Под знаком розы и креста Кузьмин Владимир

25

В моем списке людей, с кем видели Валентина Пискарева и о ком можно было подумать, что он связан с тайными обществами, оставался один человек. «Этот с кем угодно может быть связан!» – охарактеризовала его Клара Карловна. И наотрез отказалась вести меня к этому человеку. «У себя я его принимаю, талантлив и умен, но ходить к нему приличному человеку – себя не уважать! Хотя ходят к нему многие, кого я уважаю. Но сама не пойду и тебя прошу не ходить! Девушке там не место!»

Пришлось пообещать отказаться от посещения, но адрес я исподволь узнала: меблированные комнаты «Дон», что на Сенной площади.

Поразмышляв, я посчитала, что место это не столь страшное, как кажется тете Кларе, и в разгар дня посетить его можно даже в одиночестве. Взяла извозчика и поехала на Смоленский бульвар, не назвав точного адреса. Остановила коляску возле крохотного ресторанчика с обшарпанной вывеской, изнутри которого доносились звуки музыкальной машинки, играющей «Сон негра»[57]. Дом с меблированными комнатами мне и вблизи страшным не показался, так что я смело в него вошла и поднялась во второй этаж. Прошла по пустому не столь уж и грязному коридору. Дверь номера шесть была приоткрыта, но я все равно постучала.

– Входите, не заперто же! – крикнули мне.

Я вошла. И сразу поняла, что Клара Карловна имела в виду, говоря, что приходить сюда не желает. Этакого беспорядка я даже от литератора не ожидала. Стол завален остатками то ли сегодняшнего завтрака, то ли вчерашнего ужина. Продавленное кресло, на месте его отломанной ножки пара книг. В самом кресле грудой лежат пачки журналов, по большей части «Мир искусства»[58]. Стул, пара табуретов и кровать дополняют обстановку. Кровать и один из табуретов заняты спящим прямо в верхней одежде человеком, ноги в сапогах он положил на табурет, а лицо укрыл картузом. На широком подоконнике еще один человек. В отличие от первого, в ношеном пальтишке и стоптанных сапогах, этот одет дорого и модно: брючная пара кофейного оттенка, пестрый жилет, лакированные туфли. Одной рукой опирается на стоящий на том же подоконнике бюст Данте[59], в другой держит книжку.

Незнакомец кивнул мне и вновь уткнулся в страницу, прочел несколько строк, видимо, в ее конце, загнул уголок и отложил книгу:

– Да вы, барышня, присаживайтесь. В ногах правды нет, так что нечего их мучить. Вот вам табуреточка, а то на стул надежды мало – может и вас невесомую не удержать.

Я села на предложенный табурет и спросила, кто тут является хозяином номера.

– Так вам Лев Львович надобен, – высказал догадку мужчину.

– А разве он тут не один проживает?

– Вот простой вопрос, не имеющий простого ответа! – засмеялся мужчина, сверкнув белыми зубами. – Лев, конечно, единственный здесь хозяин или, вернее сказать, съемщик. Но одному ему жить не позволяют. Всегда кто-то да есть. Сейчас можно сказать, что и никого, потому как нас всего трое, а это не в счет. А вот по ночам тут не протиснуться, уж вы мне поверьте. Так что вы во всех отношениях удачно пришли. Лев Львович, по моим расчетам, должен быть вот-вот. И народу всего ничего, так что если у вас к нему дело, то переговорить не помешают.

– А где он?

– Лев? В тюрьме. В Бутырке. Но его должны были час назад отпустить, так что вскоре явится.

– То есть вы хотите сказать, что он сидел в тюрьме?

– Я хочу сказать, что мы с ним сидели в тюрьме, где и свели знакомство. Но вы не беспокойтесь, мы никакие-то там бандиты. Господин Конягин и вовсе по недоразумению попал.

– Раз вы на эту тему столь откровенны, то не объясните ли причин…

– По которым мы туда угодили? Объясню. Лев Львович оказался в тюрьме по причине того, что среди его знакомых немало марксистов. Он и сам в какой-то мере марксист, но умеренный. А вот его приятели грешат не только призывами к свержению самодержавия, но и отвратительным отношением к товарищам. Устроили здесь без ведома хозяина почту, один оставляет нелегальное послание, другой забирает. Виноватым же вышел Левушка. По счастью, разобрались, даже под суд не отдали и отпустили.

