Горные дороги бога Иванова Вероника

— Буйные у нас соседи.

Можно было бы согласиться с таким выводом. Если бы не посчастливилось видеть этих самых соседей несколькими минутами раньше.

— Что-то там не так.

— Хочешь посмотреть?

Наверное, я бы с легким сердцем ответил отрицательно, если бы в этот момент за стеной не раздался звук, похожий на падение довольно увесистого тела.

— Да пойди уже! — предложил демон.

Возможно, разумнее было бы тихо сидеть в своей комнате, но, если рядом и впрямь что-то происходило, события могли перекинуться сюда, застав нас врасплох. А действовать обдуманно, заранее подготовившись к обстоятельствам, всегда предпочтительнее, чем переть напролом, слепо надеясь на везение.

В коридоре никого не было. За дверью соседней комнаты тоже все вроде смолкло. По крайней мере, подойдя и прислушавшись, я не уловил никаких подозрительных звуков. Но именно эта тишина и настораживала больше, чем шум борьбы. Умерли там все, что ли?

Замок оказался не заперт, и когда я толкнул дверь, она распахнулась, открывая вид на примерно такую же комнату, в которой поселили супружескую чету Мори со-Литто, с той лишь разницей, что кроватей было две, и на одной как раз лежала русоволосая девочка… С закатившимися глазами, из которых вместе с сознанием уползал явственный страх.

Впрочем, едва наметившаяся грудь под тугим лифом платья все же дрожала в прерывистом дыхании. А причина испуга, по всей видимости, доведшего малышку до обморока, валялась рядом. У кровати. На полу. С проломленным черепом.

На убитом был надет форменный мундир с вышивкой из переплетенных рук. И судя по темным волосам, избежавшим единения с кровью и кусочками мозга, это был тот самый парень, что совсем недавно страстно желал учинить досмотр моей «супруге».

Убийца стража божьего находился тут же, стискивая в пальцах что-то вроде статуэтки, деталей которой было не разобрать из-за темно-красных пятен, обильно запятнавших дерево. Что ж, происходящее вполне очевидно: давешняя смуглая служанка, похоже, накинулась на парня со спины, ударив первым, что подвернулось под руку. Защищая свою хозяйку? Скорее всего. Но от какой напасти?

Прибоженный оказался позади меня совершенно бесшумно: я почувствовал его присутствие, только когда чужое дыхание ткнулось мне в затылок. А на следующем вдохе он-она шагнул в комнату, вырвал у служанки орудие убийства, метнулся к окну, распахнул ставни еще шире, чем они были раскрыты, и зашвырнул статуэтку куда-то в сгущающиеся сумерки. И надо сказать, успел все это проделать вовремя: за мгновение до того, как в дверном проеме появились четверо остальных стражей божьих.

— Он выпрыгнул в окно! Скорее! Обшарьте окрестности, пока он не успел далеко уйти!

Парни подчинились приказу, хотя по их лицам было видно, что смерть товарища стала для всех первым большим потрясением. А когда четыре пары ног протопали вниз по лестнице, прибоженный зачем-то выглянул в коридор, словно хотел удостовериться в отсутствии свидетелей, плотно прикрыл дверь и сказал, понижая голос чуть ли не до шепота:

— Это был незнакомый вам человек, одетый в черное. Вы видели его только со спины, когда он выпрыгивал из окна. Понятно?

Наверное, ответить утвердительно могла бы только девушка на кровати. Если бы находилась в сознании. Что же касается меня и служанки, мы оба уставились на человека, пытающегося представить события иначе, чем те происходили, а заодно вовлечь в это всех невольных участников. Но если смуглокожая южанка лишь молча смотрела на прибоженного исподлобья и в темном взгляде невозможно было прочитать ничего, кроме мрачной решимости, то я позволил себе наигранно удивиться и уточнить:

— А их точно было не двое?

Он-она с первого же слова понял, что легко не отделается, какую бы странность ни задумал сотворить. Но, к его чести, не стал злиться, а настойчиво повторил:

— Незнакомец. В черном. Поспешивший сбежать сразу же после убийства.

— Я должен рассказывать всем именно эту чушь?

— Если не хотите неприятностей.

