Горные дороги бога Иванова Вероника

— Ну и как, сильно нам помогла чужая удача? — спросил демон, вернувшийся с очередной вынужденной прогулки, наверное, уже сотой по счету.

Он конечно же хотел съязвить, но голос прозвучал почти жалобно, а костяшки пальцев, вцепившихся в палубное ограждение, мигом побелели. Глядя на Лус, явно нетвердо стоявшую на ногах, можно было подумать, что кораблик, привезший нас в Аллари, застрял посреди огромного моря, да еще и в разгар бури, а не мерно покачивался у тихой речной пристани.

Мы должны были сойти на твердую землю еще вчера к вечеру, но между плоскодонной посудиной и причалом портовые служки натянули только упругие канаты, а перекидывать мостки почему-то не спешили. На ночь глядя никто ничего объяснять не стал, пришлось ночевать в крохотной каюте, и так изрядно надоевшей за время путешествия по реке. Утром на судно просочились слухи о чьей-то смерти в порту, мол, из-за мертвеца корабли в порту не принимают, пока местная стража не позволит. Меня такая задержка не особенно радовала, но зато давала возможность вдоволь наглядеться на реку и город, переползавший через водную гладь с одного берега на другой по многочисленным островкам. Через столицу и даже рядом никаких рек не протекало, имелась только цепь небольших озер, протоки между которыми были слишком узки и унылы, а здесь…

Наверное, Аллари оказался самым красивым городом, который я когда-либо видел или мог увидеть, даже если учесть, что меня сорвало с насиженного места всего ничего дней назад. Ажурные арки мостов соединяли острова подобно бусинам запутанного ожерелья. Узкие набережные опирались на сваи: где на деревянные, чернильно-темные от морилки, а где на каменные, посверкивающие в солнечных лучах вкраплениями прозрачного кварца. Дома, преимущественно невысокие, цеплялись боками друг за друга, сливаясь в одну непрерывную разноцветную стену. Оно и понятно, места немного, не до излишеств, но зелени вокруг все же хватало. Зелень была везде: на оконных карнизах, на балкончиках, прилепленных то здесь, то там, даже на крышах посреди черепицы виднелись крохотные, любовно взращенные садики. А еще люди. Люди тоже были везде.

Вереницы зевак и горожан, спешащих по своим делам, сновали взад и вперед, с берега на берег, не оставляя на набережных ни клочка пустого места. Пожалуй, даже в столице я не видел одновременно такое количество народу. И этот человеческий муравейник притягивал взгляд все сильнее и сильнее, тихонько, но настойчиво звал влиться в ряды прохожих, истощая терпение тех, кому никак не позволяли покинуть корабли.

А их с рассвета на речном рейде скопилось много, разновеликих суден и суденышек. Целая очередь. Впрочем, я предпочел бы находиться на одном из них, а не слушать, как волны ударяются о причал и возвращаются обратно, к борту нашего кораблика, создавая довольно ощутимую качку. Мне она не доставляла особых хлопот, а вот Лус чувствовала себя отвратительно. Хотя иначе и быть не могло: в Катрале воды имелось еще меньше, чем в Веенте, и бедняжке было негде даже искупаться, не то что покататься на лодке.

— Это не продлится долго. — Я постарался добавить голосу как можно больше уверенности, но не слишком обнадежил демона.

— А мне долго и не надо. Еще пара лишних часов, и весь вывернусь наизнанку!

— Потерпи. Все равно сейчас ничего нельзя сделать.

Лус вздохнула и, пошатываясь, отправилась вдоль борта искать уединенное место для прощания с очередной порцией содержимого желудка, а я снова повернулся лицом к пристани, которая в отличие от набережных казалась почти пустой.

Нет, конечно, люди присутствовали и здесь. Стражники в одинаковых форменных туниках, вооруженные короткими тяжелыми дубинками, были расставлены по периметрам причалов и откровенно скучали, поплевывая в воду и глазея по сторонам. Похоже, в этой части порта охранять было нечего, но приказ всегда остается приказом, и, если тебе велели заступить на пост, изволь подчиниться, а то, не дай Бож, явится командир с проверкой и задаст жару всем, кто пренебрег служебными обязанностями.