– Ну а вы?

– А меня абсолютно справедливо обвинили в шулерстве, – без тени смущения ответили мне. – Но, как обычно, доказать ничего не сумели и отпустили даже быстрее Левушки. Правда, выигрыш отобрали и, как я полагаю, отнюдь не для того, чтобы вернуть проигравшимся.

– Но как-то странно, что вы оказались вместе.

– Это вы о том, что шулерство к политике покуда не относят? Да ничего странного, по-всякому бывает. Те, кто проигрался, в запале наговорили про меня всякую чушь. Вот мы и попали в одну камеру, к моему великому удовольствию.

– Да какое же удовольствие в камере находиться?

– Маленькое. Но без Левушки его вовсе не было бы. Заводят его в камеру, староста – товарищи в камерах завсегда старшего избирают – мигом к нему: «Фамилия ваша какая будет, товарищ? К какой партии принадлежите?» А он солидно этак в ответ произносит: «Фамилии не имею, один только литературный псевдоним. Принадлежу к единственной настоящей партии, к декадентской»[60]. Так и прописали на листке… Прошу прощения, едва не забыл.

Тут мой собеседник достал из жилетного кармашка часы в золотом корпусе, глянул на время и принялся расталкивать спящего:

– Господин хороший, вы ж просили вас без четверти разбудить, так сейчас уже без десяти минут!

Спящий, услышав эти слова, мигом вскочил и, не сказав ни слова, вышел из номера.

– Пришел, знаете ли, ни здравствуйте, ни еще чего, лег на кровать и буркнул: «Разбуди меня без четверти!» И уснул.

– Тут всегда такой… сквозняк из посетителей?

– Всегда-с! Двери вовсе не запираются, вот и ходят кому надо и кому не надо. Хорошо, хоть тащить отсюда нечего. Вот! – похлопал он бронзового Данте по макушке. – Единственная ценность, но неподъемная.

– Вы про тюрьму не дорассказали.

– Да, не дорассказал. Левушка там мигом устроил веселую жизнь. Прочел реферат об этом самом Данте. Рабочих посадил играть на гребенках, пляс поднял. Тут аж надзирателю досадно стало, попросился пустить смотреть на пляс.

– Пустили?

– Пустили! Слух пошел о веселье, о том, что сидит в камере такой-то декадент и шутки чешет, из других камер стали проситься перевести. Учебу организовал. Днем все с карандашами да с листочками, вечером – пляски. Я аж уходить не хотел.

– Что, так весело?

– Кабы не смертники[61], а и такие в камере были из числа максималистов-экспроприаторов[62], было б весело. Да-с! Чего-то не туда я разговор завернул. Может, вас чем иным помимо беседы развлечь?

– А вы в самом деле шулер?

– Увы и ах! – весело ответил мне случайный собеседник.

– Может, покажете, как это делается?

– Ну уж нет! Показать можно только в игре, а с хорошими людьми я играть не стану. Не сумею удержаться, начну жульничать.

– Если играть не на ставки, а просто из интереса, так и в этом нет ничего дурного. Особенно если вас о том просят.

– Да тут и карт нету. Точнее, я их где-то видел, но колода такая затертая, что мало чего с ней сделать можно.

– Так у меня с собой!

Последнее время я непременно носила с собой карточную колоду, при всяком удобном случае тренируясь в фокусах. А разговор этот затеяла, потому что никак не вязался у меня образ карточного шулера с этим приятным и разговорчивым молодым человеком. Последний глянул на меня с подозрением.

– Я по случаю только что в магазин заходила, – объяснила я нахождение при мне не совсем обычной для молодой девушки вещи, – колода на глаза попалась нарядная, мне понравилась, я ее и купила.

– Ну что ж, давайте ее сюда. И сами двигайтесь ближе.

Он выхватил из угла мусорное ведро, одним движением смел в него со стола остатки трапезы, протер столешницу попавшимся под руку полотенцем. Я тем временем подсела ближе к столу и положила свою колоду. Молодой человек сноровисто вскрыл обертку ногтем на мизинце, извлек карты и принялся их ловко перетасовывать:

– Игра в покер вам знакома?

– Да, – кивнула я. – Только давайте сыграем простую игру на четыре карты.

– Как прикажете, – сказал шулер и сдал по четыре карты.

