвящения подошло.

— И много вас ехало?

— Трое. Всего трое. Но тем, кто напал на повозку, нужно было еще меньше…

Напал? Ну и дела. Кому понадобились прибоженные, да еще не вошедшие в силу? Разве что кому-то из окрестных богачей, любящих сомнительные развлечения. Хотя, если так, подростков могут не найти живыми, и об этом моему спутнику лучше даже не догадываться.

— Кто напал на вас? Во что они были одеты? Ты видел их лица?

Прибоженный мотнул головой и вынужден был снова повиснуть у меня на руке, когда невинное движение потянуло его за собой и едва не уронило на дорогу.

— Лица были закрыты. Совсем.

— Даже глаза? Как же они могли тогда что-то видеть?

— Глаза… — Он-она запнулся, сначала языком, потом ногами. — Я видел глаза. Темные.

Так. Плохо. Очень плохо. Все утро я пытался внушить держательнице кумирни мысль о том, что убийство — дело рук местных жителей, но стоит ей услышать от уцелевшего свидетеля похищения всего пару слов, и мои труды пойдут насмарку. Если не предпринять небольшой хитрости.

— Темные? Это слишком неопределенно. Карие? Сливовые? Зеленые? Фиалковые?

Прибоженный оторопело выслушал перечисленное и только беспомощнее расширил глаза.

— Я не знаю… Лица были закрыты тканью, а дырки напротив глаз… В них было темно.

Главное, посеять сомнения в правдивости воспоминаний: человек, еще минуту назад твердо уверенный в том, что видел, начнет путаться и отступаться от своих же слов. Мне не шибко хотелось подвергать и без того настрадавшегося мальца не менее жестоким испытаниям, но на кону стояло слишком много жизней, чтобы пустить все на самотек.

— Я должен был запомнить? Да? — Он-она отчаянно стиснул мой рукав.

— Ты сделал то, что мог. Не волнуйся. Ты жив, ты добрался туда, куда шел, а значит, все правильно.

Прибоженный не поверил. То есть поверил, но только ушами. Не сердцем.

В исполнении тех, кого я сопровождал на протяжении десяти лет, подобные трюки не вызывали у меня ни малейших чувств. Это было нужно для дела, и только. Никаких рассуждений, тем более сожалений. Казалось бы, сейчас все происходило по-другому, надо мной не стояли командиры и приказы, однако внутри снова ничего не колыхнулось. Почти ничего. Повторись наша встреча еще раз и еще, да хоть с десяток, я снова, ни мгновения не раздумывая, воспользовался бы любой возможностью сбить свидетеля с его воспоминаний.

Ради чего?

Ради того, чтобы выжить. Мне и нескольким другим людям.

Значит, разницы между прошлым и будущим не было. Я делал то, чему меня благополучно научили, делал старательно и успешно, потому что понимал: надо. А чувства…

— Не волнуйся. Все хорошо.

Как и любой замок, развалины, на которых была сооружена кумирня, ползли вверх по склону холма вместе с неширокой, зато хорошо утоптанной дорогой. Бывшие крепостные стены начинались примерно за две сотни шагов до башен главных ворот, но теперь и от тех и от других осталось всего несколько рядов кладки. Часть камней когда-то упала вниз, не удержавшись на остатках раствора, и вросла в землю, часть была сворочена со своих мест относительно недавно, чтобы стать фрагментом массивного здания в глубине замкового двора.

Охранных постов при входе в границы кумирни не было. Потому что не было сооружений, способных приютить пару-тройку человек: парни стояли прямо на свежем воздухе, благо погода это позволяла. И при нашем приближении грозно выступили вперед:

— Чего надо?

Судя по грубому приему, держательница не стремилась обучить своих стражей ничему, кроме слепого повиновения, что еще больше убеждало: она-он растила армию. А для защиты или завоеваний неважно.

— Письмо от Смотрителя, — протянул я повторно запертый футляр одному из ретивых охранников.