Занятно. Казалось бы, наоборот, неприятности должны были свалиться на меня за укрывание правды о случившемся. Тем более что убит не абы кто, а человек, находящийся на неком особом положении. Все равно как если бы во время службы на моих глазах убили сопроводителя, а я бы вдохновенно врал, что не видел убийцу.

— Убедите меня.

— Вы не понимаете? — Прибоженный чуть побледнел. — Если все мы не будем говорить одно и то же, дело может закончиться обвинением в убийстве. А знаете, что обычно происходит потом?

— Обвинение требует доказательств. К тому же… — я еще раз присмотрелся к лежащей на кровати девушке, — ни она, ни ее служанка, ни я не живем в Ганна-Ди, а значит, наши проступки будет разбирать кто угодно, только не местная власть.

Он-она собрался было возразить, но почему-то осекся и внимательно взглянул мне в глаза. Что прочиталось в моем взгляде, я не знал, только прибоженный вдруг кивнул:

— Я объясню. Все. Но сейчас вы должны повторять именно то, что я сказал. Когда вас спросят.

Больше настаивать не имело смысла, и я согласился, правда все-таки подбавив в голос немного сомнения:

— Договорились.

Он-она еще раз кивнул и вышел в коридор. Когда шелест его шагов затих где-то у подножия лестницы, я спросил у южанки, указывая на мертвое тело:

— Он собирался причинить вред вашей спутнице?

Убийца судорожно дернула головой и вдруг залилась слезами. От суровой и бесстрастной женщины, какой я запомнил ее по ужину, странно было ожидать внезапного проявления чувств, но, видно, появление стража божьего стало слишком неожиданным и чудовищным. Для обеих.

— Ну успокойтесь! Все позади. Надеюсь, что позади.

— Девонька моя…

Служанка присела на постель рядом с русоволосой малышкой, провела рукой по страдальчески запрокинутой голове, и ласковое прикосновение совершило чудо: девушка вздрогнула, а потом доверчиво расслабилась, и веки опустились, создавая впечатление спокойно спящего, а не насмерть перепуганного человека.

— Что именно он хотел сделать?

Обращенный на меня взгляд полыхнул прежней темной сталью.

— Сказал, что не закончил досмотр. Сказал, что хочет продолжить.

— Невзирая на печать? — Я приподнял манжет на рукаве платья.

— Даже не посмотрел туда и краем глаза, — подтвердила служанка.

Молодая кровь взыграла? Захотелось дорваться до девичьих прелестей? Что ж, бывает. Но делать это почти в присутствии товарищей, да еще и начальства…

Хм. Либо убитый совершенно не соображал, что творит, либо, наоборот, действовал осознанно. По заранее обдуманному плану. Но как выяснить, что является правдой, первое или второе?

А затылок, надо признать, разворочен знатно. Должно быть, хорошая вещь вовремя оказалась под рукой.

— Чем вы его ударили?

Женщина моргнула и брезгливо скривилась:

— Идолом этим мерзким. Который ни мужик, ни баба, а оба разом.

Понятно. Статуэтка, предназначенная для моления во время путешествия. Не слышал, чтобы все поголовно возили с собой такую, но набожные люди вполне могли подобным образом отягощать свою ношу. К тому же упомянутые изваяния представляли определенную ценность, особенно в глазах верующих. Эдакое сокровище, которое лишний раз в руки не возьмешь, а если возьмешь, то только с соблюдением благоговейных почестей и через свежевыстиранную ткань.

И все же несколько минут назад я увидел обратное: два божьих лика, запятнанные кровью. Возникает вопрос:

— Как вы решились?

— Для меня нет ничего важнее счастья моей девоньки, — гордо ответила южанка.

Хороший ответ. Но я-то спрашивал о другом.

— Вы схватили идола и убили им человека. Совершили не просто убийство, а святотатство.

Она посмотрела на меня с сожалением, а потом, чуть помолчав и, видимо, устав ждать, пока я прозрею самостоятельно, пояснила:

— Это ваши боги. Не мои.

Еще вчера, да что там, еще пару часов назад я не придал бы никакого значения такому заявлению. Или подумал бы, что женщина спятила, помешавшись от страха и горя. Или решил бы, что служанка, подобно жителям той же Катралы, верила во что-то иное, чем двуединое божество, или не верила вовсе. А теперь услышанное потянуло за собой один-единственный вывод, нелепый, зато в настоящую минуту кажущийся донельзя естественным:

— Ты демон?