Я глянула на свои, скинула две и получила две другие. Мой партнер менять ничего не стал.

Мы открыли карты, и он выиграл.

– Замечательно! – воскликнула я. – А можно мне сдать?

– А это мне без разницы, – самодовольно откликнулся он.

Я аккуратно, без всяких выкрутасов, перетасовала карты и сдала на руки по четыре штуки.

– Одну поменяйте, пожалуйста, – сказали мне.

Я поменяла.

– А вам что же, ничего менять не нужно?

– Нет. У меня и так хорошая карта.

– Вы бы глянули на них для начала, – посоветовал мне шулер, – а то это сейчас мы просто так играем, а в настоящей игре такую самоуверенность непозволительно демонстрировать. Даже если за столом нет шулера.

– Все равно не буду менять. Вскрывайтесь.

– Четыре короля!

– Четыре туза!

– Это как же? Вот ведь и не заметил ничего! Где ж вас такому научили, если не секрет?

– Секрет! Но чтобы вам было приятно, скажу, что и сама я ничего не заметила, пусть в отличие от вас и следила за вами специально. А вы просто от меня ничего подобного не ожидали.

– От кого тут ничего не ожидали? – спросили от дверей.

Я обернулась и увидела невысокого человека приятной наружности, которую сильно портил помятый вид одежды.

– Уже и карточный притон устроили! – проворчал человек. – На минуту уйти нельзя.

– Ты, Левушка, не обижайся, это я просто барышню развлекал. Рад тебя видеть. Как отсидел-то?

– Отдохнул, выспался. Там хоть и тесно, но место для сна всегда можно найти. Не то что здесь. Придешь, бывало, ночью, кровать невесть кем занята, да поди до нее доберись. Раз пять споткнешься о спящих на полу. Хорошо, если кресло оставят, так в кресле и спишь.

– Да ты проходи, чувствуй себя как дома.

– Спасибо тебе, Аркадий, на добром слове, утешил! Здравствуйте, сударыня! Ну и тебе здорову быть, Аркадий! С чем пришел?

– Я же обещал за тобой присматривать. Для начала вот всех разогнал, чтобы не мешались под ногами.

– Разве всех? Вы, сударыня, не обижайтесь на меня. Это у меня шутки такие ворчливые, оттого что озадачен я сильно. Вы ко мне сами по себе или с ним?

– Сама. Есть у меня к вам пара вопросов. Вот только не вовремя я, да и неловко вам такие вопросы задавать.

– Вы не смущайтесь и спрашивайте без экивоков.

– Вы Валентина Пискарева помните?

– А что с ним?

– Убили.

– Вот ведь!

Лев Львович потеребил свою эспаньолку[63] и наконец прошел в комнату, сел устало на кровать:

– Рассказывайте.

Я рассказала про смерть Пискарева и про то, что обвиняют в его убийстве Михаила Пушкина.

– Я правильно понял, что вы желаете Михаилу помочь? Тогда спрашивайте!

– Очень может быть, что Валентин все же стал членом тайного ордена, чем-то провинился и убийство это – наказание ему, – выложила я все без утайки.

Лев Львович сильно огорчился и глубоко задумался.

– Спрашивал он меня о масонах и прочих, – сказал он наконец. – И я не посчитал нужным отказывать и познакомил его с парой человек. Мне они казались людьми безобидными. Но кинжал-то, которым его убили, по вашим словам, был розенкрейцерский, а я его знакомил с масонами.

– И все равно, если возможно, назовите мне их имена.

– Назову, не вижу причин не назвать. Барон фон Остен Дмитрий Александрович. Второго зовут Градов Алексей Павлович.

– Пискарев не говорил вам, чем завершилось его с ними знакомство?

– Нет. Мы вообще с ним больше прочего о символах разных беседовали. Ну и о Бодлере он любил поговорить. Я посчитал, что его интерес к масонам вызван умозрительным интересом к символам и их значениям. И сам я с этими господами, что вам назвал, именно на этой почве общался.

– А нет ли среди ваших знакомых людей, что одновременно связаны и с одним из орденов, и с тайными политическими организациями? Или такого человека, кто связан с политической деятельностью, но интересовался тайными орденами?

– Не припомню. Нет, точно скажу, не припомню.

– Что ж, спасибо вам. Я пойду, не стану вам мешать. Извините за беспокойство.