Тот скривился, но печать на послании была, по меньшей мере, похожа на те, которыми Роалдо Лиени помечал свои бумаги, значит, следовало передать депешу по назначению. На моего спутника ни один из парней даже не взглянул. Зато держательница, едва появившись на свет божий из придверных сумерек, уделила все свое внимание как раз подростку, робко притихшему рядом со мной.

— Дитя?

Она-он шагнула нам навстречу, замерла, снова сделала шаг, потом простерла руки в жесте то ли приветствия, то ли призыва. Ни единого слова не прозвучало, и все же мой спутник понял, что от него требуется. А может, ждал приглашения, потому что бросился к держательнице, упал у самых ее ног и обхватил руками колени, прячущиеся под белой мантией.

— Что случилось? Кто-то причинил тебе вред? Только скажи и… — В голосе прибоженной и самый предвзятый слушатель не уловил бы сейчас притворства.

— Они не тронули меня, не тронули… Отпустили… Им были нужны только двое из нас троих…

На месте держательницы я бы тут же устроил обстоятельный, а если потребуется, и пристрастный допрос с выяснением всех подробностей похищения, но она-он почему-то вместо сурового негодования и праведного гнева просияла почти материнской лаской.

— Все хорошо, дитя. — Прибоженная склонилась над подростком, потом опустилась на землю и обняла его за плечи, прижимая к себе. — Все хорошо. Никто больше тебя не обидит.

Звучало убедительно. И я бы поверил в искренность проявленной заботы, если бы держательница не взглянула в мою сторону, поднимаясь и увлекая за собой странника, избежавшего участи своих спутников.

— Делайте свое дело. И делайте хорошо.

Ни капли доброты. Ни тени снисхождения. Так хозяин мог бы приказывать своему рабу. Или тот, кто вот-вот собирается стать хозяином.

Я поспешил опустить взгляд и поклониться. Не слишком низко, но достаточно, чтобы исподлобья проследить за удаляющейся парочкой, не вызывая подозрений. Потом разогнул спину и спросил у стража, относившего письмо:

— Знаешь, что мне поручено?

— Переписать камни, — ухмыльнулся тот.

— Откуда можно начать?

Я предполагал, что меня направят в такое место, где легче легкого сломать ноги, а то и шею, но, видно, держательница и впрямь нуждалась в возведении крепостных укреплений, потому что сопровождавший меня парень больше не открывал рта даже для невинных насмешек, не говоря уже о прямых оскорблениях и угрозах. Правда, задерживаться на зияющей провалами галерее не стал: просто развернулся и ушел, оставив меня наедине с камнями, ветром и зелеными просторами, убегающими из-под ног куда-то к горизонту.

Конечно, я не собирался по-настоящему выполнять то, на что меня подрядили, но требовалось пустить пыль в глаза, поэтому из сумки на выщербленный камень стены был выгружен альбом и пенал с грифелями. Отец частенько пользовался моей помощью, когда требовалось поразмыслить над служебными делами дома. Собственно, он и научил меня самым простым приемам построения чертежей и проведению расчетов, в надежде, что когда-нибудь я займу в Цепи градостроения его место. Не вышло. Однако память о юношеских навыках осталась, и сейчас стоило ею воспользоваться.

На мое счастье, строители старого замка не гнались за размерами и пышностью: все здесь начиналось с чего-то вроде сторожевой заставы, постепенно обросшей укреплениями и всевозможными пристройками, правда, сейчас почти разобранными. Только одно строение сохранилось и упрочилось усилиями тех, кто возводил кумирню. Главный арсенал, как можно было бы его назвать сейчас. Мрачный шестигранный склеп с узкими прорехами в стенах вместо окон, двухъярусный, причем, по традиции, потолки верхней галереи едва доставали до затылка человеку среднего роста, а кому-то более рослому пришлось бы передвигаться согнувшись. Единственной странностью были узкие каменные лестницы, спиралями взбиравшиеся на арсенал к тем его участкам, где ранее наверняка располагались выходы, по крайней мере, кладка там выглядела намного свежее, чем в других местах. Обычно пути отступления из арсенала роют под землей, далеко за границы крепости, а здешние жители как будто намеревались сбежать от внутреннего врага, а не от внешнего.