Мне не требовалось подтверждения. Ни паники, ни мертвенного спокойствия, свойственных застигнутому врасплох злоумышленнику. Собственно, я даже не смотрел в эту минуту на южанку, спрашивая скорее у вечера, темнеющего за окном, а не у того, кто находится в одной комнате со мной. Но ответ раздался все же не с улицы, а из-за моей спины. Причем ответ утвердительный.

— Да, демон.

Наверное, для всех остальных этот журчащий голос звучал так, как и должен был. По-женски. А вот мне все время слышались в нем чужие нотки. Может быть, потому, что я успел узнать, как девушка разговаривала до сдачи своего тела внаем под пристанище да-йина.

— Не лежится, не сидится?

— Полежишь тут! — съязвил демон. — Стук, гром, грохот. Табун, носящийся по лестнице туда и обратно.

— Тебе не стоит здесь находиться.

— Не думаешь, что уже поздно об этом рассуждать?

Шнурки корсажа он все-таки затянул, собираясь выйти из комнаты, и на том спасибо. В противном случае Лус могли принять не за примерную супругу, а за гулящую женщину, а я не имел представления, как в Ганна-Ди относятся к последним. Правда, если учесть, что и к первым не проявляют какого-то особенного уважения…

Ну и Бож с ними со всеми. С теми, кто в него верит. А вот поступки других требуют объяснения.

— Почему ты защищала эту девушку?

Я и сам не понимал, что заставило меня спросить. Меня, совсем недавно готового пожертвовать собственной жизнью ради капризов Звеньев разного достоинства. Она же служанка, да еще наверняка вырастившая свою госпожу с пеленок. Могла привязаться, как обычно привязываются друг к другу люди, живущие бок о бок, полюбить, в конце концов.

Только южанка не была человеком, а значит, поднимая руку на стража божьего, преследовала какую-то свою цель.

— Она…

И снова демон по имени Конран ответил первым, хотя и чувствовалось, что он немного сомневается в собственном умозаключении:

— Это ее дочь.

Дочь демона?

Признаться, такой поворот событий несколько смущал и сбивал. Да, мне рассказывали о недокровках, рождающихся от соития человека и одержимого, но я почему-то представлял себе, что демоны всегда исполняли мужскую роль. А ведь ничто не мешало обзавестись ребенком и тому, кто попал в женское тело. Особенно если попавший и в своем мире являлся…

— Но материнским было не нынешнее тело, верно?

Служанка прекрасно расслышала мой вопрос, только вместо того, чтобы ответить или отказаться от разговора, уставилась на Лус, словно искала у соплеменника поддержку. А может быть, дозволения?

— Расскажи, — разрешил демон по имени Конран. — Ему можно доверять.

Ему? А, понял. Мне то есть.

Какая щедрость! И какая… глупость. Он же знает, что я сделаю при первом удобном стечении обстоятельств. При чем здесь тогда доверие, это ведь обоюдоострое…

Плохо. Все это очень плохо. Для меня.

— Я не знала, что находится за «вратами мечты». Не то чтобы не слышала россказней и сплетен, просто… Мне они были ни к чему. Незачем мне было уходить в какой-то другой мир. Только разве хозяйке откажешь? А она боялась сделать все одна. Вот и пришлось быть рядом, когда бабочка вылупится. Я не из пугливых, вы уж поняли. Зато когда оказалась здесь, перепугалась до смерти. И потому, что хозяйку нигде не могла отыскать, и потому, что сама вдруг стала… — Женщина всхлипнула, но одновременно и улыбнулась сквозь слезы. — Хозяйкой.

Мне не следовало при всем этом присутствовать. Даже слушать краем уха. Даже смотреть на происходящее. Меня не должны были волновать злоключения существа, чуждого моему миру, попавшего сюда, чтобы причинять моим соплеменникам страдания, порабощать и править, обладая почти божественным могуществом. И все же я не мог отделаться от ощущения, что слушаю рассказ какой-то своей соседки или дальней родственницы, с которой давно не виделся: и вроде бы между нами не протянуто ни одной ниточки, а тем не менее каждое слово эхом отзывается где-то в моей груди.

Где-то там, на собственноручно выжженном поле.