– Да какое ж это беспокойство. И извинения я должен принести, что не смог вам помочь.

– Я вас, сударыня, провожу до выхода, – вскочил на ноги Аркадий, увидев, что я собралась уходить.

Я попрощалась с хозяином номера, и мы вышли.

– Не знаю вашего имени, сударыня, и спрашивать не стану, но вышел я вас провожать не просто так. Ваш последний вопрос… возможно, есть у меня на него ответ. Хоть и толку от него мало будет, но все равно счел нужным сказать.

Мы остановились, и Аркадий заговорил вполголоса:

– В Бутырках слышал я разговор. От смертников как раз. От них покою по ночам не было, не спится им. Ну так однажды меня соседи по нарам таким ночным разговором и разбудили. Все услышанное пересказывать не стану, они все больше друг дружку убеждали, что не напрасно свои жизни отдают. Потом стали друзей вспоминать. И тут один и спросил второго, отчего тот какого-то Шмеля масоном называет, мол, не сменил ли Шмель кличку? А тот ответил, что кличку тот не сменил, а масоном он его называл, потому что Шмель затеял игру в масонов и что игрой этой он на революцию денег больше выкачает, чем все их экспроприации.

Аркадий умолк явно на полуслове.

– Что же вы остановились?

– Я не остановился, а задумался, не зря ли я вам это говорю? Это вам не со мной за карточным столом встретиться, там дело лишь большим проигрышем может обернуться. – Тут он рассмеялся. – Уж не знаю, кто из нас кому проиграл бы!

– Но вы, раз уж начали, договорите, пожалуйста!

– Раз уж начал, то договорю. Хоть очень не хочу вас настоящей смертельной опасности подвергать. В общем, из того разговора я уяснил еще две вещи. Первое – это то, что Шмель этот нередко бывал в трактире «Самсон». А второе состояло в том, что они еще несколько раз помянули некий особняк, что расположен то ли в Новогирееве, то ли вблизи от того места. Мне показалось, что этот особняк тоже связан с тем, что затеял Шмель. Вот и все. Догадываюсь, что мало, но, как говорится, чем богаты!

– А вы знаете имена тех, кто этот разговор вел?

– Знаю, конечно. Я уж упоминал, что в камере был список всех, в ней находившихся. Только толку вам от этих людей уже не будет.

И перекрестился размашисто. Я этот жест поняла правильно и переспрашивать ничего не стала.

26

– Дарья Владимировна, ну нельзя же так! – укоризненно воскликнул Осип Иванович. – Не успели по одним фигурантам отработать, вы новых подносите.

Выйдя из меблированных комнат «Дона», я взяла извозчика и поехала к адвокату в надежде, что он сумеет выкроить пару минут для беседы. Мне повезло, Осип Иванович, по его словам, как раз собирался договориться по телефону о встрече со мной, и у него была небольшая пауза в делах. Я рассказала ему о встрече и назвала услышанные фамилии людей, с которыми Валентин Пискарев мог общаться по поводу вступления в тайное общество. Вот адвокат и отреагировал соответствующе.

– Собственно говоря, я могла бы и сама…

Но тут Осип Иванович рассмеялся:

– Извините великодушно, это я пошутил. На самом деле ничего в отношении новых фигурантов предпринимать нам не нужно. Я уже навел справки по поводу барона фон Остен. Баронов, правда, в Москве оказалось аж трое, не считая их малолетних детей, но раз вам удалось уточнить имя и отчество, то могу сообщить вам, что Дмитрий Александрович служит в качестве советника при генерал-губернаторе. Что касается господина Градова, так тут все проще простого. Я с ним случайным образом знаком. Это профессор медицины, преподает в университете и служит в Первой градской больнице. Никогда бы не подумал, что он масон, но о его увлечении эзотерикой и прочими таинствами наслушался, покуда лечился у него. Так что сомнений тут быть не может.

– А не может быть…

Осип Иванович вновь не дал мне договорить:

– Если вы о том человеке, от которого, по словам мадам Бурнель, пахнет могилой, то нет, не может быть. Совершенно не совпадает описание. Но главное не в этом. Ну определились мы с этими людьми, узнали в точности, кто они таковы и как их разыскать. Но нужно ли нам их разыскивать?

– То есть вы полагаете, что ответ их предопределен заранее?