— И сколько еще все это будет продолжаться?

Дуй ветер с другой стороны, я бы ни за что не расслышал этот разговор, хотя для того, чтобы понять происходящее, достаточно было лишь взглянуть на лица двух новых персон, появившихся на пристани. Недовольно-укоризненное и виновато-упрямое.

Один из незнакомцев, скорее всего, имел прямое отношение к страже, потому что в его одежде преобладали те же цвета, что и на туниках оцепления. Второй был одет более вычурно, можно сказать, богато, а когда повернулся в мою сторону, камзол на его груди сверкнул золотом. Глава здешнего Наблюдательного дома? Очень может быть. Вот и первый повод держаться пока подальше от берега.

— Пока дознание не закончится.

Представитель стражи выглядел мрачным как туча, но вместе с тем растерянным. Не слишком высокий, еще довольно молодой, чтобы не быть грузным, светловолосый мужчина совершенно очевидно робел перед высоким начальством, однако по какой-то причине не желал отступать. Золотозвенник же презрительно кривил губы, оглядывая заполненный кораблями рейд и ежась от порывов сырого ветра.

— И как скоро вы намерены его закончить?

— Я прилагаю все возможные силы. Дела пошли бы быстрее, если бы…

— У меня нет лишних людей, — отрезал золотозвенник. — Им есть чем заняться на берегу.

— Эрте, это происшествие требует особого внимания.

— Не происшествие, а вы. Вы, мой любезный старшина, требуете этого внимания. И мы оба знаем почему.

Стражник провел кончиками большого и указательного пальцев по уголкам губ, пряча что-то вроде смущения.

— Должность погибшего…

— Должность вашего дядюшки была высокой, но только здесь, посередине реки. К тому же новый человек уже назначен и готов приступить к службе. Если вам угодно, носите траур по родственнику, но не мешайте жить другим.

— Поймите, если это убийство…

Золотозвенник скривился еще больше.

— Ваш дядюшка давно уже прожил расцвет своих лет. Ничего удивительного, если он решил прогуляться и внезапно почувствовал себя дурно, а рядом не оказалось лекаря. Снимайте, снимайте охрану и займитесь чем-нибудь полезным, старшина!

Стражник снова попробовал возразить, но его слова уже не долетели до ушей уходящего бодрым шагом чиновника.

— Жалко смотреть на парня, — высказал свое мнение демон, ухитряющийся подбираться ко мне бесшумно и неожиданно, даже несмотря на недомогание тела, которое занимал.

— Похоже, умер его родственник.

— Серьезная причина для печали.

— Он думает, что это убийство.

— А что думаешь ты?

— Что нам нужно быть осторожными.

— Ну да, ну да…

Лус качнулась вместе с очередным ударом волны в борт кораблика, ухватилась за ограждение палубы, и мгновение спустя я узнал, что женский голос может звучать просто-таки убийственно.

— Вот говорят: чем дальше от столицы, тем меньше рвения у людей что-то делать, а на самом деле как? Рвения хватает, только куда его приложить, не знают. Любой пустяк кажется неразрешимой загадкой, когда всего-то и нужно, что капельку мозгов раздобыть! Хоть своих, хоть заемных, если больше взять неоткуда. Иначе так и получается, что сотни достойных людей маются посреди реки из-за ерунды, в которой даже мой супруг с полтычка разберется!

Возмущение наполовину базарной торговки, наполовину оскорбленной благородной дамы помогло демону достичь поставленной цели: стражник обернулся и уставился на нас. А примерно через минуту внимательного осмотра решился спросить:

— О чем вы говорите, эрте?

Демон немедленно ответил:

— О том, что, когда помощь предлагают, ее надо брать не раздумывая.

— Помощь?