— Та несчастная не могла забеременеть. Никак. И должно быть, молилась не смыкая глаз. Я помню только ее крик в моей голове, такой отчаянный и печальный… Я едва не оглохла, услышав его. А в следующий миг очнулась в чужом теле. Оно и правда было совсем чужое! — горячо повторила южанка, причем не для Лус, а для меня, а потом почему-то стыдливо опустила глаза, продолжая: — Пока не случилось того самого. Она ведь была замужем, и не за простым человеком. И в ту ночь она ушла. А я осталась.

Потому что желание было выполнено? Наверняка. И надо сказать, не самое худшее из возможных. Если бы все, кто видит синие звезды, падающие с неба, загадывали нечто подобное, мир точно стал бы лучше.

— Ее тело было слабеньким. Сил хватило лишь на то, чтобы выносить ребенка. Я думала, что умру тогда вместе с ним. Но я… Я не хотела умирать, ведь девочка под сердцем была моей. Моей, с самого первого мгновения!

Она плакала, проглатывая окончания слов, но это были слезы не скорби или вины. Женщина, стоящая передо мной, наконец-то нашла слушателей, которые не осуждали, не укоряли, не заставляли признаться, а позволяли выговориться. Без страха.

— Не знаю точно, как я попала в это тело. Наверное, у нее тоже было какое-то желание, не помню. Я так хотела остаться здесь, вместе с моей доченькой, что ни о чем больше не думала. Не могла думать. И была самой счастливой на свете, когда у меня это получилось.

Вот и еще одна причина не возвращаться. Но если демон по имени Глоди желал править собственным миром, то этот, вернее, эта демоница принесла свою жизнь и свободу в жертву новорожденному ребенку. Ребенку, который был человеком, пусть и лишенным возможности однажды исполнить самое заветное желание.

Все запутывается еще больше?

Или… проясняется?

— Вы жили где-то неподалеку?

— Нет, в Локанне. Это пятьсот миль к югу отсюда.

— Зачем же тогда приехали сюда?

Вместо ответа служанка снова посмотрела на Лус:

— Вы ведь знаете?

— Что именно? — осторожно уточнил демон по имени Конран.

— День на излете весны. Тот самый, — с загадочной настойчивостью повторила южанка, и я догадался, почему она так делает.

— Я выйду, если пожелаете. Ваши тайны мне не…

— Постой. — Тонкие пальчики тронули меня за рукав.

Лус сделала шаг вперед, но не к женщине, как можно было бы предположить, а на середину комнаты, будто собиралась торжественно объявить нечто необыкновенно важное. Или, по крайней мере, что-то не предполагающее прямого взгляда глаза в глаза.

— Мы по разным причинам пришли в этот мир. У тебя было только два тела, у меня… несколько больше. Но я, как и ты, попадал в них, чтобы исполнять желания. Раз за разом. Пока не встретил на своем пути человека, который поменял местами верх и низ всех миров на свете.

Он говорил спокойно, почти отрешенно, вроде бы бессвязно, и все же было заметно, что южанка жадно вслушивается в каждое слово.

— Этот человек пошел против правил, вынуждающих нас испокон веков действовать не по собственной воле. Я не мог даже вообразить, что такое возможно, и не сразу поверил, когда это произошло. А поверив, растерялся и чуть было не убил собственными руками чудо, ради которого стоило умереть и там и здесь.

Я не хотел понимать, о чем идет речь. Но с каждым новым звуком женского голоса, наполненного мужской силой, мурашки по моей спине бежали все быстрее и быстрее. Нет, не от страха. От странного ощущения, что скоро разверзнутся небеса, земля вздыбится под ногами, стремясь достать до звезд, а те, охваченные общим безумием, ринутся ввысь, еще выше, чем парили прежде, раздвигая границы мира или…

Или случится нечто вполне обыденное, но столь же невероятное. Вот-вот случится.

— Он поступил наоборот. Поменялся со мной местами. Этот человек…

Гроза приближалась. А может, должен был настать полный штиль, не знаю. Но от неосознанного предвкушения грядущего чуда в горле все пересохло так, что я невольно сглотнул.

— Он исполнил мое желание. Мое. Понимаешь?

Только теперь Лус обернулась, посмотрела на южанку, и та, словно подчиняясь взгляду, покорно кивнула.