– Именно так. Если они согласятся нас выслушать, то независимо от того, что было в самом деле, скажут, да, был такой молодой человек, справлялся у нас по этим вопросам, но нашлись причины ему отказать. В общем-то, я почти уверен, что так все и обстояло. А вот все остальное представляет для нас немалый интерес. Вы позволите мне высказать свои выводы и намерения?

– Отчего же мне возражать? – улыбнулась я в ответ на нарочито серьезный тон.

– Я с вашего разрешения нанял двух сыщиков. Один из них весьма долгое время служил в качестве филера. Далее продвинулся по службе и занимал более видные должности. Выйдя на пенсию, заскучал и время от времени соглашается тряхнуть стариной и оказать услуги тем, к кому относится с уважением и кто способен поощрить его финансово. Ему сейчас сложно угнаться за молодыми и шустрыми людьми, но некоторые проблемы, связанные с его возрастом, с лихвой окупаются его невероятным опытом, доскональным знанием города во всех нюансах вроде проходных дворов и подъездов и невероятным обилием полезных для дела знакомств и связей. При случае вас нужно будет познакомить, уверяю – получите огромное удовольствие. Ему я поручил разработать прошлое и связи Елизаветы Гавриловой. По правде сказать, у меня самого мелькала мысль изучить ее прошлое более тщательно, но я отвлекся на многое другое…

– Вот и я отвлеклась и не сразу сообразила, что это может быть важным.

– Это даже радует. То, что вы не всегда соображаете идеально, а то я вас побаиваться начинаю. Шучу, шучу. Это я больше в свое оправдание. Так вот, по этому вопросу полагаю, мы в самом скором времени можем ждать результатов. Что касается вашей просьбы навести более подробные справки о Людмиле Станиславовне Ясень, то тут уже вопрос являлся чисто профессиональным, и я начал над ним работать почти сразу. Собрал уже немало всяких бумаг, будет желание, ознакомитесь с ними. А пока я полагаю, что вам хватит того резюме[64], что я для себя и для вас составил. Вот, извольте. – Осип Иванович протянул мне листки с машинописным текстом.

– Но нас поджимает время, и все это мы обсудим позже. Есть у нас с вами и второй сыщик. Этот как раз мало чем примечателен, но зарекомендовал себя неплохо. Ему поручено выяснить о всех моргах – их на данный момент свыше дюжины набралось – не служит ли там человек с указанными приметами. Есть надежда, что и он вскоре закончит свою работу. Ему мы поручим разузнать все, что возможно, об особняке, упомянутом вашим знакомым шулером. А вот по поводу трактира стоит подождать, когда освободится Никанор Андреевич.

– Это тот старый сыщик?

– Именно он. Тут деликатное дело, требующее сноровки и опыта. Годятся такие планы?

– Годятся.

– А у вас какие намерения?

– Намереваюсь найти орудие убийства госпожи Ясень, – невинно произнесла я.

– Не понял, – пришел в полное изумление адвокат.

Пришлось подробно изложить плоды своих размышлений.

– Все равно не могу понять вашей логики, – воскликнул Осип Иванович, на сей раз искренне и без шуток. – Дело ведь как обстоит? Оно обстоит таким манером, что полиция – ведь там начинала работать именно сыскная полиция, в компетентности которой сомневаться не приходится, заведенным порядком осмотрела и квартиру, и подъезд, и дворы. Полагаю, что они и чердак там осмотрели. Равно как и весь окрестный район. И ничего не нашли. На самый крайний случай нашли, но от нас скрывают, хотя я этому не верю. Следовательно, нож или кинжал преступник унес с собой. И скорее всего, избавился от него. Разве не так?

– Именно что так. Но у меня получается, что не преступник его унес, в точности сказать – не тот преступник, что совершил убийство, а тот, кто ему помогал. Сообщник.

– Так с тем же итогом! Унес и избавился от ненужной улики.

– А если эта улика нужная?

– То есть сообщник, по вашему мнению, собирается навести подозрения на кого-то еще? Хорошо, будь по-вашему. Но на кого? Михаил наш и так арестован и под подозрением. Или вы считаете, что его выгородить желают?

– Не считаю. Михаил Юрьевич здесь совершенно ни при чем.