Лус перегнулась через борт и громко-громко зашептала:

— У вас ведь кто-то умер? И вы хотите узнать, как это произошло? Так вот, мой муж… — тут она огляделась по сторонам, словно проверяя, не подслушивает ли кто-нибудь, — по долгу службы он как раз занимается такими вещами. Конечно, сегодня мы с ним всего лишь беспечные путешественники, но думаю, он не откажет оказать услугу товарищу по оружию. Особенно если это поможет нам поскорее покинуть это качающееся корыто!

Старшина несколько раз перевел взгляд с меня на Лус и обратно, а потом, словно мысленно разрубив какой-то узел, махнул рукой стражникам:

— Пропустить швартовую команду!

— Ты что творишь? — процедил я сквозь зубы, не глядя на довольное, хоть и зеленоватое девичье личико.

— Ускоряю события.

— Я один раз уже назвался чужим титулом, хватит! Нам надо было сидеть тихо, как мыши, а ты…

— Извини, — улыбнулся демон. — Я просто зверски устал от тошноты.

Портовые рабочие прибыли на пристань только спустя четверть часа. Подозреваю, что они отсиживались в каком-нибудь неприметном трактире или просто в тихом уголке, пока есть возможность и повод лентяйничать. Вереница судов, выстроившихся на рейде, вызвала у швартовой команды некоторое уныние, но привычка к работе взяла верх над недовольством, и вскоре мы перебрались по скрипучим мосткам с корабля на пристань.

На твердой земле демон почувствовал себя лучше и, как ни странно, виноватее, потому что вдруг ни с того ни с сего заявил:

— Ты справишься! Ты же это умеешь.

Если он хотел меня подбодрить или задобрить, то в целом направление было выбрано верное. Правда, потребовался бы не один шаг по этой тропе. И даже не десяток. Но раз уж демон настроен благодушно…

— Зачем мы вообще прибыли именно сюда?

— Тебе здесь не нравится? А чего тогда глазел на город все утро?

— Здешние красоты — дело десятое. Я не умер бы, никогда их не повидав. Только не говори, что будем ждать встречи с каким-то сказочным вестником! Кого мы ищем на этот раз?

Лус передернула плечиками под накидкой, в которую закуталась, прячась от сырого речного ветра.

— Еще одного моего знакомца. Он перебрался в ваш мир, когда я был еще ребенком, но, думаю, вспомнит меня.

— Больше ты никого из того списка не знаешь?

— Лично? Нет. К сожалению. Я слышал многие из имен, они, возможно, слышали мое, но мы никогда не разговаривали друг с другом. А этого я могу попробовать убедить… Или хотя бы расспросить.

— О собрании?

Лус кивнула.

— У себя дома он считался… Ну такого человека обычно называют трусом.

— А на самом деле он, по-твоему…

— Не смельчак, конечно, — признал демон. — Но правильнее было бы сказать: осторожный. На родине у него не было ни одного врага. Представляешь? Ни разу за всю жизнь не появилось.

— Полезное качество, — согласился я.

— А раз так, то и здесь ему наверняка удается оставаться между огней. И наверняка он давно уже втерся в доверие к власть имущим, значит, многое знает.

— Но если он так осторожен, как ты говоришь, захочет ли поделиться сведениями?

Пальчики Лус совершили движение, которое вряд ли было свойственно юной девице до проникновения демона в ее тело. Я бы, к примеру, решил, что она собирается открутить кому-то что-то очень нужное.

— Захочет. Мы не будем его долго уговаривать.

В голосе, произнесшем эти слова, мне не послышалось ничего женского. Зато одно слово…

Значит, все-таки «мы»?

Натти сослался бы на то, что демон однажды увидел меня изнутри. Керр сказал бы, что жизненно важное общее дело соединяет крепче многих уз. Атьен Ирриги усмехнулся бы и повторил одно из своих излюбленных размышлений на тему вынужденного доверия, оказывающегося надежнее искренних чувств. Как говорится, правдивых объяснений много, выбирай любое — не ошибешься. И все же мне почему-то вдруг захотелось найти свое. Которое будет только моим, а стало быть, единственно истинным.