— Он узнает все, что узнаю я. Или потом, или сейчас. А зачем зря тратить наше общее время?

Одержимая кивнула еще раз, уже куда более осмысленно, хотя и немного растерянно. Похоже, признание демона по имени Конран означало для нее очень многое. А для меня?

Если оставить в покое человеческие чувства и прочую мишуру, обычно мешающую соображать, получается, что я и в самом деле пошел против непреложного закона природы. А что самое непонятное и забавное, ни капли его не нарушил. Всего лишь обошел стороной, хотя не помышлял ни о чем подобном.

Внешне ведь все оставалось таким, как полагается: я тщательно старался желать, демон ловил момент, когда желание должно было достичь своего пика. Неважно, кто и когда придумал это правило слияния двух миров, но его механизм сработал по издавна начертанной схеме, чтобы на выходе получился не предсказанный никем результат. Или в истории Логаренского Дарствия уже случались подобные чудеса?

Как бы то ни было, о них явно молчали старательнее, чем о потайном ходе в сокровищницу Дарохранителя. И теперь я знал почему.

Присутствие демона изменяло человеческую плоть и сущность, даруя ранее неведомое могущество. Если, конечно, к тому имелись хоть какие-то предпосылки. Но сделка, заключаемая между людьми и пришельцами из другого мира, никогда не была равноправной, поскольку заканчивалась одним и тем же: гибелью человека. Пусть умирала его душа, а не тело, суть от этого не меняется, скорее, становится еще страшнее, потому что обратного пути для одержимого не существует.

Исполненное желание может изменить жизнь, но не продлит ее ни на одну лишнюю минуту. Исключение — нынешняя хозяйка Катралы, пожелавшая жить вечно. Правда, в ее случае можно считать, что желание все еще исполняется, а это совсем другая история. Все остальные люди, рискнувшие взять в руки синюю звездочку, рано или поздно уступают место демону.

Достойная плата за могущество? Наверное. Вот только не помню счастья в глазах у тех, кто обрел новые силы. Торжество. Азарт. Отчаяние. И непременно боль. Во всех взглядах, которые мне довелось ловить. А я…

Я был счастлив в минуты единения. Больше чем когда-либо прежде.

— Говорят, что в день на излете весны можно встретить вестника, который назовет время и место Большого собрания, — зачарованно произнесла одержимая.

— И что в нем замечательного?

— Там бывают все самые главные, кто пришел в этот мир и остается в нем. Они наделены властью не только над многими своими соотечественниками, но и над людьми. Они помогли бы… — Южанка запнулась, чтобы снова всхлипнуть. — Они позаботились бы о моей девочке.

Прозвучало как-то неправильно. Зачем нужны чужаки, если ты сама рядом со своим ребенком?

— А что мешает тебе заботиться о ней?

Женщина посмотрела на меня взглядом, до дна которого вряд ли было возможно добраться.

— Этому телу уже немало лет. И я чувствую, как из него уходят силы. Нет, я не умру завтра или через год, но это все равно случится раньше, чем моя девочка сможет обойтись без меня.

— Есть ведь и другие тела, — невинно подсказал я.

Проникновенно-темные глаза вспыхнули алыми искорками.

— Я больше не хочу отнимать чужую жизнь.

Если бы мертвое тело, лежащее у наших ног, могло возразить, то непременно бы это сделало. Хотя и изломанной неподвижности вполне хватало, чтобы поставить под сомнение любые слова одержимой. Хватило бы для кого угодно. Кроме меня.

Прежде, во времена службы, вхождение в обстоятельства всякий раз случалось по-разному. Иногда требовалось довольно долго сосредотачиваться, едва ли не исчерпывая весь имеющийся запас промедления. Иногда это походило на прыжок в воду: стремительное движение, обжигающее касание и события, смыкающиеся где-то высоко над головой. Но такой легкости, как сейчас, не было никогда.

Смуглая женщина всего лишь рассказывала о прошлом, перемежая слова и слезы, а я почти видел, что и как именно происходило. Наверное, за подобную естественную легкость проникновения в чужие чувства и ощущения многие заплатили бы самую большую цену, которую только можно вообразить. Любой из сопроводителей точно отдал бы душу и все остальное в придачу, не догадываясь, что миг обретения станет проклятием.