Несколько штрихов наметили первую линию стен, можно было приступать ко второй, но тут меня окликнули. Вернее, спросили:

— Красивый вид?

Я поднял взгляд от бумаги на простирающийся под гребенчатой стеной луг с проплешинами каменистых холмиков. И решил, что врать не буду.

— Не слишком.

— Отвратительный, — наполовину презрительно, наполовину печально заключил незнакомец, непонятным образом бесшумно подобравшийся ко мне по усыпанному мелкими камешками каменному же полу. — И другим никогда не станет.

Его голова была гладко выбрита, и солнечные лучи бликовали на загорелой коже. Избавление от волос редко входило в привычку обычных людей, особенно когда этим стали увлекаться волшебники Цепи одушевления, а потому человек, неожиданно навязавшийся мне в собеседники, легко мог оказаться каким угодно Звеном. А внешность… Внешность как раз позволяла предположить подобное.

Немолодой. Но старый ли? С заметными морщинками, правда, возникшими скорее от чрезмерной подвижности мышц, чем от возраста. Сухопарый, двигающийся спокойно и чуть небрежно. Похоже, самоуверенный. Ну а проявленная бесцеремонность как раз свойственна людям, облеченным властью. Вот только наряд отчаянно протестовал против серьезности намерений своего хозяина.

В богатых домах так одевают особого рода слуг. Тех, кто предназначен для увеселения гостей и домочадцев. Яркие краски, спорящие друг с другом, вычурность кроя, обилие ремешков и ленточек, ни малейшего намека на кошельки или поясные сумки: создавалось впечатление, что незнакомец только что вышел из парадной залы какого-то особняка в сад, чтобы вдохнуть свежего воздуха и тут же вернуться обратно. И правда, зачем обременять себя лишней ношей, если все, что может понадобиться, ждет тебя за соседней дверью?

— Служите при кумирне?

Он прищурился, подглядывая в мой рисунок:

— Не больше вашего.

— Живете поблизости?

Бритая голова неопределенно качнулась. При желании этот жест можно было принять за «да». Или за «нет».

— А к чему, собственно, сии вопросы?

— К тому, что здесь не самое подходящее место для прогулок.

— Разве?

Если он намерен играть со мной, зря тратит силы. У меня не так много времени, чтобы разгадывать загадки. Хотя для прямых ударов все-таки еще рано.

— На воротах есть охрана. Вы ее не заметили?

— Охрана? — Незнакомец вроде бы серьезно задумался, но через мгновение рассмеялся: — Помилуйте, да сюда сможет пройти и ребенок! Если захочет.

Я с сомнением окинул взглядом окрестности.

Подходы к бывшим замковым укреплениям были как на ладони. Более того, если раньше стены могли закрыть собой человека, подобравшегося к их подножию, сейчас такой трюк не прошел бы. Либо пришлось бы ползти на четвереньках. Да, через четыре-пять рядов сохранившейся кладки переберется кто угодно, но потом все равно окажется на открытой площадке, хорошо просматривающейся с наблюдательных постов.

— Не верите? — улыбнулся мой собеседник.

Я не стал отвечать. Вернулся к рисунку. Если со мной хотели поговорить, поговорят непременно.

— На западном склоне есть ложбинка. Каждую весну ее все больше и больше размывает талой водой, стекающей из-под стены. Скоро там можно будет ходить в полный рост, не опасаясь быть замеченным.

Возможно, незнакомец говорил правду: с этой стены было не разглядеть. Но местность он явно знал хорошо. Наверное, все же жил здесь. Когда-то.

— Вы прошли не там.

— Почему же? — по-детски удивился он моему возражению.

— На вашей одежде нет… Нет следов подобной прогулки.

Это была чистая правда: ни щепотки пыли не виднелось на ткани многоцветного наряда и башмаках. Конечно, встречаются умельцы, способные оставаться незапятнанными в самых грязных обстоятельствах, но обувь, особенно замшевая, всегда носит на себе память о пройденных дорогах, а эта просто-таки сияла чистотой. Собственно, чем больше я исподволь присматривался к своему собеседнику, тем больше терялся в догадках, кого именно вижу перед собой.