– Ну тогда уж вовсе непонятно…

– Ох, если бы умела объяснить… Попробую еще раз. В газетах об этих делах слишком мало сказано. А ведь дела-то загадочные! Непростые и внимания читателей заслуживающие. По убийству госпожи Ясень что было написано? Только то, что она убита и арестован подозреваемый, то есть племянник, с ней проживавший. Все. По второму делу и того меньше. Случилось убийство, ведется розыск.

– Там еще было написано, что убитый подозревается в причастности к политической деятельности и оттого следствие ведет охранное отделение.

– Верно. И ни слова более. Удивительно, как удалось все это скрыть? Про кинжал с символами, к примеру.

– Да что тут удивительного? Просочись это в газеты – шум поднялся бы неимоверный! Вот и предприняли все меры. Если кто что лишнего из пишущей братии узнал, так запретили о том писать. Все и молчат, это вам не простая уголовщина.

– Но и мы с вами многое знаем, и иные люди тоже кое-что знают. Шила в мешке не утаить, значит, слухи какие-то бродят. Вот я и попыталась поставить себя на место тех преступников, которые виновны в случившемся с госпожой Ясень. Скорее всего, убийство не было умышленным, подготовленным заранее. А то с чего бы весь этот шум, что соседи слышали? Ведь не крики о помощи, а простой скандал с их слов выходит.

– Это как раз понятно.

– Попытка кражи этим тоже исключается. С чего бы вору скандалить?

– Дарья Владимировна, не смешите меня, я и так с трудом слежу за вашими размышлениями, а тут представил себе вора, который устроил хозяйке скандал, что та не спит среди ночи и мешает ему делом заниматься.

Я и сама вдруг живо это представила себе, очень смешная картина нарисовалась: вор-скандалист. Но смех пришлось отложить на потом.

– Выходит, – продолжила я, – что без помощи прислуги попасть в дом было слишком сложно, и возможность участия прислуги выглядит самой вероятной. Встает вопрос: зачем ей было вести в дом преступника среди ночи?

– Предположений можно сделать очень много, следовательно, их вовсе не стоит делать, – привел очень разумный довод адвокат, но я не согласилась с ним.

– А я вот позволила себе одно сделать. Его привели, воспользовавшись, уж не знаю какой, причиной, чтобы спровоцировать на убийство. Хорошо зная Людмилу Станиславовну и ее неуживчивый нрав, спровоцировать скандал было несложно. Уже сам по себе факт появления некоего человека среди ночи мог вызвать ее серьезное недовольство.

– Хорошо, будем полагать, что это возможно.

– А уж дальше, когда все произошло, Елизавета – уж пусть для удобства умопостроений будет пока она – забирает орудие убийства. Но сохраняет его. Пока все складывается для них неплохо: арестован Михаил, настоящий преступник вне подозрений, нет нужды что-либо предпринимать. Но до нее доходит слух, что Михаил интересует полицию прежде всего по делу об убийстве Пискарева. Мало-мальски разумный человек понимает, что без весомых улик заподозрить его в двух почти одновременно случившихся убийствах будет трудно. Вот на этот случай и может пригодиться его кинжал.

– Вот при всем уважении, вынужден заявить, что все тут шито белыми нитками. К чему провоцировать на убийство, если куда проще убить самой или с каким своим сообщником? Оставить кинжал на месте преступления, самой же показания дать, чей это кинжал, и результат будет тот же самый, но без всех этих непонятностей, что вы выстраиваете. И что касается разумных людей, то вот и полиция первым делом выстроила версию двойного убийства. Не менее, но и не более вашей притянутую за уши. И самое главное – никак не могу придумать хоть какой-то, пусть самый умозрительный мотив таким поступкам. Особенно тому, что кинжал сразу не выброшен на дно реки или еще куда.

– Вот это и меня смущает, что с мотивом ничего не понятно. Вот по Пискареву хотя бы, как вы выразились, за уши притянуть мотив можно.

– Наказание со стороны тайного ордена? Мы просто вынуждены пока из него исходить, иначе все наши усилия становятся бессмысленны. Хотя и мне он кажется натянутым, не слишком очевидным, но вполне возможным.

– Совершенно верно. Ведь все выглядит именно так, кроме одного: о таком убийстве должно было стать известно. А то смысла нет. То, что жандармы стараются про это умолчать – понятно, вы справедливо заметили, что этакий грандиозный скандал им не нужен. Но тот, кто все это задумал, обязан был бы озаботиться оглаской, чтобы другие знали, какая участь ждет их в случае неповиновения.