Чувства выгорели, как утварь дома, охваченного пожаром. Но стены остались. Крыша уцелела. И даже фундамент, хоть и потрескавшийся, все еще держит весь груз, что на него ухитряются взгромоздить. А двери и окна открыты настежь — для чужих душ. Для гостей, ненадолго и зачастую бесцеремонно заглядывающих в мое сознание. И главное, какими бы они ни были, дурными или замечательными, только с ними дом, имя которому я, оживает. Снова и снова.

— Достойное намерение.

Это сказала Лус. Вернее, демон, сидящий в ее теле. И я молча согласился: достойное. Чем бы ни было вызвано.

— И где ты надеялась встретить того чудесного вестника?

— В одном из городов Жемчужного пояса.

Вопросительный карий взгляд переместился с лица южанки на мое лицо, требуя пояснений.

— Имеются в виду города, расположенные по берегам одной и той же реки, воды которой обильны раковинами жемчужниц.

— Их много, этих городов?

— Семь.

Лус задумчиво потерла кончиками пальцев щеку:

— И как далеко они отстоят друг от друга?

— Не меньше трех дней пути между каждой парой.

— Но если так… — В глазах девушки отразилось сомнение. — Всего один шанс из семи? Не слишком ли мало?

— Можно пробовать каждый год, — предположил я.

— И каждый год не угадывать?

Да, задачка выглядела трудной. А хуже всего было то, что в ее решении предстояло принять участие и мне.

— Я верю в удачу, — твердо заявила одержимая.

— А я нет, — сказал демон по имени Конран. — Лучше знать наверняка, чем гадать.

Я прислушался к постепенно нарастающему за окном шуму и заметил:

— А еще лучше вернуться в нашу комнату, пока не поздно.

— И верно. Табун, похоже, скачет обратно.

Лус прошелестела юбками, выскальзывая в коридор, но за порогом обернулась и шепнула, обращаясь к южанке:

— Верь ему.

Та кивнула, правда с отчетливо читающимся на лице выражением: «А что мне еще остается?»

Минуты, отделяющие нас от новой встречи с прибоженным, прошли в обоюдном молчании. Наверное, поэтому он-она распахнул дверь слишком резко, словно боялся найти в комнате одно лишь мертвое тело. Мы ведь могли сбежать, хоть вместе, хоть по отдельности. Служанке это было бы сделать труднее, учитывая заботу об обморочной девице, мне — проще. Но время для побега все равно было упущено, и теперь оставалось лишь узнать, каков следующий ход человека, склоняющего нас к лжесвидетельству.

Он-она несколько раз потянул дверную ручку на себя, словно это могло помочь закрыть дверь плотнее, а потом прислонился к стене рядом с косяком. Чтобы слушать звуки, доносящиеся из коридора, не иначе.

Лица на прибоженном не было. Совсем. Если до своей отлучки он-она выглядел взволнованным, но решительным, то сейчас я видел в его чертах только ничего не выражающую усталость. Хотя нет, присутствовали в чертах еще кое-какие следы чувств. Примерно так же бесстрастно и бессмысленно обычно смотрят в пространство люди, долго вынашивавшие сложные планы, в тот момент когда клубок событий начинает стремительно разматываться. Когда все, о чем думал и на что рассчитывал, само собой покатилось вниз с высокой горы, и куда докатится, предугадать невозможно.

— Вам нужно отдохнуть.

— Да. Позже, — коротко выдохнул прибоженный. — Времени слишком мало.

— Для обстоятельного рассказа? Согласен. — Я подвинул на середину комнаты стул и сел, скрещивая руки на груди. — Но мы выслушаем. Все что успеем.

Он-она сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая сердцебиение. Видимо, вдоволь набегался в компании стражей божьих за придуманным убийцей.

— Завтра вас вызовут к Смотрителю. Вы должны будете говорить одно и то же, если не хотите задержаться здесь на всю оставшуюся жизнь. И поверьте, она может оказаться очень недолгой.

— Это мы уже поняли, — ответил я за двоих. — И ждем совсем другую историю.

Прибоженный чуть помрачнел и решил пойти на попятный, пробормотав:

— Сейчас не время…

Примерно такого отступного маневра я ожидал. Но у меня тоже был наготове рассказ. Небольшой и весьма безыскусный.