— Подловили! — легко и чуть ли не радостно согласился он. — Но пройти там можно, поверьте. Да и тут, если посмотрите внимательнее, найдете полным-полно всяких тропок, ведущих в любое угодное вам место.

— Много ходов, говорите? Странно для крепости.

Бритоголовый приподнял брови, а заодно вместе с ними в воздух взметнулась кипа ленточек:

— Первый здешний хозяин не собирался ни от кого обороняться. Он всего лишь… — Его глаза были синими, как небо над нашими головами. И такими же непонятно глубокими. — Он просто ждал.

— Чего?

— Кого, — поправили меня. — Ждал гостей. И думал, что готов их принять.

— А на самом деле?

— Вы ведь спрашиваете не потому, что вам интересно меня слушать, — притворно посетовал незнакомец. — А чтобы я побыстрее выговорился и убрался восвояси. Верно?

Я промолчал, не собираясь отрицать очевидное.

— А это хорошо, знаете ли, — продолжил он, явно чему-то обрадовавшись, и пробормотал, обращаясь уже к самому себе: — Отсутствие интереса обеспечивает точность запомненных сведений и точность передачи их… По назначению. Когда это будет необходимо.

Его размышления вслух звучали странно, зато весьма соответствовали безумству наряда, поэтому беспокойства не возникало, как я ни пытался насторожиться. Человек, заведший со мной разговор, был каким угодно, но только не опасным. Лишь поначалу в ощущениях мелькнуло что-то вроде угрозы, да и то скорее от неожиданности, а потом все улеглось. Словно мы с ним находились по разные стороны невидимой стены и не могли причинить друг другу вред, даже если бы очень захотели.

— Я расскажу вам одну историю. Очень старую. Она случилась еще до того, как здешние земли стали называться Логаренским Дарствием. Задолго до. Тогда жили и здравствовали другие страны, ныне давно уже забытые, кое-где и вовсе не было ничего, а время текло, как ему заблагорассудится, то отставая, то обгоняя события.

Тон его голоса напомнил мне ярмарочных сказителей, развлекающих слушателей легендами о героях и чудовищах. Напевный, чуть отстраненный, наполненный какой-то необъяснимой уверенностью в том, что я выслушаю все до последнего слова.

— В далеких краях жил один юноша. Дерзкий, отважный и… Умным его тогда никто не называл, а уж мудрым не назвали бы и сейчас, а вот соображал он неплохо. Весьма неплохо. Много лучше своих наставников и друзей. А еще ему нравилось размышлять о невозможном. Вернее, о том, чего до него никто еще не делал. И однажды сей настырный юноша предположил, что ткань мироздания — материя податливая и многогранная, скрывающая за своим пологом невероятные приключения.

Я видел таких. Настырных. Обычно они заканчивали жизнь до срока, разбившись о непреложные правила.

— Все что нужно было, как виделось ему, это прорезать небольшую дырочку. Такую, чтобы хотя бы заглянуть внутрь. За грань мира. Правда, подходящего ножа под рукой сразу не нашлось. Пришлось потратить некоторое время на поиски. Довольно долгое время. Другой бы давно уже отступил от юношеских мечтаний, но этот… Этот был упорен в своих намерениях. Упрямец, каких поискать. И добился поставленной цели. Если бы он знал, чем придется заплатить за исполнение заветного желания…

Последнее слово заставило вздрогнуть и отряхнуть с сознания сонную паутину рассказа. Про желания я уже кое-что знаю. Причем такое, что лучше бы не знать вовсе.

— Оно поддалось. Мироздание. Так легко, что стоило заподозрить ловушку, но успех слепит глаза надежнее, чем солнечный свет… Прореха, которую удалось создать, сомкнулась мгновенно. Путь назад был отрезан, оставалось двигаться лишь вперед, через пустоту, тьму которой не могли рассеять даже звезды, вспыхивающие то здесь, то там.