– Верно. Но это весьма непросто. Равно как и предположи мы другой мотив, скажем, что это попытка бросить тень на орден розенкрейцеров…

Тут к Осипу Ивановичу пришел посетитель, и мне пришлось уходить.

Посетитель, ожидающий в приемной, всем своим видом выражал сомнение – правильно ли он поступил, придя сюда. Уже в дверях я не удержалась и рассыпалась в благодарностях адвокату, громких и чрезмерных:

– Осип Иванович, еще раз огромнейшее вам спасибо. Мы ж с маменькой столько порогов оббили, и все ни с места, а вы вон как быстро все решили.

С лица посетителя при этих словах исчезла вся его нерешительность, напротив, на нем появилась надежда на то, что вот прямо сейчас все его проблемы разрешатся. Он даже вздохнул с облегчением. Осип Иванович оценил произведенное мной на посетителя впечатление и, пропуская его в кабинет, погрозил мне пальцем.

27

Я решила немного прогуляться и проветриться, потому не стала брать извозчика, а пошла по Тверскому бульвару в сторону Тверской же улицы. Под ногами немного чавкало – снова выпал снег и снова начал сразу же таять, но в целом погода была подходящей для прогулок: пасмурно, но без дождя и ветра. Весь недолгий путь от Малой Бронной улицы, где располагалась адвокатская контора, до Тверской я пребывала в задумчивости и мало что замечала вокруг себя. Дойдя до угла, я решила заглянуть в магазин Елисеева и купить коробку конфет, а то думалось мне как-то непривычно тяжело. Может, с конфетами станет легче? Но как только я пересекла улицу, настроение у меня поднялось, оттого что я заметила за собой слежку.

Этого мужчину я увидела, едва выйдя из конторы господина Широкова. Увидела и забыла о нем. И вот он вдруг снова рядом. Понятно, что это могло оказаться и случайностью, мало ли с кем тебе окажется по пути на улицах большого города? Но я сразу решила, что это слежка. Обернулась я, чтобы посмотреть на промчавшийся мимо автомобиль, но на противоположном тротуаре увидела мужчину в темно-бордовом котелке, из-за цвета которого и обратила на него внимание в первый раз. Он суетливо искал возможности перебежать через улицу, по которой как назло в обе стороны началось особо оживленное движение. А заметив мой взгляд, перестал суетиться и сделал вид, что никуда не спешит. Зря, продолжай он пытаться сойти с тротуара, я бы посчитала все случайностью.

Мне тут же захотелось проверить, права ли я. Что в схожих ситуациях писалось про Ната Пинкертона? «Подойдя к зеркальной витрине, он сделал вид, что разглядывает выставленное там платье, но на самом деле его взор был устремлен на отражение происходящего за его спиной. Господин в цилиндре также прекратил свое движение и усердно делал вид, что его интересует афиша!» Подходящая витрина находилась рядом, и я встала перед ней так, чтобы видеть отраженную стеклом нужную часть улицы. Дождалась, когда мой преследователь пересечет улицу, и вошла в магазин. Глянула в зеркало позади прилавка, но моего преследователя не увидела. Спокойно и неспешно купила конфет и вышла через другую дверь. Но на улице было пусто. Точнее, там было многолюдно, но господина в котелке я не увидела. Впрочем, разочарование было недолгим, он вышел вслед за мной. Уж не знаю, как должен был поступить опытный сыщик, ведущий слежку, но мне казалось, что он не стал бы входить в магазин, а выбрал позицию, с которой возможно наблюдать за всеми его дверями. Раз неопытный, значит, он вовсе не из полиции или охранного отделения. Я на всякий случай допустила крохотный шанс, что полиция, узнав о моих розысках, решила за мной присмотреть. Но филеры у них были умелые и этак незадачливо себя бы не выдали. Значит, этот тип в котелке подослан теми, на кого я и рассчитывала. Скорей всего магистр и тайный учитель Михаил Александрович сообщил кому-то, о ком не пожелал сказать нам, и те обеспокоились всерьез.

Ну что ж, пусть походит за мной. Важно, чтобы он меня не потерял. Да нет, не потеряет, он уж в точности знает, где я проживаю. Иначе как он добрался бы до адвокатской конторы?