— Убьем?

— Если понадобится. И проследим, чтобы не задержался в этом мире.

Интересно, а если бы все было наоборот? Если бы мои соплеменники толпами шатались в другой мир, я бы старался их вернуть? Возможно. Особенно из вредности, если уж мне самому не суждено вернуться. Это же так заманчиво, остаться единственным демоном в мире и потихоньку прибрать его под себя! Или просто жить в свое удовольствие, меняя тела, как перчатки. Но это подходит для меня, а что движет демоном по имени Конран?

Ясно одно: игра с переменой мест ему пришлась не по душе. Слишком болезненна? Неприятна? Как той женщине, что поделилась с нами удачей? А кстати, между ними ведь есть что-то общее в отношении к моему миру. Оба не желают задерживаться здесь дольше чем необходимо. Южанка следовала за своей госпожой, Конран оказался…

Ну да. Конечно же. Все просто.

Ни он, ни она не хотели входить во «врата мечты». Неважно, по каким причинам. Главное, чужой мир был им и даром не нужен. А многие другие, о которых говорил демон, отправились сюда не только по собственному желанию, но еще и с вполне определенными целями.

Повеселиться. Отыграться за прежние неудачи. Утолить жажду запретного. Сбежать от преследования. Поэтому все они и остаются здесь, довольные своим существованием. Еще бы, ведь желание, которое тянуло их за границу мира, исполнилось!

«Врата мечты» привели туда, куда и должны были. К мечте. А от воплотившейся надежды, ставшей привычкой, отказаться трудно. Почти невозможно. И если все же приходится возвращаться, они, конечно, делают это без желания. Может быть, именно потому и приходят в сознание дома, напрочь лишившись чувств и стремлений?

— Вам требуется время на отдых? — осведомился старшина портовой стражи, вернувшийся после роспуска оцепления. — Не хочу торопить, но поймите…

— Отлично понимаю, — заверил я. — Идемте. Проводите нас, куда сочтете нужным.

— А ваша супруга…

— Пойдет с нами, — широко улыбнулся я, поворачиваясь к Лус. — Не хочу оставлять ее в одиночестве.

— Если вас заботит безопасность, я могу отрядить несколько человек, — предложил старшина Сепп.

— Не стоит. Моя супруга обожает смотреть на мою работу. Пойдем, дорогая?

Лус послушно оперлась на мою руку, но, как только стражник оказался на некотором отдалении, ехидно шепнула:

— Маленькая месть?

Можно было пошутить в ответ или сказать правду, но я предпочел промолчать. Если мои выводы хотя бы на один шаг приблизились к истине, отпускать демона одного на встречу с его родичами было не просто опасно, а убийственно. Потому что, каким бы осторожным ни был человек, если речь заходит о его мечтах и надеждах, даже в отъявленном трусе может проснуться зверь.

Старшина Сепп чувствовал себя в лабиринте портовых построек как рыба в воде, но и я хорошо помнил тесные улочки Веенты, а особенно науку не терять Ведущего из виду, так что к месту смерти мы подошли с разницей не больше чем в четверть минуты. Это, кстати, лучше всяких рекомендаций уверило стражника в правдивости слов моей «супруги». По крайней мере, на меня он посмотрел весьма уважительно, приглашая подойти ближе:

— Вот здесь. Здесь его нашли.

Укромный закуток между складами или чем-то похожим. Даже ветра нет. Но доски пристани заметно потертые, значит, люди здесь все-таки ходят, и не по одному-два человека за день.

— Это людное место?

— Только пока идет погрузка или разгрузка. Примерно до обеда, потом порт уже не принимает грузовые суда.

То есть здесь становится тихо и пустынно. Ну конечно же.

— Умершего нашли во второй половине дня?

— Да, — подтвердил старшина Сепп. — Пришло еще одно судно, наверное, как раз с вами, а казначея на месте не было.

— Казначея?