— Готов утверждать, что лежащий здесь человек последний день своей жизни провел весьма отлично от предыдущих. Он по меньшей мере дважды пробовал своим поведением вызвать у незнакомых людей гнев и ответные действия, предполагающие применение силы. Оба раза, о которых мне известно, закончились неудачей, если можно так выразиться. В третий же раз… Не зря же говорят, что, когда Бож и Боженка начинают считаться между собой, виноватым оказывается всегда кто-то третий? Думаю, у убитого был выбор, войти в эту комнату или в мою, ведь и я, и эта достойная женщина при первой встрече ясно показали наглецу свою решимость сражаться, если понадобится. Он пришел, чтобы что-то завершить. И он угадал. А потом умер. И, как ни странно звучит, смерть была частью того, к чему он стремился. Остается только один вопрос: зачем ему надо было умирать? Или для чего он хотел пожертвовать своей жизнью?

Прибоженный дослушал мою речь до конца, чуть ли не затаив дыхание, в наступившей после тишине помолчал, теперь уже глядя не в пространство, а на меня, и произнес одними губами:

— У него был приказ умереть.

Отлично. Значит, я все понял правильно.

— Приказывали вы?

— Нет. — Он-она снова внимательно прислушался к звукам за дверью. — Это долгая история. И ее начало вряд ли будет вам интересно.

— Ничего, удовольствуемся окончанием, — согласился я.

— Все закончится войной. — Прибоженный сказал это бесстрастно, но не бесчувственно, а как человек, уставший переживать происходящее.

— Именно войной?

— Вы не удивились, — вместо ответа нахмурился он-она.

Конечно. Когда все время попадаешь из огня да в полымя, даже особой разницы не чувствуешь, какое уж тут удивление! Но вызывать подозрение у неожиданного сообщника все же нехорошо. Опасно.

— Скажу по секрету: я недавно побывал в одном весьма удаленном местечке, и там тоже едва не случилась война. Видно, время сейчас наступает такое. Смутное.

Поверил прибоженный или нет, но объяснением вполне удовлетворился, а это в свою очередь означало, что признаков приближающейся смуты хватает и в Ганна-Ди. Правда, следующие его слова меня все-таки встряхнули. Как кутенка за шкирку.

— Приказ отдала держательница нашей кумирни.

Это выбивалось изо всех рамок и правил. Человек, чье предназначение было нести мир в души, хочет развязать военные действия? Бред какой-то!

— Вы уверены? Слышали сами?

Он-она горько усмехнулся:

— Такие вещи не предназначаются для чужих ушей. Скажем так, это догадка. Я видел, как они разговаривали вдвоем, отдельно ото всех. Сегодня утром, перед самым выездом патруля.

И судя по произошедшим событиям, приказ, действительно отданный или мнимый, исполнялся старательно.

— Будем считать так. Но зачем вашей держательнице понадобилось приказывать кому-то нарываться на смерть?

— Неужели непонятно? Чтобы получить право убивать.

— Не слишком ли вы… увлеклись своими догадками?

Прибоженный опустил взгляд, впрочем, лишь для того, чтобы скрыть появившуюся в глазах печаль.

— Она не будет убивать всех подряд, если хотите. Может быть, все и вовсе останутся живы. Но главное… Главное, что у нее будет право и возможность поступать так, как заблагорассудится. Пока ее ярость еще сдерживается. До поры до времени. А уже завтра… — Тут он-она запнулся, о чем-то задумавшись, и возразил сам себе: — Хотя завтра вряд ли. Нужно еще получить доказательства. Убедительные.

— Доказательства чего?

— Того, что все люди за пределами Ганна-Ди — чужаки. А чужаки всегда враждебны.

Обстоятельства прояснялись. Понемногу. Похоже, что местная глава прибоженных боится незнакомцев, потому и желает окружить себя сильной стражей. Для этого и понадобилась жертва, зверски убитая ненавистными чужаками. Но только ли чтобы оправдаться перед самой собой?

— Все это сделано на публику, верно?

Прибоженный молча кивнул.

— Зачем? Чтобы получить всеобщее благословение?

— Благословение ей ни к чему. А вот звонкие монеты нужны. Солдатам ведь приходится платить за их службу.

— Держательница собирается предъявить мертвое тело жителям и начать рыдать, выпрашивая пожертвования?