Темнота, пронизанная искрами? Я видел что-то похожее, когда умирал. Вернее, считал, что умираю. Она вовсе не казалась страшной, вот только горсть огоньков, заметавшаяся тогда перед моими глазами, боялась лететь туда. И я протянул им руку.

— А потом все вдруг закончилось. Тьма отступила перед светом. Светом нового мира… — Бритоголовый смешно сморщил нос, подставляя лицо солнечным лучам. — Он был очень похожим на тот, родной. Разница стала заметна только много позже, когда кудесник захотел сотворить чудо, а чуда не получилось. Но он сказал себе, что решит и эту задачу, а пока остался там, где пересек границу миров, в надежде что кто-то пойдет следом: их ведь надо было встретить.

Я мог бы сказать незнакомцу, что понимаю, о чем идет речь. Первый пришелец из земель, наполненных магией. Сколько ему должно быть сейчас лет? И сколько человеческих тел он успел сменить за это время?

— Они пришли. Нескоро, но все же пришли. Только первая встреча закончилась ничем. Крохотный сгусток сознания. Синяя звездочка, зажегшаяся над тем местом, где на твердую землю ступил неугомонный искатель… Одно лишь сознание, без плоти, смогло пробиться через утолщившуюся ткань мироздания, а голый разум не мог существовать в этом мире долго без защиты. Без должной оболочки.

Постойте-ка. «Ступил на твердую землю»? Что же получается, первый из демонов пришел сюда в своем природном обличье? Целиком?

— Он искал нужное тело долго. И старался не думать о том, сколько искр вспыхнуло и погасло, пока продолжались поиски. Наконец нашлась юная девушка, родители которой согласились ее уступить за скромную плату, потому что их дочь была слишком глупа даже для того, чтобы рожать кому-то детей: ее сознание дремало, и все должно было получиться. Синяя искра растворилась в человеческой плоти. Но открывшиеся глаза принадлежали все той же несчастной глупышке…

У которой не было ни единого желания, способного быть исполненным. Либо их было слишком много, и демон намертво запутался в силках чужой воли.

— Следовало все начать сначала. И он начал. Девушка оставалась при нем. А поскольку о ней требовалось заботиться, пришлось построить дом, обзавестись помощниками, хозяйством… В доме прислуживали молодые супруги, только-только поженившиеся, мечтавшие о ребенке и любящие друг друга больше жизни. Но счастливы они были недолго. Нелепая случайность убила женщину. Мужчина… горевал. Так нечасто бывает, что вдовец не ищет утешения в объятиях другой, но перед глазами этого стояло только одно женское лицо. Нет, он не искал смерти нарочно. Просто угасал день за днем. И глупышка, которая видела, что происходит, но ничего не понимала, однажды спросила, почему он так печален. Потому что несчастлив без своей возлюбленной, ответил тот. Что могла сделать девушка, пусть и недалекая, но с добрым и щедрым сердцем? Искренне пожелать несчастному вернуть свою потерю. Пожелать вслух, при свидетеле, который быстро понял, что к чему, недаром был сообразительным с детства.

Рассказ звучал так буднично, что я и не предполагал, чем он закончится. А когда услышал, подумал: как все просто. И как чудесно.

— Искра сознания разгорелась. Та, чужая, пришедшая издалека. Задуманный план удался. Правда, это был только первый шаг на пути надежд и разочарований. На все еще не оконченном пути. Но с той развилки взяла начало еще одна дорога. Тот несчастный вдовец, помните? Он все-таки обрел свою возлюбленную.

Я должен был сам сообразить, каким образом, ведь все необходимое для размышлений у меня имелось. Но предпочел вопросительно взглянуть на собеседника.

— Желание исполнилось в точности, как и было положено. Беда лишь в том, что глупышка не умела думать, и то, что она представила в своем воображении, было ужасным. Хотя и прекрасным тоже. Мужское и женское в одном теле. Единое, не подавляющее друг друга, а существующее в мире и согласии.