Интересная подробность. Неожиданная, прямо скажем. Там, где речь идет о казне и вообще о звонких монетах, люди обычно умирают не своей смертью. Как в Мейене, например. Кстати, о прошлом: как меня тогда напутствовал Киф? Узнать, что случилось, осмотреть, расспросить и решить. Теперь главное: не пропустить ни одного шага.

— Мой дядя был казначеем порта, — с заметной гордостью сказал стражник. — И за меня слово замолвил, а то не видать бы мне этой должности, как своих ушей!

— Особенно если шапка надвинута глубоко… — пробормотала Лус, но, к счастью, ее бурчания никто, кроме меня, не расслышал.

— Вы потому и хотите разобраться? В память о дяде?

Блондин кивнул.

— А если бы кто-то другой умер в точности так же? Рыли бы носом землю?

Не знаю, зачем я это спросил. Наверное, хотел все же выпустить пар, которым меня успешно накачал демон. Но слова, прозвучавшие почти оскорблением, хоть и заставили стражника покраснеть, похоже, напомнили ему о печальном опыте общения со Звеньями из Наблюдательного дома, а значит, утвердили мое вымышленное положение еще надежнее.

— Мне по должности положено не допускать смертей. А если уж что-то случилось…

Я примирительно похлопал его по плечу:

— Простите, сказал не подумав. Конечно, вы будете вести дознание по любому погибшему. Не сомневаюсь.

Стражник зарделся от гордости так, как будто только что прошел самую важную в жизни проверку.

Тихое место, народ в котором бывает только половину дня или по срочной необходимости. Зачем казначею речного порта понадобилось вдруг идти сюда? И кстати, как долго он шел?

— Где обычно вел дела ваш дядя? Поблизости отсюда?

— Нет. — Старшина Сепп указал рукой куда-то наискосок, через всю пристань. — Его домик на другом конце.

Еще страннее. Проделать такой долгий путь… Ради чего? Чтобы умереть, это ясно. Трудность только в том, что умирать дядя, разумеется, вряд ли собирался.

— Его охраняли?

— У дверей всегда стоит стража.

— А самого казначея?

Блондин недоуменно приподнял брови:

— Его все здесь знали. И все уважали. Никто из местных не поднял бы руку на Сефо Сеппа.

Тем лучше. Значит, убийца, если это, конечно, было убийство, приехал издалека. Нарочно, чтобы разобраться с казначеем?

— А у тех, кто приводил суда в ваш город, у них не было каких-либо споров с вашим дядей? Может, кто-то остался чем-то недоволен?

Стражник уверенно мотнул головой:

— Не помню ни единой жалобы. У нас ведь все просто: если тебе что-то не по душе на островах, идешь с жалобой в Наблюдательный дом. Правда, они не очень-то любят наводить здесь порядок.

На последних словах старшина Сепп ухмыльнулся, но тут же помрачнел. Видимо, известная самостоятельность той части города, что находилась посреди реки, все же чаще выходила боком, чем приносила прибыль.

— Значит, жалоб не было?

— Не слышал ни разу.

С одной стороны, хорошо: можно исключить месть. С другой… Слишком уж получается невинная жертва. Может, все-таки умер сам по себе?

— На него можно взглянуть? На умершего?

— Как пожелаете. — Старшина Сепп распахнул дверь склада. — Мы не стали уносить его далеко, только льдом обложили.

Лед оказался мелко колотым, вроде того, что летом любят бросать во фруктовую воду и прочие прохладительные баловства, и казалось, что тело казначея возлежит на горке тусклых алмазов, как полагается человеку, сохраняющему важность своего положения даже после смерти. Однако сам мертвец никоим образом не походил на правителя древней страны, приготовленного к погребению.