Мне, правда, тут же захотелось применить какой-нибудь из вычитанных в книжках приемов и оторваться от слежки, но я себя сдержала. События торопить не следует. Стоит выяснить, один он ко мне приставлен или у него есть сменщик, а то и сразу двое следят. А там взять и проследить за ними самими.

28

Не успела я войти домой, как меня позвали к телефону.

– Дарья Бестужева у аппарата.

– Дарья Владимировна, мы нашли!

– Здравствуйте, Степан.

– Здрасьте. Нашли мы его.

– Я поняла. Не трогали?

– Как можно?

– А сейчас вы где?

– Так я из магазина напротив с вами говорю.

– Можете дождаться?

– Так как раз и ждем.

– Сейчас буду.

Сказать честно, я сама очень и очень сомневалась в правильности своих выводов. Да каких там выводов, глупых домыслов, если называть вещи правильно. А после разговора с Осипом Ивановичем и совсем разуверилась в том, что Елизавета (тоже ведь до конца непонятно, с чего я именно ее в сообщницы преступников записала?) станет подкидывать кинжал. Даже успела решить, что если сегодня моим тайным агентам удача не улыбнется, то на завтра все эти поиски отменить. Но поди ж ты! Удача улыбнулась, и очень быстро.

Накануне я всех троих сыщиков инструктировала самым тщательным образом. Не нужно искать кинжал, нужно искать место, где его легко спрятать. Если в таких местах ничего не окажется, повторить осмотр в конце дня. Ни в коем случае ничего не трогать, более того, не подавать виду, что что-то найдено. Сразу же уйти. По возможности держать находку под присмотром, но самим вблизи нее никому на глаза не попадаться ни в коем случае.

Мы совместно обсудили все эти возможные места, чтобы мальчикам было проще ориентироваться на месте. Крыши дровяных сараев. Скамьи. Щели в кирпичной кладке. И все в том же духе.

Я, правда, полагала, что такие места, где спрятать легко, а найти не слишком просто, нужно исключить. Например, проще простого забросить вещь на крышу тех же сараев. Но кто туда полезет смотреть? Полиция все осмотрела давно, а так даже дворник туда заглянет лишь в случае крайней нужды, а когда она может возникнуть, никто не знает. Засыплет все снегом, и пролежит на той крыше наша улика до весны, а то и дольше. Но говорить мальчикам про это не стала. На всякий случай.

Степан с Прохором ждали меня у магазина, Василий, судя по всему, присматривал за находкой. Ведь на нее мог наткнуться бродяга или нищий, а это было совершенно ни к чему. Как вести себя в таком случае, мы тоже обговаривали.

Я вышла из коляски, осмотрелась и с удовольствием обнаружила, что господина в котелке нигде не видно. В данном случае он был совершенно нам не нужен. Я жестом показала мальчикам пока не подходить и подождала немного, оглядываясь. Чтобы избежать слежки, я всего-то и сделала, что воспользовалась черным ходом. А там мог быть и второй филер, более опытный или более удачливый. Но, кажется, я преувеличивала свою важность, и следили за мной без чрезмерных усилий. А может, слежка была плохо организована. Главное, что я сейчас находилась на открытом месте и никого подозрительного не видела.

– Ну-с, рассказывайте, господа сыщики! – велела я, подойдя к мальчишкам, которым и самим было невтерпеж начать доклад.

– Мы обшмонали оба двора и все поблизости.

– Прохор, мы же с вами сыщики, а не какие-нибудь преступники. Не стоит употреблять таких слов.

Прохору занудство, проявленное мной в воспитательных целях, не понравилось, но желание рассказать об успехе операции было слишком сильным, чтобы начать пререкаться.

– Тогда, значит, осмотрели все, как уговаривались. Мест таких, оказывается, много.

– Да, мы сосчитали, аж девять набралось, – вставил словечко Степан.

– Одиннадцать.

– Да там только перочинный ножик всунуть и можно.

– Ты чего? Туда и вот такая сабля влезет, – не слишком широко развел руки Прохор.

– Господа сыщики! Говорите о важном, – мне пришлось проявить начальственную строгость и остановить перепалку.

– Будем о важном, – согласился Прохор. – Чего теперь спорить, когда в другом месте все нашлось.

– Ну, так там и не могло найтись, – не утерпел от замечания Степан. – Все, молчу.