Его руки были скрючены, явно от судорог, но их положение заставляло задуматься: что же именно пытался сделать человек перед смертью? Когда настигает боль в сердце, чаще всего хватаются за грудь, иногда даже рвут на себе одежду и впиваются ногтями в кожу, словно стараясь добраться до источника страданий. У казначея ладони были почти сложены вместе, причем лишь чуть выше живота, будто он что-то пытался держать. Или удержать. Да, пожалуй, это вероятнее, тем более кожа приобрела густо-сиреневый оттенок от прилившей крови, а значит, напрягался умерший нешуточно. Можно сказать, старался изо всех сил, вот только успеха не добился.

Лицо, искаженное страхом и удивлением. Ну первое понятно: кто же не боится умирать, хоть чуточку? А второе? Что могло настолько поразить человека, перешагнувшего за средние лета и несшего службу в таком месте, где зачастую случаются самые невероятные истории? Недомогание? Вряд ли. Тогда в его чертах скорее сквозили бы разочарование и обида, мол, почему смерть пришла слишком рано. Хотя… Обида как раз имеется. Значит, то, что случилось, и впрямь случилось не вовремя. Неожиданно. Непредсказуемо. Но все-таки от чего он умер?

Тело конечно же осматривали и до меня, поэтому не пришлось мучиться с застежками кафтана и прочими завязками, но ничего похожего на смертельные раны в глаза не бросалось. Только на груди, кстати, недалеко от сердца, виднелись опять же густо-сиреневые синяки, правда, слишком маленькие для следов ударов, если только кто-то не тыкал в казначея прутиком.

Три пятнышка, расположенные в вершинах невидимого треугольника. Три метки, кожа между которыми слишком бледная. Бледнее даже, чем вокруг. Ожог? Но одежда не повреждена. Нет ни малейших признаков драки даже на ткани: прорех, оторванных пуговиц, пятен грязи, неизбежно появляющихся после непредвиденного падения. Кажется, что казначей, зачем-то забредший в самую глухую часть порта, скончался в одночасье сам по себе.

— В каком положении его нашли? Он держался за что-нибудь?

— Нет, лежал. На спине.

— Рядом с ограждениями?

— В паре футов.

Что же тогда стряслось с его руками?

Я еще раз склонился над синюшными ладонями мертвеца и с некоторым недоумением обнаружил, что и на них виднеются пятна, чуть более темные, чем общий цвет кожи. По размеру следы весьма походили на те, нагрудные, хотя и располагались не треугольником, а более путано.

Человеку явно помогли умереть. Но как? С помощью чего? И главное, каким образом добились того, что казначей сам взял свою смерть в руки?

У меня ответов не было. У старшины Сеппа, судя по растерянному виду, тоже не имелось ни малейшего объяснения произошедшему. Но раз уж пришлось взяться за эту работу, надо было попытаться хотя бы провести ее по всем правилам.

— Вы сказали, что домик казначея находится на другом конце пристани?

— Да.

— И ваш дядя пришел сюда вскоре после обеденной трапезы?

— Мимо охраны он проходил точно в середине дня.

— На своем пути он должен был встретить хоть кого-нибудь. Согласны? Найдите этих людей. Поговорите с ними. Спросите, как выглядел казначей: был чем-то встревожен, напуган, обеспокоен? Может быть, мы узнаем что-то важное. А может быть…

— Не узнаем? — мрачно предположил стражник.

— Всякое бывает. Как повезет. И кстати! Вы тоже должны подумать, не случалось ли в последние дни с вашим дядей что-нибудь необычное. Вы ведь должны были видеться часто?

— Ну… да. — Старшина Сепп почему-то замялся. — Я жил в его доме, все равно большая часть пустовала: своей семьи у дяди не было.

— Почему? Он избегал женщин?

Стражник напрягся еще больше:

— Я такого не припомню… Наверное, ему просто нравилось быть свободным от обязательств.

Да, подобных мужчин много. Особенно среди тех, кто не желает делить ни себя, ни свое имущество с кем-то еще. Но казначею, привыкшему иметь дело с деньгами и знающему кучу способов сохранить и приумножить состояние, не к лицу было бояться открыть дверь своего дома перед женщиной.

Если только…

— У него имелась какая-то постыдная тайна?

Старшина Сепп вздрогнул, услышав мой вопрос, и, вместо того чтобы решительно ответить «нет», произнес ту самую фразу, которая равносильна чистосердечному признанию в преступлении:

— Почему вы так решили?

Я посмотрел через открытую дверь склада на Лус, уныло ожидающую окончания разговора, но хотя бы уже не качающуюся из стороны в сторону и заметно порозовевшую.

— Каждому человеку есть что скрывать от других. Но иногда удается встретить того, с кем нет нужды таиться и лгать. Правда, тут уже все зависит от самой тайны… А что мешало вашему дяде жить полной жизнью?

Блондин молчал довольно долго, раздираемый сомнениями. Скорее всего, не хотел порочить память родного умершего человека, поэтому пришлось выразиться яснее:

— Он все равно мертв, старшина. И уже не оживет. Единственное, что вам остается: похоронить дядю вместе с причинами его смерти либо вытащить их на свет божий. Решайте.

Легко ставить другого перед мучительным выбором. Будь я на месте светловолосого стражника, взял бы на размышление не меньше суток, а он справился намного быстрее. Тряхнул головой и сказал:

— Я хочу знать, почему он умер. И если его убили… Виновный должен быть наказан.

— Хорошо. Итак, дяде было что скрывать от близких?

— Да.

— Он сам рассказал вам или…

Старшина Сепп снова чуть покраснел.

— Я случайно заметил. Ну не то чтобы случайно… Дяде нравилось воровать.

Не самое приличное занятие для казначея. Хотя и самое ожидаемое.

— Как же он держался на службе?

— Он… он воровал только дома. Время от времени пробовал стащить у меня из кармана что-нибудь.

— Ради развлечения?

— Не знаю. Но за порогом он никогда не давал воли своим наклонностям.

— Иначе вы бы знали?

— Конечно. Я ведь слежу за порядком в порту.

— И давно он так развлекался?

— Сколько я его знаю.

— Вы не отговаривали его? Не пытались убедить, что это неподобающее занятие, пусть даже шуточное?

Стражник вздохнул:

— Один раз. Поговорил с ним начистоту.

— Помогло?

— Ну… наверное. Но дядя после того разговора долго казался таким несчастным, что мне стало совестно. Да пусть бы лучше воровал у меня, чем вечно печалился!

Добрый парень. И похоже, очень любил своего родственника. Готов был закрывать глаза на его шалости, которые…

А что, если казначей решил перенести свою «охоту» из дома на улицу? Племянник же его пристыдил, значит, в родных стенах воровать больше не хотелось. Вернее, прежнее развлечение не доставляло удовольствия, а тяга оставалась и только крепла. Наконец окрепла до такой степени, что терпеть стало невмоготу: казначей пошел, украл, принес добычу в укромное место. А что случилось потом? Хозяин украденного явился?

— Он был хорошим вором?

— Отвратительным, — признался старшина Сепп. — Его поймал бы за руку даже слепой и глухой старик. Поэтому дядя и не пытался воровать на улице.

Неудивительно тогда, что его легко выследили. Странно другое. Почему он решился?

— Вы сказали, казначей долго печалился? И в день смерти тоже?

— Нет, — подумав, ответил стражник. — Последний месяц вроде отошел от обиды. Пожалуй, даже повеселел.

Значит, что-то произошло. Что-то изменившее его жизнь.

— Нужно опросить всех, кто его знал. И особенно тех, кто видел его перед смертью. Справитесь?

Стражник кивнул.

— И не торопитесь с захоронением. Возможно, его тело еще понадобится.

— Как скажете, — согласился старшина Сепп, поправляя одежду умершего и ледяную крошку, а я вернулся на свежий воздух и только там почувствовал, что могу сделать глубокий вдох.

— Ну как, все выяснил?

— Многое. Кроме одного: что все-таки убило этого несчастного.

Лус пожала плечами:

— Нет ран? Сам умер. Голову напекло, к примеру. Он ведь был уже немолод?